Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Лингвофольклористика в свете антропоцентрической парадигмы
1. Теоретические основания исследования русской ментальности в языке русского фольклора 20
2. Фольклорно-языковая картина мира как способ отображения ментальности 38
3. Традиционные формулы – константы фольклорно-языковой картины мира и репрезентанты фольклорных концептов 49
Выводы по I главе 72
Глава II. Общежанровая фольклорная концептосфера, отраженная в диалоговых моделях
1. Концепт запрет 75
1.1. Запреты в волшебной сказке 76
Субконцепты: тотем, хвастовство, поцелуй, умывание,
сон, запретное помещение, богатство, отлучка из дома .77
1.2. Запреты в былине .88
Субконцепты: купание в реке, змееборство, встреча с колдуньей, прыжок через камень, хвастовство, замужество .89
2. Концепт знакомство 97
3. Концепт служба 112
3.1. Трудные задачи в волшебной сказке .113
3.1.1. Субконцепты: иной мир и поиск (чудесные предметы, живая мертвая вода, царевна) 120
3.1.2. Субконцепт благоустройство мира 129
3.1.3. Субконцепты: мастерство, владение конем, выбор невесты, еда, мост, купание в кипятке, прятки, загадка 135
3.1.4. Субконцепт благоустройство домашнего хозяйства 141
3.2. Княжеское поручение в былине 143
4. Концепт красота .149
5. Концепт благословение 167
6. Концепты испытание и награждение 175
6.1. Предварительные испытания и награждение в волшебной сказке
Субконцепты: избушка, русский дух, еда, сон, баня 176
6.2. Испытания в былине
Субконцепты: сила, стрельба, игра 190
6.3. Награждение и отказ от него в былине .195
7. Концепт печаль 210
7.1. Субконцепты: служба, молитва, сон, утро, награждение .211
7.2. Разновидности концепта печаль: горе / невзгода 228
8. Концепт самопросватанье / cватовство .238
Выводы по II главе 247
Глава III. Жанрово специфичная фольклорная концептосфера, отраженная в диалоговых моделях
1. Сказочные концепты:
1.1. Помощь .253
1.2. Сон .260
1.3. Запродажа .267
1.4. Завет 270
1.5. Заговор .272
1.6. Бегство и погоня .278
2. Былинные концепты:
2.1. Богатырь 281
2.2. Заповедь 287
2.3. Паломничество 295
2.4. Хвастовство 299
2.5. Наказание 315
2.6. Заклад 318
2.7. Дарение .321
2.8. Честь-хвала 326
2.9. Женитьба .329
2.10. Родина .334
2.11. Заклинание 337
Выводы по III главе 340
Глава IV. Репрезентация фольклорно-языковой картины мира в диалоговых моделях
1. Сказочная картина мира, представленная в диалоговой модели
1.1. Диалоговая модель и ее ментальный инвариант в волшебной сказке .345
1.2. Варьирование в сказочной диалоговой модели .355
1.3. Сказочный комплексный концепт создание семьи 362
2. Былинная картина мира, представленная в диалоговой модели
2.1. Диалоговая модель и ее ментальный инвариант в былине .369
2.2. Варьирование в былинной диалоговой модели .382
2.3. Былинный комплексный концепт защита Родины 388
Выводы по IV главе .399
Заключение .404
Список сокращений 411
Словарь терминов 411
Библиографический список
Источники 415
Словари 415
Литература .
- Традиционные формулы – константы фольклорно-языковой картины мира и репрезентанты фольклорных концептов
- Субконцепты: купание в реке, змееборство, встреча с колдуньей, прыжок через камень, хвастовство, замужество
- Награждение и отказ от него в былине
- Варьирование в сказочной диалоговой модели
Традиционные формулы – константы фольклорно-языковой картины мира и репрезентанты фольклорных концептов
Язык устного народного творчества является предметом изучения лингвис-тов и фольклористов на протяжении почти двух столетий. С опорой на классиче-ские труды Ф.И. Буслаева, А.А. Потебни, А.Н. Веселовского в сороковые – пяти-десятые годы XX столетия в русистике возникла новая научная дисциплина – лин-гвофольклористика (термин был предложен А.Т. Хроленко в 1974 г. [Хроленко 1974 а, 1974 б]), предметом которой явились языковые основы устного народного творчества. Ведущее место в лингвофольклористике заняла проблема специфики языка фольклора и его места в общерусской языковой системе. Ключевым стал вопрос об отношении языковой базы народной словесности к диалекту – о диа-лектной / наддиалектной природе фольклорно-языкового строя. Намеченный впервые А.Н. Веселовским [Веселовский 1940, с. 359-360], данный вопрос приоб-рел особую актуальность в трудах основоположников лингвофольклористики А.П. Евгеньевой и И.А. Оссовецкого [Евгеньева 1963, Оссовецкий 1952]. Язык фольклора представляет собой явление, диалектное по материалу, но наддиалект-ное по способам организации этого материала. Установка на определение онтоло-гических свойств фольклорно-языкового строя через его отношение к диалекту долго доминировало в исследованиях ученых [Баранникова 1965, Богатырев 1973, Десницкая 1970, Богословская 1985, Хроленко 1991 и др.]. Вернувшись к пробле-ме диалектной / наддиалектной природы фольклорно-языкового строя на новом витке развития науки, курские лингвофольклористы во главе с профессором А.Т. Хроленко предложили новый подход в изучении проблемы территориальной дифференциации языка русского фольклора: «рассматривается не соотношение лексики фольклорных и диалектных текстов на одной территории, а соотношение лексики фольклорных текстов, зафиксированных на разных территориях» [Хро-ленко 2010, с. 114]. Результатом работы в названном направлении явилась док-торская диссертация С.П. Праведникова «Территориальная дифференциация язы-ка русского фольклора» [Праведников 2010].
Круг проблем, отнесенных к компетенции лингвофольклористики, таков: «природа фольклорного языка в его сопоставлении с другими формами общена-родного языка, генетические основы поэтики, характер взаимосвязи языка и по-этики на уровне фольклора, сущность фольклорной стилистики, включая пробле-мы исторической стилистики, психолингвистический аспект народного творчест-ва, особенное и общее в языке фольклора, вариантное и инвариантное в нем, «яв-ный» и «неявный» уровни в устно-поэтическом творчестве» [Хроленко 2010, с. 13].
В последней четверти XX столетия сложились три вузовских центра лин-гвофольклористических исследований – воронежский, петрозаводский и курский, в которых разрабатываются различные проблемы лингвофольклористики.
Для ученых Воронежской школы лингвофольклористики во главе с профес-сором Е.Б. Артеменко характерен многоаспектный подход к языку фольклора. Ими осуществляется комплексное изучение песенно-стихотворных жанров на-родной словесности во взаимодействии синтаксической, стиховой и музыкальной составляющих этих жанров, исследование фольклорного текстообразования, ана-лиз языковой организации устно-поэтических произведений в ее обусловленности социокультурными факторами. Е.Б. Артеменко считает очевидным, что «эффек-тивное изучение языковых основ народной словесности предполагает их анализ с более масштабных и многоаспектных позиций. Перспективным на этом пути представляется когнитивно-культурологический подход к самому фольклору и к его языку» [Артеменко 2009, с. 82]. Новый этап их деятельности ознаменовался обращением к анализу языка фольклора с позиций влияния на него народного менталитета, репрезентации языковыми средствами фольклорной концептосферы.
Петрозаводские ученые, возглавляемые профессором З.К. Тарлановым, описывают жанровую дифференциацию языка русского фольклора.
Курские лингвофольклористы свое внимание сосредоточили на семантиче-ской стороне фольклорного слова, занимаются разработкой теории народно-поэтической лексикографии и составлением словаря русского фольклора [Бо-бунова, Хроленко 2000, 2006 а, 2006 б]. Основными направле-ниями курской научной школы лингвофольклористики, возглавляемой профессо-ром А.Т. Хроленко, стали фольклорная лексикология, фольклорная лексикогра-фия, фольклорная диалектология, кросскультурные исследования. Ими разрабо-таны новые методики: доминантный, кластерный анализы, сжатие конкорданса и аппликация полученных в результате сжатия конкорданса словарный статей (кон-цептограмм) [Хроленко 2000 б, с. 122-150]. Словарные данные с успехом исполь-зуются ими для решения целого ряда задач, касающихся жанровой и пространст-венно-временной специфики языка фольклора, его идиолектности и этнических особенностей.
С проблематикой антропоцентризма связано изучение идиолекта в фольк-лорном тексте, так как «одним из центральных вопросов антропологической лин-гвистики является вопрос о языковой личности как предельной точке индивиду-альной дифференциации национального языка» [Хроленко 2000 а, с. 298]. Имеет-ся опыт изучения лексической стороны идиолекта былинного певца [Караваева 1997], былинного текстообразования под углом зрения его идиолектных реализа-ций [Макарова 2000].
Для современного этапа развития лингвофольклористики характерно воз-вращение к пониманию фольклора, которое было свойственно отечественным филологам XIX – начала XX в.в.: Н.И. Костомарову, А.А. Потебне, А.Н. Афанась-еву, А.Н. Веселовскому и др., – к признанию его воплощением народного миро-восприятия и миропонимания, формой выражения самосознания этноса [Чистов 1986, с. 20]; к фольклору следует подходить «как к определенной системе миро-воззрения и народных представлений» [Толстой 1995, с. 48]. Все более утвер-ждающийся в науке последних десятилетий взгляд на фольклор как на воплоще-ние традиционных культурных ценностей и народных стереотипов сознания и со-ответственно как на социокультурный фактор открывает новые перспективы изу-чения его языковых основ.
А.Т. Хроленко считает возможным в рамках лингвофольклористических ис-следований решение таких фундаментальных вопросов, как этническая менталь-ность и культурная архетипика [Хроленко 2010, с. 167]. На наш взгляд, самой перспективной на сегодняшний день следует признать проблему этнической мен-тальности в языке фольклора.
В диссертации мы обращаемся к одной из самых сложных категорий гума-нитарного знания – к понятию ментальность.
Первым использовал термин менталитет (mentalite) этнолог и социоан-трополог Л. Леви-Брюль (1857–1939), изучавший дологическое мышление и «коллективные представления» (или «ментальности») первобытных племён. В на-учный оборот этот термин был введен основателями знаменитой французской школы «Анналов» Люсьеном Февром и Марком Блоком в 20-30 годы XX века и считается непереводимым на другие языки. «Его действительно трудно перевести однозначно, – пишет А.Я. Гуревич. – Это и «умонастроение», и «мыслительные установки», и «коллективные представления», и «воображение», и «склад ума». Но, вероятно, понятие «видение мира» ближе передает тот смысл, который Блок и Февр вкладывали в этот термин, когда применяли его к психологии людей ми-нувших эпох» [Гуревич 1993, с. 11, 27].
Субконцепты: купание в реке, змееборство, встреча с колдуньей, прыжок через камень, хвастовство, замужество
Варьирование в анализируемом ФД происходит на разных уровнях. Нами отмечены фонетические варианты (ей – ней, сверсна – свестна – свершна, тебе – тоби, очи – оци, черна – церна, личико – лицико, замочками – замоцками), мор-фологические трансформы (хожу – ходил, ясна сокола – ясных соколов, черна со-боля – черных соболей), синонимы: словообразовательные (поженены – переже-нены, даны – повыданы, (не) женат – (не) жененой, лицо-личико, очи – очушки, брови – бровушки, ягодицы – ягодиночки, походка – походочка, супротивную – су-противницу, супротивничку, снегу – снежку, высокая – высокошенька, статна – становитая, станешенька, перелетного – пролетного, пекет – обпекет, молвити – вымолвить, замками – замочками, солнце – солнышко, ветры – ветрушки, съез-ди – поезжай), общеязыковые (глаза – очи [Александрова 2001, с. 89], знаю – ве-даю (знать – ведать (устар.) [Там же, с. 46]); люди – народ [Там же, с. 199]); син-таксические (станом становитая – статна, (как) маков цвет – как маковицы, маку красного, короля – королевского величества, (речь) лебединая – будто белые лебеди, знаете ль? – кто знает?). Большую часть вариантов составляют контек-стуальные синонимы (супротивничку – обручницу, ростом – возрастом, высокая – немала, ясна – перелетного (сокола), черна – сибирского (соболя), личико – щеч-ки, ягодицы (ягодица – нвг. и сиб. щека, скула [Даль 1956 (IV), с. 673]), (походоч-ка) лани белою (напольскою, златорогия) – павлиная; сверстна – умна; тиха – кротка, лебединая, умильная (речь); жить да быть – княжество держать, кня-гиней звать; поклонятися – покорятися, честь воздать; в тереми – златом вер-ху, за тридевять / тридесять за замочками, за тридевять за сторожочками (общий традиционный смысл – затворничество, заточение девушки); (не) обвеют – вихнут, (не) обгалятся – увидят). Среди контекстуальных синонимов отмечена смена имен (Владимир, Иванушка Годинович, Иван Микульевич).
В исследованном материале нами выделены 30 таких ФД (см. примеры в приложении).
В репликах анализируемого диалога отмечена контаминация нескольких формул, каждая из которых имеет свое значение, и редукция (отдельные форму-лы-модули могут отсутствовать). 3-я и 4-я реплики являются факультативными (при их отсутствии – редуцированная форма ФД). Глубинная семантика диалога – не простая совокупность разнородных значений, а сложное синкретическое един-ство традиционных смыслов, заключенных в разных формулах. В стимулирующей реплике выражается недовольство тем, что один из при-сутствующих на пиру не женат. Первые две реплики анализируемого ФД органи-зованы по принципу межрепликового параллелизма. Элементами построения обе-их реплик является формульное образование, изображающее портрет красавицы. Черты внешности, запечатленные в формуле красоты, выглядят идеализирован-ными потому, что в них нашли отражение характерные, типичные черты внешне-го облика русской женщины: статная фигура, плавная походка, ясные глаза, чер-ные брови. В стереотипном описании внешности важную роль играет цвет и свет, используются цветовые и световой эпитеты (черные брови, белое лицо, личико / щечки маков цвет, ясные глаза) – обязательные атрибуты русской красавицы. Чернота бровей подчеркивается употреблением главной эталонной реалии с по-мощью сравнения: «брови черны, как у черна соболя», очи сравниваются с глаза-ми сокола: «очи ясны, как у ясна сокола» [Пропп 1958, с. 522]. В динамическом портрете сравнения «походочка лани белою (напольскою, златорогия / павлиная)», «поскок был бы заюшки, поворот горностаюшки» под-черкивают женственность и грациозность.
Концепт красота в былине содержит не только концептуальный признак «красивая внешность», но и включает такие понятия, как ум и красивая речь. Кра-сивый здесь понимается не только, как «доставляющий наслаждение своим внеш-ним видом, отличающийся гармоничностью и правильностью линий, сочетанием красок и тонов» (1-е значение в БАС), но и «отличающийся красотой своего внут-реннего содержания» (2-е значение в БАС). В былинном концепте красота скон-центрирован образ величественной, умной, но вместе с тем скромной красавицы. В формулах красоты отмечаются характерные для ФКМ идеализация и гипербо-лизация, которые Е.Б. Артеменко объясняет так: «обобщение и типизация пред-полагают выдвижение на первый план основных, качественных определяющих свойств предмета, явления и их репрезентацию в максимально насыщенной, кон-центрированной форме» [Артеменко 2005, с. 102].
В реагирующую (вторую) реплику ФД, репрезентирующую «супротивнич-ку» князю Владимиру, кроме указанной формулы, входит также общеэпическая формула о девушке, находящейся в тереме. Исторические корни этой формулы связаны с изоляцией царских детей от света и людей [Пропп 1986, с. 24]. Эта ЛФ свидетельствует о том, что в лице предлагаемой главе государства невесты пред-ставлен нравственный идеал девушки с точки зрения морали господствующего класса и церкви, духовенства, но не с точки зрения народа, который не приветст-вовал затворничество девушки. В состав обеих реплик включается формула: «мне / тебе с кем жить да быть (княжество держать / княгиней звать), век коротати, а вам / нам, молод-цам, кому поклонятися, [покорятися / честь воздать]», которая говорит о том, что речь идет не только о выборе невесты для Владимира, но и о выборе госуда-рыни для Киева.
То, что предметом песни служат не личные интересы, а прежде всего госу-дарственные, свидетельствует о высоком уровне исторического сознания русско-го народа.
Таким образом, традиционное значение формулы красоты в былине таково: «Невестой для главы государства и государыней для Киева должна стать «супро-тивница», что значит ровня князю Владимиру не только в смысле молодости и красоты, но и положения, отличающаяся умом и высокой нравственностью». Вла-димир, по народным представлениям, должен жениться на иноземке королевской крови. Здесь так же, как в волшебной сказке, отразилось древнее явление экзога-мии, но в героическом эпосе получившее дополнительное значение: именно такой брак являлся одним из способов поддержания международного престижа своей страны. Предложение найти невесту для князя в чужой земле отражает реальные отношения в Киевской Руси: для киевских князей брачные союзы с дочерьми глав различных европейских государств были обычным делом. Лишь позже народное сознание будет порицать и отвергать брак с иноземкой даже для царя, как в были-не о Даниле Ловчанине [Пропп 1958, с. 144].
Награждение и отказ от него в былине
Что акт смерти некогда представлялся сном, это доказывается употреблени-ем в Архангельской губ. слова жить и производных от него слов в значении «бодрствовать, не спать»; например: «по вечеру, как это приключилось, вся де-ревня была еще жива», «мы зажили утром рано», т.е. проснулись [Буслаев 1861, с. 16]. Язык засвидетельствовал родство понятий смерть – сон: до сих пор умерший называется «усопшим» от глагола спать, то есть буквально умерший – это уснув-ший как бы на время; умерших называют «покойниками», т.е. уснувшими вечным сном от житейской суеты, а живым мы перед сном желаем «спокойной ночи» [Со-болев 2000, с. 69].
В связи с этим возникает вопрос: почему сказка отражает представления о смерти? Ответ на этот вопрос находим в работе В.Я. Проппа, который выяснил источники волшебной сказки в исторической действительности, сравнив сказку не только с материалом верований, но и с соответствующими социальными ин-ститутами. Оказывается, что сказка сохранила не только следы представлений о смерти, но и следы некогда широко распространенного обряда, тесно связанного с этими представлениями – обряда посвящения юношества при наступлении поло-вой зрелости [Пропп 1986, с. 53]. «Предполагалось, что мальчик во время обряда умирал и затем вновь воскресал уже новым человеком. Это – так называемая вре-менная смерть. Смерть и воскресение вызывались действиями, изображавшими поглощение, пожирание мальчика чудовищным животным. Он как бы проглаты-вался этим животным и, пробыв некоторое время в желудке чудовища, возвра-щался, т.е. выхаркивался или извергался. Для совершения этого обряда иногда выстраивались специальные дома или шалаши, имеющие форму животного, при-чем дверь представляла собой пасть… Другая форма временной смерти выража-лась в том, что мальчика символически сжигали, варили, жарили, изрубали на куски и вновь воскрешали» [Там же, с. 56]. Традиционное значение ФД, вербализующего концепт сон, таково: «Герой временно умер и затем ожил в новом качестве, стал другим человеком». То, что сон в сказке связан с обрядом инициации, посвящения, представляющего собой смерть и воскресение или рождение, подтверждают причины сна в сказке, кото-рые в большинстве случаев повторяют формы временной смерти в обряде: львица (змея) проглотила Ивана, потом рыгнула (поглощение и извержение), Кощей из-рубил героя в мелкие куски, поклал в бочку и бросил в синее море, брат заколол Ивана-царевича и изрубил на мелкие части, королевич изрубил солдата на мелкие части (разрубание на куски). Но в сказке нами отмечены и другие причины сна (временной символической смерти): водовоз снес (срубил) голову мечом Ивану-царевичу, мать отравила лепешкой сына, выковырнула глаза и бросила его в ко-лодец и др. Считалось, что от животного, которое проглотило, а потом извергну-ло, человек получал магическое знание и могущество. Разрубание, растерзание человеческого тела встречается во многих религиях и мифах. В некоторых случа-ях разрубание и оживление есть источник силы или условие обожествления [Там же, с. 95]. В повествовательной части сказки нашли отражение не только разнообраз-ные формы умерщвления, но и воскрешения, в большинстве случаев – оживления с помощью живой воды. Сначала с помощью мертвой, или целющей воды сращи-вается рассеченное тело, становится целым, но еще остается бездыханным, мерт-вым, затем с помощью живой воды оживает, или просыпается. Здесь в сказке на-шли отражение два цикла последовательных ритуальных операций опрыскивания [Иванов 1965, с. 83]. (Субконцепт живая-мертвая вода рассмотрен в 3.1 гл. II). Оживление героя и ФД, вербализующий концепт сон, отмечен в сказке при возвращении героя из другого мира. Прежде чем попасть домой, нужно поспать – умереть для одного мира, чтобы возродиться в своем родном. Все это соответст-вует магическим представлениям об астральных путешествиях между мирами. Временная смерть и пробуждение являются частью грандиозного повторения Космогонии, священной истории Мира.
Тут Иван солдатский сын вынул из седла два пузырька с водою целющею и живущею; взбрызнул брата целющей водою – плоть-мясо срастается; взбрызнул живущей водою – царевич встал и говорит: «Ах, как же я долго спал!» Отвеча-ет Иван солдатский сын: «Век бы тебе спать, если б не я!» [Аф. I, № 155, с. 356].
Ворон брызнул мертвой водою – тело срослось, соединилося; сокол брызнул живой водою – Иван-царевич вздрогнул, встал и говорит: «Ах, как я долго спал!» – «Еще бы дольше проспал, если б не мы!» – отвечали зятья. – Пойдем теперь к нам в гости». – «Нет, братцы! Я пойду искать Марью Моревну» [Аф. I, № 159, с. 379].
Начали его лечить, живой водой вспрыскивать. Иван-царевич встал: «Ах, моя милая невеста! Как долго я спал». – «Спать бы тебе вечным сном, кабы не я!» – отвечала невеста… [Аф. II, № 206, с. 112]. …взбрызнули живой и мертвой водой, от мертвой срослось все тело, от живой оживилось. И вдруг встал Иван – русский богатырь. «Ах, говорит, как я долго спал!» – «Век бы тебе спать, как бы не мы. Лучше, брат, воротись назад, снова убьет тебя Кощей Бессмертный». – «Что ж, братцы! Семь смертей не будет, одной не миновать. Опять пойду доставать!»… [Худ. № 22, с. 96-97]. Оживление героя в сказке может проходить и без живой воды, если ее ото-брали.
«Черное вороньё! К этой туше соберите косьё; буде не соберете, то весь род ваш выведу». Черное вороньё заревело, стали со всех сторон косьё снаши-вать; старичок стал складывать косточку к косточке, косьё склал, дунул – ста-ло тело, другожды дунул – зашевелился, троижды дунул – вскочил добрый моло-дец: «Ну, старичок! Как я призаспался». – «Кабы да не я, ты бы все еще спал!» [Аф. I, № 175, с. 447].
Варьирование в сказочной диалоговой модели
В былинной ДМ так же, как и в сказочной ДМ, происходит варьирование на разных уровнях: фонетическом, лексическом, морфологическом и синтаксиче-ском. При этом используемый резерв варьирования («эпическое знание») опреде-лен фольклорной традицией. Исследование варьирования в былинной ДМ необ-ходимо для учета многообразных оттенков содержания и постижения глубинной культурной информации (сложного синкретического единства традиционных смыслов) былинных концептов.
Встречаются относительно часто фонетические варианты (тя – тебя, тобя; именем – именём; имени – именки, имечки; величают – звеличают; коей – коёй; откулешни – откулешной; очи – оци, черна – церна; личико – лицико; сверсна – сверстна – свершна, замочками – замоцками; чадо – цадо, радостен – радочен, Путятичну – Потятичну; прохлаждаешься – проклаждаешься, невзгодушки – незгодушки, ведаешь – ведаёшь; Почай – Пучай, (не) топчи – топци; чем – чим; городу – граду, Иерусалим – Ерусалим; (не) кушаешь – кушаёшь, (не) хвастаешь – хвастаёшь – фастаешь; чиста – циста, скатна – скачна, жемчуга – жемцуга, честь – цесть – чещь), реже супплетивные формы (не) ходи – зайди, пришел – идешь, пошли – пойдем, возьми – бери, ехать – съездить), морфологические трансформы (хожу – ходил, ясна сокола – ясных соколов, черна соболя – черных соболей, всяк – всякий, постой – постою).
Среди синонимических замен достаточно часто используются словообразо-вательные синонимы (не) езди – съезжай, (не) плавай – заплывай, (не) пинай – по-пинывай, (не) хвастай – захвастывай, имением – именьицем, скажи-тко – ска-жись, проведай – попроведай, удалый – удаленькой, матери – матушки, зовут – назвать, отечество – изотчина, немалую – немаленьку (служобку), государь – го-сударин, племянницу – племничку, Забаву – Забавушку; поженены – переженены, даны – повыданы, (не) женат – жененой, лицо – личико, очи – очушки, брови – бровушки, супротивную – супротивницу – супротивничку, снегу – снежку, высо-кая – высокошенька, статна – становитая – станешенька, перелетного – про-летного, ягодицы – ягодиночки, молвити – вымолвить, солнце – солнышко, пекет – обпекет, ветры – ветрушки, замками – замочками; ноги – ножки – ноженки, руки – ручки – рученьки, (по) колено – коленкам, (по) локоть – локоточкам, солнце – солнышко, волосы – волосиночки, звезды – звездочки – звездышки, жемчужины – жемчужинки; благословение – благословеньице, прощенье – прощеньице, ехать – повыехать; поеду – порозъедемся, приотведаю – поотведаю, силы – силушки; шашки – шашечки, играть – сыграть; выслугу – услугу, подарить – отдаривать, приселками – поселками, одежды – одежицы; место – местечико, девицы – дев-ки, насмеяться – надсмеяться – обсмеяться – осмеяться, радёшен – радёшенек – радостен, обнесли – приобнесли, шла – дошла – придошла, чара – чарка, службу – служобку, племянницу – племничку; невзгоды – невзгодушки; свататься – засва-таться, посвататься, дашь – отдашь; порушил – нарушил, мужнюю – мужскую; калики – каликушки, пойдем – идем, искупатися – покупатися, окупатися, гробу – гробнице; несчастного – бессчастного – несчастливого, бесталанного – нета-ланного – неталанливого, смелостью –смельством, Алешу – Алешеньку – Алешку, царя – царища, поездкою – поездочкою, щапством – пощапкой, Колыванова – Ко-лывановича – Колыванища, Степанова – Степановича, Чурилу – Чурилушку, Доб-рыню – Добрынюшку; белой – беленькой, лебеди – лебедушки – лебедочки; сруби-те – отрубите, голову – головушку; женится – поженится, удавается – задава-ется – издавается, молодая – молоденькая), реже – синтаксические синонимы (не ходи купаться – не купайся, благослови – дай благословение; чтобы съездить – кто бы мог съездить, съезди; знаете ль? – кто знает?; станом становитая – статна, (как) маков цвет – (как) маковицы – маку красного, (речь) лебединая – будто белые лебеди, короля – королевского величества; кто горазд стрелять? – cтанем стрелять, кто горазд cыграть? – сыграем; что теби пожаловать? – за то тебя жалую, надо тебе дать – тебе дать?; не рядом дошла – была не рядо-вая; спать ложись – на спокой ложись; о добром деле о сватовстве – за добрым делом за сватовством – сватом свататься; богатырская – от богатырей; же-ниться – женату быть; в Киеве – под Киевом).
Среди словообразовательных синонимов преобладают слова с суффиксами субъективной оценки, служащими для образования форм существительных и ка-чественных прилагательных с особой эмоционально-экспрессивной окраской и выражением отношения говорящего к человеку, предмету, качеству, признаку. Это свидетельствует о том, что эмоциональность является одной из черт менталь-ности русского народа. Среди слов с эмоционально-экспрессивными суффиксами субъективной оценки выделяются слова с уменьшительно-ласкательными суф-фиксами. «Обилие ласкательных и уменьшительных (форм) – одно из проявлений народного гуманизма, способности к мягким и добрым чувствам по отношению к тем, кто эти чувства заслуживает» [Пропп 1958, с. 531].
Относительно редко в качестве синонимов при варьировании в былинной ДМ выступают общеязыковые синонимы: (не) выходи замуж – поди замуж (вый-ти (замуж) за кого – пойти (замуж) за кого) [Александрова 2001, с. 72], откудо-ва (прост.) – отколь (устар.) [Там же, с. 305], какой – кой (устар.) [Там же, с. 183], нарекают – величают (нарекать (устар.) – величать (разг. шутл.) [Там же, с. 222]), (не) ешь – кушаешь (есть – кушать (вежл. и шутл.) [Там же, с. 116]), глаза – очи [Там же, с. 89], знаю – ведаю (знать – ведать (устар.) [Там же, с. 46]); бес-счетный, несчетный, несметный [Там же, с. 32]; дурак – глупый [Там же, с. 115], отрубите – отсеките (отрубить – отсечь [Там же, с. 309]), люди – народ [Там же, с. 199], вынимать – доставать [Там же, с. 79], бьюсь – ударюсь (биться – ударяться) [Там же, с. 33], божьи – господни [Там же, с. 37], Бог – Господь [Там же, с. 36].
