Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Язык и культура: проблемы изучения их взаимодействия
1.1 . Взаимосвязь языка и культуры с. 11
1.2.Научная и общекультурная значимость словарей с.27
1.3.Слово и понятие: проблема их взаимодействия и разграничения...с.42
Глава 2. «Чужой» как один из компонентов универсальной оппозиции «свой» - «чужой»
2.1. Бинарные оппозиции. Их роль в структуре человеческого сознания с.46
2.2.Понятие «чужой» в этнопсихологическом аспекте с.49
2.3.Понятие «чужой» в религиозном аспекте с.61
2.4.Понятие «чужой» в политико-идеологическом аспекте с.70
Глава 3. Динамика лексических единиц, репрезентирующих понятие «чужой», в истории русского языка
3.1. Лексемы с общим значением «недруг» с.80
3.2. Лексические единицы с общим значением «военный противник» с. 105
3.3. Лексические единицы с общим значением «идеологический противник» с.121
Выводы по главе с. 150
Глава 4. Явления дипластии в рамках универсальной оппозиции «свой» - «чужой» с. 153
Выводы по главе с. 199
Заключение с.201
Список использованной литературы с.206
Приложение
- Взаимосвязь языка и культуры с.
- Бинарные оппозиции. Их роль в структуре человеческого сознания
- Лексемы с общим значением «недруг»
Введение к работе
В предлагаемом диссертационном исследовании рассматриваются пути и имеющиеся результаты динамики лексических единиц (личных существительных), входящих в семантическую группу с общим значением «чужой». Они анализируются в историко-лингвистическом аспекте, исходя из постулированной еще И. И. Срезневским концепции, согласно которой «каждое слово есть представитель понятия, бывшего в народе: что было выражено словом, то было в жизни... Каждое слово для историка есть свидетель, памятник, факт жизни народа, тем более важный, чем важнее понятие, им выраженное. Дополняя одно другим, они вместе представляют систему понятий народа, передают быль о жизни народа - тем полнее, чем обширнее и разнообразнее их собрание» (Срезневский, 1887, с. 103).
Применительно к исследуемой нами группе лексем это утверждение тем более справедливо, что основной её корпус находится у самих истоков длительного процесса самоидентификации русского человека и этноса в целом, в определенном смысле является «моделью», по которой выстраивались многие другие оппозиты, изначально учитывавшие потенциальную возможность появления универсалий по типу «свой» -«чужой» с образованием в большинстве случаев широкого спектра лексико -семантических полей, вроде «свет» - «тьма», и многочисленных вариантов философско-этических диспозиций, вроде «бытие» - «сознание», «порок» -«добродетель» и т. п.
В последние годы существенно возрос интерес к исследованию лексических оппозиций как таковых (см., например: Генералова Е. В. «Лексическое выражение понятийной оппозиции «прямое» - «кривое» в истории русского языка»), включая и разнообразные аспекты их практического приложения, как - то: художественная литература, ораторское искусство, философия, этика, социология и т. д. Среди специальных назовем лишь работы Е.В. Губенко (« Структура лексико-семантического поля «свет - тьма» - на материале поэзии Б. Пастернака»), О.Ю. Стародубовой («Порок - Добродетель» как риторическая диспозиция в «плетении словес» на рубеже XVIII - XIX вв.), А. А. Мотыцина («Языковые проблемы определения философских категорий «пространство» и «время») и др. Кроме того, стали появляться и отдельные публикации, касающиеся частных аспектов универсальной дихотомии «свой» - «чужой». Среди них работы Н. Д. Зольниковой « «Свои» и «чужие» по нормативным актам сибирских староверов - часовенных», В. А. Кагана « Homo xenophobicus: психология «своего и чужого»», С. Г. Климовой «Критерии определения групп «мы» и «они»» и др., свидетельствующие об актуализации комплексного подхода к изучению собственно языкового материала. При этом мы также исходим из того непреложного факта, что «на язык как основной специфический признак этноса можно смотреть с двух сторон: по направлению «внутрь», и тогда он выступает как главный фактор этнической интеграции; по направлению «наружу», и в этом случае он - основной этнодифференцирующий признак этноса. Диалектически объединяя в себе эти две противоположные функции, язык оказывается инструментом и самосохранения этноса, и обособления «своих» и «чужих» (Антипов и др., 1989, с. 75).
Актуальность предлагаемого исследования определяется тем, что именно работы такой направленности ориентированы на восполнение пробела, ставшего весьма ощутимым в отечественной лингвистике, где «при наличии монографического описания в исторической перспективе фонетико -фонологического и грамматического уровней языка отсутствует обобщающее историческое исследование и описание лексики» (Черепанова, 1993, с.З). Бесспорно, что «получение наиболее важных фактов по истории русского языка сейчас следует связывать, во-первых, с увеличением источниковой базы, во-вторых, с представлением ее в виде системно организованных данных» (Панин, 1988, с.6). Разумеется, наша работа - это лишь один из необходимых шагов в этом направлении, попытка рассмотрения масштабных лексикологических проблем на весьма локализованном и предельно конкретном языковом материале, к тому же ограниченном вполне обозримыми хронологическими рамками, не выходящими за пределы начала письменной истории родного языка. В то же время не стоит забывать, что аргументированные обобщения возможны только на основе достаточного количества собранных фактов.
В пользу актуальности избранной для исследования проблематики говорит и то обстоятельство, что мы предполагаем существенно дополнить традиционный и уже доказавший свою высокую эффективность арсенал приемов, используемых в работах по исторической лексикологии и ряду гуманитарных дисциплин, теми новыми подходами, которые столь четко обозначились в отечественной и зарубежной лингвистике последних десятилетий, благодаря включению в её орбиту изс инструментария и материала. В частности, мы исходим из несомненной справедливости основополагающих тезисов антропоцентрического подхода к анализу лексики, особенно в той его части, которая базируется на признании факта, что «объективно-исторический анализ семантических изменений слова -лишь производная, опосредованная форма анализа самих говорящих субъектов» (Виноградов, 1977, с. 39), что - в свою очередь - предполагает необходимость учета как собственно лингвистических, так и экстралингвистических факторов. Сочетание же этих разнородных факторов служит дополнительной актуализации проводимого нами исследования, т. к. историко-семантический подход к трансформации слова нацеливает на использование данных культурологии и этнопсихологии не в меньшей степени, чем собственно лингвистических, ибо «рассматривать язык в отвлечении от культуры - значит не понимать язык. Рассматривать культуру в отвлечении от языка - значит не понимать сущность культуры»(Бураго, 1992, с.9).
Мы полагаем также, что рассмотрение избранного в качестве объекта исследования лексического комплекса, связанного с понятием «чужой», не только в более расширительном истолковании значения каждой из лексем, его составляющих, но и в предельно протяженном временном контексте, обусловленном наличием письменных тому свидетельств, делает хронологические рамки более масштабными, чем то имело место в предпринимавшихся до сих пор попытках такого плана. Косвенным подтверждением актуальности проводимого нами исследования стало появление ряда работ (см., например, работы В. В. Колесова, А. Д. Васильева и др.), в которых предпринята успешная попытка изучения той части лексико-семантического материала, которая репрезентирует первый компонент дихотомии «свой» - «чужой».
Целью настоящей работы является возможно более полное исследование динамики лексических единиц, входящих в семантическую группу с общим значением «чужой». (Под динамикой здесь и далее понимается семантико-стилистическая трансформация слова на протяжении всей его письменной истории).
Для этого необходимо решение следующих задач:
Рассмотрение понятия «чужой» в контексте всего комплекса антропоцентрических параметров, включающего как собственно лингвистические, так и этнологические, психологические, политические, философские, социологические, конфессиональные и др. аспекты.
Определение со всей возможной полнотой состава семантической группы с общим значением «чужой» и аргументация его первостепенной роли в процессе идентификации и самоидентификации личности и этноса на протяжении письменной истории русского народа.
Разработка общей методологии классификации слов исследуемой группы с учетом их этимологии, лексико-семантических особенностей и тематической дифференциации.
Представление полного историко-культурного анализа основных направлений функционирования и эволюции лексических единиц исследуемой семантической группы, включающего вычленение в этом процессе ведущих закономерностей и мотивировку наиболее существенных отклонений и особенностей.
Объектом исследования стала многочисленная группа лексических единиц (278), образующих единый семантический комплекс с общим значением «чужой», рассматриваемая в широком историческом контексте и входящая как в уже существующие словари, так и в пока еще не опубликованные полностью словарные картотеки. Эти наблюдения - с целью уточнения функционально-стилевых особенностей лексических единиц во всех необходимых случаях сопровождаются данными непосредственного речевого общения и языка художественных произведений, а также публицистических работ и - шире - дискурса современных СМИ, что позволяет выявить и ряд ранее неизвестных особенностей лексем этой группы, которые либо оказываются недоступными при их изолированном - вне контекста - наблюдении, либо не фиксируются даже новейшими лексикографическими изданиями.
При общем довольно значительном количестве лексем интересующего нас плана (см. приложение к диссертации) здесь для подробного рассмотрения взяты лишь несколько тематических групп лексем, репрезентирующих понятие «чужой» в истории русского языка.
В частности, в этот круг включены те лексические единицы, которые представляют известную трудность в процессе их четкого дефинитивного определения, что связано с объективной «размытостью» их смыслового наполнения, особой сложностью содержащихся в них психологических или конфессиональных оттенков. Можно также сказать, что речь идет о преимущественном рассмотрении именно тех групп лексем, которые отличаются особой подвижностью их содержательного наполнения.
Среди тех слов, которые не стали непосредственным объектом нашего внимания, но включены в приложение к настоящей работе, есть немало лексических единиц, которые деактуализировались в течение последних столетий в силу объективных причин экстралингвистического характера. В их числе большое количество и таких, чья внутренняя форма достаточна прозрачна.
Методы и приёмы исследования. В основу нашей работы положены описательный и сравнительно - исторический методы, дополненные элементами системно-типологического подхода в той части, которая касается вовлекаемых в орбиту исследования этнопсихологических, культурологических, политологических, социологических данных, отражающих различные этапы и аспекты функционирования понятия «чужой» в сфере универсальной оппозиции «свой» - «чужой». В работе используются также приемы компонентного семантического и контекстуального анализа (анализ словарных дефиниций, цитат из летописей, произведений художественной литературы, современной публицистики и языка СМИ, равно как и словарной картотеки (КДРС XI-XVII вв.) Института русского языка РАН им. В. В. Виноградова).
Теоретическую основу исследования составляют работы А. А. Потебни, В. фон Гумбольдта, Г. Г. Шпета, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, В. В. Иванова, Ю. С. Степанова, В. А. Масловой, В. В. Колесова, А. Д. Васильева.
Научная новизна работы заключается в следующем:
В столь широком историческом контексте лексико-семантическая группа с общим значением «чужой» еще не становилась объектом специального исследования.
Впервые на материале исследуемого семантического комплекса с общим значением «чужой» осуществлена подробная дифференциация на группы по таким доминантным признакам, как «недруг», «военный противник», «идеологический противник», «иноверец», «вероотступник», «иностранец, житель иной территории» и т. д .
На материале исследования довольно большой семантической группы учтены многочисленные факторы экстралингвистического характера, позволяющие использовать данные исторического, этнологического, конфессионального, идеологического, психологического, политического плана для существенного укрепления приводимой аргументации.
4. Впервые на исследуемом в диссертации материале иллюстрируется проблема дипластии.
Практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что его результаты могут быть достаточно широко использованы в практике вузовского преподавания курсов истории русского литературного языка, стилистики, лингвистического анализа текста, равно как и при изучении лексикологии и разработке спецкурсов и спецсеминаров по лексикологической проблематике, а также ряду других гуманитарных дисциплин.
Апробация Основные разделы и наиболее значимые положения диссертации обсуждались в виде докладов и сообщений на научных конференциях «Научно - методические чтения памяти профессора Р. Т. Гриб» (г. Лесосибирск, 1999, 2000, 2001, 2002, 2003гг); «Научно -практическая конференция, посвященная юбилею Регионального лингвистического центра» (г. Красноярск, 2001 г), а также в ходе работы методсеминара при кафедре русского языка ЛПИ Крас ГУ (2000 - 2003гг.) и на кафедре общего языкознания КГПУ.
Основное содержание работы отражено в следующих публикациях: «О роли фактора исторического времени в динамике лексем с общим значением «чужой» (эмоционально - коннотативный аспект)»// JUVENILIA. Выпуск 5. Тезисы докладов Региональной филологической конференции молодых ученых. - Томск, 2000. - С. ,108-109. ««Своё» и «чужое» в русской паремии» // Проблемы прикладной лингвистики: Материалы семинара. Ч. П. - Пенза, 2000. - С. 74 - 75. «К вопросу о лексическом выражении понятия «чужой» в истории русского языка» // Сборник статей и тезисов ежегодной научно-практической конференции студентов и аспирантов КГПУ и его филиалов. Выпуск 4. - Красноярск, 2001. - С.80 - 83. «Семантико - стилистические изменения лексем враг и вор как отражение динамики понятия «чужой» в истории русского языка» // Материалы международной научно - методической конференции «Русский язык: вопросы теории и инновационные методы преподавания» - Иркутск, 2001. - Ч. I. - С. 152 - 156. «Языковые единицы, репрезентирующие понятие «чужой» в лингвоментальной эволюции» //Актуальные проблемы языка и литературы на рубеже веков: материалы Всероссийской конференции. - Абакан, 2001. - С. 45-46. «Лексические и грамматические особенности выражения понятия «чужой» в истории русского языка» // Материалы XXXIX Международной научной конференции «Студент и научно -технический прогресс»: Языкознание. - Новосибирск, 2001. - С. 65 -66. «Историко - культурный аспект содержательной динамики понятия «чужой»»// Русский язык: Теория. История. Методика: Материалы научно - методических чтений памяти профессора Р. Т. Гриб. -Красноярск, 2001. - С. 34 - 36. «Отражение особенностей русского менталитета в историко -культурном аспекте динамики слова»// Русский язык: Теория. История. Методика: Материалы научно - методических чтений памяти профессора Р. Т. Гриб. - Красноярск,2002.- С.70-76. .9. «Явления дипластии в рамках универсальной оппозиции «свой» -«чужой»» // Русский язык: Теория. История. Методика: Материалы научно - методических чтений памяти профессора Р. Т. Гриб. -Красноярск,2003. - С.57-63.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, 4 глав, заключения, списка использованной литературы и приложения.
Взаимосвязь языка и культуры
Оба этих понятия представляют собой практически идеальную модель объективно существующего нерасторжимого единства, служащего, в свою очередь, одним из самых существенных и необходимых атрибутов человеческого общества на всех этапах его письменной истории. Но начнем с дефиниций, ибо, как показывает практика современной науки, оба понятия, составляющие это нерасторжимое единство, до сих пор не имеют общепринятого и однозначного истолкования.
Еще в начале 50-х годов XX века американские исследователи А. Кребер и К. Клакхон собрали 164 формальных определения культуры и свыше сотни попыток объяснить это понятие описательно (См.: Kroeber А. L., Clackhohn С. Culture: A Critical Review of Concepts and Definitions.- Cambridqe (Mass.), 1952). Но уже во втором издании этой работы (1964г.) число собранных ими дефиниций возросло до 257 и, естественно, сейчас оно заведомо превышает первоначальное количество по крайней мере в два раза. В сложившейся ситуации задача заключается, конечно, не в том, чтобы добавить к уже существующим еще одно определение. Мы считаем возможным в рамках предпринимаемого исследования ограничиться лишь наиболее емкими из-них, в ряде случаев конкретизируя их содержательное наполнение ссылками на соответствующий культурологический подход, как то: описательный, антропологический, ценностный, нормативный, адаптивный, исторический, функциональный, символический, герменевтический, психологический, дидактический, социологический, семиотический. Разумеется, что самим характером нашего исследования предопределено преимущественное внимание к семиотическому, герменевтическому и психологическому подходам в понимании культуры.
Это вызвано тем, что при семиотическом подходе культура рассматривается как система знаков, используемых обществом; при герменевтическом принят подход к культуре как к множеству текстов, которые осмысливаются и интерпретируются людьми; при психологическом доминирует представление о связи культуры с психологией поведения людей, усматривающее в ней социально обусловленные особенности человеческой психики. При этом, конечно же, и по отношению к этим подходам мы вынуждены действовать избирательно, т. к., например, семиотика относится к лингвистике не в меньшей степени, чем к биологии или искусствознанию, что заведомо должно способствовать сужению возможных интерпретаций, т.к. «лингвосемиотике принадлежит сравнительно скромное место в общей лингвистике» (Будагов, 1976, с. 10).
Понятие «язык» в дефинитивном плане так же неоднородно. Наряду с истолкованиями языка, с учетом роли культурно-исторических традиций, с одной стороны, и содержательных категорий самого языка, с другой, в современной лингвистике все более настойчиво утверждается представление о языке как о системе чисто технических знаков и символов, как о «культурном коде нации», исходя из сформулированного еще В. Гумбольдтом положения о том, что «в языке мы всегда находим сплав исконно языкового характера с тем, что воспринято языком от характера нации»(Гумбольдт В. фон., 1985, с. 373).
Безусловно, что знаменитая метафорическая сентенция М. М. Пришвина, утверждавшего, что «жизнь, происходит от слова», потенциально обращает нас к истокам всего сущего и предполагает тот исторический подход, который позволил бы начать выстраивание довольно непростой парадигмы взаимоотношений языка. и культуры со времен незапамятных, древнейших. Однако хорошо известно, что слово культура стало употребляться в качестве научного термина в историко-философской литературе европейских стран всего лишь со второй половины XVIII века-века Просвещения (Будагов, 1971, с. 108). Это не только значительно сужает временные рамки предполагаемого соотнесения понятий языка и культуры, но и помогает выстраивать его уже на вполне научной основе.
Метафорический же характер пришвинского высказывания позволяет, на наш взгляд, довольно свободно переходить от одной группы фактов к другой, преследуя цель выяснения не частных, но наиболее общих зависимостей, ибо, «как показывает опыт, метафоры - полезные орудия мысли. Поскольку никакого орудия, пригодного для любых целей (не зависящего от контекста) не существует, совершенно естественно привлечение разных метафор в зависимости от решаемой задачи». (Коул М., 1997, с. 368).
Так как осуществляемое нами исследование не предполагает постановки проблем слишком общего характера (например, о происхождении языка и культуры), укажем лишь на те методологические положения, которые помогут в дальнейшем изложении избежать возможных неопределённостей и содержательных лакун принципиального характера.
Существовавшие в догумбольдтианскую эпоху теории «намеренного изобретения» языка (термин взят у А. А. Потебни, а основы этой теории на отечественной почве разработаны А. Ф. Мерзляковым), равно как и раскрывавшие фундаментальное противоречие между необходимостью языка и произволом в его изобретении (см., например, работу И. Орнатовского «Новейшее начертание правил...»), включая и теории о божественном начале языка во всех гипотетически возможных вариантах (см., например, важнейшие положения учения К. Аксакова, демонстрирующие «все несообразности, которыми страдает теория откровения языка» (Потебня, 1999, с. 11)), - все они явились безусловно ошибочными.
Бинарные оппозиции. Их роль в структуре человеческого сознания
Во всем многообразии исследований, направленных на постижение сущности культуры, все же отчетливо вырисовываются три основные тенденции. Первая - релятивизм - заключается в подчеркивании различий между культурами (Э. Сепир, Б. Уорф); вторая - абсолютизм - (М. Коул) заключается в отрицании какого - либо значительного различия между культурами и, наконец, последняя тенденция - универсализм. Исследователи, придерживающиеся этого направления, полагают, что базовые психологические процессы являются общими для человеческих существ повсюду на Земле, но на их воплощения серьезное влияние оказывает конкретная локальная культура. Одним из основоположников идей универсализма явился французский ученый К. Леви-Строс. В своих работах исследователь отмечает универсальность бессознательных структур классифицирующего мышления, указывая, что человек структурирует это бессознательное в виде бинарных оппозиций (или двоичных противопоставлений). Важность принципа биполярности (особенно для сознания первобытного человека) отмечали также М. Элиаде в работе «Человек. Космос. История», В.В. Иванов, В.Н. Топоров «Славянские древности», полагая, что именно при помощи бинарных оппозиций древний человек пытался упорядочить явления окружающей действительности. По мнению В. Б. Иорданского, причина дуальности человеческого мышления кроется в осознании человеком внутренней конфликтности мира: «солнце противостоит луне как свет мраку, порядок и гармония противостоят беспорядку и хаосу, культура человеческого общежития - варварству дикой природы» (Иорданский, 1982, с. 27).
При этом стоит отметить, что в конце XX века идея биполярной категоризации не всеми учеными признается в качестве универсальной.
Некоторыми исследователями выделяются однополюсные смысловые конструкты и указывается, что «в смысловой сфере то или иное содержание смысла переживается как единственно существующее, ... не противопоставленное какому - то иному содержанию» (Столин, 1983, с. 158). Заметим также, что другие авторы (например, В. Тернер) приоритет отдают более сложным - трехчленным универсалиям. Однако большинство специалистов согласно с тем, что «другие системы категоризации не противостоят бинарной, а лишь дополняют ее» (Стефаненко, 1999, с. 97).
Таким образом, исследование дихотомических структур при категоризации явлений окружающего мира позволяет научному мышлению проникнуть в мышление первобытного человека. По мнению К. Леви -Строса, прогресс произошел не в мышлении, а в действительности, окружающей человека, который «в процессе долгой истории сталкивался со все новыми явлениями» (Леви - Строе, 1985, с. 207).
Противопоставление «свой» - «чужой» в разных видах пронизывает всю культуру и «является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» (Степанов, 2000, с. 126). По мнению М. Элиаде, поляризация понятий «свой» - «чужой» является одним из самых древних фундаментальных семиотических принципов, наряду с «сакральный» - «профанный», «жизнь» -«смерть», «мужской» - «женский» (Элиаде, 1989, с. 64).
Дихотомия «свой» - «чужой», вероятно, уходит своими корнями в принципы организации дочеловеческого животного мира. Это соотношение подробно анализируется в работах выдающегося австрийского биолога Конрада Лоренца на примере поведения собаки. По существу, речь в них идет тоже о «стереотипах поведения», как и тогда, когда мы говорим об этнических сообществах. Согласно современным данным о первых европейцах, неандерталец и человек разумный - европеец, являвшие собой две линии человеческого рода, сосуществовавшие на одной территории в Европе около десяти тысяч лет, не соединялись ни этнически, ни культурно.
Из чего следовало бы заключить, что неандертальцы и европейцы с самого начала были противопоставлены друг другу и члены этих сообществ должны были ощущать отношения между группами по принципу «свои» - «чужие» (см. работу К.Лоренца «Человек находит друга», 1992).
Далее указанный.выше принцип получает широкое и многостороннее отражение в мифологии, в ритуалах и обрядах, в народном изобразительном искусстве и литературе разных народов (см., например, работу М. Элиаде), в том числе и у славян (см. работы В. В. Иванова, В. Н. Топорова) и в частности, у русских - например, в художественном мире русского былинного эпоса и-.особенно в противопоставлении образов Святогора и Ильи Муромца. В. В. Иванов и В. Н. Топоров отмечали наличие этого противопоставления еще в системе представлений древних славян, отмечая реализацию его в трех планах: во-первых, речь может идти о социальной интерпретации этой оппозиции, когда первый член («свой») означает принадлежность данной социальной группе, а под «чужим» в этом плане понимается то, что не является преимущественным символом данной группы (примером может служить отношение Перуна как «своего бога» для Владимировой дружины к Велесу); во-вторых, это может быть противопоставление этнического плана; в-третьих, оно допускает и такую трактовку, когда «свой» обозначает принадлежность к человеческому, а «чужой» - к нечеловеческому, звериному, колдовскому (Иванов, Топоров, 1965, с. 63 - 64). Подчеркнем, что в первобытном обществе «мы» - это всегда «люди» в прямом смысле слова, т. е. люди вообще, тогда как «они» - «не -люди». «Самоназвание множества племен и народов в переводе означает просто «люди»» (Поршнев, 1979, с.82). К этому можно добавить, что уже в древности существовало представление о природе как о чем-то естественном, существующем вне зависимости от воли человека, и потому неведомом и пугающем, а то, что с XVIII в. принято определять как культура (от culturae - возделывать ), уже тогда соотносилось с влиянием человеческой деятельности, в силу чего природа воспринималась как «чужое», а обработанное - о-свое-нное.
«Идентификация» человеком себя (выражение Э. Эриксона) как члена какой- либо общности включает многочисленные и разноплановые аспекты. Критериями отделения «своих» от «чужих» могут оказаться различные факторы: социальные, политические, этнические, религиозные, родственные -или, что вполне возможно и закономерно, целый комплекс подобных факторов.
Лексемы с общим значением «недруг»
Первостепенное значение в плане осуществляемого нами исследования приобретает проблема выяснения динамики понятия «чужой» в его наиболее значимых аспектах, а именно: «недруг», «военный противник», «идеологический противник». При этом надо иметь в виду, что в ряде случаев однозначная и точная их дефиниция весьма затруднена, что объясняется влиянием множества разнородных факторов. Кроме того, «лексика неїтолько подвижна, она и непрямолинейна в процессе своего исторического развития. Поэтому по отношению к лексике формальная непротиворечивость построения никак не может быть признана идеалом теоретического познания. Сама лексика движется путем коллизий, преодолевая их на одних исторических этапах и тут же вступая в ряд других коллизий на последующих этапах развития» (Будагов, 1971, с. 240).
Главным противопоставлением, связанным с прагматическими целями коллектива, является различение положительного и отрицательного по отношению к коллективу и человеку. Исходя из этого, нам представляется закономерным тот факт, что чужим становится прежде всего тот, кто желал другому зла, лихо творил. Именно он, по представлению древних славян, должен был быть изгнан из рода, из коллектива и тем самым становился лишним. На основании этимологических данных видоизменение этих значений можно представить в следующей схеме:
Злодей = лихо дей —лишний —ютверженный — враг, что, собственно и позволяет нам рассмотреть каждое из них в исторической динамике. ВРАГ
Если рассматривать близкие по смыслу слова других языков (др.-прусск. wargs - злой ; гот. wrikas - преследовать ; wraks - гонитель ; др.-инд. paravrj - отверженный - Фасмер, 1986, с.352), окажется, что враг - отверженный, тот, кто извержен из рода, наводит беду на всех остальных . Видимо, отсюда и берут начало такие значения русских слов: ворожить - накликать беду, вредить ; ворожа - жеребьевка (при которой, возможно, и решалась судьба врага).
В XI-XII вв. слово врагъ стало обозначать некий собирательный образ злого духа. Врагъ - это бес, дьявол, сатана. По мнению В.В. Колесова, происходило это не без влияния греческих текстов, в которых значение echthros - т.е. собственно враг, внушающий ненависть1, сам этот враг - ненавистный, враждебный и злой, стало пересекаться со значениями слов дьявол и демононъ (Колесов, 1986, с.68).
В произведениях Кирилла Туровского, как и в произведениях других церковных писателей ХП-ХШ вв., заметное предпочтение отдается употреблению слова врагъ со значением бес, дьявол, сатана . И, лишь когда речь заходит об очевидных «зримых» противниках на поле боя, на замену вышеупомянутому приходит субстантив противные (Туровский, 1858, с. 130-136).
Позже отвлеченный образ злого духа, беса, дьявола наделяется все более конкретными чертами, что связано с усложнением представлений о мире. Человек со временем понимает, что «бес» может быть внутри другого человека, . человека, противного ему, неприятного. Так слово врагъ наделяется еще несколькими значениями, которые отмечаются в СлДРЯ XI - XIVBB.: врагъ ПРОТИВНИК, недруг : КГДА ВЪ ДОКрНЬ БО ДЄТЬ МОуЖЬ. ТО врАЗИ КГО В Ъ ПЄЧАЛИ воудоутъ (oi exrjQoi) Изб. 1076, 148 - 148 об; // военныц противник, неприятель :ЛЮБИТЬ КНАЗЬ ВОИНА стогаштА и коржщАго СА ст врлгы. Изб. 1076, 216; // идейный принципиальный противник чего-л : сего ГАКО врлгл истинъ коупьно ГАКО и с ь единоллысльникы его стьли скоръ прокленъ W(T) вьрже. К.Р. 1284, 16; / о дьяволе, злых силах : ДА врлголгь си видимымъ всь(м) и невидимыимъ стрлшьнъ Боудеши. Изб. 1076, 13 об.- 14.
