Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Первый период творчества Ю.Б. Софиева 16
1.1. Детство и юность как этапы становления личности ю.б. Софиева 16
1.2. Сборник «гамаюн - птица вещая» как начальный этап формирования художественной концепции белградской младоэмигрантской поэзии 39
1.3. Поэтическая группа «одиннадцать» 62
Глава 2. «Русский париж» в творческой судьбе Ю.Б. Софиева 72
2.1. Литературное творчество и общественная деятельность ю.б. Софиева (1925-1930 гг.) 72
2.2. «Парижская нота» Юрия Софиева 101
2.3. Художественные особенности поэтического сборника «Годы и камни» Ю.Б. Софиева 126
2.4. Творчество Юрия Софиева в военные и послевоенные годы 134
Глава 3. Алма-атинский период жизни и творчества Ю.Б. Софиева 158
3.1. Реэмиграция как последний этап жизненного пути Ю.Б. Софиева 158
3.2. Влияние исторического контекста на творчество Ю.Б. Софиева постэмигрантского периода 165
Заключение 197
список литературы
- Сборник «гамаюн - птица вещая» как начальный этап формирования художественной концепции белградской младоэмигрантской поэзии
- «Парижская нота» Юрия Софиева
- Творчество Юрия Софиева в военные и послевоенные годы
- Влияние исторического контекста на творчество Ю.Б. Софиева постэмигрантского периода
Сборник «гамаюн - птица вещая» как начальный этап формирования художественной концепции белградской младоэмигрантской поэзии
Формирование творческого сознания часто связывают с влиянием на личность детских впечатлений. Как писал И.А. Ильин, «все вредное, дурное, злобное, потрясающее или мучительное, что ребенок воспринимает в этот первый, роковой период своей жизни, - все причиняет ему душевную рану ... И обратно, все то светлое, духовное и любовное, что детская душа получает в эту первую эпоху, - приносит потом, в течение всей жизни обильный плод».1
Для Ю.Б. Софиева детские впечатления стали основой большого числа поэтических произведений, в которых отразилась жизнь семьи: домашнее чтение и музицирование, путешествия и переезды, связанные со служебными назначениями отца, само восприятие родины, как огромной и по-настоящему прекрасной страны. И именно семья представляется поэту источником духовных и нравственных ценностей, во многом предопределивших его судьбу.
Особую роль в воспоминаниях и творчестве Ю.Б. Софиева приобретает его принадлежность к двум разным по своему происхождению родам: восточному и исконно русскому. Известно, что Юрий Борисович Софиев (Бек-Софиев) родился на рубеже веков 7 (20) февраля 1899 года в небольшом городке Белле Седлецкой губернии (в польской части России) на западной окраине Российской империи в семье кадрового военного, артиллерийского офицера Оскара (Бориса) Бек-Софиева. Этим обстоятельством во многом был определен жизненный путь будущего поэта. По крайней мере первые двадцать лет своей жизни он провел в военной среде: учился в Хабаровском и Нижегородском кадетских корпусах, в Константиновском артиллерийском Свою родословную по линии отца Ю.Б. Софиев ведет от персидской династии шахов Сефевидов (1502-1736), которая была основана потомками шиитских имамов. Некоторые знаменитые предки будущего поэта внесли значительный вклад в развитие тюркоязычнои поэзии: основатель династии Исмаил I (1501-1524 гг.), писавший стихи под псевдонимом Хатаи, считается классиком азербайджанской поэзии,1 шах Аббас II писал стихи под псевдонимом Тани. Во многом под влиянием семейных преданий Юрий Софиев посвятил одно из ранних стихотворений происхождению своего рода, возводя его к древнеперсидской эпохе: Мой предок, кочевой туркмен, Разбойник, поклонялся Ариману. Дед Юрия Софиева - Искандер бек Софиев (Александр Платонович), был кавалерийским полковником или генерал-майором в отставке. По семейным преданиям он происходил из Тифлисского бекства и маленьким мальчиком был вывезен с Кавказа князем Т.З. Лорис-Меликовым, отдан в 1-ый Шляхетский Петербургский кадетский корпус, затем обучался в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (Николаевское кавалерийское военное училище), а службу начал в гродненском гусарском полку (Варшавская гвардия)». По вероисповеданию он был мусульманином, что не помешало ему жениться на княжне Микалине Якубовской из польско-литовских татар. 1 июля 1872 года у них родился сын Оскар-Бек - отец будущего поэта. На 1909 год Борис Александрович Бек-Софиев числился капитаном 1 Восточно-Сибирского артиллерийского дивизиона. Очевидно, именно это и дало основание B.C. Яновскому в воспоминаниях особо
В своих мемуарах Ю.Б. Софиев писал: «...поскольку отец мой был военным, то семья наша то и дело кочевала».2 В детстве и юности со своими родителями Ю.Б. Софиев объездил почти всю Россию, что не могло не отразиться на его творческих впечатлениях: любовь к путешествиям стала определяющей чертой характера, а мотив странствий приобрел особенное звучание в его поэзии. «Вся моя жизнь, - как признавался Юрий Софиев в своем дневнике, - ненасытная жадность к видениям жизни, к видениям мира. Эти видения давали мне неизъяснимые наслаждения, восторг, радость».
По материнской линии Ю.Б. Софиев происходил из знатного дворянского рода Родионовых, восходящего к XVI веку.4 Именно в доме деда Николая Семеновича Родионова5 в Старой Руссе6 Юрий провел свои младенческие годы. «Мать, Лидия Николаевна, красавица, с гордым и сильным характером, импульсивная, талантливая, играла большую роль в воспитании трех своих сыновей».7
Софиев Ю.Б. Разрозненные страницы... - С. 39. русской литературе, музыке, развила в нем творческие способности.1 Исследователь семейной биографии Софиевых Н.М. Чернова предполагает, что именно мать и заронила первые зерна поэзии в душу впечатлительного мальчика, «да и два других ее сына, Лев и Максимилиан, были не чужды литературе, много читали, тоже писали стихи, увлекались музыкой».2 Своей матери Юрий Софиев посвятил несколько замечательных стихотворений, в которых отражено ее влияние на личность будущего поэта:
Это ты мою жизнь освятила Колыбельною песней твоей. В «Илийской тетради», написанной уже на склоне лет в реэмигрантский период, Ю.Б. Софиев отмечал роль искусства в детские годы: «Мать привила мне любовь к природе и к музыке, неплохо играя на пианино, аккомпанируя другу нашего дома талантливому виолончелисту. Она же пела мне русские и украинские народные песни, которые я полюбил на всю жизнь, и даже пытался передать их моему сыну во Франции, в его раннем детстве».4 Духовная жизнь семьи представляется Ю.Б. Софиеву той основой, которая сформировала его представления о мире, этических и нравственных ценностях.
В 1906 году после русско-японской войны Борис Бек-Софиев остался служить на Дальнем Востоке, куда перебралась и вся семья. Переезд этот остался в памяти будущего поэта: «Мы едем в дальний путь. Мне 7 лет, я все дни напролет стою у открытого окна и жадно вглядываюсь в окружающую природу. Именно с этих пор и через всю жизнь проходит моя страстная любовь к природе и странствиям. Тревожит, волнует и восхищает меня "мир восторга беспредельный"».5
«Парижская нота» Юрия Софиева
В середине 20-х - начале 30-х годов XX века во французской столице шла интенсивная культурная и политическая жизнь. Р. Герра так характеризовал этот феномен: «Эмигрантская среда русского Парижа -изначально хаотичная, не устоявшаяся, вне быта, отяжелявшего жизнь. Однако к концу 20-х годов все же завершился период адаптации эмигрантов, переживших шок вынужденного отрыва от Родины. Большинство решило житейские проблемы, нашлись и источники существования, как-то обустроился быт. И одновременно развеялись иллюзии о непрочности советской власти и о возможности скорого возвращения на Родину».2 В Париже сложилась уникальная русская диаспора, которая взяла на себя заботу хранителя культуры, ценностей оставленной метрополии.
В воспоминаниях Софиев отмечал, что его отец летом 1924 года приехал в Белград и стал настаивать на переезде во Францию: «Генерал Потоцкий, ставший представителем Врангеля в Белграде, занялся выгодной коммерцией - он связался с рядом французских фирм и стал поставлять им русских рабочих. Среди русских беженцев поднялась безудержная агитация за переезд во Францию. ... отец сам был охвачен этими настроениями. ... Я всю мою жизнь "был в полной власти странствий и дорог", соблазнить меня путешествием в незнаемые страны было в конце концов не трудно ... Отцу моя богемная жизнь тоже не нравилась, и он мечтал вырвать меня из богемы и поместить в более нормальное существование. Я, конечно, не собирался всю жизнь сидеть в Сербии».
Осенью 1924 года Ю.Б. Софиев оказался во Франции и вскоре попал в самый эпицентр литературных поисков и новаций. Его роль как Костиков В.В. Не будем проклинать изгнанье...(Пути и судьбы русской эмиграции). -М.: Международные отношения, 1990. - С. 203. Герра Р. «Они унесли с собой Россию...»: русские эмигранты - писатели и художники во Франции (1920-1970). - СПб.: Русско-Балтийский информационный центр, 2003. - С. 47. 3 Софиев Ю. Синий дым... - С. 191-193. общественного деятеля в тот период не оценена полностью, однако очевидно, что Ю.Б. Софиев был одним из видных представителей русской диаспоры, из той части ее подвижников, которые обладали не только литературными талантами, но и качествами хороших организаторов, сплотивших вокруг себя наиболее прогрессивные круги русской культурной элиты.
Первое время, как и многие эмигранты, Юрий Софиев жил в одном из пригородов Парижа Монтаржи, где в этом время существовала большая русская колония и продолжил свою учебу во Франко-русском институте. В. Ходасевич писал в своей статье «Литература в изгнании» о судьбе молодых эмигрантов: «Лишь очень немногие из молодежи до сих пор имели возможность жить литературным трудом. Большинство работало на заводах, на фабриках, за шоферским рулем. В этих каторжных условиях до сих пор находили они силы еще и писать, и учиться. Их надеждою было - выбиться, их утешением - хоть изредка видеть свои труды напечатанными. И эта надежда, и это утешение с каждым днем становятся призрачнее».3 Не избежал этой участи и Софиев: он работал на каучуковом заводе и там же организовал «Кружок просвещения при Русском народном университете».4
В Париже Юрий Софиев вступил в «Республиканско-демократическое объединение». Поэт вспоминал: «Переехав в Париж, я тотчас явился в Республиканское Демократическое Общество. Поскольку меня считали председателем Монтаржийского филиала, меня сейчас же выбрали в Парижское правление, а поручили мне реорганизовать библиотеку и заняться кое-какими культурно-просветительскими делами. Всем этим мы занимались
Ходасевич В. Литература в изгнании... - С. 267.
См.: Кнорринг И. Повесть из собственной жизни: [дневник]: В 2 т. Т.2. / Подг. текста Н.Н. Кнорринга, Н.М.Черновой; коммент., аннот. указ. имен И.М.Невзоровой. - М.: Аграф, 2013.-С. 546. после работы, конечно, совершенно бесплатно».1 Много времени Ю.Б. Софиев отдавал культурно-просветительской деятельности и даже стал в 1930 году вице-председателем правления. Об этом периоде своей жизни он вспоминал так: «Как говорил один мой недоброжелатель, я был в политике поэтом, а в поэзии - политиком».2
Молодой эмигрант серьезно относился к делам, которые ему поручались, был достаточно настойчивым, а если дело касалось принципиальных вопросов, то мог выступить с резкой критикой или совершить поступок, говорящий о его четкой идейно-эстетической позиции: «Произошло событие, которое сыграло какую-то роль в общеэмигрантских делах. ... Мы в правлении - председатель Арнольди, секретарь Палеолог, член правления А. Тверитинов и я - возмутились поведением Милюкова и газеты "Последние Новости". На заседании правления мы сказали Милюкову, что его газета дает совершенно неверную, искаженную, необъективную информацию о России». Правление «Республиканско-демократического объединения» посчитало информацию в газете неточной и выступило с заявлением, отказавшись участвовать в «ловле блох». После того случая, Ю.Б. Софиев посчитал для себя невозможным оставаться в правлении и подал прошение о выходе сначала из правления, а затем из самого РДО.
Творчество Юрия Софиева в военные и послевоенные годы
Так, например, в 1-ой строфе, обозначающей хронотоп лирического действия, используется накопление - «На площадях, на улицах и в залах...», дается исчерпывающий ряд пространств, соотносимый с античной традицией общественных дискуссий и косвенно приобщающий читателя к основной проблеме стихотворения все слои русского общества. Эта апелляция выражена у Г.П. Федотова в формуле: «...нет мучительнее вопроса, чем вопрос о свободе в России».1 Тема свободы, остро и болезненно воспринимаемая русским человеком, который готов «злобно» о ней спорить, отчетливо звучит у Софиева.
Первое четверостишие, состоящее из двух простых предложений, пропорционально развернутых на всю строфу, содержит разные временные формы глаголов: единственный глагол настоящего времени («спорим») имеет оттенок незавершенности (открытости) за счет использования обстоятельства образа действия («без конца») и эпитета («злобно»), утверждая особенную значимость категории свободы. В словаре русского языка прилагательное «злобный» определяется как «направленный на причинение зла, бедствий, страданий и т.д. ... злобный подчеркивает, что в основе враждебных действий, намерений лежит озлобленность». Совершенно иная семантика у софиевского наречия, что становится особенно понятным в контексте формулировки Г.П.Федотова: «...слово "злой", как в первые годы Чека, употребляется в положительном смысле; иной раз злою называется даже русская земля. Война принесла с собой, естественно, аналогию мести и жестокости».3
Для каждой эпохи понятие и представление о свободе и о ее границах свое: именно этот вопрос автор задает в стихотворении и пытается найти на него ответ. Но главное состоит в том, что спор о свободе имеет место в российском пространстве повсеместно, а с точки зрения времени, этот спор Именно потому в тексте стихотворения полностью доминирует прошедшее время («трепала», «бежала», «мнил», «было», «седлала», «пела», «поднимала», «летела», «утомлял», «не предавал»), которое используется для обозначения обратной исторической перспективы, ведущей повествование в глубь веков. На протяжении всего стихотворения слово «свобода» заменяется местоимением 3 лица - (о ней, она, ее). Этот прием в 3-й и 4-й строчках 1-й строфы становится олицетворением («Она трепала флаги и сердца»), в составе которого используются два разнородных существительных - «флаги и сердца», что представляет собой попытку создать образ-симбиоз, в котором отражается, с одной стороны, универсальность процесса: флаги официальная (государственная) сторона, сердца - частная личностная, с другой стороны, продолжается развитие системы образов, утверждающей интерес к свободе как со стороны корпоративных групп, так и с индивидуальных позиций. Метафора («Трепала флаги и сердца») включает в себя и противопоставление, и сопоставление, что позволяет сделать представление поэта о свободе целостным и многообразным. Для Софиева важны обе содержательные стороны споров о свободе: формально она является объектом законодательства, государственной политики; неформально - обитает в сердцах людей, их чаяниях, сокровенных желаниях, и едва ли возможно одно оторвать от другого. Традиционно русская искренность связана с сердечными порывами к свободе: пожалуй, только декабристы первыми заговорили о формальном закреплении свободы в Высшем законе государства - в Конституции. И на деятельность этого политического движения есть прямые и косвенные указания в тексте стихотворения: строчка «По лезвию бежала струйкой алой» и упоминание «чеканных лиц на площади в декабрьскую стужу» во 2-й строфе. Слово «чеканный» здесь имеет несколько значений: одно относится к речи «... чеканный употребляется, по отношению к речи не только четкой, ясной, но и такой, каждый элемент которой подчеркнут, выделен, отделен от другого»; другое значение этого слова заключается в «...шаге, движении: такой, в котором каждый элемент определенен, ясно отделен от других. Слово чеканный, более узкое по значению, употребляется обычно по отношению к шагу, поступи, подчеркивая большую законченность каждого элемента движения».1 Отсюда эпитет «чеканный», распространяемый на людей («среди чеканных лиц») и подчеркивающий особенное отношение к восстанию, к идеям декабристов, которые требовали свободы и справедливости. В этом же контексте оказывается словосочетание «декабрьская стужа»: это не только время года и зимний месяц, с которым связано по времени восстание декабристов, но аллегория целой эпохи, последовавшей после и получившей наименование «николаевского темного десятилетия».
То, что образ декабристов в тексте стихотворения Юрия Софиева не случаен, доказывается фрагментом статьи Г.П. Федотова, который в своей работе вносил ценные уточнения о том, как в России в эпоху декабристов развивались идеи свободы: «Со времени декабристов, отчасти еще в их поколении, освободительные идеи усваиваются и развиваются людьми, оттиснутыми или добровольно отошедшими от государственной деятельности. Это совершенно меняет их характер: из практических программ они становятся идеологиями».2
Показательно в стихотворении Софиева 3-е четверостишие, которое представляет собой два простых предложения, непропорционально развернутых на всю строфу: 1-я строка-предложение отделяет детство с контрастным эпитетом «безмятежно раннем» от «жестокой юности». В словаре синонимов русского языка дается целый ряд синонимов к слову «жестокий»: «жестокосердный и жестокосердый, бессердечный, бесчеловечный, безжалостный, беспощадный». Различая оттенки семантики слова, словарь толкует прилагательное «жестокий» как «...не знающий жалости, снисхождения, сострадания ... безжалостный, беспощадный - не знающий жалости, снисхождения».1 Очень важно в этом отношении, что это дополняет ряд нагнетающихся негативных эпитетов («злобно спорим», «гибельные годы») и передает особенное общественное настроение. При этом личная тема в стихотворении продолжается и в 3-ей строфе. Но если ранее лирический герой грезил мечтаниями, здесь борьба за свободу для него становится жестокой реальностью: лирический герой с оружием в руках отстаивает свое представление о свободе на фронтах гражданской войны. Борьба за свободу бросает его в костер гражданской войны, вынуждает покинуть страну и провести большую часть жизни в эмиграции. По сути, стихотворение «Свобода» - это ретроспектива внутренней жизни лирического героя, для которого идея свободы является центральной. Именно поэтому в 4-й строфе образ свободы определяется через систему музыкальных обозначений как «чистейший альт» и с помощью вакхического мотива («Стаканы поднимала горячо»), распространенного в русской свободолюбивой лирике.2
Влияние исторического контекста на творчество Ю.Б. Софиева постэмигрантского периода
Обращает внимание, что структурно первая строфа напоминает текст молитвы. В этом контексте особенную многозначность приобретает строчка «Здравствуй, брат мой волк», продолжающая в известной мере «Гимн брату Солнцу», в котором Франциск упоминает мать Землю, сестер Луну и Звезды, братьев Ветер, Воздух и Огонь. Сам автор писал в своем Дневнике: «Эту мировую симпатию, распространяемую на все живые существа, можно найти и у браминов, и у буддистов, и у христианских мистиков - "Брат мой волк" Франциска Ассизского, и как-то она очень близка нам, русским. Тургеневская Муму, Чеховская Капітанка... »3 Такое трепетное отношение к «меньшим братьям»4 обнаруживается практически во всех путевых очерках Юрия Софиева, предназначенных для парижских газет. Так, описывая «горбоносую антилопу-сайгу ... древнейшее млекопитающее», он приводит наблюдение одного из участников экспедиции: «- Здесь уже возможно появление сайги, ... а за сайгой будут и волки. Они всегда "пасут" ее и наравне с браконьерами являются ее главными врагами».5
В стихотворении Ю.Б. Софиева образ волка связан с внутренними поэтическими видениями, центральное место в которых занимают дети -добрые и большие цветы жизни, мир которых противостоит взрослым, сторонникам «насилия и борьбы», несущим неисчислимые беды. Образ детей у поэта связан с самым светлым и лучшим, что есть в жизни, это и есть сама жизнь, ее лучшее продолжение.
На склоне лет Ю. Софиев продолжал читать и писать по-французски, о чем свидетельствует его Дневник (отрывки на французском языке, указанные прочтенные книги). Сам он не боялся признаваться в любви к Франции: «Прожив 30 лет во Франции, я всегда оставался русским, но любил и люблю Францию и французов, и уверен, что целый ряд товарищей и меня вспоминают там добрым словом».1 Но воспоминания об эмиграции чаще всего вызывали у него стремление переосмыслить судьбы русской интеллигенции: «Ощутил отсутствие "среды" (литературной, парижской), отсутствие Me дона, в какой-то мере «моей трибуны», а не только Виктора. Это я случайно снял с полки Бодлера и вдруг затопила какая-то смутная грусть - как бедно, как упрощенно мы живем, в смысле интеллектуальном и эмоциональном (время-то, конечно, очень интересное, но не об этом разговор, о людях), как я сам огрубел и не похож на того, 20 и 30 годов Юрия. И нет никакой возможности восстановить себя, того, что бродил по Люксембургу и останавливался у бюста Бодлера...» В письме к Раисе Миллер в Париж Софиев обращается к судьбе своего поколения эмигрантов, так и не нашедших в себе силы вернуться на родину: «...Очень мне интересно, как существует Кеша Пинко? Он мой старый товарищ, еще с дней юности, но мы с ним люди очень разных убеждений. Когда я уезжал из Парижа, он все меня пугал, что мне будет очень скучно жить. Все зависит от человека, именно он сам и предопределяет свою судьбу. Я нашел свое счастье на родине, здесь моя жизнь приобрела реальный смысл, ведь ты знаешь, там я ее просидел на чемодане, как бы на вокзале в ожидании поезда. Поезда ждал долго, но, в конце концов, дождался. Ты помнишь мои стихи:
Прошло у нас лет немало По 195 Сожалею об одном, что возвращение произошло слишком поздно (хотя вовремя!) на ожидание ушло слишком много-бесплодных лет! Бесплодных ли? Вспомни другое мое стихотворение: Зашумели гнездом осиным Европейские города. Дотянулись повестью длинной Поучительные года. Там я слишком много тратил сил, физических и моральных, для того, чтобы добывать средства к существованию, и только урывками, после бессмысленной работы, занимался Творчеством. Здесь моя жизнь - это моя работа, которую я люблю, которая мне нужна и которая, я знаю, полезна и нужна нашей науке, а, следовательно, обществу. А вот Кеша Пинко предпочитает судьбу парижского таксиста. Я часто думаю о тебе, Рая, и теперь я совершенно не знаю, что тебе лучше. Ведь, в общем, все мы осколки старого мира и это большое счастье, но весьма не легкое, найти свое место в мире новом. Я его, повторяю, нашел. Нашел, потому что упорно искал. Возвращение на родину - было одержимостью. И еще, это было совершенно логическое завершение всего моего пути, моих исканий, эволюции моего сознания, (...) порой через мучительные сомнения, но развивавшейся самостоятельно, без всяких посторонних влияний, как плод жизненного опыта, наблюдений, раздумий. Путь, начатый на школьной скамье с восторженного приятия Февральской революции, и полного непонимания и отрицания революции Октябрьской. Октябрь был воспринят, как гибель и развал России, как крушение великих принципов демократии, "братского союза и свободы", как бунт черни, все это привело к Добровольческой Армии и отсюда и началось отрезвление, ибо белое движение обернулось самой черной Вандеей. Открылись глаза». nАлма-атинский период творчества Ю.Б. Софиева представляет собой фиксацию для потомков личных впечатлений: прошлых и настоящих. Это самый автобиографичный период его творчества, потому что страницы его Дневника и отдельные строки стихотворений наполнены глубоко интимными признаниями. Важно и то, что в произведениях, не предназначенных для печати, проявляется стремление к максимальной индивидуализации описываемого. Объясняется это тем, что поэт осознавал свою старость как время подведения жизненных итогов, как этап осмысления всего пережитого. Себя же он видел одним из тех, кто пережил все изломы судьбы русской эмиграции первой волны и не менее трагичные годы реэмиграции.
