Содержание к диссертации
Введение
CLASS Глава первая «Генезис рождественского жанра» 3 CLASS 0
Глава вторая «Поэтика «Рождественских повестей» Ч. Диккенса 42
2.1. Рождественский хронотоп 59
2.2. Модели рождественского сюжета 71
2.3. Типы рождественских героев 95
2.4. Рождественские архетипы 110
Глава третья «Русский святочный рассказ 1840-1890х годов и традиции рождественской повести Ч. Диккенса 117
3.1. Рецептивные святочные тексты 117
3.2. Пародийные рождественские тексты 163
Заключение 172
Библиография 181
- Рождественский хронотоп
- Модели рождественского сюжета
- Рецептивные святочные тексты
- Пародийные рождественские тексты
Введение к работе
С середины XIX века в русской литературе начался процесс становления жанра литературного святочного рассказа. Отчасти он был обусловлен развитием периодической печати, где обычно публиковались подобные произведения. Отчасти на этот процесс оказали влияние образцы жанра из других национальных литератур. Прежде всего, событием, определившим интерес в обществе к святочному жанру, стали переводы «Рождественских повестей» Диккенса. Многие работы отечественных и зарубежных литературоведов посвящены анализу восприятия Диккенса русской культурой и изучению влияния писателя на становление русской святочной литературы.1
Интерес русской литературы к Диккенсу исследователи объясняют следующими причинами. Во-первых, этому способствовала своеобразная мода на англофильство, отличавшая культурную ситуацию в России 40 -5 Ох гг. XIX века. Во-вторых, близость демократических и гуманистических идеалов английского писателя пафосу русской литературы. Как отмечает Н. Лэри, «Диккенс был реалистом, который видел новое урбанистическое общество и определил мечты и идеалы, воодушевлявшие его; психологом, который заставлял своих читателей увидеть неустроенный мир глазами детей; мифотворцем, пытавшимся объяснить странную реальность».2
Известный русский диккенсовед И. М. Катарский выделяет несколько форм освоения Диккенса русской литературой второй половиной XIX века. Первый уровень - это переводы, пересказы или переложения и постановки произведений писателя.
Следующий аспект восприятия творчества английского писателя -это оценка критики. Общеизвестно, что произведения Диккенса были
1 Катарский И. M. Диккенс в России.; Михальская Н. П. Диккенс в России.
2 Lary N. Dostoevsky and Dickens. A study of literary influens. - 1972. - Lnd., N. Y. - P. 63.
своеобразным показателем развития и полемики двух направлений в русской критической мысли - «западников» и «славянофилов».
Наконец, третий уровень восприятия творчества Диккенса — это его влияние на русских писателей, осуществляемое в разнообразных формах - от прямого подражания до глубокого творческого освоения.1
В отечественном литературоведении нет специальных работ по проблеме «Рождественские повести Диккенса и русский святочный рассказ», хотя, безусловно, в исследованиях святочной литературы в России второй половины XIX века имя Диккенса и его вклад в разработку рождественского жанра отмечается всеми авторами.2
В России расцвет святочной литературы приходится на середину XIX века, что связывается исследователями с развитием периодической печати (большая часть таких текстов публиковалась в тематических выпусках газет или журналов) и появлением переводов рождественских произведений Диккенса.3 Русская читательская публика впервые познакомилась с именем английского писателя в конце 1838 года, когда в «Библиотеке для чтения» была опубликована вставная рождественская новелла из «Посмертных записок Пиквикского клуба», в переводе звучавшая как «Приключения Гаврилы Гроба» - в оригинале Гебриэл Граб. Данный факт явился весьма символичным и определил тенденцию освоения наследия Диккенса русскими авторами. Так, весьма значительную часть русскоязычных версий диккенсовских текстов (особенно это касалось рождественских произведений) составляли не собственно переводы, а пересказы, переложения и интерпретации. Это свидетельствует не только об интересе и любви к творчеству английского писателя, но и о стремлении русской литературы включить Диккенса в рамки отечественной культуры, адаптировав его для русских читателей.
1 Катарский И. М. Диккенс в России. Середина ХІХвека. - М. - 1966. - С. 15 - 16.
2 Михальская . П., Сильман Т. И., Потанина Н. Л., Швачко М. В., Катарский И. Д., Душечкина Е. В.,
Кретова А. А. и др.
3 Катарский И. M. Диккенс в России. - М. - 1966.; Старыгина Н. Н. Из сказок жизни.// Литература в школе.
-№5-6,1992.
Диккенс относился к числу любимых писателей Ф. М. Достоевского, А. П. Чехова, Н. С. Лескова, Л. Н. Толстого. Возможно, что появление в их творчестве рождественских произведений является откликом на традиции этого жанра у Диккенса. Н. С. Лесков очень высоко оценивал вклад английского писателя в развитие рождественской литературы, замечая, что форма святочного рассказа «была возведена в перл в Англии Диккенсом». Именно Н. С. Лесков был тем, по сути, единственным русским писателем XIX века, кто создал, как и Диккенс, цикл святочных рассказов. Автор сборника «Святочные рассказы» так определил жанровые черты рождественского произведения: «...Это такой род литературы, в котором писатель чувствует себя невольником слишком тесной и правильно ограниченной формы. От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера - от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько - нибудь фантастичен, имел какую - нибудь мораль, хотя вроде опровержения вредного предрассудка и наконец — чтобы он оканчивался непременно весело».1
Святочное творчество Н. С. Лескова не единожды становилось предметом исследования отечественных литературоведов. С. М. Телегин рассматривает рассказы писателя в свете «мифореставрации», основу которой видит в фольклоре и христианстве: «Не мифологическое сознание, а исключительно сила народного духа, ум и православие занимают в этих рассказах главное место».2
Е. Пульхритудова, как нам кажется, значительно точнее определяет специфику лесковского святочного текста, отмечая как составляющие поэтики традиции диккенсовской рождественской повести и русской сказки, выделяя в качестве жанровой доминанты народную смеховую культуру. «Художественный мир святочных рассказов — мир «ряженых»
1 Лесков Н. С. Жемчужное ожерелье. \\Лесков Н. С. Рассказы. - 1995. - С.4.
2 Телегин С. M. Философия мифа. - М. - 1994. - С. 117.
персонажей, травестированных суждений. Мир, выстроенный автором по законам святочного игрища, ироничный и парадоксальный, чреватый неожиданными превращениями, крутыми поворотами человеческих судеб, воскресением мертвых душ, преображением жестоких сердец».1
В последние несколько лет святочное творчество Н. С. Лескова изучается достаточно активно. Следует выделить, прежде всего, диссертацию С. И. Зенкевич «Жанр святочного рассказа в творчестве Н. С. Лескова» (2005г.). Автор работы не ограничивается анализом сборника «Святочные рассказы», выстраивая «святочный» контекст творчества писателя, который составляют тексты различной жанровой природы, имеющие приуроченность к календарному времени святок. Как утверждает С. И. Зенкевич, подобные произведения могут рассматриваться как жанровая доминанта поэтики Лескова. Автор работы выделяет особую сюжетную модель в рассказах писателя, определяющую преимущественно святочное творчество: изображение человека в кризисной ситуации.2 Характеризуя поэтику святочных сюжетов на протяжении всего творчества, С. И. Зенкевич отмечает, что в ранних произведениях показан путь героя от заблуждения к правде. «Постепенно «длительность» пути сокращается, и на первый план выходит яркое событие, переворачивающее душу героя».3 Диссертационное исследование С. И. Зенкевич представляет собой наиболее полный анализ поэтики святочного жанра Лескова. Однако в данной работе вне поля внимания остается факт безусловной преемственности русского писателя традициям Диккенса - создателя рождественского жанра в западноевропейской литературе.
Значительно дополняет картину святочного жанра исследование П. Г. Жирунова, посвященное проблемам поэтики жанра рассказа Н. С.
Пульхритудова Е. Творчество Н. С. Лескова и русская массовая беллетристика. \\В мире Лескова. - М. -1983.-С.177.
2 Зенкевич С. И. Жанр святочного рассказа в творчестве Н. С. Лескова. - Спб. - 2005. - С.58.
3 Там же.-С. 102.
Лескова. Из всего корпуса святочных произведений писателя автор работы выделяет два текста: «Зверь» и «Жемчужное ожерелье». По мнению исследователя, эти рассказы представляют собой полярные модели святочного текста. Каноническую жанровую форму П. Г. Жирунов обнаруживает в рассказе «Зверь» и «видоизмененную» - в «Жемчужном ожерелье». Принципом подобного деления становится повествовательная структура рассказа. П. Г. Жирунов определяет черты канонического святочного рассказа следующим образом. В нем должны присутствовать три элемента, которым, по мнению исследователя, соответствует «Зверь»: святки как время действия, фантастичность и счастливая развязка. Говоря о «видоизменении» традиционной формы, автор отмечает динамичность повествования, то есть обретение текстом новеллистических черт, а также невозможность влияния ретроспективной ситуации на настоящее.3
Стремление лесковского святочного текста к форме новеллы отмечает и Н. Г. Авдеева.4 Исследовательница выделяет из сборника «Святочные рассказы» несколько текстов, основанных на анекдотической ситуации и представляющих собой, по ее мнению, пример трансформации жанра святочного рассказа в новеллу. Как справедливо полагает Н. Г. Авдеева, рамки сложившегося святочного жанра привлекали Лескова не сюжетным, а стилистическим содержанием, позволяющим в границах традиционной жанровой формы решать задачи, не свойственные канону.5
Большинство исследователей святочного творчества Лескова рассматривают его произведения вне проблемы влияния Диккенса на святочную поэтику писателя. Было бы совершенно не корректно сводить
1 Жирунов П. Г. Жанр рассказа в творчестве Н. С. Лескова 80-90х гг. XIX века: Проблемы поэтики. -
Пенза. - 2004.
2 Там же. - С.74.
3 Там же. - С.76-77.
4 Авдеева Н. Г. Поэтика «малых» жанровых форм в творчестве Н. С. Лескова. - Воронеж. - 2004.
5Тамже.-С43.
все многообразие " святочных сюжетов и приемов Лескова к диккенсовским. Но в то же время не представляется возможным игнорировать влияние традиции «Рождественских повестей» на становление собственно лесковского святочного цикла. Святочные произведения Лескова следует рассматривать как пример взаимодействия собственно русской святочной культуры с традициями жанра, созданного Диккенсом. С одной стороны, Лесков выступает в некотором смысле как наследник уже сложившейся жанровой формы (о чем он говорит в рассказе «Жемчужное ожерелье»), С другой стороны, писатель полемизирует с традициями Диккенса. В частности, с архетипическим рождественским мотивом чуда, который в русских образцах приобретает иное звучание. Данную особенность поэтики Лескова, проявляющую себя не только в святочных произведениях, отмечает А. А. Горелов, выделяя в литературных легендах писателя своеобразное понимание чудесного: «чудесные элементы могут быть размыты, чудесное заслонено реалистическими мотивировками событий».1
Подобная трактовка мотива чуда, равно как и полемическое отношение к содержанию западноевропейской рождественской традиции отличает лучшие образцы русской святочной литературы. Крупнейшим исследователем этого пласта отечественной культуры является Е. В. Душечкина.2 Она прослеживает эволюцию святочного текста в России от его первых образцов, представляющих собой календарный фольклор, до литературной формы со сложившимися жанровыми атрибутами. Примером календарной словесности Е. В. Душечкина считает первый опыт в создании святочного текста - «Святочный рассказ» Николая Полевого, опубликованный в 1826 году в декабрьском номере «Московского телеграфа». Именно это произведение вызывает к жизни термин святочный рассказ, ставший обозначением нового жанра.
1 Горелов А. А. Н. С. Лесков и народная культура. -Л. - 1988. - С. 272.
2 Душечкина Е. В. Русский святочный рассказ: становление жанра. - Дис. на соиск. уч.
степ.док.филол.наук. - Спб. - 1993.
Рассказ Н. Полевого воспроизводит святочный вечер, проведенный со своими любимыми стариками, которые вспоминают святки времен молодости и рассказывают святочную, историю. Со временем, как отмечает Е. В. Душечкина, календарный фольклор постепенно забывался. Приостановить этот процесс помогли периодические издания, которые в XVIII - XIX веках снабжали городское население календарными текстами.1
Исследовательница выделяет две формы бытования святочного текста в зависимости от времени - циклического или линейного. Время циклическое связано с устной традицией, которая возникала из ритуала, а линейное — с письменной формой. В качестве источников святочного жанра Е. В. Душечкина выделяет былички, сюжет которых изображал столкновение человека с нечистой силой и его гибель. Более совершенный уровень подобных историй - бытовые и этнографические зарисовки, которые попадали в печать в литературной форме. Процесс формирования жанра святочного рассказа Е. В. Душечкина связывает с тем, что литературные святочные истории являлись сублимацией карнавального, святочного поведения тех людей, которые не имели возможности реализовывать их в действительной жизни и теряли связь со святочной обрядностью.2
Автор характеризует ситуацию в русской святочной традиции XVIII века, выделяя как весьма значительные этапы в ее становлении произведения М. Д. Чулкова и Ф. Булгарина. Так, в своих святочных историях Чулков использует традиции былички, создавая из нее новый жанр - святочный анекдот. В произведениях Ф. Булгарина формируется мотивы и образы, ставшие в новогодней и святочной литературе устойчивыми: представление Старого года в виде старика, а Нового - в виде мальчика или младенца.3
'. Душечкина Е. В. Русский святочный рассказ: становление жанра - Спб. - 1993. - С. 16. 2Там же. - С. 49. 3.Тамже.-С.172.
К началу XIX века в русской святочной литературе были выработаны, как отмечает Е. В. Душечкина, несколько моделей сюжетов:
1) «простонародный» рассказ с добавлением этнографического
материала. В нем святки изображались как символ патриархальности,
идеальной жизни;
2) «светская» повесть с маскарадной интригой;
3) фантастическая повесть, возникшая под влиянием гофмановских
традиций. В ее рамках особо распространенными становятся темы
двоемирия, двойничества, сна.1
Исследовательница выделяет три этапа в развитии жанра литературного святочного рассказа до момента активного освоения русской литературой диккенсовских традиций рождественского текста: 1)начальная литературная обработка устного текста, почти полное сохранение связи с традицией устного функционирования текста; 2)создание в романтическую эпоху произведений, отражающих национальный характер народа и его психологию. «Святочная жизнь» рассматривалась как общественный идеал, утрата которого определила присутствие ностальгических мотивов в подобных текстах; 3) «этнографическое» увлечение святками (к середине 19 века), перенесение праздника в крестьянскую среду, возвращение к традициям быличек.2
Отмечая несомненное влияние рождественских повестей Диккенса на русскую литературу, Е. В. Душечкина считает, что они «способствовали созданию в русской словесности новой разновидности святочного рассказа - рассказа с рождественскими мотивами».3
Исследовательница не проводит строгого деления на святочные и рождественские произведения, хотя понимает под «святочным» рассказом произведения русских авторов, а как «рождественские»
'.Душечкина Е. В. Русский святочный рассказ: становление жанра. - Спб. - 1993. - С. 173.
2.Тамже.-С.34б-348.
3Там же. - С.256.
определяет западноевропейские образцы. В последние годы данная точка зрения оспаривается многими литературоведами. Так, В. Н. Захаров разделяет эти два жанра как имеющие различную национальную и конфессиональную почву. «Западноевропейский «рождественский рассказ» и русский «святочный рассказ» говорят о разном: один — о христианских заповедях и добродетелях, другой - об испытании человека Злым Духом». ' При таком понимании жанровой природы календарных текстов исходным признается содержательный аспект, характер фабулы.
Нам представляется более адекватной точка зрения А. А. Кретовой, которая предлагает рассматривать термин «святочный рассказ» как родовое понятие по отношению к рассказам «рождественскому», «новогоднему», «крещенскому». Они же, в свою очередь, определяются в качестве видовых понятий.1 То есть, как жанровая доминта понимается время: приуроченность к тому или иному событию святочного цикла.
В нашей работе в определении жанрового своеобразия «рождественских» и «святочных» текстов мы исходим из концепции А. А. Кретовой.
Ключевым мотивом, пришедшим в русский святочный рассказ из диккенсовского, является мотив чуда. Однако «Рождественские повести» английского реалиста и произведения русских писателей второй половины XIX века объединяет и мотив жизненного неустройства, ставший, как ни парадоксально, одним из типично рождественских.
Исходя из заявленной в работе проблемы интерпретации диккенсовских рождественских повестей, представляется необходимым разграничить два основных аспекта в ее изучении. Предметом исследования выбраны, во-первых, тексты, представляющие переложения повестей Диккенса и созданные в 50-80 гг. XIX века, то есть после появления собственно переводов «Рождественских повестей». К
1 Захаров В. Н. Пасхальный рассказ как жанр русской литературы. -// Евангельский текст в русской литературе XVIII - XX вв. - Петрозаводск. - 1994. - С. 249.
таким произведениям относятся повесть Д. Григоровича «Зимний вечер», повесть А. Хомякова «Светлое воскресение» и рассказ Н. С. Лескова «Зверь». Все эти тексты восходят к одному источнику -«Рождественским повестям» Диккенса и преимущественно -«Рождественской песни в прозе». Относительно рассказа Лескова «Зверь» требуется сделать пояснение: автор использует лишь один сюжет английского оригинала - метаморфозу героя - злодея. Во - вторых, нас интересует характер интерпретации русскими авторами рождественского мотива чуда.
В русской святочной литературе 80х годов XIX века складывается корпус «антирождественских» (Е. В. Душечкина) произведений, представляющих собой полемическое направление в развитии святочной традиции. Подобного определения придерживается и О. Н. Калениченко, отмечая, что «антисвяточный рассказ на «высоком» уровне появляется как результат трагического столкновения между чудом рождественской ночи и его несостоятельностью, его чуждостью реальной действительности».2 И в «Рождественских повестях» Диккенса звучали социальные мотивы, Рождество острее обозначало несправедливость мироустройства. В отечественной литературе реалистическое звучание святочного жанра становится еще более очевидным. Как полагает О. Н. Калениченко, развитие «антисвяточной» традиции в русской литературе связано именно с рассказом Ф. М. Достоевского.3 Нам, представляется более удачным и менее категоричным термин «постдиккенсовский», подразумевающий вариативное развитие рождественских архетипов Диккенса отечественной святочной литературой второй половины XIX века.
Кретова А. А. Будьте совершенны. (Религиозно - нравственные искания в святочном творчестве Н. С. Лескова и его современников). - М., Орел. - 1999. - С. 27.
2 Калениченко О. Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца XIX-начала XX века. - Волгоград.
-2000.-С. 40.
3 Калениченко О. Н. Судьбы малых жанров в русской литературе конца XIX - начала XX века. - Волгоград.
-2000.-С. 40.
В качестве материала для исследования выбраны следующие произведения: «Святочный рассказ» М. Е. Салтыкова - Щедрина, «Сон Макара» Короленко, «Мальчик у Христа на елке» Ф. М. Достоевского.
Значительное внимание в данной работе будет уделено пародиям на рождественские тексты. Во второй половине XIX века в Англии и России начался процесс массовой фабрикации подобных произведений. Объектом пародий становились не столько классики святочной литературы, сколько их менее талантливые последователи, благодаря которым в этом жанре стали появляться и варьироваться устойчивые клише. В английской литературе блестящие пародии на рождественские тексты были созданы У. М. Теккереем, который вслед за Диккенсом и во многом в полемике с ним, выпускает свой сборник рождественских произведений, не случайно названный «Рождественские повести»("Тпе Christmas books"). В русской литературе конца XIX века и в начале XX столетия также появляется значительное количество пародий на святочную литературу, представленных в частности рассказами А. Аверченко.
«Святочный бум» в русской литературе был обусловлен, как уже отмечалось, появлением переводов «Рождественских повестей» Диккенса. Именно поэтика рождественского жанра, созданного писателем, и определила путь развития отечественной святочной традиции. Английский писатель-реалист оказал существенное влияние не только на становление конкретного жанра, но и на своеобразие манеры многих русских авторов второй половины XIX века. Этим объясняется значительный интерес к Диккенсу как русского общества, так и научных кругов в России и за рубежом. Особое значение в свете тематики нашей работы приобретает изучение «рождественской философии» писателя, гуманистические идеи которой определили специфику рождественского жанра и в Англии, и в России.
Творчество английского писателя Чарльза Диккенса (1812 - 1870) постоянно привлекает исследователей. О нем написано большое количество трудов: статей, эссе, диссертаций, монографий, - авторы которых изучают как общие проблемы творчества «великого англичанина», так и отдельные мотивы и образы. Каждая эпоха открывает в английском классике новую грань, нечто, созвучное самой себе. Как это ни удивительно, но Диккенс остается современным и востребованным вне зависимости от времени. Данную особенность гения писателя отмечали практически все исследователи и почитатели, единодушно видя ее в гуманистическом пафосе его творчества. «Постичь Диккенса - значит постичь род человеческий, поладить разом со всеми людьми».1 По словам одного из отечественных исследователей Диккенса, И. М. Катарского, через все произведения писателя «проходит мечта о справедливости, о человеческом счастье, о победе над злом, мечта, которая жила в народе - создателе песен, легенд, сказок, где злые оказывались посрамленными». Эта мечта находит свое органичное воплощение в обращении писателя к теме Рождества. Идеалы этого праздника легли в основу этических и эстетических взглядов Диккенса.
Писатель - и это уже общепризнанный факт - подарил Англии не только особое отношение к Рождеству, но и целую традицию его празднования. Так, в Оксфордском словаре христианской церкви в главке, посвященной Рождеству, сообщается о формировании рождественского ритуала в Англии XIX века благодаря влиянию немецких традиций ( в частности, речь идет о елке) и благодаря Чарльзу Диккенсу. Один из исследователей называет первую рождественскую книгу Диккенса «даром, преподнесенным писателем Англии».3 Пол Дэвис отмечает также бесспорные художественные достоинства книги, однако главным считает процесс ритуализации праздника,
1 Ален. Рождественские сказки.// Тайна Чарлза Диккенса. / Под. ред. Е. Гениевой. - М. - 1990. - С. 264.
2 Катарский И. М. Диккенс в России. - Середина XIX века. - С. 84.
3 Davis P. The lives and times of Ebenezer Scrooge. - London - 1990. - P.9.
совершившийся в рамках «рождественской Библии» - «Рождественской песни в прозе». Действительно, такие неотъемлемые атрибуты Рождества как индейка, пунш, пылающий камин, семья, собравшаяся за одним столом и объединенная надеждами на будущее, - закрепились в национальном сознании благодаря Диккенсу.
Любовь англичан к Диккенсу была и есть безмерна, его влияние на соотечественников - безгранично. Одну из причин подобного феномена довольно точно отметил С. Цвейг: «Диккенс - единственный из великих писателей XIX века, субъективные замыслы которого целиком совпадают с духовными потребностями эпохи».1 Особенность викторианства С. Цвейг определил как «потребность в искусстве, которое, как чай, согревает сердце, но не пьянит его горячительной радостью».2
Существовавшие издавна традиции сложились в единую художественную систему и оформились в рождественских произведениях Диккенса в своеобразный ритуал, отвечавший запросам его современников. Однако Англия была знакома с некоторыми традициями ""* празднования Рождества задолго до появления произведений писателя. Так, обряд украшения домов остролистом или омелой восходит еще к t архаическим временам и древним культам. Остролист превратился в христианский символ благодаря ассоциации с терновым венцом: у этого растения очень острые листья и ярко - красные ягоды. Обычай использования омелы в качестве рождественского украшения является более поздним и датируется в Англии XVII веком. Однако еще задолго до этого омела считалась культовым растением и фигурировала в языческих обрядах друидов. В дни летнего и зимнего солнцестояний друиды срезали омелу, а ветви после ритуального жертвоприношения раздавали собравшимся. Полагали, что ветвь омелы, висящая над дверью, оберегала дом от колдовства и приносила изобилие. Скорее всего, уже в
1 Цвейг С. Диккенс. // С. Цвейг. Три мастера. - М. - 1992. - С. 42.
2 Там же. - С. 42.
викторианскую эпоху история появления подобных обрядов оставалась известна очень немногим. Большинство англичан воспринимали эти традиции посредством произведений Диккенса.
Еще одним неотъемлемым атрибутом Рождества является елка. В Англии этот обычай закрепляется при королеве Виктории, которая ввела это дерево в «рождественскую моду». Рождество в сознании викторианцев приобретает особый смысл благодаря формирующемуся в это время культу семьи. К комплексу рождественских идей, существовавших уже изначально, добавляется идеализация семьи как основополагающего ценностного ориентира эпохи. Восприятию Рождества в качестве праздника семейного соответствует расцвет «семейных» традиций в искусстве в целом. Продолжает свое развитие семейный роман, в живописи возникает жанр семейного портрета («Мать и дитя» И. Лесли, «Новые надежды» Д. Хикса). Сложившаяся в Англии общекультурная ситуация подготовила появление еще одной рождественской новации: в 1845г. впервые печатается открытка, изображавшая семью за празднованием Рождества.
Диккенс как никто другой из викторианских писателей сумел
соединить свои личные, авторские интересы с моральными и
эстетическими запросами эпохи. Устремления писателя и английского
общества 1840х гг. совпали в процессе ритуализации одного из самых
любимых праздников - Рождества, совершившегося в цикле
«Рождественские повести»(1843 - 1848гг.). Хотя в творчестве писателя
произведения рождественской тематики многочисленны
(«Рождественский обед» в «Очерках Боза», «рождественские» главы «Посмертных записок Пиквикского клуба», «Рождественские рассказы» 1850х гг.), именно «Рождественские повести» являются вершиной данного жанра и рождественской философии писателя в целом.
Необходимо пояснить правомочность отнесения всех пяти книг рождественского цикла Диккенса к одному жанру. Под жанром далее мы будем понимать «группу литературных произведений, в которых теоретически выявляется общая «внешняя» (структура, размер) и «внутренняя» (настроение, отношение, замысел) форма»1. Все данные тексты по формальному признаку и по авторскому определению являются повестями ("Christmas books"), в отличие от другого рождественского цикла ("Christmas stories"). В исследовательской литературе довольно устойчивым определением диккенсовских повестей является термин «сказка»2
Исследовательская литература, посвященная личности и творчеству «великого викторианца», очень разнообразна. Фундаментальную основу зарубежного и отечественного диккенсоведения составляют труды Б. Харди, Д. Голда, Р. Гэриса, Э. Джонсон, М. Холлингтон, Н. П. Михальской, И. М. Катарского, Т. И. Сильман, М. В. Тугушевой, Ивашовой, Д. М. Урнова, Н. Л. Потаниной. Можно особо выделить ряд работ, касающихся отдельных аспектов и проблем творчества Диккенса: «Диккенсовская пантомима» Э. Игнера, «Лейтмотивы у Диккенса» В. Дибелиуса, «Два Скруджа» Э. Уилсона, «Жизни и времена Эбенизера Скруджа» П. Дэвиса, «Проблема маски в творчестве Диккенса» Е. В. Сомовой, «Игровое начало в художественном мире Диккенса» Н. Л. Потаниной.
«Рождественские повести» Диккенса становились предметом исследования многих авторов. В них видели реализацию этики писателя, отмечая проповеднический характер текстов 3, отступление от реалистических традиций (М. В. Тугушева), в последние десятилетия рассматривали как проявление бессознательного начала в человеке (Д.
1 Уэллек Р.,Уоррен О. Теория литературы. - М. -1978. - С.248.
2 Ален, Т. Сильман, М. Швачко и др.
3 П. Дэвис, В. Ивашева и др.
Оруэлл, Э. Уилсон), как пример нарративной игры (Н. Л. Потанина), как воплощение христианской морали (Шевелева Т. Н.).
В связи с компаративным аспектом, основу работы составили труды В. М. Жирмунского, М. П. Алексеева, И. М. Катарского, Н. П. Михальской, Е. В. Душечкиной и др., определяющие как теоретические основы взаимовлияния национальных литератур, так и примеры внутрижанрового взаимодействия рождественских произведений Диккенса и образцов жанра, созданных русскими авторами. Процесс становления святочной традиции в отечественной литературе и в творчестве отдельных писателей рассматривается в работах X. Барана, С. М. Телегина, Н. В. Самсоновой., А. А. Горелова, С. И. Зенкевич, Г. В. Москалевой и др.
Исследовательские труды, посвященные Диккенсу и бытованию русского святочного рассказа, можно условно разделить по освещаемым в них проблемах.
Прежде всего, следует отметить работы общетеоретического характера, характеризующие мировоззрение Диккенса, его место в английской литературе XIX века и викторианской эпохе. Существеннейшей особенностью творческого сознания Диккенса было стремление к активной проповеди добра и милосердия. «Диккенс был писателем моральным. Он не только хотел изображать действительность, он также хотел искоренять зло и возвеличивать доброе начало».1 Конфликт добра и зла - основополагающий в произведениях писателя -Н. Л. Потанина объясняет дуалистическим сознанием Диккенса, особенностями его отношения к этим категориям. «Зло Диккенс воспринимал не само по себе, а как антитезу добра, смерть - как антитезу жизни, мрак - как антитезу света. \...\Такое мировосприятие лишено безысходности, потому что факт существования зла отнюдь не отменяет,
1 Сильман Т. И. Диккенс. - М. -1958. - С. 145.
а, напротив, предполагает существование добра». Отсюда вытекает и характер разрешения этого конфликта в художественном мире писателя: добро, как правило, торжествует, порок посрамлен. Многие исследователи подчеркивают иллюзорность и неестественность подобной позиции автора. Так, Г. Честертон, комментируя подобную особенность стиля Диккенса, заметил, что писателю «хотелось осчастливить своих героев любой ценой; вернее он наделял их не счастьем, а благополучием. У него было какое — то щедрое литературное гостеприимство: он слишком часто обращался с героями, как с гостями». Честертон отмечает жизнеутверждающий характер книг Диккенса, его неиссякаемый оптимизм и бесконечную веру в лучшее: «Дело не в том, что Диккенс верит в сущность бытия и в конечную победу добра — для этого надо быть не оптимистом, а христианином. Дело не в том, что он весело пишет про веселье, радостно - про радость; для этого надо быть не оптимистом, а писателем. А в том дело, что у него, как ни у кого другого, радость жизни так и распирает повествование; для этого надо быть не оптимистом, а Диккенсом».3
В большинстве научных исследований основные положения этической системы Диккенса получили устойчивое определение «рождественской философии». Под этим в диккенсоведении традиционно понимается комплекс идей, связанных с верой в добро, справедливость, милосердие. Сам Диккенс характеризует «рождественскую философию» как «бодрый взгляд на жизнь, беспощадное препарирование ханжества, добродушие,\...\тегаюе, сердечное, щедрое, веселое, любящее отношение ко всему, что связано с Семейным Очагом».4Суть «рождественской философии» писателя многими определяется как сказочная идиллия или утопия. «Стержнем всего творчества Диккенса является сказочная
1 Потанина Н. Л. Игровое начало в художественном мире Ч. Диккенса. - Тамбов. - 1998. - С.105.
2 Честертон Г. Чарлз Диккенс. - 1982. - С. 166.
3Тамже.-С165.
4 Диккенс.Ч. Письмо Д. Форстеру. - июнь, 1845г. - T.29. - С. 208.
философия писателя, в основе которой лежит «философия Рождества». Исследование содержания «рождественской философии» Диккенса составляет один из аспектов диссертации Т. Н. Шевелевой. Первую главу своей работы автор посвящает изучению рождественской философии Ч. Диккенса в контексте философской мысли Англии. Так, Т. Н. Шевелева считает ее основой принципы Нового Завета, а важнейшими идеалами -семью и уют.2
Категорию уюта, как доминанты рождественского мира Диккенса, выделяет и Г. Честертон, отмечая, что идеал уюта является сугубо английской добродетелью, как и милосердие, и «очень присущ рождеству, особенно рождеству у Диккенса».3
Философия Диккенса противостояла распространившимся в первой половине 19 века теориям утилитаризма и мальтузианства. Томас Роберт Мальтус (1766 - 1834)предостерегал общество от опасности перенаселения, ведущей, по его мнению, к глобальным катастрофам. Мальтус полагал, что контроль над рождаемостью, прежде всего в среде неимущих классов, позволит решить возможные социальные проблемы.4 Как реализация идей мальтузианства в Англии стали появляться работные дома. Диккенс очень активно выступал как против этой позорной практики, так и против теории в целом.5
Основателем философии утилитаризма, или пользы, является Бентам (1748 - 1832). Основной тезис его теории - утверждение эгоистических мотивов в качестве определяющих поведение человека. Стремление к личной выгоде Бентам рассматривает как залог процветания общества. Полемика «рождественской философии» Диккенса, прежде всего в рамках «Рождественских повестей», с постулатами утилитаризма и
1 Швачко М. В. Диккенс и сказка. - С. 216
2 Шевелева Т. Н. Христианские мотивы в творчестве 4. Диккенса. - Автореф. дис. на соиск. уч. степ. канд.
филол. наук. - 10.01.03. - С. 7
3 Честертон Г. Чарлз Диккенс. - М. - 1982. - С. 108.
4 Мальтус Т. Р. Опыт закона о народонаселении. - Т. 4. - 1993. - С. 5.
5 См. роман «Оливер Твист», «Рождественская песнь в прозе», «Колокола» и др.
мальтузианства составила один из векторов развития литературной и общественной мысли викторианской культуры.
Атмосфера самой эпохи способствовала формированию гуманистических идей в творчестве Диккенса. Востребованность философии добра обуславливалась характером взаимоотношений в обществе. В работе Т. Карлейля «Теперь и прежде» (1843г.) утверждается идея чередования в истории человечества периодов веры и безверия. Эпоха викторианства воспринималась философом как нездоровое время, когда «человек потерял свою душу».1
Мрачнее средневековой представлялась эта эпоха и английскому философу Д. Рескину. Он считал, что ее отличительными чертами были дисбаланс во всех сферах и дисгармония души и тела человека.2
Характер взаимоотношений Диккенса с викторианской Англией подробно изучался исследователями его творчества. С точки зрения С. Цвейга, сознание Диккенса было типичным сознанием викторианца. «Истый англичанин, он не решается посягнуть на основы господствующей морали - они для прикованного к традиции такая же святыня, как евангелие. И это миролюбие, настоянное на вялом темпераменте эпохи, весьма характерно для Диккенса».3 Но, констатируя это, Цвейг отмечает существование глубинного конфликта в сознании писателя: конфликта между Диккенсом - художником и Диккенсом -англичанином в изображении английской действительности. Очевидно, это противоречие и находит преломление в гротескных и сатирических образах писателя. Позицию С. Цвейга разделяет и американский исследователь Э. Уилсон - представитель модернистского направления в диккенсоведении. Он рассматривает творчество Диккенса в ракурсе теории бессознательного, обнаруживая и в личности писателя, и его художественном мире «темное подполье» и различные комплексы,
1 Карлейль Т. Теперь и прежде. - М. - 1994. - С. 244.
2 Рескин Д. Современные художники. - М. - 1996. - С. 4.
3 Цвейг С. Диккенс / Три мастера. - М. - 1992. -С. 45.
скрытые в подсознании. Уилсон связывает возникновение и развитие подобных мотивов и образов с характером эпохи. Викторианство, по Э. Уилсону, было временем, которое давило на творческих людей. Это была эпоха, когда внешне уверенные в себе, полные оптимизма, почти все викторианские художники ощущали необъяснимую тревогу и чувство вины. Никто, как считает Уилсон, не выразил раздвоенность своей эпохи так полно, как Диккенс. Отсутствие гармонии в большинстве героев писателя и в самом Диккенсе Э. Уилсон связывает с влиянием времени.'
Подобным складом сознания Диккенса можно объяснить и тематику его произведений. По замечанию Е. Гениевой, писателя всегда интересовала проблема раздвоенности личности, кризисного сознания, возможность сочетания в одном человеке «дневной» и «ночной» сути. По характеру затронутых Диккенсом проблем и по форме их реализации писателя совершенно справедливо считают предшественником и даже учителем Достоевского и Кафки.
Важной проблемой в диккенсоведении является проблема творческого взаимодействия писателя с мировой культурой. Исследователи сходятся во мнении, что наиболее значимыми для сознания Диккенса - художника могут считаться сказки, Библия (Новый Завет в большей степени), Шекспир, английские просветители, работы У. Хогарта, «готический роман», творчество У. Вордсворта и др.. Традиционно существуют несколько направлений такого рода исследований. Одним из них является изучение специфики сказочной образности в произведениях Диккенса. В свете избранной темы эта линия представляется наиболее значимой. Основополагающими работами по проблеме «Диккенс и сказка» являются исследования М. Котзина и Г. Стоуна. Исследователи выделяют несколько «волн» влияния жанра сказки на Диккенса: арабские сказки, определившие своеобразие
"Wilson Е The two Scrooges..- P. 88-89. 2 См. N. Lary, R. M. Jackson, E. Wilson.
повествовательной манеры писателя, обращение к читателю как к слушателю; французские сказки (Перро); немецкие (братья Гримм). Однако определяющее влияние на Диккенса оказала национальная английская сказка. Среди исследований последних лет следует выделить диссертацию М. В. Швачко, посвященную изучению поэтики сказки в творчестве Диккенса.1
Соглашаясь с Котзиным и Стоуном в выделении основных векторов «сказочного влияния» на Диккенса, М. В. Швачко как приоритетное направление рассматривает английский фольклор. Значительное внимание автор работы уделяет «Рождественским повестям» писателя, видя в них не только следование принципам «волшебного», но и создание Диккенсом своего сказочного архетипа. По мнению М. В. Швачко, английская сказка отличалась от других европейских двумя определяющими чертами. Во - первых, ей был присущ эксцентризм, который проявляется у Диккенса в создании образов героев - чудаков. Но в отличие от первоисточника, диккенсовские чудаки противопоставлялись обществу не в бытовом, а в социальном плане. Во-вторых, английскую сказку отличало особое пристрастие к сверхъестественным явлениям, инфернальным существам. Данная особенность нашла свое воплощение в жанре «историй с привидениями».
Рассматривая «Рождественские повести» Диккенса, Швачко
выделяет в двух из них традиционную для «историй с привидениями»
композицию, а также типичный для произведений данного жанра прием —
описание сверхъестественных существ.3 Это позволяет
исследовательнице определить жанр «Рождественской песни в прозе» и «Колоколов» как «сказки с привидениями».
Точка зрения М. В. Швачко нисколько не противоречит установившейся в дикенсоведении традиции выделять в
1 Швачко М. В. Диккенс и сказка. - Дисс. на соискание уч. степ. канд.наук. - 10.01.05. - Казань. - 1994.
2 Там же.-С. 95.
3 Там же-С. 120.
«Рождественских повестях» элементы жанра сказки. Так, В. В. Ивашева, Н. П. Михальская, И. М. Катарский, М. В. Тугушева и др. характерной чертой поэтики повестей Диккенса видят сказочную стихию. Наиболее адекватное определение жанровой специфики рождественского цикла принадлежит Т. И. Сильман. «Своими «Рождественскими рассказами» Диккенс создал жанр сказок о капиталистическом обществе. В них есть и Мальтус, и утилитаристы, и закон о бедных, и городской реалистический пейзаж. Но в них есть и эльфы, и гномы, и карлики, и привидения, и вещие сны. Политическая экономия и фольклор - вот, пожалуй, краткая формула диккенсовского художественного стиля в этих произведениях».1
Причины обращения Диккенса к сказке исследовательница видит в невозможности уладить конфликт между добром и злом, бедностью и богатством, средствами действительности. Поэтому победу доброго начала можно было обеспечить только путем фантастики или утопии. Эту точку зрения разделяет Е. Джонсон, объясняя появление в творчестве Диккенса «Рождественской песни в прозе» усталостью писателя от реализма (к моменту появления повести уже были созданы многие социальные романы).
Дискуссионным является в диккенсоведении вопрос о характере сказочной традиции в «Рождественских повестях». В. Ивашева, анализируя «сказочный аппарат» повестей, приходит к выводу о недостаточной самостоятельности таких образов. Исследовательница полагает, что «всей трактовкой сверхъестественного Диккенс показывает, что сказка в образной системе его рассказов выполняет чисто служебную роль. Он непрестанно подтрунивает над святочным обрамлением своего рассказа и самый сказочный аппарат использует с нескрываемой усмешкой.3
1 Сильман Т. И. Диккенс. -М.-1958.-С.151.
2 Johnson Е. С. Dickens. His tragedy and triumph. - London. - 1952. - V. 1. - P. 466.
3 Ивашева В. В. Творчество Диккенса. - 1954. -С. 186.
О служебной роли сказочных элементов в «Рождественских повестях» говорит и Н. П. Михальская, считая, что Диккенс обращается к ним, дабы нарисовать правдивые картины жизни.1 Нам представляется данная точка зрения на специфику рождественского цикла вполне корректной, так как она позволяет выявить механизм игры, в том числе и жанровой. Трудно полностью согласиться с М. В. Швачко, которая отстаивает самоценность сказочного начала в повестях Диккенса.
Существенное влияние на сознание Диккенса и его художественную манеру оказало искусство театра и, прежде всего, один из наиболее популярных сценических жанров в Англии XIX века - рождественская пантомима. Круг литературоведческих работ по проблеме театральности диккенсовского стиля весьма широк. Так, У. Экстон, М. Холлингтон, Т. И. Сильман отмечают в произведениях Диккенса пантомимический . прием метаморфозы, стереотипность героев. Э. Игнер напрямую соотносит персонажи писателя с масками пантомимы и итальянской комедии. Диккенс, по замечанию ученого, всю жизнь был и восхищенным зрителем и серьезным критиком этого жанра. «Его герои, ситуации и жанровые формы обусловлены драматической природой его творческого воображения, так что могут быть поняты только в русле традиций пантомимы».4
Среди множества приемов пантомимы Э. Игнер выделяет «благочестивый обман», основанный на пантомимической игре, трюке. Механизм «благочестивого обмана» заключается в прямом воздействии на зрителя с помощью фантастики и сверхъестественных образов. Целью этого приема служит преподнесение морального урока. Осуществляется подобное в пантомиме с помощью особого типа героя -«благотворительного исполнителя». В качестве подобных героев можно
1 Михальская Н. П. Диккенс. Очерки жизни и творчества. -1959. -С. 68.
2 Axton W. Circle of fire. Dickens vision and style and the popular Victorian theater. - Lexington. - 1966, Garis K.
The Dickens theater. - Oxford. - 1965.
3 Egner E. The Dickens pantomime. - Lnd. - 1989.
4. Egner E. M. The Dickens pantomime. - London. - 1989. - P. 10
выделить привидения, появляющихся в «Рождественской песни в прозе» и в «Колоколах». Их функция, по мысли исследователя, «убеждать героев и аудиторию в том, что они лучше, нежели о себе думают».1
В произведениях Диккенса Э. Игнер-таходит прямые соответствия с поэтикой пантомимы: в частности, указывает на мотив вины героя, что подготавливало совершающуюся в дальнейшем метаморфозу.2 Нам представляется подобная точка зрения совершенно справедливой, по крайней мере, в том, что касается поэтики «Рождественских повестей».
Ориентация Диккенса на визуальное, даже скорее сценическое восприятие текста читателем проявляет себя в выборе приемов изображения героев. Писатель наделяет персонажей характерным жестом или словом, как правило, комичным. Данную особенность стиля писателя отмечал В. Дибелиус, говоря о стереотипности характеров и художественных приемов их изображения. Большая часть диккенсовских персонажей отмечена, как полагает исследователь, особыми чертами, что восходит к традициям народного театра.3
Тяготение художественной манеры Диккенса к драматургичности в «Рождественских повестях» обнаруживает себя на двух уровнях. Прежде всего, это преобладание диалога в повествовании, а также «представление» действующих лиц ("characters"), непосредственно предшествующее тексту, как это обычно бывает в драматическом произведении. Что касается поэтики самих текстов, Диккенс создает иллюзию сценичности изображаемых событий. Для этой цели писатель использует возможности и традиции пантомимы: превращения, фантастику, маски, мимические и пластические средства создания и акцентировки образа. Также отметим тот факт, что первое выступление Диккенса с публичным чтением своих произведений было
'Eigner Е. The Dickens pantomime. - Lnd. - 1989. - P. 67.
2Eigner E. The Dickens pantomime. - Lnd. - 1989. - P. 121.
3 Дибелиус В. Лейтмотивы у ДиккенсаЛШроблемы литературной формы. - Л. -Академия. - 1928. - С.137
драматическим представлением публике «Рождественской песни в прозе» (27 декабря 1853года) и «Колоколов» (29 декабря 1853года).
В связи с выбранным предметом исследования необходимо отметить еще одно направление в дикенсоведении, имеющее непосредственное отношение и к теме Рождества. Весьма продуктивным является изучение проблемы «Диккенс и христианство».1 Анализируя характер изображения великого христианского праздника Диккенсом, практически все исследователи единодушно отмечают слабо выраженный религиозный элемент в «Рождественских повестях» писателя и в других произведениях данной тематики.2 Во - первых, это связано с мировоззрением писателя, его этической программой, в основе которой «проповедь мирного сосуществования, доброжелательности и веселья» (Гиссинг). Во - вторых, данная особенность творчества Диккенса объясняется характером развития английской литературы, в которой еще при Елизавете «окончательно определилась основная отличительная особенность \...\ от континентальной: слабый интерес к религии». Тем не менее в зарубежном литературоведении довольно устойчивым является сопоставление первой повести диккенсовского цикла — «Рождественской песни в прозе» с Библией. Американский исследователь П. Дэвис, именуя «Песнь» «рождественской Библией», исходит не только из ее роли в англоязычной культуре, но, пожалуй, один из немногих отмечает ключевую роль христианских мотивов в тексте, вводимых библейскими цитатами.4
Действительно, хотя Диккенс довольно часто в рождественском цикле прибегает к библейской образности через реминисценции и аллюзии, он рисует светское Рождество и в сознании своих
1 См.:.Ларсон Д.,. Уолдер Д., .Дэвис П., Шевелева Т. Н. и др.
2 См.:Катарский И. М. Диккенс; Бурова И. Н. Развитие нравственных идей эпохи Просвещения в
рождественсих повестях Диккенса; Сильман Т. И. Диккенс; Швачко М. В. Диккенс и сказка.
Дживелегов А., Бояджиев Г. история западноевропейского театра. От возникновения до 1789 года. - С. 230. 4 Davis P. The lives and times of Ebenezer Scrooge. - Lnd. - 1990. - P. 14.
соотечественников закрепляет сугубо светский характер его празднования.
Однако среди многотомной диккенсианы практически нет работ, посвященных комплексному исследованию поэтики «Рождественских повестей» как произведений полифонической структуры. Изучаемые тексты вобрали в себя множество жанровых форм и мотивов предшествующих литературных традиций, синтез которых и определяет своеобразие нового для европейской литературы жанра — жанра рождественской повести, становление которого и происходит в рамках данного цикла.
Актуальность работы связана с комплексным подходом к изучению поэтики цикла, намерением охватить как можно больше аспектов в исследовании «Рождественских повестей», актуализировать понятие «рождественского канона» и рассмотреть характер его воплощения в русской святочной литературе.
Целью данного исследования является изучение жанровой природы'* «Рождественских повестей», выделение «претекстов» рождественского жанра, его типологических мотивов, жанрообразующих элементов. - Другим аспектом диссертации является анализ восприятия диккенсовской традиции русской литературой второй половины XIX в. и исследование характера интерпретаций рождественских текстов писателя.
Для ее достижения необходимо решить следующие промежуточные задачи:
1) исследовать генезис рождественского жанра от его сценической
формы (средневековая литургическая драма) до повестей Диккенса;
2) выявить весь спектр жанрообразующих элементов (сюжетов, мотивов,
образов), литературных и социокультурных ассоциаций в
«Рождественских повестях»;
3) определить содержание «рождественской философии» Диккенса в
контексте его творчества и в «Рождественских повестях»;
4) проследить характер восприятия рождественского творчества
Диккенса представителями русской литературы второй половины XIX
века;
5) исследовать влияние Диккенса на становление русской святочной
литературы, уделяя особое внимание интерпретациям рождественских
повестей писателя.
В основу методики исследования положен системный подход с элементами культурно - исторического, компаративного, герменевтического, структурного и биографического методов. Методологическая неоднородность обусловлена спецификой материала и целями исследования, которое предполагает, с одной стороны, воссоздание в выбранном аспекте всего «рождественского» контекста творчества Диккенса, с другой - анализ отдельных произведений и сопоставление их друг с другом, а также выявление их сущности в отвлечении от конкретных исторических реалий.
Научная новизна исследования определяется следующим. Во-первых, сделана попытка представить целостный анализ поэтики рождественских повестей Диккенса, учитывая их полифонию и характер генезиса жанра. Во-вторых, рассмотренные в работе святочные тексты изучаются как примеры нового жанра в отечественной литературе — рассказа с рождественскими мотивами, на становление которого оказал непосредственное влияние рождественский цикл Диккенса.
Структура работы обусловлена ее целями и задачами. Она состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка. Содержание диссертации изложено на 190 страницах.
Рождественский хронотоп
Специфика большинства литературных жанров обусловлена характером хронотопа, то есть именно художественное время и пространство являются доминантами в типологии жанров. Ведущая роль в хронотопе, как отмечает М. М. Бахтин, принадлежит времени.1
Рождественский жанр не является исключением, более того, его специфика связана с особым временем, что уже изначально отличает повесть рождественскую от других жанровых модификаций и сразу ограничивает круг изображаемых событий временным отрезком святочного цикла. Так, в четырех из пяти повестей цикла жанровое время локализовано вокруг Рождества («Рождественская песнь в прозе», «Сверчок за очагом», «Одержимый, или Сделка с призраком») и Нового года («Колокола»); внутри же оно еще более концентрированно и организовано вокруг рождественской ночи. В едином «рождественском времени» рождественская ночь мыслится как особый, «автономный» период, в который граница между реальным и чудесным размывается. «Рождественское время» само по себе, и особенно, период рождественской ночи, метафизично: оно не просто отмеряет или определяет некий отрезок в вечности, а обладает особой модальностью. Ночное время максимально насыщено фантастикой. Так, в «Рождественской песни в прозе» Скруджу является целый сонм привидений: дух Марли, три Духа Рождества; и сам герой переживает совершенно сказочную метаморфозу. В «Колоколах» Тоби Вэк ночью на колокольне видит призраков, а в «Одержимом» ученый Рэдлоу встречает фантастическое существо.
«Ночное» время противопоставлено даже «обычному» святочному через введение мотива сна. «...Скрудж вдруг почувствовал, что его нестерпимо клонит ко сну. Не раздеваясь, он повалился на постель и заснул как убитый». «Вот почему нет никакой надобности рассказывать, когда и как кромешная тьма колокольни сменилась сияющим светом; когда и как \...\пустую башню населили несчетные создания; когда и как \...\шепот «мы тебя разыщем», шелестевший у Тоби над ухом во время его сна или обморока, перешел в громкий возглас «полно спать!».
Мотив сна призван акцентировать виртуальность и иллюзорность дальнейших событий. Для рождественской традиции - это своего рода «обнажение приема»: то есть до этого следовали обычные события, а теперь, во сне героев, господствует только сказочная машинерия. Рождественский сон выполняет и своего рода креативную функцию: создается новое, альтернативное реальному пространство, и герой оказывается в нем совершенно несамостоятельным. «Рождественский человек» в рамках этого мира полностью подчинен его законам. Здесь особой властью обладают потусторонние силы.
Время в рождественском сне ничем не ограничено: оно растяжимо и может включать в себя как прошлое, так и будущее. Рождественское время подчиняет себе героя, управляет им, давая возможность измениться. Перерождение скряги Скруджа и исправление мировоззрения Тоби Вэка происходит в их снах. Исследование «святочных снов» является одним из аспектов диссертации Н. В. Самсоновой, которая выделяет такую их разновидность как «сны -кошмары». По определению автора работы, подобные сны дают героям возможность прожить фрагмент жизни «начерно», а все его поступки останутся по другую сторону действительной жизни. 3Н. В. Самсонова считает сны в текстах исследуемого жанра «рождественскими архетипами». Действительно, мотив сна в святочной литературе приобретает характер архетипический. В двух из пяти диккенсовских повестях он выполняет сюжетообразующую функцию. Попробуем определить характер снов Скруджа и Тоби Вэка и их функцию в тексте.
Сон героя «Рождественской песни» организован по законам волшебной сказки и жанра «историй с привидениями». Структурно он может рассматриваться как вполне самостоятельная часть текста, имеющая свой сюжет и свою композицию. Сон Скруджа построен таким образом, чтобы постепенно усиливать эмоциональное «давление» на героя. От сентиментальных воспоминаний о детстве, то есть о прошлом сновидца, через зажигательные картины искреннего веселья в семье племянника в настоящем, Духи подводят Скруджа к возможному будущему: «Он отпрянул в неизъяснимом страхе, ибо все изменилось вокруг и теперь он стоял у изголовья чьей- то кровати, едва не касаясь ее рукой. Стоял возле неприкрытой кровати без полога, на которой под рваной простыней лежал кто — то,\...\возвещавший о своей судьбе леденящим душу языком». 1
Эта сцена сама по себе достаточно тяжела для восприятия уже по сути изменившегося персонажа. Однако далее следует момент, психологически очень важный для достоверности совершающейся метаморфозы, - момент узнавания Скруджем себя и своего возможного будущего. «На коленях он подполз к могиле и, следуя взглядом за указующим перстом Призрака, прочел на заросшей травой каменной плите свое собственное имя: Эбинизер Скрудж. - Так это был я - тот, кого видели мы на смертном одре? - возопил он, стоя на коленях».
Модели рождественского сюжета
Топика «Рождественских повестей» Диккенса представляет собой вариации нескольких тем, основную из которых можно определить как «необходимость общения, открытости и великодушия между людьми».1 Это и позволяет определять данные произведения писателя как проповеди, что нисколько не противоречит авторскому намерению. Характер «социальной проповеди» повести приобрели благодаря присущему им дидактизму. Нравственный урок преподносился читателям как явно, в виде прямой инвективы, так и косвенно, будучи «зашифрованным» в сюжете произведения.
Морализаторской цели служил характер сюжетов повестей, большей частью мотив метаморфозы героев - злодеев. В рождественском цикле отчетливо преломилась этическая философия Диккенса, основным постулатом которой является идея не просто победы над злом, а его трансформации в свою противоположность - добро.
Как уже отмечалось, именно первая повесть цикла — «Рождественская песнь в прозе» - ознаменовала своим появлением окончательное становление нового литературного жанра. Сюжетные линии этого произведения определили две основные модели рождественских сюжетов, как в дальнейшем творчестве Диккенса, так и в русской литературе. Первая - это метаморфоза Скруджа. Данная сюжетная линия может быть определена как сказочно - аллегорическая. Вторая - социальная - сюжетная модель представляет историю бедной семьи, обретшей на Рождество богатого покровителя - филантропа. Рассмотрим подробнее актуализацию этих схем в тексте повести.
Фактически эти два сюжета развиваются автономно, пересекаясь трижды: 1)в экспозиции повести, в конторе Скруджа перед Рождеством;
2) в Строфе Третьей, когда Скрудж, ведомый Духом Нынешних Святок, незримо для Кретчитов присутствует на их празднике; 3) в финале повести, когда изменившийся Скрудж посылает рождественскую индейку Кретчитам и становится, по словам рассказчика, вторым отцом Малютке Тиму.
Основанием для нравственной метаморфозы Скруджа являются два обстоятельства. Во - первых, мизантропический склад характера героя. В отличие от своего прототипа - Гебриела Граба - он представляет собой не только нелюдимого человека, но, прежде всего, социальный тип дельца лондонского Сити, что и определяет его поведение и даваемую автором характеристику. Диккенс часто использует метафору «рука» в создании образа Скруджа: "Oh! But he was a tight-fisted hand at the grindstone, Scrooge! A squeezing, wrenching, grasping, scraping, clutching, covetous old sinner!"1 Прием аллитерации добавляет коннотацию к восприятию героя как «пресса», жернова для окружающих людей. Скрудж оценивает весь мир вокруг себя с позиций пользы, в духе теории утилитаризма. Рождество и все, что ему сопутствует, не входит в систему ценностных приоритетов хозяина конторы, а потому определяется им как «Чепуха!» «Много проку тебе от этих святок! Много проку тебе от них будет!» - возражает Скрудж племяннику.2
Скрудж отрицает веселье как мировоззрение, что и становится основанием для совершающегося в дальнейшем исправлении героя. Любопытно привести здесь точку зрения Г. Честертона, который воспринимает Скруджа несколько полемично к тексту и литературоведческому прочтению этого образа. «Скрудж первых страниц не хуже, чем в конце. Он черств от всей души, сварливость его граничит с юмором, а значит, человечна, просто он ворчливый старый холостяк, который, как подозреваю, всю жизнь тайком дарил на рождество индеек».1
Помимо провозглашения общечеловеческих ценностей метаморфоза Скруджа имела еще и конкретное социально - экономическое звучание. Каким бы комичным не выглядел герой, он является порождением жестокой и бездушной системы общественных ценностей эпохи 40х годов XIX века, становясь и ее персонификацией. Эту особенность созданного Диккенсом образа отмечает Э. Джонсон. «Денежные отношения стали единственно возможными между людьми. Наивысшим воплощением этой социальной теории стала причудливая картина человеческой скупости: скряга, никогда не совершавший никаких действий, кроме тех, что вызваны соображениями выгоды». Взгляды Скруджа - это убеждения общества, той его части, которой были близки идеи Бентама и Мальтуса. Поэтому для сюжета повести так важна была трансформация Скруджа - бизнесмена в человека. Превращение Скруджа - значительно больше, чем превращение одного скряги - мизантропа. «Это довод для всего общества - претерпеть изменение сердца».
Рецептивные святочные тексты
Топика «Рождественских повестей» Диккенса представляет собой вариации нескольких тем, основную из которых можно определить как «необходимость общения, открытости и великодушия между людьми».1 Это и позволяет определять данные произведения писателя как проповеди, что нисколько не противоречит авторскому намерению. Характер «социальной проповеди» повести приобрели благодаря присущему им дидактизму. Нравственный урок преподносился читателям как явно, в виде прямой инвективы, так и косвенно, будучи «зашифрованным» в сюжете произведения.
Морализаторской цели служил характер сюжетов повестей, большей частью мотив метаморфозы героев - злодеев. В рождественском цикле отчетливо преломилась этическая философия Диккенса, основным постулатом которой является идея не просто победы над злом, а его трансформации в свою противоположность - добро.
Как уже отмечалось, именно первая повесть цикла — «Рождественская песнь в прозе» - ознаменовала своим появлением окончательное становление нового литературного жанра. Сюжетные линии этого произведения определили две основные модели рождественских сюжетов, как в дальнейшем творчестве Диккенса, так и в русской литературе. Первая - это метаморфоза Скруджа. Данная сюжетная линия может быть определена как сказочно - аллегорическая. Вторая - социальная - сюжетная модель представляет историю бедной семьи, обретшей на Рождество богатого покровителя - филантропа. Рассмотрим подробнее актуализацию этих схем в тексте повести.
Фактически эти два сюжета развиваются автономно, пересекаясь трижды: 1)в экспозиции повести, в конторе Скруджа перед Рождеством;
2) в Строфе Третьей, когда Скрудж, ведомый Духом Нынешних Святок, незримо для Кретчитов присутствует на их празднике; 3) в финале повести, когда изменившийся Скрудж посылает рождественскую индейку Кретчитам и становится, по словам рассказчика, вторым отцом Малютке Тиму.
Основанием для нравственной метаморфозы Скруджа являются два обстоятельства. Во - первых, мизантропический склад характера героя. В отличие от своего прототипа - Гебриела Граба - он представляет собой не только нелюдимого человека, но, прежде всего, социальный тип дельца лондонского Сити, что и определяет его поведение и даваемую автором характеристику. Диккенс часто использует метафору «рука» в создании образа Скруджа: "Oh! But he was a tight-fisted hand at the grindstone, Scrooge! A squeezing, wrenching, grasping, scraping, clutching, covetous old sinner!"1 Прием аллитерации добавляет коннотацию к восприятию героя как «пресса», жернова для окружающих людей. Скрудж оценивает весь мир вокруг себя с позиций пользы, в духе теории утилитаризма. Рождество и все, что ему сопутствует, не входит в систему ценностных приоритетов хозяина конторы, а потому определяется им как «Чепуха!» «Много проку тебе от этих святок! Много проку тебе от них будет!» - возражает Скрудж племяннику.2
Скрудж отрицает веселье как мировоззрение, что и становится основанием для совершающегося в дальнейшем исправлении героя. Любопытно привести здесь точку зрения Г. Честертона, который воспринимает Скруджа несколько полемично к тексту и литературоведческому прочтению этого образа. «Скрудж первых страниц не хуже, чем в конце. Он черств от всей души, сварливость его граничит с юмором, а значит, человечна, просто он ворчливый старый холостяк, который, как подозреваю, всю жизнь тайком дарил на рождество индеек».1
Помимо провозглашения общечеловеческих ценностей метаморфоза Скруджа имела еще и конкретное социально - экономическое звучание. Каким бы комичным не выглядел герой, он является порождением жестокой и бездушной системы общественных ценностей эпохи 40х годов XIX века, становясь и ее персонификацией. Эту особенность созданного Диккенсом образа отмечает Э. Джонсон. «Денежные отношения стали единственно возможными между людьми. Наивысшим воплощением этой социальной теории стала причудливая картина человеческой скупости: скряга, никогда не совершавший никаких действий, кроме тех, что вызваны соображениями выгоды». Взгляды Скруджа - это убеждения общества, той его части, которой были близки идеи Бентама и Мальтуса. Поэтому для сюжета повести так важна была трансформация Скруджа - бизнесмена в человека. Превращение Скруджа - значительно больше, чем превращение одного скряги - мизантропа. «Это довод для всего общества - претерпеть изменение сердца».
Линия семейства Кретчитов воспринималась современниками писателя как центральная.1 Возможно, это было связано с апологией семьи - главного ценностного ориентира викторианства. Диккенс воспел быт и обыденную жизнь среднестатистического лондонца, возведя ее в ранг поэзии. Здесь «мысль семейная» оформляется как рождественский концепт. Начиная с «Рождественской песни в прозе» идея дружной семьи, собравшейся у своего очага, станет семантической доминантой рождественского жанра. Жизнь Боба Кретчита и его близких далеко не безоблачна (бедность, болезнь младшего сына), но в ней всегда есть место искренней радости, вне зависимости от материального благополучия.
Пародийные рождественские тексты
Как уже неоднократно отмечалось, спектр русских святочных произведений был весьма значителен. Это и рассказы «с рождественскими мотивами», появившееся под непосредственным влиянием Диккенса, и «антирождественские» тексты, разрабатывавшие привычную тематику в традиции реализма, и массовая праздничная литература, представленная часто ремесленными поделками в многочисленных периодических изданиях. Слишком большой объем последних во многом способствовал кризису жанра, вызывая появление пародий. В этой части нашей работы мы попытаемся проанализировать тексты, пародирующие типичные святочные сюжеты и мотивы, как в русской литературе конца XIX - начала XX века, так и в английской.
В качестве образцов пародийной литературы нами выбраны рассказы Аркадия Аверченко «Продувной мальчишка» и «История одного рассказа». Поясним причины обращения именно к данным текстам. «Продувной мальчишка» продолжает традицию антирождественской разработки данного жанра. Даже в своем пародийном звучании рассказ лишен фантастических черт, а рождественское чудо предстает как результат приложенных героем усилий. «История одного рассказа» остроумно подчеркивает не только штампы святочной литературы, но и родственной ей пасхальной. Аверченко демонстрирует возможность перевода рождественского текста в типологически близкую пасхальную жанровую плоскость.
Зачин рассказа «Продувной мальчишка» представляет собой ироническое воспроизведение в сжатом виде наиболее распространенной фабульной схемы рождественского произведения. «В нижеследующем рассказе есть все элементы, из которых слагается обычный сантиментальный рождественский рассказ: есть маленький мальчик, есть его мама и есть елочка, только рассказ-то получается совсем другого сорта...Сантиментальность в нем, как говорится, и не ночевала.
Это рассказ серьезный, немного угрюмый и отчасти жестокий, как рождественский мороз на севере, как жестока сама жизнь».1
Писатель очень точно подмечает специфическое развитие мотива мороза в подобных текстах. Аверченко обозначает мотив мечты ребенка о рождественской елке, восходящий к «Девочке со спичками» Андерсена, «Мальчику у Христа на елке» Достоевского и «Елке» С.-Щедрина.
«Первый разговор о елке между Володькой и мамой возник дня за 3 до Рождества, и возник не преднамеренно, а, скорее, случайно, по дурацкому звуковому совпадению.
Намазывая за вечерним чаем кусок хлеба маслом, мама откусила кусочек и поморщилась. - Масло-то, - проворчала она, - совсем елкое... - А у меня елка будет? - осведомился Володька, с шумом схлебывая с ложки чай. - Еще что выдумал! Не будет у тебя елки. Не до жиру - быть бы живу. Сама без перчаток хожу».2
Герой рассказа Володька - вариация образа ребенка, лишенного детства. Благодаря ряду удачно проведенных торговых операций, «продувной мальчишка» реализует свою мечту о елке. «На столе, за которым, положив голову на руки, сладко спал Володька, стояла крохотная елочка, украшенная парой яблок, одной свечкой и тремя-четырьмя картонажами, - и все это имело прежалкий вид».
«История одного рассказа» пародирует массовый поток рождественской и пасхальной литературы, основанный на устойчивых жанровых штампах. «18 декабря 1903 года Василий Покойников принес в редакцию газеты «Вычегодская простыня» свой первый рассказ «Рождественская ночь».1
Фабула рассказа построена на распространенном мотиве пробуждения лучших чувств человека в Святую ночь. Герой рассказа Покойникова — преступник Митька Вампир, задумавший в Рождество совершить ограбление. Выбранной им жертвой оказалась бедная женщина, дрожавшая вместе с малюткой дочерью от холода, не имея денег на дрова. «В лирическом отступлении автор рассказывал, что у женщины, видите ли, был муж, но его однажды перерезало поездом, так что бедной жене он уже был ни к чему. Преступник не читал этого разъяснения автора, но, поглядевши в окно, так растрогался, что, еле сдерживая слезы, ворвался в домик, сорвал с себя пальто, накрыл им озябшую малютку, потом вынул из кармана последние три рубля (добытые, заметьте, как это ни удивительно, честным путем), сунул их матери в руку, прошептав. - Сделайте на них малютке елочку».2
Пародийное звучание рассказ приобретает благодаря ироничному авторскому комментарию, сопровождающему «творческий процесс» Василия Покойникова. «Автор по неопытности не знал, что ему делать с раскаявшимся преступником, попавшим без пальто в снежную вьюгу, и поэтому предательски заморозил его, скрывши это преступление тем, что засыпал несчастного снегом».3
Ободренный успехом своего рождественского рассказа, Покойников решает выпустить тематический вариант к Пасхе. С помощью незначительных изменений и добавлений автор создает столь же сентиментальную и поучительную историю. «Он взял газету, в которой был напечатан его рождественский рассказ, и горячим лучом своего таланта растопил снег, согнавши также мороз, который сковывал собою весь рассказ...
