Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Эпический мир как структурное ядро повествования в "Тарасе Бульбе" 15
1. "Эпическое" как сущностное понятие. Взаимодействие эпоса и истории. Фигура повествователя 15
2. Образ Запорожской Сечи как сосредоточие эпического мира. Оппозиция "свои/чужие" в структуре повествования "Тараса Бульбы" 18
3. Эпический герой как выразитель эпических принципов Запорожской Сечи 33
Глава II. Романное начало в повествовательной структуре "Тараса Бульбы" 70
I. "Персональная точка зрения" как выражение мировоззренческого статуса героев повести "Тарас Бульба" 72
2. Диалог-спор в "Тарасе Бульбе": к проблеме романной диалогичности в гоголевском повествовании 97
3. Взаимоотношение романного и фольклорных жанров в гоголевском повествовании: к проблеме жанрового взаимодействия в "Тарасе Бульбе" 106
Глава III. Способы проявления лирического начала в повествовательной структуре "Тараса Бульбы" 119
1. Рефлексия лирического стихотворения в структуре гоголевской повести "Тарас Бульба" 122
2. Лирический сюжет "Тараса Бульбы". Своеобразие мотивной системы сюжета 131
3. Мотив казацкой славы как ведущий мотив в лирическом сюжете гоголевской повести 146
Заключение 160
Библиография 168
- "Эпическое" как сущностное понятие. Взаимодействие эпоса и истории. Фигура повествователя
- Образ Запорожской Сечи как сосредоточие эпического мира. Оппозиция "свои/чужие" в структуре повествования "Тараса Бульбы"
- "Персональная точка зрения" как выражение мировоззренческого статуса героев повести "Тарас Бульба"
- Рефлексия лирического стихотворения в структуре гоголевской повести "Тарас Бульба"
Введение к работе
Настоящее диссертационное исследование "Тарас Бульба" и проблема своеобразия гоголевского повествовательного стиля" сопряжено с одной из актуальных проблем в современном гоголеведении - проблемой взаимодействия трех ярко выраженных начал - эпического, романного и лирического, определяющих своеобразие повествовательной структуры гоголевской повести. Охарактеризуем способы проявления этих трех начал в "Тарасе Бульбе".
Прежде всего необходимо отметить, что в результате последовательного изложения взаимосвязанных между собой поступков героев и событий, изображенных в "Тарасе Бульбе" и составляющих основу повествования данного произведения , формируется некая внутритекстовая оппозиция общее / личное. При этом её составляющие несут в себе мировоззренчески разные, не совпадающие установки на мир и человека. Так, отличительной чертой "общего", по Гоголю, оказывается нерасторжимая слиянность человека и мира, их взаиморастворенность и неразличимость. Одним из проявлений этой нераздельности становится принцип единения человека и коллектива, который предопределяет его жизненные ценности и его бытие. В конечном итоге, человек, ощущая поддержку соплеменников и окрыленный этим обстоятельством, стремится заботиться о "своих", оберегать их, не ведая никаких сомнений в правильности своего поведения.
Вторая составляющая оппозиции - "личное" - предполагает отмежевание человека от коллектива, от Рода и в целом — от мира. Осознавая свою самоценность и самодостаточность, он находится в конфликтных отношениях с окружающей действительностью. При этом, не желая "соединения" с миром, человек тем не менее стремится к "контакту" с ним. Отсюда возникает своеобразный диалог-спор человека с миром, как правило, ни к чему не приводящий. На наш взгляд, оппозиция общее / личное сущностно определяет содержание эпического и романного начала, которые в "Тарасе Бульбе" не только противостоят друг другу, но и вступают во взаимодействие. Эпическое непосредственно связано со стремлением автора (следующего определённым канонам, уходящим "корнями" в фольклор, в героический эпос) воссоздать образ действительности, стержнем которого является эпическая модель мироустройства, претворяющая идею коллективного целого.
Что касается романного начала, то оно закрепляется в повествовании, прежде всего, как выражение личностного взгляда героя на окружающую действительность, свободного и независимого от авторской воли.
В то же самое время эпическое и романное объединены в повести фигурой автора, предстающего, с одной стороны, беспристрастным эпическим сказителем, придерживающимся эпического канона, как некоего художественного ориентира, с другой, романистом-демиургом, самостоятельно "вышивающим" романные "узоры" по эпической "канве" повествования. Подтверждением последнего является авторская жанровая рефлексия в "Тарасе Бульбе".
Вместе с тем другим "фактором", объединяющим эпическое и романное становится лирическое начало, в основе которого лежат переживания автора, а также эпических и романных героев повести, составляющие лирический сюжет "Тараса Бульбы". При этом лирическое и романное имеют под собой некое общее основание, так как оба связаны с личностным началом. С другой стороны, и эпическое событие зачастую окрашивается в гоголевской повести лирической тональностью. Тем самым можно заключить, что в "Тарасе Бульбе" осуществляется процесс взаимодействия эпического, романного и лирического начал, который, однако, на сегодняшний день в филологической науке остается недостаточно изученным, что обусловливает актуальность темы настоящего диссертационного исследования.
Предметом исследования является осмысление проблемы взаимодействия эпического, романного и лирического начал в "Тарасе Бульбе" и в призме своеобразия гоголевского повествования в целом.
Объект исследования - повесть Н.В .Гоголя "Тарас Бульба" (первая и вторая редакции). К анализу привлекаются "Страшная месть", "Старосветские помещики", "Вий", "Повесть о ссоре", "Невский проспект", "Шинель", "Портрет", "Мертвые души", а также "Славенские вечера" В.Т.Нарежного.
В литературоведении неоднократно ставился и обсуждался вопрос о присутствии и функционировании вышеуказанных начал в "Тарасе Бульбе".
При этом в большей степени ученых интересовало эпическое начало2 в различных его ракурсах. В результате проделанной ими работы выкристаллизовались основные слагаемые эпического мироустройства Запорожской Сечи: это единство и согласие, царящие в казацком воинстве, сохраняемые поколениями казаков и скрепляющие духовное братство запорожцев, в свою очередь, поддерживаемое суровыми и одновременно простыми сечевыми законами, а также неоспоримой во время войны властью кошевого.
Кроме того, учеными выделяется некая "первооснова" отношений, доминирующих в Запорожье, связанная с приоритетом общих, коллективных задач над частными, индивидуальными интересами. Личность же, действующая в рамках общих интересов коллектива, защищающая его, по праву носит статус эпического героя. В этом плане казаки, ведущие бранную жизнь, оберегая своё Отечество от врагов, соотносятся исследователями с героями, память о которых доносят до нас как устные фольклорные источники, так и источники письменные, литературные. В частности, схватки казаков с ляхами, являющиеся одним из примеров функционирования в "Тарасе Бульбе" оппозиции свои/чужие, эпической в своей основе, сопоставляются с поединками былинных богатырей, а также древнерусских воинов с врагами земли Русской. Этому аспекту, освещающему эпические "корни" гоголевской повести, её связь с эпической традицией, посвящены работы М.Я.Ермаковой и Е.В. Душечкиной3.
Вместе с тем необходимо отметить, что кроме основных слагаемых эпического мироустройства Запорожской Сечи, а также связей гоголевской повести с эпической фольклорной традицией, ученых в не меньшей степени интересовала проблема своеобразного противостояния, противопоставленности общего, коллективного частному, индивидуальному, наиболее ярко воплощенная в сюжетной линии Андрия. Так, при анализе данного образа исследователи находили в Андрии черты, свойственные эпическому герою, руководствующемуся в своем поведении некими "сверхличными" установками (И.А.Есаулов), так и ему не принадлежащие (Е.И.Анненкова, В.А.Зарецкий, А.Н.Архангельский). При этом См подчеркивалось, что частное, индивидуальное, столь отчетливо проявляющееся в образе Андрия, например, в эпизоде его дубненской встречи с полячкой, оказывается во многом сродственным тому личному, интимному, что, как правило, сопровождает "жизнь" сказочного героя. О подобном "соприкосновении" Андрия и сказочного героя писали В.И.Еремина и И.А.Есаулов4, тем самым рельефнее обозначая постепенный и безвозвратный уход Андрия от эпического. Временное "выпадение" из поля эпоса ученые отмечали и в Тарасе Бульбе5.
То, что в сфере сознания героев "Тараса Бульбы" происходят подобные смещения, свидетельствует о принципиальной несводимости изображенного в повести к эпическому началу. Это подтверждает и стилевое своеобразие данной повести.
О "многостильности" "Тараса Бульбы" пишет
Н.В.Драгомирецкая, осмысляющая функционирование в повести двух стилевых заданий - эпизации и деэпизации, сопряженных с мыслью об утверждении эпического мира и его разрушении. Отсюда логичной выглядит мысль исследователя о присутствии в произведении "чересполосицы "языков" (уровней сознания), не сливающихся в единый эпический стиль"6.
Другого мнения о стилевой природе "Тараса Бульбы" придерживается М.Н.Виролайнен, обосновывающая существование в повести "единого фольклорно-эпического стилистического фона, в который погружен и которым заканчивается каждый отдельный элемент повествования". Этот связующий метафорический фон последовательно укрепляется, по мысли ученого, во второй редакции, "что усиливает эпическую природу повести" . Очевидно, что проблема стиля "Тараса Бульбы", его отдельные аспекты остаются дискуссионными до сих пор.
Вместе с тем вышеуказанная проблема неразрывно связана с проблемой "усвоения" повестью тех элементов, которые присущи фольклорным жанрам. Вообще о связях "Тараса Бульбы" с произведениями народного фольклора писали многие исследователи. Основополагающими в этом плане являются работы А.И.Карпенко, Н.Е.Крутиковой, В.И.Ереминой8.
Другим аспектом изучения своеобразия повествования "Тараса Бульбы" становится взаимодействие в повести эпического и романного начал. Проблеме этого "соприкосновения" посвящены работы В.А.Зарецкого9, А.Н.Архангельского10, Н.Д.Тамарченко11, В.В.Федорова . Причем работы первых двух авторов оказываются, на наш взгляд, взаимосвязанными, перекликающимися друг с другом (равно, как и последующие две работы также имеют общие точки).
Так, большое внимание в фундаментальном исследовании В.А.Зарецкого уделено проблеме авторского замысла и его изменения. Внимание ученого сосредоточено на трансформации задуманного писателем исторического романа в героическую повесть, в связи с чем произведение, по мысли В.А.Зарецкого, приобретает ярко выраженную эпическую окраску, в то время как романное отходит на второй план, но всё же явственно присутствует в тексте повести, о чём свидетельствуют его сюжетные "звенья" (в частности, романным в своей основе оказывается параллельное изображение Гоголем семей польского воеводы и казацкого полковника). Вместе с тем исследователь справедливо настаивает на доминантном положении эпического начала, которое в "Тарасе Бульбе" является "руководящим". Данное утверждение также подкрепляется многочисленными примерами.
В результате, эпическое и романное начала, показанные В.А.Зарецким во взаимодействии, отражаются в повести на различных уровнях. Например, на уровне рассказчика (автора), выступающего в двух ипостасях: эпического сказителя и романиста. Проблеме их взаимодействия, их "сменяемости" в ходе развития сюжета "Тараса Бульбы" посвящает один из параграфов своей книги А.Н.Архангельский. При этом ученым подмечается следующая закономерность: эпический сказитель "на время превращается в современного романиста" в те моменты повести, которые непосредственно связаны с Андрием. Отсюда ученому представляется возможным говорить об определённой взаимосвязи автора, выступающего в роли писателя-романиста и героя, к которому автор испытывает в соответствующих эпизодах повести явные симпатии.
Вообще вышеуказанное взаимодействие получает в гоголевской повести, кроме эпического, ещё и своеобразное романное "решение". Так в монолитном авторском слове, определяющем повествование гоголевского произведения, фиксирующем авторскую объективную точку зрения на мир, возникает персональная точка зрения её главного героя. Функционирование данной романной особенности прослеживается Н.Д.Тамарченко13. Тем самым романное обнаруживается на уровне героев повести и способствует "выпочковыванию" в повествовании их личностного взгляда на мир, фокусирующем личностное восприятие действительности.
Выявлению различий в восприятии героями одной и той же действительности, фактов, жизненных событий посвящена работа В.В.Федорова. При этом ученым последовательно выделяется героическое восприятие действительности, что свойственно, прежде всего, эпическому герою, и прозаическое - присущее, как правило, герою романному. Соответственно, на одно и то же событие герои повести, по В.В.Федорову, смотрят, образно говоря, разными глазами. Подтверждением чему являются расхожесть в восприятии ими таких сцен, как знакомство Андрия с полячкой и казнь Остапа. В итоге приведенных сопоставлений ученый приходит к выводу о своеобразной "разновременности" героев, по разному оценивающих события, их "разноприродности". Так, "Остап живет в героическом (эпическом) времени, Андрий - в прозаическом (романном)". Отсюда их разновременность проистекает из различного восприятия каждым из вышеуказанных героев окружающей действительности. Иными словами, герои в повести обладают своим, личностным взглядом на мир, что в определенной степени оказывается сходным с персональной точкой зрения героя, отмеченной Н.Д.Тамарченко. Причем благодаря этой романной особенности, герой наряду с автором соучаствует в процессе повествования. Таким образом, определяющими а призме взаимодействия эпического и романного начал становится проблема автора и героя.
Что же касается функционирования лирического начала в "Тарасе Бульбе", то работ, посвященных этой проблеме, насколько нам известно, сравнительно немного. Гораздо больше в этом плане "повезло" другому гоголевскому творению - "Мертвым душам", подтверждением чему служат исследования А.А.Елистратовой, Л.М.Крупчанова, Н.Д.Тамарченко, В.М.Марковича, Н.А.Кожевнико вой и др. В отношении же "Тараса Бульбы" следует заметить, что самой значимой, на наш взгляд, работой является статья В.А.Зарецкого , подробно анализирующего лирический сюжет гоголевского сборника "Миргород". Здесь ученый сводит переживания автора и героев четырех повестей к двум основным, которые, в свою очередь, связаны с функционированием в миргородском цикле оппозиции "низменная буколическая жизнь" / "дерзкие мечтания". Эти переживания формируют два основных лейтмотива данного сборника.
В других работах16 (И.И.Агаева, Н.Е.Крутикова, А.М.Докусов), также затрагивающих проблему лирического начала в "Тарасе Бульбе", содержатся ценные замечания относительно авторского присутствия в тексте повести, которое сопряжено с проявлением романтических тенденций в гоголевском произведении. Кроме того, ученые особо отмечают значение пейзажа, усиливающего лирическую тональность повести, а также становящегося "индикатором" переживаний автора и героев "Тараса Бульбы", отражающим их точку зрения на окружающую обстановку (А.М.Докусов).
Подводя итоги вышесказанному, необходимо заметить, что несмотря на собранный несколькими поколениями исследователей огромный теоретический и историко-литературный материал, касающийся художественной природы "Тараса Бульбы", тем не менее проблема непосредственного взаимодействия трех начал -эпического, романного, лирического - не получила в филологической науке всестороннего рассмотрения. Также остались не выясненными отдельные "элементы" вышеуказанных начал.
Исходя из этого, нами были сформулированы следующие цели настоящего диссертационного исследования: 1) выявить и систематизировать качественные параметры эпического, романного и лирического начал, определить формы их проявления в повествовательной структуре "Тараса Бульбы"; 2) осмыслить процесс их взаимодействия и тем самым определить специфику художественной природы гоголевской повести, выявить доминанту гоголевского повествования в "Тарасе Бульбе".
В соответствии с поставленными целями определяются задачи диссертационного исследования:
1. Осмыслить систему принципов, лежащих в основе эпического мироустройства Запорожской Сечи, а также выявить доминирующие мотивы, посредством которых в гоголевской повести проявляется существо мира казачества как эпического социума; определить характер функционирования эпической оппозиции свои / чужие, выявить способы её художественного воплощения в тексте повести; продемонстрировать способы образного выражения эпических реалий, связанных с гибелью эпического мироустройства.
2. Определить способы функционирования в "Тарасе Бульбе"" персональной точки зрения героев, являющейся выражением романного начала в повести; выявить характер изменений, происходящих с героями в ходе развития сюжета повести и имеющих романную "окраску".
3. Продемонстрировать функционирование в гоголевской повести жанровой рефлексии, отражающей романное мышление автора и проявляющейся как взаимодействие романного и фольклорных жанров (былины, волшебной сказки, лирического причитания).
4. Проанализировать (специально выбранный нами) текстовой фрагмент повести, обладающий свойствами, которые присущи лирическому стихотворению.
5. Осмыслить комплекс мотивов, закрепляющих на повествовательном уровне лирический сюжет "Тараса Бульбы".
6. Проанализировать мотив казацкой славы, являющийся лейтмотивом гоголевской повести.
Решение поставленных задач обеспечивают сравнительный, историко-литературный, типологический и культурно-исторический подходы.
Научная новизна работы состоит в наблюдениях и выводах, позволяющих выяснить механизмы взаимодействия эпического, романного и лирического начал "Тараса Бульбы", способствующие выявлению особенностей гоголевского повествовательного стиля.
Научно-практическое значение диссертационного исследования состоит в решении актуальной научной проблемы, связанной с особенностями повествовательного стиля Гоголя. Выводы работы могут быть использованы в углублении представлений о Гоголе-прозаике и актуализации новых подходов в изучении его творчества, а также могут быть использованы в вузовском и школьном преподавании русской литературы.
Апробация работы. По результатам исследования прочитаны доклады на аспирантском научно-практическом семинаре кафедры литературы Псковского государственного педагогического института им. С.М.Кирова в 2001-2003 гг.
Основные положения исследования были изложены на международной научной конференции, посвященной 80-летию Е.А.Маймина "Забытые и второстепенные писатели XVII-XIX веков как явление европейской культурной жизни" (Псков, 2002), XIV Пуришевских чтениях "Всемирная литература в контексте культуры" (Москва, 2002), Второй Всероссийской научной конференции "Русская литература и философия: постижение человека" (Липецк, 2003).
Структура работы определяется целями и задачами диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии.
В первой главе диссертации выявляются основные слагаемые эпического начала, а также его функции в "Тарасе Бульбе".
Во второй главе анализируются факты, свидетельствующие о присутствии романного начала в повести, а также определяются уровни и характер взаимодействия романного начала с началом эпическим.
В третьей главе обнаруживаются формы проявления лирического начала в "Тарасе Бульбе"; с этой целью анализируется текстовой фрагмент, содержащий в себе свойства, присущие лирическому стихотворению, а также мотивная система, закрепляющая на повествовательном уровне лирический сюжет повести.
В заключении осмысливается процесс взаимодействия эпического, романного и лирического, а также делаются выводы и намечаются дальнейшие пути исследования темы.
Библиография содержит 247 наименований. Общий объем исследования 186 страниц.
"Эпическое" как сущностное понятие. Взаимодействие эпоса и истории. Фигура повествователя
"Эпическое" по праву считается в современном литературоведении одним из самых сложных понятий. Но прежде всего "эпическое" осмысляется как некое сущностное понятие, означающее неразрывное единство человека и мира в художественном произведении, точнее сказать, человека и своего Рода, Семьи, с которыми он связан тысячью нитями. Об этом рассказывает эпос, которому присуще "изображение взаимосвязей людей как кровных, родовых" , глубоко свойственных эпическому человеку и эпическому миропониманию в целом. В соотнесенности с эпическим миропониманием выстраивается особая модель мира, основной чертой которой является примат общего над индивидуальным. При этом "полнота проявления личной активности становится орудием проявления народного национального начала"18. В то же самое время эпический мир сохраняет "черты социальной гармонии"19, и поэтому он внутренне завершен.
Стабильность эпического мира активно поддерживается авторитетом и могуществом эпического человека, первоначально, в мифах олицетворяющего собой Род, Племя или Человечество в целом. В этом смысле он соотносился с "природным космосом"20. Кроме того, преимущественно, в архаическом эпосе эпический человек характеризуется как мифический первопредок, культурный герой, то есть устроитель жизни "своего" социума, обладающий умом, хитростью, колдовскими чарами, словом, шаман, и с другой стороны -как защитник своего Рода, воин. Последнее качество эпического человека в классическом эпосе начинает доминировать. Отсюда приобретает особую остроту оппозиция "свои / чужие" или триада "свой мир (государство), город, семья - враг- захватчик - герой-защитник" , которые отражают собой суть эпического противостояния.
Побеждая врагов, эпический человек восстанавливает тем самым эпическое благополучие. При этом он неукоснительно следует эпическим ценностям. Главные из них - единство и согласие, доминирующие во взаимоотношениях между людьми в эпическом социуме.
Вместе с тем с "эпическим" связывают особую художественную реальность, характеризующуюся как особая мера масштаба изображения и широты охвата материала . Данная художественная реальность, воплощенная в эпосе, "охватывает собой сложную совокупность событий, характеров, поведения и отношений персонажей, пространственных и временных представлений"23. В связи с этим эпический мир органично связан с эпическим языком, посредством которого воссоздается этот особый мир. Эпический язык представляет собой "систему правил и ограничений", "способы раскрытия эпической семантики с заложенной в этой системе совокупности эпических кодов, нормы варьирования" . Последнее, по мысли Б.Н.Путилова, соотносится с эпической повторяемостью, которая, в свою очередь, граничит с эпической формульностью, характеризующейся как наличие "многочисленных словесных формул, реализующих повторяющиеся темы и мотивы"1 в эпосе.
Данные особенности эпического языка являются формообразующими эпического стиля, сохраняющего связь с фольклорным началом. Однако характеристика "эпического" была бы неполной без фигуры эпического повествователя, как и в эпосе, формирующего эпическое начало в "Тарасе Бульбе".
Образ повествователя в "Тарасе Бульбе" можно разложить на две составляющих: образ эпического сказителя, объективно и беспристрастно изображающего и отражающего эпическую точку зрения на описываемые события, и образ писателя-романиста, привносящего в повесть следы романной традиции.
Из данного "двуликого" образа повествователя охарактеризуем прежде всего образ эпического сказителя, способы его присутствия в повествовании, что необычайно важно, так как именно он непосредственно воссоздает образ эпического мироустройства Запорожской Сечи (что касается писателя-романиста, то специфика его образа, формы работы с фабульным материалом повести будут рассмотрены во второй главе). Для этого достаточно рассмотреть предложения, предваряющие описание хаты Тараса: "Светлица была во вкусе того времени , о котором живые намеки остались только в песнях да в народных домах, уже не поющихся более на Украине бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканья бандуры, в виду обступившего народа, во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украине за унию" . В этом предложении отчетливо показано присутствие эпических традиций, в частности, определена одна из сущностей эпоса - его устная природа: певцы - "бородатые старцы -слепцы" и слушатели - "обступивший народ". Кроме того в тексте обозначена "эпическая дистанция", так как песни уже не поются. Вместе с тем точно указывается историческое событие - "схватки и битвы... за унию". Эти столкновения начинаются с 1596 года, со времени заключения Брестской унии, объединившей православную и католическую церкви на Украине.
Очевидно, что эпический сказитель своеобразно "вправляет" исторические сведения в выстраиваемый им эпический мир повести, отбирает факты из трехвековой истории Украины, что, само по себе, уже является эпической чертой. Такие случаи свойственны эпосу. Так, в качестве примера можно привести англосаксонский эпос "Видсид"4 ("Много странствовавший"), в котором певец повествует о героях трех веков, выстраивая их в одну временную линию.
Образ Запорожской Сечи как сосредоточие эпического мира. Оппозиция "свои/чужие" в структуре повествования "Тараса Бульбы"
Прежде всего отметим, что попасть в свободный казацкий союз непросто. Для этого необходимо соответствовать ряду требований. Главное из них - принадлежность поступающего к христианской вере. При этом в отличие, скажем, от былинной традиции, в Запорожье снимается вопрос о родовой принадлежности ("откуда эти люди, кто они и как их зовут" /II; 66/). В дальнейшем выясняется, что новоприбывший должен обладать определенным состоянием души, то есть соответствовать духу товарищества, братства, царящего среди сечевиков. "Родство по душе, а не по крови", создает неповторимую атмосферу пиршества, гульбы, своевольного казацкого разгула. Особенно это видно в сцене танца, в котором "душа не боится тела и возносится вольными прыжками, готовая завеселиться на вечность" (II; 300). Подобное состояние души, этот отрыв от земного к вечному, к небу, помогает казакам в финале повести, когда ободренные напутствием своего атамана Тараса, беглецы совершают "вольный прыжок" над пропастью и, тем самым, уходят от польской погони. "Вечному пиру души" запорожцев созвучна украинская природа. Так, при въезде в предместье Сечи Тарас и его сыновья, еще восхищенные неизмеримостью и нескончаемостью степи, видят запорожца, "спавшего на самой середине дороги". Увиденная картина вызывает восхищение Тараса ("Эх, как важно развернулся") и сопоставима с образом Днепра, который, подобно казаку, "шумел, как море разлившись по воле" (И; 61).
Широта и свободолюбие запорожцев, столь близкие окружающей их природе, проявляются в простой, но одновременно суровой системе общественного устройства. Так, казаки могут в любой момент сместить неугодного им кошевого, который в мирное время представляет собой лишь "слугу народной воли. Однако во время войны все исполняют распоряжения козацкого предводителя, который превращается в деспота, умеющего только повелевать" (И; 80). Такое положение вещей отчасти созвучно традиции русских былин, в которых богатыри также подчинены киевскому князю Владимиру и одновременно независимы от него.
Но самое главное, в чём солидарны казаки с былинными героями, - это стремление совершить подвиг ради родной земли, защитить её от врагов. Именно при выполнении ратного долга наиболее ярко обнаруживается единство и согласие молодых и старых казаков . При этом широко использованный в "Тарасе Бульбе" и в дальнейшем гоголевском творчестве мотив юности/старости переносится на исторических героев, гетманов Остраницу и Гуню, участников восстания 1637-38 гг. против польской шляхты Молодой, но сильный духом гетман Остраница предводил всею несметною козацкою силою. Возле был виден престарелый, опытный товарищ его и советник Гуня" /II; 166/).
Благодаря мотиву юность/старость Гоголем проводится также идея преемственности поколений Сечи. Вспомним, как в начале повести трое старых казаков благословляют Остапа и Андрия на поездку в Запорожскую Сечь ("Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека как Запорожская Сечь" /II; 44/). Вместе с тем доброе напутствие вчерашним бурсакам дают не только старые казаки, но и Тарас во время семейного пира.
Сидя за праздничным столом, отец наставляет их быть верными казачьему роду, а потому "бить бусурманов", посягнувших на христианскую веру, упрочивающую единство запорожцев.
Как известно, пир - одно из самых значимых событий в эпическом мире, это место, где происходит духовное единение хозяина застолья и его гостей. Причём в эпосе, в частности, в русской былине, как правило, подчёркивается равенство пирующих. В гоголевской повести также присутствует подобное равноправие. Об этом свидетельствует вышеупомянутый праздник в хате Тараса по случаю возвращения сыновей из бурсы.
В сцене пиршества Бульба выступает в роли былинного князя, когда предлагает своим гостям выбрать в пире место по душе: "Ну ж, паны-браты, садись всякий, где кому лучше за стол" (II; 44). Данная фраза отсутствует в первой редакции повести, что говорит о появившемся впоследствии у Гоголя стремлении в описании пира следовать эпическим традициям.
Вместе с тем этот былинный мотив в "Тарасе Бульбе" обрастает дополнительным смыслом. Тарас предлагает сыновьям выбрать место не только в пире, но и в жизни. И как следствие - Остап и Андрий, с одобрения старших и опытных запорожцев, отправляются вместе с отцом в Запорожскую Сечь.
Вслед за казаками и Тарасом, своё напутствие Остапу и Андрию даёт мать молодых казаков. При этом "материнское благословение становится родовым благословением героизма, воинского товарищества"31. На этом настаивает Тарас: "Моли Бога, - обращается он к жене, - чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, чтоб стояли всегда за веру Христову" (II; 51). Как видим, женское начало, отвергаемое обществом "безженных рыцарей", всё же находит своё место в эпическом воинском мире.
Получившие благословение молодые казаки и в Сечи не остаются без поддержки: старые, опытные запорожцы заботятся о юношах, предупреждая их о всех трудностях бранной жизни. В частности, кошевой Кирдяга советует молодым казакам в случае небольшого ранения прикладывать на рану "просто земли". Характерно, что многие казаки после первой битвы с ляхами так и поступают: "Кто расположился отдыхать, истомившись от боя, кто присыпал землей свои раны" (II; 121). В этом случае кошевой выступает в роли лекаря. Тем самым действия Кирдяги соотносятся с поступками мифического первопредка, в котором ещё не дифференцируется шаман, лекарь и воин, мудрость и воинская доблесть . Поэтому авторитет кошевого во время войны велик не только среди молодых, но и вообще в казацкой среде. При этом воздействие кошевого, в основном, ограничивается только словом33.
Как известно, слово в эпосе равнозначно действию. Поэтому не удивительно, что так высоко оценивается речь Бовдюга, разрешающая казацкие споры и сомнения относительно предстоящего решения -либо отправиться в погоню за татарами, либо остаться у стен Дубно и выручать товарищей, попавших в плен. Как видно из текста повести, именно "слово" Бовдюга оказывается необыкновенно полезным казачеству, разрешая проблему нравственного выбора.
"Персональная точка зрения" как выражение мировоззренческого статуса героев повести "Тарас Бульба"
Аукториальная ситуация, занимающая доминантное положение в эпическом дискурсе "Тараса Бульбы", свидетельствующая о присутствии "всезнающего" и "всевидящего" рассказчика -эпического сказителя и отражающая его объективную точку зрения на происходящее, соположена и взаимодействует в повести с "персональной точкой зрения". Эта позиция, подразумевающая под собой восприятие действительности непосредственно персонажами, является преимущественно специфической романной чертой. "Персональная точка зрения" возникает в "Тарасе Бульбе" в роковые, переломные для героев моменты и, прежде всего, когда они становятся свидетелями чужой смерти или умирают. Как известно, изображение действительности "глазами" героев в кризисные минуты их жизни, "на пороге", также является одной из особенностей романного жанра, наиболее ярко проявляющейся, например, в романах Достоевского82.
Вместе с тем "персональная точка зрения" рельефнее обнаруживает изменения в характере героя, выявляет его мировоззренческую позицию. Это можно проследить на примере функционирования в повествовательном пространстве "Тараса Бульбы" "персональных точек зрения": романного героя - Андрия и героев эпических - Остапа и Тараса.
Так, оценка событий Тарасом Бульбой, его взгляд на окружающее проявляется в сценах гибели Остапа и Андрия. При этом именно Бульба следит за своим младшим сыном, появившимся во главе польского гусарского полка, выступившего против запорожского воинства: "Так и оторопел Тарас, когда увидел, что это был Андрий" (II; 142). Сцена пленения Остапа также дана с "точки зрения" Тараса, что продемонстрировано Н.Д.Тамарченко . К анализу этого эпизода, внутренне неразрывно связанного с казнью старшего сына Бульбы, мы обратимся в дальнейшем.
"Взгляд" Тараса на Андрия резко сменяет "персональная точка зрения" последнего, фиксирующая то, что видит младший сын Тараса: "Кудри, кудри он видел, длинные длинные кудри, и подобную речному лебедю грудь, и снежную шею, и плечи, и всё, что создано для безумных поцелуев" (II; 143). Этот текстовой фрагмент свидетельствует о "расфокусированное" зрения Андрия, калейдоскопичности его восприятия, что в своей основе аналогично, например, "взгляду" Тараса в момент его ранения: "На миг смешанно сверкнули пред ним головы, копья, дым, блеск огня, сучья с древесными листьями, мелькнувшие ему в самые очи" (II; 146). Правда, Тарас видит лишь то, что перед глазами, обозревает реальный мир. Андрий же лицезреет полячку в мечте, в воображении. Отсюда очевиден распад "внутреннего" и "внешнего" в персонаже, что характерно для романного героя, с его обостренным индивидуальным мироощущением, его самосознанием, которое противостоит всему, что не совпадает с приоритетами героя. В данном случае битва и противостоящие юноше казаки "выпадают" из поля зрения охваченного любовным томлением Андрия. Тарас же, хватая за повод его коня и, тем самым, возвращая Андрия к реальности, заставляет сына увидеть стоящего перед ним отца. Примечательна в этой связи перекличка одной детали: в облике юноши, выступившего против запорожского войска акцентируется внимание на его руке, на которой вился "дорогой шарф, шитый руками первой красавицы" (II; 142). В то же самое время другая рука - рука Тараса - останавливает юношу, вырывает казака из обаятельного женского плена: "Разогнался на коне Андрий и чуть было не настигнул Голокопытенка, как вдруг чья-то рука (Тараса. - В.М.) ухватила за повод его коня" (II; 143). Получается, что старый казак своим действием словно пытается "вернуть" сына в казачий круг, как бы стремится восстановить в нем запорожскую - эпическую - цельность, утраченную Андрием. Это "возвращение" происходит стремительно и неожиданно: "Оглянулся Андрий: пред ним Тарас! Затрясся он всем телом и вдруг стал бледен...". Причем сын увидел отца так же внезапно, как и в самом начале путешествия Андрия вместе с отцом и братом в Сечь, когда младший сын Тараса, предавшись воспоминаниям о прекрасной полячке и таким образом, словно отпавший от казацкого рода, вдруг оказывается в объятиях запорожской степи, как бы возвращающей его к первородной сущности. В конечном итоге, оказавшиеся друг перед другом Андрий и Тарас начинают свой последний диалог, складывающийся из молчания сына и обвинений, и сетований отца.
Здесь необходимо заметить, что первоначальная ситуация (условно назовём её - "Андрий, выступивший в бою против запорожского войска"), сменившаяся в гоголевской повести ситуацией суда отца-казака над предателем-сыном имеет многочисленные "точки соприкосновения" со следующей ситуацией из "Мёртвых душ". Речь идёт об одном из моментов губернаторского праздника, на котором присутствует главный герой поэмы — Павел Иванович Чичиков.
Так, "персональная точка зрения", функционирующая в вышеуказанном эпизоде "Тараса Бульбы", появляется также в эпизоде, который оказывается для Чичикова одним из кульминационных, кризисных, - в эпизоде, когда герой замечает на бале среди гостей губернаторскую дочку. Причём Павел Иванович, подобно Андрию, который в своём сознании носит мозаичные "куски" женского образа, видит лишь отдельные черты девушки ("её овально-круглившееся личико, её тоненький, тоненький стан" /VI; 166/), а также - лишь часть её наряда ("её белое, почти простое платьице"). Кроме того, Чичикова сближает с младшим сыном Тараса и то обстоятельство, что за исключением блондинки (у Андрия - женских черт, принадлежащих поляке), всё остальное для "приобретателя" перестаёт существовать: "ему показалось, - как он сам потом признавался (здесь наблюдается характерный для романного героя самоанализ), - что весь бал... стал где-то вдали... и всё подёрнулось туманом, похожим на небрежно замалёванное поле на картине. И из этого мглистого... поля выходили ясно и оконченно только одни тонкие черты увлекательной блондинки" (VI; 169).
Характерно, что "общий фон", то есть, то, чего не замечают Чичиков и Андрий, представляет в обоих произведениях битву: в прямом значении - в "Тарасе Бульбе" (Андрий, действительно, выступив против запорожского войска, "чистил перед собою дорогу, разгонял, рубил и сыпал удары направо и налево" /II; 168/), и в метафорическом - в "Мёртвых душах". Так, Чичиков, подобно воину, находящемуся на поле брани, со свойственной ратнику неустрашимостью, стремился через толпу гостей приблизиться к губернаторской дочке ("он протеснялся решительно вперёд несмотря ни на что"). При этом Павел Иванович, сам не желая того, наносит "урон" "неприятелю": "откупщик получил от него такой толчок, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге, не то бы, конечно, повалил за собой целый ряд". Последняя особенность свидетельствует в какой-то мере о соотнесённости образа Чичикова с образами богатырей в русских былинах и казаков в "Тарасе Бульбе" (например, незамайковцев), целыми рядами скашивающих врагов.
Рефлексия лирического стихотворения в структуре гоголевской повести "Тарас Бульба"
В гоголевской повести присутствуют текстовые фрагменты, по своей структуре оказывающиеся соприродными структуре лирического стихотворения, выражающие особенности лирики как рода . Именно такую лирическую природу обнаруживает, на наш взгляд, фрагмент, в котором мать прощается со своими сыновьями.
Так, обращает на себя внимание безымённость матери молодых казаков, которая актуализируется рассказчиком в границах данного текстового фрагмента устойчивым употреблением местоимения "она". Тем самым судьба матери Остапа и Андрия, любое конкретное, частное событие её жизни приобретают обобщающее значение -качество, свойственное лирическому как роду. Отсюда - характерное замечание рассказчика: "Она была жалка как всякая женщина того удалого века". Подобной обобщённости соответствует заметная спрессованность - в небольшом пространстве текста - событий, иллюстрирующих женскую долю старой казачки.
Одновременно гоголевским рассказчиком фиксируется мгновенность, стремительность всех жизненных перипетий жены Тараса Бульбы: "Она миг только жила любовью"; "молодость без наслаждения мелькнула перед нею, и её прекрасные свежие щёки и перси покрылись преждевременными морщинами" (II; 49-50). Подобная быстротечность времени оказывается созвучной стремлению гоголевского рассказчика в "миге" конкретной жизни воплотить вечное, непреложное, в частном выразить всеобщие законы человеческого бытия, что также характерно природе лирического стихотворения. Более того, "лирическая" сопряженность быстротечности времени и всеобщих законов человеческого бытия соприродна самому материнскому чувству женщины-казачки. Для неё приезд сыновей в родной дом, праздник старых и молодых казаков за столом, время ночи, когда она беспрепятственно и без посторонних глаз может смотреть на сыновей и мысленно разговаривать с ними, -всё это для матери как бы спрессовывается в один миг ("и только на один миг видит их перед собою..."). В то же самое время фигура матери, приникшей к изголовью спящих сыновей воплощается у Гоголя вековечную судьбу казацкой матери, которая "возрастила, взлелеяла их", но обречена расстаться с ними, поскольку её детей-воинов ждёт другая "мать" - Запорожская Сечь.
С драматической участью матери-казачки в одном ряду стоит участь жены казака, такой же бесправной, несчастной женщины, какой была она в материнской доле. Это отчётливо выражено в следующих, итоговых, словах рассказчика: "...она была какое-то странное существо в этом сборище безжённых рыцарей". В связи с данным утверждением в анализируемом текстовом фрагменте возникает своеобразная оппозиционность мужчины и женщины, Тараса и старой матери Остапа и Андрия. Но это противостояние здесь открыто не представлено: Бульба выведен писателем за пределы сцены ночного прощания, являющейся материнским "полем" действия, в свою очередь усиливающим лиризм данной сцены. Отсюда в повести оказываются изолированными взаимоотношения матери с сыновьями и Бульбы с Остапом и Андрием, ибо женщина несовместима с суровым воинским миром Запорожской Сечи, с которым знакомит молодых казаков Тарас.
Иная картина наблюдается в "Страшной мести". Здесь мужское и женское рядоположены. Так, образно говоря, за одним праздничным свадебным столом, появившимся в начале повести, оказываются и запорожец Микитка, приехавший "прямо с разгульной попойки с Першляя поля, где поил он семь дней и семь ночей королевских шляхтичей красным вином" (I; 206), и молодая жена Данилы Бурульбаша Катерина. Её нарядом и красотой восхищены все собравшиеся на пир: "дивилися гости белому лицу пани Катерины, чёрным, как немецкий бархат, бровям, нарядной сукне и исподнице из голубого полутабенеку, сапогам с серебряными подковами". Очевидно, что гости очарованы Катериной. Подобного отношения к женщине в "Тарасе Бульбе" уже нет, и мать Остапа и Андрия выглядит "странным существом" в запорожском застолье, не входит в казацкий круг.
Изолированность мужского и женского начал обнаруживается в "Тарасе Бульбе" также и в том, что традиционная для лирического рода оппозиция "он/она" оказывается, как уже нами отмечалось, вынесенной за пределы сцены ночного прощания, своеобразно предваряя её: "...он развалился на ковре... он вскоре захрапел... Одна бедная мать не спала... Она приникла к изголовью дорогих сыновей своих". В результате Тарас как бы "выпадает" за пределы текстового фрагмента, лишь косвенно проявляясь в нём, возникая при характеристике жизни матери Остапа и Андрия, терпящей от мужа побои, видящей его в год два-три раза и т.д.
Своеобразное "противостояние" отца молодых казаков и их матери продолжается непосредственно в момент, когда вчерашние бурсаки покидают родной хутор. Об этом свидетельствует тот факт, что гоголевский рассказчик последовательно фиксирует как действия собирающегося в дорогу Тараса Бульбы, так и действия матери, пытающейся удержать своих сыновей, защитить их от предстоящих бед.
В связи с этим знаменательной является в тексте "ночного прощания" фраза старой казачки, которая была бы инородной в лирическом тексте, ибо для последнего "эмпирические подробности никогда не будут самоцелью"123 ("Авось-либо Бульба, проснувшись, отсрочит денька на два отъезд; может быть он задумал оттого так скоро ехать, что много выпил"). У Гоголя же эта фраза зеркально отражает последующие события повести: проснувшийся Бульба незамедлительно отдаёт приказ своим сыновьям собираться в путь, а бедная старушка, лишённая последней надежды, готовит всё, что необходимо для предстоящего похода.
Как видим, старая казачка всячески желает отсрочки назначенного Тарасом путешествия Остапа и Андрия в Запорожскую Сечь. В этом плане знаменательной выглядит окружающая сыновей и их мать в ночь перед расставанием обстановка. В частности, отдельные детали домашнего быта Тарасова хутора несут в себе особую смысловую нагрузку, "сверхинформацию", подобно тому, как описание окружающей действительности в лирическом стихотворении "дополняет" переживания героя1 . При этом чувства лирического героя, с одной стороны, как бы сами собой вытекают из природных соотношений, а с другой - с не меньшей легкостью накладываются на них, как на послушный душевным изменениям, гибкий и переменчивый фон" . Последнее также можно наблюдать в сцене ночного прощания матери с сыновьями. Так, желанию матери "защитить" Остапа и Андрия, укрыть их от жизненных бурь соответствует потонувший в бурьяне "частокол, окружавший двор" со спящими казаками.
Надежное укрытие, составляющее некое понятие защиты, ограды от бед, являющееся результатом дел рук человеческих и природы, в дальнейшем переосмысляется гоголевским рассказчиком, возникая вновь во время отъезда казаков, оказывается созвучным желанию матери не выпускать своих сыновей из спасительного для них пространства. Так, выход казаков за пределы родного хутора вызывает у матери стремление вернуть их: "Но когда выехали они за ворота, она выбежала за ворота, с непостижимою силою остановила лошадь и обняла одного из сыновей" (П; 52).
