Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Научная и культурная традиция исследования национального своеобразия .
1. Психолого-социологическая трактовка национального начала 13
2. Отечественная традиция исследования природы национального начала 22
3. Особенности и черты русского национального характера (на материале работ
русских исследователей) 31
4. Русское национальное самосознание в культурном аспекте 46
5. Современные концепции национального характера в отечественной науке...50
6. Национальное самосознание в русской литературе 53
Глава 2. Формы художественного выражения и эволюция русского национального самосознания в творчестве И.А. Бунина .
1. Проблема русского национального характера и самосознания в творчестве И.А. Бунина 60
2. Национальный идеал: восприятие жизни и смерти русским человеком 69
3. Национальный идеал и народная культура . 85
4. Национальный идеал в аспекте русской религиозности 96
Глава 3. Русское национальное самосознание в произведениях И.А. Бунина о юродстве и юродивых .
1. Специфика юродства как явления русской действительности 105
2. Художественное изображение юродства и его восприятие И.А. Буниным... 113
3. Реальное юродство в прозе И.А. Бунина: принципы работы с фактическим
материалом как выражение авторской позиции 134
4. Рассказ «Русь, града взыскующая» (1927-1930) 157
Заключение 161
Библиография 168
- Отечественная традиция исследования природы национального начала
- Проблема русского национального характера и самосознания в творчестве И.А. Бунина
- Национальный идеал и народная культура
- Специфика юродства как явления русской действительности
Введение к работе
Интерес к творчеству И.А. Бунина не утихает уже с середины прошлого века, и об этом свидетельствуют сотни литературоведческих, биографических, методических работ, посвященных писателю. Однако современное буниноведение характеризуется не только увеличением количества статей и монографий, но и актуализацией новых аспектов интерпретации произведений этого автора.
Тем не менее, известный буниновед Ю.В. Мальцев в своей монографии 1994 г. пишет: «Бунин до сих пор остается еще почти неисследованным писателем»1, ссылаясь не только на идеологически зависимые монографии советского периода, но и на само отсутствие возможности доступа ко многим произведениям Бунина. Полного собрания сочинений И.А. Бунина до сих пор не издано; наиболее полным до сих пор остается девятитомное, изданное в 1965-1967 гг. под редакцией А.Т. Твардовского, в которое некоторые тексты не вошли, а многие были подвергнуты цензурным преобразованиям.
За последние годы был издан ряд архивных публикаций и томов «неизданного и несобранного». Так, в 2000 г. в Институте мировой литературы выпустили едва ли не полный свод бунинской публицистики, потом там же - сборник «С двух берегов», объединив под одной обложкой письма Бунина и Горького; в 2001 г. в издательстве петербургского Российского христианского гуманитарного института появилась книга «И.А. Бунин: Pro et contra», а в 2003 г. в том же ИМЛИ начало выходить собрание писем И.А. Бунина. Пока существует только первый том, «Письма 1885-1904 годов», но планируются и следующие выпуски. И все равно, констатируют буниноведы, «недоделанного гораздо больше, необходимой базы для академического или хотя бы полного собрания сочинений Бунина пока не сложилось». Эта цитата взята из предисловия О. Коростелева и Р. Дэвиса к первому выпуску серии «И.А. Бунин. Новые материалы», которая запланирована как «непериодическое издание, выходящее по мере подготовки томов (ориентировочно - ежегодник)» 2.
1 Мальцев Ю.В. Иван Бунин. 1870-1953. Frankfurt/Main - Moscau, 1994.
2 См.: Михаил Эдслыптейн, Париж-Москва-Одесса. hnp:/Avw\v.russ.ru/culture/literature/20050310.html
Появление подобных публикаций предоставляет новый материал для исследования уже, казалось бы, изученных аспектов творчества писателя. Одним из таких аспектов является изображение русского национального характера и связанная с ним проблема русского национального самосознания в прозе И.А. Бунина.
Предшественниками Бунина в попытке подойти к загадке русской души были, по мнению Ю. Мальцева, Гоголь и Салтыков-Щедрин, которым, во-первых, был чужд «мелочный социологизм»3 в разработке этой темы, а во-вторых, близка мысль об иррациональности, непредугадываемости поведения русского человека и его характера в целом.
Литературным контекстом размышлений Бунина о русском народе стали многочисленные произведения на эту тему, появившиеся после революции 1905-1906 гг. Ю.Мальцев делит их на две группы по принципиальному отношению к объекту изображения:
Книги, содержащие критику народа, рисующие его «темноту, жестокость и звероподобность»4 (Г. Успенский; Муйжель, Н. Олигер, повесть И. Родионова «Наше преступление»; сборник стихов А. Белого «Пепел» и его роман «Серебряный голубь»).
Книги, идеализирующие и оправдывающие народ (Д. Айзман, А. Серафимович, И. Журавский, А. Полтавцев, В. Дмитриева, М. Френкель, С. Савченко, Л. Семенов и др.).
Кроме того, параллельно с И.А. Буниным много писал и размышлял о своеобразии русской души М. Горький, который, кстати, одним из немногих по достоинству оценил повесть «Деревня» уже при ее выходе в свет. Бунин же, в свою очередь, высоко оценил предреволюционную горьковскую статью «Две души», в которой писатель совершает попытку отразить неоднозначность фигуры русского человека.
В своей прозе о русском начале Бунин ведет скрытую полемику с теми авторами, которые, несмотря на все события современности, сохранили представле-
3 Мальцев Ю.В. Указ. соч. С. 161.
4 Мальцев Ю.В. Указ. соч. С. 155.
ниє о народе как о носителе мудрости, справедливости, народе-«богоносце» (Блок, Клюев, Городецкий, Клычков, Ремизов, Зайцев и др.).
Теоретически вопрос о природе национального начала разработан в трудах отечественных мыслителей рубежа XIX - XX вв., когда проблема самоопределения нации была более чем актуальна. Исследования И.О. Лосского, Н.А. Бердяева, Г.П. Фетодова, И.А. Ильина, статьи Вяч. Иванова, заметки В.В. Розанова отражают возникшую на рубеже веков необходимость, во-первых, определить русский национальный характер как некое диалектическое единство, обладающее сложившейся еще в древности и постоянно эволюционирующей под влиянием различных факторов парадигмой черт, и, во-вторых, выстроить на этой теоретической базе модель развития России в наступающей критической ситуации. Кроме этих работ, в качестве методологической основы для нашего исследования мы используем труды современных ученых Д.С. Лихачева и A.M. Панченко о русской культуре, созданные в 1980-1990-е гг. и рассматривающие концепт русского характера древней Руси с позиций современности, а также работы последних лет, в частности книги К. Касьяновой «О русском национальном характере» (М., 2003), СМ. Климовой «Феноменология святости и страстности в русской философии культуры» (СПб., 2004) и статью С. Лурье «В поисках русского национального характера» (2002).
При рассмотрении означенного комплекса работ, носящих теоретический характер и посвященных проблеме национальной самоидентификации, становится возможным выявление следующих методологических положений:
1. Русский национальный характер представляется исследователям как система, описать которую возможно только при помощи парадигмы черт, простая сумма которых, тем не менее, не отражает душевный и духовный мир русского человека во всей его полноте. Кроме того, черты русского национального характера могут соотноситься друг с другом по принципу полной противоположности, но это не отрицает их диалектического единства в рамках целостной структуры. При этом пресловутая «противоречивость» является не самостоятельной чертой национального характера, а одним из способов сочетания черт.
То или иное свойство, присущее русскому человеку, приобретает статус черты национального характера не в том случае, если оно не встречается больше ни у одной нации (что практически невозможно), а если оно оказывает решающее воздействие на исторический процесс, жизнедеятельность и образ мышления русского народа.
Несмотря на давнюю традицию употребления, терминологический аппарат исследователя природы национального начала до сих пор не зафиксирован. Термин «национальный характер» долгое время являлся популяризаторским заменителем для других терминов из различных областей науки, что, по-видимому, до сих пор смущает некоторых ученых при его введении в методологию гуманитарных исследований. Тем не менее, рассмотренные нами работы позволяют вполне четко определить и разграничить элементы терминологического аппарата, связанного с изучением национальной самобытности.
Для нашего исследования важным представляется вопрос о соотношении таких традиционно используемых понятий, как: национальное сознание, национальное самосознание, национальный характер, национальный архетип (бессознательное национальное начало), национальный идеал и др.
П.Н. Милюков подчеркивал ненаучность данных категорий, а Л.Н. Гумилев национальный характер объявил мифом. В 70-х годах XX века в дискуссиях по проблемам специфики национального самосознания уточнялись понятия «психический склад нации», «национальный характер», «национальный темперамент» и др.5, однако единого мнения по этому вопросу не сложилось. В частности, Н. Воробьева утверждала, что национальный характер - настолько сложное понятие, что давать ему четкое определение вообще не следует, достаточно ограничиться лишь выработкой подходов к его изучению6. Схожего мнения придерживались Е. Купреянова и Г. Макогоненко, авторы книги «Национальное своеобразие русской литературы», считавшие выработку определения сужением границ понимания
5 См., например, Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. М., 1973; Кон И.С. К проблеме национального характера. М,
1974; Картавцев Л.И. Этнос и его психология. Л., 1976.
6 См.: Воробьева Н. Национальный характер и народная история// Национальное и интернациональное в культуре,
фольклоре и языке. Кишинев, 1971. С. 108.
проблемы . Фактически, общепринятая приемлемая дефиниция понятия национального характера до сих пор отсутствует.
Формулировка этого понятия связана с представлением о существовании так называемой коллективной личности, которая представляет собой сложное единство входящих в нее индивидуальных личностей. В начале XX в. понятием коллективной личности оперировала философия. «Общие свойства представляют собой нечто вторичное, производное из индивидуальной сущности каждого отдельного лица, но все же они заслуживают исследования, потому что дают представление о том, с какими чертами характера чаще всего можно встретиться в среде данного
народа» ,~*отмечает Н.О. Лосский. Этот философ в своих воззрениях опирается на метафизику иерархического персонализма, согласно которой каждое общественное целое, нация, государство и т.п., есть личность высшего порядка: «в основе его есть душа, организующая общественное целое так, что люди, входящие в него, служат целому, как органы его»9. Философ и историк Л.П. Карсавин называет такое существо симфонической личностью. Характер такой души общественного целого может иногда или в некоторых отношениях глубоко отличаться от характера людей, входящих в него. Но, конечно, некоторые свойства лиц, входящих в общественное целое, принадлежат также и самому этому целому. Поэтому, в частности, Н.О. Лосский считает правомерным говорить не только о характере русских, но и о характере России как государства.
Метафизика иерархического персонализма проводит четкие параллели между отдельной личностью (индивидуумом) и любым целостным объединением личностей, носящим системный характер, то есть таким объединением, совокупность свойств которого не определяется простой математической суммой свойств его составляющих. Это дает право говорить о личности и в личностных категориях об этнических образованиях, нациях, даже государствах и проецировать на них соответствующую терминологию. Именно тогда обсуждались понятия «психический склад нации», «национальный характер», «национальный темперамент». От-
7 См.: Купреянова Е., Макогоненко Г. Национальное своеобразие русской литературы. Л., 1976. С. 150.
8 Лосский Н.О. Указ. соч. Кн.1. С.З
9 Там же.
s сюда проистекает традиция использовать применительно к русской ментальности такие не всегда адекватные понятия, как «русский дух» и «русская душа».
В 70-е гг. XX в. наряду с психологией личности активно развивается массовая психология, рассматривающая психологию коллективной личности в соответствующих научных категориях. В результате формируется еще один немаловажный аспект изучения национальных образований - бессознательный компонент национальной психики.
О важности структуры национального характера писали такие ученые, как И. Кон, Ю. Бромлей, А. Дашдамиров и Ю. Борев. «Раскрыть психологию, характер народа - значит раскрыть его наиболее значимые социально-психологические черты. Но ни одна из этих черт, взятая в отдельности, не является и не может быть уникальной... Уникальна структура психических особенностей нации»10.
Русский национальный характер можно определить как устойчивую составляющую часть русской национальной психологии, которая представляет собой совокупность доминирующих черт и свойств в их когнитивном, эмоциональном и поведенческом воплощении. Эти черты и свойства степенью выраженности, различным сочетанием, формами проявления определяют своеобразие русского национального характера. То есть, при всех спорах о сущности национального характера очевидно, что, во-первых, он существует, во-вторых, в определенном соотношении наследуется от предков и «приобретается в процессе воспитания»11, в-третьих: национальный характер явственнее проявляется в групповых действиях, особенно в процессе межэтнического взаимодействия. Спецификой этого понятия является некая подразумеваемая степень объективности, поскольку общая картина национального характера должна представлять собой систему функционирующих черт, максимально приближенную к самовосприятию народа.
Таким образом, «национальный характер - достаточно устойчивая, но подверженная изменениям целостная структура, сформированная в течение многовековой совместной жизни определенного этнического сообщества и выражающаяся как в цивилизационных предпочтениях, так и в культуре, в повседневном пове-
10 Социальная психология. Краткий очерк/ Под ред. Г. Предвечного и Ю. Шерковина. М, 1975. С. 148.
11 Сикевич З.В. Национальное самосознание русских (Социологический очерк). М. 1996. С. 97.
дении человека. Детерминантами национального характера выступают религия, язык, история, политическое устройство, условия жизни, психофизиологическая природа нации»12.
Русское национальное самосознание - это процесс создания такой этнической константы, как «образ себя»; это когнитивный акт, направленный на себя самое, подразумевающий как результат возникновение целостной картины; это попытка постичь и всесторонне проанализировать отдельные особенности русского национального характера. В когнитивной антропологии национальное самосознание соответствует понятию национальной картины мира13.
Результатом деятельности национального самосознания можно считать формирование национального идеала в области национального сознания. Понятие национального идеала рассмотрено Д.С. Лихачевым как многогранное, охватывающее сферы духовности и душевности, эмоциональности и рациональности и т.д. Сущность национального идеала состоит в отталкивании от действительности, в критическом отношении к ней, основанном на осознании ее недостатков. Национальный идеал следует рассматривать как продукт взаимодействия национального самосознания и характера.
Художественный образ национального идеала в прозе И.А. Бунина до сих пор мало обращал на себя внимание исследователей. При описании русского национального характера в бунинском его понимании акцент делался, как правило, на отрицательных его свойствах. Однако в бунинском творчестве важную роль играет формирование авторской концепции национального идеала, предстающего в многообразии положительных черт, свидетельствующих о неоднозначности и богатстве русского национального характера.
Для нашего исследования весьма ценно положение, высказанное И.Ш. Юнусовым в докторской диссертации «Проблема национального характера в русской литературе второй половины XIX в.», о том, что художественное изображение национального характера само по себе является актом национального само-
Юнусов И.Ш. Проблема национального характера в русской литературе второй половины XIX в./ Докт. дисс. СПб., 2002. С. 9. 13 См. также: Гачев Г.Д. Национальные образы мира: Курс лекций. М., 1998.
сознания со стороны писателя. Рассматривая этот тезис в свете изложенных выше теоретических положений, мы исследуем прозу И.А. Бунина в двух ракурсах:
Попытка создания образа русского национального характера с принципиальной установкой на объективность, остраненность, реалистичность.
Изображение национального идеала, основанное на личном, субъективном отношении к России.
В качестве материала для этого исследования мы используем бунинскую прозу 1910-1920-х гг. - повести «Деревня» (1910), «Суходол» (1911), рассказы из сборников «Иоанн Рыдалец. Рассказы и стихи 1911-1913», «Чаша жизни. Рассказы 1913-1914», «Божье древо» (Париж, 1931), а также дневниковые записи, сделанные писателем в указанный период, публицистику и литературные заметки И.А. Бунина.
Что касается перечисленных художественных текстов, многие из них уже исследовались ранее, особенно повести «Суходол» и «Деревня». Однако интересующий нас аспект исследования концептуально изложен, пожалуй, только в монографии Ю.В. Мальцева «Иван Бунин. 1870-1953» (1994), где глава 6 носит название «Загадки русской души», и в работах Л.А. Колобаевой.
Характер эволюции русского национального самосознания в прозе Бунина 1910-1920-х гг. мы представляем по аналогии отчасти с Ю. Мальцевым, а также с И. Юнусовым, который формулирует его применительно к творчеству Л.Н. Толстого. Речь идет о постепенном, органичном приращивании новых аспектов к тому взгляду на национальный характер, который сложился у Бунина еще до того, как он начал об этом писать. Таким образом, эволюция русского национального самосознания в художественном сознании Бунина проходит этапы относительной самодостаточности, сопоставления с инонациональным началом, выхода на общечеловеческую проблематику.
Принципиально новым аспектом изучения русского национального самосознания является проведенное нами исследование художественного воплощения юродства и его представителей в прозе Бунина 1910-1920-х гг. О том, что герои-юродивые неоднократно появляются на страницах бунинской прозы и играют оп-
11 ределенную роль в художественной системе его произведений, упоминают многие исследователи (И.А. Ильин, А. Бабореко, В.Я. Линков, Л. Крутикова, Г.Ю. Карпенко, Ю.В. Мальцев, И.К. Карпов и др., а также Н. Крюкова и В. Плешков в своих диссертационных исследованиях).
В настоящее время исследования юродства (как реального, так и воплощенного в художественной литературе) стали невероятно популярными. Особо пристальное внимание исследователей этого аспекта приковано к творчеству Ф.М. Достоевского. Но о юродивых и юродстве у И.А. Бунина практически не существует самостоятельных работ. Исключением является научная деятельность И.В. Мотеюнайте, которая в ряде своих статей и готовящейся к выходу докторской диссертации рассматривает юродство и его различные проявления в русской литературе, в том числе и в рассказе И.А. Бунина «Иоанн Рыдалец»14.
Между тем, юродство представляет особый интерес при исследовании русского национального самосознания, поскольку это явление специфически русское (византийское юродство относится к глубокой древности, а в России просуществовало с переменным успехом вплоть до XX в.), отразившее многие черты национального характера, такие как противоречивость, нелогичность, игровое начало, выход за пределы обыденности и т.д. Юродство привлекало Бунина на протяжении многих лет и прочно «поселилось» в его творчестве. В.Н. Муромцева-Бунина вспоминает, какой живой интерес всегда вызывали у Бунина «божьи люди» на ярмарках и праздниках15; это очевидно из его дневниковых записей, где периодически упоминаются юродивые, дурачки, блаженные - их образы вошли в бунин-ские тексты разных лет.
С точки зрения темы нашего исследования существенна такая сторона юродства, как обличительная деятельность подвижника, которая заставляет людей бояться, задумываться о себе, о смысле жизни и т.п., то есть представляет собой побуждение к акту национального самосознания.
Мотеюнайте И.В. «Иоанн Рыдалец» И.А. Бунина на фоне литературной традиции героя-юродивого// Третьи Майминские чтения. Псков, 2000. 15 См.: Мальцев Ю. Указ. соч. С. 171.
Целью нашей работы является изучение художественной концепции русского национального самосознания в прозе И.А. Бунина 1910-1920-х гг. Данная цель обусловила постановку следующих задач:
Проанализировать существующие работы, посвященные русскому национальному характеру, и, исходя из этого, определить возможные направления исследования.
Рассмотреть систему художественного выражения национального самосознания (создание образа национального идеала) и ее эволюцию в прозе Бунина с учетом мировосприятия писателя и особенностей его художественного мира.
Исследовать произведения Бунина о юродстве и юродивых как одну из сфер выражения национального самосознания в творчестве писателя.
Эти задачи решаются на материале рассказов, повестей, публицистики и дневниковых записей И.А. Бунина, созданных в указанный период.
Апробация работы. Основные результаты работы отражены в публикациях, докладах на конференциях.
Структура диссертации. Работа состоит из ведения, трех глав, заключения и библиографии.
Отечественная традиция исследования природы национального начала
Для нашего исследования наибольшую важность представляет русская традиция исследования национальных особенностей, в силу ее наибольшего соответствия понятию русского национального самосознания.
Можно выделить три основных направления русского самосознания, получившего развитие в науке: 1. Психология. Это направление исследований представлено социально-психологическими разработками И. Бодуэна-де-Куртене, М. Ковалевского, Н. Данилевского, М. Михайловского, Д.Н. Овсянико-Куликовского, П.Лаврова, Н. Ка-реева, В. Бехтерева и других. Данная область научной мысли, во многом умозрительная, развивалась в конце XIX - начала XX вв. либо под влиянием западноевропейских этнопсихологических концепций («психология народов» В. Вундта, концепция «коллективных представлений» Э. Дюркгейма, «архаическое мышление» Л. Леви-Брюля), либо в полемике с ними. Так, уже во второй половине XX в. в России возникает школа культурно-исторической антропологии, основанная Л.С. Выготским, А.Р. Лурией и А.Н. Леонтьевым и оказавшая существенное влияние на развитие культурной психологии на Западе.
2. Филология. Иной ракурс исследования национально-этнического сознания и национального характера был выбран в филологической науке. А. Потебню, А. Афанасьева, Ф. Буслаева, И. Мюллера, Н. Косымова, Н. Колтогорова, В. Шё-вырева, С. Широкогорова интересовало, прежде всего, символическое пространство национально-этнического сознания.
3. Философия. В России научно-философские работы о феномене национального характера стали появляться преимущественно с 40-х годов XIX в. Их основной целью был прогноз развития российского общества в условиях цивили-зационно-культурного выбора. В рамках философского подхода феномен национально-этнического сознания (прежде всего русского) интересовал П. Чаадаева, К. Аксакова, А. Хомякова, В. Розанова, П. Милюкова, С. Булгакова, С. Франка, Г. Шпета, Н. Бердяева, Л. Карсавина и др.
Мировоззренческой предпосылкой для философского размышления над проблемой национального своеобразия стало развитие традиционного для России комплекса мессианских идей, или так называемой «русской идеи». Фактически она является главной категорией отечественной историософии и может трактоваться в узком или широком смысле. В широком смысле под русской идеей подразумевается весь комплекс особенностей русского духа и русской культуры. В более узком смысле русская идея представляет собой телеологию России, учение о конечной цели ее национально-исторического бытия, или русский мессианизм.
Поскольку русская идея (в узком понимании этого термина) оказала существенное влияние на формирование русского национального самосознания, рассмотрим подробнее основные этапы и особенности ее развития.
На первом, интуитивном этапе (XI в. - 2-я половина XIX в.), определяющее значение имели провиденциально-мессианские мотивы. Его главными представителями были такие церковные мыслители, как Илларион, Нестор, монах Филофей, а в XIX в. - славянофилы И. Киреевский, А. Хомяков, К. Аксаков, Н. Данилевский, К. Леонтьев - вплоть до Ф. Достоевского. Их историософские учения объединяла вера в богоизбранность русского народа, призванного осуществить высшую христианскую миссию в мировой истории, возложенную на него Творцом. Это убеждение нашло своё выражение в представлениях о русских как о народе Святой Софии и о Киеве как Третьем Иерусалиме (Илларион, Нестор), в идее «Святой Руси», получившей повсеместное распространение в связи с духовным подвижничеством Сергия Радонежского и Нила Сорского (XIV-XV вв.), теории «Москва - Третий Рим» Филофея, принципах православно-культурного русизма и византизма славянофилов. Указанные представления, несмотря на имеющиеся между ними различия, подразумевают, в сущности, одно и то же: Россия имеет во всемирной истории особую миссию, связанную с утверждением истинно христианского, т.е. православного начала. Согласно этому своему предназначению она должна духовно преобразить мир светом своей святости, стать итогом земного пути христианства.
Становление идеи богоизбранности Руси связано с возвышением Москвы в XIV в. и формированием нового типа русской православной духовности. Важнейшим историческим событием, способствовавшим второму (после татарского разгрома) духовному рождению русского народа, стала Куликовская битва (1380 г.). С этого времени идеал святой Руси прочно укоренился в русском национальном самосознании. В начале XVI в. монах Филофей выступил со своим учением «Москва - Третий Рим», которому в русской мессианской мысли отводится, несомненно, ключевое место. Свою главную мысль Филофей сформулировал следующим образом : «Вся христианская государства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть росейское царство: два у бо Ри-ма падоша, а Третий стоит, а четвертому не быти» . В этой формуле, пожалуй, и выражен с предельной ясностью весь смысл русской идеи, её указание на особую историческую миссию Руси. Преемственность Русского православного царства первым двум (Риму и Константинополю) предстает одновременно и как исполнение божественного промысла и пророчеств и как бесспорное свидетельство богоизбранности русского народа, призванного стать духовным и политическим вождём христианского мира. «Руководящей идеей у Филофея, - пишет отечественный исследователь проблемы И. Кириллов, - является идея провиденциализма: все, что совершается в истории, все совершается по мудрому начертанию Промысла. Затем эта точка зрения у Филофея переходит в теократическую систему управления земными царствами; в основе же его политической идеологии лежит понятие богоизбранности царства, которое направляет жизнь человечества к конечной цели бытия людей на земле; богоизбранный народ хранит истинную богооткровен-ную религию»33.
Завершается интуитивный период отечественной историософии творчеством славянофилов И. Киреевского, А. Хомякова, К. Аксакова, Н. Данилевского, К. Леонтьева, а также близкого к ним по взглядам Ф. Достоевского. Как и их предшественники, славянофилы видели именно в православии сущность русского духа, разделяли мысль о его провиденциальном, всемирно-историческом значении. Как мыслители глубоко религиозные, они полагали, что в создании целостной и самобытной православной культуры заключается истинный путь и судьба России, смысл ее национальной идеи. Именно славянофилы «впервые в истории русской общественной мысли относительно разносторонне рассмотрели своеобразие отечественной культуры, национальное мышление, национальный характер в сравнении с соответствующими чертами западноевропейских народов»34. Исследователь Б.Ф. Егоров отмечает: «...главнейшая сфера славянофильского мировоззрения - национальная проблема»35.
Основатель славянофильства И. Киреевский в своей статье «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению в России» (1852) указывает, что европейская культура, уклонившись в односторонний абстрактный рационализм, тем самым утратила внутреннюю цельность своего духа. Русской же образованности были изначально присущи целостность и органичность, «преимущественное стремление к цельности бытия внутреннего и внешнего, общественного и частного, умозрительного и житейского, искусственного и нравственного»36. В этом, по Киреевскому, и состоит преимущество русского духа которым он обязан исключительно православию, его превосходство над европейским, ибо только оно сохранило себя от указанного дробления, избежало рационализма и индивидуализма. Ближайший единомышленник Киреевского - А. Хомяков - значительно дополнил и развил концепцию русской идеи. В «Записках о всемирной истории» и ряде отдельных статей он изложил своё историософское учение, основным выводом которого было признание высшей провиденциальной роли России в мировой истории. Так как всемирная история имеет целью движение к высшей духовности и свободе, то именно православию принадлежит великое будущее. Православный Восток, славянство и Россия как его основа призваны духовно обновить и возродить христианскую культуру. По словам Хомякова, «история призывает Россию стать во главе всемирного просвещения; она дает ей это право за всесторонность и полноту ее начал»37.
Проблема русского национального характера и самосознания в творчестве И.А. Бунина
Русский национальный характер воспринимался многими исследователями в качестве одной из важных тем бунинского творчества. В тесной связи с темой деревни русский национальный характер рассматривается в ряде монографий (Волков А.А. «Проза И.А. Бунина» (1969); Михайлов О.Н. «Строгий талант» (1976), Смирнова Л.А. «И.А. Бунин» (1991); Афанасьев В. «Иван Бунин. Очерк творчества» (1996), Бабореко А.А. «Иван Бунин (серия ЖЗЛ)» (2004) и др.). Наибольшее внимание исследователей русского национального характера в прозе И.А. Бунина традиционно уделялось повестям «Деревня» и «Суходол», отклики на которые появились сразу же после публикации (в особенности на повесть «Деревня»), В настоящее время эти произведения в достаточной степени изучены с точки зрения интересующей нас проблемы. Можно выделить несколько этапов исследовательского интереса к указанным повестям. Анализ бунинского изображения русского человека в «Деревне» появляется уже в первых критических откликах на эту повесть107. Тема крестьянской жизни в первых крупных прозаических произведени-ях Бунина рассматривается в обобщающих работах начала 1910-х гг. Уже в 1922 г. В.Л. Львов-Рогачевский включает главу о Бунине в свое учебное пособие «Новейшая русская литература», где называет его «писателем-усадебником» и делает акцент на «деревенских» повестях. Внимание к ним проявляет в 1920-е гг. и эмигрантская пресса . Своеобразный пик исследовательского интереса к теме русского национального характера в двух повестях Бунина пришелся на 1960-1980-е гг., когда и сложились основные научные концепции в отношении «Суходола» и «Деревни», сохраняющие актуальность до сих пор. В этот период был создан основательный корпус работ, в том числе ряд диссертаций по указанной проблеме (Крутикова Л.В. Из творческой истории «Деревни» И.А. Бунина (1959), «Деревня» И. Бунина (1960), «Суходол», повесть-поэма И. Бунина (1966); Бажинов И.Д. Дооктябрьская проза И.А. Бунина (канд. дис.,1963); Волынская Н.И. Русская деревня в прозе И.А. Бунина 10-х годов XX века (1963), Некоторые особенности реализма в повести И. Бунина «Деревня» (1969), Реализм повести Бунина «Деревня»(1970); Газер И.С. Дооктябрьская проза И.А. Бунина (канд. дис.,1964), О сюжете и композиции повести И.А. Бунина «Деревня» (1967); Афанасьев В.Н. От «Деревни» к «Господину из Сан-Франциско» (1964), И.А. Бунин: Очерк творчества (1966), Художественная проза И.А. Бунина (докт. дис, 1966), И.А. Бунин (1970); Забелин П.В. Идейно-художественная проблематика и стиль повести И.А. Бунина «Деревня» (1965), Художественный стиль в прозе И.А. Бунина о деревне (канд. дис, 1966); Михайлов О.Н. И.А. Бунин: Очерк творчества (канд. дис, 1966), «Деревня» Бунина и М. Горький (1966); Кучеровский Н.М. «Деревня» И.А. Бунина в критике 1910-х годов и эстетическая концепция жизни в его прозе (1969), История Дурновки и ее «мертвые души» (1970), Споры о русском национальном характере и «Деревня» Бунина (1973), Эстетическая концепция жизни в прозе И.А. Бунина (докт. дис, 1973); Спивак Р.С. Русская деревня в изображении И.А. Бунина и Л.Н. Толстого (1969), Об особенностях художественной структуры повести И.А. Бунина «Суходол» (1977); Суприн М.Л. Об историзме И.А. Бунина: жанрово-композиционное своеобразие «Деревни» (1969), и др.).
В работах 1990-2000 гг., посвященных «Деревне» и «Суходолу», рассматриваются частные, не изученные ранее аспекты, в том числе и образ национального характера110. Кроме того, в этот период создаются учебные пособия для школ и вузов, в которых, в том числе и на материале повестей, раскрывается образ русского человека в творчестве И.А. Бунина111. Таким образом, проблема русского национального характера в бунинских повестях «Деревня» и «Суходол» на данный момент является в достаточной степени изученной, как на уровне отдельных образов и мотивов, так и на концептуальном уровне. Поэтому мы затронем лишь отдельные аспекты анализа этих произведений, которые до сих пор не рассматривались, например, изображение юродства как специфически русского религиозно-культурного явления.
Л.К. Долгополов в книге «На рубеже веков» (1985) выстраивает концепцию, в которой русский характер в бунинском понимании соотносится с инонациональными особенностями, с чертами других цивилизаций. Исследователь приходит к выводу о том, что Россия в художественном восприятии И.А. Бунина - «полуазиатская» страна, существенное влияние на которую оказала восточная цивилизация, и подробно рассматривает воплощение этой идеи в бунинских текстах. По мнению Долгополова, «от рассказа «Костер», написанного в 1902 г., до «Чистого понедельника» (1944) сопровождает Бунина мысль о том, что его родина, Россия, представляет собой странное, но явное сочетание двух пластов, двух культурных укладов - «западного» и «восточного», европейского и азиатско-го» . Мысль о том, что в русском национальном характере присутствует глубинный «восточный» компонент, оказывающий отрицательное влияние, высказал и М. Горький в брошюре «О русском крестьянстве» (1922). По мысли Горького, Русь противопоставлена Западу с его «грандиозным воплощением организованной воли людей»; русский человек не осознает ценность своей и чужой жизни, не уважает труд и лишен «чувства своей личной значительности как наследника чудес труда и творчества предков». Причиной тому служат не только безграничные русские просторы, пустота которых «опустошает» душу, но и, как пишет Горький, «азиатские нравы московитян».
В бунинском художественном сознании основой разрушительных инстинктов русского национального характера становятся Восток, Азия и даже Африка. Черты этих стран в тесной связи с типично русскими проявляются во многих эпизодических образах, причем очевидна искусственность, авторская преднамеренность этого сочетания. Например, в «Деревне» Дунька Коза похожа на египтянку, а у Митрофана «дагомейские ноздри». Гервасий в «Суходоле» характеризуется как «парс», «древний ариец». Нарочитость введения в обрисовку персонажей этих повестей азиатских черт позволяет предположить, что целью Бунина в данном случае могло быть художественное воплощение своей концепции. Подход Л.К. Долгополова, заключающийся в привлечении инонациональных категорий для анализа образа русского характера в прозе И.А. Бунина, становится одним из аспектов работы И.К. Карпова, который в книге «Проза И. Бунина» (1999) систематизирует примеры изображения писателем различных национальных характеров, в том числе и русского, приоритетного для автора.
Наиболее активно и систематично тема русского национального характера в творчестве И.А. Бунина разрабатывалась исследователями в 90-е гг. XX в. Очевидно, что на рубеже XX - XXI вв. актуализируется проблема национальной самоидентификации, попытка разрешить которую совершается в том числе и на материале бунинского творчества. Характерно появление в 1995 г. ряда статей на эту тему, приуроченных к 125-летию И.А. Бунина113. Годом ранее выходит монография Ю.В. Мальцева о Бунине, где концепции русского национального характера посвящена отдельная глава («Загадки русской души»).
Мировоззрение Бунина Мальцев определил как антиномичное и антидогматическое, - но оно не было разорванным и крепилось религиозно-культурной органикой, глубоким, обостренным чувством «своего» - родового и национального (вовсе не враждебного снедающему Бунина всю жизнь страстному желанию познать «чужое», проникнуться им, его художественному любопытству). Вместе с тем Мальцев напоминает, что Бунин «никогда не позволяет себе впасть в обличительный тон, его повествование исполнено чувства меры и дает ощущение предельной правды и объективности.
Национальный идеал и народная культура
С культурными традициями, которые веками формировались в народной среде, И.А. Бунин связывает идеальный образ русского человека. Этим обусловлена тесная связь ряда бунинских героев с древним прошлым, в котором укоренены наследуемые ими традиции.
Сказочная традиция, действием которой некоторые исследователи (например, Е.Н. Трубецкой) мотивируют формирование национального характера, использована И.А. Буниным в авторской сказке «О дураке Емеле, какой вышел всех умнее» (1921). Ставший классическим для исследователей национального характера на материале сказок, этот сюжет практически не изменен Буниным, за исключением нескольких добавленных автором выводов, в частности: «Емеля был дурак, а прожил на свете так, как дай бог всякому»141. Мечта о безбедной жизни, в которой все дается само, является неотъемлемой частью национального идеала, сформированного в обстоятельствах лишений, переживаемых русским человеком. Диалектической противоположностью этой черты являются лень, пассивность, ожидание чуда. «Какая это старая русская болезнь, это томление, эта скука, эта разбалованность - вечная надежда, что придет какая-то лягушка с волшебным кольцом и все за тебя сделает: стоит только выйти на крылечко и перекинуть с руки на руку колечко»,142 - пишет И.А. Бунин в «Великом дурмане» (1919). Самоотождествление русского человека с героями сказок Бунин изображает в рассказе «Сказки» (1930), герой которого Яков Демидыч, сторож сада, во-первых, воспринимает сказочные сюжеты как свои собственные, «присваивает» их, а во-вторых, намекает на их соответствие отдельным реальным обстоятельствам. В частности, себя Яков соотносит с героями сказки о коньке-горбунке, которые, вместо того чтобы сторожить поле, спали: «Вы, небось, думаете, он сад караулит, а я лежу себе да тем сном занимаюсь» .
Примечательно, что для писателя эта особенность русского человека не является новой, сформировавшейся в «смутное» время рубежа веков или даже в XIX веке. Она относится к древним, «сказочным» временам, когда формировались первоосновы русского характера. Национальное самосознание, пропущенное через призму русских сказок, отмечено Буниным в публицистике: «Русь, Русь, блаженная, еще не прожившая своих сказочных времен Русь...» (Записная книжка, 1926).
Интерес к сказаниям и любовь к сказительству прослеживаются у целого ряда бунинских героев. Многие из них охотно выступают рассказчиками, в частности, Сверчок, Яков Демидыч («Сказки» и «Божье древо»). Носителем былинной традиции является Захар Воробьев, герой одноименного рассказа (1912). Его несоответствие настоящему, неукорененность в нем, связь с прошлым неоднократно подчеркиваются Буниным: «Всю жизнь... не покидало его... смутное чувство одиночества: в старину, сказывают, было много таких, как он, да переводится эта порода» (2; 385); «Он вообще был склонен к старине» (2; 386) и т.д., что на уровне сюжета символизируется бессмысленной смертью героя. Желание вести неторопливый, подробный рассказ - сначала о суде, а потом о старухе, которую он однажды спас, при этом страшно напугав, - перед внимательными слушателями приводит Захара к роковому для него спору. Компания спорщиков не хочет его слушать, для них его слова - «чепуха», а проиграв спор, несмотря на все свои ухищрения, они и вовсе уходят: «Ему казалось, что он мог бы говорить без конца и все занятнее, все лучше, но, послушав его, убедившись, что дело пропало, свелось только на то, что Захар опил, объел их да еще без умолку рассказывает чепуху, кучер и урядник тронули лошадей и уехали, оборвав его на полуслове» (2; 393). Именно нереализованность, отсутствие возможности высказаться толкают Захара на дальнейшее пьянство, которое в итоге оказывается для него смертельным. Уже умирая, он не останавливает своего повествования, словно оно становится смыслом и главным делом его жизни: «плохо соображая, что он говорит, поминутно проваливаясь в какую-то черную пропасть, спешил, спешил досказать, как он нес старуху» (2; 397). Таким образом, мотив одиночества этого былинного богатыря среди обычных людей, намеченный в начале рассказа, логически развивается до смерти героя, интерес окружающих к которому подобен интересу толпы на ярмарке. Не случайно Бунин, сравнивая своего героя с другими людьми, дает Захару такую характеристику: «настолько выше, крупнее обыкновенных людей, что его можно было показывать» (2; 385). Смерть Захара выявляет его неуместность в современном мире, среди современных людей и может быть также истолкована в качестве художественного воплощения тезиса о недостижимости идеала.
Культурный аспект национального идеала реализован Буниным также в рассказе «Лирник Родион» (1913). Слепой певец, странствующий без поводыря, продолжает древнюю традицию Бояна, своим пением развлекая пассажиров пароходика «Олег». Бунин неоднократно указывает на особый дар Родиона, на красоту его пения, приносящего людям радость: «он принадлежал к тем редким людям, все существо коих - вкус, чуткость, мера», что оттеняется его природной скромностью: «Он говорил, что даже не считает себя певцом, лирником» (2; 446). Талант певца удивительным образом отразился даже в особенностях его внешности. Лицо слепого в обычном состоянии ничего не выражает, но с началом пения преображается: «Одними движениями бровей и улыбками, озарявшими его лицо на множество ладов, он выражал тончайшие и разнообразнейшие чувства и мысли» (2; 447).
Искусство Родиона не является простым воспроизведением известных ему песен; Бунин называет его «истинным художником» (2; 449), поскольку в исполнении слепого любая песня и далее музыка, которую он играет на своей лире, предназначены для конкретной аудитории, как нельзя лучше ей соответствуют. Удивительный дар слепого, не видя, чувствовать людей, их думы, настроение имеет интуитивную природу: «Родион сердцем знал, когда надо сказать, когда помолчать» (2; 449). Настроение слушающих мгновенно улавливается им и провоцирует дальнейшее исполнение: «Он как бы тоже перебирал в своей памяти картины соборов, ...темных и тесных полуподвальных приделов. И, дойдя до картин судных, усилил тон: лира его зажужжала и запела смелее, тверже. Послышались вздохи, слабые восклицания нежности и грусти. И он еще усилил - и сквозь восточную степную меланхолию мотива ясно проступило подобие органного хорала. Он почувствовал, понял, что именно должен спеть он для своих слушательниц, и стал им, матерям и невестам, сказывать нечто самое близкое женскому сердцу, - о сироте и о мачехе, - мешая органные угрозы и назидания с песней, с мягкими славянскими укорами» (2; 447-448). Эта перемежающаяся контрастность пения также обусловлена аудиторией, которая представлена преимущественно женщинами и охарактеризована в тексте как обладающая «беспощадным и жалостливым» сердцем.
Специфика юродства как явления русской действительности
Юродство как явление и отношение к нему на Руси изображается многими писателями XIX - XX в.в. Ряд ключевых и эпизодических образов юродивых возникает в следующих произведениях: «Борис Годунов» А.С.Пушкина, «Юродивый» О.М. Сомова, «Козьма Захарыч Минин, Сухорук» и «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» А.Н.Островского, «Шерамур» Н.С.Лескова, «Детство» Л.Н.Толстого, многие произведения Ф.М.Достоевского и др. В этот ряд входит и И.А.Бунин, которого А.М.Панченко называет одним из писателей, описывающих юродивых нового типа (появившихся в Петербурге уже после запрета на юродство), наравне с Львом Толстым и Иваном Тургеневым . В последнее время интерес к исследованию феномена юродства и его изображения в художественной литературе существенно возрос. Появились статьи, в которых рассматривается в этом аспекте творчество Ф.М. Достоевского, А. Белого, М. Волошина, А. Ремизова, Д. Хармса. Наибольшей популярностью пользуются в этом отношении Ф.М. Достоевский174, а также А. Платонов175. В ряде случаев можно говорить о «проникновении юродства из персонажной сферы в авторскую. Наиболее показательной здесь становится эпоха рубежа XIX - XX вв., когда многие авторы (А. Белый, В. Розанов, А. Ремизов, В. Хлебников, М. Волошин) в бытовом поведении и, главное, в создании текста демонстрировали черты, наводящие на мысль о юродстве»176. Исследования, ведущиеся в этом направлении, показывают, что юродствование как поведение воспринималось культурой не менее активно, чем юродство как церковный подвиг.
Литература о религиозном подвиге юродства немногочисленна. Основополагающими работами являются статьи П. Сладкопевцева «О святых юродивых Христа ради»177 и Е. Тихомирова «Юродивые Христа ради и их благотворная для общества деятельность»178. Они появились в числе первых и наиболее часто цитировались впоследствии в других работах. В начале XX в. И. Ковалевский, опираясь на теоретические положения двух вышеуказанных статей, систематизировал всю имеющуюся к тому времени информацию о канонизированных юродивых (древневизантийских и русских) и составил очерки об их жизни на основе житий и других источников, опубликовав книгу «Юродство о Христе и Христа ради юродивые»179. В 1903 г. вышла анонимная компиляция из трех перечисленных работ под названием «Христа ради юродивые» .
Истинно церковный и глубоко продуманный взгляд на юродство высказывает А. Бухарев («О современных духовных потребностях мысли и жизни, особенно русской» (1890)). М. Пятницкий («Юродство Христа ради. (Церковно-исторический очерк и нравственно-психологический анализ подвига)» (1898)) считает, что юродивые последовательно проявляют все христианские добродетели: им свойственна «горячая любовь к Богу и ближним до самоотвержения, стояние за правду до смерти, незлобие и терпение при невинных страданиях, нестяжательность, воздержание, усердие к молитве, презрение ко благам мира сего, исполнение уставов церкви».
Наиболее серьезным и глубоким из ранних исследований стала книга А. Кузнецова «Юродство и столпничество. Религиозно-психологическое исследование»181. Именно в ней впервые подвиг юродства теоретически осмыслялся не только с богословской, но и с психологической точки зрения. Значительный интерес юродство вызывало в среде русской эмиграции. Первым вопрос о юродстве подняла Е. Беленсон, автор статьи - теоретического размышления о смысле подвига . Е. Скобцова в своей статье дала краткий исторический очерк юродства, выделив XVI в. как наиболее благоприятный для его развития (в связи с утверждением в России идеи о ее богоизбранности) и XIX в. как период активного возрождения подвига юродства. Одной из наиболее известных и цитируемых работ о юродивых стала книга Г.П. Федотова «Святые Древней Руси» , где непосредственно юродству посвящена 13-ая глава. Концепция Федотова нашла свое отражение в работе И. Кологривова «Очерки по истории русской святости»185, которая, однако, заканчивается сопоставлением юродивых с некоторыми католическими подвижниками (Франциском Асизским, Иоанном Коломбини и др.). Фундаментальными современными исследованиями юродства стали работы A.M. Панченко «Смех как зрелище» и С.А. Иванова «Византийское юродство»187.
При обобщении материала указанных источников юродство как явление русской религии и культуры выглядит следующим образом.
«Юродивый - это человек, чье поведение ничем не отличается от поведения сумасшедшего (или, шире, дебошира), но чей статус в обществе весьма высок. Его (справедливо или нет - не столь важно) считают праведником, симулирующим помешательство в аскетических и воспитательных целях»188. Г.П. Федотов так формулирует суть подвига: «Подвиг юродства включает в себя три аспекта - аскетическое попрание тщеславия, выявление противоречия между христианской правдой и поверхностным здравым смыслом, служение миру в своеобразной (пророческой) проповеди».
Святость юродивого связана с неотмирностью, которая внешне проявляется в поведенческих особенностях и внешнем облике. Русское представление о святости подразумевает два ее понимания: 1) Святое заключено «в славе и силе». Священное понимается как «дивная красота» - отсюда роскошные одеяния священников и общая атмосфера великолепия во время церковной службы, дорогие оклады икон и церковная утварь, изготовленная из золота. 2) Потаенная святость. «Подлинная святость потому и неотмирна, что она в со-кровенном месте сокровенно хранится» . У Г.П. Федотова такая святость названа кепотической.
Разделяя второе понимание святости, юродивые добровольно принимают абсолютный отказ от мирских ценностей и «служение Христу через свидетельство-вание о внеположенности Христова пути мирской мудрости и мирскому величию»190. «Юродивый отвергает и профанирует отнюдь не все, но именно земную иерархию и вообще земной миропорядок. Тем самым он может сподобиться небесному. Он часто ... терпит побои, лишения - и молится за своих обидчиков»191. Б.А. Успенский характеризует образ жизни юродивых как «антиповедение» , связанное с тем, что добровольный отказ от мирских благ и добровольно принимаемое страдание дают юродивому право активного разоблачения пороков окружающих. В этом и заключается дидактизм юродского поведения, особенность которого состоит в способе выражения - эпатировании зрителя. Для говорения правды юродивый, к кому бы он ни обращался, выбирает наиболее опасные для себя крайние формы и принимает за это поругание.
