Содержание к диссертации
ВВЕДЕНИЕ 4
Глава первая. Русская провинциальная мемуарно-
автобиографическая проза второй половины XVIII века
в контексте традиции "смеховои культуры" 20
1. "Записки" А. Болотова, "Мое время" Г. Винского, "Истинное повествование" Г. Добрынина и русская национальная традиция
восприятия смешного 20
2. Воздействие "смеховои культуры" на русскую провинциальную
мемуарно-автобиографическую прозу 33
а) функции и формы проявления "архаического смеха" 33
б) функции и формы проявления "карнавального смеха" 42
в) функции и формы проявления "государственного смеха" 48
Глава вторая. Комическая концептуализация действительности в мемуарно-автобиографической прозе А. Болотова,
Г. Винского, Г. Добрынина 73
1. Социально-культурные и историко-литературные предпосылки обращения русских мемуаристов второй половины XVIII века
к эстетике комического 73
2. Оппозиция сакральная история / частная жизнь как доминанта,
организующая поэтику комического "Записок", "Моего времени",
"Истинного повествования" 80
3. Специфика комического воплощения культурных мифов, тем,
мотивов русской провинциальной мемуаристикой второй
половины XVIII века 93
а) культурный миф о вельможе-фаворите 94
б) тема воспитания 106
в) тема мздоимства 115
г) антиклерикальная тема 122
д) тема "малой родины" и мифологема пира 126
Глава третья. Виды комического русской провинциальной мемуарно-автобиографической прозы второй
половины XVIII века 134
1. Взгляды А. Болотова, Г. Винского, Г. Добрынина на природу комического в контексте теоретико-литературных концепций
XVIII века 134
2. Виды комического и типы комизма, используемые авторами
"Записок", "Моего времени", "Истинного повествования" 147
а) прием "внешнего комизма" 147
б) прием перерастания "внешнего комизма" во "внутренний",
обобщающий 153
в) особенности функционирования "первичных" смеховых жанров
в мемуарно-автобиографической прозе второй половины
XVIII века (анекдот, памфлет и др.) 159
г) несатирический комизм и его разновидности 170
д) сатирический комизм и его разновидности 180
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 188
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 196
Введение к работе
Комическое постоянно привлекало внимание исследователей, начиная еще с древности. К осмыслению этой эстетической категории обращались такие известные мыслители, как Аристотель, Платон, Спиноза, Кант, Гегель, Шеллинг, Жан-Поль, Белинский, Чернышевский, Кьеркегор, Шопенгауэр, Ницше, Фрейд, Бергсон и т.д.
Одним из первых свое определение комическому дал Аристотель, понимавший его как "некоторую ошибку и уродство, но безболезненное и безвредное". Предложенная концепция пояснялась древнегреческим ученым примером, который соотносил комическое со "смешной маской", "безобразной и искаженной, но без боли" (Аристотель 1975-1984, т. 4, с 650). Определение, данное Аристотелем, - лакмусовая бумажка, проявляющая всю сложность методологического подхода к проблеме комического. "Время создания концепции Аристотелем, когда связь комического с его первоисточником мифом еще не была забыта культурным сознанием, тоже подтверждает начавшийся процесс дифференциации видов комического, еще не получивший окончательного эстетического осмысления, но уже разделивший смех обличительный и смех добрый", - отмечает современный исследователь юмористического мироощущения в русской прозе Н. Выгон (Выгон 2000, с. 19-20). Замечание, которое делает литературовед, правомерно: определение, данное Аристотелем, органично связано с древним архаическим смехом. Между тем сатира, выделившаяся в ходе дифференциации видов комического, противоречит концепции древнегреческого ученого.
Таким образом, возникает следующая методологическая проблема: рассмотреть комическое в контексте смеховой традиции. Однако при таком ракурсе исследования изначально необходимо учитывать и характер отношений между смехом и комическим.
Безусловно, характер отношений между смехом и комическим не является раз и навсегда определившимся, стабильным, а меняется на протяжении
. 4
мирового историко-литературного процесса. Н.Д. Тамарченко в словарной статье "Смех" выделяет два подхода исследователей к теории карнавальной культуры М. Бахтина. Первый представляет точку зрения классической эстетики. Ю.Манн, разработавший эту концепцию, утверждал, что автор монографии "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" — основатель "теории комического", которая оправдывает область "смешного", носящую "название грубой комики" (Манн 1995, с. 154). С позиции Н.Д. Тамарченко, «...в центре внимания ученого - именно смех, но не категория комического...охватывающая, по его мнению, лишь исторически поздние и разрозненные явления, которые не могли сохранить прежний подлинный смысл вне рамок единой народной смеховой культуры. Отсюда и предпочтение слова "смеховой"» (Литературная энциклопедия терминов и понятий 2003, с. 1003). Концепции, предложенные литературоведами, отличаются подходами. На наш взгляд, Н. Д. Тамарченко более адекватно интерпретирует теорию "карнавализации" М. Бахтина. Автор монографии "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" разработал категорию "единой народной смеховой культуры", во многом близкую к "архаическому" ("ритуальному") смеху.
Эстетическая категория " комического" выделялась уже в трудах древнегреческих и древнеримских философов, ученых (Аристотель, Платон, Цицерон и др.), и существование "комического" как термина насчитывает многовековую историю. Что касается определений комического в современном литературоведении, то сложился довольно широкий смысловой диапазон трактовок данного теоретико-литературного понятия. Так, в "Литературной энциклопедии терминов и понятий" дается обобщенное определение комического как "вызывающего смех" (Литературная энциклопедия терминов и понятий 2003, с. 384). Ю. Б. Борев в "Эстетике. Теории литературы. Энциклопедическом словаре терминов" приводит трактовку X. Бенака: " Комическое ( устар.)-1) все то, что касается театров и актеров, 2) основной принцип комедии" (Цит. по: Борев 2003, с.200). Такого рода подходы диктуют необходимость абстрагиро-
ваться от слишком "широких", обобщающих и от "узких", относящихся к одному какому-то виду (ирония, сарказм, юмор, сатира) или жанру (комедия, стихотворная сатира и т.д.) определений комического.
В "Краткой литературной энциклопедии" комическое осмысливается как "эстетическая категория, подразумевающая отражение в искусстве явлений, содержащих несоответствие, несообразность или алогичное противоречие и оценку их посредством смеха" (КЛЭ 1962-1978, т.З, с. 689). В подобном ключе понимает данное теоретико-литературное понятие и Ю. Борев: "Комическое - категория эстетики; общественно значимое жизненное противоречие, которое является объектом особой, эмоционально насыщенной эстетической критики осмеяния" (Борев 2003, с. 198). Автор литературоведческой статьи о комическом, опубликованной в "Литературной энциклопедии терминов и понятий", СИ. Кормилов, рассматривая эту эстетическую категорию, приходит к выводу, что ее сущность определяется каким-то противоречием: "Противоречие норме порождает внешний комизм (физиологический, случайных ситуаций), противоречие идеалу - комизм обобщающий, комизм внутренней неполноценности, ничтожности" (Литературная энциклопедия терминов и понятий 2003, с. 385). Таким образом, большинство литературоведов, разрабатывающих категорию "комического", определяют его основную черту как противоречие, несоответствие, несообразность. Отмеченное противоречие и приводит к "рождению" специфической конфликтной ситуации, которая может быть разрешена лишь с помощью особой человеческой реакции — смеха.
По мнению литературоведов, комическое проявляется и в использовании различных оттенков смеха: от веселого, озорного, дружелюбного до бичующего, изобличающего, отрицающего. С развитием историко-литературного процесса усиливается и дифференциация юмора и сатиры. Такое разделение зафиксировано исследователями уже у древнегреческих поэтов (Архилох, Гиппонакт), с которых и начинается история сатиры.
Сопоставление концепций комического и "единой народной смеховой культуры" М.М. Бахтина позволяет сделать вывод: позиция литературоведов,
считающих данные явления однотипными, неправомерна. Для "единой народной смеховои культуры" противоречие как способ организации эстетической ситуации не играет никакой роли. Напротив, по мнению ученых, амбивалентность как отличительная черта "архаического" и "карнавального" смеха снимает зарождающиеся в явлении противоречия. Совершенно иначе организуется поэтика комического: именно противоречие и определяет сущность эстетической ситуации и меру смеха. Если попытаться определить характер отношений между "единой народной смеховои культурой" и комическим, то они могут быть уподоблены соотнесенности между синкретичным первобытным искусством и выделившимся позднее из него различным видам - литература, скульптура, живопись и т.д. В контексте сказанного необходимо выделить и концепцию Л. Пинского, который отождествляет архаический "всенародный обрядово-игровой и праздничный смех" с изначальным, первичным "безличным типом комического" (Пинский 1987, с. 522).
Итак, из работ литературоведов можно сделать вывод, что "единая народная смеховая культура" и комическое — явление разного порядка и до определенного этапа они развиваются параллельно. Критериями, определяющими границу между ними, служит амбивалентность и синкретичность. "Карнавальный смех" и архаический смех изначально включают все виды комического, основанные на многозначности ощущений, когда смысловая противоположность образует равноправность в рамках единого целого. Амбивалентность и синкретичность, обусловившие единство "высшей степени зла" и "высшей степени добра", смерти и возрождения, хвалы и хулы, разрушаются в процессе дифференциации "народной смеховои культуры". Результатом отмеченных изменений стало появление в художественной практике разнонаправленных смеховых вариаций, противопоставленных друг другу - юмор, ирония, сатира, сарказм (что, собственно, определяет и идентифицирует комическое в творчестве поэтов и прозаиков). Однако если на ранних этапах развития историко-литературного процесса "единая народная смеховая культура" занимает доминирующее место в мировой литературе, то с
эпохи Возрождения постепенно комическое начинает вытеснять карнаваль-
ное начало.
"Начиная с XVII века народно-карнавальная жизнь идёт на убыль: она почти утрачивает свою всенародность, удельный вес её в жизни людей резко уменьшается, её формы обедняются, мельчают и упрощаются. Ещё с эпохи Возрождения начинает развиваться придворно-праздничная маскарадная культура, вобравшая в себя целый ряд карнавальных форм и символов (преимущественно внешние декоративного характера)", - отмечает М.М.Бахтин (Бахтин 1979, с. 150-151).
Автор монографии "Проблемы поэтики Достоевского" видит итог про-цесса "измельчания" карнавального народного мироощущения в том, что карнавал, с одной стороны, уступает место "карнавализованной литературе" или карнавальной "литературно-жанровой традиции", а с другой, в "редуцировании смеха" (Бахтин 1979, с. 151-152, с. 191). Следует отметить: М.М. Бахтин "редуцирование смеха" увязывает с дифференциацией комического ("В карнавализованной литературе XVIII и XIX веков смех, как правило, значительно приглушается - до иронии, юмора и других форм редуцированного смеха" (Бахтин 1979, с. 192)).
Итак, дифференциация синкретичной народной смеховой культуры
(Щ) привела, во-первых, к выделению различных видов несатирического и сатири-
ческого комизма, а во-вторых, к развитию придворно-праздничной маскарадной культуры (основанной на внешних, декоративных карнавальных формах и символах). Последнее явление определено в монографии Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Н.В. Понырко "Смех в Древней Руси" как "государственный смех" (по мнению исследователей, к нему относятся "смеховые богослужения", "смеховые чтения... отцов церкви о воздержании и посте во время трапез-оргий", "смеховые разговоры о законе и законности во время пыток", практиковавшиеся опричниками и Иваном Грозным; "маскарады, пародические и
шутовские празднества, шутовские шествия", "коллегия пьянства", "сума-
w сброднейший, всешутейный собор" времен Петра Первого и т.д.).
Таким образом, концепция того, что единая народная смеховая культура и комическое - явления разного порядка и на основе процессов дифференциации первой и происходит "редуцирование смеха" и выделение различных видов — юмора, иронии, сатиры, — важнейшая теоретико-методологическая предпосылка исследования. Другой основополагающей идеей следует признать существование различных "векторов развития" в традиции смеховои культуры - "архаический смех", "карнавальный смех", "государственный смех".
Безусловно, проблема поэтики комического русской провинциальной мемуарно-автобиофафической прозы второй половины XVIII века не может быть решена без выявления концепции смеха в литературе Древней Руси. В трудах исследователей наметилось несколько подходов, по-разному трактующих характер древнерусского смеха. Так, по мнению В. Я. Проппа, "в древнерусской письменной литературе стихия смеха и комического полностью отсутствует" (Пропп 1997, с.21). В.П. Андрианова-Перетц обнаружила в "ведущих памятниках древнерусской литературы" сатирические элементы, которые "в большей или меньшей степени связаны с сатирической стихией устной народной речи": "Сатирические эпизоды древнерусской литературы до XVI века включительно, как и народная сатира, построены не на смехе-шутке, а на язвительно-едкой иронии, сарказме, уничтожающих противника, делающих его посмешищем" (Древняя русская литература в исследованиях 1979, с.230). Совершенно другой подход представлен у известнейшего исследователя древнерусской литературы Д.С. Лихачева. "В древнерусском смехе есть одно загадочное обстоятельство: непонятно, каким образом в Древней Руси могли в таких широких масштабах терпеться пародии на молитвы, псалмы, службы, на монастырские порядки и т.п. Считать всю эту обильную литературу просто антирелигиозной и антицерковной мне кажется не очень правильным, — считает ученый. - Люди Древней Руси в массе своей были, как известно, в достаточной степени религиозными, а речь идет именно о массовом явлении" (Лихачев, Панченко, Понырко 1984, с.8). Литературовед объясняет "загадочность"
древнерусского смеха следующим образом: антицерковные (с современной точки зрения) произведения создают и высмеивают "изнаночную", "кромешную" действительность, противостоящую святости, это не осмеяние реальности, а создание образа антимира - антитезы идеальной, лучшей жизни. Другими словами, это смеховое назидание и осмеяние от противного. Д.С. Лихачев считал, что древнерусская стихия смеха строится на преобладании несатирического комизма, основные принципы которого — противопоставленность / соотнесенность "кромешного", "изнаночного" и идеального миров, стремление авторов "смешить собой", то есть направленность смеха не на окружающий мир, а на субъекта, призванного "презентировать" эту реальность.
Исследователь обнаруживает древнерусский несатирический смех в "Молении" и "Слове" Даниила Заточника, в произведениях, написанных в XII - XIII веках. "Житие протопопа Аввакума, им самим написанное" для Д.С. Лихачева - одно из последних произведений, в котором проявился феномен древнерусского "незлого" смеха. В дальнейшем, в XVIII веке, приоритетное развитие получает сатирический смех, основанный на остром, обличающем, злободневном, социально-критическом пафосе. Эта концепция Д.С. Лихачева полностью разделяется большинством современных исследователей. Так, исходя из теории авторов книги "Смеховой мир Древней Руси", Н.С. Выгон считает, что "именно в смеховом мире Древней Руси истоки юмористической тенденции современной литературы" (Выгон 2000, с. 75).
Таким образом, концепция Д.С. Лихачева о превалировании в литературе Древней Руси незлого, несатирического комизма, просуществовавшего вплоть до XVII века, и последующем приоритетном положении сатирического комизма - еще одна важнейшая методологическая предпосылка исследования.
Многие исследователи комического отмечали, что его часто автоматически приравнивали к смешному. Однако уже Г.В. Ф. Гегель возражал против такого отождествления. Немецкий философ считал, что "часто путают смешное и собственно комическое. Смешон может быть всякий контраст существенного и его явления, цели и средств, противоречие, благодаря которому яв-
ление снимает себя в самом себе, а цель в своей реализации упускает себя. К комическому же мы должны предъявить еще одно, более глубокое требование. Сатира, резкими красками живописующая противоречие действительного мира тому, чем должен был бы быть добродетельный человек, дает нам весьма сухое доказательство этого положения. Глупости, нелепости, заблуждения сами по себе тоже далеко не комичны, как бы ни смеялись мы над ними" (Гегель 1971, т. 3, с. 579). Подобную мысль высказывал и В.Г. Белинский: "Комическое и смешное - не всегда одно и то же" (Белинский 1953, т. 3, с. 448). Концепция о несовпадении или частичном совпадении комического и смешного объясняется теми требованиями, которые исследователи предъявляют к последнему. Так, Г.В.Ф. Гегель различал два типа смеха - "субъективный смех", исходящий из "самого себя", зависящий от эмоциональности личности творца, и смех как "плод... серьезного отношения... гения" к "мертвому" официозу окружающего мира, определяемый "субстанциальным интересом". Именно с последним типом прежде всего и соотносит немецкий философ "объективное комическое" (Гегель 1968, т. 1, с. 71,73,75).
Конечно, не вызывает сомнения положение, которое встречается практически у всех исследователей: "Теория комического изначально учитывала момент осмеяния" (Литературная энциклопедия терминов и понятий 2003, с. 385). Однако в трудах ученых, разрабатывающих проблему комического, приводятся примеры, ярко характеризующие случаи несовпадения комического и смешного (это и смех, вызванный щекоткой, горячительными напитками, веселящим газом, инфекционно-эпидемическим заболеванием (случаи такого заболевания известны в Африке, его симптомы - долгий, изнурительный смех), и смех наследника, о котором с ужасом думает барон из "маленькой трагедии" "Скупой рыцарь" А.С. Пушкина ("Украв ключи у трупа моего, он сундуки со смехом отопрет"), и хихиканье "тонкого", выражающее восторг по поводу карьеры своего друга детства из рассказа "Толстый и тонкий" А.П. Чехова, и "радостная улыбка", которой Воланд встречает барона Майгеля, приглашенного на бал сатаны, в романе "Мастер и Маргарита" М. Булгакова, и т.д.). Имен-
но многочисленные факты, наподобие приведенных, позволили Ю.Бореву сделать вывод: "... не все смешное комично, хотя комическое — всегда смешно. Комическое - прекрасная сестра смешного, порождающая одухотворенный эстетическими идеалами светлый, "высокий" (Гоголь) смех, отрицающий одни человеческие качества и утверждающий другие. В зависимости от обстоятельств явление или смешно, или комично... Комизм социален своей объективной (особенности предмета) и своей субъективной (характер восприятия) стороной (Борев 2003, с. 413). Ученый считает, что смех комичен лишь при условии, когда смешное обретает "социальное содержание" в соединении с комедийностью. Можно рассмотреть еще одну сторону соотношения этих двух теоретико-литературных понятий. Комическое обозначает и характеризует общую направленность искусства, обусловленную овладением противоречиями действительности с помощью смеха. Тогда как смешное с этих позиций - эмоциональная насыщенность, проявляющаяся в единстве мыслей и чувства и порожденная светлыми, высокими идеалами. Еще одна граница между этими двумя понятиями, по концепции Н.Д. Тамарченко, определяется различными "антиподами": для смеха - это страх и серьезность, а для комического — трагическое (Литературная энциклопедия терминов и понятий, с. 1003). Подобный подход еще раньше был разработан О.М. Фрейденберг в книге "Происхождение пародии". Исследовательница понимает сущность пародии как "введение второго аспекта" в трагическое мировосприятие. Другими словами, О.М. Фрейденберг, отрицая концепцию пародии как "комического передразнивания возвышенного", обосновывает оппозицию комическое / трагическое (Фрейденберг 1973, с. 497, с. 490).
О культуре средневековья и эпохи Возрождения, организованных по принципу "двумирности" (смеховое / серьезное), писал М.М. Бахтин: "Все эти обрядово-зрелищные формы, как организованные на начале смеха, чрезвычайно резко, можно сказать принципиально, отличались от серьезных официальных - церковных и феодально-государственных - культовых форм и церемониалов. Они давали совершенно иной, подчеркнуто неофициальный, внецер-
ковный и внегосударственный аспект мира, человека и человеческих отношений: они как бы строили по ту сторону всего официального второй мир и вторую жизнь... Это - особого рода двумирность, без учета которой ни культурное сознание средневековья, ни культура Возрождения не могут быть правильно понятыми" (Бахтин 1990, с. 10).
Данная точка зрения не единственная: Ю.Н. Тынянов, В.Я. Пропп, Н.С. Выгон и др. считали, что "единственная допустимая оппозиция - комическое / серьезное".
Ю.Н. Тынянов отмечал, что юмор, оперируя "двумя семантическими системами, даваемыми на одном знаке", приводил к эффекту "подмалевки". Конечно, литературовед осуществляет исследование в рамках формального метода (отсюда и язык, и приемы анализа). Однако при всей специфике подхода несомненно следующее: Ю.Н. Тынянов под "одним знаком" понимает реалии окружающего мира, а под "двумя семантическими системами" — оппозицию комическое / серьезное. Подтверждением данной гипотезы служит и концепция пародии, предложенная одним из ведущих представителей формальной школы. Не останавливаясь на нюансах теории, разработанной Ю. Тыняновым, отметим, что исследователь оперирует двумя противоположными понятиями — комическое / серьезное, на разности потенциалов которых и основывается эстетика смешного (Тынянов 1977, с. 290).
В.Я. Пропп, анализируя в своих работах вопрос об "антиподах" комического, приходит к выводу о бесперспективности рассмотрения комизма по отношению к другим видам пафоса. По мнению ученого, наиболее продуктивным является противопоставление комическое / серьезное (Пропп 1997, с. 5-8). К подобному выводу приходит на основании изученной научной литературы и Н.С. Выгон в монографии "Юмористическое мироощущение в русской прозе" (Выгон 2000, с. 16).
Особо следует отметить позицию Д.С. Лихачева, который считает главной сущностью смеха такую функцию, как "раздвоение": "Существо смеха связано с раздвоением. Смех открывает в одном другое, не соответствующее: в
высоком — низкое, в духовном — материальное, в торжественном - будничное, в обнадеживающем - разочаровывающее. Смех делит мир надвое, создает бесконечное количество двойников, создает смеховую "тень" действительности, раскалывает эту действительность" (Лихачев, Панченко, Понырко 1984, с. 35).
Таким образом, в трудах литературоведов обозначилось несколько позиций: выделяются различные антиподы по отношению к смешному и комическому (страшное, серьезное, трагическое) или делается акцент на такую функцию смеха, как "раздвоение".
На наш взгляд, непродуктивно в качестве аксиомы изначально закреплять в противовес комическому серьезное или трагическое. Очевидно, данная оппозиция рождается в целостном мире произведения, когда и характер изображенного, и мировоззрение писателя способствуют художественному "проявлению" и оформлению второго элемента оппозиции, выступающему в значении "анти" по отношению к комическому. Выявить "антипод" комического возможно только в конкретном случае, при анализе конкретного произведения, учитывая возникающие в тексте взаимодействия.
Отмеченные теории литературоведов, выявляющие соотношение смешного / комического, оппозиции (смешное / страшное, смешное / серьезное или комическое / серьезное, комическое / трагическое и т.д.), также определяют методологическую основу исследования.
Анализ научной литературы по теме диссертации позволил автору выявить еще целый ряд продуктивных концепций, на которых основываются положения данной работы.
Во-первых, это понимание смеха как мировоззрения, зависящего "от существующих в это время взглядов на действительность", как "части культуры" (Лихачев, Панченко, Понырко 1984, с. 204). Именно главой "Смех как мировоззрение" открывается монография Д.С. Лихачева, A.M. Панченко, Н.В. Понырко "Смех в Древней Руси". К данной точке зрения близок подход А.Б. Есина и Т.А. Касаткиной, которые обосновывают юмор, сатиру, иронию (разновидности комического) "в качестве эмоционально-ценностных ориента-
ций", являющихся "типом глубинного отношения человека к миру, причем инвариантным к конкретным ценностям, могущим осуществляться в разные исторические эпохи, у разных народов, в разных социокультурных ситуациях" (Есин, Касаткина 1994, с. 16). Эта точка зрения "укоренилась" и в работах современных исследователей (в частности, у Н.С. Выгон), рассматривающих "феномен комического в качестве "важного фактора, воздействовавшего на философско-эстетическое осознание мира и человека в "большом контексте" культуры" (Выгон 2000, с. 15-16). Соответственно, в работе этой же исследовательницы один из видов комического - юмор - понимается как "философ-ско-юмористическое мироощущение, как исторически развивающийся тип художественного сознания" (Выгон 2000, с. 22). Анализ работ М. Бахтина, Д. Лихачева, В. Проппа и др. позволил Н. Выгон сделать плодотворный и важный вывод: "комическое... осознается как самостоятельный завершенный в себе универсум, который обладает пространственными, временными, причинно-следственными и иными показателями, контрастирующими с аналогичными параметрами "серьезного" мира" (Выгон 2000, с. 15).
Во-вторых, это идея М. Бахтина, О. Фрейденберг, Д. Лихачева, В. Проппа и др. о рассмотрении смешного / комического в контексте "фольклорной первоосновы". Отмеченное положение во многом предопределило дальнейшее изучение данных теоретико-литературных понятий, что свидетельствует о перспективности разработанной исследователями методики.
В-третьих, это концепции Д.С. Лихачева и С. Аверинцева о специфике "русского смеха". Так, в работе "Смех в Древней Руси" исследователь выделяет две основные черты национального "незлого смеха": принципы "смешить собой" как отрицание гордыни и выражение святости и "ободрение смехом в самый патетический момент смертельной угрозы" (Лихачев, Панченко, По-нырко 1984, с. 61). С. Аверинцев считает, что специфика русского смеха с наибольшей полнотой получила свое выражение - воплощение в поэтической формуле М. Цветаевой ("Смеяться, когда нельзя"): «"Смеяться, когда нельзя" — переживание куда более острое, даже оргиастическое, нежели смеяться когда
"можно", зная, что "можно". Чего смертным не дано, так это соединить и пережить одновременно — спокойное пользование дозволенным и тревожную остроту запретного..." "Аверинцев 1993, с. 342). Отмеченные исследователями национальные особенности русского смеха также позволяют продуктивно рассмотреть проблему комического в провинциальной мемуарно-автобиографической прозе второй половины XVIII века.
В-четвертых, это теория комического, определяющая его "как следствие взаимоотношений субъекта и объекта", когда под первым понимается "способности личности" к моделированию и восприятию смешного, а под вторым - "свойство предмета", способное вызвать веселие (Борев 2003, с. 459).
В-пятых, это концепции, на основании которых разграничиваются разные виды комического (ирония, сатира, юмор, сарказм и т.д.) в трудах Ю. Бо-рева "Комическое, или О том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия", Л. Спиридоновой (Евстигнеевой) "Русская сатирическая литература начала XX века", "Бессмертие смеха. Комическое в литературе русского зарубежья", Н. Выгон "Юмористическое мироощущение в русской прозе" и т.д.
И, в-шестых, это очень важное и плодотворное наблюдение В. Новикова. Исследователь не ограничивается констатацией негативной, обличительной и созидательной, позитивной функций, а подчеркивает, что комическое играет важную роль "в выработке новых, эстетически продуктивных конструкций — сюжетных, образных, языковых" (Новиков 1995, с. 25).
Что касается научной литературы по проблеме поэтики комического ме-муарно-автобиографической прозы второй половины XVIII века, то существуют разрозненные, отдельные наблюдения литературоведов, классифицирующие виды и приемы комического (ирония, сатира, сарказм, юмор, "внешний комизм", "внутренний комизм" и т.д.).
Актуальность проведенного исследования объясняется недостаточной изученностью проблемы поэтики комического мемуарно-автобиографической прозы второй половины XVIII века и необходимостью нового, более объек-
тивного подхода к осмыслению места "Истинного повествования" Г. Добрынина в сатирической антиклерикальной литературе XVIII века.
Объектно-предметной сферой исследования является поэтика комического мемуарно-автобиографической прозы, рассмотренная в диссертации на примере "Записок" А. Болотова, "Моего времени" Г. Винского, "Истинного повествования" Г. Добрынина.
Русская провинциальная мемуарно-автобиографическая проза второй половины XVIII века — одно из интереснейших и важнейших литературных явлений данного периода. Однако этот уникальный пласт нашей культуры остается недостаточно исследованным.
Отсюда вытекает и цель диссертации - всесторонне проанализировать
феномен комического русской провинциальной мемуарно-
автобиографической прозы второй половины XVIII века как на уровне типологической общности, так и на уровне конкретных произведений А. Болотова, Г. Винского, Г. Добрынина.
Указанная цель определила следующие задачи:
- рассмотреть русскую провинциальную мемуарно-автобиографическую
прозу второй половины XVIII века в контексте "смеховой" традиции культу
ры;
— определить характер эстетической продуктивности русской провинци
альной мемуарно-автобиографической прозы второй половины XVIII века и ее
роль в выработке новых "комических элементов" — тематических, сюжетных,
образных, языковых;
— проанализировать факторы, воздействующие на формирование кон
цепции комического русской провинциальной мемуарно-автобиографической
прозы второй половины XVIII века;
- классифицировать различные виды комического русской провинци
альной мемуарно-автобиографической прозы второй половины XVIII века.
Научная новизна диссертации заключается в предмете анализа. Данная работа одной из первых рассматривает русскую провинциальную мемуарно-
w автобиографическую прозу второй половины XVIII века с позиции поэтики
комического. Новаторство диссертации и в том, что "Записки" А. Болотова, "Мое время" Г. Винского, "Истинное повествование" Г. Добрынина анализируются в контексте как сатирической художественной литературы XVIII века, так и теоретико-литературных трактатов, появившихся в данный период. Особое место уделяется вопросу обновления поэтики комического в русской провинциальной мемуарно-автобиографической прозе второй половины XVIII века. Впервые предложено изучение "Записок" А. Болотова, "Моего времени" Г. Винского, "Истинного повествования" Г. Добрынина как историко-литературного феномена, обусловленного распадом единой народной смехо-вой культуры.
Теоретической основой диссертации являются работы отечественных и зарубежных исследователей: Аристотеля, С.С. Аверинцева, М.М. Бахтина, Н.С. Выгон, Жан-Поля, Д.С. Лихачева, Ю.В. Манна, В. Новикова, А.Н. Пан-ченко, В.Я. Проппа, Н.Д. Тамарченко, Ю.Н. Тынянова, О.М. Фрейденберг, В.Е. Хализева.
Достоверность и обоснованность результатов исследования определяет
ся анализом текстов А. Болотова, Г. Винского, Г. Добрынина, обращением к
фундаментальным трудам литературоведов и культурологов, связанным с по-
mj ставленной проблемой, а также разнообразными формами апробации.
Решение поставленных автором задач повлекло за собой необходимость использования различных методов исследования, в частности, сравнительно-исторического, историко-функционального, генетического и типологического.
Апробация работы осуществлялась в ходе спецкурса, прочитанного автором в Брянском государственном университете, в Брянском областном институте повышения квалификации учителей, а также в публикациях и докладах на межвузовских научно-практических конференциях в Брянске (БГУ), Ельце (ЕГУ).
Практическая значимость диссертации.
Работа может использоваться в школьном (факультатив по краеведению) и вузовском преподавании (при анализе литературного процесса второй половины XVIII века; а также при чтении курса "Теория литературы" по проблеме комического). На основе диссертации подготовлен спецкурс "Жанры автобиографической прозы XVIII века" и спецсеминар "Мемуары брянских писателей XVIII века".
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Общий объем работы 212 страниц. Список изученной литературы включает 275 наименований.
