Содержание к диссертации
Введение
CLASS ГЛАВА I. Эволюция Георгия Иванова в зеркале критики и современного литературоведения CLASS 11
ГЛАВА II. Своеобразие лирического сознания в творчестве Георгия Иванова 1920-30-х годов 30
1. Литературные традиции в доэмигрантских сборниках Г.Иванова 30
2, Рецензии Георгия Иванова как его поэтические декларации 36
3. Образная антиномичность книг «Розы» и «Отплытие на остров Цитеру» 41
4. Символистский контекст творчества Г. Иванова периода «Роз» 54
5. «Музыка» как доминанта творчества Г. Иванова 62
6. «Русская тема» в творчестве Г.Иванова 69
7. Личность и философия К.Леонтьева в восприятии поэта 90
ГЛАВА III. Творчество Георгия Иванова конца 1930 - 50-х годов как дву голосне модернистского и постмодернистского типов лирического сознания 101
1. Основные признаки эпохи постмодерна и их преломление в стихах Г.Иванова конца 1930-1950-х годов , 101
2. «Распада атома» как ключевое произведение Г. Иванова 116
3. Эволюция образов, связанных с Россией, в творчестве Г. Иванова ...конца 1930-1950-х годов 129
4. Образ зеркала в лирике Г.Иванова последних лет 142
5. Тема искусства в творчестве Г. Иванова конца 1930-1950-х годов 149
6. «Пушкинская тема» и образ лирического героя в лирике Г.Иванова 162
7. Диалогизм в лирике Г. Иванова (на примере стихотворения «Отзовись, кукушечка...») 175
8. Интертекстуальность в творчестве Георгия Иванова 184
9. Ирония в лирике Г. Иванова конца 1930-1950-х годов 190
Заключение 202
Список использованной литературы 207
- Литературные традиции в доэмигрантских сборниках Г.Иванова
- Рецензии Георгия Иванова как его поэтические декларации
- Основные признаки эпохи постмодерна и их преломление в стихах Г.Иванова конца 1930-1950-х годов
- «Распада атома» как ключевое произведение Г. Иванова
Введение к работе
В современном культурном сознании Георгий Владимирович Иванов (1894-1958) появился внезапно, не просто хорошим поэтом, но мэтром, последним гением XX века. «Эмиграция» затянулась - не до 1958, а до 1990-х гг. Его первые стихотворные сборники, выходившие до революции, сохранились в библиотеках, но мало кого интересовали. Первой публикацией поэта на родине после долгих лет забвения стала подборка стихов в журнале «Знамя» в 1987 году, подготовленная В.П.Смирновым. Лишь в 1994 году, к столетию Г.Иванова, вышло трехтомное собрание его сочинений, явившее читателю дарование поэта в достаточной полноте. Объектом исследования в данной работе является творческое наследие Георгия Иванова, созданное им в эмиграции (1922-1958). Такой выбор обусловлен особым положением лирики, созданной на чужбине, в творчестве писателя: это его зрелые, обдуманные, полнокровные в художественном отношении работы. Именно в них Г.В.Иванов наиболее полно выразил себя, свое отношение к России, к современному миру. Мы сосредоточили внимание на эмигрантских поэтических сборниках, но для подтверждения наших выводов привлекаем стихи, написанные в России, произведения, не вошедшие в сборники, прозу и некоторые критические статьи.
Творчество Георгия Иванова в эмиграции мы разделяем на два периода. Первый, с 1922 г по 1938 г, охватывает время, прошедшее с момента выхода последнего изданного в России сборника «Лампада» (Петербург, 1922) до опубликования «Распада атома» (Париж, 1938), знаменующего начало нового поэтического взгляда на мир. В течение этого периода Ивановым были написаны «Розы» (Париж, 1931) и подготовлен сборник «Отплытие на остров Цитеру» (Берлин, 1937). Ко второму периоду, охватывающему время с 1938 по последний год жизни поэта, относится «Распад атома», а также стихотворные сборники «Портрет без сходства» (Париж, 1950), «Дневник» (Нью-Йорк, 1958) и «Посмертный дневник» (впервые полностью - в сборнике: Г.Иванов. Izbrannye stik-hotvorenia. Под ред. В. Сечкарева и М. Далтон. Вюрцбург, 1975). Оба периода
4 характеризуются определенными, заметно отличающимися друг от друга мировоззренческими установками, анализу которых посвящены соответственно вторая и третья главы диссертации.
Его творческий путь во многом уникален. Формирование Георгия Иванова как поэта происходило в России и пришлось на время Серебряного века (его первый сборник вышел в 1912 году). В дальнейшем он постоянно подчеркивал свою преемственность русской поэтической традиции. Однако большую часть жизни поэт провел во Франции, и расцвет его творчества приходится на середину XX в., когда в западной культуре начинают доминировать «постмодернистские» тенденции. Поэтому позднее творчество Иванова предоставляет нам редкий материал для исследования положения автора «на стыке времен». Этим объясняется актуальность работы, обусловленная необходимостью исследования судьбы русской поэзии в изменившихся условиях, причин кризиса традиционной культуры и поисков выхода из него.
К началу XXI века современные критики и литературоведы уже вполне освоили поэзию Георгия Иванова. Ей посвящено несколько содержательных статей (например, статьи В.Агеносова, А-Арьева, И.Болычева, Н.Богомолова, Е.Витковского, Е.Гальцовой, И.Гурвич, Л.Миллер, А.Пурина, В.Смирнова, А.Соколова, Р.Тименчика, А.Чагина и др.). Много лет творчеством поэта занимается Вадим Крейд. Обзору и анализу критических и литературоведческих работ о Г. Иванове посвящена первая глава диссертации.
По нашему мнению, основной признак, характеризующий поэзию Г.Иванова - ее антиномичность. Сам поэт определил это свойство как присущий ему «талант двойного зрения». Признак очевидный, лежащий на поверхности, от этого, однако, еще более нуждающийся в обстоятельном анализе. На наш взгляд, причины антиномичности коренятся в особенностях поэтического сознания Иванова, тяготеющего к дуалистическому видению мира. В этом мы видим близость его, во-первых, к эстетике модернизма, верность которой он пытался хранить до конца своих дней, а во-вторых, к русскому национальному сознанию. Полярность, антиномичность поэтического мышления Иванова про-
5 низывает всю его художественную систему, начиная от мировоззренческих установок до образа мира и лирического героя, прослеживается на всех выявляемых уровнях - от внутренних (идейно-смысловых) уровней до внешних (образных, звуковых, ритмических).
Предметом нашего исследования будет картина мира, явленная в стихах поэта. Система противоположностей как организующее начало, их взаиморавновесие или дисбаланс, выявляется как при подробном исследовании отдельных произведений, так и обзорном анализе сквозных мотивов и образов творчества Георгия Иванова.
Цель нашей работы - доказать, что образная антиномичность - не просто выражение двойственности мировосприятия поэта. В ее основе лежит внутренний биологизм, то есть двуголосие - внутренний спор голосов двух разных субъектов, двух ликов лирического «Я».
Задачи диссертационного исследования:
проанализировать основные мировоззренческие установки поэта-эмигранта и определить их эстетическую природу;
предложить целостную концепцию творчества Г. Иванова 1920-50-х годов;
выявить главные ценностно-смысловые объекты, на которые направлено авторское сознание; рассмотреть двойственность отношения к ним;
описать оппозиции, организующие картину мира в стихах Г. Иванова;
исследовать типы авторской эмоциональности, представленные в лирике Г. Иванова периода эмиграции;
исследовать поэтику эмигрантских сборников Г. Иванова.
В поэзии 1920-30-х годов иерархически упорядоченные антиномии (высокое-низкое, пустяки-вечность, мировое уродство-мировая красота, гармония-хаос, музыка-банальность) существуют как части одной системы, что и обеспечивает их единство, даже цельность. Противоположные полюса опосредованы типом сознания лирического героя, тяготящим к модернизму и приобретают целостность еще и с точки зрения романтически возвышенного, вознесенного из «обычного» мира в ирреальный образа поэта. В связи с этим необ-
6 ходимо уточнить значение самого термина «модернизм». Современное литературоведение определяет его как «эстетическую концепцию, сложившуюся в 1910-е и особенно интенсивно развивавшуюся в межвоенное десятилетие»1. Несмотря на резкие различия художественных школ (импрессионизм, символизм, акмеизм и др.), относящихся к модернизму, развитие этого направления в художественной культуре Запада и России позволяет говорить об определенной художественной системе, ему присущей. Для модернизма характерно ощущение «краха верований и духовных ценностей, которыми жили предшественники», «принцип постижения сокровенного смысла за эмпирикой явлений и вещей», доминирование художественной условности, подчеркивающей невозможность конечных, непререкаемых истин о мире, «ситуация отчуждения» личности от социума, интерес к подсознанию, «подчеркнуто субъективное изображение мира»2. Особенностям модернистского лирического сознания, воплощенного в стихах Г. Иванова 1920-30-х годов, посвящена вторая глава диссертации.
Третья глава сосредоточена на исследовании биологизма творчества Иванова конца 1930-50-х годов как той новой художественной позиции, которая позволила ему расширить горизонт художественного видения, заставила взглянуть на мир под другим углом художественного зрения. Имея в виду высказывание М. Бахтина о том, что при анализе художественного произведения «нужно понять не технический аппарат, а имманентную логику творчества, и прежде всего нужно понять ценностно-смысловую структуру, в которой протекает и осознает себя ценностно творчество, понять контекст, в котором осмысливается творческий акт», потому что «художественный стиль работает не словами, а моментами мира, ценностями мира и жизни»3, мы выделяем как главные ценностно-смысловые объекты, на которые направлено авторское сознание, Россию и русскую культуру, шире, искусство вообще. Оценочное отноше-
1 Зверев A.M. Модернизм // Литературная энциклопедия терминов и понятий. - М.,2001. -
ст. 566.
2 Там же. - ст. 570.
3 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М., 1979. - С. 168, 169.
7 ниє к России, искусству и собственной жизни - вот те смысловые доминанты, на которых строится двойственный образ лирического героя. Один голос, звучащий в творчестве Иванова конца 1930-1950-х гг, - романтически возвышенный голос поэта-модерниста, верящего в «музыку», в гармонию, высшие ценности, в искусство, в долг поэта, голос раннего Иванова, даже Иванова периода «Роз». Второй голос принадлежит современнику, обыкновенному человеку, стареющему эмигранту, воспринимающему наступление «постмодернистской эпохи» как катастрофу, как торжество хаоса, потерявшему веру в Россию, искусство, жизнь. Термин «постмодернизм» мы, вслед за его современным исследователем, трактуем как «многозначный и динамически подвижный в зависимости от исторического, социального и национального контекста комплекс философских, эпистемологических, научно-теоретических и эмоционально-эстетических представлений»1. Постмодернизм выступает как характеристика определенного менталитета, специфического способа мировосприятия, мироощущения и оценки как познавательных возможностей человека, так и его места и роли в окружающей мире. Порой герой Иванова предпринимает попытки избавиться от «двойного зрения», преодолеть мучающую его двойственность и всецело принять «постмодернистский взгляд», что проявляется, прежде всего, в попытке слияния лирического «я» с другими, отказа от «музыки» и выдвижении на первый план игры и иронии, однако эти усилия заведомо обречены на неуспех. На наш взгляд, творчество Георгия Иванова 1950-х годов — непрекращающийся диалог модернистского и постмодернистского типов лирического сознания.
XX век с его социально-политическими катаклизмами привел к тому, что извечный трагизм мироощущения, присущий многим художникам, удвоился страданием, вызванным конкретными историческими причинами. Трагическая доминанта творчества А.Ахматовой, О.Мандельштама, В. Ходасевича и других крупных мастеров XX века не подлежит сомнению. Трагическое миро-
1 Ильин И. П. Постмодернизм. // Литературная энциклопедия терминов и понятий. - М.,2001. - ст.764.
8 воззрение Георгия Иванова очевидно, поскольку имеет объективно-исторические причины. То самое большое человеческое горе, которое пророчили ему Ходасевич и Чуковский, свершилось. Эмиграция стала для Иванова тем катализатором, который обострил восприятие поэта, сделал его болезненно восприимчивым к переменам, происходящим в мировоззрении людей современной ему эпохи, пошатнул былую систему ценностей. Но была причина и субъективная - характерная особенность творческой индивидуальности, особая системность, присущая ивановскому познанию бытия и конструированию картины мира. Двойственность, присущая мировосприятию поэта (то, что сам он назвал «двойным зрением») явилась истоком трагизма1 его поздней поэзии. Можно утверждать, что трагедия Иванова - это трагедия разорванного сознания, поиски утраченной внутренней цельности, не приведшие к результату. Трагедия судьбы удвоилась трагедией духа.
На защиту выносятся следующие положения:
Трагическая разорванность, не-цельность двоящегося авторского зрения - главная особенность миросознания Георгия Иванова конца 1930-1950-х годов.
Своеобразие авторского видения мира определяет поиски поэтом новых форм художественного освоения современности.
Диалогизм творчества Г. Иванова конца 1930-1950-х годов объясняется приверженностью поэта принципам модернизма, с одной стороны, и обостренным восприятием новых постмодернистских «веяний» в современной культуре, с другой.
Практически каждая мысль лирического героя позднего Иванова, каждое переживание, каждый образ внутренне диалогичны, полемически окрашены, сопровождаются вечной оглядкой на «другого», имеют в виду иную точку зрения. Неспособность читательского сознания уловить это двуголосие может
1 В. Хализев определяет трагическое как «одну из форм эмоционального постижения и художественного освоения жизненных противоречий» (Хализев В.Е. Теория литературы. -М.,1999.-С74.)
9 привести к неполному прочтению творчества поэта, к его усеченному восприятию. Напротив, внимание к диалогическим авторским интенциям обогащает понимание противоречий и антиномий художественного мира Георгия Иванова.
Для авторского сознания противоречия неизбывны, трагизм непреодолим. Только «музыка» стиха в трагической по своему эмоциональному звучанию поздней поэзии Иванова играет своеобразную, «катарсическую» роль, примиряющую противоречия, возвращающую целостность. Именно поэтому в воспринимающем, читательском сознании эмигрантские стихи Иванова осмысливаются как гармоничные и музыкальные. Противоположности уравновешивают друг друга, и рождается сияние, вспышка. Как написал В.Смоленский, «погибает поэт, но побеждает поэзия»1.
В основе нашего подхода лежит теория «диалогизма» художественного произведения, разработанная М.М.Бахтиным. Работа Бахтина («Проблемы поэтики Достоевского») дает методическое основание для анализа взаимоотношений двух типов лирического сознания в творчестве Иванова 1950-х гг, расцениваемых автором как «свой» и «чужой» голос.
Методология исследования обусловлена стремлением предложить целостную концепцию творчества Георгия Иванова 1920-50-х годов, проследив его творческую эволюцию. Это определило ориентацию на целостный имманентный анализ художественного текста. Он сочетается в диссертации с принципами системности и историзма.
В своем исследовании мы исходим из того, что задача литературоведа — результатами своего анализа обозначить границы художественного впечатления, адекватного тексту, оградить его от возможного читательского произвола. На основе фиксации и систематизации «факторов художественного впечатления» (М.Бахтин) исследователь идентифицирует тип художественной реальности (модус художественности), при этом не упуская из виду целостность со-
Смоленский В. «Портрет без сходства» Г. Иванова// Возрождение. - 1954. - №32. - С. 141.
10 вокупности факторов художественного впечатления, их полноту и неизбыточность.
Теоретическому обоснованию характеристик «постмодерна» служат работы X. Ортеги-и-Гасета, М.Фуко, Р. Барта, П.Козловски, И. Ильина, Л. Зы-байлова, В. Шапинского. Актуальными для диссертации также оказались исследования по теории литературы Б. Эйхенбаума, В.Тюпы, М.Л. Гаспарова, Ю.М. Лотмана, М.Ю. Лотмана, Е.Г. Эткинда, Л.Я. Гинзбург, А.К. Жолковского.
Научная новизна исследования заключается в выбранном аспекте анализа творчества Г. Иванова. Его лирика впервые рассматривается с позиций бахтинской теории «диалогизма», обычно прилагаемой лишь к прозаическим произведениям.
Практическая значимость работы состоит в том, что ее результаты могут быть использованы в исследованиях по истории русской литературы и культуры, при чтении общего курса лекций по истории русской литературы XX века, при разработке спецкурсов по истории литературы Русского Зарубежья в вузовской и школьной практике.
Апробация работы. Отдельные главы диссертации и ее основные положения обсуждались на заседаниях кафедры истории русской литературы XX века Иркутского государственного университета, кафедры истории русской литературы XX века Литературного института им. A.M. Горького, были представлены в виде тезисов на региональном симпозиуме «Национальный гений и пути русской культуры» (г. Омск, 1999) и ежегодных межвузовских научно-практических конференциях (г. Иркутск).
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 275 наименовании.
Литературные традиции в доэмигрантских сборниках Г.Иванова
Критические работы о Г.Иванове можно разделить на три группы. В первую входят отзывы и рецензии современников на сборники стихов, вышедшие до отъезда Г. Иванова за границу, во вторую - отзывы и статьи эмигрантского периода, написанные поэтами и критиками-эмигрантами. Третью группу составляют современные работы.
Писать стихи Г. В. Иванов начал в пятнадцать лет. Несмотря на столь малый возраст, он был достаточно близко знаком со многими видными поэтами (в их числе - А. Блок и М. Кузмин). К этому времени символизм как литературное направление начал сдавать свои позиции, уступая место новым течениям. Георгий Иванов примкнул к последователям одного из них - к эгофутуристам. Но это увлечение было недолгим. Уже в 1912 году поэт покинул стан Игоря Северянина и оказался в «Цехе поэтов». Акмеизм в немалой степени повлиял на творчество Иванова. Точность поэтического слова, внимание к «вещному», к окружающим человека простым предметам перешли и в его зрелую поэзию. Отзывов на первые поэтические сборники Иванова «Отплытье на о. Цитеру» (1912), «Горница» (1914), «Вереск» (1916), «Сады» (1921), «Лампада» (1922) - великое множество. Самые значительные из них принадлежат В.Брю-сову, А.Блоку, Н.Гумилеву, В.Ходасевичу, С.Городецкому, В.Жирмунскому. Конечно, все они были разными, но сходились в главном - молодой поэт почти в совершенстве владеет мастерством стихотворца, обладает художественным вкусом, но, пожалуй, чересчур буквально придерживается акмеистических канонов. Из-за этого стихи получаются безжизненными и холодными. В них нет глубины, они не захватывают читателя, за мастерством не угадывается личной заинтересованности автора. Недаром М. Жирмунский (написавший одну из первых литературоведческих работ об акмеизме «Преодолевшие символизм» и первым указавший на опасность смысловой облегченности, подстерегающую «ортодоксальных» акмеистов) так отозвался о сборнике «Вереск»: «Нельзя не любить стихов Георгия Иванова за большое совершенство в исполнении скромной задачи, добровольно ограниченной его поэтической волей. Нельзя не пожалеть о том, что ему не дано стремиться к художественному воплощению жизненных ценностей большей напряженности и глубины и более широкого захвата»1. А.Блок писал о «Горнице» Иванова: «Страшные стихи ни о чем, не обделенные ничем - ни талантом, ни умом, ни вкусом, и вместе с тем - как будто нет этих стихов, они обделены всем, и ничего с этим сделать нельзя»2. А вот рецензия Н.Гумилева на сборник «Отплытье на о. Цитеру»: «Первое, что обращает на себя внимание в книге Г.Иванова - это стих... Поэтому каждое стихотворение при чтении дает почти физическое чувство довольства»3. Но, характеризуя «Вереск», Гумилев уже писал: «Почему поэт только видит, а не чувствует, только описывает, а не говорит о себе, живом и настоящем?»4. Гумилев очень точно подметил созерцательность ранней поэзии Иванова. Эти стихи оставляют ощущение, что поэт пока только накапливает факты, осматривается, бережет силы, учится видеть. Остается сожалеть, что немногие критики заметили, что ранние сборники Иванова - лишь ученичество, пролог к его будущему творчеству. Зато почти все отмечали многочисленные заимствования и сильное влияние того же Н.Гумилева и М.Кузмина (эта подражательность впоследствии выльется в оригинальную и очень значимую для Иванова манеру цитации и автоцитации). Так, С. Парнок писала: «Георгий Иванов - не создатель моды, не закройщик, а манекенщик - мастер показывать на себе платье различного покроя».5 Но, несмотря на почти единодушные негативные отзывы на его последний сборник «Сады», к 1922 году, году отъезда за границу, Г. Иванов был уже известным поэтом, но поэтом, без сомнения, второстепенным. Современники считали его лишь одним из многих.
В 1916 году В.Ходасевич написал резкую рецензию на книгу Иванова «Вереск». Слова его оказались пророческими: «Г.Иванов умеет писать стихи.
Но поэтом он станет вряд ли. Разве только случится с ним какая-нибудь житейская катастрофа, добрая встряска, вроде большого и настоящего горя, Собственно, только этого и надо ему пожелать».1 Поразительно единодушен с ним и К.Чуковский. По воспоминаниям И.Одоевцевой, «еще в Петербурге ... (он) как-то раз заметил: какой хороший поэт Г.Иванов, но послал бы ему господь Бог простое человеческое страдание, авось бы в его поэзии почувствовалась и душа. Вот в это самое «человеческое горе» и вылилась для него эмиграция».
Потеря родины определила коренной перелом в творчестве Георгия Иванова. Но нельзя все-таки говорить о двух отдельных, независимых друг от друга этапах: доэмигрантском и эмигрантском. По словам Вадима Крейда, крупнейшего исследователя его творчества, «усилиями критиков был создан двоякий образ Г. Иванова: эклектик-эстет до эмиграции и нашедший свой почерк, стиль, голос, лицо принц-королевич поэзии диаспоры... Может быть, эта схема и удобна благодаря своей интригующей мистической дихотомии. Но ничего такого, никакого особенного водораздела между Г. Ивановым петербургским и Г. Ивановым парижским не было. Он включал свои ранние стихи в свои поздние сборники. Многие из них он любил до конца жизни»3.
Рецензии Георгия Иванова как его поэтические декларации
В 1923 году поэт переехал в Париж. Первые годы в эмиграции стали для Иванова годами поисков новой манеры письма, временем постановки старых и новых вопросов и напряженного поиска ответов. Книга «Розы», вышедшая в 1931 году, стала своеобразным итогом этих лет. Ее образы, мотивы, новые идеи, творческие приемы отражали опыт пережитого отрыва от России. Стихи, составившие вышедшее позднее «Отплытие на остров Цитеру» (1937), и некоторые стихотворения этих лет, не входившие в сборники, продолжали и развивали темы «Роз».
Анализируя поэзию Г.Иванова, необходимо учитывать, что художественный образ внутри книги не принадлежит одному стихотворению, а выходит за его рамки. Встречаемый в нескольких произведениях, он разрастается, вступая во взаимодействие с другими образами и приобретая новые смысловые оттенки. Так формируется единый художественный мир поэтического сборника. Г.Иванову близка идея творческого пути поэта, так явно выраженная в критических работах и поэзии А.Блока, который считал, что «первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, является чувство пути». В пользу этой гипотезы свидетельствует вдумчивость, с которой Иванов подходил к составлению сборников, организованных по принципу поэтической книги, как у А.Блока. Представление о пути поэта, линейно развертывающемся во времени, «модернистично» по своей сути, поскольку подтверждает возможность творческой эволюции (идея которой совершенно чужда постмодернистскому мировоззрению). Говоря о «Стихах о России» Блока, юный поэт высказывает мысли, в соответствии с которыми будет организовано его собственное творчество. Книга Блока в восприятии Иванова - стройная поэма, «где каждое стихотворение - звено или глава» [111,473]. В соответствии со взглядами как Блока, так и Иванова, каждая следующая книга должна свидетельствовать о цельности замысла, а также о внутренней эволюции автора. Поэтому все поэтические сборники Иванова являют собой целостное единство, пронизанное системой образов и мотивов, характер и трансформацию которых можно выявить, лишь сопоставив их между собой.
В рецензии Г.Иванова 1931 года на «Флаги» Б.Поплавского содержится нечто вроде поэтической декларации периода «Роз». Здесь он выражает свое понимание сути и назначения поэзии, которая есть «нечто, свойственное человеку и только человеку, нечто, при всей своей «бессознательности» и «безволии», проистекающее прямо (и исключительно) от крайнего и высшего напряжения сознания и воли ..., - на границе бессмертия - как бы крайняя точка прямой, на противоположном конце которой сосредоточено все «первичное»..., - внешняя прелесть жизни, переходящая в смерть, вернее, в тлен» [111,533]. И далее: «дело поэта - создать «кусочек вечности» ценой гибели всего временного, - в том числе нередко и ценой собственной гибели» [111,534]. Важно обратить внимание на два момента. Во-первых, «крайнее и высшее напряжение сознания и воли» как условие возникновения поэтического озарения, «вспышки». Оно перекликается, как мы убедимся позднее, с ивановским пониманием предела, гипертрофии чувств, свойственных русскому гению.
Во-вторых, противопоставление (даже выраженное графически - как прямая, вернее, отрезок с верхней и нижней точками) бессмертия, «кусочка вечности» - и смерти, тлена. Причем бренность человеческая оказывается увязана с жизненной прелестью, неотторжима от нее, что, конечно, опять же напоминает о единстве противоположностей как одном из основных составляющих ивановского мироощущения. Внешняя прелесть жизни, может статься, из-за того так и притягательна, что за ней неотступно стоит ее тленность. Здесь, как нам кажется, заложены истоки одной из тем будущего «Распада атома». Но все-таки так считает Иванов периода «Роз». Он оптимистичен, «божественное дело поэта» [111,554] для него еще имеет цену. Впоследствии точки переместятся: обесцененное поэтическое бессмертие окажется внизу, а человеческая гибель - наверху, как самое важное, то, что невозможно уравновесить ничем. Пока же поэт «не только вправе - обязан смотреть на мир со «страшной высоты», как дух на смертных» [111,539].
Размышляя о «Сивцевом вражке» М.Осоргина, Иванов замечает его существенный недостаток, состоящий, по его мнению, в отсутствии «просвета в вечность», или «четвертого измерения». Он сравнивает мастерство Осоргина с мастерством живописцев-«передвижников»: «оно так же «честно» и точно так же ограничено «непреображенным» бытом» [111,507]. Только трансцендентальное своим незримым присутствием наполняет художественное произведение и жизнь его создателя высоким смыслом. Умение художника, говоря словами А.Блока, оторвать свой взгляд от земли, «поднять глаза к небу»1, чтобы увидеть звезды - свидетельство истинности его дара. Если прорыв в трансцендентное происходит, «Все исчезает, остается / Пространство, звезды и певец», - любил цитировать Иванов, и добавлял: «Цитата из Мандельштама - божественная, по-моему»
Основные признаки эпохи постмодерна и их преломление в стихах Г.Иванова конца 1930-1950-х годов
Оказавшись в эмиграции, Георгий Иванов постепенно утрачивает веру в те сверхценности, которые были для него неоспоримыми в юности. Поэтому так разительно меняется художественный мир поэзии и сам лирический герой. Он перестает быть его центром, теряет убежденность в собственной значимости, так как пошатнулась основа для ее обоснования. Как верно заметил современник поэта, в изменившемся мире нужна была другая поэзия: «В послевоенном «Портрете без сходства» и в циклах стихов, написанных в последние годы, Георгий Иванов переживает творческую революцию и, прежде всего, вступает в конфликт со своею же стройной гармонией»1. Иванов намеренно отказывается от яркой индивидуализации лирического героя. Он будет стремиться, наоборот, к его обезличиванию, слиянию с обыкновенными людьми. В отличие от раннего периода, поэтика позднего Иванова основывается на снижении языка до разговорного уровня, на прозаизации образов, намеренной простоте поэтической формы. От былых романтических «роскошеств» не остается и следа. Отсутствие незыблемых идеалов, в первую очередь религиозных, обусловливает то «нигилистическое» восприятие окружающего, которое оценивается некоторыми современниками (Берберова, Яновский, Струве) резко отрицательно. Но одновременно с тенденциями «духовно-художественной аскезы»2, волевого отказа от богатства символов и смыслов русской лирической школы, в позднем творчестве Иванова существует и вера в необходимость искусства, наряду с нарочитым «обнищанием» поэтики и трезвым признанием скорой победы смерти царит «музыка».
М. Бахтин писал: «Нам кажется, что можно прямо говорить об особом полифоническом художественном мышлении, выходящем за пределы романного жанра»1. По нашему мнению, определение «полифоническое художественное мышление» в определенной степени приложимо к художественному мышлению позднего Иванова. Всеобъемлющим принципом его, на наш взгляд, следует признать принцип диалогический.
Мировосприятие Иванова периода «Роз» антиномично и совпадает в этом, во-первых, с характеристиками русского национального сознания, а во-вторых, близко строгой иерархичности модернизма. Но эти антиномии замкнуты в кругу модернистского, индивидуального, близкого романтическому авторитарного сознания. Оно обеспечивает единство противоположностям. Однако в хаотичном современном мире индивидуальное модернистское сознание теряет цельность, трагически разрушается. Этот разлом особенно обнажается в последние годы Иванова. Предсмертное творчество поэта характеризуется парадоксальным сочетанием двух несовместимых мировоззренческих установок. Это уникальное «двуязычие» мышления позднего Иванова составляет своеобразие его художественного мира.
В стихах «Портрета без сходства», «Дневника» и «Посмертного дневника» мы слышим два голоса. Первый соответствует модернистскому типу лирического сознания, который был присущ лирическому герою «Роз», это голос творческой индивидуальности, Орфея, черпающий аргументы из былого иерархического устройства миропорядка. Второй - голос, пршіадлежаїций современному, постмодернистскому миру, голос обыкновенного человека, Иванова, живущего в хаотически неупорядоченной вселенной.
Осознание поэтом себя в постапокалиптическом хаосе с остановившимся временем и прекратившей свое течение жизнью совпадает с мироощущением, охватившим многих в XX веке. С мироощущением, позднее названным постмодернистским. П.Бицилли начал рецензию на сборник Иванова следующими словами: «Вообразим, что человек умер и очнулся в царстве теней...
Мне кажется, что это жизнеощущение - сейчас общее не только для нас, эмигрантов, но для всех сознательных людей, переживших смерть Европы, увидевших, что мир вступил в какой-то совершенно новый - и, надо сказать, довольно-таки отвратительный - «эон», в котором человеку, как он понимался со времен Христа и Марка Аврелия, нет места. Это жизнеощущение - источник всей поэзии Иванова»1.
Постмодернизм появился как ответная реакция на крах идей позитивизма, господствовавшего в человеческом сознании со времени открытий Коперника и Галилея. Позитивизм на протяжении нескольких веков определял картину мира. Разум и практический опыт ставились во главу угла. Но в XX в расстановка акцентов поменялась. Иррациональное отодвинуло все рациональное, в том числе и идеологию, на задний план. Отказ от позитивизма породил то, что человек потерял нечто, связывающее в его сознании разорванные части. Мир вдруг увидели распадающимся на куски. Г.Адамович, говоря о поэзии Б.Пастернака, писал: «Наш евклидовски рационализированный мир рухнул под ударами науки, и как знать, не точнее ли отвечает пастернаковский мнимый хаос истинной реальности, чем поэзия трехмерная?»
Для обозначения нового исторически-культурологического понятия был выбран термин «постмодернизм». А.Тойнби употребил этот термин в 1947 году для обозначения современной эпохи в западноевропейской культуре, которая, по его мнению, началась еще до первой мировой войны. С ним солидарен и современный теолог Ганс Кюнг. В статье «Религия на переломе времен» он говорит о том, что уже в 1918 году многие философы (Виттгенштейн, Яс-перс, Блох) и писатели (Т.Манн и Г.Гессе) воспринимали первую мировую войну как крушение современного им буржуазного общества и, вследствие этого, как изменение общекультурной ситуации.
«Распада атома» как ключевое произведение Г. Иванова
Ощущение краха прежней системы ценностей и одновременная вера в ее необходимость, постмодернистский хаос в противовес стройному модерни стскому космосу, трагедия богооставленности и поиски личного бессмертия -из таких противоречий состоит художественный мир позднего Иванова. Необходимость искусства сталкивается с его иевозмооктостъю. Его позднее творчество - это вечные попытки удержаться на краю, существовать на пределе двух мировоззрений, соединить распадающиеся части в прежней гармонии. Распад, как ключевое слово, заявленное в высоко ценимом автором произведении, выступает доминантой трагического мироощущения Иванова.
Апокалиптические настроения в то время владеют многими. За четыре года до «Распада атома», в 1934 году, в Париже вышел «Тропик Рака» Генри Миллера. И хотя Иванов утверждает, что «о Henry Miller e мы узнали только после войны»1, с поэмой в прозе Иванова «Тропик Рака» имеет нечто общее - а именно свой эсхатологический настрой. Г. Миллер тоже считает, что повседневный мелочный труд, торжествующий идеал всеобщей пользы, засилье мещанства ведут к неизбежной гибели общества, к раку, разлагающему цивилизацию. И этот процесс уже начался. Книги даже имеют аналогичные названия. «Тропик Рака» - название, в котором космический образ сочетается с образом всеобщей смертельной болезни. Это рак, принявший вселенские размеры, символ гибели мира. «Распад атома» - тот же символ всеобщего разложения, только идущий изнутри, начинающийся с мельчайшей частицы, которая по масштабам является величиной, противоположной образу Миллера.
«Распад атома», вышедший в 1938 году, очень значим для понимания творчества Георгия Иванова. Его появление показало, что поэт переживает своеобразный переходный этап в своей внутренней эволюции. Те основные творческие принципы, которые были незыблемыми еще для Иванова периода «Роз», здесь подвергнуты большому сомнению. Можно сказать, что в «Распаде атома» заявлены практически все больные для автора темы, над которыми он будет размышлять в своем дальнейшем творчестве. И.Одоевцева писала В.Маркову: «Для Георгия Владимировича «Атом» и сейчас его любимейшее произведение. Писал он его с каким-то несвойственным ему вдохновенным упоением и прямо бредил им. Он и сейчас считает «Распад атома» ключом ко всем его стихам (курсив мой - AT)... Редко какая книга вообще писалась серьезнее и честнее, с желанием большей искренности»1.
Распадающееся пространство и время, крах системы ценностей, низвержение всех логически выверенных смыслов и иерархий - доминанты «Распада атома». Автор подчеркивает довлеющую идею распада даже внешне, графически. Произведение поделено на 19 частей, разделенных «звездочками». Каждая часть делится на абзацы. Впечатление разорванности, потери связи между явлениями и событиями автор передает, не только не связывая предикатами слова в абзацах, но и лишая сами абзацы семантической связки (это подчеркивается увеличенными пробелами между ними). Повествовательное начало при этом, естественно, теряется. Присутствуют несколько более-менее четких сюжетных линий, перекрещивающихся, внезапно обрывающихся и вновь возникающих. Действительно, композиционно «Распад атома» «строится по принципу музыкального произведения» [11,443]. Однако в распадающейся и разветвляющейся композиции мы прежде всего слышим доминирующую авторскую идею наступления глобального хаоса.
Отсутствие четкого сюжета заставило критиков искать новое жанровое определение для «Распада атома». «Книга эта не подходит ни под один принятый беллетристический жанр, - писал Г.Струве. - Она написана от имени фиктивного героя, но действия в ней никакого нет»2. В.Ходасевич назвал «Распад атома» «лирической поэмой в прозе»3. Но все-таки самый важный для поэмы элемент - эпический — Иванову не был свойственен. В зрелые годы он не написал ни одной поэмы. Так же как и стихи О. Мандельштама, поэзия Г. Иванова лишена нарративного начала.
Но для определения произведения Г.Иванова как произведения «лирического» действительно есть веские основания. Часть из них выделил Ходасевич в своей рецензии. Это отсутствие фабулы и прямых действующих лиц, кроме единственного «я», обильные повторы, рефрены и единоначалия. Далее Ходасевич пишет, что Иванов, однако, в «Распаде атома» отказался от обычного в лирике знака равенства между автором и героем. Вот здесь, на наш взгляд, рецензент не совсем прав. Лирический герой «Распада атома» максимально приближен к автору. Г.Иванов делает это намерено, наделяя его собственными биографическими чертами (это русский эмигрант, живущий во Франции). Именно лирический герой «Распада атома» впервые «озвучивает» те мучающие автора мысли, которые потом в полной мере проявятся в его сборниках 1950-х гг. В тексте произведения встречаются даже конкретные мотивы и образы, впоследствии разработанные в лирике Иванова. Любопытно, что близость героя к автору - одна из определяющих черт одного из постмодернистских жанров, так называемой «метапрозы». Прослеживаются и еще две схожие черты. Хотя герой поэмы не писатель, однако, судьба искусства - одна из главных волнующих его проблем, кроме того, на протяжении всей книги он постоянно мысленно фиксирует свои действия, словно ведет воображаемый дневник: «Я иду, я думаю, я вижу».
