Молодежная проза в литературно-общественной ситуации 1920-х годов Похазникова Ирина Сергеевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Любовь, семья и быт в советской публицистике (журнал «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов) .

Глава 2. Любовь, семья и быт в советской молодежной прозе (журнал «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов) .

Глава 3. Свободная любовь и нравственность в русской прозе 1920-х годов: П. Романов, А. Платонов, Б. Пильняк .

Заключение.

Библиография.

• Любовь, семья и быт в советской публицистике (журнал «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов)
• Любовь, семья и быт в советской молодежной прозе (журнал «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов)
• Свободная любовь и нравственность в русской прозе 1920-х годов: П. Романов, А. Платонов, Б. Пильняк

Введение к работе

Литературный процесс 1920-х годов - сложный и противоречивый сплав различных художественных явлений. Разнонаправленность векторов творческой мысли, обилие литературных партий и группировок, появление большого количества литературных течений в послереволюционную эпоху привлекают внимание современных исследователей литературы. В этом контексте особый интерес вызывает изучение молодежной прозы, как специфического понятия, характерного именно для этой эпохи. Феномен особого корпуса художественных и публицистических текстов, объединенных молодежной тематикой, написанных молодыми авторами или для молодого советского поколения, объясняется несколькими причинами, связанными с тотальной идеологизацией процесса творчества:

во-первых, стремлением создать новую литературную парадигму, не наследующую предшествующей художественной традиции. В связи с этим в литературных группах этого периода делалась ставка на молодых пролетарских писателей, начавших свою творческую деятельность после революции и создающих свои произведения по требованиям массовой критики;

во-вторых, внедрением в литературные произведения морализаторских и назидательных установок, влияние которых распространялось, в первую очередь, на «молодую советскую гвардию»;

в-третьих, обилием публицистических текстов, главной задачей которых становилось воздействие на умы и идейную позицию молодежи, и, как следствие их появления, - возникновением разнообразных по форме откликов самих молодых людей.

В этот период появляются идейно-политические авторитеты, мнение которых становится определяющим для развития мировоззрения и жизненных взглядов нового поколения. В начале 1920-х годов на одном из первых мест среди этих имен стоит A.M. Коллонтай, публицистическое творчество которой дало мощный посыл к возникновению широкого общественного движения, отстаивающего идеи свободной любви. Резонанс от этого явления достиг и художественной литературы, отразившись, в первую очередь, в прозе молодых пролетарских авторов, представленный в их сочинениях как одна из лейтмотивных черт.

В исследуемых нами произведениях интерес к проблеме личных отношений между мужчиной и женщиной в бытовом их преломлении имел еще одну культурную предпосылку - пристальное внимание массовой литературной критики к творчеству Б.А. Пильняка, в художественном мире которого мотив инстинктивного начала в человеке выходит на одно из центральных мест.

Стремление соответствовать рапповской платформе и в основном невысокий уровень дарования представителей молодежной литературы 1920-х годов позволяют говорить о графоманском характере этого художественного феномена, выразившемся в стремлении копировать «модные» литературные приемы, прежде всего, модернистский стиль.

Обращение к литературным произведениям, опубликованным в 1920-е годы в главном молодежном литературно-художественном журнале «Молодая гвардия», свидетельствует одновременно и о том, какая эстетика пропагандировалась в эту эпоху, и о том, какими идейно-стилевыми приметами отличалась массовая литература. Мы можем говорить об отчетливо выраженной эклектике и в форме литературных произведений, и в

идейно-эстетической платформе авторов, и в уровне их художественного мышления.

Произведения В. Герасимовой, П. Низового, И. Рахилло, С. Малашкина, Ю. Либединского, Ф. Ярославского сегодня ушли в историю и известны только специалистам. Однако в 1920-е годы книги этих авторов были основным чтением молодых людей, прежде всего, пролетарской молодежи - именно того читателя, который становился главным объектом воздействия со стороны советских идеологов. Некоторые из анализируемых нами произведений снискали огромную популярность у читателей, становясь предметом бурных дискуссий не только в литературной критике, но и в студенческих аудиториях, и на фабриках, и в клубах.

В конце 1920-х годов книга С. Малашкина «Луна с правой стороны» была куда популярнее, чем книги Достоевского или Гоголя. Не учитывать это обстоятельство - означает разрушить историко-литературную правду. Кроме того, игнорирование живого литературного процесса не позволит нам продвинуться в восприятии и понимании сегодняшних литературных событий. Обращение к далекой литературной истории помогает выяснить параметры массового сознания, определить критерии отбора, свойственного ему, объяснить причины выбора приоритетов.

Литературная ситуация 1920-х годов по-разному оценивается историками литературы и литературоведами. Г.А. Белая, исследуя центральные идейные установки ведущих литературных групп 1920-х годов, отмечает множество черт, присущих большинству художественных направлений этого периода, вне зависимости от выдвигаемых ими лозунгов. Среди обобщающих признаков исследователь называет: «вульгаризацию представлений об искусстве»¹, трактовку художественных произведений по принципу «отрыва формы от содержания»², негативное отношение к писателям-попутчикам. Различия в мировоззренческих концепциях

¹ Белая Г.А. Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьбы его идей. М.: Советский писатель, 1989. С. 61.

² Там же. С. 95.

существовавших в 1920-е годы литературных групп Г. Белая видит в спорах о проблеме «социального заказа», о «реальности и идеале»³, во всей их подспудной драматичности и противоречивости. Эти обстоятельства, как показывает литературовед, обусловили специфику развития прозы этого периода, идущего по двум направлениям: либо подчинению требованиям массовой критики и примыканию к определенным группировкам, либо противостоянию идеологическим догматам и созданию истинных художественных произведений, однако негативно воспринимаемых представителями партийной литературы .

Идею о двух тенденциях развития литературы в 1920-е годы развивает в своем труде М.М. Голубков, согласный с Г. Белой в том, что «новые отношения между государством, партией и литературой проявлялись в невозможности для художника выбора аполитичности, он был поставлен перед необходимостью строгого самоопределения: «с кем вы, мастера культуры?»⁵. Две линии литературного процесса литературовед интерпретирует как альтернативную, то есть допускающую «многовариантность развития, взаимодействие альтернативных эстетических систем, стилей, художественных концепций»⁶, и монистическую, нормативную, сложившуюся впоследствии в метод социалистического реализма с его центральным принципом «ориентации на «завтра» . Ученый подчеркивает, что оба направления развивались не параллельно друг другу, а во взаимном притяжении и отталкивании, в сосуществовании. Сложность художественной ситуации, по мнению М.М. Голубкова, обуславливалась также «полемикой между двумя противоположными направлениями:

реалистическим и модернистским» .

³ Там же. С. 338.

⁴ См. об этом: Белая Г.А. Закономерности стилевого развития советской прозы двадцатых годов. М.: Наука,
1977.255 с.

⁵ Голубков М.М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской
литературы. 20-е - 30-е годы. M.: Наследие, 1992. С. 13.

⁶ Там же. С. 30.

⁷ Там же. С. ИЗ.

⁸ Там же. С. 145.

Принципиально значимы для нашего исследования

литературоведческие труды М.О. Чудаковой, посвященные литературной ситуации 1920-х годов. Исследователь ставит перед собой задачу выработки критериев историко-социологического анализа художественных текстов этого периода, объясняя ее актуальность тем, что в избранные для анализа годы «перед литературой встала проблема репрезентации только складывающегося, еще не во всем объеме осмысленного социального порядка; что же касается культурной идентичности, то речь шла в первую очередь о демонтировании прежней идентичности, новая же была проблематичной»⁹. Целью истрико-социологического анализа ученый считает выявление «социальной обусловленности некоторых черт художественных текстов данного периода» , введение «исторической координаты» и демонстрацию «формирования некоторых опорных ценностей, которые стали одинаково важными для репродуцирования литературных текстов, и для репродуцирования устойчивых эстетических и других ожиданий читателя»'¹. Размышляя о проблеме «социального заказа» в литературе, М.О. Чудакова не считает его «синонимом административного нажима»¹ . Литературовед видит истоки возникновения этого феномена не только в давлении извне, но и во внутреннем для писателя «ощущении «нужности» или «ненужности» направления собственной работы, которое

вызвано было событием революции» . Исследователь демонстрирует, что на «социальный заказ» откликнулись не только писатели, принадлежавшие к пропартийным литературным группировкам, как принято было считать в истории литературы 1920-х годов, но и такие художники слова, как М. Зощенко, А. Платонов. Размышляет М.О. Чудакова и о судьбах крупных

⁹ Чудакова М.О. Опыт историко-социологического анализа художественных текстов: На материале
литературной позиции писателей-прозаиков первых пореволюционных лет// Чудакова М.О. Избранные
работы. Т. 1. Литература советского прошлого. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 294.

¹⁰ Там же. С. 292.
" Там же. С. 292.

^п Чудакова М.О. Без гнева и пристрастия: Формы и деформации в литературном процессе 20-х, 30-х годов // Чудакова М.О. Избранные работы. Т. 1. Литература советского прошлого. М.: Языки русской культуры, 2001. С. 310. ¹³ Там же. С. 310.

литературных жанров, отошедших в 1920-е годы на второй план, уступивших место повести и рассказу. Причину этого явления она видит в самом процессе формирования новой социально-художественной парадигмы, протекающем в период 1920-х - 1930-х годов: «роман, став высшей степенью грамотности, позволяющей бесстрастно воспроизводить схему, вышел за пределы искусства»¹ , - делает вывод литературовед. Обращаясь к проблеме соотношения понятий «автор - герой - читатель», М. Чудакова замечает изменения в их взаимосоотнесенности, суть которых сводится к трансформации роли автора, который «становился производителем героев, и герои начинали завязывать свои собственные отношения с читателем, как бы минуя автора» .

Проблему ломки общественного сознания путем внедрения идеологии в литературу затрагивает в своем исследовании Е.Г. Елина. Используя в качестве основного материала для изучения критические и библиографические отделы большинства литературно-художественных журналов 1920-х годов, литературовед анализирует «диалог людей литературы и политиков»¹⁶, проблему повсеместного внедрения идеи о воспитании нового читателя и проведения ее в жизнь. Останавливаясь на критериях оценки художественного текста в массовой литературной критике периода 1917 - 1932 года, ученый вычленяет приемы влияния на потенциального реципиента, среди которых - «включение фамилии автора в тенденциозно подобранную обойму»¹⁷, «усечение цитат, ... стремление выявить отчетливую социальную подоплеку произведения, методика наивно-

1 о

реалистического чтения» . Исследователь останавливается на литературно-критическом освещении творчества писателей, не принадлежавших к пролетарской литературе, используя как пример размышления массовой

¹⁴ Там же. С. 336.

¹⁵ Там же. С. 334.

¹⁶ Елина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов:
Изд-во Сарат. ун-та, 1994. С. 3.

¹⁷ Там же. С. 81.

¹⁸ Там же. С. 82.

критики о художественной манере Б. Пильняка. Е.Г. Елина делает вывод о наличии двух тенденций в освещении произведений этого писателя:

серьезный анализ его прозы и выявление художественного новаторства писателя (Воронский, Правдухин, Троцкий);

разгромные рецензии напостовской критики, воспринимающей Пильняка как автора ей чуждого (П. Коган, С. Родов, Б. Волин).

Литературовед делает вывод о том, что «к концу 1920-х годов происходит явная унификация общественно-литературной идеологии»¹⁹, что приводит к возникновению единого (узко социологического) подхода к интерпретации художественного произведения и деформации читательского сознания.

Заостряет внимание на процессе одновременного формирования и ломки читательского сознания и писательской индивидуальности Е.А. Добренко. Наблюдая связь двух явлений, автор «Формовки советского читателя» и «Формовки советского писателя» считает их взаимообусловленными, а культурную ситуацию 1920-х годов определяет как «панрецептивную»: «Читатель прорастает и в писателя и в критика, а творчество становится процессом действительно коллективным» . Называя «соцреализм наследником всей революционной культуры»²¹, исследователь видит предпосылки его зарождения в теории социального заказа и в тотальной идеологизации всех сфер литературного искусства. Научной рефлексии Е. Добренко подверглась и эстетическая платформа группы «Молодая гвардия». Литературовед делает вывод о том, что «проза «Молодой гвардии» не состоялась. Она была слишком «автобиографией» , представляла собой смешение различных художественных стилей, цементированных ориентацией на пролетарскую идеологию.

¹⁹ Там же. С. 180.

²⁰ Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской
литературы. СПб.: Академический проект, 1997. С. 17.

²¹ Добренко Е. Формовка советского писателя. Социальные и эстетические истоки советской литературной
культуры. СПб.: Академический проект, 1999. С. 102;

См. также: Добренко Е. Цветущая простота: О советской литературной критике революционной эпохи // Критика 1917 - 1932 годов. М.: ООО «Издательство Астрель», 2003. С. 3 - 12.

²² Добренко Е. Формовка советского писателя. С. 267.

Таким образом, все исследователи литературного процесса 1920-х годов сходятся в следующем:

- в этот период главенствующую роль играла массовая критика
марксистского направления;

- выдвигалось требование политической детерминированности
литературных текстов;

художественное творчество развивалось в рамках двух взаимосвязанных направлений: альтернативного и монистического, по выражению М.М. Голубкова;

- активизируется роль читателя, превратившегося из реципиента в
сотворца литературного произведения и сокритика.

Важной вехой в исследовании публицистических и политических взглядов A.M. Коллонтай стал сборник «Александра Коллонтай: Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики»²³ (2003 года), посвященный проблемам публицистики, беллетристики и биографии советского политического и общественного деятеля. В том же году была опубликована коллекция статей и художественных текстов А. Коллонтай²⁴.

Творчество Б.А. Пильняка привлекало литературных критиков и литературоведов в 1920-е годы, художественная система писателя вызывает активный исследовательский интерес и в современной науке о литературе. Б.А. Пильняк был, пожалуй, одним из тех писателей, споры о которых приобретали особую полемическую заостренность, одним из тех, кто подвергся и подвергается до сих пор нападкам критики, обвинениям в непрофессионализме. Но в то же время это свидетельствует о большой популярности прозаика, стиль которого копировали, заимствовали и переосмысливали многие «массовые» писатели 1920-х - 1930-х годов. В 1920-е годы о Пильняке как о «значительном писателе» размышлял Л. Троцкий, заметивший особый «художественный порядок» его творческой

²³ Александра Коллонтай: Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики. Тверь:
Золотая буква, 2003.264 с.

²⁴ Марксистский феминизм: Коллекция текстов A.M. Коллонтай. Тверь: Золотая буква, 2003.270 с.

манеры: показ действительности «не сплошной картиной, а рядом ярких пятен, метких силуэтов, убедительных набросков» . О музыкальности Б.А. Пильняка и о связи его творчества с художественным наследием А. Белого размышлял А.В. Луначарский. Говоря, как и Троцкий, о значительности таланта Пильняка, он отмечал: «/Пильняку/ хочется быть очень ритмичным. Он доводит прозу по ее звучанию почти до белого стиха или, если хотите, до прозы Белого» . В. Полонский называл Б. Пильняка «художником, для которого выразительность, выпуклость, убедительность и правдивость того,

что изображается, стоит на первом месте» . Тонко понимал творчество писателя А. Воронский, отмечавший тяготение прозаика к природному, звериному началу в человеке, «к первообразу звериной правды жизни»²⁸. Кроме того, литературный критик замечал связь женских образов в творчестве Пильняка с его идеей о доминировании в человеке инстинктивного начала, обнаруживая, однако, что «иногда рассказы его о любви граничат с явной патологией» .

В современном литературоведении произведения писателя изучаются во многих аспектах.

Большинством исследователей творчество Пильняка включается в феномен орнаментальной прозы с ее характерными чертами: «монтажным» принципом соединения материала, сюжетной разорванностью, включением «чужого» слова и самоцитацией, «стилистической метелью», по выражению Ю. Тынянова³⁰. Однако Г.А. Белая считает Пильняка приверженцем реалистической традиции, лишь копирующим модернистские приемы, популярные в 1920-е годы. Изучая стиль произведений Пильняка, Г.А. Белая приходит к мысли о том, что художественное исследование революционной метели завлекло автора «Голого года» в своеобразную ловушку: «его

²⁵ Троцкий Л.Д. Б. Пильняк // Троцкий Л.Д. Литература и революция. М.: Политиздат, 1991. С. 73.

²⁶ Луначарский А.В. Очерк литературы революционного времени. М.: Литнаследство, 1970. С. 228.

²⁷ Полонский В. [Рецензия на сборник Б. Пильняка «Былье»] // Печать и ревоюция. 1922. № 2. С. 292.

²⁸ Воронский А. Борис Пильняк // Воронский А. Искусство видеть мир. М.: Советский писатель, 1987. С.
234.

²⁹ Там же. С. 234.

³⁰ Тынянов Ю. Литература сегодня // Тынянов Ю. Поэтика, история, литература, кино. М.: Наука, 1977. С.
247.

стремление постичь законы мира, которые «не прейдеши», оказалось стянутым тугим обручем заданной социальной идеи» . Исследовательница «отправляет» творчество художника слова, и, в частности, роман «Голый год» в «архив литературы»³², считая поэтическое дарование писателя довольно слабым и ставя его во второй ряд литературного процесса 1920-х годов. Г.А. Белая указывает на то обстоятельство, что «публицистические идеи писателя не имели ничего общего с художественной концепцией»³³, подчеркивая близость произведений Пильняка социалистическому искусству.

Избежать этой творческой «ошибки», по мнению литературоведа, удалось А. Платонову, в произведениях которого постоянно ощутима «неразрывная связь этических и эстетических координат»³⁴. Именно Платонову, а не Пильняку, по мысли Г.А. Белой, удалось создать «многоголосые» произведения: «Платоновский стиль истинно осуществляет себя тогда, когда в его оркестре «автор - герой - слушатель» звучат все голоса, когда они «со-чувствуют» этот мир»³⁵.

Особой вехой в изучении наследия писателя стал сборник научных статей «Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения. (По материалам научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения писателя)», вышедший в 1995 году. В нем подверглись вдумчивому постижению как особенности художественной системы писателя-орнаменталиста, так и вехи его сложной, драматической биографии.

Так, М.М. Голубков, осмысляя творческий метод писателя и, в частности, его роман «Голый год», среди характерных черт эстетики Б. Пильняка отмечает «импрессионистическое восприятие жизни»³⁶,

³¹ Белая Г.А. Дон Кихоты революции - опыт побед и поражений. М.: РГГУ, 2004. С. 366.

³² Белая Г.А. Ложная беременность // Вопросы литературы. 2003. № 5. С. 59.

³³ Белая Г.А. Дон Кихоты революции - опыт побед и поражений. М.: РГГУ, 2004. С. 371.

³⁴ Там же. С. 211.

³⁵ Там же. С. 210.

³⁶ Голубков М.М. Эстетическая система в творчестве Бориса Пильняка 20-х годов // Борис Пильняк: Опыт
сегодняшнего прочтения. М.: Наследие, 1995. С. 3.

«отсутствие идеологического центра повествования» , и, как следствие, постоянное стремление писателя «запечатлеть время во всем его многообразии, противоречивости, случайностях» .

М. Фальчиков прослеживает изменения в философской системе прозаика. Выявляя тему свободы человека как одну из центральных в творчестве писателя, ученый делает вывод, что «в своих ранних произведениях Пильняк неоднократно видит революцию, как сексуальное освобождение, а в романе «Волга впадает в Каспийское море» он скорее интересуется темой освобождения с общественной точки зрения»³⁹.

Е.Б. Дьячкова останавливает исследовательское внимание на проблеме времени в прозе писателя 1920-х годов. Используя как материал для исследования рассказы «Расплеснутое время», «Ледоход», «Без названья» и повесть «Иван-Москва», литературовед приходит к выводу, актуальному для всего творчества Пильняка, утверждая, что в его художественном мире «нет четких границ между жизнью и смертью, время не однородно; оно то сгущается, то разряжается, но движется, течет» . Этот творческий принцип становится причиной возникновения еще одной отличительной черты художественного метода Пильняка: его постоянного стремления «создавать текст без финала или завершенности»⁴¹.

Продолжая эти размышления, СЮ. Горинова в статье «Проза Бориса Пильняка 20-х годов: К проблеме авторского сознания» говорит о соотнесенности хронотопа произведений писателя с его размышлениями о философии истории. «Подчеркнутое нарушение хронологического принципа расположения «расшитых кусков» приобретает смыслообразующий оттенок, точная датировка указывает на важность соотнесенности проблематики

"Там же. С. 5.

³⁸ Там же. С. 9.

³⁹ Фальчиков М. Борис Пильняк глазами западного слависта // Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего
прочтения. М.: Наследие, 1995. С. 36.

⁴⁰ Дьячкова Е.Б. Проблема времени в произведениях Б. Пильняка// Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего
прочтения. М.: «Наследие», 1995. С. 66.

⁴¹ Там же. С. 66.

рассказа или повести с конкретно-исторической ситуацией» , - заключает исследователь.

Историософская концепция Б. Пильняка интересует и Л.А. Трубину, которая считает, что именно эта концепция определяет особенности художественного мира произведений писателя. По мнению ученого, ключевую роль для понимания историософских исканий этого автора играет «хитросплетение антиномий, в котором рождается концепция исторического пути России»⁴³. Именно антиномия Востока и Запада становится, по мнению Трубиной, центральной в поэтике и философских исканиях Б. Пильняка.

От историософии к мотиву инстинктивного начала в человеке идет в своих литературоведческих изысканиях Ф. Раскольников, включающий в ряд антитез, характерных для творчества писателя, противопоставление Азии Европе, инстинкта интеллекту, природы цивилизации, деревни городу. Раскольников выводит истоки интереса прозаика к мотивам телесной любви из творчества Сологуба, Белого, Бунина, отмечая оригинальность Пильняка в соединении этой темы «с темой революции, ибо для него революция - это не только бунт деревни против города, Азии против Европы, но и бунт биологических (сексуальных) инстинктов против сознания»⁴⁴.

Творчество писателя серьезно изучено в современном литературоведении в контексте сопоставления с предшественниками и современниками. Например, А.П. Ауэр исследует блоковское начало в поэтике Б. Пильняка⁴⁵, Е.А. Яблоков анализирует аспекты художественного «диалога» Б. Пильняка и М. Булгакова⁴, В.П. Скобелев находит общее в

⁴² Горинова СЮ. Проза Пильняка 20-х годов: К проблеме авторского сознания // Борис Пильняк: Опыт
сегодняшнего прочтения. М.: «Наследие», 1995. С. 72.

⁴³ Трубина Л.А. К вопросу о природе антиномии Россия - Запад в историософской концепции Бориса
Пильняка // Б.А. Пильняк. Исследования и материалы. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 3-4.
Коломна: Изд-во КГПИ, 2001. С. 68. См. так же: Трубина Л.А. «Главная глава истории - в России: Образ
времени в творчестве Б. Пильняка//Литературавшколе. 2006. №4. С. 9- 13.

⁴⁴ Раскольников Ф. Идея скрещения в романе Пильняка «Голый год» // Русская литература. 1997. № 3. С.
170.

⁴⁵ Ауэр А.П. Как многому я учился у Блока (блоковское начало в поэтике Б.А. Пильняка) // Б.А. Пильняк.
Исследования и материалы. Межвузовский сборник научных трудов. Вып. 3-4. Коломна: Изд-во КГПИ,
2001. С. 3-9.

⁴⁶ Яблоков В.А. О голых гадах и годах (Б. Пильняк и М. Булгаков) // Б.А. Пильняк. Исследования и
материалы. Межвузовский сборник научных трудов. Выц. 3-4. Коломна: Изд-во КГПИ, 2001. С. 9 - 23.

творчестве Б.А. Пильняка и А.П. Платонова в чертах символической образности и авторской иронии у обоих писателей⁴⁷. Среди научных работ, связывающих творчество писателя с литературной средой, для нашего исследования особо значима статья Н.Ю. Грякаловой «Диалог Марии Шкапской и Бориса Пильняка начала 1920-х годов» . В ней литературовед не только раскрывает точки соприкосновения в образном мире поэтессы и прозаика, но и тематизирует вопросы пола и сексуальности, соотнося «биологические и социальные составляющие человеческого существования -«либидо», творчество и революционную активность»⁴⁹. Исследователь приходит к концептуально важному заключению о том, что в творчестве Пильняка «биологический пол и сексуальное влечение осмысляются как константы - некие устойчивые характеристики, не подверженные социальной коррозии, в отличие от изменчивости и неустойчивости идеологических практик»⁵⁰.

Важным событием в пильняковедении стал выход в свет шеститомного собрания сочинений⁵¹ писателя в 2003 - 2004 году, в которое вошли практически все восстановленные от купюр и искажений произведения Б. Пильняка. Составителем, автором вступительной статьи и комментатором к изданию стала К. Андоникашвили-Пильняк.

Для нашего исследования значима монография В.П. Крючкова «Проза Б.А. Пильняка 1920-х годов (мотивы в функциональном и интертекстуальном аспектах)»⁵². В ней анализу подвергается мотивная структура произведений Пильняка 1920-х годов и выделяются сквозные лейтмотивы, сопутствующие всему творчеству писателя: мотивы смерти и рождения, пути-дороги, матери сырой-земли, луны, волков, эротические мотивы. Кроме того, большое внимание литературовед уделяет интертекстуальной и мировоззренческой

⁴⁷ Скобелев В.П. Андрей Платонов и Борис Пильняк (романы «Чевенгур» и «Волга впадает в Каспийское
море») // Борис Пильняк: Опыт сегодняшнего прочтения. М.: «Наследие», 1995. С. 172 - 186.

⁴⁸ Русская литература. 2004. №4. С. 40 - 53.

⁴⁹ Грякалова Н.Ю. Указ. соч. С. 40.

⁵⁰ Там же. С. 48.

⁵¹ Пильняк Б. Собр. соч.:В 6 т. М.: TEPPA - Книжный клуб, 2003 - 2004.

⁵² Крючков В.П. Проза Б.А. Пильняка 1920-х годов (мотивы в функциональном и интертекстуальном
аспектах). Саратов: Научная книга, 2005.353 с.

связи прозы писателя 1920-х годов с философскими и творческими исканиями художников и мыслителей этой и предшествующей эпох. В монографию включены главы, в которых В.П. Крючков прослеживает параллели между творчеством Б.А. Пильняка и А. Белого, К. Федина, А. Блока, М. Горького, Ф. Достоевского, М. Салтыкова-Щедрина; аллюзии к библейским текстам и фольклорным, языческим мотивам.

Таким образом, большинство исследователей среди характерных черт поэтики Б.А. Пильняка отмечают импрессионистический принцип изображения, историософию как стержневое свойство мотивной структуры художественных произведений, принцип соборности как специфически присущий стилю Пильняка.

Художественное наследие А.П. Платонова изучено в большей мере, чем творчество Б.А. Пильняка. Однако, анализируя исследовательские труды о Платонове, можно сделать вывод, что в основном научной рефлексии подвергались повести «Котлован», «Чевенгур» и «Ювенильное море», а также военная проза писателя. Литературоведами постигались основные черты созидательной манеры писателя, их эволюция на протяжении всего творческого пути А. Платонова.

В этом отношении привлекает внимание монография А. Дырдина, посвященная художественному сознанию прозаика⁵³. Ученого интересует идейная и нравственная составляющие творчества А.П. Платонова. Их истоки он видит в двух разнонаправленных векторах размышлений писателя. С одной стороны, это принятие революционной действительности и идеи социализма, с другой - присущее этому художнику слова «православное мировосприятие и эсхатологическая народная вера»⁵⁴. Исследователь приходит к выводу, что во многих произведениях Платонов создает образы современного 1920-м годам Христа (традиция русского православия) или образы юродивых, божьих людей (традиция глубинной народной веры). В

⁵³ Дырдин А. Потаенный мыслитель. Творчество Андрея Платонова в свете русской духовности и культуры.
Ульяновск: УлГТУ, 2000. 172 с.

⁵⁴ Там же. С. 30.

этом факте А. Дырдин усматривает парадоксальность прозы А.П. Платонова, «создающего героев, обходящихся в повседневности без Христа, но встречающих на своем пути его живые подобия»⁵⁵. По мнению литературоведа, именно из христианской традиции в ее православном проявлении проистекают повествовательные особенности творчества писателя. Центральными среди них в научной работе называются мотивы «разговора сердцем», и, как следствие особое отношение Платонова к языку, повышенное внимание к «молчанию» героев и «настойчивое желание сказать свое слово миру, преодолевая полосу отчуждения, возникшую между личными и общественно признанными идеалами в силу культурного сдвига в пореволюционной России»⁵.

Важным научным явлением в контексте изучения художественного мира А.П. Платонова стала публикация серии научных сборников «Страна философов Андрея Платонова: Проблемы творчества» , в которых исследуются разнообразные грани поэтики произведений, творческой и человеческой судьбы писателя. Среди опубликованных в них научных статей с темой нашего диссертационного исследования связана работа X. Гюнтера «К эстетике тела у Платонова», продолжающего размышления А. Дырдина об истоках духовных исканий писателя. Помимо православной традиции исследователь отмечает связь раннего Платонова с «идеалом целомудрия в

русской религиозной философии Соловьева, Федорова, Бердяева» , не отрицая, вместе с тем, и влияния революционного аскетизма, характерного для эпохи 1920-х годов. Литературовед приходит к выводу, что «у Платонова обе эти линии, ярко выраженные в русской культуре,

³⁵ Там же. С. 146.

⁵⁶ Там же. С. 146. См. об этом также: Ливингстон А. Христианские мотивы в романе «Чевенгур» // Страна
философов Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие».
2000. С. 556-561.

⁵⁷ Например, Страна философов Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., ИМЛИ
РАН, «Наследие». 2000. 960 с;

Страна философов Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 5. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие». 2003.984 с.

⁵⁸ Гюнтер X. К эстетике тела у Платонова // Страна философов Андрея Платонова: Проблемы творчества.
Вып. 5. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие». 2003. С. 76.

сливаются» . Однако, по мысли Гюнтера, к 1930-м годам писатель «преодолевает дуализм духа и тела, приходя к принятию телесного начала»⁶⁰, одновременно с отрицанием тоталитаризма в антропологическом плане.

О связи творчества А.П. Платонова с предшествующей литературной традицией и современной ему культурной парадигмой писали также: Л. Карасев⁶¹, Т. Дронова⁶², Е. Гаврилова⁶³ и другие исследователи.

Отдельной и очень плодотворной темой для литературоведческих изысканий стали особенности слога произведений писателя, использование им языковых штампов советской эпохи, нарочитая затрудненность в вычленении из сюжета произведений авторского голоса. Этот предмет разрабатывался Д. Московской , М. Михеевым⁶⁵, И. Матвеевой⁶⁶.

Рассказ А. Платонова «Антисексус», ставший предметом нашего исследования, подвергся научной рефлексии в меньшей мере, чем остальное творчество прозаика. Литературоведы, изучающие это художественное произведение, расходятся во мнениях о причинах его создания. Опубликованный в России лишь в 1991 году, «Антисекус» был снабжен вступительной статьей писателя А. Битова и комментариями А. Знатнова. А. Битов интерпретирует это произведение как своеобразную антиутопию, вызванную модой на футурологию в 1920-е годы. Ставя рассказ «Антисексус» в один ряд с сочинениями Замятина, Хаксли, Алексея Толстого, Битов отмечает разницу во взглядах этих писателей и А.П. Платонова, который «не воображает будущее, а переживает его, он уже

⁵⁹ Там же. С. 76.

⁶⁰ Там же. С. 81.

⁶¹ Карасев Л. Вверх и вниз (Достоевский и Платонов) // Страна философов Андрея Платонова: Проблемы
творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие». 2000. С. 168 - 184.

⁶² Дронова Т. Мифологема конца истории в творчестве Д. Мережковского и А. Платонова // Страна
философов Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып. 4. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие».
2000. С. 209-217.

⁶³ Гаврилова Е.Н. Андрей Платонов и П. Филонов: О поэтике повести «Котлован» // Литературная учеба.
1990. №1. С. 164-173.

⁶⁴ Московская Д. Художественное осмысление политической реальности первого десятилетия революции в
прозе А. Платонова. 1926 - 1927 годы // Страна философов Андрея Платонова: Проблемы творчества. Вып.
4. Юбилейный. М., ИМЛИ РАН, «Наследие». 2000. С. 396-425.

⁶⁵ Михеев М. Нормативное и «насильственное» использование словосочетаний в поэтическом языке А.
Платонова//Русистика сегодня. 1998. № 1/2. С. 13-40.

⁶⁶ Матвеева И.И. Комизм языка персонажей А. Платонова // Русская речь. 2001. № 4. С. 12 - 17.

⁶⁷ Платонов А. Антисексус. M.: Агентство печати им. Сабашниковых, 1991.30 с.

испытал его на опыте своей инженерной работы в строящемся социалистическом государстве»⁶⁸.

Комментатор текста, А. Знатнов, вписывая рассказ в рамки широкой общественной дискуссии о сексуальных проблемах современности 1920-х годов, соглашается с мыслью Битова об антитоталитарной направленности «Антисексуса»: «В «Антисексусе» звучит тревога о грядущей эрзац-жизни, когда будет подменено все: идеалы, вера, быт, весь смысл прежней жизни»⁶⁹.

Исследователь Л. Кацис видит причину возникновения рассказа в стремлении А.П. Платонова создать пародию на многочисленные произведения 1920-х годов «по половой проблеме» . Очевидно, что такой узкий подход к трактовке произведения заметно обедняет его художественную и образную стороны.

Серьезный текстологический анализ «Антисекуса» провела литературовед Д. Московская, выявившая связь между необычными персонажами рассказа (авторами отзывов на аппарат) и их реальными прототипами. Такой подход позволил обнаружить скрытую авторскую игру цитатами в произведении и осмыслить причину появления именно этих персонажей в их влиянии на современника 1920-х годов. Московская связывает создание «Антисексуса» с интересом Платонова к индустриализации в Советской России, с появлением «партийных директив, прочно ставивших страну на путь технократического прогресса»⁷¹.

Наиболее глубоким нам представляется анализ этого произведения в статье В.Вьюгина «Между двух молчаний: об иносказании Платонова». Ученый замечает, что причина возникновения рассказа не только в реакции А. Платонова на общественно-культурную ситуацию, сложившуюся в стране, как отмечали и другие исследователи. Генезис «Антисексуса» он видит в серьезных размышлениях Платонова о телесном начале в человеке,

⁶⁸ Битов А. Ключ к «Антисексусу» Андрея Платонова// Платонов А. Антисексус. М.: Агентство печати им.
Сабашниковых, 1991. С. 7.

⁶⁹ Знатнов А. Комментарии // Платонов А. Антисексус. М.: Агентство печати им. Сабашниковых, 1991.

⁷⁰ Кацис Л. Эротика и эсхатология ОБЭРИУтов//Литературное обозрение. 1994. №9-10. С. 59.

⁷¹ Московская Д. Указ. соч. С. 412.

«связанных с проблемой более фундаментального порядка, а именно с

7?

бессмертием» . Эта мысль, утверждает литературовед, лейтмотивно проходит через все творчество писателя, наиболее ярко и иносказательно воплотившись в рассказе 1926 года. При этом, как показано в статье, «Антисексус» по своей мотивной структуре не является исключительным и нехарактерным для творчества писателя, как традиционно принято было считать в предшествующих исследованиях: анализируя отклики известных людей на аппарат, «чрезвычайно легко выйти на ряд извечных платоновских мотивов, которые способны восполнить многие недостающие семантические

звенья» .

Таким образом, проведенный обзор тем, затронутых исследователями творчества Платонова, позволяют классифицировать их следующим образом:

- истоки творчества, мировоззрения и философской системы
Платонова;

- определение его поэтики как особой и самобытной в литературном
процессе 1920-х годов;

- особенности языкового строя его произведений и проблема
авторского присутствия в тексте;

- проблема создания рассказа «Антисексус».

Скандально популярный в 1920-е годы писатель Пантелеймон Романов сегодня не вызывает у исследователей серьезного научного интереса. Его произведения, достаточно прозрачные по своей образной структуре, не имеют тех глубинных и многоуровневых смыслов, что привлекают исследователей к художественному творчеству. Они написаны на злобу дня эпохи 1920-х годов, остро социальны и сатиричны. Именно в таком ключе изучается в современном литературоведении творческое наследие писателя. В этом отношении характерна статья В.Е. Солдатова «Социальная сатира Пантелеймона Романова». Анализируя корпус рассказов послеоктябрьского

Вьюгин В.Ю. Между двух молчаний: об иносказании Платонова // Русская литература. 2004. №4. С. 76. Там же. С. 76.

периода, исследователь приходит к выводу о том, что «зарисовки писателя
имеют не только конкретно-историческую «привязку», но отражают и
универсальные для природы бюрократизма черты и свойства»⁷⁴. Называя П.
Романова сатириком, Солдатов считает предметом художественного
осмысления писателя «создание бюрократической картины
действительности, взяточничество, казнокрадство, кумовство,

бумаготворчество, бюрократическое видение человека, нетерпимость к критике»⁷⁵.

Творчество П. Романова вызвало интерес у А.И. Солженицына, также отметившего сатирическую сторону его таланта. В произведениях Романова известный писатель видит «обилие сочного юмора (иногда с переклоном к сатире)»⁷⁶ и внимание к быту советских граждан в мельчайших его проявлениях.

Истоки творчества П. Романова стали предметом изучения С.
Фолимонова, который усматривает связь между творчеством писателя 1920-х
годов и И.А. Буниным и традициями русского реализма XIX века в целом.
Важность статьи Фолимонова «Человек в художественном мире
Пантелеймона Романова» заключается в доказательной аргументации
обособленности творчества этого писателя в литературном процессе 1920-х
годов. Исследователь уходит от понимания художественной системы
Романова как сугубо сатирической. Анализируя любовную тему в творчестве
прозаика, ученый демонстрирует размышления П. Романова о

«незыблемости некоторых вечных моментов человеческого бытия» .

Как видим, разнородные литературные явления 1920-х годов рассматриваются исследователями обособленно друг от друга, как идущие параллельно, без видимой взаимосвязи. Что касается журнала «Молодая гвардия», специальных монографических работ, посвященных его истории

⁷⁴ Солдатов В.Е. Социальная сатира Пантелеймона Романова // СоцИС. 1999. №3. С. 137.

⁷⁵ Там же. С. 138.

⁷⁶ Солженицын А. Пантелеймон Романов-рассказы советских лет//Новый мир. 1999. №7. С. 203.

⁷⁷ Фолимонов С.С. Человек в художественном мире Пантелеймона Романова // Литература в школе. 2005.
№6. С. 20.

или - тем более - прозаическим и публицистическим произведениям, опубликованным на его страницах в 1920-е годы, мы не найдем вообще. Отдельные упоминания этого популярного в послереволюционные годы издания содержатся в упомянутых исследованиях по истории литературной критики и в очерковых работах по истории советской журналистики⁷⁸. Отдельные статьи о «Молодой гвардии были написаны участниками и очевидцами литературного процесса в 1920-е годы.

Таким образом, актуальность данной работы определяется значительным расширением интертекстуальных связей в литературном процессе 1920-х годов, демонстрирующим творческое взаимодействие молодежной прозы, взращенной на рапповских художественных и идеологических постулатах, с модернистской традицией этого периода. Поэтика Б.А. Пильняка воспринималась, перерабатывалась или копировалась молодогвардейскими авторами, соединяющими в своих произведениях стиль орнаментальной прозы с идеологизированностью и назидательностью. Другим предметом влияния на произведения пролетарских писателей становится эстетика публицистических статей этого периода, с их политизированностью и плакатностью. Такие несовместимые на первый взгляд явления, как модернистская концепция восприятия окружающего мира и идеологические штампы 1920-х годов, соединяются в феномене молодогвардейской прозы. Этот «сплав» особенно отчетливо проступает при анализе любовной темы в сочинениях пролетарских авторов, получившей особое творческое воплощение, обусловленное всеми перечисленными выше причинами. Пристальное внимание к проблеме отношений между мужчиной и женщиной проявляют и писатели, не относящие себя к пропартийным литературным группировкам. В их произведениях проблема любви в Советской России периода нэпа

См. об этом: Максимов А.А. Советская журналистика 20-х годов. Л., 1964; Очерки истории русской советской журналистики: 1917- 1932. M., 1966.

рассматривается с точки зрения отталкивания от официальной идеологии и, как следствие, антагонистично по отношению к пролетарским авторам.

Научная новизна диссертации заключается в исследовании массовой литературной продукции 1920-х годов в контексте «большой» литературы и степени взаимовлияния писателей первого и второго ряда.

Цель работы - выявить функции массовой литературной продукции в процессе воспитания молодого читателя 1920-х годов, определить особенности молодежной прозы в соотнесении с произведениями Б.Пильняка, А.Платонова, П.Романова.

Для достижения цели исследования требуется решить следующие задачи:

- выявить социокультурные предпосылки, повлекшие за собой
возникновение феномена молодежной прозы в журнале «Молодая гвардия»;

описать тенденции появления и функционирования любовной темы на страницах молодогвардейских произведений;

прояснить уровень влияния творчества Б.А. Пильняка на массовую литературу 1920-х годов;

- сопоставить освещение проблем межличностных отношений в
художественных текстах журнала «Молодая гвардия» и в произведениях
писателей, не примкнувших к литературным партиям;

- определить степень взаимосвязи творческого интереса Б.А. Пильняка
к инстинктивному началу в человеке с популярной в 1920-е годы идеей о
свободной любви.

Объектом диссертационного исследования стал, во-первых, корпус публицистических, литературно-критических и художественных текстов, опубликованных в журнале «Молодая гвардия» за 1922 - 1928 годы. Во-вторых, рассказы П. Романова и А.Платонова, посвященные проблеме межличностных отношений в советском обществе. В-третьих, творчество Б.А. Пильняка 1920-х - 1930-х годов. Рассматриваются также публицистические и беллетристические произведения A.M. Коллонтай.

Предмет работы - мотивная организация тем любви, семьи и быта, актуальных для литературного процесса 1920-х годов, в прозе писателей-молодогвардейцев, П. Романова, А. Платонова в сопоставлении с функционированием этих проблем в поэтике Б. Пильняка.

Методологическая база предполагает интегрирующий анализ, учитывающий различные аспекты изучения художественного текста. Для выявления взаимосвязи между художественными произведениями, опубликованными в журнале «Молодая гвардия», и творчеством Б.А. Пильняка используется метод интертекстуального исследования. Подходы к постижению литературного процесса 1920-х годов выработаны в трудах Г. Белой, Е. Добренко, Е. Единой, М. Чудаковой, М. Голубкова. Также используется историко-литературный и биографический подход.

Теоретическая значимость исследования определяется тем, что детальное изучение контекста функционирования молодежной прозы 1920-х позволяет внести уточнения в историю литературного процесса этого периода, выявив интертекстуальную связь между массовой литературой, публицистикой и модернистским искусством. Кроме того, для данного диссертационного исследования важной оказывается проблема соотношения произведений первого и второго ряда и степени их воздействия на массового читателя.

Практическая значимость работы: материалы диссертации могут быть использованы в вузовских курсах по истории русской литературы XX века, в спецкурсах по исследованию творчества Б.А. Пильняка.

Положения, выносимые на защиту:

Комплекс публицистических и художественных текстов, объединенных вопросом о роли любви в новом советском государстве, начинает появляться на страницах журнала «Молодая гвардия» с публицистических текстов A.M. Коллонтай. При этом сам автор теории свободной любви оказывается заклейменным, а затем забытым в пылу дискуссий.

В публицистике этого периода освещение проблем, касавшихся интимной сферы жизни советских граждан, шло в ключе тотальной идеологизации «пролетарского сознания», в результате чего возник новый выхолощенный взгляд на отношения мужчины и женщины, центром в котором стала псевдоценность идеологической совместимости предполагаемых партнеров.

Произведения В. Герасимовой, П. Низового, И. Рахилло, С. Малашкина, Ю. Либединского, Ф. Ярославского, опубликованные в журнале «Молодая гвардия» в 1920-е годы, объединены пристальным писательским вниманием к проблеме межличностных отношений, выразившимся в двух тенденциях. Во-первых, очевидно влияние поэтики и стилистики орнаментальной прозы, в первую очередь, произведений Б. Пильняка, на эти сочинения. Во-вторых, в них отражается вульгаризация идей A.M. Коллонтай, воспринятых авторами молодежной прозы 1920-х годов, как победа «революционного» над «личным» в человеке.

В сочинениях А. Платонова, П. Романова, Б. Пильняка звучит мысль об антигуманности любых навязанных ложных ценностей. От проблемы повсеместной декларации «свободной» любви эти писатели переходят к размышлениям об исчезновении из современности 1920-х годов понятий «нравственность» и «духовность», о вреде тоталитаризма в целом.

Интерес Б.А. Пильняка к проблеме сексуальности, инстинктивного начала в человеке является сквозным, центральным для всего его творчества и не связан с проходившими в 1920-е годы дискуссиями о новой форме быта и личных отношений у советского человека. Точка зрения писателя обусловлена размышлениями художника слова о доминировании стихийных сил в человеке и социуме.

Структура работы: диссертационное сочинение состоит из введения, трех глав, заключения и библиографического списка.

Апробация научных результатов. Основные положения диссертационного сочинения были изложены в докладах, прочитанных на

Всероссийских конференциях молодых ученых (Саратов, 2003 - 2006), Межвузовской научно-практической конференции «Междисциплинарные связи при изучении литературы» (Саратов, 2005) и в публикациях:

1. Едина Е., Смирнова-Похазникова И. Коллонтай и молодежная проза 1920-х годов // Александра Коллонтай: Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики. Тверь: Золотая буква, 2003. С. 146-158.

2. Похазникова И.С. A.M. Коллонтай о лирике А. Ахматовой: «Статья «О «Драконе» и «Белой птице» // Филологические этюды: Сб. науч. статей молодых ученых. Саратов, 2004. Вып. 7. Ч. 1-2. С. 167 - 169.

3. Похазникова И.С. Стиль эпохи в молодежной прозе 1920-х годов (на материале журнала «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов) // Филологические этюды: : Сб. науч. статей молодых ученых. Вып. 10. Ч. 1-2. Саратов, 2007. С. 154-157.

4. Похазникова И.С. Рубрика «В вольно-дискуссионном клубе (журнал «Молодая гвардия» в 1920-е годы) // Междисциплинарные связи при изучении литературы: Сборник научных трудов. Саратов: Научная книга, 2006. С. 101 - 104.

5. Похазникова И.С. Взаимопроникновение жанров словесности в журнале «Молодая гвардия» (1920-е годы) // Властные функции СМИ: литературно-журнальные традиции и современная масс-медийная практика. Саратов: ООО Издательский центр «Наука», 2006. С. 149 - 166.

6. Похазникова И.С. «Дорогу крылатому эросу!» A.M. Коллонтай в восприятии современников // Вестник Саратовского госагроуниверситета им. Н.И. Вавилова. 2006. № 6. Вып. 3. С. 125 - 127. До 1 января 2007 года издание входило в список рецензируемых изданий ВАК РФ.

Любовь, семья и быт в советской публицистике 1920-х годов. (Журнал «Молодая гвардия» 1922-1927годов).

Эпоха 1920-х годов - время переменчивое, переходное от нищеты и скудости периода военного коммунизма к относительному изобилию НЭПа. Таким же нестабильным был и литературный процесс. При очевидной «гегемонии» РАПП в зоне влияния на художественное творчество не прекращались поиски в области литературной формы. Культурное наследие Серебряного века еще не было окончательно забыто, появлялись новые талантливые авторы, чьи произведения вызывали широкий общественный резонанс.

В этот период влияние литературы на умы читателей повышается в геометрической прогрессии по сравнению с литературной ситуацией рубежа веков. Ориентированность писателей на элитарного читателя уходит в прошлое, в оборот берутся читательские массы, часто почти не грамотные. Угадать их желания и потребности берется литературная критика, «методология которой в 1920-е годы была читателецентричной» .

Если литература Серебряного века своими идеями влияла на душу одного читателя, то в советскую эпоху роль этой области искусства концентрируется на вливании идеологии в умы массового читателя.

В это время в литературно-критических и публицистических периодических изданиях наблюдается вспышка интереса к теме новых семейных отношений, строительству быта, к тому комплексу вопросов, который в современном научном дискурсе получил название тендерной проблематики.

Мощный посыл для развития и разработки указанных проблем был дан общественной деятельностью и работами члена первого советского правительства Александры Михайловны Коллонтай, посвященными женскому

¹ Елина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1994. С. 26.

вопросу и женскому движению. Начав свою публицистическую и общественную деятельность за десятилетие до Октябрьской революции, Коллонтай разработала стройную и прогрессивную для того времени теорию раскрепощения женщины. До 1917 года она опубликовала более двадцати работ, среди которых «Любовь и новая мораль», «Половая мораль и социалистическая борьба»³, «Новая женщина»⁴ и другие. Пик ее публицистического творчества приходится на первые послереволюционные годы. В это время не новая уже тема освобождения женщины от «семейного рабства», тщательно разработанная западными феминистками, приобретает неожиданный оборот в связи с победой социализма в России и кардинальным преобразованием всех общественных и политических институтов в Советском государстве.

Полная смена жизненных и политических ориентиров предполагала и коренную перестройку социальных институтов, в первую очередь, институтов семьи, брака. Основой теории семейных и любовных отношений на советской почве отчасти стала работа Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», где автор показывает, что семья и особенно положение женщины претерпели историческое развитие, которое, в свою очередь, определилось развитием способов производства, особенно форм собственности. Ф. Энгельс подчеркивает, что женщины стали экономически зависеть от мужчин, стали подневольными людьми. Историческое развитие ведет к «патриархальной семье» и к «всемирно-историческому поражению женского пола». Как контраст, философ изображает коммунистическое общество, в котором женщины уже не будут посредством института брака материально зависеть от мужчин. Государство, а не семья будет нести экономическую ответственность за воспитание детей. Исчезнет различие

² Новая мораль и рабочий класс. М., 1918. С. 36-47.

³ Новая жизнь. 1911. №9. С. 125-139.

⁴ Современный мир. 1913. №9. с. 151-185.

между детьми, рожденными в браке и вне него. Таким образом, согласно Энгельсу, женщины станут свободными, а отношения между женщинами и мужчинами будут основаны на подлинной любви.

Эти теоретические положения вкупе с опытом западных феминисток берет за основу своей теории A.M. Коллонтай, вновь выступившая на литературно-публицистической арене после революции с разработкой проектов, посвященных женской эмансипации, проблемам семьи и сексуальных отношений⁵.

Многие исследователи, в частности, В. Успенская в статье «Радикальный проект женской эмансипации», отмечают тот факт, что «А. Коллонтай не уставала подчеркивать, как далека она от феминизма. При этом она первая в России общественная деятельница, которая добавила идеи феминизма" в марксистскую теорию и социально-демократическое движение и все же заставила, наконец, товарищей... серьезнее отнестись к женскому вопросу, на который свой ответ уже предлагали феминистки»⁶.

В современной науке обнаружено влияние идей A.M. Коллонтай и на западных феминисток. Так, историк и политолог С.Г. Айвазова отмечает: резонанс от общественной деятельности A.M. Коллонтай был заметен не только в СССР, но и в Западной Европе. Мадлен Пеллетье, французская феминистка тех лет, считала, что произведения Коллонтай нужно пропагандировать, так как они посвящены «сексуальной свободе ...праву на аборт и воспитанию детей государством» .

Действительно, раскрепощение женщины не являлось для автора новой социальной концепции самоцелью. Отстранение женщины-хозяйки, женщины-

⁵ Ее теоретические работы и беллетристические произведения будут рассмотрены в нашем исследовании в
рамках общего анализа дискуссии о границах свободы в любовных отношениях.

⁶ Успенская В. A. A.M. Коллонтай: Радикальный проект женской эмансипации // Александра Коллонтай.
Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики. Материалы международной
научной конференции. Тверь, 2003. С. 18.

⁷ Айвазова С.Г. Русские женщины в лабиринте равноправия. М., 1998. С. 73.

матери и жены от «семейно-брачных уз» должно было служить на благо общественных процессов. Подразумевалось, что освобожденная женщина бросит все силы, все обретенное время на строительство социалистического государства и общественные дела.

В связи с этими предпосылками скрытые ранее этическими нормами проблемы взаимоотношений полов выходят на центральный план. В 1921 году в журнале «Коммунистка» A.M. Коллонтай публикует «Тезисы о

коммунистической морали в области брачных отношений» . В том же году в университете им. Свердлова она читает серию публичных лекций по проблеме женщин в экономике и в семье. Но свидетельств общественного резонанса в связи с этими выступлениями в периодике 1920-х годов мы не находим.

Иначе складывается история публикаций «Писем к трудящейся молодежи», вышедших в свет в журнале «Молодая гвардия» в 1922-1923 годах. Ориентированность журнала на молодежную аудиторию, массовость (и в современной терминологии, и в понимании современников 1920-х годов) и популярность издания в первую очередь среди молодого поколения послужили своеобразной, но эффективной рекламой для идей A.M. Коллонтай. По данным составителей сборника «Александра Коллонтай. Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики» пик работ пролетарского теоретика по женскому вопросу приходится на период с 1921 по 1923 год, к 1925 году статьи A.M. Коллонтай в большинстве представляют собой очерки мемуарного характера о первых днях Октябрьской революции. Неудивительно, что «к 1926 году она уже не осознавалась как литературный авторитет или как авторитет политический, без ссылки на который нельзя обойтись» .

⁸ Коммунистка. №2 -13, май-июнь. С.28 - 34.

⁹ Александра Коллонтай: Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики.
Материалы международной научной конференции. Тверь: Золотая буква, 2003.264 с.

¹⁰ Елина Е., Смирнова И. Коллонтай и молодежная проза 20-х годов // Александра Коллонтай: Теория
женской эмансипации в контексте российской тендерной политики. Материалы международной научной
конференции. Тверь: Золотая буква, 2003.

Активная деятельность A.M. Коллонтай, связанная с «освобождением» женщины, породила и ряд нововведений в системе общественных институтов. Без сомнения, ей принадлежит заслуга организации детских садов, учреждений по охране женского труда, разработка системы алиментов и т. д. Ею велась решительная борьба с проституцией в Советском Союзе. Однако эти аспекты ее политической работы не будут рассмотрены в нашем исследовании, так как выходят за рамки литературного процесса 1920-х годов.

С публицистической подачи A.M. Коллонтай в журнале «Молодая гвардия» появляется целый комплекс текстов, связанных с семейными и интимными отношениями, с проблемами детей и юношества, с вопросами о любви и быте.

Четыре «Письма к трудящейся молодежи» делают тему взаимоотношений полов одной из самых популярных на страницах центрального РАППовского издания. Дискуссия о проблемах семьи, брака, пола с большой скоростью выходит за рамки одного издания. Статьи, прямо или косвенно связанные с комплексом нравственных проблем, письма читателей и другие публицистические и литературные материалы появляются в большинстве центральных печатных органов страны.

«Молодая гвардия» впервые вышла в свет в апреле 1922 года как печатный орган пролетарской молодежи. Издание заявило о себе как о «литературно-художественном, общественно-политическом и научно-популярном журнале, органе ЦК ВКП(б)». Изначально это издание задумывалось и было организованно одноименной литературной группой, которая уже в начале 1923 года вошла в состав РАПП.

В 1934 году в Литературной энциклопедии издание осмысливалось как «боевое орудие партии по культурно-политическому воспитанию» и как «одна из первых ячеек, положивших начало массовой организации пролетарских

писателей»¹¹. Задуманный редакцией «идейным учителем» для молодого комсомола, журнал оказывал колоссальное влияние на умы и вкусы юного поколения граждан СССР. Уникальность «Молодой гвардии» заключалась в том, что «впервые литературная группировка родилась не «сама по себе», не просто, изменяясь, шла навстречу власти или, наоборот, становилась к ней в оппозицию, но была создана самой властью» . Молодежная политика «Молодой гвардии» была действительно результативной и «свидетельствовала о готовности новой власти к участию в политико-эстетической деятельности»¹ .

Обращение к молодому читателю было ярко выражено не только в самом названии, но и в ориентированности статей, в публикациях произведений еще не зрелых авторов, в обсуждении вопросов, актуальных, в первую очередь, для пролетарской молодежи. В частности, «Молодая гвардия» продвигала мысль о том, что «подлинный пролетарский писатель должен стать передовиком рабочего класса и теоретически образованным марксистом»¹⁴. Журнал, по сути, демонстрировал, каким должно быть новое поколение социалистов, диктовал основные принципы поведения в соответствии с идеологией и взглядами коллектива. Вместе с тем издание стремилось выполнить и развивающую, педагогическую функцию, донести до молодежи основы точных наук, современные методики производства, медицинские проблемы. «Молодой гвардией», по сути, «осуществлялся в самых разных формах диктат в продвижении книг к читателям» ⁵.

Таким образом, журнал становился практически «энциклопедией жизни» «нового молодого государства». Необходимо отметить, что «Молодая

Литературная энциклопедия. М.: ОГИЗ, Гос. словарно-энциклопедическое изд-во «Советская энциклопедия», 1934. Т. 6. Стб. 418.

¹² Добренко Е. Формовка советского писателя: Социальные и эстетические истоки современной
литературной культуры. СПб.: Академический проект, 1999. С.238.

¹³ Там же. С. 239.

¹⁴ Елина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов:
Изд-во Сарат. ун-та. 1994. С. 34.

¹⁵ Там же. С. 34.

гвардия» до 1926 года четко придерживалась молодежной направленности, ориентировалась на специфический круг читателей, их интеллектуальный уровень, увеличивая этим в несколько раз степень воздействия на молодое поколение. Журнал транслировал свои идеи, в первую очередь, на «молодые кадры, молодежь от станка, красное студенчество»¹⁶. С учетом этой направленности редакция «Молодой гвардии» печатала те литературные и публицистические произведения, которые могли должным образом повлиять на «молодую читательскую гвардию».

В течение 1926-1927 года в издании снижается интерес к «ковке новых кадров», и «Молодая гвардия» постепенно превращается в «обычный литературный журнал»¹⁷, отдававший предпочтение известным и сложившимся писателям.

Бесспорно, главной стилевой чертой издания, объединяющей все опубликованные в нем художественные произведения и статьи, была абсолютная идеологизированность и перегруженность коммунистическими штампами. Любое сочинение, вне зависимости от своей темы и жанра, не мыслилось без упоминания руководящей роли партии и апелляции к марксистско-ленинским трудам и заветам. Коммунистическое мировоззрение использовалось в качестве орудия научного и художественного анализа, мерила общечеловеческих ценностей и социальных проблем.

В связи с этим обстоятельством активное обсуждение на страницах «Молодой гвардии» вопросов новой социалистической семьи, межличностных и даже интимных отношений было окрашено в яркие, но однообразные идеологические цвета, что наложило отпечаток не только на фразеологию и терминологию, употребляемые дискутирующими, но и породило

¹⁶Литературная энциклопедия. М.: ОГИЗ, Гос. словарно-энциклопедическое изд-во «Советская энциклопедия», 1934. Стб. 418.

¹⁷ Максимов А.А. Советская журналистика 20-х годов. Краткий очерк журнальной периодики. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та. 1964. с. 105.

определенный угол зрения, под которым рассматривались проблемы любви, сексуальных отношений в советском государстве.

Необходимо отметить, что вопрос об отношениях между мужчиной и женщиной анализируется в нескольких аспектах. В первую очередь, в соотношении с делом революции. Во-вторых, с точки зрения женщины и физиологических проблем женщины: аборты, роды, воспитание детей и т. д. В-третьих, сравниваются интимные отношения в буржуазный период и в период Советского государства. Ни о духовности, ни об этике, ни о психологии в истинном их значении речь на обсуждениях не велась.

Применяя терминологию современного литературоведения, можно сказать, что формируется определенный макротекст, ядро которого представлено темой любовных отношений. В его семантическое поле входят разнообразные идеи, темы и дискурсы. Среди них, с одной стороны, -проблема создания в Советском Союзе детских садов, яслей, общественных кухонь; с другой стороны, - фрейдистские концепции в переложении современной тому времени советской науки, а также проблема «старой» и «новой» семьи, судьба крестьянской и рабочей девушки и многое другое. В состав данного «макротекста» включаются художественные произведения неизвестных ныне «молодежных авторов» и сочинения писателей известных и знаменитых; публичные выступления видных общественных и политических деятелей, публицистические статьи, посвященные данному кругу проблем, обзоры печати и рецензии, несущие, несомненно, и публицистический пафос.

Отнюдь не случайно в первые послереволюционные годы в широкое употребление входит, получив в советской лексике большую многозначность, слово БЫТ. В нашем исследовании этот термин требует особого рассмотрения как наиболее частотное и емкое понятие, связывающее проблемы морали и нравственности с современностью 1920-х и вычленяющее эти проблемы из остального комплекса вопросов, поднимаемых в периодике этого периода. В связи с этим необходимо серьезное рассмотрение не просто лексического

значения слова «быт» в его современном словоупотреблении, а именно анализ функционирования этого понятия в 1920-е годы, тот комплекс его составляющих, который вошел в семантику этого слова в первые послереволюционные годы и в период нэпа.

Важно подчеркнуть, что в дореволюционную эпоху семантическая широта слова «быт» не была осмыслена. Это слово не стало предметом рефлексии в энциклопедиях и энциклопедических словарях. Так, в «Энциклопедическом словаре бр. Гранат» нет ни одной статьи, посвященной словоформе с корнем «-быт-» . В «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона» есть лишь словарная статья, посвященная бытию, которое понимается как «первая книга канона священных ветхозаветных книг»¹⁹. В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля «бытье» осмысливается как «пребыванье, жизнь в значении низшем, быт» .

Всплеск интереса к понятию «быт» происходит после 1917 года. Можно предположить, что этот феномен связан с попытками нового государства взять под контроль все сферы жизни советского человека, выйти за рамки политики, экономики и идеологии, политизируя и идеологизируя одновременно частную жизнь своих граждан. Следовательно, возникала необходимость дать название, осмыслить определенную группу явлений непроизводственной жизни, тем самым обобщив и объединив ее составляющие. Проводником этого направления деятельности коммунистической партии становятся, в первую очередь, литературная критика, журналистика и публицистика. Без сомнения, процесс активного проникновения государства в частную жизнь граждан проходил в русле всеобщей «пролетаризации общественного сознания» . Коммунистическая

¹⁸ См: Энциклопедический словарь. M.: Изд-во «Товарищества бр. А. и Ил. Гранат и Ко», 1911.
T.7. стб. 640.

¹⁹ Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб.: Типо-литография И.А. Ефрона, 1891.
С. 114.

²⁰ Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 т. М.: Терра, 1995. Т.1. С. 148.

²¹ Елина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов.
Саратов: Изд-во Саратовского университета, 1994. С. 5.

идеология усиленно завоевывала все новые и новые рубежи, «навязывая новую эстетику, философию, этику параллельно с пропагандой нового быта, включая семейные отношения»²².

Особый интерес в исследовании функционирования термина «быт» вызывает обширная статья в Большой Советской Энциклопедии 1927 года. В скобках отметим, что в дальнейших переизданиях БСЭ эта словарная статья подверглась существенным сокращениям. Ее автор И.И. Степанов-Скорцов определяет термин «быт» как «особый характер и уклад жизни. Нередко слово «быт» употреблено в ограничительном смысле домашнего быта» . «Но, -подчеркивается в статье, - будет правильно говорить как о домашнем, так и об общественном быте, тем более, что между той и другой сторонами быта существует тесная связь»²⁴. В этом высказывании слышна одна из доминирующих идей советской эпохи: о поощрении тотального вмешательства общественных интересов и мнений в домашний, частный мир отдельного человека.

В статье, занимающей одиннадцать столбцов, дается историческая справка о том, что представлял собой быт в различные эпохи, от первобытнообщинного до коммунистического строя. В строгом соответствии с философией марксизма автор проводит мысль о том, что «быт и нравы самым глубоким образом связаны с общими производительными отношениями данной эпохи и страны и с особым положением данной социальной группы»²⁵.

Ядром понятия «быт» в этой статье и в статье, опубликованной в Малой Советской Энциклопедии 1929 года, становится семья и семейные отношения. В МСЭ читаем: «Под бытом понимают формы брака и семьи, нравы и обычаи» . Одним из ключевых моментов в рассуждениях о быте становится

²² Там же. С. 21.

²³ Большая Советская энциклопедия. М.: АО «Советская энциклопедия», 1927. Стб. 333.

²⁴ Там же. Стб. 333.

²⁵ Там же. Стб. 334.

²⁶ Малая Советская энциклопедия. М.: АО «Советская энциклопедия», 1929. Т.1. Стб. 920.

оппозиция «старый быт - новый быт», с помощью которой наглядно демонстрируются основные принципы коммунистического быта, подчеркивается правильность бытовых условий в Советском государстве в противовес любым «буржуазным» формам быта. Показательно, что формой построения статей и в БСЭ, и в МСЭ становится антиномия «старый и новый быт».

Исследование И.И. Степанова-Скворцова приобретает оценочность, свойственную скорее публицистике, чем научной статье в энциклопедии, когда он начинает размышлять о «новом быте». Автор обрушивается гневом на «растерянных и беспомощных моралистов»²⁷, воспевающих старые семейные устои, на «обывателей и обывательских беллетристов»²⁸, пропагандирующих свободную любовь как «примитивно-зоологическую физиологию» . Сам же сводит понимание «свободной любви» к «отношениям, отделенным от экономики»³⁰.

В рассматриваемых статьях МСЭ и БСЭ особо подчеркивается роль государства и партии в становлении нового быта - «социалистического быта». Делается акцент и на женском вопросе, на современном 1920-м годам положении женщины.

Важно заметить, что в свете поставленной проблемы в статье Степанова-Скворцова возникают размышления о художественной литературе, которая никак не прокомментировала «эту творчески-революционную сторону нового быта»³¹. Это заявление автора статьи еще раз подчеркивает огромную роль литературы в политических явлениях 1920-х годов, не только «непосредственно вовлеченной в политическую борьбу и отражавшей ее, но часто и прямо стимулировавшей» .

²⁷ Большая советская энциклопедия. Стб. 340.

²⁸ Там же. Стб. 341.

²⁹ Там же. Стб. 340.

³⁰ Там же. Стб. 340.

³¹ Там же. Стб. 344.

³² Добренко Е.А. Цветущая простота: О советской литературной критике революционной эпохи
// Критика 1917-1932 годов. М.: ООО «Изд-во Астрель», 2003. С. 8.

Разнообразные употребления термина «быт» изобилуют в литературном процессе 1920-х годов. В этом отношении показательны названия публицистических статей и художественных произведений, публикуемых на страницах периодики: «Новобышное» А. Платошкина, «Вопросы морали, пола, быта и тов. Коллонтай» П. Виноградской, «Мораль и быт пролетариата в переходный период» Ем. Ярославского, «Быт в деревенском песнотворчестве» Хребеса, «Молодежь и быт труда» Н. Семашко и многие другие.

Понятие «быт» в 1920-е годы становится при описании жизненных явлений своеобразным заменителем или синонимом разнообразных ситуаций, называть которые открыто авторы текстов в силу тактичности или иных этических причин не стремятся. Проблемы личной жизни советских людей становятся на страницах изданий «бытовыми». Под «бытом» подразумевается сексуальная жизнь, проблемы нравственности и «собственно бытовые проблемы». Так, Полина Виноградская в своей критической работе понимает под бытом, в первую очередь, семейные отношения: материнство, разводы, совместное хозяйство. Однако «быт» становится для нее синонимом «пола», то есть сексуальных отношений, когда в статье возникает ряд равнозначных понятий: «...рабочий быт, вопросы пола и новой семьи» . Емельян Ярославский, оговаривая, что «под бытом мы имеем в виду сумму материальных и культурных условий, в которых живет данный класс общества»³⁴, часто употребляет понятие «быт» как аналог интимной жизни. «Возбуждает величайшую тревогу половая распущенность, которая есть у нас в быту» , пишет Ярославский. Хребес под «деревенским бытом» подразумевает целый комплекс жизненных явлений: «холостую жизнь, любовь, брак и семью»³⁶. А. Луначарский в одной из своих статей идет дальше, расширяя грани анализируемого нами понятия. «Быт определяет

³³ Виноградская П. Вопросы морали, пола, быта и тов. Коллонтай // Красная новь. 1923. №6. С. 188.

³⁴ Ярославский Ем. Мораль и быт пролетариата в переходный период // Молодая гвардия. 1926. №5. С. 142.

³⁵ Там же. С. 149.

³⁶ Хребес. Быт в деревенском песнотворчестве // Молодая гвардия. 1926. №8. С. 178.

сознание» , - считает советский идеолог, расшифровывая в дальнейших размышлениях свою мысль: «огромный быт нашего революционного строительства определяет сознание, на добрых 7/10 определяет его, как революционное, коммунистическое; и это есть главная закваска той части

~ 38

молодежи, о которой я здесь говорю, т.е. молодежи действительно нашей» .

В этом высказывании можно проследить один из методов манипуляции общественным сознанием. В качестве основного тезиса берется общеизвестное выражение (в данном случае - философское «бытие определяет сознание»), которое сознательно «заземляется», привязывается к конкретному положению вещей, чтобы каждый из читателей смог проникнуться пафосом этой «закваски», «революционным строительством», осознать себя не только частью целого, но и вечного, вневременного - на это играет привязка суждения к философским категориям.

Частотно на страницах изданий 1920-х годов упомянутое противопоставление: «старый быт» и «новый быт» как понятий, охватывающих весь спектр явлений необщественной и непроизводственной жизни до революции и после нее. С первого года выхода «Молодой гвардии» в журнале появляется «Отдел быта», проникнутый пафосом назидательности, освещающий различные стороны комсомольской жизни и преподносящий «пролетарской молодежи» решение бытовых проблем в свете коммунистической идеологии.

Тема семьи, семейных и межличностных отношений как отклик на социальные теории А. Коллонтай проходит несколько этапов в своем функционировании на страницах журнальной и газетной периодики 1920-х годов:

1. 1922 - 1924 годы - полемика о необходимости свободных

половых отношений в журналах «Молодая гвардия», «Красная новь», «Печать

³⁷ Луначарский А. Ответы на анкету // Молодая гвардия. 1926. №4. С. 86.

³⁸ Там же. С. 86.

и революция» и др., а также на газетных страницах. В этот период появляются и положительные, и отрицательные отзывы. Акценты еще не расставлены и центральная линия размышлений еще не установлена.

2. 1924 - 1926 годы - Теоретические разработки в вопросах взаимоотношений полов; появление в печати писем-откликов, то есть отражение концепции свободной любви в реальной жизни. В этот период идеи Коллонтай оцениваются без исключения отрицательно. Имя создателя теории «стакана воды» уже встречается не часто. Идея о «крылатом и бескрылом эросах» обсуждается в публицистике как возникшая самостоятельно, без определенного автора. Проблемы семьи в Советском государстве начинают художественно осмысляться. Молодые писатели начинают создавать повести, рассказы, где тема новых любовных отношений становится сюжетообразующим началом, используется для разработки образов и характеров.

3. После 1926 года - постепенное угасание интереса к проблеме свободных отношений между мужчиной и женщиной при очевидном и транслированном свыше увеличении интереса к масштабным общественным проблемам.

В нашем исследовании мы считаем логичным, в первую очередь, проанализировать комплекс публицистических произведений в советской периодике, объединенных разработкой вопросов о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной и сопутствующего им спектра проблем, для того, чтобы сохранить хронологическую целостность изыскания. При этом мы исходим из мысли, что идейная сторона художественных произведений требует более долгого и глубокого авторского осмысления по сравнению с идейным содержанием публицистических сочинений как «вида литературы,

характеризующегося злободневным общественно-политическим

содержанием» .

С первых номеров редакция «Молодой гвардии» поставила своей задачей выработку стройных представлений о нравственных качествах истинного коммуниста у молодой «читательской массы». Для разрешения этой идеологически-психологической проблемы в структуре журнала появляются две постоянные рубрики, существовавшие на страницах издания в течение полутора лет: «Письма к трудящейся молодежи» A.M. Коллонтай и «В вольно-дискуссионном клубе» П. Лепешинского, партийного и литературного публициста, работавшего в Наркомпросе, занимавшегося вопросами просвещения и образования молодежи. Схожие по своей тематике статьи этих партийных деятелей СССР всегда были расположены близко друг от друга во внутренней рубрикации номеров.

В анализе нравственных аспектов советской жизни публицисты всегда шли рядом. Скрытая полемика с соперником, претендующим на умы и воспитание молодежи, заметна лишь в произведениях Лепешинского, обращавшего, по-видимому, пристальное внимание на воспитательные статьи Коллонтай.

В номере 1-2 за 1922 год A.M. Коллонтай публикует «Письмо первое» под названием «Каким должен быть коммунист?». Пантелеймон Лепешинский озвучивает тему для дебатов в своем «Вольно-дискуссионном клубе» как «Что есть нравственность?». В заглавиях обеих статей звучит вопрос, условно заданный молодым поколением коммунистов, ответом на который должны служить публицистические произведения двух авторов.

С первой публикации в журнале «Молодая гвардия» Коллонтай точно указывает своего адресата, обращаясь к нему «юный мой товарищ» или «юный мой друг», подчеркивая, что поводом для ее статей послужило гипотетическое письмо «безымянного» комсомольца. Советский публицист рассматривает

³⁹ Литературная энциклопедия терминов и понятий. М.: НПК «Интелвак», 2003. Стб. 837.

свою идеологическую задачу в виде развернутых, обстоятельных ответов на вопросы: «Как жить? Как поступать? Что дозволено, а чего не должен делать коммунист?»⁴ . Она считает, что пришло время выработки нравственных коммунистических норм, особенно среди молодежи, так как «нет ни одной книги, брошюры или даже статьи, в которых эти вопросы разбирались бы или даже ставились»⁴¹.

Проблема выработки коммунистических критериев нравственности затрагивает, по Коллонтай, в первую очередь моральные основы человеческого существования. Автор развивает мысль о противопоставлении старой буржуазной и новой пролетарской морали, ставшую затем общим местом многих публицистических статей. Среди главных заповедей коммуниста литератор ставит во главу угла «неотделимость личной жизни от жизни в коллективе», «солидарность и измененное отношение к труду»⁴². В «Письме» Коллонтай публикует «список основной литературы по теме», в котором центральное место занимают «Азбука коммунизма», «Коммунистические манифесты» Маркса и Энгельса, «АнтиДюринг» и другие характерные труды марксистских классиков. Этот факт еще раз подчеркивает назидательную, поучающую функцию статьи, направленной на молодого читателя. Первое открытое письмо Коллонтай становится своеобразной вводной частью для дальнейшего развития теоретических разработок советского идеолога в области морали, нравственности и семейных отношений.

Первое публицистическое произведение П. Лепешинского, написанное в рамках авторской рубрики «В вольно-дискуссионном клубе», также является концептуально важным и основополагающим для дальнейших публикаций этого автора. Отправной точкой для размышлений о пролетарской нравственности становятся у писателя дебаты в клубе - публицистический прием, сходный по своей художественной функции с гипотетическим письмом

⁴⁰ Коллонтай А. Каким должен быть коммунист? // Молодая гвардия. 1922. № 1-2. С. 137.

⁴¹ Там же. С. 136.

в адрес А. Коллонтай. Таким образом, Лепешинский начинает игру с читателем, создает псевдолитературную канву для освещения политических тем.

Идея дать возможность героям - представителям различных точек зрения самим озвучить свои установки не нова для литературно-критических и публицистических произведений. Однако в статьях Пантелеймона Лепешинского подобные риторические приемы появляются впервые в советское время. Публицист старается воссоздать атмосферу клубных дебатов, столь популярных в 1920-е годы. После первого же «заседания» герои Лепешинского становятся сквозными персонажами, переходя из номера в номер. П. Лепешинский сталкивает в своих статьях представителей различных, заведомо «ложных» точек зрения и на основе их «заблуждений» делает «правильный» вывод устами «идейно выдержанного» персонажа.

В «клубе» появляется пять типов героев. Первый тип - «отрицательные» герои - это персонажи, которые сознательно придерживаются «устаревшей», антисоциалистической точки зрения. Они «клеймят» советских мыслителей, апеллируют к представителям «буржуазных» взглядов: т. Петрониев, чей образ отсылает читателя к старшему поколению «Отцов и детей» в интерпретации Д.И. Писарева, тов. Григорьев, «неумный, простодушный обыватель». К этой же плеяде принадлежит и вечный студент Махонин, человек для автора, по сути, никчемный, устаревший в современном Лепешинскому обществе. Но этого героя автор рубрики пытается наделить чувством юмора, чтобы «разбавить» его ходульность.

Недалеко от «отрицательных» персонажей отстоят персонажи «сатирические». Разница их функционирования в тексте статей лишь в том, что первых (Петрониева, Григорьева, Махонина) пролетарский читатель должен с негодованием отвергать, над вторыми же - смеяться. Сатирическую

Там же. С. 141.

окраску героев подчеркивают их фамилии: «поборник теории страданий» Минорный, ассоциирующийся с революционером Нечаевым Невзначаев.

К третьему типу персонажей относятся «заблуждающиеся». Это, как правило, представители нового поколения, пылкие молодые люди, проповедующие тот или иной «перегиб», однако обладающие «верным нравственным чутьем»: тов. Анархист, токарь Левко. Они очевидно симпатичны автору, который старается наделить их особым характером и темпераментом.

К четвертому типу относится герой-резонер Иван Иванович Иванов -«нейтральный» персонаж. Он необходим Лепешинскому, чтобы «регулировать» спор. Это человек «очень спокойный и признающий право на существование всякого мнения, всякой, самой даже парадоксальной ереси» .

Пятый тип героя представлен товарищем Федоровым - рупором точки зрения автора. Казалось бы, Пантелеймон Лепешинский предоставляет читателю демократическое право выбрать одну из теорий, выдвинутых выступающими, но право это условно. Приоритеты автора очевидны и плохо завуалированы. Последним в споре всегда выступает «идеологически выдержанный» оратор, тов. Федоров, указывая на «перегибы» в речах предыдущих докладчиков и делающий правильные выводы. Здесь становится очевидным расчет автора на целевую аудиторию - «молодую гвардию», на мораль и принципы которой можно и должно повлиять.

Статья П. Лепешинского имеет и просветительскую функцию: преподнести молодому читателю основы различных философских течений под марксистским углом зрения. Устами персонажей даются определения разнообразных терминов, товарищу Федорову приходит записка с просьбой указать «литературу по вопросу».

Лепешинский П. Что есть нравственность? В вольно-дискуссионном клубе // Молодая гвардия. 1922. №1 2. С. 120. ⁴⁴ Там же. С. 146.

Таким образом, идеологическое содержание первых статей Лепешинского и Коллонтай в журнале «Молодая гвардия» проходит параллельным курсом и освещает сходным образом проблемы нравственного воспитания. После выхода первых публикаций оба теоретика почувствовали необходимость развить основные положения предыдущих статей и углубиться в анализ некоторых сторон пролетарской морали.

В том же году в №4-5 «Молодой гвардии» вновь проходит «заседание» Вольно-дискуссионного клуба по вопросам религии. А. Коллонтай публикует «второе письмо»: «Мораль как орудие классового господства и классовой борьбы». В этом «письме», ставшем, по сути, продолжением первой статьи, формулируются «основные правила поведения истинного коммуниста». Здесь публицист размышляет об особенностях «коммунистического мировосприятия», пытается выстроить новое «пролетарское мерило нравственности»⁵, удобное и необходимое массам. За основу «мерила» берется «благо всего трудящегося коллектива»⁴⁶. В соответствии с размышлениями писательницы правила личной жизни отдельного человека должны устанавливаться в интересах всего социального класса. Оперируя терминами коммунистической идеологии, Коллонтай старается повлиять на свою целевую аудиторию, «трудящуюся молодежь», научить комсомол «чувствовать по-пролетарски, мыслить по-коммунистически»⁴⁷. Несмотря на то, что тезисы и выводы статьи прямо подчиняются коммунистической идеологии, публицист намечает в ней свой интерес к разработке психологических проблем, к психологическим особенностям человека, предвосхищая этим появление двух следующих «писем», в которых психология пролетарской молодежи станет главным предметом размышлений.

Коллонтай А. Мораль как орудие классового господства и классовой борьбы // Молодая гвардия. 1922. №6-7. С. 151.

⁴⁶ Там же. С. 151.

⁴⁷ Там же. С. 129.

«Поход на бога» П. Лепешинского строится по тем же художественным принципам, что и предыдущая литературно-публицистическая статья этого автора. Здесь задачей идеолога в контексте анализа современной морали становится развенчание религиозных и суеверных представлений как «орудия буржуазной морали по манипуляции сознанием трудящихся масс». Вновь высказываются различные точки зрения, итог подводит товарищ Федоров.

Появляется новый персонаж: «гость из далекой Сибири тов. Прохоров», необходимый автору для того, чтобы озвучить точку зрения простого, но «коммунистически чувствующего» человека «из народа» на религию «без всяких то ись рассуждений, как полагается быть православному хресьянину»⁴⁸. Стилизованный монолог Прохорова намечает, пс замыслу Пантелеймона Лепешинского, отход крестьянства от религиозных предрассудков. Публицистическая статья сохраняет ту же стройную систему построения, незавуалированную назидательность и идеологизированность тона, ориентированность на молодого читателя.

Статьи, опубликованные А. Коллонтай и П. Лепешинским в 1922 году, стали базой для разработки проблемы, волнующей «молодое пролетарское поколение»: проблемы любви между мужчиной и женщиной. В размышлениях, связанных с моралью, коммунистическим воспитанием и самосознанием, пролетарские теоретики шли параллельно, их доводы базировались на постулатах социалистической идеологии, которые внушались молодежи партийным руководством.

Однако в вопросе взаимоотношений полов взгляды Коллонтай и Лепешинского расходятся, в статьях появляются внутреннее противостояние и полемика на идейном уровне.

Публикацию Пантелеймона Лепешинского можно оценить в том же художественном ключе, что и предшествующие ей литературно-политические зарисовки. В ней отражены только узко-социальный и биологический пласты

проблемы любви. Крайнюю точку зрения высказывает уже знакомый читателю Анархист. Он призывает к абсолютной свободе в любовных отношениях, о «последствиях» которых должно позаботиться государство: «Подлинный, настоящий разврат начинается только там, где начинают действовать так называемые законы морали и где объявляется осадное положение против так называемого разврата... Нет, например, более нелепого, более отвратительного института, чем так называемый брак»⁴⁹. Высказывание Анархиста, по сути, должно восприниматься читателем как самообличение и обличение «перегибов» в решении заявленной проблемы.

Подобным образом обличает сам себя и тов. Григорьев, представитель диаметрально противоположной точки зрения о том, что необходимо вернуть «женскую стыдливость, целомудрие, скромность и воздержанность юношей, супружескую верность и тому подобные вещи» . Кроме речи, которая должна, по авторскому замыслу, показаться читателю смехотворной и «ветхозаветной», сорвать маску с этого персонажа должна его нелюбовь к революции, к марксизму.

Идеального воплощения, по творческому замыслу Лепешинского, взгляд на любовь, как обычно, достигает в монологе председателя клуба, тов. Федорова. Он же в очередной раз обличает перегибы в дискуссии. Для Федорова, как и для автора статьи, о любви, о новых ее формах в существующем обществе говорить еще рано. Проблема разрешится в будущем сама, когда «в коллективистическом обществе установятся совершенно иные формы полового сближения между людьми: люди не будут связаны теми условиями жизни, которые вытекают из бешеной борьбы между индивидуалистическими хозяйствами и налицо будут все предпосылки для свободной любви»⁵¹. Принимая в будущем форму свободных любовных

⁴⁸ Лепешинский П. Поход на бога. В вольно-дискуссионном клубе // Молодая гвардия. 1922. №4-5. С. 90.

⁴⁹ Лепешинский П. Проблема любви // Молодая гвардия. 1923. №1. С. 105.

⁵⁰ Там же. С. 104.

⁵¹ Там же. С. 107.

связей, тов. Федоров ставит любовь в один ряд с производственными отношениями и классовой борьбой. Сложное духовное чувство упрощается до уровня физиологической механики, приобретает идеологический оттенок. Можно предположить, что подобное вульгарное толкование было связано с педагогической функцией статей Лепешинского, с задачей воспитания истинных коммунистов, которым не должно отвлекаться на лирические размышления о природе человеческих чувств.

Исходя из тех же предпосылок, что и Пантелеймон Лепешинский (возможность любовных отношений без брака в будущем коммунистическом обществе), A.M. Коллонтай в статье «Дорогу крылатому эросу!» рассматривает любовь как более сложное понятие по сравнению с трактовкой Лепешинского. Базируясь на противопоставлении буржуазной и пролетарской культур и идеологий, Коллонтай считает, что «вместе с победой коммунистического принципа и идеалов в области политики и экономики, неизбежно должна совершиться и революция в мировоззрении, в чувствах, в строе души трудового человечества» . Автор противопоставляет «эрос крылатый», под которым понимает «конгломерат, сложное соединение из дружбы, материнской нежности, влюбленности... и многих, многих других оттенков чувств и переживаний» «эросу бескрылому» - «быстро проходящему влечению пола без духовно-душевных скреп»⁵³.

В «сложном деле» революционного движения она видит место только для «бескрылого эроса», так как на психологическое познание друг друга нет времени. В условиях нового режима писательница уже предполагает возможность для «крылатого эроса». Но любовь между мужчиной и женщиной А. Коллонтай ставит на второе место после отношений внутри коллектива и рассматривает личное чувство исключительно как орудие для более крепкого сплочения трудящихся вместе. Выше любви как индивидуалистического

⁵² Коллонтай А. Дорогу крылатому эросу! // Молодая гвардия. 1923. №3. С. 111.

⁵³ Там же. С. 121.

чувства ставится любовь к коллективу, к обществу. Оно, по Коллонтай, должно занимать первое место среди остальных эмоций человека.

В связи с новой формулой межличностных отношений А. Коллонтай вводит термины «любовь-дружба» и «любовь-товарищество».

Казалось бы, подобные установки должны были быть с симпатией встречены идейными единомышленниками Коллонтай, однако этого не происходит.

Важно подчеркнуть, что статья «Дорогу крылатому эросу!» по художественным и публицистическим чертам отличается от предыдущих «Писем к трудящейся молодежи». Выбрав объектом размышлений такую сложную категорию, как любовь между мужчиной и женщиной, писательница углубляется в психологию человека. Она пишет о «сложном узоре души», «духовно-душевных связях», о том, что «любовь стала многогранна и многострунна». Стараясь оставаться в рамках пролетарской идеологии, Коллонтай предполагает «сложное переплетение чувств» у коммунистического человека будущего, воспитанного в новых бытовых условиях (что сближает ее взгляды с точкой зрения Лепешинского). Именно логическое и смысловое ударение, поставленное идеологом на сложность и многогранность «индивидуалистического» чувства, вскрывает противоречивость суждений А. Коллонтай, делает содержание ее статей неприемлемым для той читательской аудитории, которой она адресовала свои «письма», для пролетарской молодежи.

Молодому пролетарскому поколению методично внушалась мысль советских идеологов о том, что противоречивость чувств как понятие, синонимичное рефлексии и самоанализу, не должна быть свойственна пролетарскому сознанию. Упрощенное восприятие человеческой психики как

«обратной стороны материальных нервно-мозговых процессов и изменений в человеческом мозге» было популярно в 1920-ГОды.

«Хитроумные учения буржуазных психологов о том, что совершенно независимо от тела существует некая нематериальная сущность - душа»⁵⁵, воспринимались пролетарскими идеологами и теоретиками в негативном ключе. Так же были восприняты размышления Коллонтай о любви как о тонком психологическом чувстве, ее апелляция к человеческой душе, духовности. Поэтому раздумья Александры Коллонтай об «идеологии и быте нового трудового человечества» казались советским идеологам маскировкой «буржуазных учений» под пролетарское мировоззрение.

Вызывал «идеологические» сомнения коммунистических теоретиков и лексический строй статьи Коллонтай. Образные определения различных сторон любви, «крылатые и бескрылые эросы» встречали непонимание у пролетарского читателя, вызывая ассоциации с древнеримской мифологией и определенной пресыщенностью эмоциями, а следовательно, «буржуазностью». Идея особо именовать любовное чувство, выделив его из ряда остальных человеческих эмоций, не сопрягалась с «пролетарской этикой» и основными постулатами «пролетарской морали», центром которых был коллектив. Не симпатичны читателю были и рассуждения о человеческой душе, которая отрицалась в марксистской философской системе как идеалистическая категория.

Само обращение публициста к адресату письма «мой дорогой друг», а не товарищ, наводило читателя на мысль о скрытой «буржуазности» автора и воспринималось негативно. Художественное и философское наследие мировой культуры, впитанное Коллонтай и проявившееся, возможно, помимо ее воли, в текстах, оказалось непринятым и отторгнутым в разговоре с читателем «Молодой гвардии», где основным достоинством публицистического или

⁵⁴ Сапир М.Д. Фрейдизм и его марксистская оценка // Молодая гвардия. 1925. №1. С. 114.

⁵⁵ Там же. С. 118.

художественного произведения считалась четкая расстановка идеологических акцентов.

Эмоциональный заряд, адресация к чувствам, лиризм в описании любовного томления человека не приветствовались РАППовской литературной платформой. Публицистическая судьба статей Коллонтай наглядно показала, что негибкой коммунистической доктрине с ее жесткой идеологической заданностью невозможно привить мягкость и внимание к отдельной личности, к общечеловеческим проблемам.

Статья A.M. Коллонтай «Дорогу крылатому эросу» была воспринята в «идейно выдержанном» журнале «Молодая гвардия» как инородное тело, как «чуждый элемент» и вызвала множество откликов. В следующем номере издания выходит отклик Ильи Лина «Эрос из Рогожско-Симоновкого района», где автор утверждает, что «Тов. Коллонтай не осветила любовный, половой быт нынешней рабочей молодежи и молодежи вообще. Рабочая и трудовая молодежь не думает ни о каких эросах. Эрос у нее отнимает очень малое место»⁵⁶. Лин утрирует основной постулат Коллонтай о «бескрылом эросе» и упрощает понимание любви в переломную эпоху. Для него это «биологическое удовлетворение, половая связь, но никак не «крылатый эрос»⁵⁷.

Размышления об «эросе» Ильи Лина, вкупе с теоретическими разработками Коллонтай, вызвали на публицистический ринг новые отклики. В начале 1924 года появляются статьи Н.Н. Фатова «Еще раз по поводу эроса» и «Ответ Илье Лину» С. Девешинского. В них красной нитью проходят размышления о том, что «идеальные половые отношения возможны только в идеальном коммунистическом строе будущего». Любовь трактуется как одна из форм товарищества, «осложненная» сексуальным влечением. Особо оговариваются проблемы бытовой неустроенности современной молодежи. Таким образом, проблема любви вновь загоняется в узкие идеологические

⁵⁶ Лин И. Эрос из Рогожско-Симоновского района // Молодая гвардия. 1923. №4-5. С. 153.

⁵⁷ Там же. С. 154.

рамки, утрачивает духовные и нравственные аспекты, робко пробившиеся еще в одной статье А. Коллонтай - «О «Драконе» и «Белой птице», где писательница пробует себя в литературно-критическом амплуа.

Коллонтай вновь пытается пойти на компромисс с коммунистической идеологией и привить на пролетарское культурное древо творчество Анны Ахматовой. Для того, чтобы продемонстрировать близость поэтического искусства Ахматовой «многим учащимся девушкам и трудящимся женщинам

Советской России» , публицист заимствует из поэзии А. Ахматовой символические образы «белой птицы», по Коллонтай, - «женщины с запросами, толкающими ее на работу для общества или сознания долга перед коллективом»⁵⁹; «Дракон в мужчине» понимается в этой статье как мужское «самодавление, связанное с буржуазной культурой»⁶⁰

Несмотря на упрощенность и «марксистский уклон», в своем литературно-критическом опыте, обращенном, как и рецензии РАППовских критиков, к массовому и неэлитарному читателю, Коллонтай менее склонна к штампам и идеологической нетерпимости, чем представители теоретических платформ Пролеткульта и РАПП. Плохо завуалированная любовь Александры Коллонтай к творчеству литератора из «вражеского стана», «буржуазность» взглядов и интерес к человеческой психологии вызывали возмущение и «пролетарского» читателя (о чем, однако мы можем судить лишь по опубликованным читательским откликам), и советских идеологов, гневные отзывы которых появлялись не только на страницах «Молодой гвардии».

П. Виноградская в полемической статье «Вопросы морали, пола и быта и тов. Коллонтай», опубликованной в журнале «Красная новь» за 1923 год, обвиняет писательницу в «грубых ошибках», допущенных в трактовке морали, и настороженно спрашивает: «все ли благополучно с ее марксизмом и коммунизмом? Неужели старой опытной коммунистке больше и писать не о

⁵⁸ Коллонтай А. «О «Драконе» и «Белой птице» // Молодая гвардия. 1923. №1. С. 162.

⁵⁹ Там же. С. 169.

чем?» , считая, что сам факт постановки подобных «периферийных вопросов» наталкивает на мысль об идейной слабости их задающего. Виноградская последовательно и подробно разбивает все доводы своего оппонента, разбирает все статьи и художественные произведения Коллонтай. В ее статье вновь появляется упрощенное понимание любви, «взятой в социально биологическом разрезе, как прелюдии к воспроизводству - деторождению»⁶², и, следовательно, упрек в эротизме теорий А. Коллонтай: «Надо потерять всякое чувство коммунистической ответственности, - пишет Полина Виноградская, - чтобы выдавать свои эротические измышления и «духовно-душевное пустословие за элементы пролетарской идеологии»⁶³.

Однако благодаря появлению статей Коллонтай и многочисленных откликов на них «старая коммунистическая гвардия» обратила пристальное внимание на проблему сексуального воспитания молодежи. В течение 1923-24 годов в журналах появляется масса материалов публицистического, социологического, исторического планов, посвященных выработке новых критериев межличностных отношений среди молодежи, основой которых становятся особенности физиологии человека и коммунистическая доктрина. Это такие статьи, как «Половой вопрос» д-ра А.Л. Берковича⁶⁴, «Нужна ли женственность?» Н. Семашко ⁵, «Половая жизнь и современная молодежь» А.Б. Залкинда⁶⁶ и другие.

В пылу дискуссии у советских педагогов и публицистов рождаются экзотические образы-неологизмы: «половой коммунизм» у П. Виноградской, «половой гипноз», «дурман полового» и «половой фетишизм» у Залкинда, «фетишизм буржуазной отрыжки» у него же.

⁶⁰ Там же. С. 172.

⁶¹ Виноградская П. Вопросы морали, пола, быта и тов. Коллонтай // Красная новь. 1923. №6. С. 187.

⁶² Там же. С. 197.

⁶³ Там же. С. 196.

⁶⁴ Молодая гвардия. 1924. №. С. 181 -186.

⁶⁵ Молодая гвардия. 1924. №6. С. 205-206.

⁶⁶ Молодая гвардия. 1923. №6. С. 244-249

Несмотря на то, что взгляды A.M. Коллонтай на отношения мужчины и женщины были отвергнуты социалистическим авангардом как буржуазные, ее идеи, в упрощенном и усеченном виде, «витали в воздухе» эпохи и были впитаны пролетарской молодежью.

В 1925 году проблемы свободной любви и новой морали вновь оказываются на пике популярности в связи с претворением в жизнь прогрессивных учений о любви-товариществе, начало которым положила A.M. Коллонтай. На страницах газеты «Правда» появляется возмущенное письмо молодой девушки, С. Смидович, «О любви», принесшее ей всесоюзную популярность. В нем автор раскрывает принципы практического осуществления утрированных теорий свободной любви: «каждый комсомолец, рабфаковец, очень еще юный, безусый мальчик, может и должен удовлетворять свои половые стремления. Это почему-то считается неоспоримой истиной. Половое воздержание квалифицируется как мещанство. Каждая комсомолка, рабфаковка или просто учащаяся, на которую пал выбор того или иного мальчика-самца, должна пойти ему навстречу, иначе она мещанка, недостойная носить имени комсомолки» . Статья вновь вызывает тревогу среди советских идеологов старшего поколения за «моральные устои» комсомольцев. Публичное выступление С. Смидович продемонстрировало «партийным верхам», что их методика контроля над «молодыми комсомольскими массами» не всегда оказывается результативной, и родило потребность в выработке идеологического механизма управления «пролетарской молодежью», в создании научного аппарата для этого механизма. Поэтому печатаемые в центральной периодике статьи «на злобу дня» вновь обретают характер естественнонаучных изысканий. Однако если до 1925 года основным предметом изучения в связи с данным кругом проблем были нервно-физиологические особенности человеческого организма, то в

Смидович С. О любви // Правда. 1925.24 марта. С. 5.

1925 году пристальное внимание уделяется социологическим дисциплинам и методам научного анализа.

В связи с ориентированностью РАППовской литературной политики на массы и массовость у критиков этого направления возникала необходимость полностью и всесторонне изучить своего читателя, чтобы мощнее и целенаправленнее провести через литературный процесс идеологические требования и постулаты партии, так как одной из главных «функций советской литературы (как и всей культуры) стала именно «перековка человеческого материала»⁶⁸.

Большое распространение в публицистике 1920-х годов получают методики сбора и анализа информации, заимствованные из других наук. В первую очередь объектом такого заимствования стала социология, с ее стремлением дать полный срез какого-либо явления в определенной группе респондентов, с ориентированностью этой отрасли научной мысли на социум в целом.

Стала пользоваться популярностью анкета. В периодических изданиях 1920-х можно встретить самые разнообразные виды анкет. При этом «анкета» и «анкетирование» понимались в этот период близко к современной их трактовке: «анкетный метод - исследование какого-либо вопроса путем опроса

69 тт

лиц, сведущих в нем или имеющих к нему определенное отношение» . Для сравнения: в современной социологии анкетирование осмысливается как «письменный опрос респондентов»⁷⁰.

В первые послереволюционные годы анкетный метод серьезно разрабатывался, при этом в период 1920-х годов уже учитывалась

«субъективность ответов» опрашиваемых, что, возможно, играло на руку литературной критике и публицистике.

⁶⁸ Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской
литературы. СПб.: Академический проект. 1997. С. 12.

⁶⁹ Малая Советская Энциклопедия. М.: АО «Советская энциклопедия», 1929. Стб. 332.

⁷⁰ Социологическая энциклопедия: В 2 т. М.: Мысль, 2003. С. 48.

⁷¹ Малая Советская Энциклопедия. Стб. 333.

В 1920-е годы с особой интенсивностью проводятся анкетные опросы самых разных читательских групп и слоев на предмет их литературных предпочтений. Кроме этого, к 1925 году назревает необходимость изучить картины жизни современной молодежи во всей их полноте, дать широкий охват общественного явления. В журнале «Молодая гвардия» публикуется статья д-ра Д. Ласе «по результатам анонимного анкетного обследования быта и половой жизни студенчества 10 вузов г. Одессы» . В научном изыскании д-р Ласе, соединяя методы психологии, психиатрии и социологии, сопоставляет различные наследственные факторы и социально-бытовые условия жизни студенчества, чтобы «выявить элементарный тип наиболее распространенной в студенческой среде половой конституции»⁷³. Факт публикации этого исследования на страницах «Молодой гвардии» свидетельствует о том, что статья, помимо информационной функции, носит еще и педагогическую. Наблюдения доктора Ласе приводятся как назидание и предупреждение молодому пролетарскому читателю. «В массе обследованное студенчество, в значительной части отягченное патологической наследственностью, обладает малоустойчивой физической конституцией»⁷⁴, - предостерегает доктор Ласе. С другой стороны, в статье слышны ноты агитационной работы, в данном случае, среди мужской части читателей. Социолог подчеркивает, что «больше всего повышают половую возбудимость мужчин посещение театра (25,4%),

кино (23,8%), и, главным образом, чтение (29,3%)» , а отнюдь не наркотики! -(9,1%>), по результатам работы советского ученого.

В другой статье предметом исследования становится «Быт в деревенском песнотворчестве». Можно предположить, что анализ текстов фольклорного характера среди деревенской молодежи равносилен по масштабу «среза» анонимному анкетированию студенчества, так как, по замечанию собирателя

⁷² Ласе Д. Современное студенчество // Молодая гвардия. 1927. №9. С. 135.

⁷³ Там же. С. 141.

⁷⁴ Там же. С. 137.

⁷⁵ Там же. С. 143.

устного народного творчества и автора рассматриваемой статьи, Хребеса, «частушки наиболее ценны и благодарны для уяснения отраженной в них жизни»⁷⁶. Фольклорист рассматривает песенное воплощение таких условно поделенных сторон деревенского быта, как «холостая жизнь», «любовь», «брак фактический и регистрированный» и «семья». Изучается, в первую очередь, не поэтическое функционирование бытовых образов в народных песнях, а сами жизненные реалии, от литературоведческих дисциплин исследователь идет к обществознанию. Иными словами, анализу подвергаются современные взгляды деревенской молодежи на межличностные отношения, на любовные и интимные связи. Эта статья, без сомнения, назидательна, поучающа, направлена практически на все социальные слои (а не только на деревенскую молодежь) молодого поколения 1920-х годов.

Еще одним анкетным опросом, носившим, в первую очередь, педагогическую и идеологическую направленность, стали три публичных анкеты, которые в течение 1926 года провела «Молодая гвардия». Вопросы в них посвящались проблемам современных комсомольцев: о хулиганстве, о современных идеалах молодежи, о том, какой видят молодежь работники партии и науки. Это анкетирование на страницах центрального РАППовского издания понималось его организаторами шире, чем обыкновенное социологическое исследование. Вопросы анкеты звучали, по сути, как предложение написать эссе на заданную тему. Писатели и публицисты размышляли о «заказанной» редакцией «Молодой гвардии», хотя и остро стоящей проблеме. Так, Михаил Голодный, первым отвечающий на вопрос о недостатках современной молодежи, откликается со стихотворением «Товарищу», в котором призывает читателя «не забывать, как жил // и прадед

твой, и дед!» . Это поэтическое произведение служит в контексте рубрики,

Хребес. Быт в деревенском песнотворчестве // Молодая гвардия. 1926. №8. С.179. Голодный М. Товарищу // Молодая гвардия. 1926. №3. С. 97.

задуманной журналом, характерным патетическим зачином для дальнейшего планомерного внушения молодежи главных жизненных принципов.

Профессор Б. Завадовский в ответе на тот же вопрос сразу акцентирует внимание молодого читателя на интимной стороне жизни молодежи, призывая «каленым железом выжигать из своей среды попытки прикрывать ссылками на

идеологические принципы притязания и похоть самца» .

Тема личной жизни молодежи 1920-х годов была затронута в ответах на анкету «Молодой гвардии» академиком С. Ольденбургом, А. Бордадыном, А. Луначарским, Ем. Ярославским, Н. Семашко и другими. Обыкновенно в статьях-ответах коммунистических идеологов осуждалась теория свободной любви, как обладающая «чертами неряшливого богемства» и слышался призыв к «оздоровлению полового быта молодежи» . Без сомнения, эти размышления, по замыслу редакции журнала, несли назидательный оттенок, должны были заставить современную пролетарскую молодежь задуматься над нравственными и идеологическими аспектами своего поведения.

Таким образом, научный метод, призванный отражать с наибольшей объективностью социальные явления, берется на вооружение РАППовскими идеологами и в их трактовке утрачивает признаки объективности, выполняя новую задачу - интенсивного воздействия на умы и вкусы того поколения, которое требовалось воспитать в коммунистическом мировоззрении, молодого поколения 1920-х годов.

В целом, как видно из нашего исследования, освещение вопросов, касающихся интимной сферы жизни советских граждан так же, как и всех бытовых проблем поколения 1920-х годов, на страницах «Молодой гвардии» шло в ключе тотальной идеологизации «пролетарского сознания». Доминирующими свойствами публицистических статей становились просветительство, нравоучительность и назидательность. Подобный тон

⁷⁸ Завадовский Б. По вопросу о недостатках // Молодая гвардия. 1926. №3. С. 103.

⁷⁹ Луначарский А. Ответ на анкету // Молодая гвардия. 1926. №4. С. 86.

выходил за пределы публицистических жанров в литературную критику и в художественную литературу. Это явление вполне соответствовало тем преобразованиям, которые происходили в литературном процессе, руководимом пролетписательским движением, когда «газетная статья оказывалась в ряду художественных произведений, любовный роман

рассматривался на равных с заводским фельетоном» .

С другой стороны, попытки некоторых советских публицистов, а именно A.M. Коллонтаи, пойти на компромисс с пролетарской идеологией оборачивались полным провалом в силу абсолютной негибкости последней. В этот период происходит парадоксальная смена ракурса общественного восприятия по отношению к создателю теории свободной любви. Теория «принялась» и переработалась в читательском сознании, автор же - оказался «заклеймен» своими же собратьями, советскими общественными мыслителями. В результате этого процесса возник новый выхолощенный взгляд на взаимоотношения мужчины и женщины, в котором доминировали псевдоценности идеологической совместимости предполагаемых партнеров. Духовность и понятия близкие ей изымались из той модели личных отношений, которую предлагала советская публицистика и литературная критика.

⁸⁰ Ольденбург С. Наша молодежь // Молодая гвардия. 1926. №3. С. 104.

⁸¹ Елина Е.Г. Литературная критика и общественное сознание в Советской России 1920-х годов. Саратов:

Изд-во Сарат. ун-та, 1994. С. 40.

Любовь, семья и быт в советской публицистике (журнал «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов)

Эпоха 1920-х годов - время переменчивое, переходное от нищеты и скудости периода военного коммунизма к относительному изобилию НЭПа. Таким же нестабильным был и литературный процесс. При очевидной «гегемонии» РАПП в зоне влияния на художественное творчество не прекращались поиски в области литературной формы. Культурное наследие Серебряного века еще не было окончательно забыто, появлялись новые талантливые авторы, чьи произведения вызывали широкий общественный резонанс.

В этот период влияние литературы на умы читателей повышается в геометрической прогрессии по сравнению с литературной ситуацией рубежа веков. Ориентированность писателей на элитарного читателя уходит в прошлое, в оборот берутся читательские массы, часто почти не грамотные. Угадать их желания и потребности берется литературная критика, «методология которой в 1920-е годы была читателецентричной» .

Если литература Серебряного века своими идеями влияла на душу одного читателя, то в советскую эпоху роль этой области искусства концентрируется на вливании идеологии в умы массового читателя.

В это время в литературно-критических и публицистических периодических изданиях наблюдается вспышка интереса к теме новых семейных отношений, строительству быта, к тому комплексу вопросов, который в современном научном дискурсе получил название тендерной проблематики.

Мощный посыл для развития и разработки указанных проблем был дан общественной деятельностью и работами члена первого советского правительства Александры Михайловны Коллонтай, посвященными женскому вопросу и женскому движению. Начав свою публицистическую и общественную деятельность за десятилетие до Октябрьской революции, Коллонтай разработала стройную и прогрессивную для того времени теорию раскрепощения женщины. До 1917 года она опубликовала более двадцати работ, среди которых «Любовь и новая мораль», «Половая мораль и социалистическая борьба»3, «Новая женщина»4 и другие. Пик ее публицистического творчества приходится на первые послереволюционные годы. В это время не новая уже тема освобождения женщины от «семейного рабства», тщательно разработанная западными феминистками, приобретает неожиданный оборот в связи с победой социализма в России и кардинальным преобразованием всех общественных и политических институтов в Советском государстве.

Полная смена жизненных и политических ориентиров предполагала и коренную перестройку социальных институтов, в первую очередь, институтов семьи, брака. Основой теории семейных и любовных отношений на советской почве отчасти стала работа Ф. Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», где автор показывает, что семья и особенно положение женщины претерпели историческое развитие, которое, в свою очередь, определилось развитием способов производства, особенно форм собственности. Ф. Энгельс подчеркивает, что женщины стали экономически зависеть от мужчин, стали подневольными людьми. Историческое развитие ведет к «патриархальной семье» и к «всемирно-историческому поражению женского пола». Как контраст, философ изображает коммунистическое общество, в котором женщины уже не будут посредством института брака материально зависеть от мужчин. Государство, а не семья будет нести экономическую ответственность за воспитание детей. Исчезнет различие между детьми, рожденными в браке и вне него. Таким образом, согласно Энгельсу, женщины станут свободными, а отношения между женщинами и мужчинами будут основаны на подлинной любви.

Эти теоретические положения вкупе с опытом западных феминисток берет за основу своей теории A.M. Коллонтай, вновь выступившая на литературно-публицистической арене после революции с разработкой проектов, посвященных женской эмансипации, проблемам семьи и сексуальных отношений5.

Многие исследователи, в частности, В. Успенская в статье «Радикальный проект женской эмансипации», отмечают тот факт, что «А. Коллонтай не уставала подчеркивать, как далека она от феминизма. При этом она первая в России общественная деятельница, которая добавила идеи феминизма" в марксистскую теорию и социально-демократическое движение и все же заставила, наконец, товарищей... серьезнее отнестись к женскому вопросу, на который свой ответ уже предлагали феминистки»6.

В современной науке обнаружено влияние идей A.M. Коллонтай и на западных феминисток. Так, историк и политолог С.Г. Айвазова отмечает: резонанс от общественной деятельности A.M. Коллонтай был заметен не только в СССР, но и в Западной Европе. Мадлен Пеллетье, французская феминистка тех лет, считала, что произведения Коллонтай нужно пропагандировать, так как они посвящены «сексуальной свободе ...праву на аборт и воспитанию детей государством» .

Действительно, раскрепощение женщины не являлось для автора новой социальной концепции самоцелью. Отстранение женщины-хозяйки, женщины матери и жены от «семейно-брачных уз» должно было служить на благо общественных процессов. Подразумевалось, что освобожденная женщина бросит все силы, все обретенное время на строительство социалистического государства и общественные дела.

В связи с этими предпосылками скрытые ранее этическими нормами проблемы взаимоотношений полов выходят на центральный план. В 1921 году в журнале «Коммунистка» A.M. Коллонтай публикует «Тезисы о коммунистической морали в области брачных отношений» . В том же году в университете им. Свердлова она читает серию публичных лекций по проблеме женщин в экономике и в семье. Но свидетельств общественного резонанса в связи с этими выступлениями в периодике 1920-х годов мы не находим.

Иначе складывается история публикаций «Писем к трудящейся молодежи», вышедших в свет в журнале «Молодая гвардия» в 1922-1923 годах. Ориентированность журнала на молодежную аудиторию, массовость (и в современной терминологии, и в понимании современников 1920-х годов) и популярность издания в первую очередь среди молодого поколения послужили своеобразной, но эффективной рекламой для идей A.M. Коллонтай. По данным составителей сборника «Александра Коллонтай. Теория женской эмансипации в контексте российской тендерной политики» пик работ пролетарского теоретика по женскому вопросу приходится на период с 1921 по 1923 год, к 1925 году статьи A.M. Коллонтай в большинстве представляют собой очерки мемуарного характера о первых днях Октябрьской революции. Неудивительно, что «к 1926 году она уже не осознавалась как литературный авторитет или как авторитет политический, без ссылки на который нельзя обойтись» .

Активная деятельность A.M. Коллонтай, связанная с «освобождением» женщины, породила и ряд нововведений в системе общественных институтов. Без сомнения, ей принадлежит заслуга организации детских садов, учреждений по охране женского труда, разработка системы алиментов и т. д. Ею велась решительная борьба с проституцией в Советском Союзе. Однако эти аспекты ее политической работы не будут рассмотрены в нашем исследовании, так как выходят за рамки литературного процесса 1920-х годов.

Любовь, семья и быт в советской молодежной прозе (журнал «Молодая гвардия» 1922 - 1927 годов)

Проблемы нравственности, семейных отношений и «нового быта» получили художественное воплощение в прозе 1920-х годов. На публицистический посыл откликнулись молодые «комсомольские» авторы и сложившиеся писатели. Произведения молодых сочинителей появляются в литературных журналах, в первую очередь в «Молодой гвардии», уже в 1923 году. Не до конца «выношенные, как можно скорее перенесенные на бумагу и незамедлительно препровожденные на гостеприимные страницы журналов»1, эти «комсомольские» повести и рассказы часто отличались обилием литературных штампов, страдали стилистическими огрехами, были схожи с публицистическими статьями своей декламационностью. Часто подобные произведения находились на границе жанров публицистики и литературного творчества, однако полностью вписывались в общий контекст журнальной прозы 1920-х годов.

Благодаря идеологической работе рапповских критиков, методы которых «захлестнули практически все издания, выходившие в советской России 1920-х годов» , в массовой литературе первых советских лет (термин «массовая литература» мы понимаем как «весь массив художественных произведений определенного культурно-исторического периода или какого-либо литературного направления, которые рассматриваются как фон вершинных достижений писателей первого ряда» ) остро стоял вопрос об изменении типов и принципов повествования, смены героев, ракурса изображения событий. Одним из главных достоинств становится идеологическая выдержанность произведения, восторг в описании нового советского быта, «великой стройки». Литературные персонажи тоже видоизменяются, главным в том или ином характере становится не психологизм, не художественная наполненность образа, а соответствие героя идеологическим программам и установкам партии. Создается утопический, обобщенный облик сильных, уверенных, бескомпромиссных борцов за всемирную революцию. Все индивидуальное, интимное, психологическое искусственным образом удаляется из типа нового героя, утрачивается эстетическая и общечеловеческая наполненность. Художественные достоинства произведения зачастую воспринимаются критиками, а затем и читателями как недостатки.

Проза на страницах «Молодой гвардии», по сути являвшейся печатным органом сначала одноименной литературной группы, а затем РАПП, обладала определенной спецификой, выделяющей ее среди потока литературы 1920-х годов.

Во-первых, в журнале в основном публиковались произведения молодых авторов, начавших свой творческий путь после революции, часто не совсем грамотных и далеко не всегда талантливых. Это явление было связано с установкой редакции на внедрение комсомольской молодежи в литературу.

Во-вторых, в «Молодой гвардии» печатались лишь те авторы, творения которых четко соответствовали требованиям РАППовских критиков к литературным произведениям. Это явление соответствовало общему характеру эпохи 1920-х годов, когда литературная критика не только интерпретировала художественные произведения, но и устанавливала для авторов каноны и рамки творчества.

Учитывался также и читательский уровень. Журнал был ориентирован, в первую очередь, на «молодежь от станка», комсомольцев, «красное студенчество» .

В. Ермилов, входивший в редакцию издания, в статье «Путь «Молодой гвардии» следующим образом определил литературные предпочтения журнала: «Первая и основная задача «Молодой гвардии», главный принцип, которым руководствуется наш журнал в построении своего литературного отдела, - это всемерное, неусыпное и постоянное стремление к отображению современности. Это же определяет и литературную политику журнала: посильное воздействие на писателей в смысле поддержания у них интереса к современности» . Молодые комсомольские писатели, причисляющие себя к группе «Молодая гвардия», изо всех сил старались соответствовать требованию злободневности в ущерб художественности и стилю. В связи с этим литературные творения на страницах журнала часто были тождественны по своему пафосу публицистическим произведениям, а их художественная составляющая аналогична поэтике газетных просветительских статей.

Художественное творчество в пределах группы «Молодая гвардия» не могло существовать самостоятельно, без жесткого прессинга критики этого направления: «от характера критической интерпретации книги во многом, а иногда и полностью зависело впечатление читателя» . В литературном процессе 1920-х годов «самобытность художественного мировидения во внимание не принималась: литературный текст был приравнен к тексту газетному, а литература становилась «частью общепролетарского дела» . Во многом именно литературной критикой разрабатывались темы и сюжеты для комсомольских авторов, которым оставалось только заполнить собственными словами уже подготовленный трафарет.

Безусловно, молодежные художественные произведения в журнале прежде всего ориентировались на эстетическую программу, созданную и распропагандированную РАГШ. Однако и другие стилевые доминанты, характерные вообще для литературного процесса 1920-х годов, не могли не оказать влияние на художественные тексты, опубликованные в «Молодой гвардии». Так, например, стилевые изыски отечественного литературного модернизма первых двух десятилетий XX века также находят свое отражение в молодогвардейских текстах.

В связи с этим можно говорить о своеобразном стилевом сплаве, присущем прозе «Молодой гвардии»: рапповские эстетические установки, элементы модернистской эстетики и откровенная публицистика на тему свободной любви. Все это замешивалось на личном писательском эксперименте и автобиографических подробностях юношеских романтических увлечений.

Причем эти составляющие находились в текстах в «удивительной гармонии», так как их объединял и цементировал пафос строительства нового социалистического государства, что, однако, не сказывалось на качестве исследуемых литературно-художественных опытов, выполненных пролетарской молодежью.

Авторы подобных откровенно пропагандистских текстов создают идеализированные образы, которым призывают читателя следовать в настоящей жизни, совершенно не замечая ходульности и схематичности своего детища. С общечеловеческой же точки зрения подобные характеры-гибриды, состоящие из призывов, лозунгов и выражений бесконечной преданности советской власти, кажутся не только убогими и односторонними, но и уродливыми, отталкивающими своей выпрямленностью, идеологизированностью и бесчеловечностью.

Свободная любовь и нравственность в русской прозе 1920-х годов: П. Романов, А. Платонов, Б. Пильняк

Однако логичной для канона социалистического реализма смены плана изображения от «метельной революции» к «весне» строительства нового государства у автора «Рождения человека» не происходит. В этом рассказе Пильняка интересует осень как завершающий этап природного, биологического цикла, аналогичный рождению человека, понимаемому писателем как заключительное, апофеозное звено сексуального инстинкта. Но в то же время осенний лес, опавшие листья становятся и символом постепенного умирания, неотвратимого перед грядущим обновлением природы, следовательно, в образном строе произведения актуализируется антиномичный рождению мотив смерти. Подобное противопоставление-слияние характерно для всего творчества писателя. Так, само название повести «Иван-да-Марья» «представляет собой концепт, где в свернутой форме фразеологизма манифестировано различение мужское/женское как «нераздельное и неслиянное», тематизированное в тексте»91.

Мотив смерти, умирания нагнетается постоянно повторяющимся в сюжете рассказа указанием на вечернее и ночное время суток, всегда дополненном описаниями природы: «В мертвый час, уже к закату...»92; «За парком из пустого мрака подул ветер» ; «Всю ночь лил дождь и шумел ветер, и шумел лес... Ночь была очень глуха»94.

На фоне мрачного осеннего пейзажа Пильняк раскрывает противоречивый внутренний мир своей героини, используя для этого разнообразные повествовательные формы: дневниковые записи, личные и служебные письма, диалоги с другими героями. Профессия Марии Антоновой - прокурор - становится одним из главных ключей в выявлении особенностей ее мировоззрения и связывает этот женский персонаж с предшествующим творчеством писателя. Антонова судит, осуждает, приговаривает, ее работа связана со смертью других людей. Она занимает активную жизненную и политическую позицию, беспощадна в своих решениях: «Она рассказывала о бандитах, об их морали и жизни... и о том, как жалко иной раз их расстреливать. Она рассказывала о вредителях... и о том, как совершенно не жалко и не трудно было требовать для них высшей меры»95. В Марии, так же как и в образе чекистки Ксении Ордыниной из повести «Иван-да-Марья», Пильняк воплотил «мотив феминизации революционного движения»96. «Мужские» профессии героинь, их не последнее место в новой социальной иерархии и твердая вера в идеалы социалистического строя становятся для автора, оправдывающего революцию в целом, преступлением против их природного назначения, изменой полу, женскому началу. В то же время он наделяет своих персонажей внутренней страстностью, которая реализуется в отношениях Ксении Ордыниной с Черепом и в признании власти сексуальных инстинктов Марией Антоновой. В произведении 1921 года Пильняк не видит выхода из этого тупика, поэтому Ордынина гибнет, став жертвой одинокого волка: «И тогда на него - на нее - на женщину - налетел сзади волк и ударил, очень коротко, по шее»97. Волк для Бориса Пильняка - символ «отверженности, экзистенциального одиночества» и в то же время власти инстинктов, поэтому героиня повести «Иван-да-Марья» в метафорическом плане тянется к смерти и умирает из-за отказа от своей внутренней сущности, которая, по Пильняку, выражена в ее женском сексуальном начале. В «Рождении человека», написанном в 1935 году, писатель нравственно «воскрешает» свою героиню новым физиологическим состоянием - беременностью и рождением ребенка.

Жесткость Марии Антоновой распространяется не только на служебные дела, по сути, она приговаривает свою больную раком тетку к медленной и мучительной смерти, решительно отказав ей в помощи и протекции. В письме сестре героиня обосновывает свою позицию тем, что считает «неприемлемым для себя отнимать койку у человека, который может на ней вылечиться» , добавляя, что «так же поступила бы и с родною своей матерью»100. Аналогичная ситуация встречается и в романе «Голый год», когда Архип Архипов практически поощряет своего смертельно больного отца на самоубийство. Ксения Ордынина тоже подписывает смертный приговор близкому для нее человеку, но уже не в фигуральном, а в буквальном смысле, расстреляв своего возлюбленного, Черепа. Можно предположить, что Пильняк оправдывает «грубую справедливость» Антоновой и Архипова, видя в ней не только жестокость, но и милосердие к другому человеку. По Пильняку, они следуют инстинкту смерти, осознавая, что слабый и больной должен погибнуть. Поэтому в финале эти герои обретают счастье. Ордынина же гибнет, потому что пошла наперекор своим инстинктам, убив Черепа.

В сюжетном построении рассказа «Рождение человека» и повести «Иван-да-Марья» также существует сходство. Ответы на вопросы, волнующие автора, даются с помощью размышлений и писем главных героинь, открываются посредством их саморефлексии. Идея о движущей силе эротической любви, концептуальная для Пильняка, приходит к героине повести «Иван-да-Марья» практически в тот момент, когда она берет на себя ответственность за смерть товарища Черепа: «Я думала Карл Маркс сделал ошибку. Он учел только голод физический. Он не учел другого двигателя мира: любви, как кровь, во имя деторождения, должно быть. Пол, семья, род, человечество не ошибалось, обоготворяя пол. Ну, да, - голод физический и голод половой. Это очень не точно: следует говорить - голод физический и религия пола, религия крови...»101. В повести есть и скрытая полемика с «прогрессивными» теориями 1920-х годов, в первую очередь, с идеями A.M. Коллонтай. Не случайно ее имя визуализируется в тексте: Череп обращается к Ордыниной: «Что же, Коллонтай о тебе писала, проектируя человеководство и человеческие племенные рассадники?

Похожие диссертации на Молодежная проза в литературно-общественной ситуации 1920-х годов

А. С. Пушкин в литературно-общественной ситуации 1920-х годовЯсакова Екатерина Александровна

Вяч. Полонский в общественно-литературной ситуации 1920-х годовМуляева, Алия Рушановна

Поэтика хронотопического парадокса в русской прозе 1920 - 1930-х годовБирюкова Елена Евгеньевна

Экспрессионистские тенденции в русской прозе 1920-х годовЮгова Инна Владимировна

Функции экфрасиса в русской прозе 1920-х годовКриворучко Анна Юрьевна

Образ дома в русской прозе 1920-х годов Разувалова Анна Ивановна

Русская проза 1920-1930-х годов: авантюрная, фантастическая и историческая прозаНиколаев, Дмитрий Дмитриевич

Художественное воплощение наставничества в русской прозе 1920-1930-х годовЛапко Ольга Юрьевна

Пространственно-временная символика раннего М.А. Булгакова в контексте прозы начала 1920-х годовКузьминых Елена Олеговна

Проза Пастернака 1910 - 1920 годов в литературном и мифологическом контекстеГорелик Людмила Львовна