Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. К проблеме методологии целостного восприятия «деревенской прозы» как «пред-текста» духовно-нравственных исканий XXI столетия 13
Глава 2. Концептосфера «деревенской прозы» и ее философско-стилевая «открытость» 69
Глава 3. Историко-культурные и эстетические архетипы в контексте художественно-публицистической «системы» Владимира Солоухина 80-90-х годов 167
Заключение 216
Библиографический список 225
- К проблеме методологии целостного восприятия «деревенской прозы» как «пред-текста» духовно-нравственных исканий XXI столетия
- Концептосфера «деревенской прозы» и ее философско-стилевая «открытость»
- Историко-культурные и эстетические архетипы в контексте художественно-публицистической «системы» Владимира Солоухина 80-90-х годов
Введение к работе
Современная отечественная литература переживает на рубеже ХХ-ХХ1 веков сложный процесс поиска новых нравственно-эстетических идеалов, более плодотворных форм творческого самовыражения. Пришло время подведения творческих итогов XX столетия, богатого содержательно-тематическим многообразием, разноликого по идейно-эстетической палитре литературных направлений и школ: модернизм, «метафизический реализм» писателей-«традиционалистов» 20-30-х годов, социалистический реализм, онтологическая проза писателей-«деревенщиков», постмодернизм, «новый реализм». Примечательной чертой современного литературоведения является смена научной парадигмы с позитивистской, антропоцентрической по сути, на метафизическую, основанную на переосмыслении пространственно-временного континуума и учете моментов сакрализации утраченных смыслов и происходящих в современном сознании ментальных сдвигов и пр.
Одним из актуальных направлений современного литературоведения является изучение так называемой «деревенской прозы» с точки зрения онтологических свойств ее поэтики. Понятие «деревенская проза», на наш взгляд, в такой же степени условное, как и "городская" проза, "женская", так как отражает лишь тему, содержательную фактуру произведений данного направления, которые в большинстве своем посвящены изображению национально-исторіиеского быта российской глубинки. Но проблематшса повествований В. Шукшина, Ф. Абрамова, В. Распутина, В. Белова, В. Астафьев, В. Шукшина, И. Акулова, Л. Бородина, Е. Носова, В. Крупина, В. Солоухина и др. авторов-"деревенщиков" намного глубже, нежели простое бытописание. Глубокий философско-нравственньш подтекст и онтологические свойства поэтики таких произведений, как «Кануны», «Привычное дело», I «Прощание с Матерой», «Последний срок», «Деньга для Марит , «Дом», «Владимирские проселкт , «Великорецкая купель», «Усвятские шлемоносцы» и др. дают повод к названию «онтологическая проза».
В критике и литературоведении 70-90-х годов существует немало исследований, посвященных изучению художественной специфики "деревенской» прозы. В их ряду монографическая работа Ю.ИХелезнева "Василий Белов:
раздумья о творческой судьбе писателя" (1983) явилась этапной в отечественной науке, так как в ней был обобщен и узаконен метод исследования "деревенской" прозы, обозначенный ранее в работах Э. Сафронова, Н. Яновского ("Виктор Астафьев: Очерк творчества"), Ф. Абрамова ("Семинарий. М.А. Шолохов"). Ю.Селезнев представляет "деревенскую" прозу онтологической по своей сути, то есть направленной на поиск абашютно-духовных сущностей в окружающей действительности.
Вслед за Ю. Селезневым, В. Кожинов, П Палиевский, В. Гусев в своих ли тературно-кріггических работах характеризуют онтолопіческие признаки «деревенской" прозы: наличие метафизического пласта изображаемых философско-нравственных проблем; многоуровневое художественное пространство, включающее помимо эмпирической реальности конкретных исторических событий, реальность абсолютную, духовную, свидетельствующую о существовании высоких помыслов и чаяний; концепция личности, основанная на идее «нераздельно-неслиянного единства богочеловека» (С. Франк) и предполагающая наличие духовного характера, внутренней свободы, аскетизм мышления, внеисторизм мировосприятия. В духовно-нравственном отношении данная соборная личность иерархически выше индивидуальной.
В статье "Начало нового этапа?" (1974) В. Кожинов, говоря о современной литературе, разграничивает в ней гносеологическую усложненность, идущую от сложности чисто литературной, сложности манеры, стиля, и онтологическую природу сложности философско-нравственных поисков, обусловлнную сложностью самого "предмета" творческого освоения (77. С. 181). Анализу именно последней - онтологической усложненности содержания "деревенской" прозы посвящены работы: А. Туркова, Л.В. Крутиковой, Ю.М. Оклянского, А.П. Ланщикова и др.
Обусловленная мировоззренческим подходом, методология анализа художественного текста в работах Ю.И. Селезнева, П.В. Палиевского, В.В. Ко-жинова иногда выходит за рамки той, которая определена М.М. Бахтиным ("К методологии гуманитарных наук") в качестве двух путей исследования: историко-литературного и мифопоэтического. Их литературоведческо-критическолгу анализу скорее свойственен 3-й подход, обозначенный в монографии И.А. Есаулова "Категория соборности в русской литературе" как метод, который исходит из учета того традиционного православного типа ментальности, который оказывал влияние на создание и функционігрование произведений Пушкина, Гоголя, Толстого, Достоевского (53. С. 14).
Обозначенный методологический подход требует от исследователя аксиологического (мировоззренческого) подхода к изучаемому предмету. В конце 80-х, в 90-е годы, в период переосмысления классического наследия, он становится в отечественном литературоведении все продуктивнее (см.: В.Н. Захаров, В.А. Воропаев, B.C. Непомнящий, С.А. Гончаров и др.). В то же время, аксиологический подход к анализу художественных текстов не является новым, если вспомнить философско-критическую мысль начала XX столетия: работы П. Флоренского ("Около Хомякова", "О реализме"), И. Илыша ("Книга критики", "Путь к очевидности", "Книга раздумий"), С. Булгакова ("Труп красоты", «Жребий Пушкина»), А. Волынского ("Достоевский"), В. Розанова («Мысли о литературе", "Легенда о Великом инквизиторе" Достоевского), Ю. Айхенвальда ("Силуэты русских писателей") и др.
Проза писателей-"деревенщиков" восходит своими корнями к духовно-нравственным традициям классического наследия, на что неоднократно обращалось внимание в работах М Лобанова, В. Кожинова, П. Палиевского. А значит, продолжает исследовать "последние" вопросы российского бытия на новом историческом этапе. И уже в аспекте философско-нравственной проблематики В. Распутин, Ф. Абрамов, В. Астафьев, В. Белов, И. Акулов, В. Крупин, В. Солоухин рассматривают взаимоотношения национального и общечеловеческого, духовно-нравственной эволюции общественного сознания и проблем социального прогресса.
Новизна диссертационного исследования определяется выбором одного из оптимальных путей исследования онтологических свойств «деревенской прозы», который связан с изучением характерологических черт архетипического пространства, содержательные компоненты которого раскрывают ее духовно-нравственные истоки. Концептуально исследованное ориентировано на обобщенное определение архетипа, сформулированное в автореферате диссертационной работы Кавакиты Н.С. «Проблема архетипа в творческом опыте М.И. Цветаевой» и сопоставленное с дефиницией архетипа, данной К. Г. Юнгом: «архетипы - сложившиеся в древнейшем человеческом опыте, наследуемые и любой позднейшей (также и художественной) практике предстоящие первичные образы, которые упорядочивают жизнь человеческого сообщества и направляют становление личности в этом сообществе» (62. С. 6).
Обращение писателей-«деревенщиков» к архетипическим ориентирам позволит установить ряд категорий - Земля, Мать, Отец, Дом, Отечество, которые наделены особой «идеально-этической нагрузкой» (Н. Кавакита) и составляют лексико-семантическое содержание концептосферы произведений В. Распутина, В. Белова, Ф. Абрамова, И. Акулова, В. Солоухина, эксплицирующих сакральный смысл бытия.
Особое место в ряду «деревенской прозы» занимает творчество Владимира Солоухина - писателя, творческое мировидение которого вобрало в себя целую эпоху и на протяжении жизни претерпело эволюцию от момента исповедания эстетических идеалов социалистической культуры к восприятию православных основ традиционной русской культуры и осознанию монархии как единственно возможной в России формы государственного правления. Потому уместным, на наш взгляд, является отдельное рассмотрение проблемы культурных архетипов, отображенных в поэтике художественно- публицистических произведений писателя 70-90-х годов («Черные доски», «Письма из Русского Музея», «Ступени») и осуществленное сквозь призму праобразов (иконы, церкви, лики святых). При этом момент актуализации предпринятого исследования заключается также в возможности реинтерпретации ранее изученных текстов (повестей «Прощание с Матерой», «Деньги для Марии», «Живи и помни», романов «Дом», «Кануны» и др.) с учетом «онтолопізіфованного» подхода (Л. Карасев), раскрытию сущности которого будет посвящена отдельная, первая глава работы.
Целью диссертационного исследования является определение лексико-семантических свойств концептосферы и выявление содержательно-смысловых параметров архетипического пространства русской онтологической прозы последней четверти XX столетия.
Исходя из поставленной цели в качестве задач диссертационного исследования можно определить:
1. рассмотрение методологических параметров целостного освоения «деревенской прозы» сквозь призму современного философско-публицистического дискурса;
2. прояснение философско-нравственных истоков «деревенской прозы»;
3. установление лексико-семантического ряда понятий, наделенных особой «идеально-этической нагрузкой» и составляющих концептосферу произведений В. Распутина. В. Белова, И. Акулова, Ф. Абрамова; 4. определение содержательно-смыслового поля культурных архетипов, запечатленных в поэтике художественно-публицистических произведений В. Солоухина 80-90-х годов («Черные доски», «Письма из Русского музея», «Последняя ступень»). t Предметом исследования служит проблема экспликации сакрального смысла эмблем культурного наследия прошлого, которые в поэтике произведений русской онтологической прозы последней четверти XX столетия выступают как «пред-текст» или «праобраз» духовной культуры XXI столетия. Материалом для исследования служат повести писателей «традационалистов» 20-30-х годов (И. Макарова, А. Яковлева, П. Романова); этапные в концептуальном отношении произведения В. Распутина («Живи и і помни», «Прощание с Матерой», «Деньги для Марии», «Изба»), В. Белова («Кануны», «Весна», «Привычное дело»), Ф. Абрамова (тетралогия «Пряслины»), И. Акулова («Касьян Остудный»); художественно-публицистические произведения В. Солоухина 80-90-х годов («Черные доски», «Письма из Русского музея», «Последняя ступень»).
Методологическую базу диссертационного исследования составляют работы историко-литературоведческого характера: Ю. Селезнева, В. Кожинова, В. Чалмаева, Г. Белой, Л. Егоровой, А. Туркова, Л. Карасева, А. Ланщикова, А. Большаковой; теоретические труды: М. Бахтина, В. Гусева, П Палиевского, С. Небольсина, Н. Скатова, В. Непомнящего; критические выступления: К. Кокшеневой, В. Бондаренко, И. Золотусского, Л. Анненского, А. Латыниной; историософские труды: мит. Иоанна Петербургского и Ладожского, В. Кожинова, И Ильина, С. Булгакова, С. Франка, Л Карсавина.
Методы исследования: культурно-исторический, сравнительно-типологический, элементы комплексного, «онтологически ориентіфованного» подходов.
Теоретическая значимость работы заключается в обозначении методологических черт целостного освоения русской онтологической прозы; установлении смысловых параметров ее концептосферы; определении содержательного диапазона архетипического пространства «деревенской» прозы.
Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования материалов и результатов исследования при чтении курса «История русской литературы XX столетия», спецсеминаров по проблемам онтологической прозы, спецкурсов, посвященных проблеме реинтерпретации творчества писателей-«традиционалистов» конца XX столетия. На защиту выносятся следующие положения:
методологической предпосылкой к целостному освоению «деревенской» прозы является внутренняя онтологичность и творящая природа слова, «порождающего и понимающего» реальность. «Художественность» слова или произведения как момент совпадения интенции слова и художника и есть его онтологичность. Акцент на онтологичности слова направляет содержательный смысл философско-публицистического дискурса, развернувшегося на страницах современной газетно-журнальной периодики, в сторону поиска устойчивых критериев художественности произведения, одним из которых выступает эстетическое чувство меры, рождаемое в плоскости метафизического мироощущения, основанного на вере;
целостный подход к онтологической прозе связан с новым, «нелинейным» способом научного мышления, воспринимающим время не только в исторической плоскости, но и как «вещество существования» (О. Павлов), то есть признающим его субстанциальность. При этом категориальный ряд современного мышления включает помимо народности - соборность, помимо историзма - внеисторизм, помимо социально-бытовых коллизий - «проклятые вопросы» бытия; в качестве «энерпшно-смысловой структуры» (Л. Карасев) именно исходный смысл удерживает текст «деревенской прозы» как единое целое. Одним из оптимальных путей определения ее онтологических свойств может стать выявление экзистенциальной сущности ритуалов социалистической культуры, аксиологические установки которой повлияли на формирование идейно-художественных замыслов произведений данной направленности;
философско-нравственные истоки русской онтологической прозы коренятся в идейно-эстетических принципах почвенничества как одного из наиболее ярких проявлений «русской идеи», в эстетических установках творческой мысли начала XX столетия (писатели-«традиционалисты» 20-30-х годов, роман Горького «Дело Артамоновых»), направленных на осмысление судеб русского крестьянства как «пред-текста» или «первообраза» исторической судьбы России. Метафизический план бытия находит свое отображение в поэтике произведений В. Распутина, В. Белова, Ф. Абрамова, И. Акулова, Л. Бородина как эксплицитно, на уровне лексико-семантического содержания концептосферы романов и повестей, обозначенной понятиями «дом», «Родина», «мать», «земля», «грех», «свобода», так и имплицитно, на уровне подтекстового плана, раскрывающего сакральную сущность стержневого, смыслообразующего контекста «русский міф»;
эволюция идейно-содержательного лейтмотива отечественной прозы XX века, состоящего в отображении ментальных сдвигов, происходящігх в русском национальном сознании под воздействием социалистических переустройств социалистической эпохи, начиная с творчества писателей-традиционалистов» 20-30-х годов, осуществлялась от момента отображения трагедии «раскрестьянивания», которая преодолевалась осознанием глубокой внутренней сопричастности личности к судьбе Родины, - до факта опоэтизации в «деревенской прозе» психологии труженика - передовика производства в образе Михаила Пряслина, тетки Натальи, Агафьи, что низводило духовно-нравственную суть понятия «делание» до социально-бытового уровня смыслового наполнения концепта «дело». Ведущая мифологема романа Горького «Дело Артомоновых», развенчанная как буржуазность, оживает в новом смысловом контексте «деревенской» прозы как эстетический принцип «оправдания делами». В результате чего проблема «раскрестьянивания» в поэтике «деревенской прозы» 60-80-х годов была трансформирована в проблему десакрализации онтологических сторон жизни русского крестьянина на уровне ритуально-бытовом; 6) архетипическое пространство художественно-публищістических произведений В. Солоухина 80-90-х годов («Черные доски», «Письма из Русского музея», «Последняя ступень») по своим содержательно-смысловым параметрам многоуровнево, представлено не только матрицами древнерусской культуры (икона, храм, священные книга), но и образцами классики XIX столетия (живопись Рублева, Венецианова, Нестерова, Врубеля), которые в концептуальном отношении выступают как «пред-текст» духовной культуры XXI столетия. Концепт красоты как мера эстетического и как структурообразующее начало в тексте указанных произведений Солоухина выстраивает лексико-семантические ряды оппозиционных понятий «свой - чужой», «настоящий -ненастоящий», «святой - грешный», «русский - космополит», которые в конечном счете эксплицируют диалог во времени двух культур: ушедшей, сохраняющей эстетический код древнерусской культуры, и новой, социалистической, аксиология которой является позитивистской по своей сути.
Апробация научных результатов исследования происходила в ходе выступления на региональных научных конференциях, посвященных проблемам культурного возрождения Кубани, а также в процессе проведения семинарских занятий по курсу «История русской литературы XX века».
По теме диссертации опубликовано четыре статьи. Структура диссертационного исследования включает введение, три главы, заключение, библиографический список, содержащий 220 источников.
К проблеме методологии целостного восприятия «деревенской прозы» как «пред-текста» духовно-нравственных исканий XXI столетия
В «Литературной газете» за июнь 2004 год опубликованы материалы «Круглого» стола», посвященного современному состоянию культуры и духовной жизни России. В заседании, тема которого обозначена как «Российская культура: возрождение или перерождение?», приняли участие заслуженные деятели искусств России, писатели, критики, академики, среди которых имена: Эдуард Володарский, Игорь Золотусский, Василий Ливанов, Александр Попов, Савва Ямщиков и др. Для решения проблем литературоведческого характера данное событие примечательно тем, что в ходе дискуссии была обозначена содержательная парадигма научно-публицистического дискурса рубежа ХХ-ХХ1 веков, проявленного на страницах журналов «Новое литературное обозрение», «Вопросы философии», «Москва», «Наш современник», «Слово», «Знамя», «Октябрь», «Молодая гвардия». А именно, идейно-смысловыми параметрами современного дискурса явились: 1) проблема идентификации аксиологических ценностей, определяющих суть культуры и искусства; 2) сохранение серьезных видов литературы и искусства, способствующих проникновению в онтологические сферы бытия («Мы потеряли серьезную литературу. Считать серьезной литературой Ерофеева или Сорокина, Улицкую я не могу, имея перед собой примеры даже самые ближние: Шукшина, Белова, Распутина») (155. С.4); 3) сопротивление буржуазности как особому свойству сознания, направленному на приумножение земных благ. (А. Солженицын: «Культурная агония России является частью общего мирового процесса, для которого характерна потеря духовности. Одной из причин этого феномена является абсолютная власть денег и массификация культуры») ( там же).
Центральным, органігзующим векторную устремленность образовавшегося на рубеже ХХ-ХХ1 веков философско-публицистического дискурса, является прозвучавшая за «Круглым столом» мысль о необходимости правильного выбора методологии, отличной от прежней, позитивистско-материалистического толка, позволившей современной науке осуществить единственно верный подход к анализу переживаемой исторической действительности, адекватный ее онтологическому замыслу. Александр Попов открыл заседание «Круглого стола» цитатой из работы Ф.М. Достоевского, обращенной к «апологетам революционного, марксистского доктринерства». По словам А. Попова, Достоевский «точно предвосхитил главную трагедию великого слома 1917 года, когда беспощадная материализация бытия перебила духовную ось человека»: «У них же наука, - скажет Достоевский, - а в науке лишь то, что подвергнуто чувствам. Другая же, высшая половина существа человеческого - духовная, отвергнута вовсе и даже изгнана с неким торжеством и позором» (155. С. 4). Об изучении другой, «высшей половины существа человеческого», половины духовной, данной от Бога, говорил в свое время И.В. Киреевский. В статье «О необходимости и возможности новых начал для философии» (1856) он писал о том, что «в западной Европе естественный разум, на котором должна была утвердиться церковь, перерос веру народа. Понятия философские все более и более заменяли и заменяют понятия религиозные. Пройдя эпоху неверия сомневающегося, потом эпоху неверия фанатического, мысль человека перешла наконец к неверию равнодушно рассуждающему, а вместе с тем и к сознанию собственной пустоты, требующей живого убеждения, которое бы связало человека с человеком не холодным согласием в отвлеченных убеждениях, не наружною связью внешних выгод, но внутренним сочувствием цельного бытия, одною любовью, одним разумом и одним стремлением проникнутого» (73. С. 314). Таким образом, по мысли философа, методология отечественной науки держится на том, что энергия творческого познания «находится в сочувственном согласии с верой» (там же). О факте существования особой, присущей для российской науки XIX века методологической подоплеки свидетельствует также спор Тютчева с Шеллингом, искавшим пути примирения философии с христианством, то есть, оправдание религии разумом. «Вы пытаетесь совершить невозможное дело, возражает ему г-н Тютчев, - философия, которая отвергает сверхъестественное и стремится доказать все при помощи разума, неизбежно придет к материализму, а затем погрязнет в атеизме. ... Необходимо верить в то, во что верил святой Павел, а после него Паскаль, склонять колена перед Безумием креста или же все отрицать. Сверхъестественное лежит в глубине всего наиболее естественного в человеке. У него свои корни в человеческом сознании, который гораздо сильнее того, что называют разумом, этим жалким разумом, признающим лишь то, что ему понятно, то есть ничего!» (160. С. 134). Из веры в сверхъестественное, из признания божественной природы происхождения окружающего мира у поэта Тютчева рождаются строки: Сверхъестественное как предмет научного и творческого познания составляет методологическую основу литературоведческих исследований поэзии А. С. Пушкина, Ф.И. Тютчева, которые осуществляет на рубеже ХХ-ХХ1 веков директор Института русской литературы (Пушкинского дома) профессор Н.Н. Скатов. Связывая вслед за Пушкиным судьбу государства российского с судьбой русского языка («он один, как сказал Пушкин, останется неприкосновенной собственностью несчастного нашего отечества»), Н.Н. Скатов в статье «Под ногами всемирной колонны?» первоочередной задачей отечественного литературоведения обозначает восстановление сакральной природы слова. «Ушло или ослабло представление об изначальной сакральной природе слова Ведь ставшее у нас почти житейской поговоркой «В начале было Слово» в Евангельском послании означает Господа: «...И Слово было у Бога, и Слово было Бог». Недаром, - отмечает Н. Скатов, - высокий смысл слов закреплялся в нашей истории: и в жизни духа («Слово о законе и благодати»), и в молении о милости («Слово Даниила Заточника»), и в ратоборстве («Слово о полку Игореве») (159. С. 3). Так, говоря о языке поэзии Тютчева, ученый видит его особость в «своеобразной магии». «Тютчев оказался хранителем, владельцем, работником и распорядителем незамутненных и высоких словесных стихий, которые и обеспечили возможность пребывания на космических высотах, - читаем в статье Н. Скатова «По высям творения». -Высокое, необычное, почти жреческое слово поэта действительно оборачивалось языком богов и сохраняло и обогащало такой язык в его поэтическом движении от многих античных богов к единому Богу христианства» (160. С. 11).
Концептосфера «деревенской прозы» и ее философско-стилевая «открытость»
Как показали исследования видных литературоведов, критиков, мыслителей современности, художественно-эстетическое и смысловое поле отечественной культуры XX столетия оказалось столь разнородным, что подчас трудно вычленить принципы формирования того или иного литературного явления в рамках сосуществования на едином культурно-историческом пространстве российской культуры таких направлений, как модернизм, соцреализм, постмодернизм. Каждое из указанных направлений русской литературы, как в свое время классицизм, сентиментализм, романтизм, имеет собственную художественно-эстетическую и идейно-нравственную платформу. Особенностью истории отечественной литературы явилось то обстоятельство, что эстетика нового направления зарождалась, проявляя себя в поэтике художественных произведений направления уходящего, как, например, мы можем говорить о предреализме литературно-критического творчества Н.И. Надеждина или о признаках реализма в романтическом творчестве Н.М. Карамзина Двадцатый век в этом смысле примечателен тем, что эволюция эстетических основ отечественной культуры в целом, начиная с 20-х годов до наших дней, была лишена строгих идейно-нравственных и этических норм. Достаточно вспомнить факт того, что наряду с эстетическим явлением модернизма или пролеткульта в литературе начала XX столетия существовало творчество писателей-«традиционалистов» (И. Соколов-Микитов, И. Макаров, А. Яковлев, П. Романов, Б. Шергин, И. Касаткин и др.). А в конце 90-х годов эстетика постмодернизма в лице художественно-беллетристических повествований В. Ерофеева, С. Соколова, В. Пелевина, Вен. Ерофеева, уживается с идейно-художественными устремлениями представителей так называемой «онтологической» прозы. В конце семидесятых, особенно в восьмидесятых - начале девяностых годов, данный термин был применен критиками по отношению к «деревенской» прозе. Так, М. Левина («Апофеоз беспочвенности») признаком «онтологической» прозы ранних произведений деревенщиков усматривает в том, что в основе образного философствования о человеке и обществе лежит не «правда-справедливость», но «правда-истина». «Принципы человеческого устроения на земле, - считает критик, - выводятся здесь из тршоуемых определенным образом онтологических закономерностей» (93. С. 13).
Утверждение МЛевиной о том, что создатели «онтологической» прозы продолжают традиции русской философии, ее славянофильской ветви, и русской литературы созвучна высказанной В.В.Кожиновым ранее в книге «Статьи о русской литературе» (1981) мысли о том, что онтологическая усложненность произведений отечественной литературы происходила не из стремлений писателей создать новый стиль, но из попытки изобразить вечные, «проклятые» вопросы бытия во всей их философско-нравственной глубине. И все же существенное различие приведенных рассуждений современных нам критиков заключается в том, что если М. Левина в деревенской прозе видит лишь гимн «действу вечной жизни», жизни как биологическому процессу, тому, что «можно было бы назвать законом сохранения материи» (93. С. 14), то В.В. Кожинов в своем анализе национально-исторических коллизий, изображенных в художественных повествованиях В.Распутина, Ф.Абрамова, В.Белова, подводит нас к мысли о том, что вектор онтологических изысканий данных художников, начиная со второй половины XX столетия, был направлен на то, чтобы попытаться раскрыть суть того спора, который не угасал в русской культуре, начиная с ХУ11 века, особо актуально проявляя себя в философско-эстетическом, и религиозно-нравственном противостоянии Аввакума и С.Полоцкого, шишковистов и KapasvGiffliiCTOB, славянофилов и западников. Данное расхождение критиков принципиально для прояснения той мысли, что, начиная с культуры русского барокко - момента духовного раскола общественного сознания и угасания такой его качественности, как соборность, - стратегия дальнейшего развития отечественной словесности во многом определялась поиском путей национально-исторического самоопределения зарождающейся культуры. «Россия еще не успела сказать Европе свое слово. В череде народов она еще никак не заявилась о себе... но именно она явит народам Европы правду...», - писал в свое время П.Чаадаев. Творчество А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Ф.М.Достоевского, Л.Н.Толстого, весь «золотой век» отечественной литературы, по-видимому, был призван к тому, чтобы ответить на вопрос: в чем же состояла та истина? Как установлено критиками (Ю.Селезнев, В.Кожинов, М. Лобанов, Н. Федь, А.Ланщиков, А.Турков и др.), своими нравственно-философскими и художественно-эстетическими корнями «деревенская проза» восходит к русской классике. И в этом смысле можно согласиться с М.Левиной в том, что обращенность к этической проблематике - необходимости сохранения духовно-нравственных ценностей, по отношению к которым путь России осознавался в русской философии как некое метафизическое задание, как «русская идея» - роднит «деревенскую прозу» с русской философской традицией. Но с другой стороны, можно поспорить с М. Левиной в том, что «русская идея» сводилась, как утверждает критик, сугубо к решению проблемы свободы. «Онтологическая» проза, - пишет М.Левина, - отвечает тому, что «действу вечной жизни» нужен человек как составной элемент природного мира - не меньше, чем корова Рогуля («Набухло вымя, и она еще сильнее ощутила приближение того события, для которого она и жила....»). Таким образом, делает вывод критик, место, отведенное деревенской прозой единичному человеку в иерархии бьггия, уничтожает личность, отрицает смысл существования человеческой индивидуальности вне ее функций носителя биолопіческой жизни и продолжателя рода. «Безличность предстает как условие и закон вечной жизни» (93. С. 16).
Историко-культурные и эстетические архетипы в контексте художественно-публицистической «системы» Владимира Солоухина 80-90-х годов
Взятые нами в качестве эпиграфа к данной главе строїш стихов Владимира Солоухина как нельзя более точно выражают главную проблему его художественно-публицистичесюїх повествований 70-90-х годов, в которых писатель пытается воссоздать духовный лик исторического прошлого России. Отдельным циклом можно расположить его произведения «Письма из Русского лгузея», «Черные доски», «Время собирать камни», «Продолжение времени». Написанные в течение одного десятилетия, данные повествования объединены насущной проблемой спасения и восстановления гибнущих памятников отечественной истории и культуры: изобразительного искусства, иконописи, православных храмов в условиях социалистической действительности. Трудно определить жанр данных повествований. Так, Николай Переяслов, размышляя в своей статье «Не убоявшийся тайны времени» о главной творческой задаче, которую осуществлял Солоухин — служить тому, чтобы «Россия была великим просвещенным государством, а вовсе не омутом темноты и невежества», -пишет о том, что писатель ставил во главу угла своего творчества три ипостаси: правду факта, правду чувства и правду слова. «В результате этого сплава им был создан, - по мнению критика, - жанр, который соединил в себе остроту и страстность публицистики, философичность и вдумчивость эссеистики, исповедальность и образность поэзии. И не существует пока более точного имени этому жанру, кроме как - солоухинская проза» (130.С.46). Действительно, писатель Владимир Солоухин создает свою обостренно характерную прозу, где с точностью и объемностью передачи впечатления, философичностью и вниманием к поэтической детали сочетается яркая публицистичность, четко выраженная гражданственная направленность, а часто и бесстрашие в отстаивании своей точки зрения. Выстраданная позиция художника-гражданина, от природы наделенного традиционным мироощущением, видна и тогда, когда Солоухин пишет о милой ему Владимирщине, по дорогам которой он провел читателей в книге «Владимирские проселки», и когда нас знакомит с жителями своей родной деревни («Капля росы»), и когда поднимает острейшие проблемы сохранения гибнущих памятников национальной старины («Черные доски», «Письма из Русского музея», «Время собирать камни»), и когда пишет о природе, затрагивает вопросы экологии, рисует картины среднерусской полосы... Ярко выраженное ітублицистическое начало сочетается в поздних произведениях Солоухина с колоритом художественного письма, что придает повествовательно началу особую злободневность.
«Письма из Русского музея» задуманы В.Солоухиным как «письма путешественника», которому предстоит огромное странствие по страницам святоотеческого прошлого. «Успокоившись», забыв о реальном историческом времени, оставив в стороне всю суету и заботу дня, писатель мечтает «сделать что-нибудь неторопливое, основательное, в духе нормальной человеческой натуры» (167. С. 11). В композиционном отношении «Письма...» представляют собой короткие эссе — рассказы о судьбе известных русских художников: Васнецова, Сурикова, Нестерова, Верещагина, Иванова, на полотнах которых оживает Россия героическая, молящаяся, многострадальная, умудренная мужеством и духовным подвигом народа
Композиционной заставкой к развернутому повествованию об истории родного отечества, возникающего в образах святых и в живописных картинах художников, является рассказ писателя о Москве как о «сердце страны».
Писатель восхищается архитектурной симфонией города, которая когда-то потрясла Василия Михайловича Васнецова и на протяжении всей его жизни питала творческое воображение художника красотой и простором домов, улиц, величием памятников старины. Для подтверждения Солоухин вводит в текст письмо Васнецова Стасову: «Когда я приехал в Москву, то почувствовал, что приехал домой и больше ехать уже некуда - Кремль, Василий Блаженный заставили меня чуть ли не плакать, до такой степени это веяло на душу родным, незабвенным» (167. С. 15). В последующем повествовании Солоухин будет часто пользоваться приемом журнальной документалистики, вводя в текст письма, воспоминания, документальные свидетельства эпохи, эксплицирующие идейно-эстетическую подоплеку ее культурно-исторического строительства.
Говоря о величии Москвы, В.Солоухин вспоминает и Казанский собор, и церковь Рождества в Столешниках ХУП века. И при этом дороги эти памятники старины писателю тем, что тем или иным образом связаны с судьбой национальных гениев. Так, мы узнаем, что «напротив Военторга украшала Воздвиженку церковь в стиле южнорусской деревянной архитектуры, в которой венчался великий русский сатирик Салтыков-Щедрин» или что в церкви 1699 года, у Красных ворот, крестили Лермонтова (167. С. 17). Но самая большая печаль связана у Солоухина с фактом варварского разрушения храма Христа Спааггеля. Помимо ценности культурно-эстетической - стены и свод храма расписывал сам Василий Суриков! - писатель ценность храма видел в том, что строился он как памятник знаменитому московскому пожару, как памятник непокоренности русского народа перед Наполеном. На месте храма построили плавательный бассейн. Трагизм содеянного в прошлом Солоухин выражает одной лишь фразой: «Разрушая старину, всегда обрываем корни...» (167. С. 18). Концепт «корню) в данном содержательно-повествовательном контексте эксплицирует мотив возрождения традиционных духовных основ культурной цивилизации. Ведя разговор об истории храма Христа Спасителя в повести «Последняя ступень» в контексте трагической судьбы Родины, В.Солоухин скажет о том, что «взрыв Храма Спасителя явился апогеем и символом разрушения и насилия, высшей степенью унижения русского народа, точно так же его возрождение на старом месте явится возрождением, воскресением России» (167. С. 75). Судьбоносным, на наш взгляд, явился факт того, что писатель все же дожил до момента, когда храм восстал из небытия, и стал первым русским человеком, отпетым в нем после восстановления.
Таким образом, переходя к панорамному изображению идейно-эстетического содержания всего художественного богатства, принадлежащего Русскому музею, В.Солоухин обозначает проблему сохранения духовно-нравственных корней, которая, с одной стороны, движет писателем в его поисково-творческой работе, с другой, является содержательным стержнем повествования, на который нанизывается фактура повествования о судьбах известных художников, скульпторов, рассказы о трагических страницах русской истории. Солоухин подчеркивает, что, любя Москву, он с «кровавой болью», «вынужденно» отдает предпочтение Ленинграду только потому, что в этом городе на Неве находится Русский музей, музей Императора Александра III, действующий с 1898 года.
