Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Типология сквозных пространственных образов 29
Глава 1. Космос и Хаос в русской литературе: архетипические пространственные образы и их производные 35
1.1. Архетипическая оппозиция дом/лес («Старосветские помещики» Н. Гоголя) 45
1.2. Архетипическая оппозиция дом/антидом (поэзия Серебряного века) 50
1.3. Архетипическая оппозиция дом/дорога (М. Цветаева) 59
1.4. Динамическая трансформация значения архетипического образа «дом» (малая проза М. Булгакова) 68
Выводы по первой главе: 77
Глава 2. «Географический фактор» художественной литературы: национальные пространственные образы и их производные 80
2.1. Деревня в русской литературе (Л. Толстой, А. Чехов, И. Бунин) 87
2.2. Провинциальный город в русской литературе («Городок Окуров» М. Горького и «Страна отцов» С. Гусева-Оренбургского) 100
2.3. Национальные пейзажные образы 116
Выводы по второй главе: 135
Глава 3. Мир внутренний и мир внешний: индивидуальные пространственные образы и их производные 137
3.1. Ключевые образы русской лирики: космос в поэзии Ф. Тютчева, А. Блока и А. Белого 142
3.2. Романтическое Я-пространство в лирике А.П. Крюкова 148
3.3. Структура индивидуального пространства в повести А.П. Потемкина «Я» 154
3.4. Пространство «Я» в романе Е. Чижовой «Терракотовая старуха» 161
Выводы по третьей главе: 169
Глава 4. Художественное пространтво и интертекст 172
4.1. Интертестуальные локусы в оренбургской поэзии 175
4.2. Оренбургский текст русской литературы 180
Выводы по четвертой главе: 193
Раздел II. Функционально-семантическая типология пространственных моделей в русской литературе 195
Глава 1. Социальная модель художественного пространства 210
1.1. Трансформация социального пространства в русской литературе («Человек в футляре» А.П. Чехова – «Наш человек в футляре» В.А. Пьецуха)213
1.2. Интертекстуальная игра как способ моделирования социального пространства (Л. Толстой – В. Пьецух) 221
Выводы по первой главе: 227
Глава 2. Психологическая модель художественного пространства 230
2.1. Психологическая модель в эпическом пространстве («Красный смех» Л. Андреева) 233
2.2. Психологическая модель в лирическом пространстве (Б. Пастернак)...244
Выводы по 2 главе: 251
Глава 3. Виртуальная модель художественного пространства 253
3.1. Виртуализация «реального» пространства: город в поэзии Серебряного века 256
3.2. Игра как способ воплощения виртуальной модели художественного пространства («Большой шлем» Л. Андреева) 260
3.3. Глобальное виртуальное пространство («S. N. U. F. F. » В. Пелевина) 265
Выводы по третьей главе: 273
Заключение 274
Источники 284
Библиография
- Архетипическая оппозиция дом/антидом (поэзия Серебряного века)
- Провинциальный город в русской литературе («Городок Окуров» М. Горького и «Страна отцов» С. Гусева-Оренбургского)
- Пространство «Я» в романе Е. Чижовой «Терракотовая старуха»
- Интертекстуальная игра как способ моделирования социального пространства (Л. Толстой – В. Пьецух)
Введение к работе
Термин «художественное пространство», войдя в литературоведческую науку в 70-е годы ХХ века, не только не потерял своей актуальности до настоящего времени, но и приобрел ряд дополнительных смыслов и метафорических ассоциаций, обозначая «все и вся». Сейчас уже никого не удивишь выражениями «пространство памяти», «пространство смерти», «пространство смыслов» и т.д. и т.п., за которыми затерялось, померкло прямое указание на место свершения событий. Однако активизация внимания к проблеме художественного пространства в самых разных аспектах, безусловно, имеет свои позитивные стороны, поскольку значительно расширяет сферу современных филологических исследований за счет активного привлечения данных ряда гуманитарных наук – философии, семиотики, культурологии, психологии, истории, географии.
В большинстве работ пространство изучается в тесной взаимосвязи с другими компонентами художественного мира – временем, персонажной сферой, портретом, вещным окружением и т.д. А.В. Аношина, М.Б. Баландина, Т.П. Борейкина, Р.В. Епанчинцев, И.Ф. Заманова, С.Н.Зотов, В.В. Иванцов, Т.Ю. Ковальчук, В.И. Козлов, О.Б. Костылева, Н.В. Кузнецова, Е.В. Летохо, И.В. Лунина, Е.В. Моисеева, Е.А. Неживая, А.А. Павлова, К.А. Папазова, И.В. Проскурина, И.И. Профатило, Д.А. Разин, М.В. Селеменева, К.Э. Слабких, Р.А. Ткачева, Е.Н. Чепорнюк, Т.Н. Чернышева, О.Н. Щалпегин, Н.Г. Юрасова, Е.А. Якунова и мн. др. исследователи описывают универсальные и индивидуально-авторские особенности моделирования пространства, являющегося базовым элементом художественного мира литературного произведения.
Художественное пространство как важнейшая категория
национальной картины мира продуктивно изучалось и изучается
А.С. Аванесовой, Т.Е. Аркатовой, О.С. Боковели, Е.Р. Варакиной, Г.Д. Гачевым,
М.Д. Данчиновой, О.В. Журиной, П.С. Ивановым, Е.В. Ковиной,
Т.Н. Кузнецовой, Е.А. Малкиной, Е.А. Мироновой, С.Ю. Мауриной,
И.Н. Михеевой, Н.Е. Разумовой, Г.Р. Сагитовой, Я.В. Сальниковой,
Н.Ю. Смолиной, В.Н. Топоровым, В.И. Хомяковым, А.А. Шапошниковым, С.В. Шешуновой, М.Н. Эпштейном и др. В ряде работ выявляются и анализируются устойчивые этнокультурные образы, определяющие своеобразие художественного пространства в русской литературе. Например, общечеловеческий локус «дом» рассматривается в следующих национальных вариантах: дворянская усадьба, изба, дача, коммуналка, барак, общага и т.п. Лейтмотивы бескрайнего пространства – степь, поле, равнины, нивы, простор и др. – интерпретируются как базовые составляющие образа России. Диалектическое единство национального и регионального становится главным предметом для размышлений ученых, занимающихся исследованием локальных текстов русской литературы (В.В. Абашеев, Н.П. Анциферов, И.З. Вейсман, А.В. Вовна, Л.В. Воробьева, Г.Д. Гачев, Т.С. Криволуцкая, Н.Е. Меднис, Д.С. Московская, А.Г. Прокофьева, В.Н. Топоров, Н.В. Шмидт и др.).
Распространенным направлением исследования художественного пространства по-прежнему остается структурно-семиотический подход, разработанный представителями тартусско-московской семиотической школы в конце прошлого века (Ю.М. Лотман, З.Г. Минц, В.Н. Топоров, Ю.С. Степанов, Б.А. Успенский, Ф.П. Федоров и их последователи И.В. Алонцева, В.В. Иванцов, С.П. Ильев, Йен Тинг-чиа, Т.Н. Ковалева, Т.Ю. Ковальчук, С.Э. Козловская, Н.О. Ласкина, Н.А. Лопарева, Н.Б. Мечковская, М.В. Никитина, В.М. Пронькина, С.И. Романова, С.В. Свиридов, О.В. Тевс и др.).
В последние годы предпринимаются попытки разработать единую
методологию исследования поэтики художественного пространства.
Е.М. Букаты, Е.В. Гневковская, Г.Л. Девятайкина, Г.В. Заломкина,
В.В. Кондратьева, А.Н. Кошечко, А.А. Кулакова, Е.И. Леенсон, Ли Кю Хо, А.Г. Маслова, В.П. Океанский, Н.А. Панишева, Т.С. Соколова, А.О. Шелемова, Т.В. Юнина и др., отмечая полифоническую природу пространства литературного произведения, включают в сферу пространственной поэтики все возможные виды отраженной в тексте реальности, событийный уровень, систему пространственных взаимоотношений персонажей, пространственную точку зрения автора и героев, текстовое пространство и т.п.
Помимо названных аспектов изучения художественного пространства, можно обозначить несколько исследовательских уровней, выделяемых в зависимости от содержания и объема рассматриваемого материала:
-
уровень – касается анализа наиболее значимых пространственных образов – дома, дороги, города, усадьбы, леса, сада и др. – в конкретном произведении или творчестве того или иного автора в целом: «Образ "дома" в поэзии Анны Ахматовой» М.В. Галаевой1, «Образы леса и сада в поэтике романа Б. Пастернака "Доктор Живаго" А.А.Скоропадской2, «Образы пространства в лирике Анатолия Жигулина» А.Н. Кантомировой3 и т.д.;
-
уровень – связан с описанием индивидуально-авторской специфики пространственной организации художественных произведений: «Особенности художественного пространства и проблема эволюции поэтического мира: На материале лирики Б. Пастернака» А.Н. Анисовой4, «Пространственно-временная организация художественного мира В.С. Маканина» В.В. Иванцова5, «Специфика
1 Галаева М.В. Образ «дома» в поэзии Анны Ахматовой. Дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01. –
Русская литература. – М., 2004. – 187 c.
2 Скоропадская А.А. Образы леса и сада в поэтике романа Б. Пастернака «Доктор Живаго»: Дис.
... канд. филол. наук: 10.01.01 / А.А. Скоропадская. – Петрозаводск, 2006. – 213 с.
3 Кантомирова А.Н. Образы пространства в лирике Анатолия Жигулина. Дис. … канд. филол.
наук: 10.01.01. – Русская литература. – Волгоград, 2009. – 227 с.
4 Анисова А.Н. Особенности художественного пространства и проблема эволюции поэтического
мира: На материале лирики Б. Пастернака. Дис. … канд. филол. наук. 10.01.08. – Теория литературы.
Текстология. – М., 2002. – 130 с.
5 Иванцов В.В. Пространственно-временная организация художественного мира В.С. Маканина.
Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01 – СПб., 2007. – 239 с.
пространственно-временной организации русскоязычных романов В.В. Набокова ("Машенька", "Защита Лужина", "Приглашение на казнь")» Йен Тинг-чиа6 и т.п.;
-
уровень – предполагает выявление общих закономерностей в изображении художественного пространства в литературном процессе определенной эпохи: «Игровое пространство в русской литературе первой половины XX века: структура, динамика, функционирование» О.А. Ганжара7, «Семантика пространства в постмодернистском художественном тексте» Е.Н. Губановой8, «Динамические аспекты пространства в лирике акмеистов: лейтмотивная поэтика» Е.Ю. Куликовой9 и т.п.;
-
уровень – предусматривает построение различных классификаций и типологий художественного пространства в литературе: «Типология художественного времени и пространства в русском романе XVIII-XIX вв.» Н.К. Шутой10, «Типология пейзажа в лирике Ф.И. Тютчева» Н.Ю. Абузовой11, «Логико-онтологические модели пространства-времени в литературе» В.А. Маркова12 и т.п.
Уровневое позиционирование разных аспектов исследования художественного пространства ни в коей мере не умаляет значение каждого из них, но только убеждает в необходимости обобщить накопленный опыт, теоретически осмыслив отдельные проблемы и связав воедино многочисленные концепции, построить единую типологию художественного пространства.
В основу первой классификации пространственно-временных моделей, разработанной еще в 30-е годы ХХ века М. Бахтиным, был положен жанровый признак. Отметив, что «жанр и жанровые разновидности определяются именно хронотопом»13, ученый описал наиболее крупные типологически устойчивые пространственно-временные модели, характеризующие жанр романа на ранних этапах его развития.
Труд М. Бахтина стал базовым для многочисленных исследований художественного хронотопа в произведениях различных родов и жанров. Однако только в последнее время появились работы систематизирующего характера, в
6 Йен Тинг-чиа Специфика пространственно-временной организации русскоязычных романов
В.В. Набокова («Машенька», «Защита Лужина», «Приглашение на казнь»). Дис. … канд. филол. наук:
10.01.01 – Русская литература. – М., 1999. – 180 с.
7 Ганжара О.А. Игровое пространство в русской литературе первой половины XX века:
структура, динамика, функционирование. Дис. … канд филол. наук: 10.01.01. – Русская литература. –
Ставрополь, 2002. – 186 с.
8 Губанова Е.Н. Семантика пространства в постмодернистском художественном тексте. Дис. ...
канд. филос. наук: 24.00.01. – Теория и история культуры. – М., 2009. – 159 с.
9 Куликова Е.Ю. Динамические аспекты пространства в лирике акмеистов: лейтмотивная
поэтика. Дис. … доктора филол. наук: 10.01.01. – Русская литература. – Новосибирск, 2012. – 337 с.
10 Шутая Н.К. Типология художественного времени и пространства в русском романе XVIII-XIX
вв. Дис. … доктора филол. наук. 10.01.08. – Теория литературы. Текстология. – М., 2007. – 468 с.
11 Абузова Н.Ю. Типология пейзажа в лирике Ф.И. Тютчева. Дис. … канд. филол. наук: 10.01.01.
– Русская литература. – Самара, 2000. – 188 с.
12 Марков В.А. Логико-онтологические модели пространства-времени в литературе //
Пространство и время в литературе и искусстве. Вып. 1. – Даугавпилс: Даугавпилс. пед. ин-т, 1984. – С.
4-6.
13 Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и
эстетики. Исследования разных лет. – М.: Худож. лит., 1975. – С. 235.
которых предлагаются новые критерии для построения классификаций родо- и жанрообразующих пространственно-временных моделей. Так, Н. Шутая разработала типологию художественного времени и пространства в русском романе XVIII – XIX вв.14, Е. Завьялова – в целом ряде канонических и неканонических лирических жанров15, Е. Ковтун выявила общие закономерности создания вымышленных моделей реальности в фантастических романах, волшебной сказке, утопии, притче и мифе16.
Другой, распространенный в современном литературоведении подход к типологизации художественного пространства представлен в работах Ю. Лотмана17, В. Топорова18, В. Савельевой19, Е. Фарино20 и др. Эти ученые,
принципиально рассматривая пространство отдельно от времени, выделяют и характеризуют основные его виды по структурно-семиотическим критериям: наличию/отсутствию границы, ценностному признаку и значению, наличию/отсутствию бинарных параметров, отношению к действительности и т.п. Несомненно, и этот подход к изучению художественного пространства весьма продуктивен: он позволяет выявить наиболее общие принципы организации художественного мира того или иного автора, определить моделирующее значение репрезентативных пространственных образов в структуре художественного целого.
В то же время не менее важным, на наш взгляд, является системное описание семантических разновидностей пространства по содержательно-функциональному критерию. В литературоведении пока нет единой типологии пространственных образов, учитывающей не только жанровый признак и параметры пространства, но и важнейшие закономерности эволюции пространственной образности в художественной литературе, а также смысловые трансформации константных пространственных моделей, наблюдаемые в процессе литературного развития. Необходимостью разработки единой классификации устойчиво повторяющихся пространственных образов и наиболее продуктивных типологических моделей и определяется актуальность темы нашего исследования.
Безусловно, мы отдаем отчет в том, что создать полную и безупречную типологию пространственных образов и моделей едва ли возможно, хотя бы
14 Шутая Н. К. Типология художественного времени и пространства в русском романе XVIII -
XIX вв. Дис. … доктора филол. наук: 10.01.08. – Теория литературы. Текстология. – М., 2007. – 468 с.
15 Завьялова Е. Е. Соотношение канонического и неканонического в системе лирических жанров
1880-1890-х годов. Дис. … доктора филол. наук: 10.01.01. – Русская литература. – Астрахань, 2006. –
412 с.
16 Ковтун, Е. Н. Типы и функции художественной условности в европейской литературе первой
половины XX века. Дис. … доктора филол. наук: 10.01.05, 10.01.08. – Теория литературы. Текстология.
– М., 2000. – 304 с.
17 Лотман Ю.М. Избранные статьи: В 3 т. – Таллинн: Александра. 1992.
18 Топоров, В.Н. Пространство и текст / В.Н. Топоров // Текст: семантика и структура: сб. статей
/ отв. ред. Т.В. Цивьян. – М.: Наука, 1983. – С. 227-284.
19 Савельева В.В. Художественный текст и художественный мир: проблемы организации. –
Алматы: ТОО «Дайк-Пресс», 1996. – 192 с.
20 Фарино Е. Введение в литературоведение: Учебное пособие. – СПб.: Изд-во РГПУ им.А.И.
Герцена, 2004. – 639 с.
потому, что в художественной литературе существует множество видов и способов субъективного представления пространства, однако попытка подобного рода, на наш взгляд, позволит выйти на обсуждение ряда важных вопросов:
- о сущности универсальной, национальной и индивидуальной пространственных картин мира, нашедших реализацию в русской литературе в конкретных пространственных образах и моделях;
о специфике пространственных представлений, отразившихся в художественной литературе определенной эпохи;
о модификациях и исторической изменчивости художественного пространства в ходе литературного развития.
о функционально-семантическом многообразии пространственных образов и моделей вообще и функциях отдельных видов и типов художественного пространства.
Считаем, что уже этот далеко не полный перечень свидетельствует о необходимости более основательного осмысления различных концепций художественного пространства и создания на этой основе единой типологической теории художественного пространства.
Итак, цель нашего исследования – разработать функционально-семантическую типологию сквозных пространственных образов и базовых пространственных моделей в русской литературе XIX-XXI веков.
Задачи диссертационной работы обусловлены поставленной целью и заключаются в следующем:
- выявить продуктивные функционально-семантические разновидности
представленного в произведениях русской литературы художественного
пространства;
- определить критерии и представить обобщенную типологию
пространственных образов и моделей;
проанализировать наиболее репрезентативные произведения русской классической и современной отечественной литературы с учетом разработанной типологии;
проследить трансформацию некоторых пространственных образов и моделей в литературе названного периода.
Предметом исследования является художественное пространство в русской литературе XIX – нач. XXI вв., рассматриваемое в типологическом аспекте.
Объект исследования – система сквозных пространственных образов и базовых пространственных моделей, выявляемая в произведениях русской литературы названного периода.
Научная новизна исследования состоит в том, что в нем впервые в отечественном литературоведении всесторонне исследуются сквозные пространственные образы (архетипические, национальные и индивидуальные); разрабатывается типология базовых пространственных моделей – социального пространства, психологического пространства и виртуального пространства, – а также прослеживается функционирование продуктивных пространственных образов и моделей в русской литературе XIX-XXI веков.
Достоверность и научная обоснованность полученных результатов обусловлены тем, что в диссертационной работе проанализирован и обобщен обширный научный материал, включающий в себя классические труды по теоретической и исторической поэтике, а также новейшие отечественные и зарубежные исследования по изучаемой проблематике.
Немаловажно подчеркнуть следующее обстоятельство, связанное с отбором
материала. Настоящая работа имеет преимущественно теоретико-
литературоведческий характер, и ее основные задачи решаются на конкретном
историко-литературном материале. При этом, с одной стороны, в центре
внимания находятся произведения выдающихся мастеров слова – Н. Гоголя,
Ф. Тютчева, Л. Толстого, А. Чехова, М. Горького, Л. Андреева, И. Бунина,
А. Блока, А. Белого, М. Цветаевой, Б. Пастернака, М. Булгакова, К. Паустовского,
– которые наиболее наглядно иллюстрируют теоретические положения,
связанные с типологией пространства. С другой стороны, вполне приемлемым
представляется привлечение произведений писателей второго ряда, которые так
или иначе способствуют убедительному обоснованию выдвинутых аргументов.
Поэтому вполне объяснимо присутствие в диссертации произведений
П. Свиньина, А. Крюкова, А. Плещеева, М. Михайлова, С. Гусева-Оренбургского,
произведений региональной литературы, а также произведений известных
современных авторов – В. Пелевина, Е. Чижовой, А. Потемкина, В. Пьецуха.
Таким образом, для анализа намеренно выбирались произведения различных
временных периодов, литературных направлений, родов, жанров и эстетической
значимости, что позволило выявить универсальные принципы художественного
пространствомоделирования и общие закономерности эволюции
пространственной образности в русской литературе.
Теоретической и методологической основой диссертации стали труды по теоретической и исторической поэтике М.М. Бахтина, С.Н. Бройтмана, Г.Д. Гачева, Д.С. Лихачёва, Ю.М. Лотмана, А.Г. Коваленко, Е.М. Мелетинского, З.Г. Минц, С.Ю. Неклюдова, И. В. Силантьева, Н.Д. Тамарченко, Б.В. Томашевского, В.Н. Топорова, В.И. Тюпы, Б.А. Успенского, В.Е. Хализева, Н.К. Шутой и др. В ходе работы мы опирались также на исследования по философии М.Д. Ахундова, Г. Башляра, Л.Г. Бергер, Н.А. Бердяева, А.Г. Габричевского, М. Мерло-Понти, В. Подороги, П.А. Флоренского, М. Хайдеггера и др.; культурологии А.Я. Гуревича, Т.С. Злотниковой, М.С. Кагана, В.П. Руднева и др., психологии Э.Ш. Айрапетьянца, Б.Г. Ананьева, Т.Н. Березиной, Л.М. Веккера, А.А. Калмыкова, В.В. Майкова, З. Фрейда, К.Г. Юнга и др.; социологии А.В. Беликовой, Д.В. Михалевского, К.Н. Павлюц, Т.И. Черняевой и др. Мы также учитывали геокультурные и геопоэтические аспекты изучения региональной литературы, нашедшие отражение в трудах В.В. Абашева, Л.О. Зайонц, Д.Н. Замятина, О.А. Лавреновой, Н. Е. Меднис, Д.С. Московской, А.Г. Прокофьевой, Е.К. Созиной и др.
В работе использованы методы историко-литературного, структурно-семиотического, сравнительно-типологического и интертекстуального анализа.
Научно-практическая значимость диссертации определяется актуальностью темы и новизной исследования. Его результаты могут
применяться преподавателями вузов на занятиях по теории литературы, истории русской литературы, спецкурсах и спецсеминарах по анализу художественного текста. Материалы и выводы могут также стать базой для дальнейших разработок в области типологии художественного пространства. Положения, выносимые на защиту:
-
Диахронический и синхронический подход к анализу пространственных представлений, нашедших отражение в русской литературе XIX – нач. XXI вв., дает возможность разработать функционально-семантическую типологию пространственных образов и моделей, построенную с учетом сущностных свойств художественного пространства, с одной стороны, остающихся неизменными в ходе литературного развития, а с другой – трансформирующихся в индивидуальном мире писателей.
-
В русской литературе обнаруживаются сквозные, иначе говоря, устойчиво повторяющиеся пространственные образы – архетипические, национальные и индивидуальные, а также пространственные структурные модели, отражающие фундаментальные параметры мировидения писателя и встречающиеся в произведениях независимо от их родо-жанровой и стилевой принадлежности – социальная, психологическая и виртуальная.
3. Архетипические пространственные образы – базовые модели мировосприятия, бессознательно наследуемые у предыдущих поколений – имеют тенденцию выступать парами, в виде бинарных оппозиций. Основополагающей пространственной оппозицией в русской литературе является антиномия «космос/хаос», реализующаяся как в своем чистом виде, так и в ряде вариантов: дом/лес, дом/дорога, дом/антидом, дом/бездомье.
-
Сквозные пространственные образы деревни, провинциального города, зимнего и степного пейзажа – основополагающие элементы русской национальной картины мира. При сопоставительном изучении произведений русских писателей-классиков выявляется целый спектр пространственно-географических факторов, используемых авторами для характеристики духовно-нравственного пространства героев, особенностей их мировосприятия и образа жизни.
-
Индивидуальные пространственные образы исследуются, во-первых, как авторские модификации архетипических и национальных пространственных образов, преобразованные субъективным сознанием писателей, во-вторых, как особое пространство внутреннего мира личности, имеющее собственную структуру и моделируемое по тем же законам, по которым создаются другие пространственные образы. В соответствии с данным подходом описаны изменения в соотношении внешнего и внутреннего пространства в произведениях русской литературы от эпохи романтизма до настоящего времени.
-
Изучение сквозных пространственных образов в русской литературе не ограничивается выявлением сходств и различий в способах моделирования художественного пространства в произведениях разных писателей. На более высокий уровень обобщения выводит интертекстуальный анализ, одной из задач которого может быть поиск общих закономерностей поэтики локальных
текстов, которые переходят из текста в текст и эволюционируют, представляя собой некое метаповествование.
7. Социальное пространство создается как фон, на котором протекает
жизнь человека и совершаются события, имеющие социально-общественную
обусловленность. Эта модель отражает конкретную форму человеческого бытия,
поэтому основные ее характеристики выделяются только при сопоставительном
анализе произведений, принадлежащих разным историческим эпохам.
-
Особенности психологического пространства заключаются в «опространствовании» психических процессов и в изображении внутреннего мира как локуса, вместилища, структурными элементами которого являются, с одной стороны, сенсорные и физиологические ощущения персонажей, которые как бы растворяются в пространстве, замкнутом в субъекте, а с другой – душа, сознание, память и т.п., отражающие субъективные особенности личности автора.
-
Виртуальное пространство моделируется в художественной литературе разными способами: путем деформирования, преобразования реальной действительности; погружением в игровую реальность, которая захватывает участников, замыкает их в иной, построенной по правилам игры сфере; изображением кибернетического пространства – мира, созданного средствами компьютерных технологий для имитации реальности.
Апробация результатов диссертации. Материалы исследования легли в основу двух изданий практикума для студентов-филологов «Анализ художественного текста в аспекте его пространственных характеристик» (2004, 2009), а также учебного пособия «Теория и методика анализа художественного текста: пространственный аспект» (2007) и монографии «Сквозные пространственные образы в русской литературе» (2011).
Отдельные главы диссертации используются в авторском спецкурсе «Анализ текста с учетом его пространственных характеристик», разработанном и внедренном нами в учебный процесс на факультете филологии Оренбургского государственного университета с 2009 года.
Основные положения работы были представлены в докладах на Международных научных конференциях: «Русский язык и литература в международном образовательном пространстве: современное состояние и перспективы» (Гранада 2010); «Русско-испанские сопоставительные исследования: теоретические и методические аспекты» (Гранада 2011); «Михаил Булгаков, его время и мы» (Краков 2011); «European Science and Technology» (Висбаден 2012); «In the beginning there was the Word: history and actual problems of philology and linguistics»; «Verbal culture of the humanity through the prism of ages»; «Language means of preservation and development of cultural values» (Лондон 2013) и других (Оренбург 2001, 2003, 2007, 2011, 2012, 2013; Тверь 2002; Москва 2010), Всероссийских научных и научно-практических конференциях (Москва 2004, 2005; Стерлитамак 2006; Оренбург 2006, 2010, 2011, 2012, 2013; Орск 2007, Нефтекамск 2012), Региональных научно-практических конференциях (Оренбург 2002, 2003, 2004, 2005, 2006; Магнитогорск 2003).
Результаты исследования отражены в 64 публикациях, в том числе в монографии, 16 статьях, опубликованных в научных изданиях, рекомендованных
ВАК Министерства образования и науки РФ, и 7 статьях, опубликованных в зарубежных изданиях.
Структура диссертации включает введение, два раздела, заключение, список художественных источников и научной литературы. Общий объем работы 346 страниц. Библиография насчитывает 610 наименований.
Архетипическая оппозиция дом/антидом (поэзия Серебряного века)
Однако многие термины, обозначающие представленное в тексте художественное пространство или отдельные его фрагменты, вводятся в научный оборот без конкретной семантизации, и, как следствие, часто смешиваются, взаимозаменяются, что, с одной стороны, затрудняет их применение в литературоведческом анализе, а с другой, – приводит к недопониманию специалистами концепции исследователя.
Многообразие пространственных терминов и понятий, используемых в современном литературоведении в качестве инструмента анализа художественного текста, поставило нас перед необходимостью уточнить значение некоторых из них.
Активнее остальных и зачастую как синонимы используются филологами слова «локус» (лат. locus – место) и «топос» (греч. topos – место). Ученые, занимающиеся изучением художественного пространства, делали неоднократные попытки разработать четкие критерии для разграничения и окончательной дефиниции данных понятий [593, 434, 508 и др.]. Убедительными представляются рассуждения по этому поводу В.Ю. Прокофьевой, которая, проанализировав возможные варианты значений терминов «топос» и «локус» в современных гуманитарных исследованиях, пришла к выводу, что топосом называют «во-первых, значимое для художественного текста (или группы художественных текстов – направления, эпохи, национальной литературы в целом) "место разворачивания смыслов", которое может коррелировать с каким-либо фрагментом (или фрагментами) реального пространства, как правило, открытым. Во-вторых, набор устойчивых речевых формул, а также общих проблем и сюжетов, характерных для национальной литературы» [434, c. 89].
В результате обзора новейших литературоведческих работ, в которых встречается термин топос, мы определили, что он широко применяется как в первом своем значении (топос Петербурга [278], топос Сибири [162], экзотический топос [420]), так и во втором (топос смерти [427], агиографический топос [461], топос тишины [122] и т.п.); может обозначать общие и типичные пространственные образы, создававшиеся в мировой литературе на протяжении всего ее существования (универсальность топосов сближает их, по мнению Э.Р. Курциуса, впервые применившего этот термин в литературоведении, с архетипами) [350, стб. 1076] или уже в литературе отдельной эпохи, нации (в русской литературе – топос дворянской усадьбы, топос провинциального города, топос коммуналки и др.), но в то же время не сводится к текстуальной фиксации объектов «физического» художественного пространства, топос – это «общее место» вообще, «стереотипный, клишированный образ, мотив, мысль» [там же].
Локусом же называют именно «пространственный ориентир» [390, c. 42], зафиксированный в тексте, и обладающий признаками «относительной тождественности существующему в реальной действительности объекту и культурной значимости этого объекта для социума, на основе чего формируется когнитивная база и фиксируются стреотипные и индивидуальные представления о нем» [434, c. 90]. Локусы представляют собой «единицы ассоциативного отражения действительности», «реализующиеся с помощью тропов и обладающие психологической реальностью, т.е. способностью вызывать чувственно-мысленные представления» [там же].
Добавим, что в научных трудах и топосом, и локусом может называться один и тот же пространственный образ, в зависимости от того, какие именно смыслы вкладывает в этот образ автор анализируемого произведения. Например, Т. Е. Аркатова в диссертации «Национальный образ мира в прозе В.И. Белова» [70], на наш взгляд, совершенно справедливо трактует образ дома как топос, поскольку он является в представлении писателя одной из пространственных координат, организующих жизненный уклад традиционной цивилизации, актуализирующих свое символическое значение в цепочке устойчивых для русской культуры оценок. А в статье Л. Г. Кихней и М. В. Галаевой дом в лирической системе Анны Ахматовой логично рассматривается как локус [247], т.к. является «конституирующим элементом ахматовской картины мира», художественным образом, воплощающим «внешнее» (пространственное) и «внутреннее» (экзистенциальное) бытие лирической героини.
Следующая пара терминов, используемых в практике анализа художественного пространства для обозначения первичных, универсальных пространственных образов, – архетип и мифологема (ср. архетипы дома, дороги, сада и мифологемы дома, дороги, сада и т.п.). Признавая близость значения данных понятий, современные исследователи называют мифологемами «сознательное заимствование автором мифологических мотивов», а архетипами «бессознательную их репродукцию» [262, c. 224]. Однако, как справедливо заметил С.М. Телегин, зарубежное литературоведение, опирающееся на учение К.Г. Юнга, никак не связывает «правильное понимание мифологемы с "осознанностью" ее использования в литературе». ... Если и приходится разделять архетип и мифологему, то не по принципу "сознательно/бессознательное", а по принципу принадлежности к психологии или к мифологии». ... Архетипы, являясь первичными досодержательными схемами, нуждаются в воплощении и реализации в образах. Такое воплощение архетип получает в мифологеме, которую Юнг понимал как константу, принадлежащую к структурным составляющим души, остающимся неизменными» [517, c. 15]. Поскольку архетипы «не сами образы, а схемы образов, их психологические предпосылки, их возможность», а процесс мифотворчества и литературного творчества «есть не что иное как трансформация архетипов в образы» [53, c. 110], считаем, что корректнее говорить не о «пространственных архетипах», а о «пространственных мифологемах» или «архетипических пространственных образах», например, мифологема пути, но не архетип пути.
Провинциальный город в русской литературе («Городок Окуров» М. Горького и «Страна отцов» С. Гусева-Оренбургского)
Прострaнство, в котором обитaют рaдушные стaрички – это зaмкнутое прострaнство, мaленькая вселеннaя, отгороженнaя от внешнего мирa снaчала кольцом изб, зaтем сaдом с грaницей-плетнем, двориком с чaстоколом и лесом. Основным свойством этого «домaшнего» прострaнства является гостеприимство и доброжелaтельность, а законом внутреннего мирa – уют. В зaмкнутом мире Товстогубов ничего не происходит, в нем все зaкономерно и вечно (своеобрaз-ный рай). Все действия отнесены не к прошедшему и не к нaстоящему времени, а предстaвляют собой многокрaтное повторение одного и того же.
Течение мирной жизни старосветских помещиков изменил уход из дома любимой кошки Пульхерии Ивановны, неожиданное сильное беспокойство приходит из леса, пространства внешнего по отношению к мирному жилищу старичков. Если внутреннее пространство отличается очень высокой степенью детализации, то внешнее практически не дифференцированно: лес – место далекое, малоизвестное, чужое. Товстогубы никогда не бывают в лесу, хотя он находится сразу же за их садом. Единственный раз «Пульхерия Ивановна пожелала обревизовать свои леса» [11, т. 2, с. 20] и, увидев, что они расхищаются, приказала «удвоить только стражу в саду» (не в лесу!). Лес наделяется автором разрушительной силой: он населен таинственными дикими котами («никакие благородные чувства им не известны; они живут хищничеством и душат маленьких воробьев в самых их гнездах») [там же, с. 29]. Выход в лес опасен и грозит нежелательными последствиями (там кошечка Пульхерии Ивановны «набралась романтических правил») [там же, с. 30].
Мировая мифология часто представляет лес, как пограничную зону между миром мертвых и миром живых, поэтому именно здесь проводились обряды инициации. «Обряд посвящения производился всегда именно в лесу. Это – постоянная, непременная черта его по всему миру» [437, c. 57]. В целом представления о лесе как окружении подземного царства, царства мертвых восходят еще к античности и литературно зафиксированы у Овидия и Вергилия, а затем проникают и в европейскую литературу.
В славянской мифологии лесу также отводилось значительное место. Древний человек осознавал свою беспомощность и незащищенность перед жестокими силами природы, и наиболее враждебным считался лес. Показательным в этом отношении является следующее наблюдение: «Человек, выходя из дома в лес … настраивался на постоянную борьбу с непредвиденными обстоятельствами и немилосердными стихиями; а с другой стороны – всегда мог рассчитывать и на неожиданную помощь лесного божества, лесного хозяина, поэтому старался ему понравится: не вредить лесу, не бить без нужды зверей, не ломать зря деревьев и кустов, не засорять лес, даже не кричать громко, не нарушать тишину и покой природы» [82, c. 6].
А.А. Скоропадская, прослеживая историю образа леса в мировой культуре, отмечает, что сложную и неоднозначную роль этот образ играет в ветхозаветной традиции: «…очень часто в Ветхом Завете является образом многочисленного народа. Это своего рода метафора: народ состоит из большого количества людей абсолютно одинаковых, каждый человек отличен от другого, так же, как отличаются друг от друга деревья. … В Ветхом Завете лес также может выступать как защитник избранников Божиих. … С возникновением христианства образ леса приобрел новые оттенки значения, сохранив в себе многие языческие представления. Значение леса как священного места сохраняется, но вместо языческих обрядов здесь начинают проводить христианские. В лесах стали устанавливать часовни или кресты, вешать на деревья иконы, таким образом шло уподобление леса и храма» [494, c. 64].
Исследователь Д.Х. Биллингтон усматривает еще одно значение леса: «именно девственная лесная чаща явилась колыбелью великой русской культуры … . Леса представляли собой как бы вечнозеленый занавес, в начальный период формирования культуры защищавший сознание от все более отдалявшихся миров – Византии и урбанистического Запада» [104, c. 51].
Кроме этого, пространственный архетип лес имеет следующее значение – «место, где человек не способен что-либо предпринять и полностью вынужден положиться на высшее вмешательство в свою судьбу; при этом человек боится леса, ибо не знает его воли по отношению к себе» [187, c. 50]. Следовательно, семантическими характеристиками леса можно считать: враждебность части пространства, оппозицию всем прочим горизонтальным топосам, укрытие для невинно гонимых.
Специфической чертой пространственной оппозиции дом/лес является наличие границы. О выразительности этого пространственного архетипа убедительно писал еще Ю.М. Лотман: «В «Старосветских помещиках» структура пространства становится одним из главных выразительных средств. Все художественное пространство разделено на две неравные части. Первая из них – почти не детализованная – «весь остальной» мир. Она отличается обширностью, неопределенностью. Это – место пребывания повествователя, его пространственная точка зрения. … Вторая – это мир старосветских помещиков. Главное отличительное свойство этого мира – его отгороженность. Понятие границы, отделяющей это пространство от того, обладает предельной отмеченностью, причем весь комплекс представлений Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны организован этим разделением, подчинен ему. То или иное явление оценивается в зависимости от расположения его по ту или по эту сторону пространственной границы» [327, c. 267].
Пространство «Я» в романе Е. Чижовой «Терракотовая старуха»
В повести М. Горького события разворачиваются в городке Окурове, который описывается следующим образом: «Из густых лесов Чернораменья вытекает ленивая речка Путаница; извиваясь между распаханных холмов, она подошла к городу и разделила его на две равные части: Шихан, где живут лучшие люди, и Заречье – там ютится низкое мещанство. … Город имеет форму намогильного креста: в комле – женский монастырь и кладбище, вершину – Заречье – отрезала Путаница, на левом крыле – серая от старости тюрьма, а на правом – ветхая усадьба господ Бубновых. … На Шихане числится шесть тысяч жителей, в Заречье около семисот. Кроме монастыря, есть ещё две церкви: новый, чистенький и белый собор во имя Петра и Павла и древняя деревянная церковка Николая Мирликийского, о пяти разноцветных главах-луковицах, с кирпичными контрфорсами по бокам и приземистой колокольней, подобной кринолину и недавно выкрашенной в синий и жёлтый цвета. … Главная улица – Поречная, или Бережок, – вымощена крупным булыжником. … На Поречной стройно вытянулись лучшие дома, – голубые, красные, зелёные, почти все с палисадниками, – белый дом председателя земской управы Фогеля, с башенкой на крыше; красно-кирпичный с жёлтыми ставнями – головы; розоватый – отца протоиерея Исайи Кудрявского и ещё длинный ряд хвастливых, уютных домиков – в них квартировали власти. … Рыжий глинистый обрыв городского берега был укреплён фашинником, а вдоль обрыва город устроил длинный бульвар, густо засадив его тополем, акациями, липой. … Другой берег, плоский и песчаный, густо и нестройно покрыт тесною кучей хижин Заречья: чёрные от старости, с клочьями зелёного мха на прогнивших крышах, они стоят на песке косо, криво, безнадёжно глядя на реку маленькими больными глазами, кусочки стёкол в окнах, отливая опалом, напоминают бельма» [12, т. 10, с. 7-9].
Как видим, в обеих повестях города имеют весьма сходную физиономию: оба расположены на реке, которая делит их на две части: у С. Гусева-Оренбургского – Центр и Заречье, у М. Горького – Шихан и Заречье, описывается расположение городов, река, ее берега, монастыри, тюрьма (гауптвахта), благоус 111 троенный центр и нищее Заречье, бульвар – место для отдыха и развлечений и т.д. Однако известно, что М.Горький, рисуя Окуров, взял многие черты Арзамаса, где он был в ссылке летом 1902 г., а в Старомирске С. Гусева-Оренбургского угадываются черты Оренбурга: «золотой собор», взорванный в 1930-е годы, балкон губернаторского дома, на котором сохранилась пробоина от ядра пугачевской пушки, разделенность города рекой на европейскую и азиатскую части; упоминаются и имена двух Оренбургских губернаторов – А.П. Безака и В.А. Перовского.
Общее в облике Старомирска и Окурова, видимо, связано не с заимствованием, здесь речь идет скорее об универсальности в изображении городов, описание которых включает в себя все основные элементы городского пространства (трактир, храм, дома, улицы, парк и т.д.), а также о типологическом сходстве всех русских провинциальных городов. Эта мысль подтверждается и диалогом горь-ковских героев: «Колченогий печник Марк Иванов Ключников, поглаживая голый свой череп и опухшее жёлтое лицо, сипло спрашивает: – Вот, иной раз думаю я – Россия! Как это понять – Россия? Тиунов, не задумываясь, изъясняет: – Что ж – Россия? Государство она, бессомненно, уездное. Губернских-то городов – считай – десятка четыре, а уездных – тысячи, поди-ка! Тут тебе и Россия» [там же, т. 10, с. 17].
Рисуя Старомирск и Окуров, писатели характеризуют все сферы провинциальной жизни: социальную, культурную, бытовую, общественную, духовную, религиозную. Так, например, социальный и духовный облик горожан формирует архитектурную организацию пространства: «Вот дом купца Шаповалова. Тридцать окон по переднему фасаду, – в четыре этажа, окон то больших, то маленьких, то круглых.
Вот еще «достопримечательность» – широкозадовский дом: нелепая смесь мавританского и русского стилей. Колонки, стрельчатые окна, резные карнизы, башенки по углам, поддерживающие балкон центавры, похожие на утопленников, и в то же время во всей наружности дома что-то распухшее, как от водянки, что-то придавленное, как тяжелая, во мраке бродящая мысль» («Страна отцов») [14, c. 231-232].
«На Поречной стройно вытянулись лучшие дома, – голубые, красные, зелёные, почти все с палисадниками, – белый дом председателя земской управы Фогеля, с башенкой на крыше; краснокирпичный с жёлтыми ставнями – головы; розоватый – отца протоиерея Исайи Кудрявского и ещё длинный ряд хвастливых, уютных домиков – в них квартировали власти.
… В городе много садов и палисадников, – клён, рябина, сирень и акация скрывали лица домов, сквозь зелень приветливо смотрели друг на друга маленькие окна с белыми занавесками, горшками герани, фуксии, бегонии на подоконниках и птичьими клетками на косяках» («Городок Окуров») [12, т. 10, с. 8-9].
В характере архитектурного убранства городов отражаются национальные черты русского характера: тяга к размаху и широте при отсутствии вкуса с одной стороны, и стремление к мещанскому уюту с другой.
Обе повести, на наш взгляд, – напряженное размышление о «русской душе» и российской истории, у М. Горького на примере жизни мещанства, у С. Гусева-Оренбургского на примере духовенства. Персонажи обеих повестей малообразованны, однако способны философствовать, им свойственно не только обостренное самосознание, но и осмысление жизни в целом. Как справедливо отмечает Н.Д. Тамарченко, рассуждая о горьковской повести, «Мещане Окурова хотят знать, что такое Россия и Москва, каковы их собственные место и роль в судьбе России. Оказывается, что страна, в сущности, – уездная, а Москва – словно бобровая шапка у человека, у которого нет приличной одежды и пусто в карманах» [512]. Эти слова можно отнести и к повести «Страна отцов», где мысли о своем месте в истории, о смысле бытия, приходят в голову отцу Ивану, сельскому священнику, Дмитрию, недоучившемуся студенту, сыну благочинного, Павлиньке, жене отца Матвея, которая бежит из дома – случай, чуть ли не исключительный в духовной среде: «– Я понимаю, что я... в сорной яме! И деваться некуда мне... Вот я переполнилась отчаянием, схватилась, написала письмо... ушла!
Интертекстуальная игра как способ моделирования социального пространства (Л. Толстой – В. Пьецух)
Богатейший материал, отражающий ментальность оренбургского казачества, собрал и частично опубликовал в конце XIX в. писатель, собиратель фольклора и этнограф И.И. Железнов («Уральцы – очерки быта уральских казаков», «Предания и песни уральских казаков»).
Одним из лучших произведений о казаках, созданных в советское время, стал роман В.П. Правдухина «Яик уходит в море», в котором много тонко выписанных бытовых картин: традиционное багрение рыбы на Яике, посиделки молодёжи, встреча казаками наследника в Уральске, гульбища, драки.
Интерес к казачьей культуре не утихает и в настоящее время, например, история казачьей общины, её старинный быт и уклад являются главным предметом художественного исследования современного оренбургского писателя И.Г. Пьян-кова («На линии», «Казак Лопатин, или Эпизоды на краю империи»). В оренбургском альманахе «Гостиный двор» ведется рубрика «Казачья линия», создано Оренбургское окружное казачье общество, которое издает свою газету «Станица Славянская», – все это свидетельствует не только о желании возродить казачество в регионе, но и о том, что наследники казачьих традиций пытаются всячески сохранить свои ментальные особенности.
Среди текстов нарративного характера на первый план выдвигаются произведения сатирические, в которых Оренбург описывается как типичный провинциальный город с устойчивым негативным набором характеристик: уездный, отсталый, отдаленный, глухой, захолустный, заштатный, периферийный и т.п.
Таков, например, город в повести А.Н. Плещеева «Житейские сцены. Отец и дочь» (1857): «Губернский город Бобров (на географических картах он называется иначе) ни в чём не отставал от других губернских городов нашей России. … Физиономия города Боброва была тоже из самых обыкновенных. В нем, как и повсюду, можно было найти присутственные места, окрашенные охрой, губернаторский дом с венецианскими окнами и балконом, клуб, где по субботам играли в карты, а по четвергам танцевали…» [33, с. 91].
Уже в этом небольшом фрагменте можно увидеть константные маркеры русского провинциального города: внешний облик (традиционная архитектура города) и ничем не нарушаемый ритм жизни, рутинный и застойный. Патриархальные нравы и характер горожан, автор связывает с географической отдаленностью Боброва от обеих столиц. Не без иронии рисуются жители города: «Все в городе Боброве было основано на чистейшей любви. Каждый почти знал за своим соседом грешки, но никому и в голову не приходило обличать их даже намеком. Все граждане были пропитаны сознанием слабости человеческой природы и тою неопровержимой аксиомой, что «ведь свет не пересоздашь, а следовательно, и толковать об этом нечего» [там же].
Картина Оренбурга «дорисовывается» А.Н. Плещеевым в повести «Пашин-цев» (1859), где город назван Ухабинском: «Дамы, пользуясь минутами ожиданья, то и дело бегали в уборную поправлять туалеты. На бале они, казалось, забывали свои антипатии, свою вражду, все ссоры, интрижки и сплетни, которыми так изобилует провинциальная жизнь; обращались друг к другу с самыми ласковыми, дружескими названиями…» [там же, c. 182].
В обеих повестях А.Н. Плещеева Оренбург также предстает как ментальное пространство, но в отличие от вышерассмотренных произведений со знаком минус. Главными характеристиками внешнего пространства города становится материально-бытовая неустроенность, а духовно-нравственного облика горожан – малообразованность, низкий уровень культуры, отсутствие в обществе высших интересов, бессмысленность жизни, страсть к интрижкам, сплетням и т.п.
Особый интерес вызывают произведения, в которых ментальность провинциала выражается через форму субъектного авторского повествования. Так, например, в повести С.И. Гусева-Оренбургского «Страна отцов» (1905) автобиографический герой произведения, отец Иван, стыдится своей провинциальности, без 192 образного, невыносимого окружения, стремится вырваться за пределы города: « Прозябал, как червь! Полз во мраке! Жил, как приказано, а не так, как должно жить... Довольно! Я и вам говорю: довольно! Разве вы не видите, что так жить нельзя больше... нельзя! Позорно! Жизнь уходит от нас в сияющую даль... а мы стоим на месте окаменелые, черною стеною... сами не идем и мешаем идти другим!» [14, c. 388]. Жизнь в провинции рождает конфликт в душе отца Ивана: чувство личной вины, мучение совести, которые, в конце концов, перерастают в бунт и желание отречься от сана священника.
Другая картина вырисовывается в прозе современных оренбургских писателей, которые не только не тяготятся своей провинциальностью, напротив, гордятся ею, прекрасно осознавая, что именно в провинции сохраняется все самое лучшее, что есть в русском народе. «Тепло родного очага», «На своей земле», «Дым отечества» так назывались первые сборники оренбуржцев, изданные в конце ХХ века, об этом же и новейшие произведения. Сильное провинциальное начало местной литературы сказывается и в том, что основным ее направлением остается «деревенская проза», и в том, что даже молодые оренбургские авторы пишут в традиционной, строго реалистической манере, обращая пристальное внимание к быту, языку, образу мыслей, кругу надежд и чаяний своих земляков-современников.
Таким образом, проведенный нами анализ показывает, что оренбургский текст моделируется по законам локального интертекста, который в полной мере отражает черты региональной ментальности оренбуржцев, сложившиеся под влиянием таких факторов, как пограничное положение (Европа/Азия), многосословный, многонациональный и многоконфессиональный состав, непрекращающийся миграционный поток населения и др. Один корпус текстов формирует представление о провинциальном пространстве как патриархальном, обладающем ценностно-нормативными и сакральными характеристиками, другой – как среде рутинной, отсталой, не способной принципиально обновляться. Выделенные нами интертекстуальные компоненты оренбургского текста позволяют характеризовать Оренбург как пространственно-географический ментальный локус. Выводы по четвертой главе:
Возможности интертекстуального метода исследования в литературоведении поистине безграничны: не только поиск заимствований и аллюзий, но также сопоставление типологически сходных произведений, жанров, направлений; выявление общих мифологических, психологических, социальных основ анализируемых текстов; «изучение сдвигов целых художественных систем, в частности, описание творческой эволюции автора как его диалога с самим собой и культурным контекстом» [200] и мн. др.
В данной главе мы акцентировали внимание на одном из наиболее продуктивных направлений в современных интертекстуальных исследованиях – анализе локальных текстов. Мы отметили, что основной целью подобного анализа, может быть поиск общих закономерностей поэтики того или иного локального текста; описание семантики ключевых пространственных образов, определение их семиотических функций и мифологического наполнения (см. рис. 4).
