Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Виртуальное: проблема определения и методологии
1.1. Виртуальное: понятийно-категориальные смыслы 12
1.2. Виртуальное — симуляция - симулякр: метаморфозы идеального . 29
Глава 2. Человек в культурно-идеальном пространстве виртуального
2.1. Онтологические основания виртуального человека 54
2.2. Разграничение: человек виртуальный и актуальный . 82
Заключение 131
Библиография 134
- Виртуальное: понятийно-категориальные смыслы
- Виртуальное — симуляция - симулякр: метаморфозы идеального
- Онтологические основания виртуального человека
- Разграничение: человек виртуальный и актуальный
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Виртуальность как проблема была осознана сравнительно недавно, что было связано с развитием компьютерных технологий и сети Интернет. Для широкого круга, социума в целом, она персонифицируется в игровой реальности, создаваемой компьютером, субкультуре Интернета и Рунета, блогосфере и прочем преимущественно носящем коммуникативный характер.
Именно с этими аспектами виртуального связаны общеизвестные риски, которые интенсифицируют интерес к этой проблеме и служат источником для более серьезных теоретических исследований в этой области. Среди них значится угроза поглощения реальности средствами масс-медиа, которые стали настолько эффективны и эффектны, что могут подменить собой «реальную» действительность и создать мир иллюзий, столь же «подлинный» по создаваемым социальным, психологическим, культурным и экономическим эффектам, как и настоящий.
Другой не менее значимой проблемой становится мировая паутина -Интернет, плюсы от использования которой едва ли перекрываются негативными заявлениями о подмене реальных отношений виртуальными или переселении структурных элементов социального пространства в виртуальное. Мировая сеть действительно продуцирует настолько широкое разнообразие сообществ, что возникает вопрос о первичности реальной и виртуальной принадлежности многих индивидов, с ней связанных. Этим провоцируется проблема идентичности субъектов, которая становится эфемерной при возможности в сети быть кем угодно.
Пласт «паравиртуальных» размышлений провоцирует множество
теоретических изысканий, которые подчас более критичны, чем дискурс
обыденности. Ряд сложностей возникает уже непосредственно на
понятийном уровне исследования, в силу того, что однозначного
определения виртуального не существует, а спектр значений этого понятия
чрезвычайно обширен.
Странным образом проблема виртуального оказывается своего рода цезурой, точкой, которая центрирует значительное число проблем онтологических, гносеологических и, безусловно, философско-антропологических и философско-культурологических. Причем последние, к сожалению, пока находятся в тени предыдущих.
Степень научной разработанности проблемы. В интересующей нас проблеме философской антропологии и культурологии виртуальности можно выделить два основных направления, по которым возможно проследить степень ее разработанности. Во-первых, это исследования самой виртуальности, имеющие довольно давнюю и обширную традицию. Во-вторых, собственно философско-антропологическая составляющая, проблема человека, сопряженная с виртуальностью.
Понятийное оформление виртуального происходит уже в рамках античной философии в контексте проблемы соотношения возможного и действительного, реального - идеального, а также актуального -потенциального. Именно эти дуальности конституируют значение термина в работах Парменида, Демокрита, Эпикура, Платона и Аристотеля.
Философия Средневековья наследует и развивает обозначенную
тенденцию. Так в философии Фомы Аквинского, Николая Кузанского, Дунса
Скота и ряда других философов «виртуальное» используется в тех же
оппозициях актуального и потенциального, идеального и действительного.
Понятие обретает содержание через противопоставление
субстанциональности и реальности, а также потенциальности и актуальности. Оно есть то, что существует реально, хотя не субстанционально, и вместе с тем актуально, но не потенциально.
Эту же линию онтологизации виртуального продолжает и византийская традиция в лице исихастов, Г. Паламы, И. Сирина, а также Василия Великого, который в «Шестодневе» проводит идею о том, что одна реальность может порождать другую, причем законы существования каждой
из них будут различны. Виртуальное в данном случае есть энергия, выступающая в роли скрепы реальностей, дающей им существование.
В философии Нового времени спор о существовании виртуальной реальности продолжается в работах Дж. Бруно, Т. Гоббса, Д. Дидро, Ф. Бэкона и переходит в иную плоскость. Научная картина мира провозглашает одну единственную реальность мира земного. При этом виртуальное сохраняет свое энергийное значение, но становится принадлежностью природы.
И к этому же моменту (в философии Нового времени) окончательно утверждается традиция рассмотрения реальности как единого, которой противостояла позиция множественности бытия, идущая со времен античности и продолжающаяся в работах Г. Лейбница, Б. Спинозы, А. Бергсона и Ф. Ницше.
Современная философия значительно расширяет спектр значений, закрепляемых за виртуальным, а также увеличивает число тем, сопряженных с проблемой виртуальной реальности. В значительной мере этому способствовало развитие компьютерных технологий и Интернет. Виртуальная реальность как реальность компьютерного мира разрабатывается в работах Дж. Ланье, У. Брикена, М. Круглова, О. Власенко, С. Дацюк, Е. Ковалевской и ряда других зарубежных и отечественных авторов. Сопряженной с компьютерной виртуализацией является тема информационного, технотронного и иных обществ, в которых лидируют информационные технологии. Среди теоретиков электронной цивилизации можно назвать Э. Тоффлера, Дж. К. Гэлбрейта, П. Друкера, Д. Белла и др.
Социально-философский аспект компьютерной виртуализации рассматривается в работах М. Кастельса, отмечающего значительную роль сетевых структур в развитии общества. Попыткой построения социологических моделей современности на базе понятия виртуальности занимались А. Бюль, М. Паэтау, А. Крокер, М. Вэйнстейн, Д. Иванов. В частности Крокер и Вэйнстейн связывают с виртуализацией новый тип
отчуждения, основанный на отчуждении плоти в пользу информации. Для Бюля виртуальное связано с созданием нового виртуального общества, параллельного реальному. Д. Иванов в работе «Информационное общество: фантом постиндустриальной эры» считает виртуальным подмену реальности образом, ее симуляцию. Б.В. Марков изучает процессы виртуализации в контексте масс-медиа и утверждает, что средства массовой коммуникации создают новую симулятивную реальность, мир иллюзий, который отождествим с виртуальным.
Дополнительные значения интересующего нас понятия возникают не только на пересечении тем информационного общества, Интернет, но также теории информации и философии техники. Эти аспекты виртуальной реальности затрагиваются в трудах следующих авторов: К. Э. Шэннона, Н. Виннера, А. Тьюринга, А. Колмогорова, Н. Бострома, Г.Н. Волкова, М. Маклюэна, В.П. Котенко, В.В. Чешева, Дж. П. Барлоу, В.И. Гнатюк.
В отечественной философии стоит отметить подход, получивший название «виртуалистика», у истоков которого стоял Н.А. Носов, разрабатывавший идею полионтичности реальности. Виртуалистика ставит своей целью построение теории психологических виртуальных реальностей, что находит отражение в трудах Т.Н. Носовой, Е.В. Ковалевской, Л.П. Гримака, Ю.Т. Яценко, И.В. Катерного и др. В рамках этого направления виртуальность наделяется качествами порожденности, актуальности, автономности, интерактивности, что создает новую категориальную оппозицию: константное - виртуальное. Во многом схожие взгляды на проблему виртуального содержатся в трудах российского ученого О. Генисаретского, который под виртуальной реальностью также понимает реальность психологическую. Для него виртуальное - это специфическое состояние сознания, которое является «бытием-в-событии».
В значении симулятивной реальности виртуальное предстает в работах
ряда философов-постмодернистов, среди которых Ж. Бодрийяр, Ж. Деррида,
Ж. Делез, Р. Барт, Ф. Гваттари и др. В основе симуляции-виртуализации, в
данном случае, лежит идея неустранимости факта разрыва означаемого и означающего, самовольного существования образов и знаков, оторванных от реальности и бесконечно продуцирующих ее замещение, гиперреальность (через гипертекстуальность).
Антропологические основания виртуальной реальности, на наш взгляд, недостаточно разработаны и затрагиваются в работах С. Жижека, О.Е. Баксанской, И.Г. Корсунского преимущественно сквозь призму проблем субъективности восприятия или же идентичности. Более продуктивным представляется подход Ж. Делеза, который в работах «Актуальное и виртуальное», а также «Капитализм и шизофрения» намечает перспективы построения антропологии виртуального и затрагивает проблему виртуального субъекта.
Анализ работ, посвященных исследованию виртуальной реальности, и в частности ее философско-антропологического и философско-культурологического измерения, позволяет сделать вывод о недостаточной разработанности проблемы. Это касается как уточнения самого понятия «виртуальное» в силу множественности его значений; так и собственно проблемы возможности «виртуального человека» и его описания, что по нашему мнению должно стать основой построения философской антропологии виртуального.
Объект исследования — феномен виртуальной реальности в современном культурно-коммуникативном пространстве.
Предмет исследования — человек в виртуальной реальности современного общества и культурных коммуникаций.
Цель диссертационного исследования - философско-антропологическое и философско-культурологическое исследование феномена «виртуального человека».
Задачи:
- Рассмотреть основные направления в интерпретации понятия
«виртуальное» в истории философии.
Определить теоретическую возможность построения философской антропологии виртуального.
Выявить онтологические основания виртуального человека в диахронном и синхронном аспектах.
Определить специфику существования виртуального человека в современной культуре.
Методологическая основа исследования. В диссертации опирались на диалектику как метод исследования виртуального как превращенной формы диалектики материального и идеального в культурном бытии человека, что потребовало дополнения принципами деятелъностного подхода в философском измерении современной культуры и определении места «виртуального человека» в ней.
В работе использовались общенаучные принципы объективности, историзма, системности. Компаративный подход позволил выявить общее и различное в теоретических подходах к проблеме виртуального. Системный подход обусловил возможность определения виртуального субъекта, включенного в современные культурно-коммуникативные системы.
Культурно-семиотическая методология способствовала пониманию виртуальной реальности как знаково-символической системы.
Применялась конкретная философско-культурологическая и антропологическая методология, разработанная в трудах Ж. Делеза и Ф. Гваттари.
Научная новизна исследования:
Выдвинуто и обосновано определение виртуальности, интегрирующее основные подходы к рассмотрению данного понятия.
Установлены философско-теоретические основания для экспликации (обнаружения) виртуального человека.
Определен экзистенциальный статус виртуального человека.
- Выявлены специфические, экзистенциально-онтологические особенности виртуального человека.
Основные положения, выносимые на защиту:
Дистанцируясь от значений, бытующих в естественных науках, и связывающих виртуальное с техническим, можно отметить, что доминирующими подходами к рассмотрению виртуальности является онтологический (виртуальное как особый род идеального бытия), и психологический (виртуальное как психологическая, субъективная реальность). Мы придерживаемся следующей трактовки виртуального: виртуальная реальность (реальности) существует как форма бытия идеального, стремится к актуализации, характеризуется качествами автономности, интерактивности, интерсубъективности и коммуникативности.
Понимание виртуального как онтологического, конституируемое принципом полионтичности, качествами автономности и интерактивиости; а также виртуального как симулятивной (превращенной в нашем понимании) идеальной реальности (симулякра), позволяет дать два определения виртуального человека: 1.) Он есть средоточие реальностей, источник и центр интеграции множественных измерений виртуального как идеального, воплощенного в коммуникативном пространстве культуры, который обретает реальность в результате действия его волевого акта; 2.) Это г субъект определяется в поле социального и проявляется в совокупности социокультурных коммуникативных практик.
3. Онтологический статус виртуального человека раскрывается в
категориях становления, сингулярности, структуры, смысла и ряда других.
Его бытийственные основания сводятся к следующему: 1.) он элемент
системы-структуры, под которой понимается как сущее, так и слово о сущем,
то есть теория; 2.) виртуальный субъект децентрирован, что соответствует
ускользанию от определенности, в том числе и самоопределенности; 3.) в
качестве элемента структуры субъект осуществляет коммуникации серий
структуры, их разделения и соединения, а также «ветвления»; 4.) виртуальный субъект (субъект поверхности) обеспечивает распределение сингулярностеи между сериями; 5.) также наделяет смыслом (сообщает смысл) каждой из серий.
4. Виртуальный человек может быть охарактеризован как всегда ускользающий, противящийся любой определенности, записи и кодированию. Субъект, который оперирует сингулярностями и образован ими, есть их случайное пересечение. Он всегда индивидуален, «сам по себе» и противится любому объединению, тому, что можно назвать частичностью. Виртуальный субъект не нуждается в экзистенциальной цели, ее рационализации и обосновании.
Научно-практическая значимость исследования. Результаты проведенного исследования могут быть использованы в построении целостной концепции философской антропологии виртуального и разработке нового взгляда на проблему современного человека как существа виртуального.
Основные положения и выводы, содержащиеся в диссертации, могут применяться при разработке курсов по философии, философской антропологии, культурологии, политологии, социологии, а также служить основой для специализированного курса по антропологии виртуального.
Апробация работы. Основные результаты исследования были
изложены в выступлениях на международных и всероссийских
конференциях: II Всероссийской научной конференции молодых ученых,
докторантов, аспирантов и студентов «Философия и наука поверх барьеров:
человек и культурно-исторические типы глобализации» (Белгород, 2008);
III Всероссийской научной конференции молодых ученых, докторантов,
аспирантов и студентов «Философия и наука поверх барьеров: философское
и социально-гуманитарное знание в начале нового столетия» (Белгород,
2009); Международной научной конференции к 180-летию со дня рождения
«Страхов и русская культура XIX - XX вв.» (Белгород, 2008).
По теме диссертации опубликовано 7 научных работ (в том числе 2 статьи в журналах из списка ВАК) общим объемом 2,3 п.л. Диссертация обсуждалась и была рекомендована к защите на заседании кафедры философии Белгородского государственного университета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих четыре параграфа, заключения и библиографии.
Виртуальное: понятийно-категориальные смыслы
Исследование избранной нами темы - «Философско-культурологические образы виртуального человека» - невозможно без обращения к рассмотрению проблемы виртуального, его понятийного определения. Тем более что сам термин достаточно популярен, используется в ряде дисциплин и в силу этого обладает большим спектром значений, подчас серьезно разнящихся.
Подход, который мы предполагаем использовать при выяснении значений понятия «виртуальное», может быть назван сравнительно-историческим, по причине того, что, на наш взгляд, только такая мировоззренческая позиция позволяет выявить эволюцию значений термина. А также поможет нам определиться с выбором дальнейшей методологии исследования, исходя из сущностных характеристик изучаемого объекта.
«Процедура» выяснения значения избранного понятия содержит ряд «ритуальных», то есть ставших практически обязательными, действий. Они представляют собой совокупность отсылок, первой из которых является обращение к семантике слова «виртуальное» - латинскому слову virtus. Семантический анализ этого слова не идет в разрез с нашим общим подходом, более того, он ему соответствует, так как является семантико-историческим анализом слова virtus.
В Словаре латинского языка фиксируются следующие значения слова virtus: - мужественность, мужество, храбрость, стойкость, энергия, сила, доблесть; - героические подвиги; - превосходное качество, достоинство, талант, дарование; - добродетель, нравственное совершенство, благородство, порядочность1. Уже этот исходный ряд значений позволяет сделать ряд выводов, относительно понятия виртуальное. Прежде всего, нельзя не отметить «антропологический» характер этого слова. Тот ряд значений, который обозначен в словаре, соотносим только с человеком и человеческими качествами. Более того, virtus обозначает вполне определенное качество, а именно -совершенство или идеальное качество. В социальном контексте это слово выражает некую норму, должное, социально предписываемое, одобряемое. Еще один слой значений, который можно выделить, и который вытекает из уже сказанного, кроется в «желаемости», связанной с этим словом. Желаемости как возможности, потенциальности, того, что имеет возможность претворения в жизнь, осуществления. И еще одно, антропологичность слова virtus затрагивает, на наш взгляд, не абстрактного человека, оно (это слово) изначально подразумевает тендерную сегрегацию, виртуальное несет значение мужественности. Маскулинности, проявляющейся в virtus в двух уровнях: идеальном — как набор мужских качеств (доблесть, героизм, отвага, добродетель и т.д.), и метериальном - как скрытое, подразумеваемое, телесное воплощение идеального, эталона «муж...». Смысл слова virtus, который мы пытаемся определить, по мнению Е.Е. Таратуты, наиболее очевидно раскрывается при сопоставлении двух линий, платоновской и аристотелевской". Платоновская раскрывается в отождествлении виртуального и идеального. Виртуальное при этом трактуется как признание факта несовершенства, «недостаточности» наличной реальности, мира в котором существует человек оценивающий. Проводится смысловая параллель с разделением у Платона на бытие реальное и идеальное. Виртуальное как идеальное противоположно и противопоставлено реальному. Отсылка к линии Аристотеля, в свою очередь, строится на антитезе позиции Платона. В ней существует противостояние категорий актуального и потенциального. Собственно с актуальным виртуальное и отождествимо, как идеальное, достижимое и достигаемое совершенное. Вместе с тем, в философии Платона и Аристотеля значения виртуального сужены по сравнению с предыдущими и де антропологизированы. Они носят отвлеченный характер и от фиксации человеческого желаемого, оцениваемого перемещаются в область онтологии. Категория virtus уже не качество человека, а скорее «качество» бытия. Категория виртуальное в философии Средневековья наследует и развивает обозначенную тенденцию. В философии Фомы Аквинского, Николая Кузанского, Дунса Скота и ряда других философов она используется в тех же оппозициях актуального и потенциального, идеального и действительного. Виртуальное обретает содержание через противопоставление понятий субстанциональности и реальности, а также потенциальности и актуальности. Оно есть то, что существует реально, хотя не субстанционально, и вместе с тем актуально, а не потенциально. Еще один смысловой слой, по мнению Н.А. Носова, кроется в оппозиции виртуальности и константности. По его мнению, отношения между этими реальностями относительны, так как подобно константной реальности, реальность виртуальная способна порождать другие виртуальные реальности, а те в свою очередь следующие, умножая отношения константности, порожденного и порождаемого. Этот процесс не имеет онтологических границ. В схоластической философии происходит совмещение обозначенных выше линий Платона и Аристотеля. Это происходит посредством еще одного значения латинского слова virtus, которое ранее нами не упоминалось, как энергии и силы. Два различных уровня бытия, две реальности, божественная и земная требовали связующего звена - энергии виртуального. Таким образом, virtus являлся некой активной силой, направленной на реализацию пассивного мира: «Приращение в сравнении с аристотелевской парадигмой заключается в полагании полионтичности (точнее, бионтичности), а прирост в сравнении с платоновской парадигмой - в том, что вся парадигмальная структура бытия, разработанная Аристотелем, сохранялась, но применялась только к одной из двух реальностей: субстанциональной - пассивной, неразвивающейся, существующей в абсолютной времени и пространстве»3.
Необходимо отметить, что не только западная философская традиция развивала античное представление о virtus. Энергийная трактовка виртуального содержится с трудах таких византийских философов, как Василий Великий и Исаак Сирин, а также продолжается в течении исихазма. Так Василий Великий в «Шестодневе» проводит идею о том, что одна реальность может порождать другую, причем законы существования каждой из них будут различны.
Виртуальное — симуляция - симулякр: метаморфозы идеального
Вместе с тем, мы оставили без внимания еще один важный аспект виртуального, который неразрывно связан с ранее избегаемым нами техническим аспектом. Это понимание виртуального как эффекта компьютеризации общества, прежде всего как симуляции. Именно развитие компьютерной техники во второй половине XX в. сделало термин «виртуальное» и «виртуальная реальность» столь популярным. Виртуальная реальность вместе с персональным компьютером вошла в повседневность людей и в значительной мере обусловила актуальность исследований в данной сфере.
Именно в таком значении, как симулятивной реальности, виртуальное предстает в работах ряда философов-постмодернистов, среди которых Ж. Бодрийар, Ж. Деррида, Ж. Делез, Р. Барт и др. Симуляция в качестве одного из понятий философии постмодерна фиксирует «феномен тотальной семиотизации бытия вплоть до обретения знаковой сферой статуса единственной и самодостаточной реальности»24. В основе симуляции лежит идея неустранимости факта разрыва означаемого и означающего, самовольного существования образов и знаков, оторванных от реальности и бесконечно продуцирующих ее замещение, гиперреальность.
Понятие симулякра довольно раннее, и прежде чем перейти к современным трактовкам, мы должны исследовать его историю. Уже у Платона симулякр употребляется в значении «видимости» или «подобия». В работе Жиля Делеза «Античная философия и симулякр» можно найти подробное изложение платонической концепции подобия. Ее суть сводится к проблеме разграничения необходимо возникающей при существовании множественности подобий эйдосов: «Мы начали с исходного определения мотиваций платонизма: отделить сущность от явления, интеллигибельное от чувственного, идею от образа, оригинал от копии, модель от симулякра» . Место симулякра в общей схеме платонизма следующее: «... мы видим, что все эти выражения не равнозначны. Различие перемещается между двумя типами образов»." Сущность порождает явления, ряд которых двояк: это копии и симулякры. Копии - «вторичные обладатели [сопричастным]; они -претенденты, стоящие на прочных основаниях, чьи претензии гарантированы сходством [с непричастным]. Симулякры - нечто вроде ложных претендентов, чьи претензии строятся на несходстве, заключающемся в сущностном извращении или отклонении [от непричастного]. Именно в этом смысле Платон разделяет всю область образов-идолов на две части: с одной стороны, есть копии-иконы, с другой - сьимулякры-фантазмы»" . Удел копий колебание между большим или меньшим несходством с оригиналом (эйдосом). Симулякр же основывается на различии. Сходство копии не столько сходство ее с вещами, сколько с исходным - Идеей, так как именно она образует структуру вещи. Симулякр тоже образ, как и копия, но не имеющий сходства с Идеей. Это не «копия копий» в итоге все же восходящая к общему «предку». Внутренняя структура того и другого различна, различна сущность, задаваемая эйдосом.
Основанием симулякра является имитация, ведущая к сходству внешнему: «мы видим, что имитация обречена на уничижительный смысл, поскольку теперь она выступает как всего лишь симуляция [идеи], то есть прилагается к симулякру и обозначает только внешний, непродуктивный эффект сходства - эффект, достигаемый хитростью и ниспровержением [идеи]»28. В этой ситуации субъект не обладает способностью различения ложного и истинного образа, копии и симулякра, и причиной тому способность последнего к «неограниченному становлению» . И задача платонизма, по мысли Делеза, воспрепятствовать этому безудержному росту симулякров.
Схемы существования копий и симулякров существенно различаются. В случае первых, это последовательные и упорядоченные серии повторений, выстраиваемые одна за другой (к - к - к - к - к ...). Для вторых же характерно существование хаотичное, и выражаясь языком того же Делеза, ризоматичное, децентрированное. Если первые образы образуют круги вокруг эйдоса и стремятся к нему, то симулякры нет. Скорее они паразитируют на этой схеме и нарушают ее: «Между этими базовыми сериями [повествования] возникает своего рода внутренний резонанс. И этот резонанс вызывает форсированное движение, устремляющееся за пределы самих серий. Таковы характерные черты симулякра, когда он сбрасывает с себя оковы и выходит на поверхность» . Так проявляется агрессия симулякра, его сущностное качество безудержной экспансии. Но в то же время и творчества.
Таким образом, Делез приходит к реализации своей основной задачи -низвержению платонизма и реабилитации симулякров: «низвергнуть платонизм - значит заставить симулякры подняться к поверхности и утвердить свои права среди икон и копий. Проблема больше уже не в том, чтобы различать Сущность-Явление или Модель-Копию. Такое различение работает исключительно в мире представления. Проблема теперь в низвержении самого этого мира, в «сумерках идолов». Симулякр - вовсе не деградировавшая копия. В нем таится позитивная сила, отрицающая как оригинал и копию, так и модель и репродукцию» .
Онтологические основания виртуального человека
Попытка выяснить местоположение виртуального субъекта и обосновать возможность его существования привела нас к необходимости прояснить онтологию виртуального субъекта. Что, по сути, было ответом на вопрос: «возможен ли виртуальный субъект?» - а также, в рамках какого философского дискурса есть возможность его обнаружения. Очевидно того, который мыслит бытие множественным, та установка на полионтичность о которой говорил Носов. И эта философская традиция довольно обширна, несмотря на то, что все-таки, в определенной мере маргинальна. К ней могут быть отнесены плюралистические учения древнегреческой натурфилософии, философия стоиков и эпикурейцев, Лейбница и Спинозы, «философия жизни» в лице Бергсона и Ницше, Жиля Делеза, на которого мы преимущественно опираемся. Оказалось, что множественное бытие предполагает присутствие субъекта, но довольно специфичного. Специфичного настолько, что возникает вопрос, как возможен такой субъект? Реален ли он, или же только мыслим. Это проект, требующий своей реализации и реализующийся, или все же следствие теоретических построений и не более. Ведь как мы выяснили, бытие может предполагать актуализацию, а может и не предполагать. Странным образом необходимо выяснить, насколько виртуален виртуальный субъект.
Провозгласив существование виртуального субъекта, и определив его как децентрированного, «пассажира без места», номадического субъекта и т.п., мы «невольно» вывели особую генерацию субъекта, существующего особым образом, тем самым подспудно утверждая, что есть и другой субъект — не виртуальный. И сейчас мы должны разграничить этих двух и тем самым выяснить, что представляет собой субъект виртуальный.
Прежде чем говорить о субъекте, следует сказать о языке, инструменте которому доступен виртуальный субъект. Для его определения мы исходим из объекта (виртуального субъекта). Субъекта-объекта который располагается на поверхности, то есть является пересечением сингулярностей, «точкой сборки» миров, виртуальных вселенных, которые могут «высвечиваться» — актуализироваться посредством воли (Бергсон) или желания (Делез). Волю и желание мы отождествляем. И если для описания онтологии виртуального субъекта более уместным был язык Бергсона и Делеза, то для описания самого виртуального субъекта язык Делеза и Гваттари. Более того, такая методологическая позиция дополняется нами аспектом сравнения, который, по нашему мнению, позволит более точно определить виртуального субъекта. По-прежнему, как и в предыдущем параграфе, мы попытаемся сравнить шизофренического (виртуального) субъекта у Делеза (децентрированного онтологически) и фукианского субъекта (децентрированного дискурсивными практиками).
Субъект Делеза и Гваттари оказывается не только точкой случайного пересечения сингулярностей, но еще и субъектом желающим. Именно через эту характеристику мы попробуем определить виртуального субъекта и разграничить его с субъектом не виртуальным. С одной стороны фигура виртуального субъекта лишается целостности. Субъект, это совокупность сингулярностей на самом «элементарном» уровне, но на более высоком совокупность органов, тканей, мыслей и иных фрагментов. Так же как на уровне онтологии сингулярности объединяются в серии, образуют дуальности; так же на уровне общества и человека дуальность воспроизводится. Дуальности любого рода поддерживают циркуляцию желания, организуют ее. Желание пронизывает все, как индивидуальное, так и социальность: «...нет никаких сфер или относительно независимых схем: производство непосредственно является потреблением и регистрацией, регистрация и потребление напрямую определяют производство, но определяют его в лоне самого производства. Так что все является производством... — производством желания, которое стремится к растворению и поглощению. В этом производстве человек сливается с природой: «...не существует также и различия человек - природа: человеческая сущность природы и природная сущность человека отождествляются в природе как производстве...»114. Природный процесс производства человека и социальный производства вещей сущностным образом уравнивается в желании как основе производства.
Человек оказывается «желающей машиной» включенной в оборот желания, циркулирующего по бинарным структурам. Машиной, состоящей из других машин, состыкованных между собой. Сингулярность, которая сама будучи вселенной соприкасается с другими вселенными сингулярностей. Важен кругооборот, беспрерывное перемещение желания и наполнение им. Машина-человек, наполненная желанием, передает его другой машине-сингулярности, присоединяясь к ней. Избыток - недостача — вот логика функционирования желающего субъекта: «желающие машины - это бинарные машины с бинарным правилом или ассоциированным режимом; одна машина всегда состыкована с другой. Продуктивный синтез, производство производства, имеет коннективную форму: «и», «и еще»...Дело в том, что всегда есть машина, производящая поток, и другая, присоединенная к ней, производящая срез, выборку из потока (грудь - рот). А поскольку первая машина, в свою очередь, подключена к другой, по отношению к которой она действует как срез или выборка, бинарная серия оказывается линейной во всех направлениях. Желание постоянно осуществляет стыковку непрерывных потоков и частичных объектов, по существу своему фрагментарных и фрагментированных»115. То есть, желание является скрепой фрагментов человека. Субъект это конструкция, произведенная желанием, и не только в онтологическом смысле, но и в других. По словам Делеза, каждый «объект» уже предполагает пульсирующее в нем желание, а желание обуславливает фрагментарность и собранность субъекта. Все, что дано субъекту - это поток желания входящий в него и выходящий: «...каждая машина-орган интерпретирует весь мир согласно своему собственному потоку, согласно энергии, которая истекает из нее: глаз интерпретирует все в терминах видение - говорение...»116. В этой связи можно говорить об идеальном субъекте, безупречной машине или некоем «perpetuum mobile», который бесконечно способен как к производству, так и потреблению. Желание протекает, не встречая никаких помех. У Делеза такой фигурой выступает шизофреник.
Вместе с тем, равно возможным является и обратное - прекращение производства и закупоривание потоков желания. Производящая машина сломалась: «в какой-то момент все останавливается, все замирает (затем все запустится снова). В каком-то смысле было бы лучше, если бы ничего не работало, ничто не функционировало. Не быть рожденным, выйти из колеса рождений, без рта для сосания, без ануса для испражнения. Окажутся ли машины настолько разболтанными, а их детали настолько разъединенными, чтобы вернуть нас в ничто?»117. Ситуация обрушения дуальности и смешения «глубины» и «высоты» поверхности. Желание свободное от избытка и недостатка, от накопления и расточения.
Разграничение: человек виртуальный и актуальный
Человек, определяемый как «желающая машина» есть так же и машина актуализаций. Человек посредством воли-желания переводит из состояния виртуального в актуальное, тем самым творя реальность, то есть, производя актуальное. Этим актуальным могут быть вещи и слова, способ существования которых воплощается в событии. Существенным вопросом является вопрос об ограниченности или ее отсутствии в ходе актуализации. Свободен ли субъект как субъект производящий актуальное, как субъект виртуальный он, безусловно, свободен. Нам представляется, что в качестве ограничителя выступает социум, который призван кодировать желание. То есть социум делает возможным лишь некоторую виртуальность и не возможной другую; или же определяет меру «воли к нереальному», делая ее возможной для одних и не возможной для других. У Делеза и Гваттари такое наложение ограничений обозначается чуть ли не визуально, как территоризация, как прикрепление «желающей машины» к «телу без органов», а также занимание ею строго определенного места на поверхности. Посредством чего и как это происходит, помимо рассмотренной выше логики осуществления желания. Очевидно, что это слово и знак. Рассмотренное выше отсылает более к вещам и их распределению в пространстве. Впрочем, со словом происходит то же самое. Желание производит слово, но с его же помощью на желание налагается ограничение. Желание кодируется в слове. Социум посредством слова вытесняет из Субъекта «тело без органов». Странным образом желание обращается против себя. Желание производства сменяется желанием кодирования и кодификации. Причем способ озвучивания и означивания в Первобытной территориальной машине и машине Деспотической различны. В первой слово как озвучивание вещей сопряжено с «графизмом». Слово фиксируется на теле человека. Татуировки, насечки и надрезы - способ наложения и прикрепления к телу, органам как воплощениям «тела без органов». Слово «расползается» по частичным органам и объектам и так же множится в устной традиции. Иначе социум вторгается в тела в машине деспотической, где способ становится менее подвижным. «Тело без органов» вытесняется посредством письменности. Слово связано уже не с телом и органом, а с письмом. Род как живая телесность, чувственно фиксируемая и зримая, уступает место бесплотному Деспоту, незримо присутствующему в книге, каждой букве закона, Кодекса и т.д. Код переселяется с тела на глаз, тело как совокупность отдельных органов и глаз, распространяющий власть Деспота на всего субъекта: «Территориальное представление состоит в первую очередь из двух гетерогенных элементов, голоса и графизма: первый является представлением слова, образованным в латеральном союзе, второй -представлением вещи (тела), установленным в развернутой линии происхождения. Один действует на другого, второй реагирует на первого, каждый со своей собственной силой, которая коннотирует с силой другого, чтобы выполнить великую задачу вытеснения интенсивного зародышевого потока. В действительности вытесняется полное тело как основа интенсивной земли, которая должна уступить место развернутому социусу, в котором происходят или не происходят те или иные интенсивности. Необходимо, чтобы полное тело земли было развернуто в социусе или, как социус. Таким образом, первобытный социус покрывается сетью, в которой все время осуществляются прыжки от слов к вещам, от тел к обозначениям... Все это переворачивается с ног на голову в новом проекте, после прихода деспотической машины и имперского представления. Во-первых, графизм выравнивается по голосу, накладывается на него и становится письмом. Одновременно он индуцирует голос, но не голос союза, а голос нового союза, фиксированный голос потустороннего мира, который выражается в потоке письма как прямое происхождение... С этого момента начинается разрушение магического треугольника - голос больше не поет, а диктует и издает эдикты; графия больше не танцует и не оживляет тела, а записывается в застывшем виде на табличках, камнях и в книгах; глаз начинает читать...» . Таким образом, письменность является еще одним эффективным механизмом кодирования желания и его ограничения. Своеобразный аналог территоризации у Фуко можно найти в «Ненормальных» в его описании «моделей постановки под контроль», которые являются исторически определенными практиками нормативизации и, соответственно, конструирования субъектов: «...на рубеже XVIII-XIX веков модель «исключения прокаженных», согласно которой индивида изгоняют, дабы очистить общину, в основном прекратила существование. На смену ей было не то чтобы введено, а скорее возрождено нечто другое, другая модель. Она почти так же стара, как и исключение прокаженных. Я имею в виду проблему чумы и разметки зараженного чумой города»138. Контроль имманентен, изначален, несмотря на то, что в различные периоды один способ сменяет другой. Но чему имманентен? У Фуко только властному дискурсу, так как именно таким образом он себя и реализует. Да и самих способов оказывается немного, всего две «модели постановки под контроль»: «модель исключения прокаженных и модель включения зачумленных» . Первый предполагает изгнание на периферию социума-общины, маргинализацию и исключение. Второй, наоборот, строгий учет и анализ. Надзор и ограничение в рамках самого общества. Очень похоже на территоризацию у Делеза, но с той существенной для нас разницей, что нет субъекта, способного ускользнуть. Остаться «неучтенным во время чумы» и «незамеченным прокаженным среди нормальных», выражаясь метафорически. Говоря о Деспотической машине и ее способах кодирования желания, мы где-то за текстом у Делеза находим государство задолго до того, как он сам об этом говорит. Деспот действительно не возможен без государства, ибо оно и только оно вмещает и письменность и новую территоризацию в абстрактных границах территории подвластной правителю - тела без органов.
