Содержание к диссертации
Введение
1. Онтологические и гносеологические основания теории отражения
1.1. Отражение и репрезентация; образ реальности и реальность образа 11
1.2. Природа отражения 27
1.3. Отражение и темпоральность 42
Вывод к I главе 58
2. Прикладное значение принципа отражения .
2.1 Отражение материального 60
2.2 Отражение идеального 76
2.3 Отражение и интерпретация 91
Вывод ко II главе 111
Заключение 113
Список литературы 118
- Отражение и репрезентация; образ реальности и реальность образа
- Отражение и темпоральность
- Отражение материального
- Отражение и интерпретация
Введение к работе
Постановка проблемы и её актуальность. Актуальность теории отражения для современной философии и научного знания определяется прежде всего, универсальностью самого этого принципа, надёжно включённого в структуру научного представления о реальности. В современной культуре, кроме того, широко распространена практика, в основе которой лежат принципы того или иного вида отражения; изучение следов преступления и создание на их основе картины последнего (криминалистика), фотография, голография, иконика, Интернет (виртуальная реальность), опыты с электронами и мн. др- Бесспорно, многие аспекты проблемы отражения в материальном мире получили свое освещение в рамках отечественной философии советского периода, К ним, в частности, относятся вопросы о сущности и формах отражения, проблема адекватности отражения, рассмотрение сознания как высшей формы отражения, проблема связи теории отражения и теории информации и мн. др. Это, однако, не означает, что все аспекты проблемы теории отражения уже в достаточной мере освещены и разработаны. Нераскрытым пока остаётся, в частности, вопрос о связи отражения как онтологической характеристики материальной реальности и процесса интерпретации. Под интерпретацией здесь подразумевается процесс вербального выявления смысла какого-либо объекта, не обнаруживаемого при непосредственной его рецепции.
Значимость проблемы интерпретации для дальнейшего развития теории отражения обусловлена тем, что коиституирование отражающего объекта в качестве такового предполагает его интерпретацию', поскольку сам смысл отражения не принадлежит наличному бытию объекта. Ставить проблему интерпретации в связи с теорией отражения - значит делать попытку совмещения различных исследовательских подходов, прежде всего герменевтического и естественнонаучного. Поэтому мы с неизбежностью сталкиваемся с рядом вопросов, возникновение которых является результатом такого совмещения. В частности, следует выявить границы
«возвращение» мы будем именовать проекцией. Проецировать, таким образом, значит превращать репрезентацию в сам предмет репрезентации, то есть онтологизировать её, В случае психологического образа (как разновидности репрезентации) онтологизация будет означать также объективацию, то есть рассмотрение субъективного образа или феномена в модусе объективной вещи. При таком взгляде на процесс восприятия, мы (по крайней мере, в эпистемологическом плане) оказываемся, говоря словами Платона, «узниками» собственных проекций. Иными словами, платоновские «тени», которые узники пещеры принимают за реальность, выступают в качестве аллегорических обозначений наших проективных представлений о реальности. То, что мы принимаем за реальность (на чувственном уровне), есть не более, чем наши субъективные проекции. Одна из встающих при этом проблем - это вопрос об онтологическом статусе самих проекций: обладают ли эти проекции каким-то бытийным модусом или же они не более чем иллюзии, абсолютно потусторонние реальности.
Таким образом, от теории отражения, в её «советском» варианте, оказалась скрыта вторая сторона процесса отражения; интерпретативная. Думается, что только при совмещении двух этих сторон (онтологической и эпистемологической) можно усмотреть проблему отражения в качестве какой-то целостной проблемы и преодолеть трудности и противоречия теории отражения. Под самим отражением в данном случае следует понимать перенос информации, позволяющий нам судить об одном объекте посредством другого объекта. Так, в криминалистике изучение следов, оставленных преступником на месте преступления, методологически основывается именно на принципах теории отражения- Сама возможность восстаноапения картины преступления по этим следам предоставляется научно-материалистическим представлением о реальности, исключающим из этой реальности какие-либо чудеса и сверхъестественные феномены. Однако сам по себе этот принцип ещё ничего не говорит об окончательной истинности воссозданной нами картины, ибо существует определённая
вероятность случайности и неопределённости, в пространстве которых и работает наше творческое мышление. Талантливый криминалист должен руководствоваться не только своими конкретными знаниями в области физиологии и химии, позволяющими, например, точно определять время смерти потерпевшего, но и своей интуицией, без которой невозможно постичь логику преступника, то есть увидеть саму реальность преступления. Степень научной разработанности проблемы. Как таковой вопрос о связи теории отражения и теории интерпретации в советский период не ставился. Поэтому автор в своём исследовании опирался на работы в основном западных исследователей. При этом, правда, были задействованы и некоторые концепции советских философов и учёных, которые, хотя и не ставят проблему взаимосвязи отражения и интерпретации непосредственно, всё же подчёркивают «активный» характер такой «формы отражения», как сознание. Эта форма понимается ими как сущностно связанная с другими уровнями и формами отражения; отражением в неживой природе, биологическим отражением и т.д. На активный характер процесса отражения указывали, в частности, такие исследователи советского периода, как А.М.Леонтьев, Б.С. Тіохтин, Ф.И. Георгиев и др., подчёркивавшие, что этот процесс предполагает взаимодействие между отражаемым и отражающим объектом. При этом часть из них подчёркивала активность именно самой материи (материальных систем), а другие говорили об активности прежде всего познающего субъекта. При создании данной работы решающее значение имела концепция Феизова Э.З., наиболее важным моментом которой является понимание отражения как двустороннего процесса, а самого отражения (репрезентации) как двойной проекции. Существенным моментом для автора данной работы было также разделение между самой репрезентацией, её объектом и отражающим материалом. Эта троичная онтология легла в основу изложенной в работе концепции. Ещё один принципиальный методологический момент, взятый автором диссертации из работ Феизова Э.З., состоит в том, что вещь никогда не отражается
полностью, отражаются лишь те или иные её свойства, по которым можно будет затем воссоздать этот объект как целое. Характер отражаемых свойств зависит от формы репрезентации^ выступающей в качестве её языка, требующего соответствующей «дешифровки».
Среди зарубежных авторов, оказавших влияние на данную работу, следует выделить прежде всего классиков философии: Платона, Аристотеля, Декарта, Канта, Лейбница, Спинозу, Бергсона, Шопенгауэра. Линия Платон-Кант-Шопенгауэр наделяет нас идеей феноменального мира как тени (проекции) подлинной реальности. Эта идея оказывается весьма релевантной в контексте данного исследования. Лейбниц позволяет уточнить данную концепцию, вводя монаду как определённую перспективу на реальность. Монадология Лейбница выступает, таким образом, методологической основой разрабатываемой нами концепции просктивизма. Каждый субъект не просто воспринимает реальность из определённой перспективы, но и проецирует на нее свои преставления и предубеждения, конституируя тем самым тот образ реальности, её репрезентацию, которую автор данной работы называет «проекцией». Реальность нашего опыта - это реальность таких проекций, которые следует рассматривать в качестве реальности индивидуальных монад. Монизм Спинозы позволяет вернуться от этого распавшегося на отдельные индивидуальные отражения (репрезентации) мира к целостной реальности, поскольку позволяет усматривать за всем эти перспективистским многообразием единую Субстанцию, а само это многообразие в качестве её модусов. Наконец, у Бергсона нами была заимствована идея репрезентации прошлого, предполагающая соответствующую онтологию этого последнего. При этом само прошлое становится универсальной характеристикой любого объекта репрезентации (отражения), любая репрезентация, по сути, - это репрезентация прошлого. Иначе говоря, его след. С проблематикой репрезентации прошлого связаны также имена современных философов Ж, Делёза и П Рикёра, которые мы должны упомянуть в этом разделе. Речь идёт о структуральном и
герменевтическом анализах «Материи и памяти» Бергсона, осуществлённых этими мыслителями, позволивших автору данной работы эксплицировать онтологический смысл прошлого в третьем параграфе первой главы.
Безусловно, определённое влияние на написание работы оказала психоаналитическая концепция Фрейда и её интерпретация Лаканом, поскольку оба этих автора во многом содействуют пониманию возможности репрезентации нематериальных объектов, в частности, психического бессознательного.
Объект исследования: процесс репрезентации.
Предмет исследования: интерпретация как составной элемент репрезентации.
Цель: эксплицировать интерпретацию как необходимое условие процесса репрезентации.
Задачи:
Выявить основную структуру процесса отражения.
Эксплицировать условия релевантности материального следа,
Эксплицировать условия перехода от самого отражающего субстрата к его значению и прояснить онтологический модус последнего.
Методологическая и теоретическая основа исследования. В ходе исследования нами была использована разнообразная методология. В первую очередь следует выделить метод рефлексии над данными современных нейронаук. Широко применялся нами также герменевтический метод исследования, особенно это касается первой главы диссертации. Тот же метод применяется во второй главе по отношению к психоаналитическим текстам. В структуре самого дискурса обнаруживает себя метод диалектического восхождения от одной концепции к другой, позволяющий отыскать наиболее приемлемое решение. Этот метод применяется вместе с герменевтическим.
Научная новизна исследования состоит в следующем:
Выявлена структура процесса отражения (репрезентации). Показан двойственный характер процесса отражения, двумя основными структурами которого являются интра - и экстрапроекция. В случае психического или любого другого духовного (активного) отражения это означает, что отражается не только объект, но и сам субъект.
Произведена экспликация интерпретации как необходимого элемента процесса репрезентации. Процесс репрезентации который можно понимать также как процесс передачи информации, необходимо имплицирует в себе процесс расшифровки или интерпретации. Это означает, что имплицирует также интерпретатора (сознание), выступающего в качестве условия конституирования особого горизонта возможного, в котором помешается семиотическое измерение.
3. Показана диалектическая связь между материальными и
интерпретативными моментами процесса отражения. Природа отражения,
таким образом, должна включать в себя две составляющие: онтологическую
и эпистемологическую. При этом эпистемологическая сторона сама
фундирована в экзистенциальной заботе субъекта-интерпретатора.
Положения, выносимые па защиту:
1. Всякая репрезентация имеет проективную природу. Между
отражаемым объектом и его репрезентацией устанавливаются отношения
двойного отражения.
Материальный след релевантен лишь в том случае, когда ведёт к открытию умопостигаемого плана реальности.
Экспликация природы отражения предполагает выявление не только материального, но и интерпретативного её аспекта.
Теоретическая и практическая значимость работы. Работа вносит определённый вклад в разрешение проблемы репрезентации и способствует дальнейшему развитию теории отражения, так, как она сформировалась в нашей стране. Автор вводит новый аспект проблемы отражения, не освещенный в рамках традиционной теории отражения: связь между
отражением и интерпретацией. Результаты исследования могут быть использованы в герменевтической практике. Практическое значение данного исследования связано в основном с развитием таких прикладных паук, как криминалистика, теория фотографии, голографии, иконики и искусствознания.
Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, каждая из которых включает в себя по три параграфа, заключения и списка литературы.
Апробация диссертации. Основные результаты исследования излагались и обсуждались на совместном заседании кафедры философии и методологии науки и кафедры комплексных исследований по философии Чувашского государственного университета им, И.Н.Ульянова, на методологических семинарах аспирантов и докторантов.
Отражение и репрезентация; образ реальности и реальность образа
Проблема отражения является очень давней философской проблемой, она была поставлена за много веков до того, как были сформулированы основные положения марксистко-ленинской теории отражения. В период античности она имплицирована в форму знаменитой проблемы мимезиса, две концепции которого, сильно различающиеся между собой, разрабатывают Платон и Аристотель. Исходя из различного понимания природы реальности, эти два философа по-разному понимают и процесс её отражения, выступающий, однако, у обоих в качестве фундамента процесса познания. Отражение, таким образом (в форме мимезиса), оказывается и у Платона, и у Аристотеля одним из основных свойств самой реальности, без наличия которого последняя утратила бы свой умопостигаемый характер. Понимая под подлинной реальностью неизменный и неподвижный мир эйдосов, Платон трактует мимезис в качестве необходимого условия перехода от идеального мира к миру земному, т.с\ миру окружающих нас материальных предметов. Только благодаря своей способности «подражать» идеальным образцам эти предметы возникают в качестве чувственно воспринимаемых феноменов, которые могут быть нами познаны. Воплощение идей в вещи, таким образом, предполагает процесс подражания, в силу чего сами возникающие в результате этого процесса феномены суть отражения некой идеальной реальности.
В «Притче о пещере», рассказываемой Сократом в VII книге «Государства», Платон поясняет, какой смысл он вкладывает в термин «мимезис», т.е, эксплицирует то, в каком смысле вещи подражают идеям. То, что при этом он обращается к форме притчи, или аллегории, вовсе не случайно. Для Платона важно показать, что тот обыденный мир, в котором мы живём и привыкли воспринимать как реальный9 в действительности, есть лишь мир иллюзорный, являющийся лишь отражением и подобием какого-то реального мира. Поэтому, чтобы смысл его концепции, действительно дошёл до нас и мы сумели глубоко его уразуметь, необходимо непосредственно «вжиться» в то, о чём говорит Сократ, почувствовать себя самого персонажем этой истории. Итак, рассказанная Сократом притча сама есть всего лишь отражение подлинной и высшей истины, которую человеку (при жизни) понять не дано. Ибо наш земной мир всего лишь пещера, или темница, в которой мы обречены пребывать, не видя дневного света, дающего представление о подлинной реальности. Мы - это узники пещеры, привыкшие пребывать во тьме, и выход к свету для нас может быть только постепенным, поэтому лучше абстрактных рассуждений нам может помочь аллегорический рассказ, более способный, к тому же, дойти до самой нашего сердца. Чтобы правильно попять Платона, таким образом, нужно самому ощутить себя узником пещеры, т.е. ощутить своё собственное невежество в отношении реальности.
Итак, согласно Платону, мы пребываем в мире иллюзорном, мы - узники своих иллюзий. Однако речь в данном случае все же идёт не о полном мраке незнания, а о некоем «полумраке», в котором присутствует как бы тень истины, её отражение хотя и сильно искажённое.
Сам термин «мимезис» (mimesis) оказался, однако, настолько многогранным и многозначным, что породил различные интерпретации и даже переводы. Эволюция этих интерпретаций тесно связана с развитием теории искусства, так как последнее традиционно (начиная с Платона и Аристотеля) рассматривалось как важная разновидность миметической деятельности. Споры вокруг понятия «мимезис» велись и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и в Новое время.
Как известно, современное понимание искусства сложилось лишь в эпоху Просвещения, когда сформировалось представление о так называемых «изящных искусствах». Античность не ведала такого понятия, для неё искусство в узком (современном) смысле обозначалось скорее понятием poiesis, имевшим, разумеется, совершенно иной концептуальный смысл; искусство же в широком смысле обозначалось термином iekhne, под которым понимались все виды производства.
В рамках античной традиции выработалось два принципиально различных понимания миметической деятельности, основанных на двух различных концептуальных моделях: мимезис живописный (Платон) и мимезис поэтический (Аристотель). Первая концепция рассматривала мимезис с точки зрения таких терминов, как «подобие», «копия», «воспроизведение» и «иллюзия». Платон полагал, что искусство ещё дальше отходит от реальности, чем вещи, являющиеся подобием Идей, единственно обладающих подлинным бытием. Искусство становится у Платона, таким образом, отражением отражения, образом реальности, крайне далёким от неё самой. Уже у Платона, стало быть, обнаруживаются те проблемы, которые встанут затем, в связи с проблемой подражания, у других философов. Служит ли подражание истине или обману, удовольствию или познанию? Каков его предмет: природа это или идея, видимое или невидимое, внутренний мир или внешняя реальность?
Отражение и темпоральность
Между отражением и отражаемым устанавливаются не только чисто референциальные, но и временные отношения. Репрезентироваться может не только актуально существующий объект, но и объект, уже не существующий, принадлежащий прошлому. В каком смысле всякая репрезентация - это репрезентация прошлого. Отсюда одна из эпистемологических проблем современной философии: как можно репрезентировать то, чего уже нет? Эта проблема содержит в себе философский смысл, следовательно, именно потому, что предполагает установление статуса прошлого как некой онтологической реальности.
Прежде всего, можно сказать, что прошлое существует в настоящем в виде определённых следов, которые, однако, указывают па то, что было ранее. След может указывать на определённый факт (исторический, археологический, криминальный и т.д.), но может также свидетельствовать о каком-то идеологически окрашенном событии; и в том, и в другом случае, однако, след непосредственно связан с его интерпретацией. Именно благодаря интерпретации, причём интерпретации особой, связанной с временной референцией, тот или иной феномен обретает онтологический смысл следа, В следе, таким образом, соединяются онтологический и эпистемологический смыслы проблемы отражения. С одной стороны, как может отражаться то, чего уже нет - прошлое? С другой - каким образом можно воссоздать реальную картину и смысл того, чего уже нет? Именно в зазоре между двумя этими проблемами обретает своё пространство дискурс, посвященный репрезентации прошлого.
Все эти проблемы, однако, требуют чёткой логической последовательности при их экспликации, поскольку берут своё начало не в процессе формирования истории как специфической формы знания, а в философском осмыслении проблемы памяти. Сама память при этом трактуется двояким образом. У Платона в диалогах «Теэтет» и «Софист» речь идёт, с одной стороны, о материальном сохранении следа, который может стереться со временем (уже упоминавшийся нами образ восковой дощечки), с другой стороны, о соответствии между следом и оригиналом. Вставая на точку зрения Протагора и возражая самому себе, Сократ задаёт «коварный» (Рикёр) вопрос: «И ты думаешь, кто-то с тобой согласится, что память об испытанных ощущениях тождественна тем, которые были тогда, когда он их испытывал, в то время как больше он их уже не испытывает?» . Проблема, таким образом, ставится в плоскости невозможности сравнить копию и оригинал и удостоверить истинность первой. Если прошлого уже нет, то, что может гарантировать нас от того, чтобы принять за прошлое некий воображаемый образ, а вовсе не сохранённое для нас памятью. Короче, каковы онтологические основания истин, доносимых до нас памятью? Именно, чтобы найти такую онтологическую основу памяти, Сократ вводит метафору восковой дощечки: «Так вот, чтобы понять меня, вообрази, что в наших душах сеть восковая дощечка: у кого-то она побольше, у кого-то поменьше, у одного - из более чистого воска, у другого - из более грязного или у некоторых он более жёсткий, а у других помягче, но есть, у кого и в меру... Скажем теперь, что это дар матери Муз, Мнемозины, и, подкладывая его под наши ощущения и мысли, мы делаем в нём оттиск того, что хотим запомнить из виденного, слышанного или самими нами придуманного, как бы оставляя на нём отпечатки перстней. И то, что застывает в этом воске, мы помним и знаем, пока сохраняется изображение этого, когда же оно стирается или нет уже места для новых отпечатков, тогда мы забываем и больше уже не знаем» , Сократ, таким образом, обменяет как процесс сохранения в памяти, так и процесс забывания, забвение.
Две эти загадки (память и забвение) составляют лицевую и изнаночную стороны временной репрезентации. Именно в непосредственной связи двух этих тем проявляется парадоксальность самой этой проблемы. Однако эта парадоксальном становится очевидной не сразу. На первый взгляд, память и забвение выступают всего лишь как две исключающие друг друга противоположности. «Забвение, прежде всего и в самом общем виде предстаёт как ущерб, нанесённый надёжности памяти, - ущербность, слабость, пробел. В этом плане сама память определяется, по крайней мере, в первом приближении, как борьба против забвения»20. Однако при более тщательном рассмотрении оказывается, что тот, кто ничего не забывает, не способен владеть своей памятью, становясь её рабом, Х.Л. Борхес описывает такого мифического человека в своём рассказе «Фунес, чудо памяти». Запоминая и удерживая в своём сознании все увиденные им в жизни вещи, этот персонаж был абсолютно не способен к пониманию общих Идей, даже одна и та же вещь, увиденная в различные момент времени, была для него несколькими разными вещами. «Он без труда изучил английский, французский, португальский, латинский. Однако я подозреваю, что он был, не очень способен мыслить. Мыслить - значит забывать о различиях, обобщать, абстрагировать. В загромождённом предметами мире Фунеса были только подробности, к тому же лишь непосредственно данные»
Отражение материального
Онтологическим основанием современной теории отражения служит принцип единства материшіьпого мира, предполагающий возможность взаимодействия и взаимовлияния между различными материальными системами. Этот принцип дополняется гипотезой информационной природы отражения. Любое отражение служит источником информации об объекте отражения. Информация передаётся следом, который один материальный объект оставляет в другом. Существуют различные виды отражения, соответствующие уровню организации материальных систем, с которыми они связаны. Можно говорить о качественно разных уровнях отражения в неживой природе, в мире растений, животных и, наконец, у человека. Процесс взаимного отражения может проявляться в механических изменениях (деформация тела), в фиксации световых пятен предмета на чувствительной плёнке в результате химических реакций (фотография), в отражении световых волн на хрусталике глаза, приводящее к сужению или расширению зрачка, в отражениях звуковых волн (эхо) и т.д. Все эти примеры свидетельствуют о том, что отражение является универсальным свойством материи и что без опоры на принцип отражения невозможны как обыденное, так и научное познание.
Онтологический характер отражения означает, таким образом, что всякий материальный предмет может испытывать на себе влияние другого материального предмета и становиться, в результате этого взаимодействия, субстратом отражения. Однако сам по себе этот субстрат ещё не составляет целостности феномена отражения, поскольку необходима также та информация, которую он в себе заключает. В методологическом плане очень важно различать сам субстрат отражения и тот объект, на который он указывает и информацию о котором несёт. Эта способность указывать на другой предмет, передавать информацию о нём, оказывается таким образом, весьма двусмысленной. След, остающийся в предмете в результате влияния другого предмета, сам по себе, с точки зрения своего чисто материального содержания, не является ещё знаком другого предмета; для того чтобы стать им, он должен быть истолкован в качестве такового. С другой стороны, интерпретация, не опирающаяся на онтологическое свойство субстрата отражения, была бы чистой фантазией, лишённой эвристической релевантности, В отличие от материального субстрата, информация, носителем которой он является, существует лишь в той степени, в какой она может быть понята или прочитана своим истолкователем, т.е. субъектом интерпретации. Следовательно, онтологический характер отражения должен рассматриваться с точки зрения её возможной интерпретации некоторым сознанием. Отражение обретает свой смысл только после того, как попадает в поле интерпретации, в котором один предмет может указывать на другой, не превращаясь при этом в чистый знак и не утрачивая своего самостийного бытия.
Такое понимание предметной реальности, при котором она одновременно выступает в качестве знака чего-то ещё характерно для специфически человеческого отношения к миру. Как указывал Хайдеггер, в изначальной своей интенции человек превращает окружающую его реальность в подручное средство («подручно сть»), поскольку само это изначальное отношение является практическим. Одной из структур человеческой экзистенции, по Хайдеггеру, является озабочение, т. е. устремлённость к определенным (в основном) практическим целям. Именно озабочение придаёт смысл отсылания окружающим нас феноменам. Речь, таким образом, идііт в первую очередь не о теоретическом, а о практическом освоении окружающего мира, в ходе которого наше внимание на отсылающей (отражающей) природе вещей. Именно забота придаёт вещам смысл взаимного отражения. Нацеливаясь на будущее, человек собирает информацию о тех реальностях, которые существуют ещё лишь в возможности, но признаки, которых содержат в себе окружающие его вещи. Основание для такого рода сбора информации даёт сама природа, однако человек умело приспосабливает это природное свойство для своих личных целей, причем это приспособление идёт по пути присвоения окружающим вещам смысла «подручности». Человек учится читать естественные знаки, так словно сама природа говорит с ним на своём языке. Язык (точнее, языки) отражения становятся для нас языками природы. Таким образом, понятно, что «отсылание и целость отсыланий будут в каком-то смысле конститутивными для самой мирности»3 .
Двойственный характер отражения связан и обусловлен двойственностью самой знаковое, поскольку в данном контексте различие между природной вещью и искусственным знаком стирается. С одной стороны, знак обладает собственной онтологичностыо как таковой, поскольку способен указывать на какие-то другие объекты, существуя в качестве особого знака; с другой стороны, эта его способность обусловлена интенцией интерпретатора знака. Последняя же рассматривает знак лишь в связи с определёнными практическими или теоретическими целями. Знак, стало быть, лишён самостийной природы, он релятивен интенции интерпретатора и призван лишь указывать на что-то другое. «Знаки .., сами суть средства, чей специфический характер средств состоит в указыеаныы. Такого рода знаками являются дорожные указатели, межевые камни, штормовой аэростат в мореходстве, сигналы, знамёна, знаки траура и подобное. Указание можно определить как «вид» отсылания. Отсылание, беря крайне формально, есть отнесение»39.
Интерпретировать знак не обязательно означает понимать его как знак. Животные тоже интерпретируют знаки, позволяющие им ориентироваться в окружающей среде (хотя эта способность у них развита, конечно, гораздо меньше, чем у людей), однако не сознают того, что они это делают. Точнее, то, что интерпретируют животные, может рассматриваться в качестве знаков именно людьми, для самих же животных это будет не знаком, а непосредственной реальностью. Например, обученная собака может по следу найти преступника, но при этом она не будет воспринимать этот след в качестве знака. Действия собаки в этом случае могут рассматриваться как интерпретация в силу того, что, с точки зрения объективного наблюдателя, след как бы «прочитывается» ей, собака переходит от означающего (след) к означаемому (преступник). В данном случае, поэтому следует говорить о неосознанной интерпретации. Приспособление к окружающей среде выступает, таким образом, в качестве первого примера интерпретации, являющейся оборотной стороной процесса биологического отражения. Организм бессознательно истолковывает внешние «знаки», обеспечивая тем самым своё выживание. Это становится возможным благодаря такой его особенности, как раздражимость. Именно раздражимость вносит некоторую дистанцию между животным и средой обитания, противопоставляя их как субъект и объект. Правда, субъект здесь должен пониматься не как сознание, а как ощущение. Животные не осознают себя как Я, не дистанцируют себя от окружающих объектов, но у них имеется уже самоощущение, принципиально отделяющее их от всего неорганического мира. Ощущение и самоощущение позволяет животным ориентироваться в окружающей среде и поддерживать своё существование в качестве самоорганизующейся системы.
Отражение и интерпретация
Включение интерпретации в круг вопросов, затрагиваемых теорией отражения, предполагает переход к плану интеллигибельного как существенного аспекта самой материальной действительности» Возникающее здесь противоречие с принципом материалистического монизма может быть разрешено путём обращения к ряду философских парадигм, стремящихся преодолеть расхождение материального и духовного. В первую очередь, речь должна идти об аристотелевском гиломорфизме. Переформулируя платоновскую проблематику эйдоса и вещи, Аристотель подчёркивает неотделимость формы от материала, в котором она воплощается. Он говорит, в частности, о том, что мы бы никогда не догадались о существовании интеллигибельных форм, если бы они не структурировали открытую нам в непосредственном опыте реальность. Форма, таким образом, оказывается включённой в сам окружающий нас универсум, а не отделённой от него. Этот имманентизм позволяет несколько иначе взглянуть на проблематику интерпретации. Интерпретация в этом контексте оказывается не каким-то насилием над фактами, а развертыванием самого их бытия. Иными словами, без интерпретации бытие вещи оказывается не осуществлённым. Как выражается Хайдеггер, мир оказывается «разомкнутым» для интерпретации и, следовательно, природа мира и его интерпретации не должны, в сущности, противоречить друг другу. Интерпретация - это продолжение самой вещи, вещь существует в и за счёт своей интерпретации. Интерпретация, прежде всего, является переходом от чувственного бытия вещи к её умопостигаемому бытию Этот переход составляет сущность всякого познания, но он также имеет бытийный смысл; как для интерпретатора, так и для интерпретируемой им вещи. Интерпретация, в этом смысле, может быть уподоблена обратной проекции, о которой речь шла в параграфе 2.2.
В самом деле, следуя кантовскому (традиционному) истолкованию процесса познания, мы признаём, что роль чувственности является пассивной, в то время как роль рассудка активная. Чувственность лишь принимает внешнее воздействие вещи, это, в нашей терминологии, первая проекция; рассудок же выполняет активную функцию, он производит как бы обратную проекцию, перенося на вещь свои априорные знания. Это можно проследить на примере процесса восприятия, В ходе этого процесса, когда у человека появляется потребность в распознании неопределённого образа, сознание формирует перцептивную гипотезу. Так происходит, например, при восприятии двойственных изображений, типа картины американского психолога Э, Боринга «Тёща или жена», который воспринимается то, как портрет молодой девушки, то, как лицо ужасной старухи. Чтобы воспринять изображение в его целостной упорядоченности, сознание должно создать придать ему соответствующий смысл, однако, придав ему этот смысл, оно не может уже увидеть одновременно с первым второе изображение. Таким образом, сознание проецирует на картину некую смыслообразующую матрицу, без которой целостный образ не мог бы возникнуть. Изменение изображение при этом происходит так радикально, что у зрителя возникает впечатление двух совершенно разных рисунков. Это свидетельствует о том, что автоматическая (неосознаваемая) проективность, выступающая в качестве первичной интерпретации чувственных данных, включена в саму структуру восприятия и является условием извлечения определённого смысла из окружающей нас реальности. «Воспринимая что-либо из своего окружения, человек в первую очередь выдвигает гипотезу (по принципу: «что бы это значило?»). Снимки, полученные на «экранах» сетчатки, не содержат предметного значения. Для опознания в этих снимках какого-либо конкретного объекта необходима гипотеза. Сличая сенсорное впечатление с гипотезой, субъект определяет предметное значение в нём» .
Перцептивную гипотезу можно, таким образом, рассматривать как первичную интерпретацию реальности, происходящую на уровне чувственного опыта, необходимую человеку не только в познавательных, но и в чисто практических смыслах, и, в то же время, как обратную проекцию на
Феизов Э.З, Восприятие и реальность. Чебоксары, Изд-во Чувашского университета, 1992.120 с.-С.67. окружающую нас реальность, составляющую второй структурное звено процесса отражения, иначе говоря, как экстрапроекцию. Экстрапроекция представляет собой не что иное, как объективацию субъективного образа. «Самая суть объективации субъективного в восприятии заключается именно в том, что изображение, сформировавшееся в ответ на внешнее воздействие, не остаётся в центральных «отсеках» анализаторов как след внешнего воздействия, а как бы выносится обратно во внешний мир. Это напоминает действие кинопроектора, когда вставленный в него кадр отправляет изображение на белый экран, висящий на стене далеко от него. Субъективно человек видит не то, что происходит в мозгу в процессе построения образов восприятия, а сами объекты, расположенные в пространстве перед собой» 19.
