Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Эволюция методологических концепций в философии науки как рефлексия на естественнонаучное познание . 13
1. Методологические концепции: теоретические предпосылки анализа . 13
2. Логический эмпиризм и критический рационализм: от формализации - к эволюции . 21
3. Проблема гибкости концептуальных каркасов: фальсификация критического рационализма. 32
Глава 2. Анализ методологии социально-гуманитарного познания и методологическое единство теоретического мышления . 42
1. Понимание и формализация: критический анализ герменевтического и структурного методов. 42
2. Логический статус понятий наук о культуре и методология «идеальных типов». 53
3. К вопросу о методологическом единстве современного теоретического знания. 62
Глава 3. Современные базовые концепции сознания и мышления критическое опосредование . 69
1. Феноменология: проблема «чистого» сознания . 69
2. Деконструктивизм: концепт как алогичная множественность. 81
3. Натурализация сознания и познания в эволюционной эпистемологии. 86
4. Культурно-историческая концепция мышления: логика формирования индивидуальности. 95
Заключение. 104
Литература. 106
- Методологические концепции: теоретические предпосылки анализа
- Логический эмпиризм и критический рационализм: от формализации - к эволюции
- Понимание и формализация: критический анализ герменевтического и структурного методов.
- Феноменология: проблема «чистого» сознания
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Заявленная тема актуализирует методологическую составляющую сегодняшних дискуссий об интеграционных тенденциях в современном комплексе научно-теоретического мышления. Известно, что последнее изобилует различными концептуально-методологическими схемами (как в области философии науки, так и в сфере социально-гуманитарного познания), что в принципе вписывается в современную («постклассическую») культурно-познавательную ситуацию, которая критически преодолевает классический монологизм, требуя узаконить не-линейную, диалогическую модель бытия и познания.
Между тем, тотальная критика монологизма и требование принципиальной гетерогенности (полиморфности, разнообразия и т.п.) нередко оборачиваются другой крайностью - анархизмом и «релятивистским плюрализмом», которые утрачивают единое основание для подлинного диалога и конструктивного взаимодействия различных методологических концепций, кажущихся принципиально «несоизмеримыми» и «непереводимыми».
Чтобы избежать данной крайности, необходимо признать, что справедливое требование «пролиферации» концептуально-методологических схем вовсе не отменяет, но, напротив, предполагает необходимость их целостного (интегрального) осмысления. Ясно, что при этом подразумевается не построение некоей унифицированной методологической концепции, абстрактно обобщающей внешние сходства, присущие различным методологиям. Речь идет о содержательном «единстве разнообразного», которое позволяет критически сравнивать и конструктивно сопрягать различные и даже прямо противоположные концептуальные каркасы без потери их специфики. И такое содержательное сопряжение концептуально-методологических схем может быть осуществлено в рамках определенной метатеории.
Актуальность данного исследования состоит в том, что оно вносит свои вклад в осмысление концептуально-методологической интеграции современного научно-теоретического познания, обосновывая возможность соизмерения полярных методологических концепций на основе определенного метакритерия (или метатеории), а именно внутри логики развертывания содержательного понятия как особенного (опосредованного) единства категорий всеобщего и единичного.
Степень разработанности проблемы. Критическое сравнение концептуально-методологических схем научно-теоретического познания является проблемой недавнего времени (второй половины XX века), первоначально связанной с анализом некоторых концепций в философии науки." -В этой области особый интерес представляют разработки И. Лакатоса, который предложил исторический метод оценки конкурирующих методологических концепций: британский методолог осуществил попытку проанализировать ряд методологических концепций в качестве историографических исследовательских программ, задающих определенный нормативный критерии рациональности для критического сопоставления различных конкурирующих методологий.
В области логико-категориальных исследований опорными являются разработки Э.В. Ильенкова, B.C. Библера, М.Б. Туровского, В.В. Сильвестрова, СИ. Мареева, В.И. Габченко, О.Ф. Иващук. В работах Э.В. Ильенкова (прежде всего, в его фундаментальной «Диалектике абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении») развертывается логика соотношения категорий всеобщего и единичного как моментов самоорганизации понятийной " формы - творческого научно-теоретического мышления, которое продуцирует свой собственный, имманентный метод реконструкции - метод восхождения от абстрактного к конкретному.
B.C. Библер предложил модель саморазвивающегося понятия (целостного теоретического мышления) в качестве основания «диалогики», которая предполагает конструктивное взаимоотношение различных логик, теорий, культур. В работах М.Б. Туровского, В.В. Сильвестрова, В.И. Габченко, О.Ф. Иващук предлагается акцентировка субъективного (особенного) момента понятия, положенного в основание исследования логики культуры.
Непосредственно проблема научно-теоретического познания (как естественнонаучного, так и социально-гуманитарного) и его методологии плодотворно обсуждается B.C. Степиным, В.А. Лекторским, B.C. Швыревым, В.П. Кохановским и другими современными авторами. В работах B.C. Стенина проанализировано социокультурное измерение научно-теоретического знания, исследована его структура, генезис теоретического знания в классической науке, формирование теории в неклассической науке; обозначены стратегии теоретического исследования в эпоху постнеклассической науки, для которой характерен универсальный эволюционизм.
В.А. Лекторский ставит вопрос о возможности методологической интеграции наук о человеке и наук о природе, указывая на принципиальное (существенное) единство их исследовательских методов. Кроме того, им проанализированы два преемственных этапа в развитии эпистемологии (теории научного познания) - классический (от античности - до середины XX века) и неклассический (вторая половина XX столетия - начало XXI века). г.
В работах B.C. Швырева обсуждается проблема перехода от классической рациональности к ее постклассической форме: этот переход характеризуется возникновением (начиная с И. Канта) рефлексивной установки на выявление предпосылок рационального сознания, а также конструктивным диалогизмом различных концептуально-теоретических и методологических схем, связанных с деятельностью «коллективных мыслительных субъектов».
Тщательный анализ ряда методологических концепций социально-гуманитарного познания осуществлен в монографиях В.П. Кохановского, посвященных философской герменевтике Г.-Г. Гадамера, методологическим концепциям Г. Риккерта и М. Вебера.
Существенный вклад в осмысление генезиса научно-теоретического познания и его различных аспектов представлен работами М.К. Петрова, Л.М.
Косаревой, Е.Л. Мамчур, Н.В. Мотрошиловой, М.К. Мамардашвили. М.К. Петров в разработанной им «лингвокультурологической» концепции представил детерминанты генезиса универсально-понятийного «социокода» как сущности специфически научно-европейского способа мышления и социокультурного развития. Л.М. Косарева проанализировала возникновение опытной науки, исходя из «духа» новоевропейской культуры. Е.А. Мамчур конкретизировала проблему социокультурной детерминации научного знания, а также вопрос о соизмеримости научных теорий. Н.В. Мотрошилова в «Познании и обществе» эксплицировала социальные корни познавательной деятельности. М.К. Мамардашвили в работе «Классический и неклассический идеалы рациональности» проанализировал проблему объективности научного познания в контексте онтологических и гносеологических новаций XX века.
Особое методологическое значение имеют литературоведческие и эстетические работы М.М. Бахтина. На материале художественных произведений он разработал идею полифоничности творческого мышления Тсак бесконечного диалога суверенных личностей, субъектов, каждый из которых обладает своим собственным, специфическим «хронотопом».
Кроме того, нельзя не отметить работы выдающихся отечественных психологов - Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, В.В. Давыдова. В этих работах обозначена и реализована предметно-деятелыюстная методология изучения индивидуального мышления, познания и личностного развития.
Среди западных психологических концепции выделим теорию социализации Ж. Пиаже, который проанализировал движение мышления от алогичного - к логическому (социальному). Необходимо также отметить интересную работу современного психолога Г. Хаита «О природе сознания с когнитивной, феноменологической и трансперсональной точек зрения». В этой работе осуществлена попытка синтетического видения современных концептуальных подходов к сущности сознания.
Объектом диссертационного исследования являются современные методологические концепции научного познания - концептуальные каркасы философии науки, социально-гуманитарного познания, а также базовые концепции сознания и мышления.
Предмет исследования - концептуально-методологическое единство современного научно-теоретического мышления, представленного различными и даже полярными концептуальными каркасами.
Цель и задачи исследования. Цель исследования - целостно (интегрально) проанализировать современные методологические концепции научно-теоретического познания, обосновывая их существенное единство и конструктивное взаимодействие.
Для достижения этой цели необходимо решить следующие задачи:
1. проанализировать проблематику конкурирующих методологических концепций в философии науки;
2. артикулировать проблемное поле полярных концептуально- методологических схем социально-гуманитарного познания;
3. показать содержательный изоморфизм концептуальных каркасов философии науки и социально-гуманитарного познания;
4. обозначить внутреннее единство полярных концепций сознания, составляющих гносеологическую базу современной научно-теоретической методологии.
Теоретико-методологические основы исследования. Выполненная работа базируется на органическом сочетании компаративистского анализа и диалектико-логнческой методологии как способа развертывания понятийной формы - целостного теоретического мышления, реализующегося через восхождение от абстрактного к конкретному. Имманентная необходимость такого сочетания определяется тем, что данное исследование нацелено на критическое сравнение и опосредование полярных концептуально-методологических схем, которые соответственно акцентируют всеобщее и і единичное как противоположные моменты понятийной формы, выступающей в качестве логического метакритерия концептуальной соизмеримости.
При написании диссертации автор опирался на труды ведущих представителей логического эмпиризма (Р. Карнап), постпозитивизма (К. Поппер, Т. Кун, И. Лакатос), философской герменевтики (Г.-Г. Гадамер), структурализма (М. Фуко), феноменологии (Э. Гуссерль, М. Хайдеггер), деконструктивизма (Ж. Деррида, Ж. Делез, Ф. Гваттари), эволюционной эпистемологии (Д. Кэмпбелл, «поздний» К. Поппер) и культурно-исторической теории мышления (Л.С. Выготский, Э.В. Ильенков). Существенной базой исследования явились работы Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса, Э. Кассирера, М. Вебера.
Научная новизна выполненного исследования заключается в следующем:
1. на основе диалектики понятийного мышления как метатеории осуществлен компаративистский анализ методологических концепций, представленных философией науки и социально-гуманитарным познанием; 3-ь
2. в рамках понятийной метатеории показано содержательное единство современных концептуально-методологических схем и полагаемых ими исследовательских стратегий - формализации и интерпретации, генерализации и индивидуализации, структуры и эволюции;
3. артикулирована и критически проанализирована гносеологическая база современных методологических схем, представленная оппозицией феноменологического и натуралистического (объективистского) подходов к природе сознания;
4. обосновано конструктивное «снятие» оппозиции феноменологии и натурализма культурно-исторической концепцией мышления как логикой формирования индивидуальности.
Основные положения, выносимые на защиту.
1. Поиск единства методологических концепций современного научно-теоретического познания требует апелляции к общему теоретико методологическому основанию (метатеории или метакритерию), позволяющему осуществить соизмерение различных и даже противоположных исследовательских стратегий и концептуально-методологических каркасов, представленных как философией науки, так и социально-гуманитарным мышлением.
Таким универсальным метакритерием, позволяющим обеспечить «соизмеримость» концепций, оказывается логико-категориальный анализ, а именно диалектико-логическая модель понятийной формы, понимаемой в контексте гегелевской традиции как опосредованное единство категорий всеобщего и единичного. Именно понятие как синтез всеобщего и единичного представляет собой целостность познающего мышления, в рамках которой возможно наметить единство и взаимодействие всего многообразия методологических подходов, расположенных между категориальными противоположностями.
2. В философии науки, представляющей собой рефлексию .на естественнонаучное познание, отчетливо выявляется концептуально-методологическая оппозиция логического эмпиризма и постпозитивизма, представленного, прежде всего, критическим рационализмом К. Поппераіи концепциями попперовских критиков-последователей (исторический подход Т. Куна, методология научно-исследовательских программ И. Лакатоса, теоретико-методологический плюрализм П. Фейерабенда). Применение понятийного метакритерия к этим методологическим концепциям показывает, что сдвиг современных эпистемологических исследований от анализа формальной структуры научного мышления (логический эмпиризм) к его историчности, гибкости и открытости (концепщш постпозитивизма), является ничем иным, как категориальным движением от всеобщего к единичному.
3. Метатеоретическое исследование методологических концепций социально-гуманитарного познания, представленных философской герменевтикой и структурализмом, позволяет определить, что эти концепции предлагают прямо противоположные способы познания социально исторической реальности и соответственно акцентируют полярные моменты понятия. Если философская герменевтика нацелена на понимание конкретно-исторических единичностей, то структурализм сосредоточен на формализации «ставшей» социальной действительности, гипостазируя момент абстрактной всеобщности. Иными словами, и герменевтическое понимание, и формализация структурализма не достигают целостности понятийного мышления, оперируя языковыми представлениями. Между тем, понятийную целостность можно выявить в методологии «идеальных типов», которая нацелена на логический анализ индивидуальных конкретно-исторических явлений, тем самым сопрягая всеобщее и единичное, «номотетическое» и «идиографическое».
4. Концептуально-методологический дуализм в философии науки и социально-гуманитарном познании преодолевается понятийным синтезом всеобщего и единичного, который обосновывает содержательный изоморфизм полярных методологических концепций и выявляет конструктивное. взаимодействие полагаемых ими исследовательских стратегий - формализации и интерпретации, структуры и эволюции, синхронии и диахрошїи, генерализации и индивидуализации.
Более того, являясь общим полем взаимодействия различных методологических концепций, понятийная форма становится способом обоснования концептуально-методологического единства самого научно-теоретического знания. При этом речь идет не об абстрактной унификации различных познавательных практик, но о их существенном методологическом единстве, которое, сопрягая объяснение и понимание, генерализацию и индивидуализацию, исключает односторонности субъективизма и объективизма.
5. Опыт поиска единого основания полярных концептуально- методологических схем позволяет критически анализировать их гносеологическую базу - феноменологический и натуралистический (объективистский) подходы к сознанию, которые составляют полюса психофизического дуализма. Первый подход представлен в современной рефлексии идеями Э. Гуссерля и его последователей (вплоть до постмодернистов), а второй - противоположный - подход предлагается эволюционной эпистемологией, которая пытается представить формирование ментально-когнитивных способностей человека в свете дарвиновской теории биологической эволюции и естественного отбора.
Если феноменологический вектор (от Э. Гуссерля и М. Хайдеггера - до деконструктивистов) стремится преодолеть объективизм и натурализм, полагая принципиальное различие интенционалыюго сознания и вещи, вот-бытия и предметного сущего, смысла и действительности, то эволюционная эпистемология, напротив, объективирует сознание и познание, растворяя их в эволюционно-биологическом процессе. Однако «парадокс» заключается в том, что, несмотря на полярность этих концепций, их конечный вывод относительно человека как субъекта. оказывается пессимистичным: в феноменологии человеческий субъект поглощается анонимными и не-предметными смыслами и событиями, а в эволюционной эпистемологии личность и ее деятельность редуцируются к до-индивидуальным биологическим структурам. 6. Позитивным опосредованием крайностей феноменологической и натуралистической трактовок сознания оказывается культурно-историческая концепция мышления. Исходя из единства субъективного и объективного (единичного и всеобщего), эта концепция предлагает логику становления суверенной личности через «интериоризацию» предметных форм культуры, положенных интерсубъективной деятельностью (Другими): субъективность конституирует себя через все многообразие культурных форм, при этом оказываясь не просто исходным пунктом, но и опосредованной целью универсальной культурной предметности, не растворяясь в ее репрезентациях.
Теоретическая и практическая значимость работы.
1. Теоретическое значение исследовательской работы заключается в том, что ее результаты представляют собой одну из возможностей целостного осмысления «болевых точек» современного научно-теоретического познания II его методологии.
2. Практическое значение диссертационного исследования состоит в том, что его материалы и результаты могут быть использованы как в реальном педагогическом процессе (в качестве основы лекционных курсов и спецкурсов по вопросам методологии, теории познания, философии науки), так и в самом широком контексте социокультурной практики.
Апробация исследования. Материалы диссертационной работы представлялись в форме выступлений и докладов на 4-ой Международной научной конференции «Ильенковские чтения» (Москва, 2002 г.), Третьем Российском Философском конфессе (Ростов-на-Дону, 2002 г.), аспирантской научной конференции в рамках «Недели науки» РГУ, на заседаниях кафедры философии и методологии науки факультета философии и культурологии РГУ. Основные результаты диссертационного исследования нашли отражение в пяти - научных публикациях. v
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, содержащих десять парафафов, заключения и списка литературы из 142" источников.
Методологические концепции: теоретические предпосылки анализа
Как известно, методологические концепции в философии науки (особенно, постпозитивистские) являются рефлексией на трансформацию естественнонаучного познания и, прежде всего, теоретической физики. Эталон научной рациональности - классическая механика Ньютона - был «фальсифицирован» (в попперовском смысле) концепцией Эйнштейна: как отмечает И. Лакатос, «Эйнштейн...все перевернул вверх дном», в связи с чем среди философов и ученых «падает и классическая шкала интеллектуальных ценностей», которую «надо чем-то заменить» [68, 9].
В русле этой задачи как раз и выстраивались различные «концептуальные каркасы», которые являлись методологическими моделями исследования научного познания (речь шла, конечно, о естественнонаучндм познании). При этом предполагается, что концептуальный каркас включает в себя базовые концептуальные единицы (например, «протокольные высказывания» в логическом эмпиризме или «проблемы» и «пробные теории» в критическом рационализме), определяет методологический инструментарий, а также формирует критерий научности, определяя тем самым «смысл рациональности и объективности науки».
Как отмечают исследователи, фундаментальные дебаты в философии науки «все с большей резкостью и отчетливостью сосредоточивались на обсуждении проблем концептуальных каркасов; столкновение между каркасами, построение альтернативных исследовательских программ путем переформулирования базовых концептуальных единиц стали центральной ареной философии науки» [132, 251]. Множество конкурирующих между собой концептуальных каркасов в современной философии и методологии научного познания является вполне реальным фактом, не говоря уже о социально- гуманитарном познании, в котором ситуация теоретического плюрализма становится вполне объективной нормой.
Однако, на наш взгляд, такой плюрализм вовсе не отменяет проблему взаимоперехода и единства (преемственности) теоретико-методологических схем как естественнонаучного, так и социально-гуманитарного познания. Конечно, каждый исследователь волен выбирать подходящий для его познавательных целей каркас, руководствуясь современным «радикальным конвенционализмом», однако такая свобода вовсе не отменяет попыток интегрального осмысления и соотнесения различных (и даже — противоположных) концептуально-методологических схем - соотнесения, которое должно высветить методологическое единство в многообразии современного теоретического знания.
Проблема перехода от одной концепции к другой так или иначе связана с вопросом их «соизмеримости». Обсуждение данного вопроса имело место как в западной, так и в отечественной философии науки [80; 108]: здесь речь шла прежде всего о «соизмеримости» (или «несоизмеримости») непосредственно научных теорий, хотя имеется также весьма плодотворный опыт соотнесения методологических концепций, которые представляют собой рефлексию на эти теории (имеются в виду разработки И. Лакатоса). Опыт данного обсуждения весьма поучителен, и его небезынтересно вкратце воспроизвести.
В связи с достаточно быстрой (и «революционной») сменой научных теорий и парадигм многие историки и методологи науки (прежде всего, Т. Кун и П. Фейерабенд), настаивают на принципиальной «несоизмеримости» научных теорий, которые вытесняются в ходе развития научного знания. В этом смысле «несоизмеримость» теорий означает следующее: переход от одной теории к другой в ходе «научной революции» осуществляется иррационально (не по логическим правилам), поскольку эти теории используют совершенно различные понятия и, следовательно, не могут противоречить одна другой, ни сравниваться по эмпирическому основанию. Как отмечает Кун, в рамках новой парадигмы старые термины и понятия «оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным результатом является то, что мы должны назвать ...недопониманием между двумя конкурирующими школами» [65, 222], представители которых «осуществляют свои исследования в разных мирах» [65, 224].
Иной позиции в этой дискуссии придерживались К. Поппер и особенно его соратник (и одновременно - оппонент) И. Лакатос. Согласно Попперу, который рассматривал «миф» о несоизмеримости как «главный оплот иррационализма», «критическая философия и сравнение разных каркасов всегда возможны. То, что разные каркасы подобны взаимно непереводимым языкам, - это просто догма и догма опасная» [106, 323]. Соглашаясь с Поппером, Лакатос полагал, что теории, кажущиеся «несоизмеримыми», можно привести к единому логическому основанию, установив логическое противоречие между ними посредством перевода обеих теорий на некий общий им язык. Мы можем, уверен методолог, «сделать их, при помощи словаря, противоречащими друг другу, а их содержание - сравнимым» [68, 209]. Другое-дело, что, по мнению исследователей, это утверждение Лакатоса не получіїло надлежащего формально-логического подтверждения, в частности, оно не смогло серьезно опровергнуть тезис Куайна о неполной переводимооги семантически замкнутых систем. Вместе с тем нельзя не признать, что правота Лакатоса состоит в том, что «в реальной практике науки ученые действительно часто работают с «несоизмеримыми» теориями так, будто они «соизмеримы»: устанавливают между ними логические связи, в том числе отношение противоречия, полагают одну теорию «предельным» или частным случаем другой» [68,253].
Аналогичная практика «перевода» вполне реальна и при соотнесении различных методологических концепций. Так, в «Историй науки и ее рациональных реконструкциях» И. Лакатос предложил весьма интересную интерпретацию критического соотношения индуктивизма, конвенционализма, фальсификационизма и методологии научно-исследовательских программ. Применяя последнюю в качестве « метакритерия» ко всем названным методологиям (в том числе и к самой методологии исследовательских программ), Лакатос пытался конструктивно критиковать и сравнивать друг с другом эти методологические концепции, фальсифицируя каждую из них. Тем самым британский методолог пытается показать, что методологические концепции можно анализировать без апелляции к формально-логическому или эпистемологическому критерию. Таким критерием оказывается сама методологическая концепция, которая «функционирует в качестве историографической (или метаисторической) теории (или исследовательской программы) и может быть подвергнута критике посредством критического рассмотрения той рациональной исторической реконструкции, которую она предлагает» [68, 300].
Логический эмпиризм и критический рационализм: от формализации - к эволюции
Эволюцию методологических концепций современного научного познания можно логически выразить как категориальное движение от всеобщего к единичному - движение, которое предметно воплощается в переходе от анализа логической структуры науки к ее историчности. В научной эпистемологии, ориентирующейся, прежде всего, на точные дисциплины, этот переход очерчивается оппозицией логического анализа (в частности, логического эмпиризма) и эволюционистских направлений, которые складывались под значительным влиянием критического рационализма К. Поппера. Обозначим и проанализируем узловые моменты этих моделей.
Формируясь под существенным влиянием «логического атомизма» Б. Рассела и «Логико-философского трактата» Л. Витгенштейна, логический позитивизм заявил о себе как о «научной философии», как о методологии научного познания в противовес всякой «метафизике». Задача же «научной философии», как ее формулирует Р. Карнап, заключается в том, чтобы «логическим анализом содержания научных предложений выяснить значение слов («понятий»)» [53, 69]. При помощи «логического анализа языка», указывает далее Карнап, «разъясняются отдельные понятия в различных областях науки, раскрывается их формально-логическая и теоретико-познавательная связь» [там же].
Уже из приведенной цитаты ясно, что «логический анализ» интерпретирует понятие как простое слово, термин, обладающий некоторым значением. При этом центральной задачей становится отыскание критериев значения (meaning). Каковы же критерии наличия этого значения? Карнап выделяет два критерия:
1. во-первых, необходимо установить синтаксис слова, его включение в простейшую, элементарную форму предложения (х есть камень, к примеру);
2. во-вторых, требуется определить, из каких предложений выводима эта элементарная форма и какие предложения выводимы из нее. Второй критерий эквивалентен критериям истинности, верификации, смысла и технически осуществляется как редукция одних слов в предложении к другим.
Например, указывает Карнап, дефиниция «членистоногие есть животные беспозвоночные, с расчлененными конечностями и имеющие хитиновый панцирь» раскрывает элементарную форму предложения «вещь х есть членистоногое». Устанавливается, что предложение этой формы должно быть выводимо из предложений cv есть животное», «х есть беспозвоночное», «Л-имеет хитиновый панцирь», «х имеет расчлененные конечности», которые, в свою очередь, должны быть выводимы из элементарной формы. Итогом этой редукции, согласно Карнапу, являются, в конечном счете, слова в так называемых «протокольных предложениях», фиксирующие данные наблюдений. Редуцируя понятия к «протокольной» форме, мы устанавливаем значение этого понятия (слова), поэтому «ряд слов только тогда обладает смыслом, когда установлено, как он выводится из протокольных предложений» [53, 72].
Таким образом, резюмирует Карнап, если «а» - некоторое слово («понятие»), a S(a) - элементарное предложение, в которое оно входит, то. «а» с необходимостью обладает значением при условии, которое можно сформулировать четырьмя эквивалентными способами. 1. Известны эмпирические признаки «а»; , t z 2. установлено, из каких протокольных предложений может быть выведено S(a); 3. определены условия истинности для S(a); 4. известен способ верификации S(a). [53, 73]. Поэтому если понятие обладает значением, то оно говорит всякий раз об эмпирических фактах; о том, что находится за пределами опыта «нельзя ни сказать, ни мыслить, ни спросить» [53, 84]. Например, указывает Карнап, вводится новое слово «бабик» и утверждается, что некоторые вещи «бабичны», а другие «небабичны». Если не удается установить эмпирические характеристики «бабичности», то употребление слова считается недопустимым. Соответственно предложения, в которых употребляется слово без эмпирического критерия, ничего не выражают, являясь «псевдопредложениями». Вопрос истинности или ложности предложений решается протокольными предложениями; исключение составляют лишь формулы математики и логики (названные Витгенштейном «тавтологиями»), которые ничего не высказывают о фактах, но служат для преобразования высказываний.
Подобно слову «бабик», не имеют значения, согласно Карнапу, многие «метафизические» термины, такие как «идея», «абсолют», «вещь-в-себе», «сущность», «Я» и т. д. Тем самым логический анализ выносит «приговор» любому знанию, которое претендует выйти за пределы опыта: этот «приговор» адресован прежде всего «чистому мышлению» метафизики, а также аксиологии, этике, эстетике, поскольку «объективная значимость» ценностей и норм не может быть верифицирована или дедуцирована из эмпирических предложений. В сфере философии, по Карнапу, остается лишь методология, т.е. логический анализ языка.
Таким образом, можно сказать, что концептуальный каркас логического эмпиризма включает в себя следующие важнейшие моменты: 1. исходный пункт познания - факты и наблюдения; 2. базисные концептуальные единицы - протокольные -предложения, фиксирующие данные наблюдений; 3. методология исследования научного познания — логический анализ языка науки; 4. критерий демаркации науки и не-научного знания — принцип верификации.
Вполне ясно, что теория познания, которую предлагает логический анализ, является разновидностью традиционного подхода, восходящего к Локку и английскому эмпиризму вообще. К. Поппер, критикуя логический позитивизм, вполне правомерно подчеркивает этот факт. Традиционную «эпистемологию», фундаментом которой являются наблюдения и индукция, Поппер именует «обсервационизмом» (observation - наблюдение) или «бадейной теорией сознания» (bucket theory of mind).
Понимание и формализация: критический анализ герменевтического и структурного методов.
Влиятельные методологии социально-гуманитарного познания, предлагаемые современной рефлексией и претендующие на универсальность, -философская герменевтика и структурализм. Как известно, структурный анализ, заявивший о себе поначалу в лингвистике, в дальнейшем получил широкое распространение в различных гуманитарных дисциплинах - этнографии, истории культуры, психоанализе, литературоведении. В свою очередь, во второй половине ушедшего столетия «универсальным аспектом философии», а не просто методологическим базисом «наук о духе» объявляет v себя философская герменевтика [20, 550]. Эти методы интересно рассмотреть 4і в связи с тем, что, претендуя на универсальность, они тем не мен"ее предлагают прямо противоположные способы познания социально-исторической действительности и соответственно актуализируют противоположные . . моменты понятийной формы. В чехМ заключается суть и специфическое отличие этих методов? Проанализируем данную проблематику на материалах работы «Истина и метод» Г.Г. Гадамера и книги М. Фуко «Слова и вещи».
Особенность философской герменевтики - прежде всего герменевтики Г. Г. Гадамера - заключается в том, что, будучи, по существу, современным способом философствования, она тем не менее пытается сблизиться с классическими образцами рефлексии, прежде всего с гегелевской диалектикой. Предваряя герменевтические исследования, Г.-Г. Гадамер указывает на принципиальную историческую дистанцию, отделяющую современную философскую рефлексию и классические образцы философствования. Это «отстояние» современной мысли от классических образцов, будучи нарушением континуальности европейской традиции, выражается прежде всего в отношении к понятию. Современное мышление безотчетно редуцирует понятия к простым орудиям технического манипулирования, не проясняя их историчность. Специфика же герменевтики, по мысли Гадамера, заключается в том, чтобы, напротив, прояснить проблему отношения человека к миру в контексте опосредования человека с целостностью исторической традиции, т.е. осознать вовлеченность мышления в историчность понятий. Ясно, что подобная задача высвечивает универсальность герменевтики, которая оказывается не просто «методологией наук о духе», но претендует раскрыть истину гуманитарных наук в свете целостности исторического опыта.
Осуществляя методологическую критику «внешних» форм рефлексии, присущих неопозитивизму, Гадамер настаивает на принципиальной несводимости гуманитарных наук («наук о духе») к наукам естественным и их индуктивному методу. Индуктивная методология, несмотря на свою универсальность, применимость ко всякой предметности, безразлична к ее сути. Так, индуктивный метод естествознания вполне возможен в исторических науках, однако он не раскрывает истину предмета исторического постижения, оказывается поверхностным, не схватывает суть собственно гуманитарного мышления. : „% Дело в том, что естествознание нацелено на фиксацию общих закономерностей, присущих единичным явлениям, при этом само единичное становится всего лишь иллюстрацией общего правила. В гуманитарном же познании, единичное вовсе не является моментом образования общего закона, случаем, подтверждающим общее правило. Напротив, отмечает Гадамер, идеал наук о духе — «понимание самого явления в его однократной и исторической конкретности» [20, 45]. Поэтому, отмечает автор «Истины и метода», цель гуманитарных наук заключается не в фиксации общих закономерностей исторического развития людей, народов и государств, но «напротив, в понимании того, каковы этот человек, этот народ, это государство, каково было становление, другими словами - как смогло получиться, что они стали такими» [20, 46]. Понимание единичностей в их «исторической конкретности» и становлении как раз и составляет существо герменевтических изысканий. Но что означает это понимание исторических единичностей, превосходящих в силу своей универсальности компетенцию и методики традиционных форм герменевтики (теологической, филологической, юридической), каковые выступают лишь в качестве частно-вспомогательных дисциплин? Ясно, что речь идет вовсе не о наборе правил обращения с текстом, не о формальном искусстве его толкования. С другой стороны, Гадамер, проясняя задачи собственно философской герменевтики, существенно отграничивается от «универсального проекта», разработанного в русле «романтической герменевтики» и апеллирует к гегелевскому понятию метода. Почему же задача заключается в том, «чтобы в большей мере следовать Гегелю, нежели Шлейермахеру»? [20, 221].
Понимание исторического предания - и в этом Гадамер существенно отграничивается от психологизма Шлейермахера и Дильтея - не есть «вчувствование» одной индивидуальности в другую, вовсе не является воспроизведением переживаний автора интерпретируемого текста. Речь идет о том, чтобы в диалоге с Другим (автором текста) понять і.«суть дела», воспроизвести смысл самого исторического предания. Поэтому понимание последнего всякий раз предполагает возвышение над «партикулярностыо» автора и интерпретатора и по своей сути выступает как слияние их «горизонтов» в более «высокую» общность.
Таким образом, философская герменевтика претендует не просто на. универсальность (которая может быть формальной, безразличной к предмету), но, подобно гегелевской диалектике, на имманентность самому предмету. Так, осуществляя критику рассудочной рефлексии, Гегель обозначил ее как «чуждую» форму, навязанную предмету случайным образом, тогда как истинный метод - это не навязанное делу чуждое ему действие, не произвольное вторжение домыслов и готовых представлений, но «деяние самого дела» [20, 536]. Как и гегелевская диалектика, философская герменевтика стремится в опосредовании с исторической целостностью воспроизвести «деяние самого дела». В этом смысле можно говорить о сближении герменевтики и рационалистической диалектики [62].
Вместе с тем необходимо и вполне справедливо поставить вопрос: в чем существенное отличие философской герменевтики от гегелевской диалектики, и как в контексте этого различия достигается опосредование человека и мира?
На наш взгляд, такое существенное отличие можно вывести из представления о герменевтическом круге, которое описывает Гадамер в качестве онтологической структуры понимания, свободной от «случайных озарений» и следующей «самим фактам». Соотношение исторического предания и смысловых антиципации интерпретатора носит круговой характер, подчиняясь герменевтическому правилу: «целое следует понимать, исходя из частного, а частное - исходя из целого» [20, 345]. Гадамер пишет: «Смысловая антиципация, направленная на целое, становится эксплицитным пониманием благодаря тому, что части, определяемые целым, в свою очередь определяют это целое» [там же]. . Герменевтический круг, конечно, напоминает диалектику части и целого, однако этот круг все-таки отличен от гегелевской-: диалектики непосредствен ного и опосредованного, исходного начала и результата. В философской герменевтике истолкование не имеет действительного начала, поскольку так называемое «начало» понимания («пред-понимание») всякий раз является ответом на уже поставленный текстом вопрос. Поэтому - и в этом заключается решающий момент - философская герменевтика, как отмечает Гадамер, в отличие от гегелевской логики, не знает проблемы начала исследования, поскольку в герменевтическом смысле итог определяет начало, а начало, в свою очередь, определяет итог: всякое начало — уже итог, а всякий итог - начало [20, 546].
Феноменология: проблема «чистого» сознания
В настоящее время существует множество различных концепций, сознания и мышления, но так или иначе эти концепции располагаются между оппозицией феноменологического и натуралистического подходов, которые составляют полюса психофизического дуализма, заданного еще Декартом. Первый подход представлен в современной философии идеями Э. Гуссерля и его последователей (вплоть до постмодернистов), а второй - противоположный - подход можно обнаружить среди сторонников модной сегодня эволюционной эпистемологии. Цель настоящей главы заключается в-том, чтобы критически проанализировать эти полярные методологии и показать-, их «снятие» в культурно-исторической концепции мышления, которая, на наш взгляд, преодолевает крайности феноменологической» и , натуралистической трактовок сознания.
В контексте нашей проблемы интеграционных тенденций в современном комплексе научно-теоретического мышления такое критическое сопоставление представляет собой особый интерес, поскольку каждая названная концепция представляет различные области знания. Как известно, феноменология является основой многих современных философских направлений и методологических концепций социально-гуманитарного познания. Так, под значительным влиянием феноменологии формировались такие течения, как экзистенциализм, философская антропология, философская герменевтика, структурализм и постструктурализм.
Что же касается эволюционной эпистемологии и культурно-исторической концепции, то первая ориентируется на естествознание (прежде всего, на эволюционную биологию, этологию, нейробиологию, физиологию) и во многом является гносеологической основой постпозитивизма, а культурно историческая концепция мышления (связанная прежде всего с именем Л.С. Выготского и его школы) выработана в рамках специальной гуманитарной дисциплины - психологии.
В данном параграфе предлагается проанализировать феноменологическую концепцию сознания, причем, сопоставляя ее с теми теоретико-методологическими регулятивами (метатеорией), которых мы. старались придерживаться в предшествующем изложении. Иными словами, речь пойдет не просто об описании феноменологической концепции, но о ее критическом соотнесении с гегельянской фигурой понятия. С этой точки зрения речь не может идти о подробной историко-философской реконструкции; нам хотелось бы выявить в «чистом виде» логическую конструкцию, некий «каркас», позволяющий осмыслить отношение понятийного мышления гегелевской рефлексии и феноменологического метода.
Как известно, феноменология возникла не на пустом месте: напротив,она явилась рефлексией на кризис классического идеала разума - кризис, который четко обозначился уже к началу XX века. Поэтому в качестве своеобразной? «пропедевтики» вполне уместно и интересно привести рассуждения Гуссерля о причинах кризиса, постигшего «европейское человечество» и научно-теоретическое мышление. Гуссерль совершенно справедливо отмечает, что собственно универсальная, «теоретическая установка» возникает исключительно в античной Греции, тогда как для традиционных обществ характерна так называемая «естественная установка». Естественная установка, по Гуссерлю, - это непосредственная «вжитость» в мир, «наивная установка», «мир мифической апперцепции», связанный с семейными, родовыми, национальными общностями. Теоретическая установка, напротив, предполагает выход за традиционные рамки, выступая как принципиально новая практика в форме «универсальной критики всей жизни и всех жизненных целей, всех порожденных жизнью человечества культурных образований» [32, 643].
Речь идет об универсальной критике традиционных норм и ценностей, о критике самого человечества, замкнутого в естественном, традиционно 71 локальном пространстве. Это универсальное, критико-теоретическое движение как раз и является философией, которая, согласно Гуссерлю, составляет «духовный образ Европы». И если цель философии - выход за пределы национальных идеалов, стремление к универсальным, бесконечным идеалам, то соответственно функция философии - функция «свободной и универсальной теоретической рефлексии, охватывающей также все идеалы и всеобщий идеал,, т.е. универсум всех норм» [32, 652]. В связи с этим, по мнению Гуссерля, в европейском человечестве философия должна быть «архонтом всего человечества», предназначение которого «theoria и только theoria» [32, 639].
Однако в современном мире теоретическая установка оказалась в кризисе, превращаясь в неуместное, чуждое миру теоретизирование, которое не может объяснить ни проблему человеческого существования, ни трансформации научного познания. Теория неизбежно вырождается в «манию образовательства», в «интеллектуальный снобизм». В чем же причина подобной метаморфозы? Причина кризиса рациональности, по Гуссерлю, коренится в «заблуждениях» самого рационализма, самой «теоретической-: установки», которая непосредственно отождествляется с классической новоевропейской наукой. Однако рациональность Нового времени _(и ото зафиксировал немецкий идеализм) представляет собой всего лишь одностороннюю, искаженную форму развития ratio, теоретической установки вообще. Поэтому необходимо определить, что такое подлившая, истинная-рациональность, т.е. возникает потребность в «рефлексивных прояснениях» рациональности вообще.
Гуссерль справедливо отмечает, что нельзя отождествлять рациональность Нового времени с философской рациональностью вообще. Рациональность Нового времени «наивна», «имя этой наивности -объективизм» [32, 656]. Причем этот объективизм, «проявляющийся в различных формах натурализма, в натурализации духа», является наследием «естественной», традиционной установки. Как и в «естественной установке», мир в «теоретической установке» Нового времени является пространственно 72 временным универсумом, вещью. Отличие же заключается в том, что человек Нового времени становится уже не частью мира, а независимым его созерцателем: мир демифологизируется, освобождается от национальных представлений, становясь объективным миром. Но вся проблема заключается в том, что при этом «Я» (переживания, мышление, желание) теоретического наблюдателя тоже объективируется, становится пространственно-временным, сущим.
Генезис математического естествознания, успехи естествознания привели к убеждению, что «тайны духа» возможно раскрыть методами естественных наук. В связи с этим сфера духа становится производной от физической природы и соответственно психология как «наука о душе» оказывается по сути психофизиологией. В такой психологии происходит «забвение субъекта»: это означает, что «жизненный мир» работающего субъекта (ученого) не становится темой, не «тематизирован». Иными словами, «психология не может подойти к теме души в присущем ей собственном, смысле, т.е. в смысле деятельного и страдающего Я». «Она, - пишет Гуссерль, -; может, расчленив, объективизировав, свести к жизни тела и индуктивно обработать оценочное переживание и опыт воли, но может ли она сделать то же самое с целями, ценностями, нормами, может она взять своей темой разум, хотя бы как «предрасположенность»?» [32, 661].
Неудивительно, что в начале прошлого столетия возникла настоятельная потребность в преобразовании всей психологии Нового времени. При этом теоретической базой этих преобразований выступали, прежде всего, разработки неокантианской школы с ее разграничением «наук о природе» и «наук о духе», номотетического и идиографического методов. Однако, указывает Гуссерль, усилия В. Виидельбанда и Г. Риккерта в преодолении объективизма оказались неудовлетворительными. Дело в том, что неясность методических и предметных взаимоотношений наук о природе и наук о духе обернулась сохранением новоевропейского дуализма, в котором «природа и дух должны трактоваться как реальности сходного рода» [32, 662].
