Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Парадигма как историософское понятие: необходимость введения и содержание 14
1.1 Феноменология теоретико-методологических идеалов исторического познания в XIX-XX веках 14
1.2 Парадигмальная идея и историческое познание 37
1.3 Исторический горизонт как базовый компонент историософской парадигмы 56
Глава 2. Историософская парадигма как детерминант познавательной деятельности историков 79
2.1 От историцизма к структурно-динамическому направлению и аналитико-синергетической парадигме 79
2.2 Структурно-динамическое направление и методология объяснения и интерпретации в историческом познании 96
2.3 Парадигмы историков, их каузальные представления и предмет исторического исследования 123
Заключение 137
Библиография 141
- Феноменология теоретико-методологических идеалов исторического познания в XIX-XX веках
- Парадигмальная идея и историческое познание
- От историцизма к структурно-динамическому направлению и аналитико-синергетической парадигме
- Структурно-динамическое направление и методология объяснения и интерпретации в историческом познании
Введение к работе
Актуальность темы исследования. XX век был отмечен стремительным ростом мировой экономики и постоянно нарастающим научно-техническим прогрессом. Скорость изменения исторических реалий в XX веке резко отличалась от всего предыдущего исторического развития человечества. Накопленный веками исторический опыт для современных поколений стал непригоден для осмысления новых глобальных процессов, меняющих социальную среду так радикально, что человек после очередного «рывка» оказывается в неизвестном мире. Историческое познание стремится восполнить эту потребность. Трансформация исторических реалий влечет изменение облика исторической науки: формулируются нетрадиционные проблемы, привлекаются новые методы исследования, растет междисциплинарность исторических исследований. Все это порождает гносеологическую потребность в разработке такой теории познания, которая включала бы познавательную практику историков, однако гносеология развивается в основном за счет анализа проблем естественнонаучного познания. Закономерности развития исторического познания, проблемы объекта и особенно методологического оснащения субъекта исторического познания не находят должного внимания у философов, логиков и методологов науки.
Исторические исследования на практике сталкиваются с
методологическими затруднениями: эклектизмом, фрагментаризмом, неопределенностью понятийного аппарата, - все это препятствует достижению исторической истины и построению систематизированной картины исторической действительности, адекватной социальной потребности. Прогностические возможности исторического познания нередко ставятся под сомнение. Те социальные ниши, из которых ушло историческое познание, стремительно заполняются паранаучным знанием. В
4 обозначенной познавательной ситуации требуется прояснение методологических оснований исторической науки, которое бы значительно упрочило ее научный статус и восстановило ценность научного исторического знания в глазах социума.
Таким образом, имеется социальная, гносеологическая и
методологическая потребности системного исследования особенностей детерминации исторических исследований.
Степень разработанности проблемы. В XX веке представители постпозитивизма инициировали рассмотрение проблем воздействия методологического инструментария ученого на результаты научных исследований. Наиболее крупный вклад в разработку указанных проблем внесли Т. Кун, К. Поппер, И. Лакатос, П. Фейерабенд, X. Лейси и др [См. 79, 131, 82, 167, 85]. Т. Кун ввел в научный оборот понятие «парадигма» как комплексной социокультурной компоненты этого инструментария, определил его содержание и функции. При этом понятия парадигмы было не единственным конструктом, предложенным в качестве средства анализа теоретико-методологических основ науки. В противовес парадигмальной картине развития науки И. Лакатос разработал концепцию «стратегии научно-исследовательских программ». У К. Поппера история научного познания предстает в виде выдвижения предположений и их перманентных опровержений. По П. Фейерабенду, рост науки связан с неограниченным приумножением числа конкурирующих теорий (концепция «пролиферации»).
В отечественной философии и методологии науки проблемы методологического оснащения субъекта в познании изучались: Л.М. Андрюхиной, М.Д. Ахундовым, П.П. Гайденко, Н.С. Злобиным, В.В. Ильиным, И.Т. Касавиным, Е.Н. Князевой, А.С. Кравцом, Л.А. Микешиной, А.П. Огурцовым, М.Ю. Опенковым, Ю.В. Сачковым, B.C. Степиным, А.Д. Сухановым, B.C. Швыревым, Б.Г. Юдиным и др[См. 2, 6, 34, 55, 69, 72, 100, 145, 153, 154]. Обращаясь к проблематике детерминации познания
5 предпосылочными обстоятельствами («идеалы», «диспозиции», «стереотипы», «методы», «культурные смыслы» и т.д.), отечественные мыслители разработали концепты «стиля мышления», «научной рациональности», «научной картины мира» и других предпосылок в целях адекватного объяснения закономерностей естественнонаучного познания.
В свою очередь, историческое познание уже в конце XIX века было в центре методологических и философско-исторических дискуссий. В таких философских направлениях, как философия жизни (Ф. Ницше [См. 108]), неокантианство (В. Виндельбанд [См. 29]), экзистенциализм (К. Ясперс [См. 195]), герменевтика (Г. Гадамер, П. Рикёр [См. 32, 139]), затрагивались проблемы специфики исторической реальности и роли методологического инструментария в установлении исторической истины. Ф. Ницше одним из первых обозначил важность неклассической рациональности, в частности, подчеркнул значение относительности результатов познания к средствам их получения. Таким образом он стремился оценить влияние представлений об исторической реальности на политическую компоненту исторического сознания современной ему эпохи. Полученные им результаты свидетельствовали о существовании опосредующих звеньев между этими представлениями и историческим самосознанием. В. Виндельбанд связывает изменения исторического сознания современности с анализом методологических основ исторического познания, что указывало на его стремление обозначить роль субъектного «параметра» в получении объективного исторического знания.
Впоследствии, развивая эту тему, представители герменевтики и экзистенциализма (Г. Гадамер, П. Рикёр и К. Ясперс) вводят понятие исторического горизонта как отношения или чувства дистанции между историческим сознание современности и историческим сознанием прошедшей эпохи. Таким образом, отдельные представители упомянутых философских направлений видят влияние методологического инструментария в получении исторической истины. Наиболее ценным
6 вкладом Г. Гадамера, П. Рикёра и К. Ясперса было введение ими понятия исторического горизонта. Однако они не увязывали понятие «исторический горизонт» с теоретико-методологической основой исследований. Поэтому их работы лишь открывали перспективу возможного понимания исторического горизонта как компоненты теоретико-методологических установок сообщества историков.
В работах М. Блока, Л. Февра, Л.П. Карсавина, Ч. Бирда, Э. Трёльча и др. [См. 14, 164, 67, 151, 208, 160] подчеркивается детермированность исторических исследований теоретико-методологической подготовкой исследователя. М. Блок, Л. Февр и Л.П. Карсавин одними из первых обращаются к проблеме «вопросника», предваряющего историческое исследование и отмечают, что особенности теоретического мировоззрения историка являются решающим фактором в построении исходной гипотезы, без которой невозможно историческое исследование. Предложенное Э. Трёльчем представление о «конструктивности» объекта исторического познания и его детерминированности «культурным синтезом» современности выдвигало на первый план исследование мировоззрения историка. Э. Трёльч выделил и раскрыл значение философско-исторических подходов в конструировании предмета исторического познания, что было важным шагом на пути признания значения в познавательной деятельности историка и необходимости анализа их содержания. Однако Э. Трёльч, абсолютизируя мировоззренческие диспозиции исследователя, недооценил другие компоненты оснащения субъекта исторического познания, например, логико-методологические. Ч. Бирд, подвергая «прагматической» критике понятийный аппарат исторической науки, рассматривал ее категории как конструкты сознания, понимание которых предполагает предварительный мировоззренческий анализ.
Проблемы регулятивной роли мировоззренческих предпосылок и общепринятых идеалов и норм в историческом познании затрагивались в исследованиях структуралистов и постмодернистов в аспекте задач
7 интерпретации исторических текстов. Отличительной особенностью творчества Ф. Анкерсмита, Р. Барта, П. Рикёра, X. Уайт, М. Фуко [См. 211, 101, 9, 74, 168] было то, что изучая традиционную проблему исторического языка и терминологии, они одновременно рассмотрели ряд предпосылочных установок, например, «опыта историка», «мифологий», «исследовательского горизонта», «тропов», «эпистемы», «дискурса» и т. п., выполняющих регулятивно-детерминирующую функцию. Общее значение работ указанных мыслителей заключалось в том, что они демонстрировали значение логико-гносеологических оснований исторического познания, представляли работу историка как детерминированную деятельность, позволяли увидеть проблему объективности знания в свете эпистемологической равнозначности множественности интерпретаций исторического текста, акцентировали внимание на опосредованности исторического знания процедурой прочтения текстов.
Однако, в частности, «эпистемы» М. Фуко и «тропы» X. Уайта лишь позволяли отслеживать текстовые структуры, но не затрагивали социально-исторических оснований периодических перестроек методологического оснащения субъекта исторического познания, не обеспечивали возможности раскрыть изменение содержания идеалов объективности исторического познания и тем более базовые компоненты инструментария историка. Исключением является лишь «исторический опыт» Ф. Анкерсмита, который, осознавая недостаток постмодернистских регулятивов, стремился выйти за узкие границы их текстовой интерпретации.
Такие методологи истории и историографы, как В. Вжозек, Р. Дарнтон, А. Зибертович, Г.И. Зверева, В.Н. Кравцов, А.В. Кузьминов, Е.В. Миронов, Е.Г. Турбина, А.В. Юдельсон [См. 26, 25, 45, 211, 53, 73, 78, 101, 104, 190], упрочивая постмодернистские идеи метафоричности, антиканонизации, фрагментаризма и др., стремились установить область их применения, определить их научное содержание и выявить их детерминантный потенциал. В их работах содержатся указания на наличие
8 установок, стандартов и норм как внутренних обстоятельств исторического исследования, подчеркивается необходимость их трансформаций в зависимости от особенностей проблемного поля исторической науки. Однако методология этих ученых не приводит к системному анализу базовых компонентов теоретико-методологических установок.
В рамках философии и методологии истории В.П. Визгиным, А.И. Ракитовым, 3. Кракауэром, Р. Коллингвудом [См. 27, 134, 206, 71] решались проблемы субъекта и объекта, особенностей исторической реальности и ее структуры, соотношения антикваризма и презентизма; М.А. Баргом, М. Блоком, А. Марвиком, А. Про, М.И. Савельевой и А.В. Полетаевым [См. 8, 14, 208, 132, 144] поднимались проблемы исторического времени, понятийного аппарата исторической науки и специфики методов исторического познания; Дж. Тошем и П. Рикёром [См. 158, 139] рассматривались проблемы критериев истинности исторического знания и соотношения объективного и субъективного в познавательном процессе; Б.Г. Могильницким, И.Ю. Николаевой, СТ. Мучник [См. 59] были исследованы проблемы исторического сознания и социальных функций исторической науки; Р. Ароном [3] был предложен специфический вариант разрешения проблемы исторического детерминизма. Можно продолжать этот список, но неизменно одно: практически в каждой из философско-исторических проблем мыслители прямо или косвенно наталкивались на проблемы роли методологического оснащения, что однозначно свидетельствует о наличии философско-методологических компонентов в структуре исследовательской работы историка.
Поднимая теоретико-методологические проблемы исторической науки, близкие к школе Анналов историки Ж. Ле Гофф, Ж. Дюби, Д.Э. Харитонович, Н.А. Хачатурян, М.А. Юсим, А.Л. Ястребицкая [84, 50, 171, 172, 193, 196] стремились выявить предпосылки изменений проблематики и содержания исследований в отдельных отраслях исторической науки. Однако ни в самой школе Анналов, ни в кругах к ней близких не было четкого
9 выделения методологических компонентов исторического познания, а значит и их специального анализа, хотя отдельные догадки о воздействии предпосылочного знания на результаты исторических исследований имели место на протяжении всего периода существования указанного направления.
Таким образом, анализ научной литературы, посвященный проблемам детерминации исторического познания, показывает отсутствие системных работ, направленных на целостное выявление детерминистской роли логико-методологического инструментария историка. Отмечая наличие детерминирующих факторов в структуре исторических исследований, философы, логики и методологи истории, историографы и культурологи либо обращаются к исследованию детерминирующей роли отдельных предпосылочных средств теоретико-методологического инструментария, либо ограничиваются изучением логико-методологической роли оснований собственной школы или направления. Однако именно это делает целесообразным проведение специальных исследований, посвященных роли историософских предпосылок в проблемном поле исторических исследований.
Объектом диссертационного исследования являются процессы периодических перестроек логико-методологического инструментария субъекта исторического познания.
Предметом диссертации выступает содержание и эпистемологическое значение историософских парадигм.
Цель исследования состоит в установлении содержания понятия «историософская парадигма» и в определении ее роли в историческом познании.
Достижение указанной цели предполагает решение следующих задач:
- установить наличие различных этапов в развитии исторического
познания;
- осуществить категориальный анализ понятия «историософская
парадигма»;
- проанализировать логико-методологические поиски концептуального
обновления исторического познания философов и историков II половины
XIX-XX веков;
- проанализировать воздействие позитивистско - динамической,
социально - динамической и культурно - динамической парадигм на методы
объяснения и интерпретации;
- установить отношения между парадигмальной идеей, представлением
об исторической причинности и областями исследовательского интереса
историка.
Теоретическая и методологическая основа исследования. Теоретическую основу диссертации составили:
идеи и принципы классиков философской и культурологической мысли - Р. Барта, В. Виндельбанда, Г. Гадамера, Г.В.Ф. Гегеля, И. Канта, К. Маркса, Ф. Ницше, П. Рикёра, М. Фуко, Й. Хёйзинги, К. Ясперса;
концепция когнитивного детерминизма - П.П. Гайденко, Л.А. Микешиной, А.Г. Никитина, B.C. Степина;
- логико-методологические идеи представителей философии и
методологии истории - Р. Арона, М.А. Барга, И.А. Гобозова, Р. Коллингвуда,
3. Кракауэра, А. Марвика, А.И. Ракитова; представителей исторической
науки - М. Блока, Ф. Броделя, Ж. Дюби, Ж. Ле Гоффа, Л. Февра, Ч. Бирда, Д.
Бурстина, Р. Хофстедтера, A.M. Шлезингера - младшего Ф. Артога, В.А.
Арутюновой - Фиданян, К. Биддик, А.Л. Вассоевича, Г.Э. Грюнебаума, А.Я.
Гуревича, Р. Дарнтона, Н.З. Дэвис, И.С. Клочкова, СВ. Прожогиной, P.M.
Шукурова, Ш.М. Шукурова и др.
Методологической основой диссертации явился системный подход. Методы детерминационного и сравнительного анализов, а также метод модельных представлений, применявшийся для определения эпистемологического значения историософской парадигмы, ее базовых компонентов и конкретно-исторических разновидностей историософских парадигм.
Научная новизна исследования состоит:
во введении в арсенал философско-методологических исследований исторического познания понятия «историософская парадигма» как средства выявления закономерностей развития исторической науки;
в обосновании исторических горизонтов, моделей объяснения и схем интерпретации в качестве базовых компонентов историософских парадигм;
- в реализации методологии детерминационного анализа
применительно к установлению эпистемологического значения
историософских парадигм в проблемном поле исторических исследований.
Основные положения, выносимые на защиту:
1.Развитие исторической науки в XIX - XX веках обнаруживает наличие этапов, совпадающих с выделением классической, неклассической и постнеклассическои рациональности и являющихся основанием для возможности введения понятия «историософская парадигма».
2. Историософская парадигма - это система теоретико-
методологических установок, разделяемых сообществом историков;
рациональный образец исследования, содержащий эпистемологические
идеалы, нормы и стандарты методов, задающие проблемное поле
исторического исследования и определяющие динамику исторического
познания. Базовыми компонентами содержания историософской парадигмы
выступают модели объяснении и схемы интерпретации и исторический
горизонт.
3. Господствующие парадигмы XX века (позитивистско-динамическая,
социально-динамическая и культурно-динамическая) как факторы
детерминации исторического познания реализуют теоретический идеал
объективности, обеспечивают систематизацию и структурирование
имеющихся знаний об исторической реальности, определяют проблематику
исследования и формируют целостное видение способов познания
исторической реальности. Историософские парадигмы воздействовали на
методы объяснения и интерпретации, создавая образцы или модели
12 объяснения и интерпретации. Позитивистско-динамическая парадигма создала феноменологическую модель объяснения и интерпретации, социально-динамическая парадигма применяла проблемно - диалоговую модель, а культурно - динамическая - культурно - диалоговую.
5. Каузальные представления историков выступают в качестве связующего звена между исторической реальностью как объектом исследования и предметом исследования как части исторической реальности. Изменение каузальных представлений через изменение исторического горизонта ведет к переключению исследовательского интереса. Результатом детерминационного воздействия историософской парадигмы на предмет исследования является перенос исследовательского интереса и изменение содержания исторической науки.
Теоретическая и практическая значимость работы. Теоретическая значимость диссертационной работы состоит в том, что ее выводы и положения углубляют представления о социокультурных закономерностях исторического познания, конкретизируют отображение теоретико-методологических установок и норм, разделяемых научным сообществом на результаты познавательной деятельности историков, особенно в части понимания исторической реальности, выявления эффективности методов объяснения и интерпретации, а также идентификации заблуждений, идеологем и мифологем, функционирующих в проблемном поле исторических исследований.
Практическое значение диссертационной работы состоит в том, что полученные результаты могут быть использованы в преподавании философии, философии истории, методологии истории и историографии. В курсе философии результаты исследования могут быть использованы в темах, посвященных изложению роли ценностных предпосылок в познавательном процессе, раскрытию факторов развития науки, особенностей исторического познания и механизмам развития исторической науки; в курсе философии и методологии истории это будут темы,
13 посвященные специфике исторической реальности как объекта исторического исследования, методологии исторического объяснения и интерпретации, проблемам исторического сознания; в курсе историографии - периодизации развития исторической науки и идентификации исторических школ и направлений.
Апробация результатов исследования. Материалы и основные положения диссертационной работы обсуждались на пяти региональных научно-практических конференциях: «Гуманитарные науки и современность» (КнАГТУ, 2003), «Науки о человеке, обществе и культуре: история, современность, перспективы» (КнАГТУ, 2004), «Технология внедрения гуманистических традиций в системе образования Дальнего Востока» (КнАГПУ, 2004), «Актуальные проблемы культурологии и культурологической интерпретации художественного текста» (КнАГПУ, 2004), «Человек, общество и культура: проблемы исторического развития» (КнАГТУ, 2005). Результаты исследования нашли отражение в семи опубликованных статьях и тезисах автора и докладывались на заседаниях кафедры философии КнАГПУ.
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав (шести параграфов), заключения и библиографии. Содержание работы изложено на 140 страницах машинописного текста. Библиография включает 211 наименований.
Феноменология теоретико-методологических идеалов исторического познания в XIX-XX веках
Историческая наука приобрела методологическую самостоятельность относительно недавно, в конце XVIII - начале XIX вв., под влиянием идей Просвещения и идей немецкой классической философии. Хотя идеи Просвещения в Европе были модифицированы Французской революцией, тем не менее именно, они в сочетании с методологическими открытиями классической немецкой философией (особенно И.Канта), заложили фундамент методологической самостоятельности исторического познания не просто как особого вида познания, а как новой науки. Одновременно Просвещение сформировало сугубо рационалистический, сциентистский идеал исторического исследования. И. Кант предлагает изучать изменения, протекающие в сознании исторической эпохи. Он, вследствие своего субъективизма в понимании времени, перемещает историческое исследование из сферы летописного повествования о великих политических событиях в философско-идеологическую атмосферу эпохи. По его мнению, наиболее заслуживающие внимания изменения происходят в трех отношениях: в отношении предмета познания; в отношении происхождения познания; в отношении метода [См. 63. С. 619-621]. Таким образом, И. Кант намечает проблемы будущей методологии истории. Гносеологический переворот И. Канта заявил об активной роли исследователя, субъекта познания. Принцип активности субъекта создал базу для философии истории и методологии истории, поскольку активному, а не созерцательному субъекту требовалось адекватное его статусу методологическое оснащение.
Кант замечал, что в «Критике чистого разума» он определил только место истории, ее содержание же еще предстоит заполнить, так как безусловное не может быть предметом познания, оно лишь задача, поэтому и содержание (предмет) история получает в практической философии, для теоретической философии - это сфера диалектики. Естественно, что «гуманизация» субъекта познания, которая была сущностью кантианского гносеологического поворота, неизбежно должна была привести к повышению статуса исторического познания, его возвышению до статуса науки.
Наиболее полное теоретико-методологическое обоснование истории как рациональной системы, имеющей собственные законы развития субъекта, осуществил Гегель. Гегель создал основу для исторического метода как универсального метода познания. В основу историографии первой половины XIX века была положена гегелевская философия истории, поэтому историческая наука XIX века унаследовала рационализм, детерминизм и идеализм как базовые принципы в решении научных проблем. Гегель воссоздал историческое познание заново как научное познание, хотя и на искусственных принципах крайней рационализации исторической действительности. Он создал из деятельности по изучению истории «органон», овладев которым можно было бы заключить о том, что знание истории - это сила, дававшее власть над историческим миром, так же как бэконовский «органон» давал власть над природным миром. Таким образом, гегелевская философия истории, а затем и историография XIX века, была соединением идеализма и прагматики. «Философия истории» появилась как ответ на потребность эпохи «обуздать» политическую «стихию» при помощи рационально выявленных законов, что вполне соответствовало канонам классической рациональности.
Закономерно, что последующий период (середина XIX века) ознаменовался повышением роли исторической науки в глазах общественного сознания. Своим взлётом и превращением из пестрого собрания исторических анекдотов в строгую научную дисциплину, история была обязана появлению собственной парадигмы, ориентировавшейся на познание объективных закономерностей исторического процесса, ассоциировавшегося в глазах эпохи с прогрессом «разумного мироздания» и постоянным совершенствованием общественных форм. Иными словами, чтобы за историей был признан научный статус, она должна была вписаться в естественнонаучный эталон, что диктовалось классическими требованиями объективности знания, а именно, - направленностью на постижение динамических закономерностей, действующих вне зависимости от субъективных условий со всеми вытекающими последствиями: редукцией объектов, относительной замкнутости системы и причинно-следственным детерминизмом явлений.
Исторические исследования посвящались политической истории, призваны были проиллюстрировать борьбу рациональных идей, классов, великих исторических личностей, поведение которых трактовалось исходя из рационализированных мотивов. Г. Гадамер, анализируя исторические воззрения Л.Ранке, для которого история разворачивалась в «сценах свободы», делал вывод: "Это чистой воды Гегель". Современный французский исследователь А.Про, характеризуя общие черты исследований французских историков XIX в., отмечал: «история, которую они пишут, еще не является научной историей профессиональных историков конца века. Она основана больше на хрониках и компиляциях... тогдашняя публика не стала бы терпеть, если бы они разбрасывались на малозначительные детали.... Они редко вдаются в подробности событий, предпочитая акцентировать внимание на их глобальном значении и последствиях....
Парадигмальная идея и историческое познание
Для выявления логико-методологических оснований применения парадигмального подхода в исторической науке целесообразно обратиться к изучению опыта использования понятия «парадигма» в анализе естественнонаучного познания. В рамках логико-методологических исследований, развернувшихся в 60-е гг. XX века вокруг содержания и правомерности парадигмальной идеи Т. Куна, был сконструирован ряд новых моделей, претендующих на описание хода развития научного познания, авторами которых были И.Лакатос, К.Поппер, П.Фейерабенд и другие; определены ценностные основания научной деятельности и их соотношение с социокультурными условиями. В результате успешной разработки указанных проблем идеал автономной науки, утвердившийся в эпоху Нового времени, был поколеблен. Чем очевидней становилась неадекватность идеала, ориентирующегося исключительно на объективность, тем явственнее выдвигались на первый план проблемы норм и идеалов познания, связанных с субъектом, - его мировоззрением, его методологическим оснащением, культурой общества в целом. Постепенно идея «водораздела» между классической и неклассической наукой прочно вошла в сознание выдающихся естествоиспытателей. Так, Н.Бор, анализируя методологическую ситуацию в физике, отмечал, что если «классическая физика подразумевает возможность неограниченно подразделять и детализировать события, тогда как в случае квантовых явлений эта возможность принципиально исключается в силу требования конкретно указывать экспериментальные условия» [Цит. по: 2. С. 114].
Разумеется, зависимость содержания теории от особенностей экспериментальных устройств, свойственное квантово - механическим и квантово - физическим исследованиям, превращало вопрос об объективности знания в один из основных методологических вопросов. Отсутствие единого мнения о том, какую теорию следует принимать в качестве истинной, адекватно объясняющей действительность, усугублялось разработкой многообразных альтернативных идей. Возникали вопросы о том, какую из альтернативных теорий следует признавать фундаментальной, какими должны быть ее структурные компоненты, какими должны быть ее основания и т. п. Более того, в последнее десятилетие даже в такой строгой науке, как физика среди ученых нарастает сомнение в возможности разработки какой-либо единой метатеории, объединяющей разнообразные альтернативы. В связи с этим укрепляется представление о ненужности общенаучных принципов исследования [См. 126]. Все чаще звучат голоса тех, кто считает, что наука должна будет уступить место некоей принципиально иной форме, называемой «постнаукой» [См. 6. С. 48].
Состояние методологической неопределенности, вызванное стремлением понять качественные «измерения» современной науки, охватило не только естественные [См. 154. С. 133], но и гуманитарные науки. Для исторического познания это означает, что поскольку кризис научной методологии носит системный характер и выходит за рамки какой-либо одной науки, то современная картина кризиса, охватывающая только те сферы исторической науки, где активно использовались социологические методы, представляется слишком упрощенной и явно механистической.
Кроме того, появление таких проблем в естествознании, как антропный принцип, эффект Эйнштейна-Подольского-Розена, разработка проблем квантовой теории поля и т.п., опровергает многие устоявшиеся способы объяснения, применявшиеся классическим естествознанием, наполняет их новым содержанием.
Таким образом, беглое сопоставление развития логико-методологического «инструментария» в срезе естественнонаучного и исторического познания однозначно демонстрирует существование и в том, и в другом схожих проблем и процессов. Именно такого рода проблемы и процессы служат основанием для вопроса; возможно ли использование понятия «парадигма» в целях прояснения закономерностей исторического познания? На наш взгляд, ответ на такой вопрос должен быть положительным на основе следующих аргументов.
Такие исследователи, как К. Поппер и М. Фуко, рассматривая методологические основания естественнонаучного и исторического познания, делали акцент на различной трактовке концептов «научный факт», «закономерность» и «научная теория». Результатом такого рода акцентов выступает убеждение, что между гуманитарным и естественным познанием существует непреодолимая методологическая пропасть. Следует подчеркнуть, что при таком подходе из поля зрения исчезает представление о развитии науки в виде целостного и взаимосвязанного процесса.
Аналогичную позицию в анализе естественнонаучного и гуманитарного познания занимают постмодернисты. Однако при совпадении постпозитивистского и постмодернистского понимания классической науки как науки «идеологизированной», они все же расходятся в путях преодоления классического идеала, критикуя его с различных методологических позиций. Кроме того, в качестве образца для сравнения в области естественных наук они чаще всего выбирают физику. Несомненно, в этом имеется свой резон, основанный не в последнюю очередь на том, что физика как самостоятельная наука сложилась раньше, чем другие естественные науки и поэтому раньше выработала парадигмально -методологический аппарат. В связи с этим обстоятельством некоторые исследователи, принимая физику в качестве единственного образца для сопоставления с гуманитарными науками, видят в ней некий недостижимый научный идеал для этих якобы не завершивших свое формирование наук, что вряд ли правомерно. Наконец, еще один момент. К. Поппер обратил внимание на «скандальный» характер истории познания с точки зрения строгой классической методологии. Он пришел к заключению, что теория, которую невозможно опровергнуть ни какими опытными данными не является научной, поскольку поле фактов, которое научная теория призвана объяснить всегда ограничено. Этот вывод привел К.Поппера к пониманию необходимости критики психологических и социальных предпосылок принятых теорий. В содержательном плане К.Поппер разошелся с Т.Куном, особенно в оценке значения «концептуального каркаса» и возможностей сопоставления различных «концептуальных каркасов» [См. 128. С.534-535]. Если Т.Кун исходит из невозможности сопоставления различных теорий-парадигм, то К.Поппер выделяет принципы, по которым теории могут сравниваться. Однако причина несопоставимости теорий кроется не только в социальных и психологических причинах. Т.Кун отмечает, что «должна быть основа...для веры в ту или иную теорию, которая избирается в качестве кандидата на статус парадигмы» [79. С.204-205], и эта основа не всегда имеет логические основания.
От историцизма к структурно-динамическому направлению и аналитико-синергетической парадигме
Нарративная парадигма, господствовавшая в XIX веке, была представлена историцистскими школами, которые на рубеже XIX-XX веков постепенно переставали быть ведущими. Методологические поиски историков, направленные на концептуальное и теоретическое обновление исторического познания, первоначально были направлены на восстановление историцизма в качестве идеала объективности и базового горизонта исторических исследований. Наиболее завершенную концепцию историцизма мы видим у Э.Трёльча в его идее «синтеза европеизма». Эта идея содержала призыв изучать лишь ту часть исторической действительности, которая вписывалась бы в «актуальный» круг проблем современного европейского познания. В некотором смысле работа Э. Трёльча представляет собой попытку реабилитации историцизма в изменившихся исторических условиях. Причем Э. Трёльч не собирается реабилитировать именно марксистский историцизм, хотя его концепция «построения» истории достаточно близка к материалистической концепции историцизма К.Маркса.
Сам Э. Трёльч отмечает, что в марксисткой исторической диалектике «ярко сказался порыв к идее всеобщего универсально-исторического развития и к основанному на ней культурному синтезу, нормативно определяющему настоящее и будущее»[160. С. 262]. Хотя Э. Трёльч и отмечает под влиянием теорий, возникших на рубеже веков, что универсально-исторический момент утратил свое значение, он подчеркивает, что европеец нуждается «в таком универсально-историческом сознании, покоящемся на критической основе»[160. С. 610]. Равным образом и К.Маркс в не меньшей степени, чем Э. Трёльч, склонен делить народы на «исторические» и «неисторические». Впрочем, к этому их подвигала сама идея прогрессивного развития, лежавшая в основе их теорий. Различия в периодизации проступали лишь в терминологии, но не в сущности исторического процесса. Конечно, Э. Трёльч в отличие от К. Маркса не преследует явно политических целей, но само его стремление определять исторический процесс, исходя из будущего, делает его концепцию историцизма схожей с марксистской. Э. Трёльч отмечает прежде всего практическое значение истории и утверждает, что подобное утилитарное отношение к историческим фактам было свойственно только европейцам. Характеризуя сознание европейца, Э. Трёльч не говорит о стихийной борьбе классов, но зато он определяет задачу историка как «задачу формулирования европейской сущности и разработку европейского будущего», а, следовательно, как сугубо практическую. Таким образом, история познается как опыт и иллюстративный материал для выводов историка. Кроме того, отмеченное сходство исторической концепции Э. Трёльча с марксизмом носит закономерный характер и указывает на трансформацию историцизма, последовавшую после переключения исследовательского интереса на выявление типологического события, позволяющего охарактеризовать динамическую закономерность, управляющую историческим процессом.
И.Д.Ковальченко отмечал, что исторический анализ имеет «своей главной задачей объяснение того, что было и почему было так, а не иначе, а не то, чтобы сожалеть о том, что история протекала не так, как нам бы хотелось, или рисовать иллюзорные картины - что было бы, если бы...» [70. С. 34]. Так как цель исторического познания заключается в выявлении объективных закономерностей, то историческое исследование - это процесс реконструкции исторической действительности. По словам К.Маркса, индивиды в концепциях «немецких теоретиков» «подпадают под власть таинственной силы», управляющей историей, хотя сам К.Маркс на место одной «таинственной силы» помещает другую - «мировой рынок» и механизм классовой борьбы, апогеем которой становится коммунистическая революция [См. 96. С. 30-33, 70].
Трансформация историцизма заключалась не только в соотнесении события с прошлым, но и с будущим. Марксистская опора на опыт предполагала ориентацию на практическое значение, которое может проявиться лишь в будущем. Подобное «прагматическое» отношение к исторической действительности и стремление истолковать ее исходя из поиска определенного смысла, скрытого в объективных законах истории, присуще тем школам исторической науки, которые были близки к методологии немецкой классической философии. На уровне текстового анализа это приводит к контекстуализму, то есть признанию наличия у исторического источника какого-то фиксированного смысла, цель же текстового анализа раскрытие этого смысла.
Критика контекстуализма привела к возникновению постмодернистких методов анализа текста. Однако ни Ж. Деррида, ни Р. Барт не смогли убедить всех историков отказаться от восприятия истории как текста, уже соотнесенного с каким - то смыслом [См., например, 188. С. 198]. До определенной степени каждый историк разделяет взгляды историцизма и контекстуализма, но когда мы говорим о них как об историческом горизонте, мы должны отличать его от исторического метода, являющегося необходимым для каждого исследования [136. С. 36].
Наиболее характерное свойство историцизма проявляется в стремлении построить концепцию исторического развития, основанную на принципе поступательного развития, в котором воплотился опыт прошлого, хотя и отличный от настоящего, но способный повлиять на будущее, его познание возможно через понимание объективных закономерностей так, что знание этих законов является практической необходимостью и основной целью историка. Приверженцы историзма рассматривают историю как непрерывный инвариантный процесс, приходят к выводу о том, что историческая реальность как уже свершившаяся реальность, являясь инвариантной, может содержать различные возможности, однако из их совокупности реализуется лишь одна.
С историзмом связано введение в историческую науку новой категории - движущей силы исторического развития. Проблемы интерпретации исторических текстов сводятся к выявлению субъективного выбора целей и методов деятельности, объяснению возникших противоречий, исходя из выявления побудительных мотивов этой деятельности. Однако здесь и содержится основное теоретическое противоречие историцизма.
Структурно-динамическое направление и методология объяснения и интерпретации в историческом познании
Ведущим направлением XX столетия является представление об исторической реальности как о структурно и каузально детерминированном процессе, представленном на уровне исторического сознания в виде трех разновидностей: позитивно-динамической, социально-динамической и культурно-динамической. Целью данного параграфа является выявление воздействия указанных парадигм на методы объяснения и интерпретации.
Взгляды представителей позитивистской и эмпириокритицистской историографии и философии конца XIX - начала XX века (М.М. Ковалевский, Н.А. Рожков, П.А. Сорокин, М.Н. Покровский, Р.Ю. Виппер, Э. Мах, Р. Авенариус, А. Дэнто, М. Морфей, В. Уолш, X. Фейн, П. Гардинер, У. Дрей, К. Гемпель и др.), в чьих исследованиях представлена позитивистско- динамическая парадигма, достаточно подробно освящены в литературе [См.: 8. С. 176; 47. С. 50-60; 181. С. 673-677]. Для историков - позитивистов значимым было синхроническое рассмотрение истории, они почти полностью игнорировали диахронизм, наметили переход от исследования отдельных явлений к изучению общих повторяющихся связей и к динамике исторических структур. Позитивистов интересовали изменения, лежавшие на поверхности явлений, они не стремились вскрыть их глубинные причины, абсолютизация социологических закономерностей приводила к отрицанию существования исторических законов. Историческое объяснение сводилось к выявлению эмпирически наблюдаемых причин, поздние разработки теоретической базы объяснения, предпринимавшиеся методологами -позитивистами, не принесли плодотворных результатов в преодолении эмпиризма, поскольку отличались формализмом. Характерным является представление Э. Маха о том, что главной целью исторического объяснения события является установление того, как оно произошло [См. 47. С. 125]. Интерпретация превращается в процесс установления достоверности источников и проверки достоверности фактов, поэтому такую модель объяснения и интерпретации целесообразно назвать феноменологической.
Таким образом, заслугой позитивистско-динамической парадигмы являлось: обращение к исследованию динамических структур в истории, стремление сблизить методы истории и естественных наук. Но в то же время историческое объяснение характеризовалось абсолютизацией социальных закономерностей, формально-логическим подходом и эмпиризмом; узкое понимание интерпретации как установления достоверности источников, а также игнорирование субъективности исторического познания вызвали разностороннюю критику позитивистской методологии исторического исследования. Первая четверть XX века ознаменовалась борьбой с позитивизмом, в результате которой и появилась социально-динамическая парадигма.
Базисное положение социально-динамической парадигмы об историческом процессе покоится на образе «игры» центробежных и центростремительных тенденций общества, изучаемых историком. Отныне лишь поверхностный взгляд мог исходить из сомнительного представления об истории структур как неких «застывших» данностей. Анализируя экономическую сферу общества, Ф. Бродель апеллирует к идеи столкновения двух экономических «миров», с одной стороны, «примитивной экономики», а с другой - рыночной экономики, которая, растекаясь, подобно «масляному пятну», формирует «структуры повседневности», основанные на непрерывной игре двух тенденций - «тенденций к равновесию и его нарушению» [См. 15. С. 12-15].
Социально-политическая сфера общества в рамках новой социально-динамической парадигмы была также представлена через этот образ «игры» разнонаправленных тенденций. Мир политической истории перестал восприниматься как замкнутый, изолированный. Французский историк Ж. Дюби писал в связи с этим: «Изучение политической сферы в настоящее время - это не исследование простых сцеплений причин и следствий, как во времена позитивизма, но стремление рассмотреть всю совокупность многочисленных факторов, приводящих к событию и обусловливающих расстановку сил» [50. С. 55-56]. Аналогичным образом A.M. Шлезингер-мл. в работах «Эра Джексона», «Эра Рузвельта» и «Имперское президентство» рассматривает эволюцию политических институтов американской демократии как процесс конкурирования разнонаправленных общественных тенденций. Причем он показывает, что изменение политического института становилось возможным при условии воздействия на него различных факторов и неизбежно отражалось на всех слоях общества. Так, система Джексоновской демократии предстает в его воззрениях как социальный срез всех слоев общества; развитие социальных институтов как развитие, претерпевающее изменения в двух временных пластах: перспективно-длительном, «инертном», как сказал бы Ф.Бродель, и быстро меняющемся ситуативном. «Традиция Джефферсона и Джексона, - писал A.M. Шлезингер, - может отступить, но она никогда не исчезнет. Эта традиция была связана с либеральным капиталистическим обществом и просуществовала столько времени, сколько существовало это общество. Традиция демократии была порождением внутренних потребностей такого общества. Американская демократия породила столкновение конкурирующих групп за контроль над государством и стала таким же положительным достоинством общества, как и единственным основанием его свободы. Деловое сообщество представляло наиболее влиятельную группу, и либерализм в Америке стал движением других групп общества за ограничение власти бизнеса. Таким образом, традиция Джефферсона и Джексона создала базис американского либерализма как основу общества» [210. Р. 507].
Само понимание исторического процесса у всех сторонников структурно-динамического направления предстало в виде процесса развертывания в длительных временных рамках факторов и традиций, существующих веками, но подверженных медленной эволюции, часто помимо желания и сознания общества и личности. Поэтому одно из негативных последствий, в плену которого оказались сторонники структурно-динамической истории, - это признание невозможности личности влиять на исторический процесс. Именно этот фатализм, граничащий с провиденциализмом, разделял Ф.Бродель, а вместе с ним и вся экономическая история, разрабатываемая на базе социально-динамической разновидности структурно-динамической парадигмы. Процитируем наиболее характерные высказывания Ф. Броделя: «Ты ведь не станешь бороться с морским приливом? ... Так и с грузом прошлого - ничего не поделаешь, его можно разве что осознать. Поэтому когда речь идет о человеке, мне всегда хочется рассматривать его как пленника своей судьбы, которая едва ли была делом его рук» [Цит. по: 132. С. 239].
