Содержание к диссертации
Введение
Глава I. К истории рецепции психологических идей В. Дильтея 14
Глава II. Обоснование Дильтеем «описательной психологии» 35
1. Место психологии в дильтеевской программе «критики исторического разума» 35
1а) К проблеме индивида и общества у В. Дильтея 47
а)Проблема индивида и общества у В. Дильтея и К. Маркса 49
Р)Проблема индивида и общества у В. Дильтея и 3. Фрейда 61
2. Критика Дильтеем объяснительной психологии 64
3. Проект описательной психологии 71
Глава III. Полемика вокруг разграничения гуманитарного и естественнонаучного подходов 83
1. Полемика Г. Эббингауза с В. Дильтеем 83
2. Программа «объяснения понимания» Г. Альберта 98
Глава IV. Психология в поздних работах В. Дильтея 108
1. Влияние Э. Гуссерля и Г. Ф. В. Гегеля на позднего Дильтея 109
а) Гуссерль иДилътей 109
В)Влияние трудов Г. Ф. В. Гегеля на позднего Дильтея 113
2. Выражение 114
3. Комплекс воздействий 119
4. Объективный дух 121
Глава V. Продуктивность дильтеевского проекта гуманитарной психологии в ситуации современности 125
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 129
Литература 131
- К истории рецепции психологических идей В. Дильтея
- Место психологии в дильтеевской программе «критики исторического разума»
- Полемика Г. Эббингауза с В. Дильтеем
Введение к работе
Актуальность исследования. В наше время в психологии сложилась такое положение дел, когда традиционные научные теории обнаруживают неадекватность существенно новой социокультурной ситуации как в сфере науки, так и в самом мире общественно-исторической реальности. Налицо, с одной стороны, резкое (а в чём-то даже катастрофическое) изменение всего устройства «мира жизни», а, с другой стороны, несоответствие всему этому предпосылок и «предрассудков» современной психологической науки, сформировавшихся десятилетия и даже столетия назад.
Психологическая практика намного более динамично реагирует на изменение ситуации; появляются всё новые и новые подходы, стремящиеся отвечать актуальным запросам современности. Однако эти подходы, сами будучи порождением современной ситуации, проблемы которой они стремятся решать, могут предложить лишь весьма поверхностные решения, не затрагивающие существа встающих сегодня проблем.
Следует подчеркнуть, что в существующих условиях радикальных перемен, происходящих и в постсоветском пространстве, и во всём мире, проблематичны оказываются не только официально-идеологические «стандарты» и модели, но и ориентированные на них и без них невозможные «неофициальные», так сказать подпольные. Что касается советской психологии, то мы оказались отчуждены как от официальной, «подцензурной» её стороны, так и от её неофициального подтекста, ориентированного на «своих». Психология снова оказалась в ситуации кризиса, правда, во многом отличной от той, о которой говорил Л. С. Выготский (Выготский 1982).
Понятно поэтому появление в 1990-е годы целого ряда публикаций отечественных психологов, указывавших на то, что существующая отечественная психология неспособна отвечать современной ситуации, и
стремящихся наметить возможность новых подходов и направлений. В этой связи необходимо указать на публикации Б. С. Братуся (Братусь 1990, 1995, 1998, 1999, 2000), Ф. Е. Василюка (Василюк 1996), Л. И. Воробьёвой (Воробьёва 1995), В. П. Зинченко (Зинченко 1996), А. А. Пузырея (Пузырей 1997), В.М.Розина (Розин 1997), И. Е. Сироткиной (Сироткина 1998), В. И. Слободчикова (Слободчиков 1991; Слободчиков, Исаев 1998; Слободчиков, Шувалов 2001) и др. Весьма показательными являются опубликованные в «Вопросах философии» (1993, №5) материалы «круглого стола» на тему «Психология и новые идеалы научности», на котором выступили А. П. Огурцов, В. П. Зинченко, А. В. Брушлинский, В. М. Розин, О. И. Генисаретский, А. А. Голов, Н. И. Кузнецова, А. А. Пузырей, Б. С. Братусь, М. А. Розов. Во многих из указанных публикаций проводилась мысль о том, что недостаточность современной психологии связана с её естественнонаучной ориентацией и предлагались разного рода программы гуманитарно-ориентированной психологии.
И всё же, как можно видеть, эти программы не смогли перерасти в развёрнутый фундаментальный подход, способный отвечать задачам, которые встают перед психологией в наши дни. Прокатившаяся в 1990-е годы волна публикаций стихает, отечественные психологи по большей части стремятся скорее адаптироваться к ситуации, нежели серьёзно осмыслить её. И это понятно, поскольку у нас отсутствовала и до сих пор отсутствует фундаментальная критика исторических оснований нашей науки, критика определяющих и нас самих, и нашу современность «предрассудков»; без такой критики невозможно ни осмысление современности и нашего места в ней, ни создание фундаментального подхода, основные предпосылки которого отличаются от предпосылок современных подходов в психологии.
Критику оснований делает возможной обращение к истории. Ведь положение дел в историческом мире нашей современности является
следствием научных и «инонаучных» решений прошлого. Эти решения настолько определяют нас самих, что изнутри горизонта современности они не могут быть нами осознаны. Однако такое осознание становится возможным, если мы обратимся к тем историческим контекстам, когда эти решения только ещё складывались и утверждали себя в живой напряжённой полемике и столкновении с иными позициями, открывавшими другие возможности. Нужен «обратный перевод» (А. В. Михайлов 2000, с. 14-16), т. е. нужно попытаться - сквозь те последующие переосмысления, которым подвергалась ситуация становления современной психологической науки и сквозь призму которых мы воспринимаем её сегодня, - пробиться к изначальному смысловому единству самой этой ситуации (которая только и сделала последующие переосмысления возможными). Тем самым мы сможем открыть для современности незавершённые возможности прошлого и критически осмыслить самих себя и нашу современность перед лицом заново открытого прошлого, - прошлого, которое гораздо интереснее и богаче своими возможностями, чем сегодняшнее изживание некоторых из них.
Характер и проблемы современной психологической науки в значительной мере обусловлены тем, что в историческом споре столетней давности о том, на каких основаниях следует строить психологию, победили направления (особенно в СССР), утверждавшие необходимость построения психологии по образцу естественных наук. Естественнонаучная парадигма стала в итоге синонимом научности в психологии, тогда как стремившиеся преодолеть ограниченность этой парадигмы подходы - прежде всего, подходы, составившие крупное и дифференцированное течение американской «гуманистической психологии», - создавались и воспринимались как не вполне научные. Между психологической наукой и реальной человеческой жизнью оставался и до сих пор остаётся непреодолимый разрыв, так что учёный-
6 психолог вынужден выбирать либо верность научной строгости, либо (как те же гуманистические психологи) верность реальной жизни, (ср. Giorgi 1987; Крипнер, де Карвало 1993)
Академическая психология, в особенности отечественная, оказалась за рамками центрального события в философско-гуманитарной мысли XX века - «перехода от мира науки к миру жизни» (Гадамер 1991, с. 7). Этот переход состоял в отказе от концепции автономного, т. е. независимого от социокультурной, жизненной укоренённости, познания и самого познающего «я». Познание перестало рассматриваться в качестве автономной сферы; произошло осмысление познавательных актов в их укоренённости в реальности жизненного мира, в их зависимости от эмоциональных, волевых, «предрассудочных» мотиваций, от всего так называемого мотивационного контекста. В результате была радикально переосмыслена взаимосвязь теории и истории, науки и жизненного мира. Этот переход, представлявший собой «смену философско-гуманитарной парадигмы» (Махлин 1997, 2004), происходил в западно-европейской, прежде всего немецкой, научно-философской мысли.
Положение отечественной психологии усугубляется ещё и тем, что указанная смена парадигмы не произошла и в отечественной гуманитарно-философской мысли в целом - ни в дореволюционной, ни в советской, ни в эмигрантской; те же отечественные мыслители, которые участвовали в этой смене парадигмы - Г. Г. Шпет и в особенности М. М. Бахтин, а также А. А. Ухтомский, Г. В. Флоровский и др. - оказываются в этом отношении нам непонятны как раз в силу отсутствия у нас «апперцептивно-диалогизующего фона», на котором они могли бы быть поняты. (Махлин 2004, с. 56)
Соответственно, в этом центральном событии участвовала и психология: первоначально в качестве проекта психологии как основной науки (Grundwissenschaft) в рамках программы преобразования идеи
«разума» у В. Дильтея (1833-1911), а начиная с 1920-х годов и позднее - в рамках феноменологического преобразования психологии в философской программе Э. Гуссерля (1858-1938) и его школы.
В перспективе «обратного перевода», т. е. возвращения к исторически незавершенным возможностям именно проекта гуманитарной («понимающей») психологии, целесообразно обращение к проекту психологии В. Дильтея. Полемически отталкиваясь, с одной стороны, от идеалистической метафизики и спекулятивной философии немецкого идеализма, а, с другой стороны, - от позитивизма, Дильтей стремится найти и обосновать такой подход к явлениям «духовно-исторической» жизни, который сделал бы возможным научное истолкование и раскрытие этих явлений сообразно им самим, как они даны в донаучной переживаемой взаимосвязи общественно-исторической жизни. Этой задаче подчинена основная философская программа Дильтея - программа «Критики исторического разума» (Дильтей 2000, с. 269) - равно как и разрабатывавшийся им в рамках этой программы проект «наук о духе», среди которых именно психология мыслилась им в качестве основополагающей науки. Выдвинутый Дильтеем проект психологии может быть убедительно и продуктивно истолкован только при понимании его общей философской программы и его методологического проекта «наук о духе».
Вот почему в плане истории гуманитарных наук и специально психологии обращение и возвращение к философской психологии Дильтея является актуальной задачей. Психология как наука всегда сильно зависела от философских оснований, обусловливавших автономию этой науки. Необходим пересмотр именно философских оснований психологической науки - пересмотр историко-герменевтический, в котором решающее значение как в историческом, так и в методическом отношении имеет проект психологии В. Дильтея.
Степень разработанности проблемы. Несмотря на то, что в постсоветской психологии не раз указывалось на ограниченность естественнонаучного подхода в психологии и предлагались различные проекты психологии гуманитарной, серьёзное обращение к трудам Дильтея в этой связи практически отсутствовало. То же можно сказать и в отношении американской «гуманистической психологии», которая, к тому же, в отличие от описательной психологии Дильтея, почти совершенно безразлична к историчности человеческого существования.
Психологические идеи Дильтея быстро стали предметом критики как внутри академической, особенно экспериментальной, психологии (Ebbinghaus 1895), так и внутри философии - в ходе философских дискуссий о «психологизме» (см. напр. Kusch 1995). В итоге в психологии место, на которое претендовала «описательная психология» оказалось занято в основном психоаналитическим дискурсом (Куренной 2002, с. 84), а в философии тенденции, заложенные в психологическом проекте Дильтея, восприняли направления, в которых уже не шла речь о «психологии», - в частности, «фундаментальная онтология» М. Хайдеггера, «философская антропология» X. Плеснера и др.
Отечественные публикации, посвященные Дильтею, разделены десятилетиями советской власти.
Из дореволюционных авторов, обращавшихся к психологическим идеям Дильтея, необходимо отметить прежде всего С. Л. Франка с его концепцией философской психологии (Франк 1995) и Г. Г. Шпета, в работе «Один путь в психологии, и куда он ведёт» (1907) отстаивавшего психологические идеи Дильтея, а позже, в работе «История как проблема логики» (1917) критиковавшего дильтеевскую идею психологии как основной гуманитарной дисциплины (Grundwissenschaft). (Шлет 1996, 2002).
После революции к психологическим идеям В. Дильтея обращался М. М. Бахтин в своей написанной под чужим именем работе «Марксизм и философия языка». (Бахтин 2000) В этой работе М. М. Бахтин критикует Дильтея в духе тех тенденций, которые у самого Дильтея были намечены в его поздних работах, и предлагает свой вариант «понимающей психологии».
У позднего Л. С. Выготского, когда он в лекциях 1933 года вводит понятие «переживание» как «единицы для изучения единства личности и среды» (Выготский 2001, с. 213), очевидно созвучие с дильтеевским пониманием переживания.
Критику дильтеевского проекта психологии даёт С. Л. Рубинштейн в статье «Психология Шпрангера как наука о духе» (Рубинштейн 2003, с. 458-472). В своём примечании А. Н. Славская предположительно относит написание этой статьи к середине-концу 1920-х гг. Однако, есть основания предполагать, что статья была написана позже - в середине 1930-х гг. Ниже мы ещё вернёмся к этому вопросу. Как бы то ни было, статья носит переходный характер - с Дильтеем ещё ведётся полемика, но эта полемика ориентирована на то, чтобы «наша психология» смогла в конце концов «учесть и снять» психологию Дильтея и Шпрангера. К концу 1930-х годов уже не могло подлежать сомнению то, что такие «учёт и снятие» в советской науке состоялись, и само имя Дильтея, как бы за ненадобностью, практически перестаёт упоминаться.
Отечественные публикации, посвященные В. Дильтею, вновь появляются только в постсоветский период. Появляется ряд переводов. Выходит книга Н. С. Плотникова «Жизнь и история. Философская программа Вильгельма Дильтея» - первая отечественная монография, посвященная творчеству В. Дильтея. 4-5 октября 2001 года в РГГУ состоялась конференция «Вильгельм Дильтей и философская культура
современности», по материалам которой был издан сборник работ1. В этом сборнике есть две работы (Ф. Роди и В. А. Куренного), касающиеся дильтеевского проекта «описательной психологии». Ф. Роди полемически рассматривает вопрос о переходе от психологии к герменевтике у позднего Дильтея, тогда как В. Куренной анализирует судьбу дильтеевского проекта описательной психологии с точки зрения институциональной организации академической научной жизни в Германии.
Впрочем, приходится признать, что интерес к Дильтею у нас сегодня не выходит за рамки круга специалистов, занимающихся либо творчеством самого Дильтея, либо творчеством связанных с Дильтеем мыслителей. Причём как правило этот интерес ограничивается рамками философии. Практически отсутствуют историко-психологические работы, специально посвященные психологическому проекту В. Дильтея. Данная диссертация как раз и призвана восполнить этот пробел.
Научная новизна исследования. Данная работа - первая в отечественной психологической литературе попытка специального исследования трудов Вильгельма Дильтея с точки зрения истоков гуманитарного направления в психологии. Самый жанр историко-психологического исследования, стремящегося таким образом раскрыть свой, относящийся к прошлому, предмет, чтобы самим этим раскрытием высвободить для настоящего незавершённые возможности прошлого, до сих пор остаётся почти неразработанным, хотя и имеются отдельные заявления (см. напр. Ярошевский 1985) о том, что история психологии может и должна служить источником её обновления и развития.
Герменевтика. Психология. История. [Вильгельм Дильтей и современная философия]. Материалы научной конференции РГГУ. Под ред. Н. С. Плотникова. М.: Три квадрата, 2002.
11 Объект исследования - гуманитарная парадигма в психологии.
Предмет исследования - дильтеевский проект психологии как «науки о духе».
Методологические основания исследования. В основу настоящего исследования концепции «описательной психологии» В. Дильтея положена историко-герменевтическая идея самого Дильтея о «Wiederverstandnis», «обновлённом понимании». Эта идея в XX веке была сама заново открыта и осознана в контексте всей герменевтико-диалогическои традиции от Ф. Шлегеля и Ф. Шлейермахера до Г.-Г. Гадамера. (Rodi 1990, S. 41-50) и нашего М. М. Бахтина (Махлин 2004).
Теоретическая значимость работы. Проведённое в работе подробное исследование психологических идей Вильгельма Дильтея, -первое в отечественной психологии, - вносит вклад в исследования по истории психологии. В свою очередь, историческая рефлексия оснований гуманитарного подхода в психологии (у истоков которого стоял В. Дильтей) важна для разработки гуманитарной психологии в современной ситуации.
Практическая значимость работы. Материалы проведённого в диссертации исследования могут быть использованы для проведения лекционных и семинарских занятий по общим курсам «История психологии», «Философия психологии», «Психология личности», а также спецкурсов по смежной проблематике (имеются справки о внедрении).
Цели и задачи работы. Цель работы - воссоздание проекта «понимающей» психологии В. Дильтея, раскрывающее в горизонте
современности незавершённые возможности этого проекта. Для достижения этой цели необходимо решение следующих основных задач:
раскрыть систематическое и историческое место проекта «понимающей» психологии Дильтея в контексте его программы «критики исторического разума»;
выявить значение психологии как «основной науки» в пределах обоснования Дильтеем «наук о духе» (гуманитарных наук);
проследить преобразование идеи «описательной психологии» в поздних работах Дильтея;
обосновать продуктивность проекта гуманитарной психологии Дильтея для современности.
Положения, выносимые на защиту. На защиту выносятся следующие положения:
Для реализации полноценного гуманитарного направления в современной психологии необходим критический пересмотр устоявшихся в психологии критериев научности, до сих пор преимущественно ориентированных на методы естественных наук. Такой пересмотр требует обращения к истории психологической науки, в частности, к одному из наиболее фундаментальных в истории психологии проектов гуманитарно-ориентированного подхода - дильтеевскому проекту «понимающей психологии».
Продуктивные возможности «понимающей психологии» Дильтея для отечественной психологии (советской и постсоветской) были и до сих пор остаются закрыты - отчасти в силу долгого господства естественнонаучной ориентации в психологии, отчасти в силу изоляции советской психологии от западной научной и философской мысли. Для раскрытия этих возможностей необходима специальная
историко-герменевтическая работа. Попытка такого рода работы представлена в данной диссертации. 3) Проект психологии Дильтея разрабатывался как составная часть его философской программы «критики исторического разума». Проведённый в работе анализ этого проекта и его продуктивных возможностей может способствовать не только более глубокому пониманию того, как возможен гуманитарный подход в психологии, но и новому осмыслению отношения психологии и философии, психологии и других гуманитарных дисциплин.
К истории рецепции психологических идей В. Дильтея
Недостаточность естественнонаучного подхода в психологии и необходимость построения психологии на иных основаниях неоднократно декларировалась в постсоветской психологии, однако в выдвигавшихся проектах гуманитарной психологии отсутствовало принципиальное обращение к истории и конкретно к проекту психологии В. Дильтея. То же можно сказать и об американской «гуманистической психологии», которая, к тому же, существенным образом отличается от «понимающей» психологии Дильтея своим безразличием к историчности человеческого существования и попытками мыслить и понимать «нередуцированного» человека в его «полноте» без обращения к истории.
Стоит отметить, что для академической психологии, особенно экспериментальной, психологические идеи Дильтея практически сразу, начиная уже со статьи Эббингауза (1895), стали служить предметом полемического отталкивания. В то же время и внутри философии «описательная психология» оказалась предметом критики в ходе полемики относительно психологизма, (см. напр. Kusch 1995) В итоге в психологии место, на которое претендовала «описательная психология» оказалось занято в основном психоаналитическим дискурсом (Куренной 2002, с. 84), тогда как в философии тенденции, заложенные в психологическом проекте Дильтея, оказались восприняты направлениями, в которых уже не говорилось о «психологии», в частности, «фундаментальной онтологией» М. Хайдеггера, «философской антропологией» X. Плеснера и др.
X. Плеснер в книге «Ступени органического и человек», вышедшей в 1928 г., рассматривает дильтеевский проект описательной психологии как своего рода предвосхищение феноменологического способа исследования, открытого Гуссерлем. По мысли X. Плеснера, Дильтей посредством описательной психологии (также как и Гуссерль в своей феноменологии) стремился проложить путь к исследованию всех тех «слоев» реального человеческого опыта, «без обращения к которым и сама наука не в состоянии построить ни одно понятие, но обозначения которых она так или иначе убирает из своего лексикона, а в периферийных сферах - даже полностью должна исключить. Ибо речь здесь идёт прежде всего о слоях непосредственного, о данностях, или «феноменах», составляющих прерогативу переживания, созерцания или сущностной интуиции». (Плеснер 2004, с. 45)
X. Плеснер видит в дильтеевской описательной психологии попытку создания науки о «сущностных формах живой экзистенции», речь в которой шла бы «об исследовании полной, близкой к жизни реальности, а не о специфически объективированной, обособленной, скрытой от глаз реальности отдельных наук» (Плеснер 2004, с. 45), и указывает на неспособность психологии как одной из частных эмпирических наук справиться с этой задачей. По мысли X. Плеснера, психология, как и любая частная наука, сосредоточенная на исследовании своей предметной сферы, теряет из поля зрения единство жизни - единство, предшествующее тематизации различных сфер опыта в качестве предметных сфер отдельных научных дисциплин. И только феноменология Гуссерля, утверждает X. Плеснер, сделала возможным исследование этого дифференцированного единства жизни.
Таким образом, дильтеевский проект психологии воспринимается X. Плеснером лишь как обнаруживающее свою несостоятельность предвосхищение Гуссерлева феноменологического подхода. Однако нельзя не заметить и то, что X. Плеснер рассматривает здесь описательную психологию с точки зрения с точки зрения современной ему ситуации 1920-х гг. в психологии и философии - ситуации, в которой в психологии прочно утвердился естественнонаучный способ исследования, а в философии получил развития феноменологический подход, благодаря которому стало возможным разрабатывать многое из той проблематики, которую Дильтей относил на счёт описательной психологии. Поэтому X. Плеснер, указывая на то, что его философская антропология развивает проблематику дильтеевских работ, средство для осуществления собственного подхода находит не в описательной психологии, а в феноменологии Э. Гуссерля.
Место психологии в дильтеевской программе «критики исторического разума»
Приступая к рассмотрению дильтеевского проекта психологии, необходимо сразу отметить, что только в контексте философской программы Дильтея - программы «критики исторического разума» -может быть понято то, как мыслит Дильтей место психологии в ряду других гуманитарных наук и связь психологии с этими науками, а также решению каких реальных, жизненных проблем психология, по мысли Дильтея, должна способствовать.
Замысел «новой критики разума» появляется уже в ранних дневниковых записях Дильтея и вплоть до последней его работы («Построение исторического мира в науках о духе») продолжает оставаться для Дильтея актуальной научной задачей. Более того: за очевидным сходством дильтеевской формулировки с названиями трёх кантовских «Критик» стоит реальная преемственность в отношении той задачи, которую пытался решить Кант - «задачи обоснования значимости познания и определения его границ». (Плотников 2000, с. 61) Однако Кант ограничивает сферу правомочного научного познания пределами математического естествознания, ориентируясь на состояние современных ему наук и просвещенческий идеал беспредпосылочной рациональности. Дильтей же работает в иной исторической ситуации. Для того, чтобы понять, почему в этой ситуации возникает необходимость в новой «Критике», необходимо рассмотреть её исторические истоки.
Во-первых, начиная с Гердера, в Германии зарождается отношение к истории, существенным образом отличное от представлений, господствовавших в эпоху Просвещения. В противовес характерному для Просвещения критическому рассмотрению присущих тому или иному историческому периоду мнений с позиций как бы надысторического разума, Гердер, под влиянием винкельмановских исследований античности, отстаивает мысль о самостоятельной ценности каждой культурной эпохи. Каждая эпоха, согласно Гердеру, является органическим единством, обладающим индивидуальным своеобразием. Понимание той или иной эпохи требует конгениального «вживания» в неё. (Muller 1987, S. 28)
Эти гердеровские импульсы были подхвачены романтиками и сперва развивались ими в философско-поэтическом ключе, выразившись в стремлении романтиков к построению универсально-исторических картин и концепций мирового развития. (Трёльч 1994, с. 236) И только позже в немецкой исторической школе, основатели которой были связаны с романтическим движением, эти импульсы получили собственно научную разработку.
«В исторической школе, - пишет Дильтей, - утвердились чисто эмпирические способы исследования, любовное углубление в неповторимость исторического процесса, тот дух универсализма при рассмотрении исторических явлений, который требовал определения ценности отдельных фактов лишь в общей взаимосвязи развития, и тот дух историзма при исследовании общества, который объяснение и закон для жизни современности отыскивает в изучении прошлого и для которого духовная жизнь в конечном счёте всегда и везде исторична. Целый поток новых идей по бесчисленным каналам устремился от этой школы к другим частным наукам». (Дильтей 2000, с. 272)
Во второй половине XIX века подход немецкой исторической школы к исследованию истории и общества сталкивается с быстро набиравшим влияние позитивистским подходом. Дело в том, что если до начала 1830-х годов в Германии активно разрабатывались идеалистические системы, наибольшего могущества среди которых достигла система Гегеля, а период 1830-50 гг. был отмечен реакцией против крайностей абсолютного идеализма, против его слепоты к реальности, - реакцией, которая в целом двигалась в контексте идей, разработанных идеализмом, - то к началу 1850-х годов критика идеалистических синтезов начинает носить уже более внешний по отношению к идеализму характер и нацелена преимущественно на то, чтобы отбросить идеализм как противоречащий реальности и не согласующийся с тем, что говорит наука. Именно наука как изучающая разнообразные сферы явлений безотносительно к построению универсальных метафизических систем, ко всему «потустороннему», недоступному ни для какого опыта, выходит теперь на первый план. (ср. Orth 1984) Возникает тяга к исследованию действительности, открывшейся в своём многообразии и богатстве, попытки же вывести всё многообразие реальных явлений из того, что стоит «по ту сторону» их, представляются обедняющими действительность и не соответствующими ей.
Полемика Г. Эббингауза с В. Дильтеем
Мы считаем необходимым, как это делается и в современной литературе, посвященной Дильтею (Rodi 2003), уделить особое внимание знаменитой полемике выдающегося немецкого психолога Г. Эббингауза с предложенной Дильтеем программой новой, т. е. гуманитарной, психологии. Отражая состояние психологии в конце XIX века, эта полемика, тем не менее, и до сих пор представляет не один лишь «чисто исторический» интерес. Принципиальные позиции обеих сторон относительно того, как следует понимать и развивать психологию, до сих пор остаются сохраняют своё влияние - иногда уже независимо от той полемики 1894 года. Более того, подход, предлагаемый Дильтеем оказывается кое в чём богаче современных попыток построения гуманитарной психологии - богаче, прежде всего, своим вниманием к историчности человеческого существования, а также тем, что Дильтей понимает психологию в тесной связи с другими гуманитарными дисциплинами, что разительно отличается от её сегодняшнего достаточно обособленного положения. Эта обособленность преодолевается, правда, когнитивной психологией, вплетённой в общий контекст «когнитивной науки», однако данное направление, в отличие от описательной психологии Дильтея, ориентировано на методы естественных наук.
Первое столкновение позиций Эббингауза и Дильтея произошло ещё до выхода дильтеевой «Описательной психологии», и носило не чисто научный характер. В 1893 году Дильтей, возглавлявший кафедру философии в Берлинском университете, сумел воспрепятствовать тому, чтобы Эббингауз возглавил освободившуюся после Целлера кафедру. (Rodi 2003, S. 174) Для Дильтея в данном случае было принципиально важно избежать «естественнонаучной радикализации философии» в Берлине, как он говорит в письме к графу Йорку фон Вартенбургу (Briefwechsel... 1923, S. 165; Rodi 2003).
В 1894 году выходят в свет «Идеи к описательной и расчленяющей психологии» Дильтея. Дильтей рассылает экземпляры этой работы ряду крупных учёных того времени, в том числе Эббингаузу, и просит дать отзыв на эту книгу. (Lessing 1985) Эббингауз ответил не только письмом, но и целой статьёй «Об объяснительной и описательной психологии» («Uber erklarende und beschreibende Psychologie»), которую он публикует в октябрьском номере «Журнала по психологии» за 1895 год. В этой статье Эббингауз обвинил Дильтея в несправедливости по отношению к психологии, и утверждал, что Дильтей в своей книге не предлагает ничего нового по сравнению с тем, чего уже удалось достичь психологии.
Рассмотрим приводимые Эббингаузом аргументы. Во-первых, Эббингауз обращается к выдвигаемому Дильтеем критическому положению, в котором последний утверждал, что современная ему объяснительная психология не отвечает всей полноте душевной жизни. Эббингауз признаёт, что отмечаемая Дильтеем неполнота действительно имеет место в современной ему научной психологии - психологии ассоциативной; признаёт он также и то, что эта неполнота связана с переносом в области психологии воззрений, заимствованных из физики и химии. Однако Эббингауз утверждал, что внутри самой психологии ведётся активная работа по преодолению этой неполноты - работа, о которой Дильтей практически не говорит ничего. Поэтому, по мнению Эббингауза, создаётся впечатление, будто Дильтей предлагает нечто радикально новое там, где на самом деле речь идёт о вещах, давно уже известных психологам.
Согласно Эббингаузу, недостаток ассоциативной психологии «состоит - если не исключительно, то всё же в существенной мере - в недостаточном внимании к особого рода единствам или, если можно так выразиться, целостностям, в которые в душевной жизни оказываются собраны и соединены отличимые друг от друга составляющие». (Ebbinghaus 1984, S. 58) Простейшим примером такого единства является аккорд, который сознаётся не просто как набор рядоположенных звуков, но как целое, составляемое этими звуками. Аналогичным образом, по Эббингаузу, усмотрение различия двух цветов предполагает восприятие этих цветов в некотором охватывающем их единстве, изнутри которого их различие только и может быть установлено. Это, однако, «единства, так сказать, наименьшего объёма» (Ibid.), но к такого же рода единствам относятся и единства пространства, времени, движения и другого человека; также единство смысла в предложении, составленном из ряда слов, «равно как и знаменитое единство я и единство сознания» (Ibid.).
