Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Формирование оснований дедуктивно-номологического объяснения 14
1.1. Формирование дедуктивных оснований 14
1.2. Онтологическое основание дедуктивного объяснения 25
1.3. Методологические основания дедуктивного объяснения 35
Глава 2. Структура и функционирование дедуктивно-номологического объяснения факта 45
2.1. Аналитическое объяснение и описание 45
2.2. Дедуктивно-номологическая схема объяснения Гемпеля-Оппенгейма 54
2.3. Гипотетический характер дедуктивно-номологического объяснения фактов и его экспликация 61
2.4. Экспланандум как предмет объяснения 72
Глава 3. Обоснование дедуктивного подхода в гуманитарных науках 87
3.1. Научное объяснение социальных явлений 87
3.2. Дедуктивно-номологический характер телеологического объяснения 107
Заключение 128
Литература 131
- Онтологическое основание дедуктивного объяснения
- Дедуктивно-номологическая схема объяснения Гемпеля-Оппенгейма
- Гипотетический характер дедуктивно-номологического объяснения фактов и его экспликация
- Дедуктивно-номологический характер телеологического объяснения
Введение к работе
Исследование в рамках философии или науки в целом подразумевает принадлежность к той или иной школе, к тому или иному направлению. Эта характерная черта наблюдается с зарождения философствования в Древней Греции и до сего дня, будь то платоновская Академия или официальная советская философия, Венский кружок или прагматизм. Считается, что они имеют свою традицию, язык, проблематику. Такого рода многообразие идеологи тех или иных направлений упрощают, противопоставляя свое видение реалий всем остальным, вместе взятым.
Классическими примерами являются "партийный" подход марксизма-ленинизма как решение "на современном этапе" "основного вопроса философии", попперовское "открытое общество" и "его враги", "статическая религия" и "динамическая" А. Бергсона и т.п.
Эти регулярности, несмотря на свою привлекательность в определенной среде, из-за своей тенденциозности не стимулируют более тщательные исследования поставленных вопросов.
Другой крайностью является отказ от любого рационального контекста, на фоне которого и возникают корректные вопросы. Здесь речь идет о так называемых "субъективизме", "психологизме", "волюнтаризме" и т.д.
Аналитическая философия как направление в этом отношении мало чем отличается от других. Основная задача данного исследования не впасть в одну из крайностей, тем более что одной из заслуг этого направления и является попытка найти "золотую середину".
Проблема объяснения - одна из многих дискутируемых в этом направлении. Поэтому естественно кратко остановиться на "легенде" всего направления и попытках идентифицировать его место и роль в философии и науке.
По "легенде" на протяжении долгого времени только "мифическая картина мира" служила людям для удовлетворения своего интеллектуального любопытства. Космические процессы являлись непосредственной основой повседневного опыта. Анимизм первобытных людей и известного возраста человека наглядно это демонстрирует. Миф концентрирует в себе опыт тысячелетий и является единственной нитью, проводником из прошлого в будущее. "Мифическая картина мира" доминирует и сегодня, но эти мифы питает уже не столько традиция, сколько искусственно созданные авторитеты. Чаще всего они создаются бессознательно.
Путь от "мифа" к "логосу" проложили древние греки. По мнению аналитиков (в дальнейшем для краткости так будем называть сторонников аналитической философии, имея в виду, что анализом, как и синтезом, не пользуются только люди с патологическими отклонениями), больше в этом преуспели сторонники Пифагора и Платона. Прежде всего, благодаря осознанию необходимости особого, отличного от обыденного, языка и новых методов исследования реальности в целом. Сам факт их наличия разрушает традицию как источник "мифической картины мира" и создает "метафизическую картину".
В этом месте, на наш взгляд, "легенда" впадает в крайность, принижая заслуги Аристотеля. Вероятно, из-за принципиальной несовместимости, например, "Физики" Аристотеля и современного состояния физики. Именно Аристотель ввел, говоря аналитическим языком, методологические правила удаления столпов мифической картины мира: пегасов, единорогов, русалок и т.п. Это, прежде всего, его категориальная система, позволившая идентифицировать объект.
Аристотель и номинально, и реально положил основание для первых метафизических теорий в естествознании. А это уже новый этап исследования мира, на котором традиция играет уже второстепенную роль.
В метафизической картине мира на первый план выдвигается тезис и его обоснование. Критика получает моральное право для поиска истины и своего существования. Результатом стало открытие логики и рациональной традиции в целом.
В отличие от современных аналитических исследований первые теории
не исходили из относительно несомненных фактов для дальнейших обобщений.
Понимание шло от целого к частностям, где целое носило универсальный
, характер. Методология дедуктивных наук отождествлялась с собственно
наукой. Доказательство и предшествующие ему логические операции считались средством для получения полного и окончательного знания. Подобные претензии вызывали скептицизм, а затем попытки выработать новую методологию.
Исследователь аристотелевской силлогистики Ян Лукасевич отрицал, что
Аристотелю принадлежит приписываемый силлогизм:
Ч Все люди смертны,
Сократ - человек,
і следовательно,
Сократ смертен.
"Сократ - человек" - это единичное предложение, потому что его субъект "Сократ" - единичный термин. Аристотель же не вводит в свою систему единственных терминов или посылок" [49, с.34]. Силлогизм принадлежит перипатетикам, а это, как известно, не одно и то же.
Этот пример соответствует характеристике метафизического познания. Но фактом является и то, что сам Аристотель не распространял методологию на другие области своих исследований, а математикой, в отличие от Платона и его Академии, вообще не занимался.
Другим фактом, заслуживающим внимание, являются попытки некоторых аналитиков пересмотреть роль метафизики в исследовательских программах. Например, М. Вартофский в статье "Эвристическая роль
метафизики в науке" пишет: "...появились первые осторожные попытки открытия заново роли метафизики в науке" [14, с. 43], и далее: "...описание структуры науки является моделью (интерпретацией, отображением) более общей и абстрактной теории той структуры, которую я рассматриваю как метафизическую систему. Таким образом, изучение метафизических систем дает наиболее строгие, систематические и абстрактные средства для построения таких моделей" [14, с.84].
Эти факты должны смягчить однозначную характеристику метафизики, больше присущую "среднему этапу" истории аналитической философии.
Миф об окончательном знании был разрушен, как считается, английским эмпириком Д. Юмом. Последователь Д. Локка скептически отнесся к использованию понятия "причина" и законам, ее использующим. Логическое заключение из прошлого в будущее, как доказывал Юм, невозможно, так как естественнонаучный закон не верифицируется, то есть не доказывается с помощью наблюдений. Если не существует неэмпирического знания, то как возможна наука? Как возможно теоретическое знание?
Иммануил Кант пытался позднее избежать выводов Давида Юма. "Кант
берет существующее естествознание как эмпирический факт и использует его,
как начало всего рассуждения. Как известно, положения математики и
механики обладают свойствами всеобщности и аподиктичности. Поскольку же
эти положения являются продуктами познавательной деятельности, возникает
вопрос: как должен быть устроен субъект этой деятельности, чтобы в
результате получались подобные положения?" [28, с 119]. Переместив акцент с
объекта познания на субъект, И. Кант "спас", по крайней мере, необходимость
всеобщих основополагающих начал естествознания, придав
рационалистическому учению о врожденных идеях новый облик учения об априорных формах и категориях познания" [47, с. 42].
Кардинальное изменение философствования имело и имеет до сего дня серьезное значение. Основным результатом этого изменения является
7 формирование так называемой "современной философии", охватывающей XIX-XX вв.
Две указанные крайности при характеристике аналитической философии,
несмотря на огромное количество публикаций на эту тему, не способствуют
росту ее сторонников. Для примера можно сослаться на статью В.Швырева
"Философия анализа" в "Философской энциклопедии": "Философия анализа
(аналитическая философия) - современное философское направление, которое
сводит философию к анализу языковых и понятийных (рассматриваемых
обычно так же, как языковые) средств познания. Между отдельными течениями
философии анализа существуют серьезные расхождения в понимании объекта,
способов и целей анализа. Так, в качестве объекта анализа может выступать
или структура языка науки, или средства обыденного языка, или особенности
языка самой философии. Сам' анализ может осуществляться либо путем
исследований свойств реально существующих языков (так называемая
<4 лингвистическая философия), либо путем построения при помощи средств
математической логики искусственных формализованных языков. Как правило, сторонники философии анализа рассматривают "анализ", понимаемый как "чистая" деятельность с языком, в качестве антитезы метафизическим (т.е. философским) учениям о бытии, выражая тем самым линию позитивизма в современной философии" [103, с.347].
Н.С. Юлина в словаре "Современная западная философия" в статье "Аналитическая философия", указывая на существенное различие между теориями, составляющими это направление, подчеркивает "некоторые общие моменты": "Это, прежде всего, "лингвистический поворот" - перевод философских проблем в сферу языка и решение их на основе анализа языковых средств и выражений; "семантический акцент" - акцентирование внимания на проблеме значения; "методологический крен" - противопоставление метода анализа всем другим формам философской рефлексии и использование его с целью превращения философии в "строгое" и "аргументированное" знание;
8 тенденция к "нейтрализму", освобождению от историко-философских предпосылок; размывание граней между философскими и частнонаучными, логическими и лингвистическими, методологическими и научными проблемами... Аналитическая философия противостоит иррационализму, интуитивизму, спекулятивному идеализму" [108, с. 16].
Судя по материалам "круглого стола" "Аналитическая философия в XX веке", авторы выступлений сходятся на том, что уместней говорить о "характеристике аналитического стиля мышления", чем о "собственно аналитической школе (или школах)" [1, с. 48-93].
Полезно будет в этой работе не говорить об аналитическом стиле мышления, ограничив аналитику так называемой философией логического анализа. Это диктуется не столько самой полемикой "аналитиков английского языка" и "аналитиков, знающих математическую логику", сколько затрагиваемыми здесь проблемами и методами их решения. В силу этого "мы можем критиковать теории типа витгенштейновской, которая утверждает, что в то время как наука исследует реальность, дело философии состоит в прояснении значений терминов, а тем самым в очищении нашего языка и устранении языковых головоломок. Для воззрений этой школы характерно, что ее представители никогда не формулируют аргументы, которые можно было бы критиковать рационально. Эта школа, следовательно, адресует свой утонченный анализ исключительно маленькому эзотерическому кругу посвященных. Отсюда следует, что озабоченность значениями терминов с неизбежностью приводит к типичному для аристотелизма результату - к схоластике и мистике" [69, с. 29].
В дальнейшем будем апеллировать не к традиционному, по крайней мере в русскоязычной литературе, термину "философия логического анализа", а к более отвечающему требованию данной работы термину "логико-систематический анализ".
Будем считать целью логико-систематического анализа в аналитической философии экспликацию и уточнение различных форм . научной систематизации. К научным систематизациям относят способы применения законов и теорий к конкретным ситуациям: научное объяснение, научное предсказание, научная ретродукция и т.п.
Предполагается/что представление об объяснении используется гораздо чаще в естественном языке, чем предсказание, поэтому объяснение будем считать основной целью познания. В обыденном языке такой целью может быть и объяснение преимуществ тех или иных положений, и объяснение политических событий с точки зрения партийной принадлежности, и объяснение как пользоваться автоматическим устройством и т.п. Существуют попытки найти в этих многочисленных использованиях нечто общее. Как со времен Древней Греции "удивление" многие считают началом любого рода философствования, так и авторы началом объяснения считают "смущение", "путаницу" и т.п.
Проблема естественнонаучной систематизации и, в частности, научного объяснения, сложилась в XX веке как попытка нахождения основания в рамках так называемого "физикализма". К. Гемпель сформулировал типично научный, в физикалистском смысле, вопрос: "Почему что-либо определенное, описанное предложением, случилось?" Ответом на подобный вопрос должно стать объяснение. Р.Карнап уточняет: "...когда кто-то спрашивает "почему?" мы полагаем, что он понимает вопрос в научном, неметафизическом смысле. Он просто просит нас объяснить нечто в рамках эмпирических законов" [35, с. 51]. К.Поппер в полемике с индуктивизмом еще строже формулирует необходимость ограничения обоснования в науке до научного объяснения: "мы осознали, что юмовская эпистемологическая проблема - проблема выдвижения позитивных обосновывающих оснований или проблема обоснования - могла быть замещена полностью отличной проблемой объяснения, выдвижения критических оснований, почему мы предпочитаем одну теорию другой (или
10 всем другим, нам известным) и, в конце концов, проблемой критического обсуждения гипотез с целью выяснить, какая из них - сравнительно с другой или другими - заслуживает предпочтения" [70, с. 61]. Еще одним аргументом в отказе от широкой, традиционной трактовки обоснованности знания является то, что «причинное отношение означает предсказуемость" [35, с. 260]. Согласно же тезису сторонников К. Гемпеля, научное объяснение и предсказание обладают структурной однородностью.
Научное объяснение как форма аналитической систематизации уже, чем
поиск основания, так как оно сводится к поиску аргументов в пользу
истинности объясняемого предположения. Поиск оснований в широком
понимании должен дать уверенность в истинности обосновываемого
предположения, но не обязательно это предположение должно соответствовать
положению вещей. Здесь и в дальнейшем мы будем иметь в виду объяснение
единичного факта или единичного события.
'» Если отвлечься от физикализма и его влияния на развитие аналитической
проблематики, то совершенно прав Е.П.Никитин, утверждая, что "эта концепция вызвана к жизни определенными обстоятельствами. Относительная простота и широкая распространенность причинного объяснения (особенно на ранних этапах развития науки) привели к тому, что новые виды объяснения, возникшие с развитием познания, стали формироваться на языке причинного объяснения. Сторонники разбираемой концепции упускают из виду это обстоятельство и часто ссылаются на то, что объяснение всегда отвечает на вопрос "почему", а это будто бы свидетельствует о каузальном характере всякого объяснения" [58, с. 89]. Здесь четкая позиция, расширяющая концепцию физикализма до, условно назовем, онтологизма. С этой точки зрения научное объяснение трактуется как обоснование в самом широком понимании: "как регламентации, эталонизации продуктов любой познавательной деятельности, включая и выработку "идеального плана" практического действия. Объектом такого обоснования в принципе может выступать любой конкретный продукт
умственного труда, выработка которого предваряет его непосредственное использование" [91, с. 111]. М.Бунге сводит такого рода обоснование к ответу на "пять вопросов науки": что (или как), где, когда, откуда и почему. "Научные законы позволяют нам ответить на что, где, когда, откуда и почему, относящиеся к фактам (событиям и процессам), поскольку с их помощью мы можем получить наиболее достоверное описание, наиболее точное предсказание, как по отношению к прошлому, так и к будущему, и наиболее истинное объяснение естественных и общественных фактов и всего возможного в данный момент" [12, с.283-284].
Проблема "обоснование-объяснение" не является предметом анализа в
данной работе, но значение ее для уяснения характера экспликации понятия
"объяснения" в аналитической философии играет основополагающую роль.
Она позволит сосредоточиться на собственно аналитической проблематике как
отпочковавшейся на определенном этапе от других направлений, ограничить
і собственные амбиции и показать несостоятельность некоторых обвинений в
адрес аналитиков.
Первые попытки естественнонаучного объяснения относят к исследованиям Д.Юма. Он вводит сингулярное предложение каузальности в форме "А есть причина В". Это предложение становится объектом его анализа и его можно интерпретировать так, что сингулярное каузальное суждение всегда опирается на общую регулярность и таким образом объяснение фактов или событий основывается на законах. Это можно отнести уже к рудиментарным объяснениям, т.к. не уточнено выражение - "причина".
Д. Ст. Милл в своей "Логике" первым указал, что научные объяснения заключаются в подведении под естественнонаучный закон.
Карл Поппер в "Логике научного исследования" впервые ясно описал логическую структуру так называемого причинного объяснения. "Дать причинное объяснение некоторого события, значит, дедуцировать описывающее его высказывание, используя в качестве посылок один или
12 несколько универсальных законов вместе с определяемыми сингулярными высказываниями - начальными условиями. Например, мы можем сказать, что мы дали причинное объяснение разрыва некоторой нити, если мы нашли, что она имеет предел прочности 1 фунт, и что к ней был подвешен груз весом 2 фунта. При анализе этого причинного объяснения мы обнаружим в нем различные составные части. С одной стороны, здесь имеется гипотеза: "Всякая нить, нагруженная выше своего предела прочности, разрывается" — высказывание, имеющее характер универсального закона природы. С другой стороны, здесь есть сингулярные высказывания (в данном случае их два), применимые только к данному обсуждаемому событию: "Предел прочности данной нити равен 1 фунту" и "К нити подвешен груз весом в 2 фунта".
Таким образом, для полного каузального объяснения необходимы высказывания двух различных видов: универсальные высказывания, то есть гипотезы, носящие характер естественных законов, и сингулярные высказывания, которые относятся только к специфическому обсуждаемому событию и которые я буду называть "начальными условиями" [68, с.83]. Здесь же он подчеркивает: "...я не принимаю какого-либо общего утверждения об универсальной применимости этого дедуктивного метода теоретического объяснения" [68, с. 84].
Уже цитируемое выше по поводу соотношения понятий "обоснование-объяснение" кардинальное переосмысление К.Поппером задач эпистемологии состоялось после "Логики научного исследования", но фундамент этого переосмысления заложен в первых главах этого классически аналитического труда.
"После опубликования "Логики научного исследования", т.е. после 1934 г., я развил систематическую трактовку проблемы научного метода, я постарался начать с некоторого предположения о цели научной деятельности и вывести из этого предположения многое относительно методов науки, включая и многочисленные комментарии к ее истории" [70, с. 62]. "Я полагаю, что цель
науки найти удовлетворительное объяснение всего того, что заявляет о себе как нуждающееся в объяснении. Под объяснением (или причинным объяснением) я понимаю совокупность положений, одно из которых описывает положение дел, подлежащее объяснению (экспликандум), между тем как другие объяснительные положения образуют объяснение" в узком смысле слова (экспликанс экспликандума)" [70, с. 63].
Проблема экспликации объяснения в дальнейшем приводит к трем сферам аналитической проблематики. Во-первых, вопросы образования и описания понятий и теорий, прежде всего, это учение об определении и учение об аксиоматизации. Основной вопрос - выделение из учения об определении сферы экспликации понятия, в котором речь идет о получении условий адекватности, достаточных для аналитически рассматриваемых понятий.
Еще одна сфера - сфера проверки, объяснения и подтверждения научных теорий. Она непосредственно связана с отказом от какого-либо априорно обоснованного знания и спецификой функционирования теорий в объяснениях и предсказаниях.
К третьей проблеме отнесем все вопросы, связанные с использованием законов природы и научных теорий в объяснении, предсказании и других научных систематизациях. В целом эту проблемную сферу можно характеризовать как синтетическую деятельность на базе двух предшествующих сфер.
Онтологическое основание дедуктивного объяснения
Концепция "трех миров" К. Поппера непосредственно затрагивает онтологию. Определившись со статусом науки и ее концептуальной структурой в рамках его онтологии, в дальнейшем можно будет анализировать структуру объяснения и предсказания, ориентируясь более четко в направленности аргументов оппонентов.
Тема "третьего мира" стала главной в докладе, прочитанном К. Поппером 25 августа 1967 года на Третьем Международном конгрессе по логике, методологии и философии науки. В нем он выступает не от себя лично, с точки зрения рефлексирующего аналитика, а с точки зрения целого направления, берущего свое начало почти две с половиной тысячи лет назад - реализма. Его онтологии ближе Платон и Гегель. Оппонентами в той или иной степени являются Декарт, Юм, Кант и, с завидным постоянством, Б. Рассел. Что является критерием сближения мировоззренческой позиции с классиками? Почему в книге "Открытое общество и его враги", прежде всего, благодаря критике тех же Платона и Гегеля, он приобрел всемирную известность?
Таким критерием является приверженность "третьему миру". Оппоненты являются сторонниками " второго мира". Кстати, и первые, и вторые были рационалистами, что собственно служило и служит полем битвы. Как нетрудно догадаться, подавляющая часть людей относится к сторонникам, точнее почитателям "первого мира". Вероятно, может быть и больше миров, что не отрицает и К. Поппер. По сути деление проведено следующим образом: всех людей можно разделить на тех, кто выше ста семидесяти сантиметров, ниже и остальных, которые еще не измерены или которых уже нельзя измерить.
Содержание "третьего мира", в отличие от "второго", представляет мир объективного содержания мышления, "прежде всего, содержания научных идей, поэтических мыслей и произведений искусства". Теоретические системы, предмет нашего дальнейшего рассмотрения, занимают особое место в этом мире и это важно. Однако обоснование более или менее независимого существования "третьего мира", базирующееся на наличии библиотек, т.е. элементарной коммуникативной функции, неубедительно. Сторонники "второго мира" и они же, одновременно, по Попперу, противники сторонников "третьего мира", имеют не меньшее представительство в тех же библиотеках. В двух предложенных К.Поппером экспериментах речь идет о технических библиотеках, так как фигурируют машины, орудия труда и умение пользоваться ими. Поэтические мысли и произведения искусств не участвуют в экспериментах, как и напрямую Платон и Гегель. К собственно теоретическим системам как результату эволюции рационалистической деятельности подавляющее число сторонников "третьего мира" имеет очень косвенное отношение. В том смысле, что с XVIII века, по определению того же автора, наука представляет собой теорию, проверяемую наблюдением и экспериментом. Такие несоответствия, вероятно, происходят часто, когда пытаются чисто методологическую проблематику трактовать в метафизическом ключе. Это, вероятно, проблемы своего рода партийного подхода, о которых говорилось во "Введении" данной работы.
Более точен в раскрытии методологического аспекта платоновского "третьего мира" Э. М. Чудинов. В главе "Проблема эмпирического обоснования геометрии" книги "Природа научной истины" он отмечает, что геометрические идеи составляют часть наиболее фундаментального уровня бытия — мира эйдосов. Человеческая душа, пребывающая до рождения человека в этом мире, созерцает их. В дальнейшем, одушевив человека, она начинает припоминать. Геометрическое знание, с точки зрения Платона, не нуждается в эмпирических данных ни в качестве предпосылок для его формулировки, ни в качестве критерии для его проверки. В этом отношении априорность идей геометрии признавали и сторонники "второго мира", например, Р. Декарт. В нашей интерпретации у Платона речь идет не только об аксиоматическом подходе к геометрии, но и ко всей онтологической картине мира. Например, положение о наличии мира эйдосов аргументируется тезисом о бессмертии души, хотя Платон в сократических диалогах приводит четыре доказательства этого тезиса, эти доказательства носят скорее риторический, чем логический аспект. Аристотель как номиналист, искушенный логикой в большей степени, даже не обратил на них внимания (насколько нам известно). Таким образом, в данном случае речь идет не о теоремах, а - об аксиомах, говоря языком К. Поппера, щ) "высказываниях высшего уровня универсальности". Именно эту подмену и критиковал он в книге "Открытое общество и его враги". Трудно представить, что "третий мир" результат созидательной деятельности самого К. Поппера. И. Лакатос, интерпретатор попперовских программ исследования, выделял три этапа творчества. Для нас важно то, что эволюция шла в следующей последовательности: догматический ) фальсификационизм, наивный и затем усовершенствованный фальсификационизм. Можно сказать, что пройден путь образованного русского человека начала XX века от радикализма, фундаментом которого и является догматизм, до либерализма, а иногда и до смирения. В "Логике научного исследования" невооруженным глазом с первых страниц просматривается подобного рода радикализм в отношении так называемых "индуктивных методов". Учитывая уже имеющийся материал данной главы, можно предположить непосредственное влияние на логико-систематические исследования науки методологии Готлоба Фреге. Алонзо Черч характеризовал его как последовательного платоника или крайнего реалиста. К. Поппер: "Мой третий мир по своему смыслу ближе всего находится к универсуму объективного содержания мышления Фреге" [68, с. 440].
Дедуктивно-номологическая схема объяснения Гемпеля-Оппенгейма
Интересна классификация описаний, предложенная Е. П. Никитиным в той же работе. Прежде всего, попыткой раскрыть "диапазон значений" не самого описания, а использования термина "описание" в методологических исследованиях.
Во-первых, в узком смысле "описание" используется как фиксация результатов опыта (наблюдение и эксперимент) "с помощью выбранных в данной науке систем обозначений". РІмеется в виду, что подобного рода описание минимально связано с теорией. Такое понимание с точки зрения эвристики наиболее ценно. По мнению автора, эвристической ценностью обладает динамическая структура объяснения в отличие от статической.
Для понимания отличия динамической структуры от статической воспользуемся одним из замечаний К.Поппера: "Часто говорят, что научное объяснение есть сведение неизвестного к известному. Если имеется в виду чистая наука, то ничто не может быть дальше от истины. Отнюдь не парадоксом будет утверждение, что научное объяснение, напротив, есть сведение известного к неизвестному. В противоположность прикладной науке, принимающей чистую науку в качестве "данной" и "известной", объяснение в чистой науке всегда представляет собой логическое сведение одних гипотез к другим гипотезам более высокого уровня универсальности; сведение "известных" фактов и неизвестных "теорий" к предложениям, которые известны нам гораздо меньше и которые еще нуждаются в проверке" [68, с. 286].
Кстати, такими динамическими характеристиками обладают все методологические структуры. Например, простой категорический силлогизм только в учебной литературе используется с точки зрения статической структуры, когда из известных истинных посылок по правилам категорического силлогизма получают суждение вывода. В практике же его использования процесс диаметрально противоположный. Здесь суждение вывода не результат, а тезис, в котором отношение между субъектом и предткатом нужно обосновать, найдя соответствующие аргументы в форме посылок, представляющих категорические суждения. Что и наблюдается при восстановлении некоторых энтимем.
Ко второму типу использования термина относят "описание в отношении к некоторой системе высказываний, членом которой оно является". Имеется в виду статическая структура адекватного дедуктивного объяснения. То же самое имеется в виду под "прикладной наукой" по К. Попперу, в ней от описания в форме, например, начальных условий и экспланандума требуется соблюдение так называемых логических условий адекватности.
Понимание описания как любой "констатации некоторого отдельного научного положения без указания каких-либо отношений его к каким бы то ни было элементам остальной системы наук" [58, с. 200] можно отнести к третьему типу использования термина "описание". По нашему мнению, в рамках естествознания, по крайней мере, в настоящий момент такое использование нехарактерно в силу развитости и полноты теорий. В гуманитарных науках этот "конгломерат", по аналогии с естествознанием, можно назвать статической структурой этих наук. Между конкретными описаниями положения вещей чаще всего нет никакой связи. Поэтому, как уже упоминалось, прибегают к так называемому "пониманию".
В четвертом случае под описанием понимается языковое выражение "любых результатов" познания вообще. Вероятно, речь идет об отождествлении описания и теории в целом. В этом случае понятие "описание" можно заменить на понятие "наука". Что имеет место, например, когда просят дать "научное описание", противопоставляя обыденному, несистематичному.
Общее для этих четырех случаев использования - непосредственная связь описания с лингвистическими действиями. Только третье использование исключает систематический характер научного знания. Три остальные манеры использования понятия "описания" принципиальных различий для данной работы не имеют. Принципиальное отличие третьего смысла от нашего в том, что в их "рассмотрениях не должно быть ничего гипотетического. Они должны покончить с любым объяснением, а его место должно занять лишь описание" [12, с. 324]. Категорическая характеристика, принадлежащая Л.Витгенштейну, характеризует уже упоминаемые здесь лингвистическое направление в аналитической философии, номиналистическое направление, противостоящее так называемому реализму внутри логического анализа.
Сделаем предположение, что большинство объяснений предоставляются не подробно во всех деталях, поэтому они воспринимаются иногда как единственно возможные описания. Благодаря этому возникает впечатление, что никакое "искусственно" возводимое объяснение и тем более теоретизирование ничего существенного, кроме того что мы уже при описании встречали, не дает. При точном восстановлении рассуждения противников объяснения к их описаниям добавляется замалчиваемое использование законов. Аналогично можно рассматривать интуицию как рудимент гипотетического закона и использования логических выводов либо всей цепи логических шагов вывода. Нечто подобное было с математиками до введения Г.Фреге строгого понятия "дедуктивный вывод".
Учитывая основания логико-систематического анализа теоретического знания в целом, можно перейти к рассмотрению одного из его основных составляющих - того, что сами авторы "Логики объяснения" назвали "основной моделью научного объяснения". Здесь уже рассматривалась роль работы К. Поппера "Логика научного исследования" для привлечения к так называемому "причинному объяснению", прежде всего, к его функции в науке и к его структуре. Сделана попытка исторического, онтологического и методологического "оправдания" возникшей проблематики. Упоминалась вышедшая в 1948 году работа К. Гемпеля и П. Оппенгейма "Логика объяснения", служившая одновременно и итогом плодотворной дискуссии и толчком, стимулирующим дальнейшие исследования в этом направлении. Заслуга авторов основной модели научного объяснения - в дальнейшей экспликации понятия объяснения.
Гипотетический характер дедуктивно-номологического объяснения фактов и его экспликация
Одним из условий адекватности дедуктивно-номологического объяснения является наличие общих законов в экспланансе (R2). Учитывая логико-систематический характер исследования, нельзя обойтись без экспликации одного из ключевых структурных элементов объяснения. В предыдущем параграфе уже говорилось, что закон в силу дедуктивного характера вывода должен быть истинным, а не подтверждаемым в определенное время и в определенном месте. Это соответствует правилу дедукции в формальной логике. Соответствуют ли эти требования, например, требованиям, предъявляемым в естествознании? Уже первые шаги по экспликации объяснения доказывают, что нет.
Поппер, уже в "Логике научного исследования" полагал, что, например, высказывание: "Для всех человеческих существ, живущих ныне на Земле, верно, что их рост не превышает некоторой определенной величины (скажем, 8 фунтов)" не является универсальным, хотя и условным, так как оно относится лишь к конечному классу специфических элементов и к конечной индивидуальной пространственно-временной области и, следовательно, его можно заменить конъюнкцией сингулярных высказываний. Подобные высказывания он называет "численно универсальными" в отличие от законов. Карл Гемпель подобные высказывания относил, вслед за Гудменом, к классу "законоподобных высказываний", но не законам. С точки зрения логики нельзя формально указать, какое законоподобное высказывание является законом, а какое нет. Поэтому и тот, и другой заключили своего рода конвенцию: считать "полезным и плодотворным рассматривать законы природы как синтетические и строго универсальные высказывания ("всеобщие высказывания"), то есть рассматривать их как не верифицируемые высказывания, которым можно придать следующую форму: "Для всех точек пространства и времени (или во всякой пространственно-временной области) верно что,..." [ 68, с. 87-88]. То же самое на языке математической логики записывается: (х) (P(x)- Q(x) или (А-»В). Использование материальной импликации здесь характерно. Как мы рассмотрели в первой главе, это полностью соответствует "третьему миру" и целям введения материальной импликации Г. Фреге для обоснования арифметики. В последнем случае речь вообще не может идти об ограниченных классах объектов.
Теперь закон записывается как (А— В), где А - гипотеза, В - следствие гипотезы. Что В - истинно, можно установить эмпирически, например, используя методологические правила. На первый взгляд, парадоксально, что если В - истинно, то это не доказывает истинности гипотезы А, а лишь подтверждает ее. В этом и есть гипотетический характер естественнонаучных законов и теорий в отличие, допустим, от большинства математических. Здесь 4, используют другие критерии эффективности. К другому широко дискутируемому вопросу относят так называемый "парадокс подтверждения". Воспроизведем его по работе А. А. Никифорова "От формальной логики к истории науки". Если на языке классического исчисления высказывание: "Для всякого х, если х - лебедь, то х - бел" имеет вид: (х) (P(x)- Q(x)), где "Р(х)" - "х - лебедь", a "Q(x)" - "х - бел". В экстенсиональной логике материальная импликация "А-»В" эквивалентна дизъюнкции "-IAVB". Это дает нам право представить первоначальное предложение в виде "(х) (—iP(x)vQ(x)". Предложения "(х) (P(x)-»Q(x))" и "(х) (—.Р(х) v Q(x))" эквивалентны, поэтому всё, что подтверждает дизъюнкцию, будет подтверждать также и первоначальную импликацию. Дизъюнкцию подтверждают не только белые лебеди, но и не белые не лебеди (например, черные вороны, зеленые деревья, красные карандаши и т.п.), а также все белые объекты. То есть все практически будет подтверждать нашу гипотезу за исключением черных лебедей [63, с. 42].
Карл Гемпель в работе "Исследования по логике подтверждения" указывает следующие причины, ведущие к этим парадоксам: часто отмечалось, что если аристотелевская логика в соответствии с господствующим повседневным употреблением придает экзистенциальную нагрузку предложениям, имеющим форму "Все Р есть Q", то универсальное условное предложение, в смысле современной логики, не обладает экзистенциональной нагрузкой, так, предложение: "(х) (Русалка(х)-»3еленая(х))" не подразумевает существование русалок; оно только утверждает, что любой объект или вообще не является русалкой или является зеленой русалкой; и это истинно, потому, что русалок не существует. Впечатление парадоксального характера возникает из чувства, что гипотеза: "Для всякого х, если х - лебедь, то х - бел" говорит о лебедях, а не о не белых вещах и не обо всех вещах [20, с. 49-50].
Проиллюстрируем это следующим образом. Пусть D - универсальное множество. Возьмем силлогизм, уже используемый нами во "Введении": "Все люди смертны. Сократ есть человек. Следовательно, Сократ смертен". Если бы множество D всех объектов, включая Сократа, по определению состояло в точности из смертных объектов, то само по себе рассуждение было бы излишним. Таким образом, лучше мыслить D, состоящим из всех "существ", включая людей, животных, минералов, натуральных чисел и т.д.
Таким образом, по мнению аналитиков, речь идет не о проблемах способов построения общих гипотез, а об излишнем доверии к интуиции.
Говоря об универсальных высказываниях, как законоподобных высказываниях, среди которых особое место занимают законы или гипотезы, выделяют их разные стадии. Различают первую стадию гипотезы, образованную эмпирическим обобщением, то есть гипотетическое обобщение определенных наблюдаемых закономерностей. Например, уже рассматриваемая "Все лебеди белые". Некоторые из подобного рода обобщений включаются в повседневность и предполагаются как естественное знание. Как было показано, использование логики на этом уровне сталкивается с парадоксами интуиции. К таким обобщениям относят, например, закон падения Галилея. От повседневных примеров этот закон отличается более точной формулировкой не на качественном, а на количественном (математическом) языке.
Второй, более высокой, стадии познания законов достигли, когда удалось имеющиеся в распоряжении гипотезы объединить в дедуктивную иерархию. Многочисленные специальные законы выводили из нескольких фундаментальных законов, иногда даже из единственного такого рода закона. Как говорилось выше, этот вывод не может рассматриваться как доказательство их правильности, так как фундаментальные законы, хотя и логически содержательны, однако именно поэтому в еще большей степени гипотетичны, чем из них выведенные специальные закономерности. Однако систематическое соединение гипотез различной степени общности в единой дедуктивной системе предоставляет нам более глубокий взгляд на связь между фактами. Одновременно такая иерархия гипотез имеет важную теоретико-познавательную функцию, единичные члены этой иерархии опираются в этом случае на взаимное подтверждение: к прямому эмпирическому подтверждению добавляется непрямое. Например, гипотеза: "Все люди смертны" прямо подтверждается нашим знанием о том, что все люди в прошлом умерли. Но ту же гипотезу можно подтвердить непрямым образом. Гипотеза о смерти животных является таким подтверждением, так как в гипотезе: "Все люди смертны" имеется всеобщая сверхгипотеза, что все живое смертно и она подтверждается наблюдением смерти нечеловеческих организмов. Таким образом, прямое подтверждение сверхгипотезы образует непрямое подтверждение всех ее следствий. Учитывая вышесказанное, не будут являться парадоксами подтверждения, что один мертвый слон либо одна мертвая ласточка непрямым образом подтверждает гипотезу, что все люди смертны.
Дедуктивно-номологический характер телеологического объяснения
Предметом рассмотрения данного параграфа будет экспликация выражений "телеологический способ рассмотрения" и "финалистский способ рассмотрения". Необходимость такой экспликации просматривалась в предшествующем разделе, когда мы столкнулись с мотивационным социальным поведением личности в истории. Подобные способы рассмотрения, которые мы будем в дальнейшем отождествлять, играют значительную роль в психологии, антропологии и других областях знания. Сами дискуссия в рамках философии, в той или иной степени затрагивающие данный предмет, продолжаются более двух тысяч лет. Специфика современного состояния проблемы заключается во внедрении понятия "телеологическое объяснение" в узко-специальные дискуссии современного естествознания. Общепринятой точкой зрения является неудовлетворенность состоянием разработки этой проблемы. В русскоязычной литературе, насколько нам известно, этой проблемы и работ, посвященных ей, не существует, за исключением материалов, посвященных философским вопросам кибернетики. Учитывая приоритет динамического характера любой научной систематизации над статическим, мы будем исходить из определенных утверждений или теории в целом прежде, чем установим их истинное содержание. Это связано с гетерогенной природой имеющих место дискуссий и спецификой нашего логико-систематического анализа.
Традиционно предполагается, что телеологическую проблематику разделяют на "формальную телеологию" и так называемую "материальную телеологию". Считается, что телеологическое объяснение ввел Аристотель, используя понятие "первопричины". Нечто происходящее объясняется в этом случае через ссылку на будущее положение или совершающийся процесс. Схема такой формальной телеологии следующая: событие, состоявшееся в момент t0 объясняется данными, относящимися к более позднему моменту tb или еще к более отдаленному времени t2) t3,... То есть в этом случае принимается во внимание только фактор времени. Уже здесь, на метафизическом уровне анализа, прослеживается попытка найти определенные отношения между детерминатами. Однако говорить о содержательной, а значит истинностной, характеристике систематизации знания в этом случае нельзя. Формальная точка зрения на дедуктивно-номологическое объяснение, например, ограничивается анализом экспланандума как детерминируемого фактора, а детерминирующее превращается в единство условий антецедента. Учитывая, что предсказание имеет ту же форму, что и объяснение, с точки зрения сторонников дедуктивного подхода, можно предположить, что условия антецедента имеют больший временной индекс, чем индекс, относящийся к экспланандуму. Формальную телеологию можно отнести к чисто дедуктивным основаниям систематизации.
На недостаточность, но необходимость формального анализа указывал, например, Ж. Пиаже в работе "Речь и мышление ребенка". Он писал, что у ребенка младше 7-8 лет имеется тенденция попросту смешивать причинное отношение с отношением логическим: ребенок понимает мир как созданный вполне разумной человеческой деятельностью (он исключает, например, идею случая и т. д.), а поэтому он и не различает причины явления и психологического или логического мотива, который руководил бы людьми, если бы они сами производили эти явления. А поэтому лишь после 7-8 лет, то есть после того как наивный реализм существенно уменьшается, различные типы связей начинают ясно отличаться от других, и связь логического вывода может становиться автономной.
Прежде чем ответить на вопрос: что это..., что это было... требуется ответить на вопрос: почему это есть..., почему было это... . По версии Ж. Пиаже, ребенок до 7-8 лет, отвечая на вопрос: что это... не способен отличать разумное основание от реального основания. Обыденное знание в рамках естественного языка обречено на подобную путаницу. После восьмилетнего возраста цивилизованный ребенок манипулирует искусственными языками (изучая, например, грамматику национального языка), и этим можно объяснить появление "автономности логического вывода". На этой стадии научения для ответа на "потому что-предложения" человек вынужден ориентироваться на цель, финиш, реализацию задачи или функциональную зависимость. Именно в таком, не дифференцированном виде. Например, на вопрос "почему в позвоночном животном бьется сердце?", можно ответить: "чтобы кровь постоянно циркулировала в теле". На вопрос "почему в этом году не ездил в отпуск?", .можно дать следующий ответ: "я остался дома, чтобы закончить личные дела".
Как видно оба "почему-вопроса" принципиально различны. Р. Брэйтвейт характеризует первый случай как целенаправленный "почему-вопрос" и соответствующий ему ответ, второй - как целеуправляемый. В последнем случае мы имеем дело с объяснением сознательного человеческого поступка. В рамках естественного языка подобное объяснение использует слова: "намеревается", "стремится", "преследует цель", "хочет", "думает", "верит" и т.п. Телеологическое объяснение такого вида обычно называют объяснением из мотивов. Будем предполагать в структуре такого объяснения как минимум желание, волю и цель действующего человека, при этом в цели данной работы не входит занять четкую позицию в дискуссии о природе, значении и состоятельности элементов, объясняющих поведение. Целеуправляемое поведение будем отождествлять с подлинно материальной телеологией. В отличие от формальной телеологии речь идет о фактическом финише или цели. Целенаправленная телеология чаще называется мнимой материальной телеологией. Г.Х.фон Вригт, например, вводит термин "квазителеологическое объяснение". "...Мы назвали квазителеологическими такие объяснения, которые можно сформулировать в телеологических терминах, но истинность которых тем не менее зависит от истинности номических связей" [19, С.117].
Задача подлинно материальной телеологии сводится к конструированию наблюдаемого поведения. Так как настоящее объясняется будущим, предполагается, что несостоявшаяся цель не препятствует правильному объяснению действия или поступка. Сама цель выражается в момент совершения действия волей и желанием человека.
Является ли понятие "телеология" нередуцируемой категорией, а понятие "подлинно материальная телеология" противопоставляется ли каузальности? Наша точка зрения - нет. В.Штегмюллер взаимосвязь телеологии и каузальности видит в том, что каждый случай действительной телеологии есть в то же время случай действительной каузальности. Особым случаем является статистическая регулярность, так как лежащие в основании закономерности могут иметь вероятностную природу. Статистически-телеологические объяснения (систематизации) в дальнейшем не будут анализироваться.
Насколько важно разграничение целенаправленных событий от целеуправляемых можно наблюдать на примере двух тенденций. В первом случае, не различая целенаправленные события и целеуправляемые, их трактуют как всегда целеуправляемые. Сведение целенаправленных отношений к целеуправляемым предполагает, что при встрече со вторыми мы должны искать существование одаренного сознанием субъекта, которому приписывается данное поведение. Классическим примером является введение понятия "энтелехия" в биологии. Под ним нужно понимать мыслящее или волящее поведение, которое направляет биологические события по его преднамеренному плану. Это понимание не является, как некоторые утверждают, логически бессмысленным, однако оно явно эмпирически бессодержательно. Своего рода анимизм в естествознании несовместим с его современными концепциями. В этом отношении больше повезло химии, так как ее донаучный этап связывают с алхимией. В работе Ф. Сабадвари и А. Робинсона "История аналитической химии", вышедшей на русском языке в издательстве "Мир" в 1984 г., на странице 21 читаем отрывок из работы греческого алхимика Зосимы: "Приготовь, друг мой, храм из одних свинцовых белил или алебастра, в здании которого нет ни начала, ни конца, но. внутри которого весна с чистой водой и сверкание которого подобно солнцу. Найди вход в храм, возьми меч в руки и наблюдай за входом. Потому что в узком месте, откуда ведет путь в храм, лежит дракон, охраняя его. Принеси его в жертву первым".
