Содержание к диссертации
Введение
Глава первая «Женский» вопрос в трудах осетинских просветителей XIX века. (И. Ялгузидзе, Т. Мамсуров, А. Колиев, И. Кануков) 11
Глава вторая Судьба горянки в художественной интерпретации осетинских писателей начала XX века 38
1. Образ женщины в лирике Коста 39
2. Судьба горянки в поэмах «Плачущая скала», «Перед судом», «Фатима» 68
3. Доля женщины в творчестве Б. Гуржибекова 88
4. Социальное положение и судьба женщины в
художественном отражении Сека Гадиева 93
Глава третья Общественное движение и судьба женщины в творчестве писателей первой трети XX века 103
1. Женские образы в пьесах Р. Кочисовой 107
2. Образ женщины в драме Елбасдуко Бритаева «Две сестры»... 110
3. Судьба и образ женщины в новой социально-исторической
среде (в произведениях 20-30-х годов) 116
Заключение 149
Библиография 166
- Образ женщины в лирике Коста
- Судьба горянки в поэмах «Плачущая скала», «Перед судом», «Фатима»
- Женские образы в пьесах Р. Кочисовой
- Образ женщины в драме Елбасдуко Бритаева «Две сестры»...
Введение к работе
Безусловно, прав Р. Бзаров, утверждая, что «человек не может существовать, не зная прошлого своей родины, своего народа. Ведь мир, в котором мы живем, создавался многими поколениями людей. И каждый человек, появившись на свет, получает огромные богатства, которые создали его предшественники. Поэтому еще в глубокой древности люди называли историю «свидетельницей времен, наставницей жизни»1. Поэтому, прежде чем перейти к собственно литературоведческой части исследования, мы считаем для себя необходимым подкрепить ее предварительно некоторыми историческими сведениями.
Прежде всего отметим, что «быт осетин, в том числе их семейная жизнь, уже в XIX веке был изучен полнее, чем у большинства соседних народов Кавказа. Это объясняется, главным образом, тем, что в христианской Осетии шире распространилась грамотность, раньше возникла национальная интеллигенция и немало ее представителей проявили живой интерес к культуре и быту своего народа»2.
В XIX веке, конечно, все еще сильны были пережитки патриархально-родового, феодального уклада. Трудно, очень трудно было горянке в тех условиях проявить свои способности, реализовать себя, добиться признания своего права на свободную, достойную жизнь. Женская доля была без всякого преувеличения невыносимой - об этом свидетельствуют самые разнообразные исторические источники. В системе патриархально-родовых и фео-
Б з а р о в, Р. Рассказы по истории Северной Осетии. Орджоникидзе: Ир, 1990. С. 4.
2 Дзуцев X., Смирнова Я. Жизнь осетинской семьи. Владикавказ, 1993. С. 6.
дальных отношений, жестоких адатов старины на долю женщины выпало самое тяжкое бремя.
Поэтому в художественной литературе Осетии, в научных исследованиях, посвященных вопросу женщины-горянки, как правило, остро ставятся проблемы ее неграмотности, безропотности, слепого подчинения адатам.
Человек так устроен, что ему требуется выход вовне. Отсутствие возможности для самореализации, в конечном счете, подобно смерти. Возьмем на себя смелость утверждать, что в наибольшей степени это относится к женщине. Необходимо открыть ей все дороги, чтобы она спокойно и свободно шла по жизни. Сегодняшнее положение дел еще тоже далеко от идеального. Человечество только тогда созреет для подобных изменений, когда внутренняя и внешняя свобода женщины станет не уступкой со стороны мужчины, а признанием высшей справедливости, законным правом человека.
Брак превращал женщину полностью в зависимое существо; замужество делало ее неспособной к борьбе, лишало воли. Брачный договор и этикет обязывал и ее подчиниться мужу, который становился ее полновластным хозяином: закон наделял его правом лишать жену свободы и применять наказание. «Лошадь и дочь у осетина имеют одни и те же права, а именно право молчать, когда их продают. Разница только в том, что лошадь, если она хороша, может переходить от худшего хозяина к лучшему, а проданная дочь только со смертью своего хозяина может перейти к другому»3.
Таким сложным и подчас противоречивым было положение горянки: с одной стороны - бесправность и гнет в семье, в быту, с другой - высокий авторитет и большой моральный вес в обществе, особенно пожилых женщин. Парадоксальность ситуации проявляется еще более ярко в связи с тем обстоятельством, что женщина - это необходимо подчеркнуть - всегда была предметом восторженных похвал. Это нашло рельефное отражение в богатейшем осетинском эпосе. «Центральное место в эпосе осетин,- пишет Н.К. Мамиева,- занимает величественный образ Сатаны. Этот образ является
3 «Казбек», 1899, №460.
общим для всех народов Кавказа и, вместе с тем, сугубо национальным для каждого из них в отдельности»4.
В контексте проблематики нашей работы очень важным представляется следующее высказывание В. Абаева: «Можно мыслить нартов без любого из героев, но нельзя их мыслить без Сатаны. Она бессмертна, или, точнее, она жива до тех пор, пока живет весь нартовский народ»5.
Нартовский эпос - как результат коллективного (и в этом смысле «стихийного») народного творчества - несет в себе все потенциальные возможности, которые позднее раскрываются в профессиональной, авторской художественной литературе.
Что касается вопросов интерпретации и типизации образа женщины в различных жанрах устного народного творчества, то, конечно, надо выделить априори, что в Нартовском эпосе женщина, как правило, традиционно свободна и наделена большей инициативой - как на бытовом уровне ее жизнедеятельности, так и на общественном. Образ женщины в эпических Нарт-ских сказаниях - в сопоставлении, скажем, с историческими песнями, преданиями и легендами - обладает, так сказать, гораздо большими признаками и характеристиками «действительного залога».
Значительная часть всех песен, созданных народами Кавказа в ходе их исторического движения (воспользуемся формулами И. Базоркина и Е. Уруймаговой) «і|з тьмы веков» - «Навстречу жизни» так или иначе рассказывают о судьбе горянки, - судьбе, выделяющейся своей трагичностью.
Изменить обычай песня, конечно, не могла6, но выражала свой протест, призывала к разуму, делала эмпирически ощутимым идеал,- стало быть, в конце концов, приближала к этому идеалу мрачную действительность.
Особо подчеркнем, что поэзия выступала здесь в своей гуманистической роли, она вставала на защиту «униженного и оскорбленного».
4Мамиева Н. К. Сатана в осетинском нартском эпосе. Орджоникидзе, 1971. C.S.
5 А б а е в В.И. Нартский эпос. Известия СОНИИ ИЭЯЛ, 1945. Т. 10, в. 1. С. 36.
6 См. П р о п п В.Я. Сказка. Эпос. Песня. М.: Лабиринт, 2001. С. 170-180.
Там, где человек был бессилен перед лицом древних адатов, воспринимавшихся почти как непреодолимые природные стихии, песня сама становилась стихией.
Было бы, однако, заблуждением считать, что горская женщина выступает в кавказском и, в частности, осетинском фольклоре исключительно как жертва несправедливости, предательства или обмана и коварства. Выше мы уже говорили о различиях образа женщины в эпосе и песне, пользуясь аналогией отношений лингвистических категорий действительного и страдательного залога. К этому следует добавить, что в драматические моменты общенародной истории песня создает качественно новые женские образы и характеры. Достаточно вспомнить в этой связи предание «Задалесская нана», посвященное Женщине-Матери, выходившей и воспитавшей всех уцелевших после нашествия Тимура (XIV в.) осетинских детей, и тем самым сумевшей возродить народ из пепла войны.
Обратим внимание на то, что принципы художественной типизации женских образов на протяжении веков практически не меняются. Это, как нам кажется, связано, во-первых, со спецификой жанра народной песни (как лирической, так и исторической и героической) и, во-вторых, с имманентными характеристиками и «параметрами» эстетики женского образа: меняются образцы - но идеал женщины остается неизменным.
К горянке обращены лучшие лирические строки поэтов и писателей. Ее образ служил предметом неиссякаемого вдохновения.
Собирательный портрет горской женщины встал в один ряд с лучшими женскими образами мировой классической литературы.
Да, приходилось немало сил потратить на то, чтобы убедить саму женщину в жизненной, насущной необходимости равноправия с мужчиной, во вреде предрассудков, в обоснованности и справедливости их духовных запросов.
7 Пропп В.Я. Указ. соч. С. 200.
Следовательно, речь, действительно, должна идти о просветительских по своему характеру и значению процессах.
В контексте этого «кавказского просвещения, сопоставимого с западноевропейским и русским просвещением XVIII-XIX веков и, вероятно, являюще-
гося его естественным отголоском на южных перифериях Российской империи, становятся поистине многие литературные явления в Осетии и в целом на Северном Кавказе. И не только литературные: пафос просвещения, просветительства с его особенным упором на разум и здравый смысл наложил свой отпечаток на общественную и бытовую жизнь горцев.
Престиж в обществе и престиж в семье сегодня становятся неразделимы; поэтому нет ничего удивительного, что женщины гор снискали себе славу на самых разных стезях жизни.
Образ женщины-горянки становится, пожалуй, еще ярче, убедительнее, когда он создается творческим воображением и талантом внучек и дочерей тех, кто не могли даже представить себе широты горизонтов, которые откроются перед потомками.
На Северном Кавказе большой популярностью и любовью пользуются поэтессы. Этот факт говорит сам за себя и исчерпывающе комментирует истоки, характер и этические задачи их творчества.
Их стихотворения отсылают нас, на поверку, не в мрачное прошлое,- а в женский мир - мир покоя, созидания, добра и красоты.
Таким образом, наша проблема оказывается в русле самых важных вопросов современной философии, этики, культурологии и литературоведения.
Актуальность темы. Социальное положение горянки - один из краеугольных вопросов горской этики. Ее откровенная эксплуатация, выражавшаяся иногда в самых одиозных, диких формах, всегда вызывала в дореволюционной России протест передовых общественных сил.
См. X у г а е в И.С. Дальше на Восток // Дарьял, № 3, 1997.
Сложным и драматичным было положение женщины-горянки. Осетинский адат был очень суров, - подтверждение тому мы находим едва ли не у всех историков и этнографов, обращавшихся к горской теме.
Так, в 1875 году И.Д. Кануков писал, что осетинская девушка, особенно узденка, ведет затворнический образ жизни и редко-редко когда ей удается вырваться на свободу, как из тюрьмы, из своего уата, и тогда только, когда в ауле случится свадьба и родины. Что касается замужней женщины, то она не участвует ни в каких общественных собраниях и избегает в особенности общества мужчин, не смея показаться им на глаза»9.
«Социально-экономическое и культурное развитие Северной Осетии в составе России становится наиболее рельефным во второй половине XIX и начала XX вв. В этот период в общественной жизни Северной Осетии проходит целый ряд крупных исторических явлений, вызванных общероссийским ходом социально-политической жизни»10.
Соответственно, «в 80-90 годы прошлого столетия тема освобождения женщины стала особенно актуальной в связи с новым подъемом революционного движения и долго еще оставалась на первом плане»11.
Все это сложное переплетение социальных, исторических и нравственных проблем, связанных с общественным положением осетинской женщины, не могло, конечно, не отразиться в полной мере в фольклоре и художественной литературе. Актуальность темы, таким образом, сводится к ее безусловной значимости для осмысления одного из коренных вопросов истории осетинской культуры и цивилизации.
Цель исследования - проследить эволюцию образа женщины-горянки, начиная с самых его истоков (характеров, созданных устным народным творчеством), выделить основные этапы этого сложного и неоднозначного процесса в контексте общей истории осетинской национальной литературы.
9Кануков И. В осетинском ауле. Орджоникидзе, 1963, с. 61.
10 Б л и е в М. Присоединение Сев. Осет. к России. Орджоникидзе, 1959, с. 143.
пХадарцева А. История осетинской драмы. Орджоникидзе. 1983, с. 19.
При этом мы ставим перед собой задачу давать, по мере необходимости, структурно-целостный анализ тех произведений, без учета которых тема не может быть раскрыта и решена полностью.
Цели работы реализуются путем последовательного рассмотрения необходимых фольклорных источников, осмысления женского вопроса в трудах осетинских просветителей и, наконец, идейно-художественного анализа женских характеров в осетинской литературе XIX и первой трети XX века.
Научная новизна работы. Конечно, проблема, вынесенная в заглавие работы, волновала и продолжает волновать многих исследователей осетинской (и не только) литературы. Но если до сих пор к ней обращались «попутно», преследуя другие научные цели, то в нашей работе данный вопрос становится объектом специального и всестороннего научного исследования. Новизна работы определяется тем, что в ней дается живой эстетический и идеологический процесс формирования женского национального характера, отраженный в художественном сознании осетин.
Методологическая и теоретическая основа исследования. Теоретической и методологической базой исследования послужили для нас известные труды отечественных и зарубежных (преимущественно -европейских) мыслителей, эпиков, литературных критиков, исследования русских и осетинских литературоведов, этнографические и публицистические работы северокавказских - главным образом, осетинских - просветителей и педагогов.
Поскольку объектом исследования являются осетинский фольклор и осетинская художественная литература, важнейшей методологической опорой были для нас труды осетинских литературоведов и историков, таких, как Н.Г. Джусойты, А.А. Хадарцева, З.Н. Суменова, З.Н. Салагаева, Х.М. Дзуца-ти, Ш.Ф. Джикаев, СБ. Сабаев, Н.К. Мамиева, М.М. Блиев, Р.С. Бзаров и др.
Теоретическая и практическая ценность работы. Первая попытка рассмотрения эволюции образа женщины-горянки в осетинской литературе сама по себе является, с нашей точки зрения, важным шагом в решении самостоятельной литературоведческой проблемы.
Нам представляется, работа может быть использована при чтении специальных курсов на филологическом и историческом факультетах СОГУ, а также на факультете журналистики.
Научные результаты исследования могут быть отражены в методических разработках и указаниях. Кроме того, диссертация открывает новые возможности для дальнейшего изучения как этой, так и других, смежных с ней, проблем истории осетинской литературы.
Образ женщины в лирике Коста
Коста считал, что путь борьбы с вредными обычаями лежит через просвещение, изменение социальных взаимоотношений: «До тех пор, пока в понятии ирона будет иметь место алдар и кавдасард, до тех пор он не сможет представить себе другого мерила для сравнительной оценки качеств своих и своего соседа, как калым дочери и возмездие за смерть сына».
Уже отсюда видно, что Коста Хетагуров рассматривал вопрос социального положения горянки в тесной связи с другими вопросами общественной жизни Осетии и, соответственно, видел его решение исключительно при условии и в результате методичной и кропотливой просветительской работы по всем направлениям экономического и культурного строительства. Важно отметить, что Коста, как никто другой до него, ясно видел, к каким негативным последствиям могут привести неверно понимаемые лозунги и идеи просвещения, что даже демократизация общественной жизни может иметь свои издержки. В статье «Письма из Владикавказа» (1893), в которой Коста полемизирует с неким «г. Слобожанином», он заключает следующим саркастическим и весьма показательным рассуждением: «Допускать разорение одних туземцев ради удовлетворения нужд других, снабжать внутренние губернии горцами, более других заявившими себя «хищническими наклонностями», выбрасывать за борт государства «беспокойную часть населения» потому только, что она еще не ведает, что творит, - значит ли это достигнуть слияния туземцев с Россией путем европейской цивилизации? Мы больше чем убеждены, что (...) более быстрому их сближению с Россией мешает не только «злая воля» чеченца и его заржавленная кремневка, сколько лихая песнь казака:
Выпьем мы по чарочке И песню запоем, Выпьем по другой -разговоры заведем...»4
Коста неоднократно предостерегал современников от вульгарно понимаемых «свободы, равенства и братства», от просветительства, сводящегося к механическому «переодеванию китайца в европейский фрак» и даже, соответственно, несколько скептически, осторожно отзывался о некоторых внешних изменениях общественной жизни горцев Северного Кавказа на рубеже XIX и XX веков. «В последнее время, - пишет он, - замечается необыкновенное движение умов туземной интеллигенции Терской области. На страницах «Терских ведомостей», «Казбека» и даже «Нового обозрения» то и дело отмечаются «отрадные» факты текущей туземной жизни, а то даже печатаются целые трактаты об «отрадном движении», «переходном состоянии», «письменности» и тому подобных явлениях и факторах современной истории туземцев».5 По Хетагурову, гораздо важней подобной оптимистической риторики спокойное и пристальное внимание к конкретным вопросам национального бытия, как, например, калым. «Всякий сверчок, знай свой шесток» - вот принцип, которым руководились ироны при спаривании своих детей. Ирад (калым) был мерилом качества крови. Раз установленный, его нельзя было изменять произвольно. Принимая за единицу ценности корову, размер его к одной фамилии был не больше 30, тогда как в других достигал 100 коров. Чтобы осетина заставить сознательно отрешиться от всего, что связано со словом ирад, надо воспитать его не только до отрицания сословной розни, но и до признания полнейшего равенства женщины и мужчины».6
Вопросам положения женщины в семье и обществе, этики взаимоотношений полов Коста Хетагуров уделил в своем творчестве значительное место. Целый ряд статей, корреспонденции, этнографических работ («Письма из Владикавказа», «Владикавказские письма», «Маленькая история», «Неурядицы Северного Кавказа», «Развитие школ в Осетии», «Церковноприходские школы в Осетии», «Особа») содержат ценнейшие до сего дня материалы по истории осетинской культурной, экономической и нравственной истории. Уже сама по себе публицистика Коста воссоздает для нас трогательный, волнующий образ женщины, лишенной возможности радоваться жизни. Проклятья, невзгоды и нужда окружали горянку с самого появления ее на свет (в очерке «Особа» Коста замечает, что рождение девочки встреча-лось «далеко не так радостно» ) и сопутствовали ей до конца жизни. Адаты и обычаи, поддерживавшиеся в народе имущими классами, тяжким бременем ложились на плечи женщины-горянки. Ее выдавали замуж без спроса, похищали и продавали, как вещь; придя в дом мужа, она была обречена на тяжелый и непрерывный труд.
Судьба горянки в поэмах «Плачущая скала», «Перед судом», «Фатима»
Тот факт, что свои эпические и лироэпические произведения Коста писал на русском языке, отсылает нас, помимо прочего, к проблемам русско-осетинских литературных связей. Значительную роль здесь сыграло то, что у Коста не было, за исключением Нартовских сказаний, образцов эпического творчества на осетинском языке, в то время как передовая русская литература уже была богата произведениями соответствующих жанров. Кроме того, «в сочинениях передовых русских писателей прошлого Коста находил родственные ему взгляды и мысли»51. Соответственно, его поэмы, к которым мы переходим в нашей работе, по художественным особенностям и идейной основе близки к романтической и просветительско-реалистической русской поэме XIX века. На это неоднократно обращали внимание наши исследователи. Касаясь вопросов межлитературного взаимодействия, СБ. Сабаев подчеркивает, что «в осетинской литературе одним из первых значение такого влияния понял и претворил в практику своей творческой работы К.Л. Хетагуров»52. Впрочем, эту особенность творчества Хетагурова верно подметил еще в 1939 году А.А. Фадеев. Выступая на юбилейных торжествах в честь 80-летия со дня рождения великого осетинского поэта, он сказал: «...Коста Хетагуров, будучи истинным сыном своего народа, отражая его думы и чаяния, будучи глубоко национальным по формам, в то же время не мог бы сложиться как писатель, как поэт, таким, каким представляется нам сейчас, без той замечательной идейно-художественной переклички, какая происходила у него с лучшими революционными демократами»
Действительно, в части реализма, социального критицизма и гуманизма русскоязычное творчество Коста состоит в теснейшей связи с традициями русской литературной классики. В частности, «Коста Хетагуров был, - пишет СБ. Сабаев, - продолжателем традиций Пушкина и в отражении кавказской тематики. Он не только разделял взгляды своего великого предшественника на необходимость установления дружественных взаимоотношений между русским и кавказскими народами, и в особенности с Осетией, но и развил их в соответствии с велениями более поздней эпохи и новых обстоятельств (...) Коста, как и Пушкин (и, конечно, не только он; выше мы не раз указывали хетагуровскии идеал человеческой личности, ярко выраженный в его поэзии, в стихотворениях, посвященных выдающимся деятелям русской культуры и истории - С.К.) был поборником приобщения горцев к передовой русской культуре(...) Пушкин и Хетагуров прекрасно понимали, что усилению недоверия горцев к России в немалой степени способствовала и местная феодальная верхушка, которая преследовала свои корыстные цели(...) Это ярко выражено в его поэмах «Перед судом», «Плачущая скала» и «Фа-тима»
Указанные русскоязычные поэмы, написанные на осетинском материале, занимают в творчестве Коста особое место и интересуют нас ввиду того, что в них получает оригинальную интерпретацию весь комплекс проблем осетинского национального исторического бытия. «Жанр поэмы позволил Коста расширить сферу художественного освоения современной ему действительности»55, - подчеркивает К.Ц. Гутиев. Но и не только современной.
Поэма «Плачущая скала», над которой поэт работал в годы херсонской ссылки, посвящена историческому прошлому осетинского народа. Она, как известно, осталась незаконченной, но, как нам представляется, это можно категорически утверждать только в отношении ее формы; что же касается идеи, она воплощена и выражена вполне.
Для начала проследим сюжет поэмы. В горном ауле Осетии живет старик Сабан со своей дочерью Азау. Несмотря на свои молодые годы, Азау уже вдова, у нее есть сын. С севера царская Россия предпринимает попытки завоевать Кавказ. Обеспокоенные старейшины собираются на Ныхас; двенадцать человек двенадцать дней держат совет. Наконец, на тринадцатый день они постановляют, что «лучше умереть народом свободным, чем кровавым потом рабами деспоту служить». Народ начинает строить в знак готовности к битве боевую башню. Через некоторое время башня возведена, но на следующий день она исчезает. Ныхас принимает новое решение - спросить о воле бога ясновидящего Мами. Жрец открывает старейшинам волю небес: Аларды требует в жертву ребенка. Жребий достается внуку Сабана.
Народ, надеясь вернуть себе расположение богов и подчиняясь воле жреца, соглашается, в соответствии с древними традициями, принести в жертву безвинную душу. Мами сына Азау взял за ручонку, Довел до костра и бросил в огонь бушующий; Мать с раздирающим душу воплем к сыну горевшему Кинулась в пламя принять с ним его муку. Коста изображает народ в переломный момент его национального и культурного сознания. Народ, до того еще безмолвствовавший и слепо доверявший старикам и знати, находившийся в плену невежества и предрассудков, вдруг прозревает. Собственно, это был еще не народ, а толпа - такова мысль автора. Только теперь, осознав ужас совершенного с ее молчаливого согласия и руками Мами преступления, толпа становится народом.
Женские образы в пьесах Р. Кочисовой
«Рост и становление новой женщины-горянки происходили в острой психологической борьбе не только с адатами «старины глубокой», но и со сложившимся общественным мнением о положении женщины. Не в меньшей степени эта борьба происходили и в ней самой»5. Веками складывавшиеся взгляды и стереотипы трудно было переломить, трудно рушились оковы феодальных и религиозных пережитков. И прежде всего самой женщине предстояла длительная и напряженная борьба за место под солнцем.
Первой женщиной в осетинской литературе, которая во имя защиты своих - и не только - прав вооружилась пером, была Роза Кочисова (1888-1910). Она широко известна как автор трех пьес: «Лгун», «Моя любовь, или Слово моего отца» и «Земля - моя свидетельница. Солнце - мститель за меня». Творчество первой писательницы-осетинки было вызвано к жизни первой русской революцией 1905 года. Кочисова была тесно связана с передовой осетинской молодежью, которая вела подпольную просветительскую работу. По их инициативе учащиеся девушки села Ольгинское организовали «женский драматический кружок» (именно женский - поскольку адаты не допускали того, чтобы девушки играли на одной сцене вместе с юношами). «Теперь уже трудно представить себе в подробностях те времена, то настроение, с которым двенадцать девушек из села Ольгинское собирались в сарае Татына Алдатова, читали роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?» и, горячась, наверное, и споря, пытались найти ответ на заглавный вопрос книги. Им было по 15-16 лет, и одной из них, Розе Кочисовой, суждено было войти в историю осетинской драматургии и осетинского театра»6.
Действительно, трудно представить себе антологию национальной осетинской драмы без произведений Розы Кочисовой, имя которой мы вспоми наем всякий раз, когда речь заходит об основоположнике нашей драматургии Елбасдуко Бритаеве. Но эти имена связаны и в другом отношении. «В 1904 году в сарае Гази Карсанова в том же Ольгинском, переоборудованном и празднично украшенном, состоялись два спектакля по пьесам Е. Бритаева -«Лучше смерть, чем позор» и «Побывавший в России». Спектакли имели такой большой успех, что Чермен Баев, профессиональный революционер, принимавший участие в их постановке, писал: «Был я в Париже и Берлине, но такого театра по силе заразительности и создания настроения, как у нас в Ольгинском, не видел нигде» .
Не удивительно, что двенадцать ольгинских девушек во главе с Розой Кочисовой объединились в свой драматический кружок сразу после этого события. Традиция была такова, что авторы пьес, написанных и поставленных в начале века, не вводили женщин в число действующих лиц своих произведений. Одной из первых это сделала Роза Кочисова. Естественно, что главной своей задачей девушки считали борьбу за женские права, за равноправие с мужчинами, - и в этом смысле их кружок был не только театральным, но и в полном смысле революционным, просветительским.
Во всей полноте раскрылся талант Розы Кочисовой, когда появилась ее первая пьеса - «Пройдоха-мужик, или Взбесившийся пристав» («Лгун»). В основу ее лег сюжет сказки, которую рассказал Розе отец, человек грамотный, хорошо знавший фольклор. В сказке, между прочим, речь идет о том, как один бедняк нашел в поле деньги и, перехитрив покушавшегося на его находку алдара, сумел сделать так, что деньги остались-таки ему. Пьеса, написанная в 1905 году, явилась очень злободневным для своего времени произведением. Мы наблюдаем в ней точные приметы незавидного крестьянскою быта в той последней крайности, когда беднее быть уже нельзя, а на лучшее надеяться, казалось бы, невозможно. Если Умархан угнетен и подавлен, то его жена Мызылон, кроме всего прочего, терпит еще гнет женского бесправия. Она дошла до такой степени отчаяния, что у нее не осталось ни надежд, ни желания жить. От беспросветной нужды, от сумеречного, голодного существования Мызылон в конце концов не только отчаялась, но и прямо отупела.
Казалось бы, мы наблюдаем здесь только темноту, наивность и невежество; но это лишь внешняя тема пьесы; гораздо важней глубоко скрытая, но неистребимая вера в человека - и вера человека в чудо, которое когда-нибудь произойдет. Тем не менее идея пьесы вовсе не «утопична», хотя Роза Кочисова написала комедию, в которой явно проступает традиционный сюжет об умном муже и глупой жене, неизбежное «оглупление» Мызылон несет в себе глубокий и органичный пафос социального и морального критицизма.
Девушки сами сыграли мужские роли. Успех спектакля превзошел самые смелые ожидания автора, организаторов и актрис, - и слава о кружке Розы Кочисовой вскоре разнеслась по всей Осетии. Аплодисменты зрителей - как ольгинских, так впоследствии и владикавказских - следует зачесть как балл в пользу движения в Осетии за женское равноправие.
По мере того, как революционизировалось мировоззрение женщины, перед их подавляющим большинством рушились существовавшие до того профессиональные и общекультурные преграды. Иные из них уже начали предпринимать первые робкие шаги, чтобы выйти за пределы домашней крепости, где их так долго держали обычаи. Так постепенно достигался прогресс и в развитии самого общества в целом, поскольку оно давно нуждалось в активном участии женщины в его историческом бытии.
А.А. Хадарцева замечала: «Если мужчины честно взглянут, вопреки законам адата, на проблему женского равноправия, то поймут, что, поскольку они бегут из дома, жена тоже стремится выйти на улицу.
Роза Кочисова, вводя в свои пьесы образы женщин и обращаясь к животрепещущим проблемам социального положения женщины-горянки, борется тем самым за право свободного выбора своей судьбы. Но, горячо со чувствуя угнетенной женщине, она, однако, еще не видела пути, по которому следовало двигаться дальше»8. 8 осетинском литературоведении справедливо считается, что не только литературные труды, но и вся жизнь и общественная деятельность Розы Ко чисовой - доказательство исторической правоты нового, гуманистического и демократического взгляда на права женщины.
Современные женщины, размышляя над вековой историей своего кабального существования, могут не без пользы для себя вспомнить слова, сказанные Розой, обращенные ко всем горянкам Северного Кавказа, которых она призывала к бескомпромиссной борьбе за равноправие с мужчинами, за социальную свободу и человеческое достоинство. «Хватит же, хватит, девушки, нельзя больше терпеть! Народ проливает кровь за свободу, гибнет в тюрьмах, а мы все не смеем обратиться к своим отцам, сказать им: «О отец, я же дитя твое, не продавай меня, как рабыню». Примечательно, что борьба за женское равноправие и революция связывались Кочисовой воедино, и статья, обращенная к осетинкам, заканчивалась призывом к решительным действиям, к участию в общем движении, - «иначе никто не освободит нас от рабства»
Образ женщины в драме Елбасдуко Бритаева «Две сестры»...
На данном этапе исследования мы переходим к рассмотрению качественно нового этапа в усвоении и интерпретации «женской» темы и образа женщины горянки осетинским национальным художественным сознанием, выразившимся, конечно, в литературе прежде всего. Методологически необходимые замечания и оговорки были сделаны в начале главы. Подчеркнем только, что с конца 10-х - начала 20-х годов эволюция образа женщины в осетинской литературе переходит, так сказать в активную фазу, что ярко отразилось к творчестве писателей соответствующей эпохи.
Проблема женской эмансипации, духовного развития горянки получили оригинальное отражение в творчестве Чермена Бегизова. Став в ряды творцов нового мироустройства и новой этики человеческих отношений в канун 1917 года, Бегизов был свидетелем и непосредственным участником всех грандиозных перемен, происходивших в жизни и сознании народа. Но важнейшим, узловым вопросом исторического момента он, наверное, как и многие его современники, считал женский вопрос. В 1919 году в стихотворении «Женщина» он писал:
Ты цепи рабства разрываешь, Душишь старую жизнь. И крепость старой жизни Ты строишь до небес.
В творческой концепции Чермена Бегизова революция и женщина неразделимы, он прекрасно понимал, что именно в революционных бурях и борьбе родилась и выросла новая женщина. Эти сложные пути формирования личности женщины он и отразил в своих произведениях, прежде всего -в прозе, в которой достиг большого мастерства. (По мере своего творческого роста Ч. Бегизов все большее предпочтение отдавал прозаическим жанрам, именно здесь, как пишет Ш.Ф. Джикаев , он проявил свой огромный талант.)
Рассказ «Три взгляда» занимает в литературном наследии Ч. Бегизова особое место. Во-первых, он и по форме, и по содержанию относится к лучшим произведениям писателя. Во-вторых, он представляет собой развернутую панораму духовного выпрямления женщины, «самой оскорбленной и бесправной личности в системе дореволюционных отношений»23.
По поводу этого рассказа Бегизова Ш. Джикаев отмечает следующее: «Тяжелая женская доля была одной из основных тем в осетинской литературе с самого начала ее возникновения. (...) Резкие перемены в жизни (...) всегда сопровождаются борьбой и трагедиями. Данная тема сохраняла свою актуальность и в 20-30-е годы. Но Ч. Бегизов и для этой традиционной темы избрал весьма оригинальный сюжет...» В основу последнего положен спор четырех товарищей о месте женщины в новой жизни, о ее вековом бесправии и скудости ее духовной жизни. Ткань повествования и его идейное содержание организуется композиционно в споре Халара, Бадага, Умара и Битара.
Халар, директор областного техникума - романтик. Его слова о женщине красивы, но мысли как-то неопределенны, туманны. Для него женщина - воплощение нежности, смирения, скромности, вечный источник вдохновения искусств. «Так пусть такой и остается...Она не нуждается в вашей помощи!» Прямо противоположен взгляд секретаря парткома Бадага, считающего, что «выпрямление души женщины-горянки» в новых условиях уже завершилось, или завершится в скором времени; но, во всяком случае, по его мнению, это историческая и культурная необходимость: «Женщина не может быть выброшена из нашей жизни, из исторического процесса. Нам нужна понимающая, участвующая в строительстве новой жизни женщина, воспитанная на социалистической, пролетарской культуре. Возможно, осетинка еще не такова, - но она должна такой стать». Если Халар слишком абстрактен и, как мы сказали, туманен, то позиция Бадага, наоборот, как-то уж слишком однозначна и ясна. Читатель чувствует, что авторская мысль выражена еще не вполне.
