Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Идея окопной правды и духовные искания личности в условиях войны в Западной литературе 21 -68
Глава II. Традиции литературы потерянного поколения и герой отечественной военной прозы 40-х-50-х гг. 69-110
Глава III. Раскрытие духовного мира личности в отечественной военной прозе 60-х - 80-х гг. 111-158
Заключение 159-163
Список используемой литературы 164-177
- Идея окопной правды и духовные искания личности в условиях войны в Западной литературе
- Традиции литературы потерянного поколения и герой отечественной военной прозы 40-х-50-х гг.
- Раскрытие духовного мира личности в отечественной военной прозе 60-х - 80-х гг.
Введение к работе
Литература XX века полна войной, и это накладывает свой отпечаток и на Т те книги, где война непосредственно не изображена. Неверно думать, что о \ смерти и убийствах пишут только декаденты или авторы детективных романов. Практически вся реалистическая литература современности наполнена смертью. Сравнивая ее с великой классической литературой Запада, можно легко заметить, что современный писатель чаще подходит к изображению человека под иным углом зрения: выясняя моральный облик своего героя, он не столько рисует его жизнь, сколько ставит его перед проблемой небытия. Умирающий, отравленный газами Антуан Тибо в «Эпилоге» Мартен дю Гара, записывающий день за днем свои ощущения и свои мысли о прошлом, настоящем и будущем, — поразительно наглядный пример этого явления, которое можно проследить в бесчисленном множестве книг современных писателей. В искусстве за отношением к смерти в конечном счете всегда кроется отношение к жизни, понимание человека и его места в действительности. К.Федин, отмечая, как часто Л.Толстой для проверки нравственной ценности своих героев сталкивает их лицом к лицу со смертью, пишет, что Толстой избирал «столь суровый путь распознавания достоинств и пороков человека» потому, что он был необычайно требователен к его «нравственной силе»1. Эту характеристику можно было бы отнести ко многим произведениям современной литературы Запада; речь идет, конечно, не о том, что современные писатели вслед за Толстым много пишут о смерти; речь идет о том, что смерть становится в их книгах средством нравственной проверки человека, ,, испытания всего его существа, определения подлинной ценности его жизни. \ Трудно найти в богатой и драматичной истории человечества событие, которое могло бы сравниться с годами второй мировой войны по размаху, по вовлечению в исторический процесс сотен миллионов людей, по влиянию этих событий на последующую историю человеческой цивилизации. Невозможно найти что-то равное по грандиозности, самоотверженности, жертвенности, жизненной и нравственной стойкости, по героизму миллионов, по » ; гуманистической содержательности подвигу народа в годы Великой Отечественной войны. Народ не только спас и защитил себя, отстоял свою судьбу, — он защитил и спас в этой войне самые святые человеческие понятия о справедливости, о чести и достоинстве человека. Как верно пишет по этому поводу адыгский критик Р.Мамий: «Вряд ли надо объяснять, почему тема Великой Отечественной войны 1941 - 1945 годов заняла столь объемное и основательное место в литературе, которую мы называли в недавнем прошлом советской. Среди множества очень важных факторов, очевидно, не последнюю роль играет и то, что война очень непосредственно и остро затрагивает такие сложные категории социальной и нравственной жизни человека, как, с одной стороны, мужество, героизм, патриотизм, святость Родины-матери, родной земли, родного аула, домашнего очага, а с другой - трусость, предательство, отсутствие чувства любви и привязанности к отчему краю, к земле, которая взрастила и воспитала тебя. Говоря еще жестче, война, какая бы она ни была, затрагивает проблему жизни и смерти: именно в одной из этих двух противоположностей человек исчерпывает себя» .
Сопоставление друг с другом книг о войне, созданных в разных условиях, в разных странах, разными писателями, может быть весьма продуктивным с научной точки зрения. Отмечая сходство и различия в построении «военных» книг, в подходе к изображению реалий военного быта, боевых действий и т.п. (то есть, оставаясь в пределах «темы»), необходимо всегда помнить, что речь идет о части большого целого, и причины этих сходств и различий коренятся в особенностях таланта и творческом пути писателя, движении национальной литературы, ведущих тенденций эпохи. Когда литература ставит вопрос: каким был человек на войне? - то меньше всего следует ожидать однозначного ответа, искать героя, приведенного к некоему общему выражению. Наоборот, только в воплощении самых разных характеров, со всеми присущими им особенностями восприятия и поведения, кроется ответ на этот вопрос. В этом Великая Отечественная война не отличается от любого другого периода в жизни советского на рода. В каждом из героев, однако, должна жить верная соотнесенность с тем временем, в каждом из них должно присутствовать то общее, родовое, что было сущностью характера в справедливой войне и что определило победу народа над фашизмом. Причем присутствовать это «общее» может в том или ином виде, в большей или меньшей степени.
Наличие схожих «формообразующих» элементов (порожденных реальностью военного и казарменного «быта») облегчает непосредственное сопоставление «военных» книг, созданных в разное время и в разных условиях. Этот «тематический» подход неизменно представляет исследовательский интерес, т.к. такая древняя и всеобщая «тема» искусства, как война и человек на войне, являет собой бесконечно широкое поле для сравнений. И лишь всестороннее сопоставительное исследование позволит воссоздать объективную картину состояния зарубежной и отечественной «военной» литературы в прошлом веке, установить закономерности развития, выявить и сформулировать присущие ей признаки. Таким образом, объектом данного диссертационного исследования является изучение художественных особенностей западной и российской «военной» прозы, а материалом — романы и повести зарубежных (Э.Ремарк, Э.Хемингуэй, Р.Олдингтон, А.Барбюс), отечественных (Г.Бакланов, В.Богомолов, Ю.Бондарев, В.Быков и др.) и, в частности, адыгских (Ю.Тлюстен, А.Кешоков, П.Кошубаев, С.Панеш и др.) писателей.
Вообще, проникновение войны в мировое искусство шло и идет двумя путями. С одной стороны, военной проблематикой, а часто и военными сюжетами насыщаются самые различные писательские замыслы, какой бы сферы жизни они ни касались. В былые времена столкнуть героя с действительностью войны, отправить его под пули — значило уготовить ему необычную, исключительную судьбу. В литературе XX века, напротив, если писатель не расскажет о том, как отразилась на судьбе героя война, это будет восприниматься как странная и непонятная для читателя фигура умолчания. С другой стороны, писатели все чаще обращаются к военным сюжетам как к специфическому жизненному материалу, именно на нем ставя и проблемы самой войны, и проб лемы нравственности, то есть человеческой сущности своих героев. Все чаще как предмет изображения в искусстве возникает поле боя, где человек живет и действует в условиях постоянной опасности и где решение любого, самого частного вопроса превращается в решение вопроса о жизни и смерти. Честь и бесчестие, верность и предательство, любовь и ненависть, храбрость и трусость — все проблемы человеческого существования завязываются здесь в тугой узел.
В 10 - 20-е гг. в различных странах мира большую известность приобретают книги так называемых представителей «потерянного поколения» (Э.Хемингуэй, Р.Олдингтон, Э.М.Ремарк). С конца 1910-х гг. на передний план выдвигается поиск личного художественного языка, который бы перекликался с эпохой модернизма, а проблема мира и человека трактуется в русле неоромантически понимаемого конфликта между личностью и обществом, «традицией» и «талантом», цивилизацией и элитарной по своей сути культурой. Как признается в критике, метафора «потерянности» значительно шире темы войны как таковой, что хорошо ощутил Т.С.Элиот, чья поэма «Бесплодная земля» (1922) была необыкновенно популярна в США. Эта метафора вбирает в себя ситуацию «заката Запада» (того, что у Э.Паунда названо «прогнившей цивилизацией», у И.Во - «пригоршней праха»), где бойня на Сомме крайне важный, но не единственный ориентир. «Я рос с моими сверстниками под бой барабанов Первой мировой войны, и наша история с тех пор не переставала быть историей убийств, несправедливости или насилия», - писал позже А.Камю, словно видя в писателях 1920-х годов предшественников своей художественной философии. Под этим высказыванием, сближавшим под общим трагическим знаком военную и послевоенную действительность, могли бы подписаться и другие французские писатели, столь разные, как А.де Монтерлан, А.Мальро, П.Дриё ля Рошель и Ж.П.Сартр. Возврат к прошлому далеко не всегда ведет к синтезу, к раскрытию «запасов» активности личности. Позиция самоустранения, покаяния или лишь внутреннего сопротивления социальному злу характерна для героев многих зарубежных художников, особенно переживших ужасы фашизма, ставших его жертвами.
Вообще творчество зарубежных писателей Барбюса, Хемингуэя, Олдингтона, Ремарка складывалось на разной национальной почве. И по манере письма, и по судьбам, и по художественной силе, и по месту, которое они занимают в искусстве XX века, это писатели очень разные, и последующий творческий путь каждого из них наглядно доказал это. Прежние и нынешние книги о войне имеют различные аспекты в зависимости от освоения конкретной действительности. Ощутимо движение военной темы от рассказа об отдельных боях к панорамному изображению событий. Но в их первых романах о мировой войне, появившихся почти одновременно, десять лет спустя после окончания боевых действий, до удивления много общего и в замысле, и в построении, и в судьбах героев. Эти и все другие художественные произведения о войнах всегда, по самой своей сути, по жизненному материалу, затрагивают острейшие общественные проблемы. Поэтому данные книги - в самой гуще идейных споров современности. Для этого они отнюдь не обязательно должны быть широкими полотнами, изображающими события большого масштаба, раскрывающими социальные процессы, идущие в мире. Человек на поле боя, оказавшийся, волей или неволей, перед необходимостью убивать себе подобных и умирать самому, -вот простейшая «клетка» любой современной книги о любой войне, заключающая в себе все переплетение вопросов, нравственных и политических. Эта «клетка» никогда не бывает нейтральной идейно, никогда не бывает и не может быть чисто «биологической» по своему смыслу, а всегда обнажает свой социальный характер.
В каждом из произведений вышеперечисленных зарубежных авторов от страницы к странице нарастает ощущение бессмысленности кровавой бойни и крушения идеалов, в которые герои верили, всем им присуща ненависть к «высоким» словам о «защите отечества», «правом деле», «героизме» и т.д. (о какой бы стране ни шла речь); роднит все эти книги и то беспросветное отчаяние перед жизнью, которое охватывает героев на последних страницах. Также общим является особое внимание к характерам героическим, к характерам духовно красивых людей. Далеко не просто это соединение: война, ожесточение, неимоверное напряжение всех сил - и духовная красота. Казалось бы, человеческая красота невозможна, когда военный быт так жесток. О несовместимости войны и духовной красоты немало говорили книги, появившиеся на Западе после первой мировой войны. Они резко подчеркивали одичание солдат, окопную безысходность и обреченность, распад личности, разочарование, потерянность, утрату идеалов. Это была вполне понятная реакция на несправедливую войну. Порой утешала лишь мысль о фронтовом товариществе, об индивидуальном противостоянии обезумевшему миру, как это выразилось в произведениях Ремарка и в «ремаркизме».
Война - одно из общественных состояний, рождающих эпическое искусство. Таков вывод Гегеля, размышлявшего о законах взаимодействия искусства и действительности. В подлинном эпосе, по словам Гегеля, повествуется «всегда о действии, вплетенном в целостность своего времени и состояния нации»1. «Определенная ситуация, в которой раскрывается перед нами эпическое мировое состояние данного народа, должна... в самой себе заключать какую-то коллизию»2. Такой коллизией и является война. «В самом общем плане можно указать на конфликт, вызванный состоянием войны, как на ситуацию, наиболее соответствующую эпосу. Ибо во время войны как раз вся нация приходит в движение и переживает в своем общем состоянии новый подъем и деятельность, поскольку целостность как таковая имеет здесь повод для того, чтобы постоять за самое себя» . «Такие состояния войны, служа основанием эпического действия, открывают для эпоса необычайно многообразный материал»4.
К Великой Отечественной войне также приложимо все то, что говорит Гегель, рассматривая особенности эпической коллизии. Таким образом, отечественные повести и романы о войне обычно оказываются прозой эпического плана, и здесь -линию психологической направленности обусловливают объективные факторы и причины, обстоятельства бытовой событийности, взаимодействие судеб и исторических фактов, так как независимый факт или независимый характер, наличествующие сами по себе, не привлекают профессионального автора. Сюжетная линия — поле деятельности персонажа произведения, что явственно и проявляется в романах и повестях военных и первых послевоенных лет (период 40 - 50-х гг.). Здесь, в первую очередь, перед писателями, обращавшимися к значительным событиям Великой Отечественной войны, стояла проблема исторической правды. Такого рода творческий подход определяется многими факторами. Он включает в себя и то, что можно определить как общий взгляд, способность охватить всю картину происходящего, и уменье различать основные тенденции, закономерности, умение протянуть те незримые нити, которые связывают для современного читателя прошлое и настоящее. Причем в данном случае о войне по большей части пишут не просто свидетели или очевидцы, а прямые ее участники. «Мы рассказываем о том, -замечает Л.Якименко, - что видели, что знали, чем восхищались и гордились, над чем мучились, от чего страдали, нашим детям. Перед нами глаза сыновей и дочерей, чистые юношеские глаза, они не простят нам ни лжи, ни утайки»1. Герои многих произведений советской литературы о войне нередко оказываются в обстоятельствах, которые требуют от них немедленного выбора и решения, причем верное решение - не самое очевидное. Оно часто осложнено, неясно, запутанно, принимается иногда в самых невероятных обстоятельствах. Человек остается наедине с самим собой, со своей совестью: «Мы все более последовательно и настойчиво обращаемся к категориям совести, все большее значение и звучание обретает она в облике литературного героя, в том числе и героя произведений о Великой Отечественной войне» , - писал И.Козлов, один из критиков, который на протяжении многих лет следит за развитием отечественной литературы о войне. Однако в литературе военного и первого послевоенного периода внутренние противоречия (за немногими исключениями) отодвинуты на дальний план, затушеваны перед лицом главнейшей задачи. Враги отображаются если не плакатно, то, во всяком случае, предельно обобщенно. Характеры и поступки советских людей мотивируются прежде всего их социальным происхождением, их позицией в событиях недавнего прошлого.
Иным стал подход к отображению той же эпохи в литературе последних десятилетий. Историческая дистанция, другое состояние мира, исчезновение неизбежных в ту пору самоограничений формального и содержательного характера, неизмеримо более глубокое понимание сложных процессов формирования человека в условиях нового строя открыли перед литературой в событиях первой половины века новое, поистине безграничное поле исследования. Произведения 60 - 70-х годов показали в минувшей эпохе такой широчайший диапазон характеров, такое многообразие ситуаций, обстоятельств, конфликтов, какие в то время немыслимо было и представить. Есть произведения, целиком погруженные в прошлое, раскрывающие это прошлое в его внутреннем самодвижении. Приметы современности оказываются в таких случаях как бы растворенными в художественном повествовании. Они, эти приметы, угадываются в точке зрения писателя, в особенностях жанра и поэтики книги, в отборе материала, в повороте темы, в характере социальной и нравственной проблематики. Прямое соотнесение в художественных произведениях времени минувшего и времени нынешнего, отображение действительности «в двух измерениях» - характерная черта литературы 60 - 80-х годов. Можно назвать, к примеру, такие книги, как «Циклон» О.Гончара, «Дикий мед» Л.Первомайского, «Сердце на ладони» И.Шамякина, «Версты любви» А.Ананьева, «Хатынская повесть» А.Адамовича, «Берег» Ю.Бондарева, «Старик» Ю.Трифонова и др. Один из отечественных критиков Г.Ломидзе оценивает сложившуюся к данному периоду ситуацию следующим образом: «Писатели не обходят стороной трагические события войны. Усиление драматического пафоса повлекло за собой возрастание аналитической мощи произведений. Быстрая сменяемость событий уступила место эпической «плотности», художественному исследованию отдельных фактов и явлений, взятых крупно, во многих своих пересечениях. Это дало возможность приблизиться к советскому солдату, исследовать неисчерпаемые ресурсы его духа. Проблема человека, противостоящего обстоятельствам, изменяющего ход их движения, создающего обстоятельства заново, стала главной»1.
Влияние времени на литературу всегда выражается в весьма сложных формах, не всегда сразу отыскиваются причины и следствия. Дело не только в том, что временная дистанция сама собой определила появление ретроспективного взгляда. Подобное построение помогает авторам раскрыть в «каждой минуте» войны связь времен, показать эту «минуту» в контексте движения истории. «Локальный» замысел перестает быть локальным. Но несомненно, что в современных поисках, в движении нашей литературы, рассказывающей о далеких уже годах Великой Отечественной войны, многие мотивы рождены сегодняшним днем. История, социальный и нравственный опыт народа, всего человечества - вот какими масштабами измеряют художники 60 -80-х годов стоящие перед ними этические задачи. Проза этих десятилетий, разрабатывая проблему соотношения современности с историей - близкой и дальней, - с особым вниманием прислушивается к словам великого просветителя XIX в. А.И.Герцена: «Последовательно оглядываясь, мы смотрим на прошедшее несколько иначе; всякий раз разглядываем в нем новую сторону, всякий раз прибавляем к уразумению его весь опыт пройденного пути» . Время стало вторгаться в композицию рассказов и повестей о войне; писатели все чаще стали пользоваться своим авторским правом глядеть из «сегодняшнего далека», не скрываясь за кулисами действия. Сам по себе этот прием не нов и используется не только для построения произведений малого жанра; не ходя далеко за примерами, можно назвать роман К.Симонова «Живые и мертвые», в котором автор часто прибегает к сегодняшнему знанию, что позволяет ему ввести еще одну точку зрения - как бы «сверху», освещая личное, преходящее светом окончательного приговора истории. По этому поводу Г.Ломидзе замечает следующее: «С высоты настоящего нагляднее открывается суть прошлого, ничем не искаженная, доподлинная. Речь идет не о том, что необходима длительная дистанция для правильного познания фактов и событий, характеров человеческих. Просто со временем человеческая память освобождается от ненужного, второстепенного, мимолетного. Вода уходит, песок остается. Таков закон истории. Дело не только в повзрослении и очищении исторической памяти. Сама литература вместе с жизнью народной взрослеет и умнеет, вооружается новыми идейно-художественными приобретениями»1.
Советская литература 60 - 80-х годов вырастает на двух тематических опорах — прошлом и современности, и невозможно сказать, какая из этих опор оказывается более важной. Бесспорно, во всяком случае, что историческая тема удерживала и удерживает прочное лидерство с точки зрения богатства социального содержания, количества произведений крупной эпической формы. Углубление исторического видения приводит к напряженным поискам таких композиционных решений, которые сочетали бы динамику действия с широтой и глубиной захвата; при этом заметно стремление избежать хроникального типа повествования в его чисто традиционных формах и видах. Одно из завоеваний прозы последних десятилетий проявляется в более свободном, чем прежде, отношении к художественному времени. Насыщение действия достигается свободным сведением времен: герой нередко начинает жить как бы в нескольких временных измерениях. Такого рода сложные типы временных структур требуют особого напряжения авторской мысли, они могут приводить к полноценной удаче лишь при условии, что автор свободно владеет всеми сложнейшими средствами современной художественной культуры. А порой эта часть литературы оказывается и абсолютным лидером в завоевании читательской аудитории. Так произошло во второй трети прошлого века, например, с книгами о Великой Отечественной войне.
Па рубеже 60-х годов не только в советской литературе, но и в литературах других стран настала пора существенной типологической перестройки, связанной с открытием и художественным освоением нового этапа развития общества. В современную прозу свободно входит лиризм как одно из тех художественных средств, которые не только проявляют непосредственное чувство автора, но и создают особый тон в отношениях писателя и его героев. Некоторые из исследователей считают, что 60-е годы, например, дали ряд типов так называемого лирико-психологического и лирико-философского романа, в них заметную роль приобретает непосредственность видения, авторское начало. К примеру, в «Дневных звездах» О.Берггольц, «Человеке и оружии» О.Гончара, «Суровом поле» А.Калинина, «Птицах и гнездах» Я.Брыля или в обширном повествовании А.Адамовича «Партизаны» очевиден лирический тип сюжетно-композиционных связей; в романах А.Ананьева «Танки идут ромбом», Л.Первомайского «Дикий мед», в «Повторении пройденного» С.Баруздина, «Раннем снеге» О.Кожуховой, «Лейтенанте Артюхове» С.Крутилина, «Последней войне» В.Рослякова важнейшее значение приобретает понятие причинности; история героя в отступлениях, размышлениях, сопоставлениях вводится в историю времени.
Можно сказать, самое примечательное, что характеризовало эту литературу, заключалось в ее эмоциональной наполненности. Она воспевала героизм, мужество, воспитывала ненависть к беспощадному и жестокому врагу и говорила о родном крае, о березке у дома, о бесконечных степных просторах, о подсолнухах в степях, о чистых голубых глазах озер, о бессмертных чувствах любви к матери, отцу, женщине. Война не смогла заглушить человеческий голос. Сквозь взрывы снарядов и свист пикирующих бомбардировщиков постоянно слышался голос автора. Его повествование складывалось из выражений этой всеобщей потребности верить, надеяться, любить. В результате оказалось, что человек на войне способен жить всей полнотой чувств. Он на краю жизни, каждую минуту он может оказаться перед лицом смерти, но в ожесточенной борьбе, в преодолении страха он продолжает верить в светлое и высокое, он любит, он надеется, потому что он человек. Таким образом, очевидная субъективность стала доминирующим стилевым началом в произведениях о войне и, в частности, о военном детстве. К примеру, становление характера подростка, на которого война возложила тяжелое бремя ответственности, осознания своей причастности к народной судьбе, определяет содержание ряда произведений Г.Семенова, Ю.Куранова, Н.Воронова, В.Колыхалова, А.Якубова, Н.Думбадзе, Ф.Искандера, Т.Джумагельдиева и других авторов. Как пишет, анализируя литературу военной тематики, адыгский критик А.Схаляхо, «увековечить подвиг народа в Великой Отечественной войне, делать молодых сопричастными к героическим подвигам старшего поколения - великое назначение литературы и искусства. В выполнение этой миссии внесла и вносит свой вклад и адыгейская литература. Раскрытие нравственных истоков подвига советского человека в войне, исторического значения победы нашего народа над фашизмом - главная идейно-художественная задача всех произведений адыгейских писателей на тему героики Великой Отечественной войны. ... Многое сделано и делается адыгейскими писателями в изображении героической борьбы советского народа против фашистских оккупантов. Но нельзя сказать, что эта задача до конца уже решена. Тема Великой Отечественной требует от литературы еще более глубокого социально-философского проникновения писательской мысли в проблемы, порожденные грозными событиями»1. В данном случае перед теорией встала задача осмыслить происходившие изменения, как-то обозначить хотя бы ту немаловажную часть литературы, которая воссоздавала будничную жизнь самых обыкновенных людей.
Советская и зарубежная критика тех лет стала писать об интенсивном развитии лирического течения, о настойчивом обращении литературы к нравственной проблематике. Словацкий литератор Станислав Шматлак, как и некоторые другие писатели и критики, предпочел (выступая в еженедельнике «Нове слово») термин «литература повседневности». Польская критика пустила в оборот, наряду с другими, понятие «малый реализм». «Писателей «малого реализма», - писала, например, Барбара Навроцкая в газете «Трибуна люду», -объединял не возраст, а их камерный подход к жизни и тем явлениям, которые
получают отражение в литературе», их протест против дававшего себя знать отрыва литературы от реалий нашей жизни, от действительности. Вот уже значительное число лет обнаруживая закономерность пристального внимания нашей литературы к нравственной проблематике, анализирует связанные с этим особенности и некоторые противоречия литературного процесса Ф.Кузнецов. Эти вопросы рассматриваются в его книгах «Каким быть. Литература и нравственное воспитание личности» (1962), «Обдумывающему житье» (1964), «Беседы о литературе» (1970), «Живой источник» (1977). В наиболее полном виде работы критика представлены в книге «За все в ответе» (1978). Почти целиком посвящена «литературе повседневности» монография А.Бочарова «Требовательная любовь. Концепция личности в современной прозе» (1977). В ряде случаев А.Бочаров полемизирует с оценками Ф.Кузнецова, обосновывает свое понимание направленности нравственных поисков советских писателей. О содержании книги могут дать представление сами названия ее глав: «Человек совершает выбор», «Скажи мне, кто твой враг...», «Слово о неудовлетворенности», «Образ жизни», «В семейном ракурсе». Плодотворно трудится над осмыслением опыта литовской литературы в контексте общесоюзного и мирового литературного процесса А.Бучис. Его книга «Роман и современность» (1977) имеет самое непосредственное отношение к рассматриваемой нами проблеме.
В последние годы появился целый ряд монографий и сборников, где речь идет о книгах военных лет. Вышли три сборника «Литература великого подвига» (1970, 1975, 1980). Обратили на себя внимание книги А.Павловского «Русская советская поэзия в годы Великой Отечественной войны» (Л., 1973), С. Фрадкиной «Русская советская литература периода Великой Отечественной войны. Метод и герой» (Пермь, 1975). Значительным явлением в литературоведении стала монография участника войны А.Абрамова «Лирика и эпос Великой Отечественной войны» (М., 1975), в которой восстановлены многие полузабытые страницы бессмертной поэтической летописи. Итогом многолетней работы является книга Л.Лазарева «Это наша судьба» (М., 1978). Также можно упомянуть многочисленные труды, посвященные творчеству отдельных советских прозаиков и поэтов — участников и летописцев Великой Отечественной войны. В шеститомной «Истории советской многонациональной литературы», законченной недавно Институтом мировой литературы имени А.М.Горького, весь третий том посвящен литературе периода Великой Отечественной войны. Разумеется, можно было бы назвать другие критические работы В.Новикова, А.Абрамова, В.Панкова, А.Бочарова, Л.Лазарева, А.Адамовича, В.Панкова, И.Козлова, Л.Плоткина, П.Тонера, А.Когана, Л.Ивановой и других, анализирующих существенные проблемы советской военной романистики, содержащих немало ценных и умных наблюдений, выводов, обобщений, не говоря уже о многочисленных статьях в отечественной журнальной периодике.
Применительно к национальному литературоведению можно отметить следующее. На протяжении нескольких послевоенных десятилетий данная тема оставила памятный отпечаток на всех направлениях литературного художественного творчества - в прозе, поэзии, драматургии. Именно поэтому, как отмечает адыгский критик Р.Мамий, «и сегодня этот многожанровый литературный массив представляет огромный интерес для критиков и литературоведов и в нравственно-психологическом, и в художественно-эстетическом плане. Он анализируется в различных аспектах - тематическом, идейно-проблемном, жанрово-стилевом и других в трудах обобщающего характера по истории адыгейской литературы, в отдельных монографических исследованиях в связи с другими проблемами, в специальных работах, посвященных различным аспектам этой темы1»2. Вообще создано значительно число литературоведческих работ, в которых осмыслен существующий историко-социальный и эстетический опыт отечественной литературы периода Великой Отечественной войны , однако очевидно, что проблема взаимодействия и взаимопроникновения западной и российской «военной» литературы, советском и постсоветском литературоведении практически не исследована. Исходя из этого, изучение данной разновидности мировой прозы приобретает на сегодняшний день бесспорную актуальность. Обобщая обзор критической литературы, посвященной военной тематике, следует заметить следующее. В свое время в критике шли споры о правде окопной и правде масштабной, широкой. Однако, как считает отечественный исследователь Г.Ломидзе, «вряд ли споры эти были плодотворными. Существо вопроса не в том, из окопа или с командного пункта дивизии или армии смотрит на события писатель. Все зависит от качества, глубины мировоззрения. Так называемая окопная правда, если она увидена и осознана умным, талантливым, зорким художником, может стать правдой существенной, исторически значимой. Правда частная, локальная, рассмотренная в единстве с ведущими тенденциями жизни, перестает быть частной, случайным осколком бытия народного. Существенна точка зрения художника, а не точка обзора»2.
Любой способ организации сюжета, любой жанр дает возможность выразить свое понимание мира и сказать правду о своем времени, нарисовать человека во весь рост, даже если этот человек сидит, скорчившись, в окопе. Сам по себе «большой» жанр еще не гарантия верного изображения характеров; принципиально «малые» жанры столь же пригодны для описания Великой Отечественной войны, как и устремленные к эпической широте картины. Так живописец, рисуя портрет, стремится оградить натуру от всего лишнего, постороннего, оставляя рядом только самое необходимое для лаконичного раскрытия характера (в отличие, скажем, от художника, работающего над большим полотном с массовыми сценами, где множество деталей необходимо).
В статье «Армия и литература» В.Косолапов размышлял об эволюции военной темы, но эти его размышления можно отнести к художественному отображению всей эпохи социалистического преобразования общества. Чем отличаются книги последних лет от произведений военной поры? «Широким эпическим размахом, эпическим звучанием? Тяготением к глубокому и всестороннему изображению народа на войне? Может, характерная отличительная черта произведений последних лет — философское и социально-историческое осмысление войны? Тогда, быть может, глубокое проникновение в психологию человека на войне является отличительной чертой последних лет? Так, может, документализм, синтез документальности и художественности и составляет отличительную особенность произведений о войне, созданных в последние годы? Да, в какой-то мере бесспорно и это».1 На «военном» направлении наблюдается огромное изобилие жанровых разновидностей, которое лишь приблизительно передается существующим набором понятий: романы эпические, лиро-эпические, героико-романтические, «панорамные», художественно-публицистические, историко-политические, философские, документальные, приключенческие, социально-бытовые, социально-психологические и т.д. Примерно одинаковые ситуации зачастую получают различное художественное воплощение (повести В.Закруткина, В.Быкова, Д.Гранина), и, напротив, одному стилистическому направлению оказываются «подвластными» самые различные стороны и явления минувшей эпохи.
Таким образом, основные цели исследования следуют из вышеизложенного и состоят в том, чтобы на основе сопоставительного анализа произведений военной тематики, принадлежащих перу вышеперечисленных зарубежных и отечественных авторов, во-первых, выявить основные традиции западной литературы «потерянного поколения» в раскрытии духовного мира личности в условиях оккупации; во-вторых, выявить жанровые и «родовые» особенности отечественной военной прозы двух временных периодов - 40 — 50-е гг. и 60 - 80-е гг.
Методологической и теоретической основой диссертации являются труды известных отечественных литературоведов и литераторов, как А.Абрамов, А.Адамович, В.Апухтина, В.Баранов, Г.Белая, А.Бочаров, В.Бузник, А.Бучис, Ю.Бондарев, И.Гринберг, В.Гусев, А.Дементьев, С.Залыгин, А.Коган, Ф.Кузнецов, Л.Лазарев, Г.Ломидзе, В.Новиков, В.Оскоцкий, А.Павловский, В.Панков, Л.Плоткин, П.Топер, С.Фрадкина, М.Храпченко, М.Шкерин, Арк.Эльяшевич и других.
Научная новизна диссертации. В данном исследовании впервые предпринимается попытка научного сопоставления зарубежных и отечественных «военных» произведений и выявления на его основе существующих литературных традиций в раскрытии духовного мира личности в условиях военной оккупации.
Учитывая тот факт, что в существующих на сегодняшний день многочисленных соответствующих отечественных научных трудах российская литература военного цикла не рассматривается в сопоставлении с подобного рода западной прозой, т.е. затрагиваемые в диссертационной работе аспекты озвучиваются впервые, то данная работа в состоянии в некоторой степени восполнить реальный пробел. Такого рода проблемы требуют более глубокого научного изучения на новом уровне. Именно в этом заключается научно-теоретическая значимость диссертационного исследования. Формулируемые в работе теоретические выводы имеют также практическое значение. Они в состоянии послужить основой для создания критериев оценки и отбора среди многочисленных произведений «военной» тематики наиболее содержательных в идейно-эстетическом и художественном плане. Выявленные в соответствии с данными критериями смогут в дальнейшем быть включены в общеобразовательные программы по чтению и литературе, что предоставит возможность органично применить существующую историческую литературу для разрешения злободневных проблем сегодняшнего дня. Проблематика гуманизма выступает в таких сопоставлениях с особой остротой и резкой определенностью, как и всегда, когда речь идет об отражении войны в искусстве. Тем самым, рассматривая российскую литературу о Великой Отечественной войне в сравнительно-типологическом плане, на фоне истории мировой литературы и ее современного движения, мы в специфическом и в то же время всеобщем аспекте касаемся вопроса о ее новаторстве, ее месте в мировом литературном процессе.
Структура диссертации. Цели и задачи, объект изучения обусловили и предопределили логику и структуру данного диссертационного исследования. Представленная работа состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, насчитывающей 230 источников. Первая из глав включает материал, затрагивающий произведения зарубежных авторов, т.е. представителей «потерянного поколения», вторая - российскую литературу рассматриваемой тематики военных и первых послевоенных лет (40 - 50-е гг.), третья — «военные» повести и романы отечественных писателей, вышедшие в 60 - 80-е гг. прошлого века.
Идея окопной правды и духовные искания личности в условиях войны в Западной литературе
Годы первой мировой войны до основания потрясли духовную жизнь мира, резко изменив ее течение. Последующие бурные политические события XX в.: Октябрьская революция, революционные потрясения на Западе, фашизм, новые военные столкновения, вторая мировая война - все это нередко воспринималось интеллигенцией Запада как продолжение и следствие первой мировой войны, «с началом которой, — как говорил Томас Манн в предисловии к «Волшебной горе», - началось столь многое, что потом оно уже не переставало начинаться»1.
Первая мировая война, усиливающийся кризис политической системы способствовали возникновению на Западе особого литературного феномена, получившего название «литературы потерянного поколения» (lost generation (англ.) - «погибшее поколение»). Независимо от того, принимал ли тот или иной конкретный автор участие в Первой мировой войне или только сделал резонанс войны событием своего творческого сознания, «1920-е» (приблизительно 1919 — 1934 гг.) признаются в критике «эрой потерянного поколения». Данное выражение приписывается американской писательнице Г.Стайн, жившей с 1903 года в Париже. Прославил же его Э.Хемингуэй, сделав одним из эпиграфов своего романа «И восходит солнце» (1926). Под влиянием Э.Хемингуэя «потерянность» стала универсальной характеристикой, имеющей отношение как к тем, кто, возвращаясь домой с фронта, не видит больше различий между «войной» и «миром», так и к тем, кто, пережив трагедию разочарования в «мире», без всякой войны оказывается «посторонним», испытывает «беспокойство» от общественных ценностей и ритуалов. Но каким бы ни было, по Э.Хемингуэю, алиби «потерянных» и их мировой скорби, почти всегда эти «страдальцы» пытаются реализовать себя, чтобы на грани жизни и смерти спросить самих себя: «Кто я?». Г.Стайн употребила данную метафору по отношению к своим соотечественникам - американцам, проживавшим одновременно с ней в Париже: Э.Хемингуэю, Д.Дос Пассосу, А.Мак-Лишу и др. Причем Г.Стайн имела в виду интернациональный феномен молодых людей, побывавших на фронте, а затем испытывавших значительные трудности при адаптации к мирной жизни (романы «Три солдата» Дж.Дос Пассоса, 1922; «На Западном фронте без перемен» Э.Ремарка, 1929; «Смерть героя» Р.Олдингтона, 1929). Эти писатели участвовали в военных событиях, вкушали их ужасы и страдания. Они утратили свои прежние иллюзии, «потерялись» на войне, возненавидев ее как жестокую бойню.
Как историко-литературный термин «потерянное поколение» — понятие достаточно неопределенное. Этот термин иногда относят ко всем произведениям, посвященным первой мировой войне, которые вышли в свет в конце двадцатых — начале тридцатых годов (а по отношению к литературе США — и раньше); книги эти, однако, были очень разные, а авторы их прошли различные пути. Однако с течением времени термин «потерянное поколение» приобрел более широкий смысл. Сегодня за выражением «потерянное поколение», часто встречающимся в литературных спорах, стоит даже не столько творчество тех или иных писателей того времени, сколько вполне определенное умонастроение, некий комплекс чувств и идей. Романы Хемингуэя, Олдингтона, Ремарка были не одиноки; просто эти книги отобраны временем из числа многих произведений писателей меньшего масштаба и таланта, в которых речь также шла о том, что мир жесток, что идеалы рухнули, что в послевоенной действительности нет места для правды и справедливости и что тот, кто прошел через войну, уже не может вернуться к обычной жизни. Представители «потерянного поколения» с гуманистических позиций осуждали войну, ложь, фальшь, лицемерие воюющего общества. Они создали яркие, запоминающиеся образы молодых людей, физически и духовно искалеченных войной («Фиеста», «Прощай, оружие!» Хемингуэя, «На Западном фронте без перемен» Ремарка, «Солдатская награда» Фолкнера, «Смерть героя» Олдингтона). Но положительная программа «потерянных» носила ограниченный характер. Любовь, фронтовая дружба, забвение в вине - вот что они противопоставляли жестокой войне. Но и этот уход в личную жизнь чаще всего оказывался иллюзорным, решался в трагическом плане. Отсюда пессимизм, осознание бессмысленности жизни, пронизывающие многие произведения.
Вообще в зарубежных литературах в 1917 — 1945 годах в большей или меньшей степени отразились бурные события этой эпохи. Учитывая национальную специфику каждой из литератур, присущие ей национальные традиции, можно, тем не менее, выделить несколько основных этапов, общих для всех. Это 20-е годы, когда литературный процесс протекает под воздействием недавно закончившейся первой мировой войны и всколыхнувшей весь мир революции в России. Новый этап - 30-е годы, время обострения общественно-политической и литературной борьбы в связи с мировым экономическим кризисом, приближение второй мировой войны. И, наконец, третий этап — это годы второй мировой войны, когда все прогрессивное человечество объединилось в борьбе против фашизма.
Первая мировая война оказала влияние на подавляющее большинство писателей. Война существенным образом отразилась на их мировосприятии, явилась одной из ведущих тем в творчестве. Такие разные книги, как «Огонь» Барбюса, «Похождения бравого солдата Швейка» Гашека, «Железный поток» Серафимовича или «Чапаев» Фурманова, ставшие в истории мировой литературы вехами в эстетическом освоении действительности, родились из непосредственных наблюдений и сохранили множество примет своего документального происхождения, вплоть до подлинных имен многих действующих на их страницах героев. Так, своеобразным дневником фронтовой жизни французского писателя А.Барбюса являются его «Письма с фронта». В течение двух лет автор регулярно писал жене, рассказывая о фронтовых буднях, о себе, о работе над книгой «Огонь». В письмах видна идейная эволюция их автора, приобщившегося к тяжким страданиям народа. У Барбюса, как и у его товарищей, открываются глаза на сущность и причины войны. Он пишет о страшном быте ее - «изнанке боев»: о грязи, голоде, невозможности уснуть и т.д. Однако сначала Барбюс считает «необходимым приносить жертвы на войне», ошибочно представляя ее как борьбу Франции «за социальное освобождение».
Традиции литературы потерянного поколения и герой отечественной военной прозы 40-х-50-х гг.
В годы Великой Отечественной войны, когда страна переживала дни и месяцы смертельной опасности, и лишь колоссальное напряжение патриотических сил, мобилизация всех резервов духа помогли пережить грозную беду, - в эти годы и дни искусство и литература вышли на огневой рубеж. Писатели военных лет владели всеми родами литературного оружия: лирикой и сатирой, эпосом и драмой. Как и в годы гражданской войны, самым действенным было слово поэтов-лириков и писателей-публицистов. Неиссякающий поток литературы о Великой Отечественной войне не остается неизменным. История литературы о ней насчитывает уже ряд десятилетий. Писатели вновь и вновь обращаются к годам всенародного подвига в самых разных книгах, в связи с самыми разными замыслами. В сущности, в советской литературе нет и не может быть произведения, ставящего значительные вопросы современности, чтобы в нем так или иначе, в непосредственном изображении или в предыстории героев, не присутствовала бы война. Но и в литературе военного времени, и первых послевоенных лет, и более поздней можно без труда выделить особую область -книги собственно о войне, о проблемах военной жизни, о людях на полях сражений.
По сравнению с литературой 30-х годов литературу периода Великой Отечественной войны можно считать более единой во всех отношениях. Иначе и не могло быть в пору, когда перед советским народом возникла неимоверно трудная задача - изгнать фашистских поработителей, отвести смертельную угрозу от всего человечества. Мощное «магнитное поле» этой задачи стало пронизывать собой всю жизнь народа, ориентируя в одном направлении бесчисленное множество индивидуальных стремлений и судеб. Это же «магнитное поле» определило собой единый пафос, главное содержание, общую цель всей советской литературы. Такого единения писателей и такой сосредоточенности литературы на решении одной всеобъемлющей задачи не было ни до, ни после Великой Отечественной войны. И потому исследователям отчетливо видно, что в военные годы советская литература переживала мощный подъем, — явление, которому нет примера в истории. Следует отметить, что это понимали и сами участники литературного процесса уже в первые месяцы, как только начали появляться художественные произведения о войне, достаточно скромные по своим достоинствам на фоне будущих книг. Известны слова А.Толстого, сказанные в 1942 году: «Война открыла новый этап, новый период советской литературы. Мы присутствуем при удивительном явлении. Казалось бы, грохот войны должен заглушить голос поэта, должен огрублять, упрощать литературу, укладывать ее в узкую щель окопа. Но воюющий народ, находя в себе все больше и больше нравственных сил в кровавой и беспощадной борьбе, где только победа или смерть, - все настоятельнее требует от своей литературы больших слов. И советская литература в дни войны становится истинно народным искусством, голосом героической души народа»1.
Но в то же время Отечественная война затронула самые основы существования Советского государства, начало ее обозначило резкий перелом и в народной жизни, и в народном сознании. Действительность, представшая перед писателем, была резко отлична, не похожа на действительность предшествующих лет. Обращение к этому новому, острому, резко отличному материалу должно было проявиться в новых, необычных формах. Жанры первых лет войны рождались из потребностей жизни больше, чем из собственно литературных закономерностей. Об этом говорил А.Толстой: «Приемы нашей литературы, навыки, методы, которыми мы работали до дней Отечественной войны, видимо, плохо применимы к новой эпохе. Надо искать новых путей» .
Относительно национальной, в частности адыгейской литературы, проф. А.Схаляхо отмечает, что она «как часть советской литературы, развивалась в общем ее русле. Она разрабатывала в предвоенное и, особенно в военное время, идентичные темы, что и вся советская многонациональная литература. Адыгейские писатели, как и все советские писатели, находясь на фронтах
Великой Отечественной войны, создавали произведения, запечатлевающие героические события героического времени, произведения, рисующие невиданный подвиг советских людей, составившие своеобразный период развития адыгейской советской литературы»1.
Меньше всего в своих поисках писатели могли опереться на ту часть так называемой «оборонной литературы» тридцатых годов, которая непосредственно рисовала будущую схватку с фашизмом. Война, изображенная в этих книгах, оказалась мало похожей на суровую действительность войны реальной. И дело тут не только в том, что было трудно предсказать конкретные формы боевых действий - история литературы свидетельствует, что это всегда трудно, — но и в упрощенном представлении о том, что наша победа будет легкой. Об этом уже не раз справедливо писалось (обычно называют при этом «Первый удар» Н.Шпанова и некоторые другие книги), да и на страницах романов о войне их герои нередко с открыто полемическими целями вспоминают недобрым словом некоторые книги, кинофильмы и песни тридцатых годов.
Конечно, публицистика, пафос прямого обращения к читателю нередко преобладали в литературе того времени, но нельзя забывать о том, что это была не только «агитационная» литература, она ставила сложные проблемы, в ней звучал тот голос правды, без которого невозможно было завоевать доверие и внимание читателя на войне. Также можно говорить о творческой неопытности ряда национальных, в частности, адыгейских писателей, находившихся в те годы на стадии творческого становления. Как пишет А.Схаляхо, «Во всем этом многого не хватало адыгейским писателям, они были молоды и как писатели, и как военные: самому младшему еще не было полных 20, самому старшему было 28 лет; Х.Андрухаев был политруком роты, К.Жанэ - командиром танкового взвода, А.Евтых - корреспондентом дивизионной газеты, Дм.Костанов до июля 1943 года рядовым минометчиком, затем политруком стрелковой роты, а потом литературным работником дивизионной газеты.
Раскрытие духовного мира личности в отечественной военной прозе 60-х - 80-х гг.
Нравственные конфликты, отодвинутые на второй план в годы войны (не случайно в ту пору задавала тон острополитическая сатира), вновь заявили о себе. Страна, разоренная войной, с огромным напряжением сил восстанавливала разрушенное хозяйство. Определяющим критерием поведения человека в обществе и быту становился уровень его социально-нравственной, гражданской зрелости. Много нового пришло в шестидесятые годы и непосредственно в литературу о ВОВ: желание охватить ранее не исследованные пласты фронтовой действительности, более углубленное изображение судьбы рядового участника исторических событий, увиденного в атмосфере солдатских буден, постоянное сопряжение атмосферы военных лет с последующим периодом жизни страны, взгляд на прошлое из послевоенного времени и одновременно на будущее и, наконец, настойчивые попытки запечатлеть саму относительность деления страны в военные годы на фронт и тыл.
В целом, начиная с середины 60-х годов и критики, и сами писатели стали все чаще говорить о наступлении нового этапа в овладении советской литературой темой Великой Отечественной войны1. В названиях статей стали появляться слова «историческая проза», «военно-исторический роман» и т.д. Не «безымянная высота», в бою за которую умирали советские люди, чье непреходящее величие и душевную красоту должен показать писатель, а решающие, поворотные события войны, втягивающие в свою орбиту гигантские людские массы, стали все больше привлекать внимание. По словам ГЛомидзе, «время, прошедшее со дня окончания войн сделало нас мудрее, прозорливее. С вершины современности многое иначе видится в прошлом, по-новому осознают скрытые связи и пересечения исторических фактов» . Национальная критика также придерживается мнения о коренных преобразованиях, происходивших в литературах 60-х гг. Так, по словам У.Панеша, «Уже в 60-х годах нового идейно эстетического периода в развитых литературах (русской, украинской, белорусской, грузинской и др.) на первый план выходят небольшие по объему произведения аналитического плана с углубленным психологическим анализом. Активное вторжение лирического элемента в эпос привело в это время к образованию новых жанрово-видовых формирований («Я вижу солнце» Н. Думбадзе, «Дожить до рассвета» В. Быкова, «Дума про тебя» М. Стельмаха и др.). Субъективные формы восприятия и отражения окружающего мира обогатили эпическую мысль, сообщив ей психологическую конкретность и яркую индивидуальность» .
Вполне закономерно, что отечественная литература на новом этапе жизни общества, обращаясь к нестареющей, всегда злободневной теме народного подвига в Великой Отечественной войне, пыталась внимательнее, чем раньше, вглядеться в рядового участника войны, рядового творца победы. Нет никаких оснований противопоставлять эти книги всему тому, что было написано о войне в первые послевоенные годы. Но можно смело говорить о новом этапе в изображении войны, отличительной чертой которого является пристальное внимание к человеку на войне, его внутреннему миру, его трудной и героической судьбе. Как уже отмечалось, начало данной тенденции было положено в западной литературе писателей «потерянного поколения», уделявших в своем творчестве особое внимание «окопной правде», правде «маленького человека» на войне и после нее. Так, хемингуэевская «потерянность» напрямую была связана с героем, который, возвращаясь домой с фронта, не видит различий между «войной» и «миром», либо, пережив трагедию разочарования, в мирных условиях жизни оказывается «посторонним», испытывает «беспокойство» в условиях социума. Однако всегда хемингуэевские герои пытаются искать и находить себя и свою личность. И именно такой герой, мечущийся в поиске, появляется в отечественной литературе 60-х гг.
Связь «малого» и «большого», «частного» и «общего» стала непосредственно раскрываться в сюжете; история стала вторгаться в искусство.
Нельзя не увидеть переноса общественного внимания на широкие, исторически конкретные и точно «укорененные» замыслы, на фигуры реальных исторических деятелей. «Если я называю имя «Вера», это ничего еще не говорит читателю, но если я называю имя «Жуков», то это рождает тьму ассоциаций, - вот в чем дело»1, - писал А.Чаковский, объясняя замысел «Блокады». «Военная тема развивается в различных жанрах - военных очерках, повестях и романах. В ее решении, так же как и в поэзии, намечается плодотворная тенденция - обращение к подлинным историческим фактам, лицам, стремление восстановить объективную истину, поднять до художественного обобщения конкретные исторические факты. («На лезвии ножа» (1966) Х.Эбзеева, «Аманат» О.Хубиева)» .
В 60 - 70-е гг. и в национальных, в частности, в адыгейской литературе появился ряд серьезных произведений, наполненных желанием авторов воссоздать борьбу адыгов — как солдат на фронтах, так и рядовых жителей в условиях оккупации. Зачастую здесь, как и в романах Хемингуэя, Олдингтона, Ремарка речь идет о том, что мир жесток, что идеалы рухнули, что в послевоенной действительности нет места для правды и справедливости и что тот, кто прошел через войну, уже не может вернуться к обычной жизни. Так, проблема «потерянного поколения» присутствует в романе Э.Хемингуэя «И восходит солнце», главный герой которого болезненно ощущает свою неполноценность, невозможность личного счастья. В душе его царят опустошенность и отчаяние. Другие персонажи романа, несмотря на физическое здоровье, также внутренне опустошены. Со значительной выразительностью Хемингуэй рисует трагедию людей, чья жизнь оказалась искалеченной мировой войной. Однако в произведениях отечественных, в частности, адыгских авторов такого рода пессимизм не всегда мог проявляться достаточно откровенно в условиях пафосного социалистического реализма.
