Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Классификация и типология романа в мировой литературе и в творчестве Ю. Рытхэу 50-70-х годов 11
1.1. Классификация романов в теоретическом освещении 11
1.2. Историография творчества Ю.Рытхэу 36
1.3. Общая характеристика и жанровое своеобразие романов Юрия Рытхэу 50-70-х годов 47
Глава 2. Проблематика, поэтика и временные координаты романов Ю.Рытхэу 80-х годов 90
2.1. Содержание, художественное своеобразие и жанровые модификации романов Рытхэу 80-х годов 91
2.1.1. «Магические числа» как историко-философский роман 91
2.1.2. Утопический роман-путешествие «Остров Надежды» 115
2.1.3. «Интерконтинентальный мост» как научно-фантастический роман-антиутопия 138
2.2. Интерпретация категории времени в романах Юрия Рытхэу 1980-х годов 166
Заключение 193
Список использованной литературы
- Классификация романов в теоретическом освещении
- Историография творчества Ю.Рытхэу
- Содержание, художественное своеобразие и жанровые модификации романов Рытхэу 80-х годов
- Утопический роман-путешествие «Остров Надежды»
Введение к работе
Актуальность исследования. В настоящее время, когда перед нашим народом стоит первостепенной важности задача укрепления дружбы этносов, объединенных единым российским пространством, и забота о дальнейшем развитии и расцвете культур коренных малочисленных народов страны, изучение творчества одного из выдающихся представителей этих этносов -Ю.С.Рытхэу - представляется исключительно актуальным и значительным. В произведениях крупной эпической формы, созданных чукотским писателем в 80-е годы, ставятся такие проблемы, как цивилизация и культура, человек на рубеже XX и XXI веков, природа и экология, прогресс и признаки регресса в бытии постиндустриального общества, соотношение национального и общечеловеческого в литературе, временное и вечное в мироотношении личности наших дней, условия выживания народов Севера, традиции и их сохранение в жизни этносов, столкновение христианства и языческих традиций в культуре ряда народов. Осмысление этих проблем, поставленных и освещенных в прозе чукотского автора, представляется чрезвычайно злободневным. Актуальным становится и истолкование поэтики большого художника слова, поскольку многие его достижения, его художественное новаторство являются поучительными для развития литературы России.
Теоретическую значимость представляет осмысление категории времени в искусстве слова, ещё недостаточно исследованной в литературоведении. Сопряжение творчества чукотского художника слова с произведениями других писателей коренных малочисленных народов Севера, а также установление их типологической общности с творениями классиков русской и мировой литературы являются по-настоящему актуальными и могут стать основой для спецкурсов, читаемых в Институте народов Севера и уроков, проводимых в национальной школе наших дней.
Несмотря на то, что Юрий Рытхэу внес огромный вклад в сокровищницу национальных литератур, еще не созданы серьезные научные исследования, в
4 которых было бы проанализировано его богатое художественное наследие и в которых была бы дана оценка его творчества, если не считать небольших книг А.Н.Власенко и Ю.М.Шпрыгова. Именно поэтому сейчас приобретают особую актуальность научные работы, в которых отражены особенности художественного мастерства, поэтики, эволюция творческого пути Юрия Рыт-хэу на широком литературном фоне.
Предлагаемое диссертационное исследование является одной из первых попыток целостного изучения, анализа и осмысления творчества чукотского писателя 80-х годов XX века.
Объект исследования являются романы Ю.Рытхэу 80-х годов XX столетия: «Магические числа» (1985), «Остров Надежды» (1987), «Интерконтинентальный мост» (1989), освещенные в свете теории и типологии крупной эпической формы.
Предмет исследования - проблематика и жанровое своеобразие романов Ю.Рытхэу 80-х годов XX века.
Цель исследования заключается в теоретическом обосновании и практическом осмыслении своеобразия романов Ю.Рытхэу периода 50-70-х и в особенности 80-х годов, а также выявлении той роли, какую выполняет в них фи-лософско-эстетическая категория времени.
Гипотеза выражена в ряде предположений. Мера постижения идейно-художественного своеобразия романов Ю.Рытхэу 80-х годов прошедшего столетия будет более глубокой, если:
рассмотреть теорию и сложившиеся особенности жанра романа в мировой и отечественной литературе;
отразить историографию творчества Ю. Рытхэу;
исходя из классификации и типологии крупной эпической формы, соотнести с ними романы Ю.Рытхэу 50-70-х и 80-х годов, проследив эволюцию творчества выдающегося чукотского писателя;
5 установить художественную преемственность романов Ю.Рытхэу с русской классикой и богатейшим опытом отечественной литературы XX столетия;
найти формы типологического схождения произведений крупной эпической формы в творчестве чукотского прозаика с романами и повестями представителей малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока;
выявить в романах Ю.Рытхэу 80-х годов интерпретацию философ-ско-эстетической категории времени, а также различных типов хронотопа.
Задачи исследования определяются намеченной целью и гипотезой. Необходимо:
Определить объем и содержание понятия «роман» на современном этапе, вычленив специфические признаки последнего и отличия его от других эпических жанров.
На основе теоретических трудов классиков эстетической мысли и выдающихся отечественных исследователей дать классификацию романов различных типов.
Проанализировав многочисленные статьи, рецензии и отдельные критические отзывы о творчестве Ю.Рытхэу, вычленить то, что вносит серьезный вклад в изучение его романов 80-х годов, и показать, какие аспекты его произведений этих лет остались неисследованными.
Проследить развитие романа как жанра в творчестве Рытхэу 50-70-х и 80-х годов, наметив эволюцию крупной эпической формы в произведениях писателя.
Установить типологические связи романов Ю.Рытхэу с произведениями классиков русской литературы, писателей-современников и художников слова малочисленных этносов Севера, Сибири и Дальнего Востока.
Интерпретировать типы и формы художественного времени и хронотопа, претворенные в ткани романов Юрия Рытхэу 80-х годов.
Теоретико-методологические основы исследования:
диалектический метод познания, базирующийся на взаимосвязи и взаимообусловленности явлений объективного мира;
достижения отечественной и зарубежной философии и эстетики; труды Аристотеля, Я.Ф.Аскина, В.Ф.Асмуса, Н.Н.Бердяева, Ю.Б.Борева, В.Бранского, Н.Буало, С.А.Булгакова, Г.В.Ф.Гегеля, К.Горация, А.В.Гулыги, Э.В.Ильенкова, М.С.Кагана, И.Канта, А.Кларка, А.Ф.Лосева, Г.Лукача, В.Л.Паррингтона, Б.Рассела, Ф.В.Шеллинга, Ф.Шлегеля, Г.Шпета;
труды в области культурологии, этнологии, этнографии В.И.Анучина, А.А.Белика, Т.Д.Булгаковой, Я.Буркхардта, А.Н.Быстровой, И.С.Вдовина, Л.Н.Гумилева, Н.Я.Данилевского, Б.С.Ерасова, Л.Леви-Брюль, В.П.Руднева, А.М.Сагалаева, Д.Д.Фрэзера;
работы в сфере литературоведения и критики С.С.Аверинцева, В.Г.Адмони, В.М.Акимова, А.А.Аникста, М.М.Бахтина, А.И.Белецкого, В.Г.Белинского, А.Ф.Бритикова, Р.Веймана, А.Н.Веселовского, А.Н.Власенко, И.Ф.Волкова, Г.Д.Гачева, Н.К.Гея, Е.Н.Горбуновой, Б.А.Грифцова, В.Д.Днепрова, Б.Ф.Егорова, Л.Ф.Ершова, А.Б.Есина, В.М.Жирмунского, Д.В.Затонского, В.В.Иванова, Г.Н.Ионина, В.В.Кожинова, Н.И.Конрада, Д.С.Лихачева, Ю.М.Лотмана, Ю.В.Манна, В.М.Марковича, Е.М.Мелетинского, А.Д.Михайлова, И.Г.Неупокоевой, Г.Н.Поспелова, В.Я.Проппа, Е.С.Роговера, Н.Т.Рымарь, Н.Н.Скатова, В.В.Сиповского, Ю.В.Стенника, Н.Н.Страхова, Б.В.Томашевского, В.Н.Топорова, Ю.Н.Тынянова, Б.А.Успенского, В.Е.Хализева, М.Б.Храпченко, Л.В.Чернец, Ю.М.Шпрыгова, А.Я.Эсалнек, Л.Якименко;
исследования по языкознанию Р.А.Будагова, Л.А.Булаховского, Ф.И.Буслаева, В.В.Виноградова, А.А.Потебни, М.Фасмера, П.Я.Черных, Н.М.Шанского;
труды в области истории и североведения В.Г.Богораз-Тана, М.Г.Воскобойникова, Б.Л.Комановского, Ю.А.Сема, М.А.Сергеева, П.Я.Скорика, С.Н.Стебницкого, Ч.М.Таксами, Л.Я.Штернберга.
Методы исследования:
7 теоретический (анализ трудов по философии, культурологии, литературоведению, социологии, эстетике, этнографии);
интегративный и дифференцированный терминологический анализ содержания и основных понятий исследования;
имманентный анализ текстов (исследование черт, внутренне присущих литературному явлению);
историко-типологический метод (установление схождений и близости явлений, рожденных одинаковыми условиями, но не связанных генетически);
сравнительно-исторический метод, опирающийся на работы А.Н.Веселовского и В.М.Жирмунского;
Научная новизна исследования и его теоретическая значимость заключается в следующем:
Впервые произведения большой эпической формы, созданные Ю.Рытхэу в 50-70-х и 80-х годах XX столетия, введены в общеевропейский литературный контекст.
На основе данных отечественного и зарубежного литературоведения предложена классификация романов, с которой соотнесены произведения большой эпической формы в творчестве Ю. Рытхэу.
Осуществлен имманентный анализ романов Ю.Рытхэу восьмидесятых годов, установлены их генетические связи с произведениями русской литературы XIX и XX веков и выявлены их типологические схождения с родственными явлениями литератур малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока.
Уточнены жанровые определения ряда значительных творений чукотского писателя.
Анализ произведений большой эпической формы в творчестве Ю.Рытхэу дан в контексте современного североведения и литературной критики, сопровождавшей эти произведения.
Впервые предпринята интерпретация философско-эстетической категории времени и хронотопа в романах Юрия Рытхэу.
8 Практическая значимость диссертации определяется насущной потребностью североведения вообще и истории чукотского этноса в частности в изучении национальной культуры, одним из выдающихся деятелей которой стал Юрий Рытхэу. Данное же исследование является первой аналитической и обобщающей работой, посвященной романам писателя 80-х годов XX века и их типологии. Материалы диссертации могут быть использованы для чтения лекций по чукотской литературе в Институте народов Севера, для чтения вузовского курса «Литература народов Севера» на филологических факультетах педагогических университетов и институтов. Эти материалы могут стать основой учебника для чукотских школ, гимназий и педагогических училищ.
Достоверность и обоснованность результатов исследований подтверждаются:
его широким и прочным основанием - большим охватом проанализированных текстов, романов Ю.Рытхэу, созданных в 50-70-е и 80-е годы XX века;
опорой научных положений и выводов на современные достижения литературоведения, философии, эстетики, этнографии, североведения и языкознания;
постоянными ссылками на работы современных критиков и рецензентов;
значительным количеством публикаций автора диссертационной работы;
системным подходом к ряду смежных дисциплин, в частности этике, культурологии, истории и психологии.
Положения, выносимые на защиту:
1. Важнейшее место в творчестве прозаика занимают произведения крупной эпической формы - романы, которые создавались писателем на протяжении всего пути его служения литературе, начиная с 50-х годов XX века вплоть до первого десятилетия XXI столетия.
9 2. Произведения, в частности романы 80-х годов, не получили ещё должной эстетической оценки, а иногда встречали ошибочную или искаженную интерпретацию.
Глубина идейно-художественного анализа этих романов, постижение их эстетического своеобразия в большой степени зависит от уяснения их жанровой природы, от соотнесенности их разновидностей с типами большой эпической формы, сложившимися в истории мировой и российской литературы.
Предлагаемая классификация и типология романа проливает свет на художественное и жанровое своеобразие романов чукотского писателя, созданных в 50-70-е и 80-е годы прошедшего века.
Среди многочисленных проблем, поставленных в романах Ю.Рытхэу в 80-е годы, наиболее значительной является сложная противоречивость и драматизм исторических путей национального возрождения чукотского и эскимосского этносов. Это содержание получает соответствующую ему художественную форму, специфическими чертами которой выступают композиционный контраст, монтажный принцип повествования, хроникальность, публицистичность, сложный сплав драматизма, эпичности и лирики, сра-щенность с фольклорным миром местных легенд и сказаний. Эти романы окружены рассказами-спутниками и при помощи ряда сюжетных сцеплений тяготеют к циклизации.
Романы Ю.Рытхэу находятся в тесной преемственной связи с русской классикой XIX и XX столетий, великолепно вписываются в европейский контекст и зачастую обнаруживают типологическое схождение с произведениями, создаваемыми писателями народов Севера, Сибири и Дальнего Востока.
Многообразно и многоаспектно в романах 80-х годов интерпретируются философско-эстетическая категория времени и различные формы хронотопа. Наиболее специфичными для этих произведений являются историче-
10 ское время и постоянное соотнесение прошлого, настоящего и будущего, отражающее диалектику старого и нового, покоя и неустанного движения.
Апробация работы осуществлялась на лекциях по родной (чукотской) литературе для студентов V курса Института народов Севера и на подготовительном отделении РГПУ им. А.И.Герцена, на Всероссийской научно-практической конференции «Творческий потенциал народов Севера в XXI в.» (СПб., 2003), на научной конференции «Герценовские чтения» (СПб., РГПУ им. А.И.Герцена, 2004), на VII Международной конференции «Реальность этноса. Глобализация и национальные традиции образования в контексте Болонского процесса» (СПб., март 2005), на Международной научно-практической конференции «Североведческая наука и образование в перспективе XXI века» (июнь 2005), на X, XI, XII Международных конференциях «Ребёнок в современном мире» (СПб., 2003, 2004, 2005). Материалы исследования обсуждались преподавателями кафедры литературы и методики её преподавания ИНС РГПУ им. А.И.Герцена в 2004 и 2005 гг. Основные положения диссертации нашли отражение в монографии (написанной в соавторстве с Е.С.Роговером) и тринадцати статьях.
Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, включающих в себя ряд параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы, насчитывающего 344 источника. Объем настоящей работы составляет 220 страниц.
Классификация романов в теоретическом освещении
Для того чтобы определить своеобразие и типологию романов Юрия Рытхэу, необходимо рассмотреть теорию этого жанра, его градацию и принципы классификационного членения.
Хотя история романа восходит к глубокой древности и самые ранние произведения этого жанра встречаются ещё в XIII веке до н. э. в Египте («Суженый принц», «Принцесса из Баксто»), однако сам термин «роман» появляется спустя много столетий, в эпоху средневековья. Этим словом - conteroman - называли всё сказанное или написанное на романских языках, которые «сложились в результате развития видоизмененного местными условиями народного языка Рима» [343. S. 244]. Прилагательное «романский» субстантивировалось и превратилось в старо-французское romanz и французское roman, термин, обозначавший «повествование на народном, романском языке», в противоположность книгам, написанным на латыни [295. С. 499]. Затем это слово перешло в немецкий язык (der Roman), в английский (romance у Чосера). Позже термин «роман» стал обозначать произведения на романских языках, причем с вымышленным содержанием. По словам отечественного исследователя Р.А.Будагова, «подобное осмысление roman часто встречалось уже в средние века во Франции». В отличие от geste - «повествования» вообще - roman — «повествование с выдумкой, с фантазией». Типичны в этом отношении знаменитый «Роман о Лисе», серия стихотворных повествований ХП-ХШ вв., а также «Роман о Розе» (XIII в.) [37. С. 225]. К XV веку, как установил немецкий филолог П.Фёлькер, слово «роман» становится обозначением ведущего жанра средневековой литературы - «рыцарской истории» [343. S. 350]. Постепенно термин стал закрепляться за произведениями большого объёма, поскольку для небольших сочинений эпического характера имелись другие названия: фабльо, шванки и т. д. На русской почве термин «роман» возникает в XVIII веке; Фонвизин пишет в 1762 году о «Геройской добродетели» Террасона: «В том нет ни малого сомнения, чтоб книга сия не была роман» [318. С. 121].
На определённых этапах развития романа этот жанр получал своё теоретическое осмысление. Ещё в XVII столетии епископ Юэ создал трактат «О происхождении романов» (1670), где попытался выявить своеобразие этого жанра. По словам этого автора, роман - это «выдумки и приключения, прозой написанные для развлечения и поучения читателя», но «любовь должна быть главным сюжетом романа» [66. С. 15]. На рубеже XVIII и XIX веков одним из первых теорию романа стал осмыслять Ф.В.И.Шеллинг (1775-1854). По его мнению, роман обладает громадным потенциалом, безграничными возможностями и правами. Он может задерживаться, распространяться, затрагивать «все, даже малейшее, что попадается на его пути», но не должен размениваться на разные пустые словесные украшения» [326. С. 381]. Затрагивая и в человеке всё, раскрывая его различные страсти, роман может воспроизводить и предельный трагизм, равно как и комизм, «но с тем условием, чтобы сам поэт оставался не задетым ни тем, ни другим» [326. С. 383]. При этом роман волен распоряжаться всеми средствами по своему усмотрению, например, вводить неожиданность, осложнение, случайность, но не должен злоупотреблять последней. Она должна идти рука об руку с характером человека.
По форме изложения роман должен стремиться к объективности эпоса. Поэтому наиболее специфичной его формой будет повествование. По этой же причине автор старается быть безучастным к центральному предмету и к герою: он не должен «слишком упорно держаться за своего героя» и всё подчинять ему в своём произведении. В романе должны быть представлены главным образом настроения и события, тогда как в драме - характеры и действия. Тем не менее, несмотря на это различие, «роман неизбежно тяготеет к драматическому» [326. С. 382], и потому нередко основывается на противоположностях, по крайней мере чаще, чем эпос. Шеллинг формулирует важное положение, со гласно которому «роман должен быть зеркалом мира, по меньшей мере зеркалом своего века», но тут же автор трактата, в соответствии со своей философией, объявляет, что произведение этого жанра должно быть «плодом вполне зрелого духа», «окончательным прояснением духа, благодаря которому он возвращается к самому себе» [326. С. 382-383]. Шеллинг - поборник символического и романтического изображения. Поэтому всё романтическое, что можно найти в нравах, должно быть взято, «нельзя пренебрегать приключениями, если они могут служить целям символики» [326. С. 384]. Что же касается прозы жизни, обыденной действительности, то их можно воспроизводить лишь для того, чтобы подвергнуть иронии.
Последователь Шеллинга, Ф.Шлегель, будучи идеологом романтизма, утверждает, что художник слова должен стремиться в романе прежде всего воплотить своё самосознание. Этим философ весьма ограничивает возможности жанра. Для него роман - «романтическая книга», в которой — в отличие от старого эпоса - не должно быть увлечения нравоописанием. В нём может найтись лишь место непринужденному выражению настроений автора и героев, их иронии, а также юмору и игровой легкости [328. С. 404-406]. Упомянутая здесь ирония является у Шлегеля и творческим принципом, и инструментом анализа романа. А в «Письме о романе» философ и эстетик предвещает скорый кризис жанра.
По-иному подходит к роману Г.В.Ф.Гегель. Его концепция неизмеримо шире и проницательнее. Он видит в относительно молодом жанре изображение конкретной общественной жизни и называет роман «современной буржуазной эпопеей», которая «предполагает ... прозаически упорядоченную действительность» [58. С. 414]. Но оценка этого жанра у философа носит неоднозначный характер. С одной стороны, здесь во всей полноте выступает «богатство и многосторонность интересов, состояний, характеров, жизненных условий, широкий фон для целостного мира, а также эпическое изображение событий» [58. С. 474]. Однако, с другой стороны, в романе отсутствует «изначально поэтическое состояние мира», которое характерно для эпоса. Тем не менее, на почве прозаической действительности роман завоевывает для поэзии утраченные ею права. Сделать это весьма нелегко. Поэтому одной из характерных для романа коллизий является «конфликт между поэзией сердца и противостоящей ей прозой житейских отношений, а также случайностью внешних обстоятельств» [58. С. 475]. Этот конфликт может быть разрешен тремя способами: или трагически, или комически, или же он исчерпывается примирением характеров с существующим порядком; они признают в нем нечто подлинное и «субстанциональное начало». Но герои могут также попытаться удалить прозаический облик со всего осуществляемого и свершаемого ими.
Гегель видит в романе современный аналог эпопеи, который уступает последней, особенно таким шедеврам древнего эпоса, как «Илиада» и «Одиссея» Гомера, обладавшим способностью в индивидуальной форме воспроизводить сущность общенародного бытия. Философ зорко усматривает враждебность буржуазного порядка подлинному искусству, и в этом глубина его концепции.
Историография творчества Ю.Рытхэу
Остановимся на истории изучения творчества Юрия Рытхэу во второй половине XX века и в начале XXI столетия.
Одним из первых, кто откликнулся на произведения молодого писателя, оказался английский журналист Ральф Паркер. Он выступил в печати (1953 г.) в форме открытого письма, ставшего ярким примером публицистики 50-х годов [206. С. 17]. Журналист поздравил начинающего в ту пору автора с выходом в свет его книги «Люди нашего берега» (в примечании редакции «Огонька» она была ошибочно названа «Люди другого берега») и резко противопоставил жизни чукчей Восточной Сибири, показанной Ю.Рытхэу, постепенную гибель племени канадских эскимосов-игальмютов. Анализа рассказов чукотского писателя в этом письме Р.Паркера не было: публицист и не ставил перед собой такую задачу.
Функцию эту тогда пожелал выполнить отечественный критик А.Повесьма, который в своей статье «Первый писатель чукотского народа» (1953) предпринял одну из первых попыток определить характер ранних произведений малой эпической формы в творчестве Ю.Рытхэу. Автор особо выделил рассказы «Окошко», «Тэгрыне летит в Хабаровск», «Анатолий и Инрын», «Люди с того берега»; он, как и Р.Паркер, отметил контраст жизни чукчей на «солнечном советском берегу» с существованием аборигенов на американской Аляске, «где мрак и запустение» (это сопоставление выдержано в духе тогдашней «холодной войны»). Однако автор статьи ограничился только установлением тематики рассказов, не затронув вопросов об их художественном своеобразии [215. С. 178].
Спустя три года советский северовед М.Воскобойников в пособии для учителей «Литература народов Крайнего Севера за 25 лет» сделал обзор тогдашних откликов на ранние произведения Ю.Рытхэу, в частности на «Пять писем рецензии, опубликованные в «Правде», «Камчатской правде», «Волжской коммуне», «Биробиджанской звезде» и даже в «Советской Киргизии» и «Правде Южного Казахстана». Это позволило исследователю выполнить две задачи: показать известность и популярность чукотского писателя в различных регионах нашей страны и выявить такие свойства названных рассказов, как отражение в них романтики тружеников Чукотки, хорошее знание автором жизни своего края, раскрытие интересных образов, увлекательность сюжетов, поэтическая сила изображения, сочетание художественных картин и публицистики, жизненных явлений и целенаправленности идейного замысла [54. С. 50].
Другой обзор ранних произведений Ю.Рытхэу осуществил в «Знамени» видный критик тех лет А.Тарасенков. Он подверг анализу преимущественно рассказы из сборника «Люди нашего берега», новеллы «Трубка мира» и «Соседи на десять суток» (1953). Обаяние книги чукотского писателя критик видит в том, что её автор пишет о своем, кровном, впитанном с молоком матери, а его заслугу усматривает в раскрытии неповторимого многовекового опыта своего народа, черт его внутреннего мира, его душевного строя. А.Тарасенков отметил наличие в рассказах сквозных героев, присущего Рытхэу неподражаемого юмора (а иногда и уместного сарказма), подчеркнул широту взгляда автора на мир, передачу неизбежной победы нового над старым, уходящим в прошлое. Критик обратил внимание молодого автора и на излишний аллегоризм, и на проявляющееся иногда неумение поставить вовремя точку [287. С. 434].
Обширную критическую литературу вызвал к жизни первый роман Ю.Рытхэу «Время таяния снегов» (1958-1967), особенно одноименная первая часть сложившейся трилогии. На последнюю откликнулись рецензиями Б.Невская в «Литературной России», И.Варламова в «Новом мире», Ю.Шпрыгов и О.Онищенко в «Магаданской правде». Писатель Тихон Семуш-кин писал об автобиографичности книги: «многое мы в ней узнаем о судьбе самого автора», говорил об отражении в ней жизни чукотского народа в годы Великой Отечественной войны [260. С. 1]. С содержательной рецензией выступила Инна Соловьева. Она высказала важную мысль: «Для того чтобы написать о событиях, преломленных через сознание ребёнка, надо обладать и добрым опытом жизни, и нерастраченной чистотой восприятия. Как раз этими свойствами отмечен талант Рытхэу». Соловьева проницательно обратила внимание и на такую особенность: «Смакование примитивности детского взгляда на мир так же не свойственно Рытхэу, как смакование первобытной нетронутости быта чукотского стойбища». Чукотский писатель, по мнению критика, вообще не склонен торговать экзотикой [275. С. 255].. Этот афоризм потом подхватят многие рецензенты, которые будут писать о Рытхэу.
По случаю появления в печати романа «Самые красивые корабли» (1967) были опубликованы рецензии Ф.Светова в «Литературной газете» и П.Нефедова в «Магаданской правде». Наиболее ёмко и весомо о произведении написал А.Пыльнев в «Звезде». По его словам, повествовательную ткань романа составляют ясные и резкие в своей законченности картины, спаянные сюжетом и лирическим авторским чувством. Роман полон густого национального колорита, созданного, однако, «не пересыпанием повествования крупной солью местных слов», а динамичными образами труда и быта, представляющими уклад жизни чукчей [228. С. С. 212]. Однако тайна поэтического обаяния романа, красота его лиризма в рецензиях 1967 года выявлены не были.
Ряд критиков отозвался на замечательное творение Ю.Рытхэу - роман «Сон в начале тумана» (1969). Если М.Аксёнову (журнал «Москва») в наибольшей мере привлекли реалистическое описание жизни чукотского племени, почти зрительно ощутимая обрисовка характеров (при этом «чукчи показаны в романе более умными, дальновидными, чем Джон Макленнан») [6. С. 209], то В.Тучин в рецензии, опубликованной в «Сибирских огнях», выделяет неожиданное развитие сюжета, исключительность ситуации, присущие роману. В Джоне Макленнане он усматривает нечто от Дон-Кихота, когда герой идеализирует чукотское общество и утверждает, будто цивилизация разлагает и мертвит всё живое, человеческое. Тем не менее, Макленнан - незаурядный сильный человек, и авторское внимание, по убеждению В.Тучина, сосредоточено на сложной эволюции характера Джона Макленнана иногда до такой степени, что другие действующие лица кажутся обделёнными красками [291. С. 181]. И.Варламова в «Новом мире», признавая определённые достоинства нового произведения Ю.Рытхэу («тонкое, пластичное изображение людей из иного общества, иного уровня сознания»), сетовала, однако, на авторские просчёты: «провалы» в развитии отдельных сюжетных линий, ненужный мелодраматизм книги, непроясненность взаимоотношений персонажей [42. С. 251]. Напротив, С.Петров, рецензент «Звезды», не желает замечать промахов молодого автора. Для романа, полагает С.Петров, характерно мастерское изображение того, как чукчи воспринимают явления природы, чужие обычаи и события. В книге дано сопоставление и столкновение различных структур мышления, и изображено оно автором последовательно, но ненавязчиво [214. С. 217].
Что же касается второй части появившейся дилогии — романа «Иней на пороге» (1970), то он не вызвал того единодушного интереса, как «Сон в начале тумана». Вероятно, виной тому была идеологизированность нового произведения, его политическая тема, выдвинувшаяся на первый план повествования. В ту пору появилась лишь одна малоинтересная рецензия Т.Резвовой на этот роман [229. С. 14]. А несколько лет спустя некоторые критики, касаясь в своих обзорах названной дилогии и отмечая ее достоинства, будут говорить в то же время об идеализации в ней патриархальных, первобытных устоев прошлого и соответственно этому - «естественного, не тронутого цивилизацией человека». Так писал М.Н.Пархоменко [209. С. 215], но этого взгляда придерживались и К.Николаев, и Ч.Гусейнов, тем не менее, М.Пархоменко вынужден был в 1979 году признать, что «романы «Сон в начале тумана» и «Иней на пороге» знаменовали переход автора к новому уровню художественного мышления» [210. С. 185].
Содержание, художественное своеобразие и жанровые модификации романов Рытхэу 80-х годов
Первым романом Ю.Рытхэу, написанным в 80-е годы, стал роман «Магические числа», опубликованный в журнале «Новый мир» в номерах 6, 7 и 8 за 1985 год. Это произведение открывается Прологом, в котором повествуется об обстоятельствах, которые стимулировали создание писателем этой новой книги о Севере, а завершается Эпилогом, где прослеживается судьба одного из главных героев романа. Тем самым эпическое полотно получает художественное обрамление, придающее ему логическую завершенность и цельность, эстетическую гармоничность и законченность. Но смысл этих композиционных частей состоит не только в этом. Сведения, заключенные в них, и рассказ автора о созревании его творческого замысла придают роману ту документальность, ту историческую точность, которые для этого произведения оказались важными и органичными, поскольку в нем повествуется об исторических лицах и событиях, многие из которых были подлинными и реальными. Те же эпизоды, которые носят здесь полулегендарный характер, должны по замыслу автора быть воспринятыми читателями как истинные.
Документальность повествования усиливается также тем, что время от времени в тексте появляются записи дневника Руаля Амундсена, записи подлинные, датированные, весьма уместно вводимые в ткань произведения. Они воспроизводят хронику второй зимовки знаменитой полярной экспедиции у берегов России, подкрепляют пейзажные описания в романе и дают представления о самобытном характере великого норвежского путешественника. Ту же функцию в произведении выполняют цитата из книги Амундсена «Моя жизнь» [249. С. 255] и историческое отступление, повествующее о путешествии исследователя к Южному полюсу Земли, происходившем параллельно экспедиции английского капитана Скотта.
Однако наряду с исторически выверенным и документированным пластом повествования в романе «Магические числа» не менее важное место занимает художественный вымысел, по-настоящему щедрый и богатый, вступающий в сложный сплав с материалом достоверным. Этот синтез составляет особое обаяние анализируемого произведения, делая его по-настоящему увлекательным и ценным в познавательном отношении.
Путешествие Норвежской полярной экспедиции из Христиании к Таймыру и Новой Земле и далее к Чаунской губе и мысу Восточному с целью последующего достижения Северного полюса, вынужденная зимовка на этом пути близ мыса Еппын составляют одну из сюжетных линий романа. Судно «Мод» становится одним из конкретных мест его действия.
Естественно, что в центре этого сюжетного повествования оказывается незаурядная личность начальника экспедиции Руаля Амундсена, прославленного покорителя Северо-Западного прохода (то есть прохода из Атлантического океана в Тихий к Берингову проливу, вокруг берегов Северной Америки) и Южного полюса (достигнутого им в 1911 году). Слава путешественника столь велика и громка, что его знают и даже узнают в лицо персонажи романа, в частности Николай Терехин, что вызывает неподдельное и искреннее удивление Амундсена.
Ю.Рытхэу рисует лаконичный, но выразительный портрет великого полярного исследователя: «Лицо у норвежца было резкое, холодное, глаза проницательные, почти всё время прищуренные» [249. С. 30]. Позже эта зарисовка дополняется упоминанием выступающего острого носа, напоминающего «плавник хищной касатки» [249. С. 236]. Писатель изображает мореплавателя в самых различных ситуациях: во время пребывания на палубе, в часы бесед в кают-компании, в момент приготовления еды в камбузе, в минуты посещения яранги и в день празднования Нового года. В этих обстоятельствах перед читателем предстает вдумчивый и деловой руководитель плавания, интереснейший собеседник, мужественный защитник преследуемых, патриот норвежского флота, опытный моряк, знающий и демократически настроенный этнограф. Ю.Рытхэу подмечает в своём герое некоторую аполитичность, честолюбие, педантичность, иногда излишнюю суровость, однако в целом характеристика мореплавателя проникнута исключительным уважением, симпатией и интересом к самобытной личности. В жилище аборигенов Амундсен не морщится от непривычного запаха, ест, как и чукчи, ножом; он не брезгует их едой; приглашает их на своё судно, проявляя замечательное гостеприимство и бескорыстную щедрость. Амундсен справедливо считает, что «подлинными хозяевами здешних (северных. - М.К.) земель являются коренные жители» [249. С. 51)]. Он разумно наставляет участников экспедиции: «Уважайте их обычаи, привычки, всячески остерегайтесь действий, которые могли бы оскорбить их человеческое достоинство» [249. С. 51]. Амундсен чуток и внимателен к детям. Он не забывает, войдя в ярангу, протянуть ребёнку конфету, а потом проявляет исключительную заботу о судьбе дочери Кагота. Он обнаруживает живой интерес к оплетенной чашке последнего: «Словно кружево, ремесленное кружево. Поразительно! Я не перестаю удивляться и восхищаться умением северного человека приспособиться к самым невероятным условиям на обиженной природой земле. Ей-богу, эти люди заслуживают лучшей участи и защиты» [249. С. 79]. Эти замечательные слова, произнесенные с волнением, являются не просто выражением минутного восторга. Это выношенное убеждение, которое вскоре будет подтверждено делом: норвежцы возьмут под свою защиту Кагота и его дочь Айнану. Обнаруживая широту мышления, Амундсен поддерживает начинания Першина, связанные с обучением чукотских детей и снабжает его грифельной доской, мелками, мебелью и письменными принадлежностями. Более того, норвежский путешественник полагает, что общие намерения представителей советской власти и философия новой жизни привлекательны, и не только для местных жителей: их цель «отражает вековую мечту человечества о справедливости» [249. С. 88]. Единственно, чего он не разделяет, это способов достижения этой цели путем насильственной революции. И надо сказать, что в этом несогласии он тоже проявляет дальновидность и мудрость. Совместное с аборигенами празднование Нового года, а затем 1 Мая раскрывают в великом норвежце черты общительности, его стремление к общему согласию, единодушию и взаимопониманию. В унисон с Першиным он говорит о том, что все они вместе переживают «утро человеческой истории» [249. С. 162]. Амундсен искренно восхищается силой убежденности новых людей, которые посвятили себя решению самых насущных задач человечества. В памяти читателя остается образ человека огромного благородства, гуманности и душевной щедрости.
Утопический роман-путешествие «Остров Надежды»
Вторым романом, созданным Рытхэу в 80-е годы, стал «Остров Надежды», напечатанный в журнале «Нева» в 1987 году, в номерах 9 и 10, а позже выпущенный отдельной книгой в издательстве «Современник». Роман перено сит читателя в небольшое и немногочисленное эскимосское селение Урилык, что приютилось на Уназинской косе далекой Чукотки. Место действия в начальных главах романа характеризуется как пустынная безмолвная земля, навевающая черные, отягощающее разум чувства. Оскудели чукотские берега. Причин этого драматического обстоятельства немало: неумеренное истребление морского зверя - моржей, китов и тюленей; наглое хозяйничание американских и японских хищников на маленьких суденышках, способных заходить в мелководные лагуны; беспрерывное спаивание местного населения (вот уже третий день здешние эскимосы находятся в состоянии тяжелого опьянения); потеря разума от изобилия новых вещей, которых хотелось всё больше и больше. Следствием этого стали беспросветная нищета и голодные сновидения, мрачные предчувствия и ощущение безысходности, поголовное бедствование и ранние смерти людей. Вот и герой повествования - эскимос Иерок - в прошлом году потерял свою жену, и его со всех сторон обступают страхи. Как и всех его соплеменников, его одолевают мрачные мысли об ожидании ещё больших испытаний, о беспросветном будущем и об обманутых надеждах. Иерока мучает тоска, черная, тягучая, обволакивающая, подобно морскому сырому туману. И всю первую, вступительную главу окрашивает это гнетущее настроение - тоска, от которой нет спасения.
Может быть, такая безысходность живёт только в Урилыке? Нет, и в соседнем Уназике, и на острове Аракамчечен, и на Сивукане люди переживали то же состояние. Может быть, на двух крохотных островах в самом Беринговом проливе дела обстоят лучше? Нет, и на Иналике, и на Имаклике была та же картина: «...более нищих и голодных эскимосов, нежели обитатели этих островов, не было» [250. С. 7]. Упоминание этих островов и история переселения людей предваряет тему следующего романа Рытхэу - «Интерконтинентального моста», подобно тому, как рассказ о шамане Иероке, учителе Павлове, приехавшем сюда обучать эскимосских детей «именем Республики», и начальнике полярной экспедиции Ушакове по-своему рождает переклички с предшествующим романом и его героями Каготом, Першиным и Амундсеном. Писатель как бы вое станавливает структуру предыдущего произведения и систему персонажей, чтобы провести своеобразный художественный эксперимент и решить при его помощи ряд принципиально новых проблем. Повествование же о безысходной нужде жителей селения во главе с Иероком мотивирует возможность и необходимость того отъезда из Урилыка, о котором пойдет речь на последующих страницах романа.
Но рассказу о переселении эскимосов предшествует вторая глава. Она может показаться значительным отступлением от намеченного ранее сюжета, ибо повествует о необычном замужестве героини романа Нанехак. На самом же деле эта история вхождения в семью Иерока бедного оленевода Апара убеждает читателя в том, что и для тундровых людей отъезд из опустевших мест становится такой же необходимостью, как и для береговых морских охотников. С другой стороны, в этой главе завязывается та интимная, семейная сюжетная линия (Апар - Нанехак - Ушаков), которой предстоит такое интенсивное развитие в очередных главах произведения.
Начиная с третьей главы, развертывается повествование о вынужденном переселении людей из Урилыка, а потом и Уназика на остров Врангеля, переселении, которое происходит под влиянием убеждений Ушакова, начальника экспедиции по колонизации острова Врангеля, приехавшего к эскимосам из бухты Провидения с мандатом Дальневосточного крайисполкома. Однако, как оказалось, у местных жителей, как, впрочем, и других народов, давно жила мечта об иной, счастливой жизни, давно жила надежда на безбедное существование, при котором был бы зверь в море, была бы охота во льдах, не было бы голода и истощения в ярангах. Эта надежда воплотилась в представление и в предание о волшебном острове Надежды, «затерянном в лабиринте ледяных гор где-то в направлении северного ветра» [250. С.7].
Следует сказать, что аналогом эскимосского сказания об острове Надежды в античной и европейской литературе является легенда об Атлантиде, большом острове в Атлантике или Средиземноморье, который исчез под водой по воле Зевса за непомерную гордость её обитателей-атлантов. Легенда эта была записана Платоном («Тимей») в IV веке до н. э. Возможно, в основу легенды положен реальный факт. Относительно местоположения Атлантиды существует несколько гипотез. Исследования, проводившиеся в Средиземноморье, установили, что Атлантида была в Эгейском море, в архипелаге Киклады. Такого взгляда придерживаются некоторые ученые, считающие, что там была миной-ская цивилизация. Но любопытно, что Платон считал Атлантиду утопией и связывал с островом, находившимся западнее Гибралтара.
Существует и русское предание о граде Китеже, согласно которому мифический город был построен князем Георгием на озере Светлояр (ныне Нижегородской области) и простоял 75 лет до Батыева нашествия. По молению жителей град стал невидимым. Существуют разные версии судьбы города: град укрыла земля; Китеж скрылся в озере; он существует, но невидим. Град открывается только людям внутреннего подвига и любви к ближнему. Хождение к Светлояру стало паломничеством. Легенда эта получила отражение в «Повести о сокровенном Граде Китеже» (1713), а также в стихах А.Майкова, Н.Клюева, М.Волошина, в романе «В лесах» П.И.Мельникова-Печерского, в опере Н.А.Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февро-нии» [126] и в повести В.Тендрякова «Чистые воды Китежа».
Древнее предание об острове Надежды в романе Ю.Рытхэу тоже носит мифологический характер и связывается с вымыслом, фантазией рассказчиков, каждый из которых вносил в сюжет новые и новые подробности, а также с фольклорной сказкой, у которой есть несколько вариантов. И так же, как в случаях с легендами об Атлантиде и Китеже, в произведении чукотского автора её героями ставится вопрос о реальности существования благословенного острова. «Но что это? Сказка или быль? Как узнать истину...?» - вопрошает герой романа [250. С. 7]. При этом некоторое время вопрос решается негативно, окрашиваясь скепсисом: «Получалось, что сказочного, волшебного острова Надежды на самом деле вроде бы не существовало, он жил лишь в преданиях и вымыслах, как утешение, как несбыточная мечта...» [250. С. 7]. Однако убедительность разъяснений и аргументации Ушакова таковы, что у эскимосов от ношение к легенде начинает постепенно меняться. Иерок высказывается так: «Чую, в его словах есть правда» [250. С. 15]. Дочь и зять ещё сомневаются: «Может быть, тот остров Надежды из древней сказки?» - тихо произнесла На-нехак. Её поддерживает Апар: «Разве может сказка стать былью?» И тогда его жена, Нанехак, высказывает предположение: «А вдруг такое всё-таки случается? .. . Иначе какой смысл в сказках? Если бы хоть изредка это не подтверждалось, люди давно-давно позабыли бы и о чудесах, и об острове Надежды тоже...» [250. С. 15]. Некоторое время сомнение живёт в душах людей, плывущих на пароходе в неведомый край. Даже наиболее мудрый из них - Иерок -мучительно размышляет, думая о своих людях, которые у него могут спросить по прибытии: «Где эта сказочная жизнь, тот легендарный остров Надежды, где хорошо человеку от изобилия?.. Но ведь на самом деле такой земли, такого острова нет. То есть именно такой, какой описывало воображение сказочника, измученного мечтой об облегчении своей участи .. . Да, быть может, на острове Врангеля и вправду есть в изобилии и морж, и белый медведь, и нерпа водятся в прибрежных полыньях, но всё надо будет добывать своими руками, ничто не пойдёт само собой на острие гарпуна, на наконечник копья...» [250. С. 21]. Иерок, разумеется, прав, но он же прекрасно знает и то, что его народ отнюдь не боится добывать блага своим трудом, своими руками, идя на риск и навстречу опасности.
