Содержание к диссертации
Глава I. Предмет, источники, исследованность проблемы 4-60
1. Предмет и источники исследования 4-16
2. Уголовное право Московского периода в отечественных исследованиях 17-60
Глава П. Преступник и его правовые характеристики 61-97
1. Преступная личность и проблема средневекового понимания вины 61-80
2. "Лихой человек" - преступник профессионал. Проблема формирования массовой преступности 81 -88
3. «Вор» как особый субъект средневекового права 89-97
Глава III. Виды преступной деятельности и проблема эволюции государственных репрессий 98-144
1. Преступное и греховное. Уголовное преследование еретичества и проблема духовной свободы русского общества 99-117
2. Антигосударственная преступность: эволюция понятий и форм 118-128
3. Личность и собственность под охраной уголовных законов. Уголовные штрафы в системе отношений «государство - личность» 129-144
Глава IV. Проблемы смертной казни в уголовной политике единого Русского государства (XV-середины XVI в.) 145-192
1. Уголовная политика и проблемы смертной казни в условиях становления национальной независимости (XV в. - 30-е годы XVI в.) 145-161
2. Хроники иностранцев о внутренней политике, смертной казни и уголовном законодательстве единого Русского государства. Проблема «репрессивности» русской монархии 162-180
3. Влияние идеологии и юридической психологии масс на реализацию законодательства о казнях 181-192
Глава V. Уголовное законодательство Русского государства в период сословного представительства (середина XVI - середина XVTI в.в.) 193-256
1. Разрушение либеральных традиций уголовного права при Иване IV 193-206
2. Попытки смягчения репрессий приемниками Грозного. Террор «Смутного времени» 207-219
3. Гражданская война начала XVII в. и проблема символизации уголовного права 220-244
4. Смертная казнь в Уложении 1649 г. Хроника Адама Олеария о репрессиях середины XVII в , 245-256
Глава VI. Телесные наказания в русском праве XV- середине ХУПвв 257-300
1. Телесные наказания в едином Русском государстве до середины XVI в 257-272
2. Параллели с европейским правом. Русские Судебники иКаролина 1532 г 273-279
3. Телесные наказания за время опричины и Смуты (1564-1613 г.г.) 280-290
4. Телесные наказания в Уложении 1649 г. Проблема устрашения и целесообразности уголовных кар 291-300
Глава VII. Лишение свободы в русском праве XV - середине XVII в. в 301-339
1. Лишение свободы и тюремная организация в едином Русском государстве (XV - середине XVI в.в.) 301-315
2. Развитие тюремного заключения в царствование Ивана IV 316-324
3. Общегосударственная система лишения свободы в конце XVI - первой половине XVII в.в. Кризисные моменты в развитии тюремного заключения 325-331
4. Лишение свободы в Уложении 1649 г 332-339
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Реконструкция русской карательной доктрины московского периода 340-350
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА 351-373
ГЛАВА I. ПРЕДМЕТ, ИСТОЧНИКИ, ИССЛЕДОВАННОСТЬ ПРОБЛЕМЫ
Введение к работе
1. Предмет и источники исследования
Комплексные монографические исследования русского уголовного права в XV-XVII в.в. в отечественной науке отсутствуют, хотя книги и статьи по отдельным вопросам темы издавались достаточно часто. В этой связи первостепенная задача заключается в том, чтобы создать исторически ясную картину развития уголовного права в XV - середине XVII веков. Период этот обладает внутренним единством, для простоты характеристик он зачастую именуется московским периодом. В XV столетии ясно обнаружились тенденции к образованию централизованного государства на Руси1, укрепление единого государства продолжается и в XVI в., пока в середине XVII в. государство не вступает в новый - абсолютистский период.
Отметим, что исследование проведено на междисциплинарной основе в контексте положений теории государства и права, государственного права, политико-правовых учений и т.д.
В предмете исследования средневековая эпоха ставит определенные границы, обусловленные состоянием источников. Как бы не хотелось с позиций современной науки изучить всю сложную совокупность уголовно-правовых институтов в сегодняшнем понимании, возможностей для этого нет.
Бесперспективно браться за проблемы соучастия, необходимой обороны, стадии преступной деятельности и т.д. - источники для этого отсутствуют. Особенно осложняет исследование полное отсутствие в это время русских юридических трактатов. Поэтому в диссертации анализируются четыре группы вопросов: виды (формы) преступной деятельности, субъект преступлений, средневековое понятие вины и уголовные наказания все эти вопросы рассмотрены не только с позиций чисто правового исторического развития, но и в проблемном плане. Они представлены во взаимосвязи с I) социально-политической обстановкой в стране, 2) с уголовной (карательной) политикой, 3) с идеологией государства на разных этапах развития, 4) с религиозными христианскими и реликтовыми языческими воззрениями. В самом широком плане рассматриваются соотношение и различия конкретных уголовно-правовых понятий с нормами идеологии, морали и нравственности. Такие комплексные подходы позволяют совершенно по новому взглянуть на уголовное право средневековья и прийти к принципиально новым оценкам многих институтов: характера репрессивности, степени свободы русского общества, значению борьбы с должностными правонарушениями, соотношению государства и личности, роли тюрьмы и т.д.
Само уголовное право служит для разрешения историко-правовых проблем общего характера.
Особенно пристальное внимание уделено проблемам истории уголовных наказаний. В существующей литературе уголовные наказания зачастую рассматривают в том же значении, что и репрессии. В синонимическом значении иногда они будут представлены и в данном исследовании. Но заранее оговариваем существенную между ними разницу. Уголовные наказания представляют собой довольно строго фиксированную в законе категорию, обладающую устойчивыми признаками (число ударов кнутом, процедура реализации казни и т. д.). Это диктует единообразие реализации уголовных наказаний в общегосударственном масштабе. Хотя необходимо учитывать, что средневековое право не обладает такой четкостью, как буржуазное. Обладая элементами принудительности и кары, уголовное наказание имеет общие черты с репрессией. Но репрессия более широкое понятие. Она выходит за нормированные рамки закона и может базироваться на административном произволе власти, оправдываться исключительностью положения, исходить просто от властных полномочий монарха, не связанных какими-либо законами. Когда репрессии приобретают массовый характер и число жертв становится значительным, речь может идти о политике террора. В России исследуемого периода террор имел место во время опричнины и Смуты.
Исследование проводится на принципиально новой базе источников. Уместно отметить, что в дореволюционной истории права отношение к источникам не было достаточно строгим. Зачастую исследователи "подгоняли" источники XVI столетия к XV в., а источники XVII в. использовали при анализе событий века XVI. Это привело к тому, что практически у всех дореволюционных юристов-историков имеется доля сумбурности, искажающей реальную историческую картину. Такой "иллюстративный" метод использования источников порождал преувеличение оценки репрессий, недооценку аномальности опричной политики. База источников дореволюционной историко-правовой науки была достаточно узкой, ограничивалась Судебниками, некоторыми законодательными актами и эпизодическими летописными данными. В последующем серьезном расширении источниковедческой базы в истории права не произошло.
В настоящем исследовании использована совокупность имеющихся источников анализируются как все традиционные, так и совершенно новые для истории права группы источников. Важнейшее значение имеют Судебники 1497, 1550, 1589, 1606-1607, 1649 г. г. За последние десятилетия их тексты неоднократно переиздавались2, причем с обширными комментариями. Отдельно издан текст Уложения 1619г. с комментариями и под редакцией Судебники ХУ-ХУІв.в. - Издательство Академии наук СССР, 1952;Памятники Русского права. Вып. Третий. М. Госюриздат, 1957; Вып. шестой. М. Госюриздат, 1957; Российское законодательство Х-ХХ веков, т.т. 2, 3. М. Юридическая литература, 1905. А.Г.Манькова3. Поскольку в этих изданиях нет текстологических расхождений, способных повлиять на исследовательский процесс, мы большей частью используем тексты по изданию «Памятники Русского права». Следует выделить и то, что при всей обстоятельности комментариев перечисленных изданий, они целиком базируются на уже имеющихся в литературе фактах и выводах по интересующему нас предмету и на принципиальную новизну в области истории уголовного права - не претендуют.
На сегодняшний день Судебники использованы в области уголовного права крайне неравномерно. Лучше всего изучены кодексы 1497 и 1550г.г. Однако в дореволюционной историко-правовой литературе господствовал "догматический подход", при котором норма (догма) права в Судебниках выступала изолированно, вне связи с другими источниками. В результате картина карательной деятельности до середины XVI века выглядит не полной. В диссертации Судебники 1497 и 1550 г. г. (как, впрочем, и последующие) анализируются во взаимосвязи с летописями, иностранными хрониками и т.д.
В диссертации впервые рассмотрено содержание Судебников 1580 и 1606-1607 г.г. в отношении уголовного права. Кодексы эти обнаружены в конце XIX века и по настоящее время изучены во всех отношениях очень слабо. Хотя о Судебнике 1589 г. существует несколько работ4, уголовно-правовые вопросы в них практически не анализируются. В литературе признано, что этот кодекс не официального происхождения. В этой связи его нормы рассматриваются как сложные по составу, отражающие и правительственную карательную политику, и отношение к ней на местах. Судебник 1606-1607 г.г. вообще изучен очень слабо, какие-либо наблюдения по теме нашего исследования совершенно отсутствуют5. В диссертации Судебник Федора Иоановича и Сводный Судебник использованы как памятники, позволяющие сделать общие выводы о колебаниях правительственной политики в вопросах репрессий после смерти Ивана Грозного и в период Смуты.
Уголовное право в Соборном Уложении 1649 г. рассматривалось в дореволюционной и советской литературе наиболее часто и достаточно обстоятельно. Однако в настоящей работе сделаны принципиально новые оценки уголовных наказаний в Уложении. Дело в том, что в существующей литературе имеется не совсем правомерная тенденция оценок кодекса в сторону устрашения, излишней репрессивности, встречаются некорректные оценки жестокости кодекса. Отчасти это вызвано тем, что текст Уложения рассматривался вне связи с другими комплексами источников. Недостаточно учитывалось, что оно впитало в себя достижения русской юридической мысли средневековья и представляет собой кодекс высокого культурного значения. Недаром еще Н.П.Загоскин полагал, что в оценке Уложения надо учитывать все условия XVII столетия6. В настоящей работе показано, что жестокость всех видов уголовных наказаний в памятнике значительно уступает принятым в литературе оценкам. Однобокость подходов к жестокости складывалась исторически, во многом связана с «доверчивостью» и недостаточной критичностью современной истории права к дореволюционной литературе. Первые исследования об Уложении появились под влиянием кодификационных работ над Сводом законов. В 30-е годы XIX века появилось исследование В.Строева , где автор оценивал памятник как «сокровищницу истории», без чего нельзя «уразуметь силы духа и настоящего развития нашего права». Он настаивал на необходимости изучать "дух" кодекса, подразумевая закрепленную в нем уголовную политику. По мнению автора, репрессивность Уложения могла выглядеть почти чудовищной, что объяснялось пороками XVII столетия, кризисом нравственности. Вопросы уголовного права В.Строев рассмотрел довольно поверхностно, ограничившись перечислением отдельных статей, вне связи их с жизненной реальностью и другими законодательными актами. Работа В.Строева не подталкивала дальнейших исследователей к углубленному анализу текста, основной упор стал делаться на жестокость кодекса. Он назвал «равенство суда и расправы для всех людей» (это закреплено в преамбуле) главной идеей Уложения, принципом "гражданского равенства»8. Здесь не были учтены различия в статусах сословий феодального общества. Когда через год вышла рецензия-брошюра на книгу В.Строева, рецензент все внимание сосредоточил на критике этого положения, и впал в другую крайность, преувеличенно оценивая негативные черты памятника, продажность суда и т.д.9 Получилось, что в оценках Уложения стала складываться устойчивая тенденция абстрактного теоретизирования в ущерб конкретному анализу текста. При всех различиях в оценках памятника10 утверждения его излишней репрессивности стали совершенно обычными. Сложившаяся тенденция была недостаточно критически воспринята советской наукой. Например, в книге К.А.Софроненко раздел об уголовном праве полностью повторяет суждения, высказанное в дореволюционной литературе. Прямолинейно утверждается, что цели наказания сводятся к устрашению 1.
Этот небольшой исторический экскурс был необходим для того, чтобы показать необходимость тщательного анализа текста Уложения, что, как ни странно, до сего времени не сделано. Подробный анализ всего массива статей об уголовном праве позволил сделать вывод о том, что устрашение не было единственным и доминирующим принципом уголовных наказаний. Не меньшую роль играли принципы целесообразности в назначении наказаний, их эквивалентности содеянному, стремление к исправлению преступника. Новая методика подсчетов случаев смертной казни в статьях Уложения показала, что ее применение было значительно менее распространенным, чем принято считать в существующей литературе. В диссертации показано, что принцип целесообразности играл ведущую роль в применении телесных наказаний и лишении свободы в Уложении 1649г.
Важная задача заключается в том, чтобы показать зависимость репрессий от идеологии и правосознания эпохи. В этих целях оказалось целесообразным привлечь некоторые положения специфических памятников - Стоглава и Домостроя. В оценках их состава и структуры много спорного . В настоящей работе использована лишь небольшая часть текстов, которые раскрывают отношение идеологии к смертной казни и телесным карам доопричного времени. Это освобождает нас от специального источниковедческого анализа . Один из важнейших источников исследования - текущее законодательство и актовый материал. В диссертации они впервые проанализированы в полном объеме, комплексно, в взаимосвязи с другими данными, в строгой хронологической последовательности к проблемам эволюции уголовно
Субботин Н.И. К материалам для истории Стоглава и его времени. Летописи русской литературы и древности изд. Н.Тихонравовым. т. У. М. 1863; Стефанович Д. О Стоглаве, его происхождение, редакции и состав. СПб. 1909; Известия по русскому языку и словесности АН СССР. 1929, т.П, вып.1; Средневековая Русь. М. 1976.
В работе использованы: Стоглав. Изд. Д.Е. Кожанчикова. СПб. 1863; Домострой по: Хрестоматия по древней русской литературе X-XVIII в.в. Сост. Н.К.Гудзий. МЛ952.
правовых институтов . Изучение проводилось во взаимосвязи с нормами Судебников XV-XVTI в.в. на фоне сопоставлений с источниками по истории идеологии и правосознания (летописи, хроники и т.д.). Имеется и принципиально новый подход к некоторым государственным актам. До сего времени крестоцеловальные (ограничительные) записи царей (Б. Годунова, Э. Шуйского) анализировались как документы по ограничению монаршей власти. В настоящей работе они анализируются как акты правовых гарантий личности от уголовных преследований.
В принципиально новом ключе использованы данные Полного собрания русских летописей. Ни в дореволюционной, ни в советской литературе летописи системно и последовательно применительно к уголовному праву не изучались. В общеисторической же литературе они изучаются на высоком уровне и являются важнейшим массивом сведений по истории Русского государства XV-XVII в.в. В настоящем исследовании летописи впервые хронологически последовательно использованы во всех разделах к параграфах, их сведения ценны для всех рассматриваемых вопросов. Например, до середины XVI в., пока не было закреплено в Судебнике 1550 г. тюремное заключение в развитой форме, летописные данные - основной источник по истории лишения свободы. Много ценного они содержат из области политической и профессиональной преступности. Но особое значение летописи имеют при исследовании смертной казни. Их данные позвонили не только создать исчерпывающую картину казней доопричного периода, но и сделать принципиально новые выводы о терпимости уголовной политики как устойчивой традиции русского общества. До середины XVI века летописи дают даже возможность для некоторых количественных характеристик казней, для более позднего периода это затруднено. Летописи значительно обогатили представления о способах казней, об их символическом и идеологическом значении. Такие проблемы рассматриваются в диссертации впервые.
Летописи содержат сведения об официальной карательной доктрине. В комплексе с другими источниками появилась возможность выцедить гуманные черты русского уголовного права и показать разрушительную роль опричнины абсолютно на все карательные институты. Взаимосвязь идеологии и правосознания с реализацией уголовных кар исследуется в диссертации с привлечением принципиально новых для истории права источников: народных обычаев, поверий, пословиц, поговорок, суеверий. В работе использованы дореволюционные публикации юридических пословиц и поговорок15, что дает возможность оценить институты уголовного права народным мышлением. Обычаи, поверья, суеверья народных масс особенно активно изучались этнофафами и филологами в XIX в. В большинстве своем они фиксируют отношение к смерти и загробной жизни и поэтому широко использованы при исследовании смертной казни. Основная масса источников такого рода почерпнута из дореволюционной и советской этнографической литературы, а также из работ филологов и историков, где обычаи и суеверия приводятся текстуально точно16. Анализ этих источников показал, что в государственной идеологии Руси и народных воззрениях по вопросам перехода душ в потусторонний мир и в оценках загробной жизни существовали серьезные различия. Разногласия в этой области накладывали отпечаток на политику государства в реализации смертной казни.
Особую и очень важную группу источников представляют иностранные и отечественные хроники того времени. Значение определяется тем, что они содержат ценные сведения по всем аспектам исследуемых проблем: о характере и применении всех видов уголовных наказаний, экстремальных репрессиях, карательной политике в целом. В хронологических рамках нашего исследования повествования иностранцев о России охватывают почти все этапы развития страны: создание и укрепление независимого национального государства, опричнину, царствование преемников Грозного и Смуту, XVII век.
преподавателей Иркутского государственного университета.вып.5, Иркутск 1923;Елонская Е.Н. Представление "того света" в русской народной сказке. Памяти В. Ф. Миллера. Этнографическое обозрение. 1913, №№ 3-4; Зеленин Д. К вопросу о русалках. СПб. 1912; Добровольский В. Н. Значение народного праздника "Свечи" Этнографическое обозрение. 1901, № 4, кн. 4.Никифоровский К.Я. Нечистики. Свод простонародных в Витебской Белоруссии сказаний о не чистой силе. Вильно 1907; Собрание сочинений С. В. Максимова. Т. 18. Нечистая сила - Неведомая сила. СПб.. 1912; Иванов Д. Л. Верования крестьян Орловской губернии. / Этнографическое обозрение. 1904, № 4, кн. 47; Забылин М. Русский народ, его обычаи, предания, суеверия и поэзия. М. 1880; Виноградов Н. Заговоры, обереги, спасительные молитвы и проч. Вып. П. СПб. 1909. Некоторые замечания по поводу сложения сказок. Заговорная формула в сказке. Этнографическое обозрение. 1912, №№ 1-2.
О хрониках иностранцев существует обширная историческая литература . Однако вопросы права, точнее - судопроизводства, рассматриваются лишь в одном разделе монографии В. О. Ключевского "Сказания иностранцев о Московском государстве". Специально по правовой тематике имеется лишь одна статья18. Таким образом, эта группа источников впервые анализируется в историко-правовой литературе в массовом масштабе. За вторую половину XV -первую половину XVI в. в. использованы повествования И. Барбаро, А.. Контарини, С. Герберштейна и П. Новокомского19. Хроника С. Герберштейна (подробный анализ ее дан по ходу исследования) особенно ценна, поскольку по объему, широте повествования, информационной насыщенности совершенно уникальна. К тому же ее автор специально рассматривает вопросы правового развития Руси. Небольшая часть информации взята из хроники начала XVI в. итальянца А. Кампензе20.
Для характеристики репрессий и уголовного права в царствование Ивана Грозного и политики его преемников использованы мемуары иностранцев Ключевский В. 0. Сказания иностранцев о Московском государстве. М. 1916; Адёлунг Ф. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700г. и их сочинений. М. 1864;Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа ХП-ХУП вв. МЛ973; Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII - первая четверть XVIII в. М. 1976; Замысловский Е. Герберштйн и его историко-географические известия о России СПб., 1884 ; Середонин С. Сочинение Джильса Флетчера «Of the russe common wealth» как исторический источник. СПб., 1891; Масса статей имеется в предисловиях к отдельным изданиям хроник. Более подробный список литературы имеется в указанных выше работах М. А. Алпатова, в книге М. Н. Тихомирова: Источниковедение истории СССР, вып. 1. М. 1962.
опричников и лиц, посетивших Россию после смерти Ивана IV . Все эти хроники чрезвычайно ценны, но, пожалуй, особенно интересно произведение Джильса Флетчера, английского ученого и профессионального юриста, большая часть наблюдений которого относится именно к области уголовно-карательной практики России22.
Подробно анализируются хроники иностранцев, раскрывающие события Смутного времени начала XVII века23 . Из этой группы источников особенно насыщена информацией хроника немца-наемника Конрада Буссова . В общем плане значение хроник этого периода определяется, может быть, не столько тем, что дают они в описании конкретных репрессий, сколько тем, что раскрывают они в деформациях правосознания и идеологии периода Смуты. Именно поэтому хроники иностранцев представляют собой важнейший источник в разделе о символике уголовного права.
В характеристике репрессий середины XVII в., времени создания Уложения 1649 г., особую роль играет анализ хроники Адама Олеария . В диссертации имеется специальный раздел, где карательная деятельность и состояние преступности в России впервые в нашей науке соотносится с данными этого источника.
Мемуары и хроники отечественных авторов в книге также использованы. Однако в русских хрониках правовые вопросы отражены весьма эпизодически, вследствие чего из них по большей мере берутся один-два эпизода, полезные для нашей темы. К источникам такого рода относятся сочинения И. Пересветова, А. Палицына и И.Тимофеева . Подробное исследование их политических взглядов и библиография даны в статьях Н. М. Золотухиной . Из русских хроник специально о правовых вопросах повествует сочинение Григория Котошихина, но оно относится ко второй половине XVII века и выходит за хронологические рамки нашего исследования. Поэтому из него взяты лишь очень ограниченные сведения о способах казни .
Для сравнения масштабов репрессий в Европе и на используется в основном текст общегерманского кодекса "Каролины" (1532г.) . Для таких же щ, целей по религиозным преступлениям подробно анализируются документы, опубликованные Казаковой Н.А. и Лурье С.Я. в книге по истории еретических движений30.
2. Уголовное право московского периода в отечественных исследованиях
Прежде всего, сделаем несколько общих замечаний о содержании историографического раздела. В дореволюционной историко-правовой литературе уголовное право России XV-XVII веков исследовалось довольно часто и работ на эту тему издано много. Но тема изучалась не ровно, обилию работ в одной области сопутствует бедность исследований в других. В настоящее время состояние изученности уголовного права нельзя признать удовлетворительным. Нет ни одной работы, в которой интересующий нас предмет рассматривался бы в хронологически целостном виде. Даже по истории преступлений и наказаний обобщающие исследования монографического типа отсутствуют, имея в лучшем случае обзорный характер.
В методологическом отношении дореволюционные историки права были довольно разноликими, установить их принадлежность к уголовно-правовым школам порой достаточно трудно. Специальные работы на эту тему практически отсутствуют. Но в качестве обобщающей черты можно выделить сильное влияние «этатизма» среди историков уголовного права, когда важнейшие моменты истории карательной деятельности связывались о государственным влиянием, абстрактная воля которого была основополагающей. Это было следствием влияния государственной школы в юриспруденции, преломленной к потребностям истории уголовного права.
Приходится констатировать, что дореволюционная историко-правовая наука весьма "свободно" распоряжалась источниками, приспосабливая их к личным позициям исследователей. Эта негативная тенденция отразилась и в советской литературе, поскольку в истории уголовного права сложилось излишне доверчивое отношение к дореволюционным изданиям. Без должного критического анализа используются, а порой почти дословно воспроизводятся данные дореволюционных изданий. При том не только не вводятся малоизученные комплексы источников, но и известные уже источники в должной мере не обрабатываются, а новые методики анализа вообще не используются. Общий вывод таков, что современная наука осязаемые шаги вперед в изучении уголовного права XV-XVII в. в. сделала лишь в отдельных направлениях. Впрочем, один аспект раскрыт подробно: карательная деятельность средневековья рассматривается как нарастающая, по мере углубления классовых конфликтов, достигающих апогея в крестьянских войнах XVII столетия.
В историографическом разделе представлена литература по двум основополагающим составляющим уголовного права - преступлении и наказании. Здесь обилие литературы позволяет оценивать предмет именно в историографическом ключе. Наиболее важные положения общеисторических работ связаны с оценками карательной политики средневековья. Литературу же по истории вины и правовом положений субъекта преступления оказалось целесообразным представить в соответствующих параграфах из-за ее бедности. По ходу изложения отражена и литература по специальным аспектам карательной деятельности: репрессии в Смуте, губные реформы XVI в., уголовное законодательство в оценках иностранцев и т.д.
Наиболее изученная часть средневекового уголовного права - конкретные виды преступлений. Практически по всем преступлениям - политическим, имущественным, против личности и т.д. - имеются исследования монографического типа, где история конкретных составов (измена, разбой, грабеж и т.д.) раскрыта с достаточной подробностью. До некоторой степени это объясняется простотой отношения средневекового правосознания к разграничению преступной деятельности, что и позволило лучше изучить эту область. Средневековью было не свойственно подробно анализировать преступное деяние с целью определить, что в нем проявляется: разбой, грабеж, завладение чужим имуществом или убийство с целью обогащения. Достаточно было признать факт совершения преступления, и наказание следовало неотвратимо, тогда как "цивилизованное" право обязательно стояло бы перед проблемой четкой квалификации. К тому же начавшееся в XIX в. активное изучение преступлений интересовало ученых больше, нежели устаревшие уже средневековые наказания.
Просвещенные реформы Александра I в начале XIX в. и создание новых государственных структур побудили обратиться к истории уголовного права и, в частности, к государственным преступлениям. До середины столетия теоретический уровень работ был, как правило, слабым. С фактической стороны анализировались некоторые уголовные законы XV-XVII вв. Весомое влияние оказали на русских авторов работы немецких юристов. На русский язык были переведены книги П. А. Фейербаха, в которых уголовно-правовое принуждение рассматривалось как важная часть государственной политики, охраняющей законы от нарушений. Причем под защитой государства находятся собственные подданные в первую очередь, чем оправдывается право карать31.Следовательно, антигосударственные деяния представляют особую опасность, поскольку угрожают существованию государства32. Государственные преступления значительно важнее частных. Подобные представления развивались в России еще со времени Петра I. Важно отметить, что внимание русского права к антигосударственным и антимонархическим преступлениям в контексте вышесказанного не является чем-то оригинальным или «деспотическим» а вытекает из общей эволюции феодальной Европы.
Изданные вскоре монографии отечественных авторов О.Горегляда и П. Гуляева просты и по содержанию, и по историческим экскурсам . Отметим любопытную методологическую деталь. В построениях О.Горегляда в центре внимания находится преступник и вокруг преступной личности развертывается концептуальная позиция автора. В отличие от работ П.Фейербаха государственные преступления не выделяются в особую группу, впрочем, как и преступления против собственности и личности. По мере нарастания системности исследований, большинство ученых признавали особое значение и роль политической преступности. Исторический аспект ее изучения имел некоторую специфику. На протяжении ХІХв. интерес к политическим преступлениям русского средневековья был эпизодическим. Монографических работ долгое время не было, предмет излагался на уровне разделов в курсах уголовного права или отдельных суждений в монографиях о более поздних эпохах. Однако в последствии преступная антигосударственная деятельность средневековья была изучена достаточно хорошо, причем такой вид она приобрела уже под пером советских исследователей. Довольно трудно объяснить причины длительной индифферентности к предмету. Вероятно, влияла цензура, оказывалась невозможность полной искренности в научной работе. С другой стороны, большинство антигосударственных деяний были с достаточной ясностью регламентированы правом лишь во время Петра I и их "средневековая разбросанность" снижала интерес историков права. Лишь в 1909-1910 г.г. был опубликован двухтомный труд Н.Новомбергского, в котором были собраны архивные документы следственных и судебных дел в политических процессах "слово и дело". Первый том целиком содержал материалы до Соборного Уложения 1649г. Ими пользовались фактически все историки политической преступности по сей день.
Одновременно появились две статьи Г.Тельберга в журнале министерства юстиции35, вошедшие год спустя в его монографии , самую полную работу в дореволюционной истории права. Автор рассматривал движение всех значительных форм политической преступности: измену, скоп и наговор, оскорбление государя, сдача города и т.д. На фоне развития судопроизводства, поскольку для того времени трудно было отделить нормы материального и процессуального права. В плане концептуальном автор исходил из того, что политическая преступность всегда затрагивает интересы лиц, правящих государством. Именно потому чрезвычайные судебные органы появляются при абсолютистских режимах в Европе. В России, по его мнению, политическая преступность приобрела значение при Иване Грозном, со времени Смуты стали совершенствоваться формы политического судопроизводства. В Уложении 1649 г. политическая преступность закреплена уже системно. Прежние расплывчатые понятия измены и крамолы уступают место группировкам деяний по особым признакам. В качестве источников в монографии Р. Тедьберга использованы тексты Уложения 1649г., материалы Н. Новомбергского, отдельные законодательные акты, сочинение Г.Котошихина.
В советской литературе постепенно расширилась источниковедческая база изучения политической преступности за счет углубления в XV век, использования всех Судебников, большого числа законодательных актов. Внимание советских исследователей к той области вполне объяснимо, поскольку политическая критика русской государственности XV-XVII вв. находилась В центре внимания советской науки. Формы преследования и расправ за политическую деятельность неоднократно анализировались историками в работах об опричнине и Смуте. Эти вопросы были предметом анализа в уголовно-процессуальных курсах и монографических изданиях . В результате конкретные формы политической преступности изучены к настоящему времени удовлетворительно. Например, С. И. Штамм на серьезной источниковедческой базе и системно показала зарождение конкретных видов политической преступности, их содержание, эволюцию, социально-политическую направленность и правовую регламентацию39. Такое состояние вопроса позволило нам в главе III сосредоточить внимание на некоторых общих проблемах преступной антигосударственной деятельности. Последняя включает в себя и широкую сеть должностных преступлений на государевой службе, в суде. К их истории современная наука подходит традиционалистски, т.е. вся сложная совокупность современных составов (превышение власти, злоупотребление властью, лжесвидетельство и т.д.) переносится в прошлое. Между тем подавлявшее большинство видов преступлений подобного рода вообще не могут быть удовлетворительно изучены из-за отсутствия соответствующих источников для эпохи средневековья. С другой стороны, обычное для современника разнообразие преступлений указанного рода совсем не выглядело таковым для средневекового мышления. Все виды отклонений от нормальной деятельности властей рассматривались в то время о точки зрения корыстного интереса, побуждающего должностных лиц к незаконной деятельности. Иными словами, объединяющим элементом всей совокупности деяний была взятка. К истории взяточничества дореволюционная наука обращалась не редко, но XVII в. был представлен в основном эпизодическими замечаниями40. В советской науке недостаточно обращалось внимания на работу К. Анциферова по истории взятки, где представлена четкая и последовательная концепция развития взяточничества в московском государстве. Автор полагал, что в присущее всем государствам и народам взяточничество феодализм внес некоторую «новизну», поскольку вотчинное право и вотчинные злоупотребления "размыли" саму идею нарушения служебного долга. Он отметил, что в западном кодексе Каролины почти нет упоминаний о служебных преступлениях41. В России посулы запрещает брать уже Судебник 1497г. , но это лишь запрет без суровых уголовных санкций, что было следствием еще незначительной опасности явления. В Судебнике 1550г. взяточничество уже "настоящее преступление" с соответствующими санкциями, но к высшим сановникам за взяточничество проявляется снисходительность законодателя. С середины XVX в. Начинает, по его мнению, вырабатываться идея общественного служения в государственной должности и формируется собственно понятие взятки, ввязанной только с государственной службой42. В XVII в. взяточничество ширится в связи с развалом государственности после Смуты. До середины века законодательство неоднократно запрещает «поборы», «подношения», но они широко практикуются вместе со взятками. Жалобы населения на это очень часты4 . Уложение 1649г. продолжает борьбу со взятками, но вновь делает поблажки высшим сановникам, не устанавливает четких санкций. В Уложении заметно влияние принципа - "что государь укажет". Оно изменило подход к взяткам Судебников и наказывало не "посулы " сами по себе, а их последствия
Работа. К. Анцыферова оказалась лучшей в дореволюционной науке. Прибавить что-либо существенное к этому последующим ученым не удалось .
Дореволюционные и советские историки права серьезное внимание уделяли изучению конкретных видов и форм преступной деятельности против личности и собственности. В настоящее время разработанность этих вопросов можно признать удовлетворительным. Практически по всем конкретным посягательствам на личность и собственность имеется» помимо обстоятельных разделов в историко-правовых курсах, статьи и исследования монографического типа. Преступления против личности представлены многоаспектными монографиями о защите жизни, здоровья и чести . Солидные монографии посвящены истории разбоя, грабежа и различным формам хищений, включая особо опасные посягательства на церковное имущество . Даже такие специфические преступления как мошенничество и поджог были предметом монографических исследований . В этом направлении исследований советская наука довольно удачно использовала достижения дореволюционной, привлекла новые законодательные документы и расширила представления о конкретном содержании исследуемых преступных деяний49. Правда, в советских историко-правовых исследованиях основное внимание уделялось классовым аспектам преступной деятельности, и какие-либо теоретические проблемы помимо этого направления не анализировались. Таким образом, к настоящему времени преступления против личности и собственности в период средневековья изучены о точки зрения возникновения конкретной формы преступной деятельности, развития ее в XV-XVII в.в. и разграничения от других видов (например, разграничение разбоя и грабежа), социально-классовой направленности. Достаточная разработка конкретики позволит нам в соответствующем разделе обратится к теоретическим вопросам преступной деятельности.
Анализ смертной казни в России периода средневековья во многом определяется работой над Сводом Законов 1832 г., поскольку применение смертной казни до его издания было практически приостановлено. В ходе разработки Свода обсуждался вопрос о целесообразности смертной казни. В 1840 г. была издана монография крупного юриста того времени С.Баршева, представляющая синтез мнений по проблемам уголовного права, обсуждавшимся в ходе работы над Сводом50 . В книге рассматривались проблемы вины, соучастия, карательной деятельности в трактовке иностранной, в основном - немецкой литературы, но с собственными оценками 48 Фойницкий И. Мошенничество по русскому праву. Спб. 1871; Беседкин П. Исторический очерк преступления поджога по римскому, германскому и русскому праву. Ярославль. 1885.
Формы и виды преступной деятельности удачно и многопланово представлены в работах: Развитие русского права в XV -первой половине XVII в. Л.: Наука, 1986 ; Мальков А.Г. Уложение 1649г. - кодекс феодального права России.Л.:Наука,1980;Софроненко К.А. Соборное Уложение 1649г. -кодекс русского феодального права. М. 1958. ць автора. Центральное место уделялось смертной казни. Оценки С.Баршева создавали тот фон, на котором базировались в дальнейшем гуманные традиции историко-правовых исследований. Конечно, глубинной исследовательской работы С.Баршев не проводил, а ограничивался общими суждениями и оценками. Он подверг критике теорию устрашения с ее стремлением оправдать частое применение казней в средневековье и указал, что смертная казнь уничтожает одного преступника, но не уничтожает преступности. Поэтому государства, практикующие систему терроризма, не могут вырваться из порочного круга и вынуждены расширять применение казней за счет мелких преступлений51 . Это и привело к безудержному расширению высшей меры в средневековых Англии, германии и некоторых других странах. Конечный вывод в исследовании С.Баршев сводится к тому, что уголовное наказание должно быть разумным.
В связи с отменой крепостного права научный интерес к истории смертной казни усилился вместе с демократизацией общества в процессе реформ. Существенной вехой было издание в 1864 г. на русском языке книги крупного немецкого юриста Карла Миттермайера52.
Раздел о средневековом периоде в книге К.Миттермайера занимал в общем небольшой объем и был довольно поверхностным. Но следует заметить, что ни одной специальной работы об этом виде наказаний в России не было. Во всех упомянутых в дальнейшем исследованиях средневековье присутствовало как часть общей истории вопроса, с большей или меньшей степенью глубины Книга К.Миттермайера, как и подавляющая часть изданий на русском языке, была связана с вопросом о целесообразности казней, остро обсуждавшимся в XIX столетии. Естественно, исторические разделы играли в ней вспомогательную роль и занимали лишь 25 страниц. При таком построении историческая конкретика и источники почти не анализировались, оценки средневековья присутствовали в виде общих положений, сыгравших тем не менее, определенную роль в дальнейшем анализе истории казней русскими юристами. К.Миттермайер испытал очень сильное влияние государственной школы во взглядах на историю смертной казни. Поскольку государство необходимо для развития человека, оно защищает граждан, и власть уполномочена применять все меры для утверждения порядка. Оно само и по собственному усмотрению творит способы уголовной защиты, вплоть до смертной казни54. Адекватные положения нашли широкое распространение в русских историко-правовых исследованиях, хотя, возможно, некоторые ученые приходили к таким выводам самостоятельных изысканий.
Оценивая состояние европейского общества в XV-XVI веках, К.Миттермайер полагал, что идея устрашения стала господствующей, применение казней увеличилось, хотя на территории Германии и некоторых других государств и наблюдались тенденции к ее ограничению и замене
Когда разделы о казнях вводились в специальные курсы уголовного права, картина вообще получалась очень смутной. Пытались «единым махом» «проскочить» XV-XVII вв., крайне слабо использовали источники (например, Э.Я.Немировский.Учебник уголовного права.Одесса, 1919,с.с.234-23б;
Владимирский М.Ф.Обзор истории русского права. СПб. Киев, 1915, с.с.364-367). В книге А.А.Пионтковского «Смерная казнь в Европе». Казань, 1908.C.C.68-69 верно утверждалось, что в XV-XVII вв. репрессивность росла, но этот вывод признается всеми и на научную глубину не претендует. Без всякого анализа источников и литературы утверждалось, что Уложение 1649 г. «чудовищный, кровожадный и невероятно свирепый памятник», предусматривающий казнь в 60 случаях.
Миттермайер К.Ю. Указ. соч,. с.с.58-59.
другими видами наказаний. Он связывал применение казней с нравственным состоянием общества, с «общественным бытом». Причину суровости европейской уголовной политики определяли частые войны и насилия противоборствующих феодальных группировок, грубость нравов и разгул разбоев55 . Идея устрашения и зависимость смертной казни от нравственного состояния общества признавались русской юриспруденцией, хотя использовались порой без достаточно глубокого обоснования. В целом же К.Миттермайер отстаивал нравственные позиции в уголовном праве, стоял за отмену пыток, телесных наказаний, оказывая благоприятное воздействие на криминологические доктрины в России.
Первая русская монография о смертной казни А.Ф.Кистяковского была опубликована в 1867 г. и осталась до сего времени одним из лучших по полноте и содержанию произведений исследуемого нами периода. Биограф творчества А.Ф.Кистяковского оценил ее как одно из выдающихся произведений56 . Автор подробно рассмотрел возникновение казней у разных народов и пришел к выводу, что они связаны с кровной местью, а в дальнейшем их применение зависит от демократичности политики государства57 . Посвятив монографию в основном взглядам на смертную казнь XIX столетия., А.Ф.Кистяковский в небольшом разделе о средневековье дал много полезного. Его построения базировались на принципах социологической школы. Много внимания он уделял анализу социальной обстановки, влияющей на уголовно-правовые институты. Они пришел к выводу, что между социальной обстановкой и Кистяковский А.Ф. Исследование о смертной казни. Киев. 1867, с.с.75-100. Дореволюционные юристы вообще полагали, что казнь вырастает из кровной мести вместе с «победой государственных начал». Наиболее последовательно эта зависимость отстаивалась Малиновским, который показал, что даже в XX в. Казни связаны с местью (Малиновский Н. Кровная месть и смертная казнь. Томск, 1908).
смертной казнью существует связь58 . Интересны данные о сравнении конкретных фактов террора в средневековых Европе и России. А.Ф.Кистяковский дал подробный перечень статей Каролины (1532 г.) о применении казней и показал, что она предусматривалась в 44 случаях . Сравнивая политику Ивана Грозного с европейским террором, автор пришел к выводу, что масштабы уголовного преследования в европейских государствах нисколько не уступали репрессиям царя Ивана. Он не довел рассмотрение этого вопроса до логического конца, не обосновал временно-экстремального характера террора Грозного, поскольку не мог предвидеть значения теорий о «русском деспотизме» в исторической науке будущего. Влияние христианства на политику казней А.Ф.Кистяковский считал противоречивым, в различное время оно способствовало и ужесточению, и либерализации политики казней. По его подсчетам, в Уложении 1649 г. казнь могла назначаться за 54 преступления60 . Анализируя способы казней, А.Ф.Кистяковский первым в русской науке задумался над логикой их применения и пришел к выводу, что способы казней в средневековом обществе были явлением совсем не простым, а значили нечто большее61 . Он стоял на пороге анализа символики казней, но так и не сделал решающего шага. В дальнейшем наука так и не смогла понять значения этой области исследования.
До начала двадцатого столетия можно выделить затем лишь две работы, имеющие для нас значение. В 1889 г. была издана монография Н.Д.Сергеевского62 , где были рассмотрены уголовные наказания в России в XVII столетии. Автор сосредоточил основное внимание на второй половине столетия. Раздел о смертной казни за интересующий нас период получился очень сумбурным и малоценным. Утверждалось, что в Уложении 1649 г. казнь предусматривают 60 статей. Полезным, пожалуй, является раздел о том, какие виды казней применялись на Руси в XVII в. (отсечение головы, повешение, четвертование, посаженне на кол и т.д.).63 Однако, собрав об этом конкретные факты, Н.Д.Сергеевский даже не пытался объяснить смысловых значений этих видов лишения жизни.
Работа историка права Н.П.Загоскина значительно полнее и системнее64 . На позиции автора оказала влияние социологическая и государственная школа в юриспруденции. Он полагал, что в правовом развитии Русь испытывала сильное влияние «византизма», и в XV-XVII вв. в русском обществе проходила борьба государственно-религиозного византийского элемента с естественными основами славянской нации. Это отражалось на введении, отмене и колебаниях применения смертной казни, начиная с использования Кормчих книг, в применении «византийских способов» лишения жизни, в борьбе христианства за ограничение казней65.
Загоскин Н.П. перечислил статьи о применении казней в Псковской Судебной Грамоте и указал, что светское право впервые закрепило этот вид наказания в Двинской Уставной грамоте (1397-1398 гг.)66 .
Автор первым выделил то обстоятельство, что в московский период уголовное законодательство нацеливало применение смертной казни против «лихих людей», (т.е. профессиональных преступников). Вообще же Судебники XV-XVI вв. предусматривали альтернативный подход к казни, они могли и не применяться. Эти положения высказывались в виде общих суждений, без достаточного фактического обоснования. Как ни странно, автор полностью обошел вопрос об опричных аномалиях. По версии Н.П.Загоскина, в Уложении 1649 г. «византизм» одержал верх над коренными русскими законами, с чем и
Рассматривая способы казней (отсечение головы, повешение, утопление, четвертование, закапывание в землю, посаженне на кол, сожжение), он привел лишь некоторые случаи их фактического применения, не задумываясь над смыслом и значением и полностью базируясь на уже имеющихся в литературе фактах.
В дальнейшем издание работ по данному вопросу было связано с обсуждением в Государственной Думе проблемы применения казней и разработкой законопроекта и ее отмене. Перед первой мировой войной три крупнейших авторитета в области уголовного права издали монографии о состоянии смертной казни в ХІХ-ХХ вв. В виде разделов с разной степенью удачи и информационной насыщенности в них присутствовал анализ предмета в период средневековья.
Наименее ценна в интересующем нас вопросе монография М.Н.Гернета, хотя снабженная серией средневековых гравюр о реализации смертной казни в Европе, она оставляет эффектное впечатление. М.Н.Гернет полностью повторил материал предшествующих исследований, не внеся ничего нового. Лишь один аспект заслуживает у него внимания. Конспективно он отметил символическое значение повешения, сожжения, наименьшую позорность казни путем отсечения головы. На русской средневековой практике он при этом почти не останавливался69.
Значительно полнее соответствующий раздел монографии Н.С.Таганцева. В литературе о правовых взглядах русских криминалистов указывается, что на Н.С.Таганцева оказали влияние классическая и социологическая школы уголовного права70 . По нашему мнению, он испытал и влияние «этатических» веяний, определяя уголовное наказание как реакцию государства на преступление. Смертная казнь приходит на смену уголовным штрафам и заинтересовано в ней государство, а не потерпевший от преступления. Кровная месть дестабилизировала общество, казнь становится унифицированной государственной акцией. Государство, будучи субъектом карательной деятельности, совершенствуется и реализует свое «право наказывать». Но оно должно ограничиваться законами и не выходить за их рамки. На Руси, по его мнению, казни вплоть до XVII века во многом зависели от усмотрения верховной власти. Способы казней выделялись без всякой системы, отличалось лишь сожжение, закалывание, залитие горла металлом71 . Об остальных способах сказано смутно, без анализа источников. Довольно примитивно объяснялось расширение казней: развитием судебной практики и заимствования у Запада.
Н.С.Таганцев обратил внимание на различия в цифрах казненных в Европе и на Руси, отметил, что один лишь немецкий судья Карпцов вынес 15 тысяч смертных приговоров. Было справедливо отмечено, что угроза смертью в уголовном законе еще не означала ее обязательной реализации. В общем виде автор указывал на гуманное влияние православия на политику казней. Н.С.Таганцев отмечал, что всякое уголовное наказание есть лишение виновного определенных жизненных благ. Феодальное общество очень «увлекалось» этим, не сознавая, что причины преступность не зависят от уголовных наказаний. Непонимание общественных условий роста преступности вело к тому, что государство все понимание сосредоточивало на карах, доходило до крайнего устрашения72 . Н.С.Таганцев специально останавливался на отношении к казни самого приговоренного. Он указывал, что преступник фанатик (особенно религиозный) встречает смерть как венец неувядаемой славы, как момент сопричастности к вечному блаженству. Раскаявшийся же убийца видит в акте казни искупление и средство примирения с Богом, совестью и людьми. Из этих наблюдений вытекало обоснование отсутствия страха перед актом казни, так частое в русском средневековье. Автор справедливо отметил отсутствие на Руси регламентированных законом изощренных процедур казней, что имело место в Европе. Акцентировалось внимание на значении указа 1653 г. об обязательном покаянии приговоренных к смерти73.
В монографии С.Н.Викторского истории казни в России с древних времен до царствования Петра I отводится 113 страниц. Это самое исторически последовательное и системное исследование. Четко рассматривается каждый Судебник или Важнейший законодательный акт, ясность исторической картины достаточная в сравнении с другими работами, хотя это относится лишь к оценке крупных законодательных актов. Значение опричнины, например, Смутного времени или христианского влияния автор совершенно не затрагивает. По мнению С.Н.Викторского, с конца XV в. история смертной казни в России вступает в новый этап. Верховная власть отрывается от общества и берет на себя всю инициативу искоренения преступных элементов, «идея о государственном значении уголовных кар почти совершенно уничтожает прежние права потерпевшего». Расширился круг преступлений, караемых смертью в Судебнике 1497 г., смертная казнь становится во «главе всех наказаний». С целью устрашения и искоренения злодеев, начинается деление преступлений на уголовные, за которые преступник отвечает головою, и менее опасные. В первой половине XVI в. Казни направлялись в основном против «лихих, людей». В Судебнике 1550 г. применение казней вновь расширилось. Если в судебнике 1497 г. было 9 случаев ее возможного применения, то теперь стало - 15 случаев. Главную опасность представляли
Переходя к анализу Уложения 1649 г., С.НВикторский подробно остановился на отношении личности и государства на Руси, как важного обстоятельства расширения казней. Он полагал, что создавалось «неблагоприятное отношение государства к личности», государство не ценило личность, в результате коллизий росли преступления и ширились казни 5 . В основе таких рассуждений есть доля правды, но процесс этот проходил значительно сложнее, чем мыслил автор. В соответствующих разделах нашей работы ему будет отведено особое место.
+ С.Н.Викторский подробно остановился на правовых источниках Уложения 1649 г. Принимая во внимание спорность вопроса о количестве случаев казней в нем, занялся объемными собственными подсчетами. Он пришел к выводу, что Уложение предусматривает казнь в 63 случаях76. Подсчеты эти недостаточно убедительны. В разделе нашей работы о казнях в Уложении 1649 г. предложена совсем иная картина состояния данного вопроса.
В заключение следует указать на некоторое значение работ М.П.Чубинского по исследованию уголовной политики. Он справедливо полагал, что идеи гуманности и террора в средневековом мышлении сменяли # друг друга. Теоретики христианства прямо запрещали христианам занимать должности, связанные с вынесением смертных приговоров. Поэтому вопрос о казнях должен изучаться в живой связи с политическими и этическими идеями В советской историко-правовой литературе вопрос о смертной казни в средневековье рассматривался крайне редко и в рамках того, что уже высказано дореволюционной наукой. Ни в фактическом, ни в источниковедческом смысле вперед продвижения не было.
Научное внимание к истории телесных наказаний обнаружилось позднее, нежели к смертной казни. Лишь в процессе отмены крепостного права и судебной реформы 1864 г., когда серия указов ограничила их применение, стал проводиться научный анализ этого явления. Резкая ломка бытовых основ российской действительности определила и отличительную черту исследовательской деятельности: она основывалась на признании буржуазных принципов ценности личности и ее неприкосновенности. В работах талантливых юристов наметился объемный подход к изучению вопроса. Вскоре, после начала реформ был издан учебник уголовного права П.Д.Калмыкова, исследователя вдумчивого и тонкого. Его научное наследие по сей день не изучено. Это было первое значительное исследование по истории телесных кар и автор не стоял на каких-либо строгих теоретических позициях, обнаружив изрядную долю эклектизма. Он излагал вопрос, опираясь на западные исследования того времени и трактовку темы в преподавательских курсах высших учебных заведений России. Влияние государственных начал было достаточно сильным. Уже в самой трактовке кары у П.Д.Калмыкова сохранились отголоски государственной идеологии периода «просвещенного абсолютизма». Наказание определялось как зло и страдание, которые терпит виновный за свое деяние от верховной власти. Однако, уже здесь присутствовала идея охраны личности в буржуазном понимании, поскольку наказание характеризовалось как отнятие определенного блага у преступника . Идея ограничения благ у преступника была впоследствии весьма популярной в русской уголовно-правовой теории вплоть до 1917 г. Двойственность позиций в учении П.Д.Калмыкова, наличие у него феодальных анахронизмов и буржуазных достижений объясняется тем, что наука уголовного права в России , только начинала искать взаимосвязи преступности с социологическими условиями буржуазного общества. Именно поэтому П.Д.Калмыков, признавая безнравственность телесных наказаний в принципе, считал возможным их применение, но, оценивая каждый конкретный случай в зависимости от нравственного состояния личности преступника. Ведь о «добрых нравах» многих правонарушителей не могло идти и речи. А в целом это естественная реакция на то обстоятельство, что телесные наказания продолжали еще применяться в России и нужно было сохранить какую-то лояльность к государственной политике. В это время телесные наказания применялись почти во всех буржуазных странах.
П.Д.Калмыков разделил телесные наказания на изувечивающие и членовредительные79. Такое деление не вызывает возражений, но в последующих работах порой необдуманно строились всякого рода их классификации, в ущерб сущностному изучению вопроса. Истоки изувечивающих наказаний (и здесь сильным было влияние социологической школы) автор полагал в кровной мести по принципу талиона в древнейший период. Со временем это приняло черты государственного возмездия. По его Калмыков И.Д.Учеоник уголовного права. Uilb. ійоо, с.с.і4з, ІУЗ. 79 Калмыков П.Д. Учебник уголовного права. СПб. 1866, с.с.230, 235, 236.
мнению, членовредительство и отсечение различных частей тела пришли в русское право из Византии. Мысль о рецензии византийского права до некоторой степени справедлива, но впоследствии не получила конкретного и развернутого обоснования возможно потому, что юристы опасались обострять отношения с церковью в столь щекотливом вопросе. Болевые наказания (кнут, палки, плети) П.Д.Калмыков прямолинейно называл «монгольским изобретением», допуская в этом серьезные логические натяжки.
Спустя два десятилетия, история телесных наказаний была исследована в монографии М.Ступина, где раздел отводится периоду Московской Руси. Влияние социологической школы на позиции М.Ступина выразилось в обосновании культурологической зависимости уголовного права от состояния общества. Система уголовных кар является как бы термометром культурного развития общества, их жестокость зависит от нравственно-культурного развития. Чем менее народ образован, тем строже у него наказания. Такая постановка оказала влияние на дальнейшее состояние вопроса и стала доминирующей в дореволюционной юридической мысли. Но прямолинейная зависимость от абстрагированной культуры вела к игнорированию социальной ситуации и упрощенческим схемам.
М.Ступин объединял период времени от Судебника 1497 г. до царствования императрицы Елизаветы в единое целое, характеризуя его как наиболее варварский и жестокий. Затем идеи просвещения заставили законодателя смягчить применение телесных наказаний. Механическая культурологическая зависимость не объясняла таких явлений, как особая приверженность к телесным расправам во время «просвещенных начинаний» Петра I и порки в волостных судах во время культурных преобразований периода отмены крепостного права. Фактический анализ предмета у М.Ступина крайне слабый. Он перечислил за применение телесной кары важнейшие законодательные акты и Судебники (не слишком точно), привлек некоторые данные из литературы. Он отметил, что расцвет телесных наказаний падает на XVII век, поскольку судебник 1497 г. лишь дважды упоминает о них. Из этого логически следовало отрицание прямого влияния Орды на их развитие, признавалось лишь косвенное воздействие через огрубление нравов. Именно взаимосвязь культуры и телесных кар было главным и определяющим для дальнейших исследований в позициях М.Ступина80 .
Несколько позднее в исследовании Н.Д.Сергеевского постепенное отмирание телесных наказаний также связывалось с культурно-этическим развитием общества, с утверждением идей достоинства гражданина, причем влияние ордынского ига не играло в этом процессе существенной роли. Истоки процесса лежали, по мнению автора, во внутренней динамике общества: развитие телесных наказаний у всех народов проходило примерно одинаково. В этих рассуждениях сказываются позиции «социологизма».
Н.Д.Сергеевский традиционно делил наказания на болевые и изувечивающие. Он указывал на значение талионного начала в древности, из которого формировались затем наказания в виде отрубания рук и ног. Автор отмечал, что в русском праве XVII в. боздаяние злом за зло было развито слабо, идея справедливости была слишком отвлеченной. Эти позиции явно ошибочны. Но верно указывалось, что важную роль играл принцип целесообразности. Н.Д.Сергеевский ошибочно полагал, что государство на Руси в XVII в. не придавало значения личности, что обусловливало жестокость кар. По его мнению, из-за слабости финансовой базы телесные наказания практиковались в России, как самые «дешевые»81 . Хотя автор рассматривал предмет за вторую половину XVII в., у него имеются важные наблюдения для общей оценки вопроса. Указывалось, что в XVII в. клеймение преступников впервые упоминается в 1637 г. (для воров). Рассматривая телесные наказания в неразрывной связи с развитием смертной казни, автор оценивал их как факторы определенной государственной политики. Было указано на существование в Западной Европе специальных технических средств и инструментов для проведения членовредительных операций по судебным приговорам. Членовредительство имело в Европе более изощренную законодательную регламентацию. Н.Д.Сергеевский тонко подметил, что ни одно наказание в средневековье не устрашало так, как членовредительство, хотя и считал научно невозможным доказать этот факт. На наш взгляд, эти сомнения напрасны. Инвалид в системе средневекового феодализма не мог приобщиться ни к одной производственной сфере. Его лучший удел - патронат монастырей. Малейшее общественное потрясение, будь то голод или набег Орды, так частые в то время, означали для него почти неминуемую гибель. Отмечая социальную обусловленность телесных наказаний, Н.Д.Сергеевский утверждал, что устрашение далеко не всегда имело место в русском праве. Нельзя даже доказать, что оно имело место по преимуществу. Это требовало глубокого изучения системы феодального правосознания, правоі/редп ини&іательной деятельности. Однако, в последующем историки права излишне увлекались идеей устрашения, но не углубили перечисленные аспекты. Как прогрессивный ученый Н.Д.Сергеевский стоял за полную отмену телесных наказаний, оценивал их как «позорное и чудовищное варварство»82.
К концу XIX в. Научный подход к истории телесных наказаний не выразился в углубленном изучении конкретного материала. Отметим некоторые суждения И.Фойницкого, в позициях которого наиболее ясно прослеживались идеи социологической школы . Наказания им характеризовались как акты государственного принуждения. Но телесные кары он прямо выводил из «татарщины» и не смог пойти дальше повторения идей П.Д.Калмыкова о талионе, основе развития телесных наказаний и удовлетворении чувства мести у обиженного. Распространенность их в средневековье объяснялась сословной рознью и стремлением высших сословий привести в повиновение низшие. Это уже новый политико-социологический подход, хотя и недостаточно глубоко проверенный. В остальном автор повторял положение Н.Д.Сергеевского84.
Отметим некоторые еще наблюдения Н.С.Таганцева и С.В.Познышева о роли членовредительства в уголовной практике. В XV-XVII веках клеймение, вырывание ноздрей, урезание языка выступали как «примитивные справки о судимости». В доказательство этого С.В.Познышев тонко обосновал наибольшую живучесть таких «справок» в условиях примитивных технических возможностей феодальной уголовной политики. Вырывание ноздрей было отменено в России лишь в 1817 г., а клеймение преступников - 17 апреля 1863 года. Вместе с тем, С.В.Познышев в противоречии с фактами утверждал, что к высшим сословиям телесные наказания не применялись, а с низшими вообще не церемонились. Развитие их связывалось с господством Орды . Н.С.таганцев связывал широту применения телесных наказаний с их ролью в правосудии, при недостаточно развитых формах процесса и низкой культуре они были эффективным способом «выколачивания» признаний и свидетельских показаний86 .
В 1897 г. была издана монография А.Г.Тимофеева - наиболее серьезное и глубокое исследование по данному вопросу, получившая положительную оценку и как диссертационное исследование87 . Много в ней было почерпнуто Фойницкий И. Учение о наказании в связи с тюрьмовведением. СПб. 1889,с.с.27, 79, 153-154.
Познышев СВ. Основные начала науки уголовного права. Общая часть уголовного права. М. 1912, с.с.488-491.
Казанский П. Мнение ординаторского профессора П.Е.Казанского о диссертации А.Г.Тимофеева «История телесных наказаний в русском праве». Изд. 2-ое, переработанное и дополненное. СПб. 1904. Одесса. 1905; Шпаков А.Я. Отзыв о диссертации приват-доцента А.Г.Тимофеева «История телесных наказаний в русском праве». Изд. 2-ое, переработанное и дополненное. СПб. 1904. Одесса. 1905.
