Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические предпосылки исследования 16
1.1. Вводные замечания 16
1.2. Составляющие понятия культура 18
1.3. Язык и культура 24
1.3.1. Характер взаимодействия факторов языка и культуры 24
1.3.2. Национально-культурной и культурно-языковой специфике 27
1.3.3. Соотношении культурно-языковой специфики и культурно-языковых универсалий 32
1.3.4. Языковая картина мира и модель мира 39
1.4. Языковая личность 42
1.5. Единицы лингвокультурологического исследования 55
1.5.1. Понятие лингво-культурного кода 55
1.5.2. Понятие культурологической компоненты 58
1.5.3. Типы культурологических компонент 67
1.6. Формат и перспективы лингвокультурологического исследования 70
Выводы по первой главе 78
Глава 2. Лингвокультурологическая специфика единиц языковой системы 81
2.1. О культурологической маркированности единиц лексического яруса 81
2.1.1. Значение слова в лингвокультурологическом аспекте 81
2.1.2. Фразеологизмы в лингвокультурологическом аспекте 93
2.1.3. Слово и речеповеденческая тактика 105
2.2. О культурологической маркированности единиц грамматической системы 108
2.2.1. Подходы к выявлению национальной специфики грамматики 108
2.2.2. Лингвокультурологические аспекты синтаксиса 114
2.2.3. Порядок слов и лингво-культурная специфика языкового сознания 116
2.2.4. Лингвокультурологические аспекты частеречного анализа 117
2.3. О культурологической маркированности текста 121
2.3.1. Текст в культурологическом пространстве 121
2.3.2. Культурологические параметры текста 124
2.3.3. Текст как объект лингвокультурологического исследования 126
2.3.4. Прецедентные тексты как объект лингвокультурологического анализа 130
2.3.5. Лингвокультурологическое поле текста 140
2.3.6. Роль текста в экспликации культурологической компоненты 146
2.4. Подходы к составлению лингвокультурологического словаря 150
Выводы по второй главе 156
Глава 3. Лингвокультурологическая специфика когнитивных структур 159
3.1. Язык и мышление в свете лингвокультурологии 159
3.2. Исследовательский инструментарий когнитивной лингвистики: концепт, фрейм, сценарий 168
3.3. Лингвокультурологическая природа концепта 180
3.3.1. Основные составляющие концепта в лингвокультурологическом аспекте 180
3.3.2. Концептосфера и фоновые знания коммуникантов 185
3.2.1. Концептосфера и языковая картина мира 187
3.4. Процессы категоризации в когнитивной лингвистике 189
3.4.1. Особенности категоризации лексики и лингво-культурная
специфика 200
3.4.2. Категоризация грамматических значений и лингво-культурная специфика 207
3.5. Фреймы и сценарии 208
3.6. Когнитивные процессы и лингво-культурная специфика 222
3.7. Языковая картина мира и процесс концептуализации 225
3.8. Концептуализация времени и пространства: некоторые особенности языкового освоения времени и пространства
(на материале современного английского языка) 227
3.8.1. Синкретичность времени и пространства 227
3.8.2. Особенности темпорального фрейма 232
3.8.3. Языковое поле пространства, или пространство языкового поля 236
Выводы по третьей главе 241
Глава 4. Культурность как прагматико-экстралингвистический показатель лингво-культурной специфики 246
4.1. Составляющие прагматико-экстралингвистического уровня 246
4.2. Информационная база как показатель культурности 247 4.2.1 .Составляющие информационной базы 247
4.2.2. Лингвокультурологический аспект фоновых знаний 253
4.2.3. Невербальный аспект общего фонда знаний 279
4.2.4. Лингвокультурологический аспект речевого поведения 280
4.2.5. Лингвокультурологический аспект лексико-грамматического блока речевого общения 294
4.2.6. Средства выражения несогласия в лингвокультурологическом аспекте 295
4.2.7. Лингвокультурологический аспект рече-этикетного блока 300
4.2.8. Конструктивные особенности фрагментов общения 306
4.3. Лингвокультурологический аспект паралингвистики 307
4.4. Лингвокультурологический аспект исследования мотивационной базы
4.5. Языковая личность и особенности тендера Выводы по четвертой главе
Заключение
Библиография
Словари
Список художественных источников
Список сокращений использованных периодических изданий
- Составляющие понятия культура
- Соотношении культурно-языковой специфики и культурно-языковых универсалий
- О культурологической маркированности единиц лексического яруса
- Язык и мышление в свете лингвокультурологии
Введение к работе
Предметом настоящего исследования являются факты взаимовлияния культуры и языка, находящие то или иное отражение в системе и функционировании языка. Такой подход к освещению проблемы взаимоотношений языка и культуры является логическим продолжением всей предшествующей эволюции взглядов по данной проблематике. Первый этап развития этих воззрений связан с идеей В. фон Гумбольдта о языке как духе народа. Отчетливо заявленное В. фон Гумбольдтом понимание языка как прямого отражения культуры было в дальнейшем развито и доведено до своего крайнего выражения американскими релятивистами (Ф. Боас, Э. Сепир, Б. Уорф). Таким образом, второй этап ознаменовался рождением теории языковой относительности, суть которой состоит в том, что каждый народ, ограниченный владением своим родным языком, ограничен и в видении мира и представляет его положенным в прокрустово ложе родного языка. С точки зрения американских релятивистов, «язык оказывается наделенным абсолютной и всеобъемлющей властью. Он устанавливает нормы мышления и поведения, руководит становлением логических категорий и целых концепций, проникает во все стороны общественной и индивидуальной жизни человека, определяет формы его культуры, сопутствует человеку на каждом его шагу и ведет его за собой, как слепца» [Звегинцев 1960: 118]. Третий этап развития идеи культурно-языкового взаимодействия представлен в работах, взаимоисключающих точки зрения друг друга. Релятивистская теория получила подтверждение в гипотезе о языковой картине мира. С другой стороны, была высказана точка зрения, отвергающая прямую взаимосвязь языка и культуры, и новую силу приобрела мысль об универсальности языка. В работах такого рода национально-языковая специфика отражалась в единичных фактах, которые никоим образом не представляли цельной и единой системы. Четвертый этап отмечен отказом лингвистов от крайностей перечисленных подходов и стремлением выявить
тонкие взаимосвязи языка и культуры. В этом смысле весьма показательной является точка зрения «идеолога» нового времени А. Вежбицкой, заявившей, что «крайний универсализм в изучении языка и мышления столь же неоснователен и опасен, сколь и крайний релятивизм в изучении культуры» [Вежбицкая 1997: 238]. Пришло понимание такой взаимозависимости языка и культуры, которая не может быть однозначно описана в рамках практиковавшихся доселе подходов. Максималистские точки зрения уступили место более взвешенным, компромиссным решениям, свидетельствующим об отказе от однозначности в трактовке взаимосвязи языка и культуры, поскольку язык - это и инструмент выражения культуры, и образование, само влияющее на культуру. Такое понимание сложности лингво-культурных связей обусловило появление нового направления лингвистических изысканий, концентрирующегося вокруг триады язык * национальная личность * культура, поскольку «отношения языка и культуры могут быть адекватно поняты только в контексте более широкой проблемы, которую условно можно было бы обозначить как «человек и культура» [Тарасов 2000: 45]. Речь в данном случае идет о лингвокультурологическом подходе к изучению языковых единиц. В содержание лингвокультурологического исследования входит изучение языкового выражения уклада жизни и традиций народа. Менталитет народа как «психологическая детерминанта поведения миллионов людей, как некий инвариант социально-культурных изменений» [Воробьев 1997: 305] также попадает в сферу интересов лингвокультурологии, поскольку манифестируется в языке. К лингвокультурологическим относятся и чисто лингвистические работы, осуществляющие выход в "экстралингвистические сферы" и занятые поиском когнитивных, культурных и социальных объяснений [Кибрик 1994: 128] фактам языка. Неизбежность опоры на внеязыковую реальность обусловлена пониманием того, что полное описание языковых структур, создание целостного и полнокровного "образа языка" (Ю.С. Степанов) невозможно без обращения к лингвокультурологической проблематике. Настоящее
исследование примыкает именно к последнему из названных ряду работ, в которых во главу угла поставлен анализ лингвистической составляющей лингвокультурологического комплекса. Таким образом, актуальность данного исследования обусловлена обращением к лингвокультурологической тематике, фронт исследований которой широк и многопланов. Базируясь, учитывая или отталкиваясь от классических теорий взаимоотношения и взаимодействия языка и культуры (В. фон Гумбольдт, Э. Сепир, Б... Уорф), современные лингвокультурологи (А. Вежбицкая, Е.М. Верещагин, В.В. Воробьев, Д.Б. Гудков, Ю.Н. Караулов, В.Г. Костомаров, В.В. Красных, Е.С. Кубрякова, Е.И. Кукушкина, В.А. Маслова, Ю.Е. Прохоров, В.Н. Телия, С.Г. Тер-Минасова и др.) развивают, переосмысляют, уточняют представления о языке как элементе лингво-культурного комплекса и о роли в нем языка.
В связи с тем, что ориентация лингвокультурологических исследований столь различна, в задачи данного исследования, наряду с другими, входит определение и выявление подходов лингвокультурологического исследования. Действительно, термин «культурология» в настоящее время имеет такое широкое хождение, что покрывает зачастую различные области исследования. Соответственно, лингвокультурология может быть отнесена к так называемым диссипативным, размытым терминам. Применительно к лингвистике культурологическое исследование часто понимается как принадлежащее к этнопсихологии. В настоящем исследовании во главу угла поставлена лингвистическая специфика: ориентация производится на язык как систему и продукт речевой деятельности. Как было показано выше, к идее национальной специфики языковой картины мира лингвисты обращались на разных этапах развития языкознания. Поэтому всякий раз лингвокультурологическое исследование основывалось на различных методологических предпосылках и привлекало различные процедуры анализа. Все это способствовало выработке выводов многообразного и многостороннего характера. Настоящее возвращение к идее В. фон Гумбольдта о языке как духе народа состоялось на фоне достижений
коммуникативно-функционального подхода, прагмалингвистики,
когнитологии, исследований субъективного фактора в языке, семантических
исследований. Такой широкий фронт лингвистических исследований дает
возможность сделать и широкомасштабные выводы
лингвокультурологического свойства. С другой стороны, такая разносторонняя разработка проблем лингвокультурологии, связанная с "полупарадигмальным состоянием" [Кубрякова 1995] современного языкознания, ведет к избытку терминов, их соревновательности, разночтению в интерпретациях. Соответственно, основополагающей проблемой, которую необходимо решить, приступая к проведению лингвокультурологического исследования, является порядок выявления фактов лингвокультурологических сращений, то есть очевидных и зафиксированных в языковых единицах результатах взаимовлияния культуры и языка. Видятся три перспективных подхода к решению поставленной задачи. Возможно поярусное изучение языковой системы с целью выявления лингвокультурологических взаимосвязей. Вместе с тем возможен и другой подход. Основываясь на разграничении трех функций языка и, соответственно, трех формальных аппаратов языка, полагаем, что лингвокультурологическое исследование можно проводить и в рамках трех языковых парадигм в соответствии с их принадлежностью к трем формальным аппаратам языка: семантики, синтактики, прагматики (ср. анализ структурных схем индоевропейского предложения в [Степанов 1989: 89]). Кроме того, лингвокультурологическое исследование может базироваться на идее организационной структуры языковой личности. Именно подход с точки зрения структуры языковой личности и является композиционно образующим для данной работы, ибо принимает во внимание все последние достижения в области лингвистики и лингвокультурологии. Соответственно, в первой главе работы рассматриваются теоретические основы лингвокультурологии, подходы, осуществляемые в ее рамках, аппарат исследования. В этой главе намечены теоретические предпосылки настоящего исследования и очерчен круг
проблем, подлежащих изучению в рамках реализуемого подхода. Во второй главе факты корреляции языка и культуры освещаются в соответствии с выдвигаемой концепцией структуры языковой личности. В основу исследования положена гипотеза о сложном и неоднозначном характере взаимодействия языка и культуры, что выражается, во-первых, в том что отношения язык * культура охватывают все ярусы языковой системы, все функции языка, что ведет к гетерогенности языковых единиц, отмеченных культурологической компонентой. Во-вторых, в данном соотношении нет четко выраженной доминанты, от которой бы однозначно исходило влияние на второй член данного соответствия. Характер взаимоотношения языка и культуры целесообразно было бы представить как взаимовлияние, как некий лингвокулыурологический комплекс, где одно явление порождает другое, однако в дальнейшем возможно и обратное направление зависимости. Третья глава рассматривает национально-культурную специфику когнитивных структур. В четвертой главе проводится культурологическое исследование явлений, обладающих экстралингвистической прагматической значимостью.
Данные теоретические воззрения подкрепляются анализом языкового материала. Проблема выбора методов исследования напрямую связана с фактом изменения научной лингвистической парадигмы, свидетельством чему является приобретение лингвистикой нового статуса, связанного с ее переходом из науки описательной в объяснительную. А это в свою очередь требует поиска инструментов научного анализа, которые бы позволили "увидеть "способы участия" значимых единиц языка в организации коммуникативного процесса, соотнести языковые единицы с точкой зрения человека мыслящего и говорящего и тем самым объяснить языковые факты" [Онипенко 2001: 9]. Инструментом, который помогает обнаружить и раскрыть связь между языком и культурой, стало рассмотрение системы языка применительно к человеку говорящему. В этом случае мы имеем дело со структурой языковой личности, объединяющей в себе лексико-грамматическую, когнитивную и прагматическую модели описания языка.
Связь языка и культуры, которая обнаруживается на всех этих уровнях, экстериоризируется в результате введения понятия культурологической маркированности, воплощенной в конкретной форме культурологической компоненты.
Таким образом, целью данного диссертационного исследования является выработка целостного и единообразного лингвокультурологического подхода к описанию языковых единиц на всем пространстве языка за счет выделения специфического методологического аппарата. Предлагаемая теория опирается на концепцию культурологической компоненты, которая понимается как культурно-ценностная информация, заключенная в рамках языковой единицы. Достижение этой цели требует решения целого ряда задач:
проанализировать разнообразные подходы к исследованию языка и культуры;
обобщить достижения в области лингвокультурологии и исследования национально-/этнокультурной специфики;
выбрать метод исследования, который адекватно отражает особенности материала и предмета исследования, обеспечивает возможность проникновения в содержательную структуру языковых единиц и соответствует поставленной цели исследования;
проанализировать экспериментальный массив, включающий языковой материал на русском и английском языках;
выработать рабочую гипотезу о механизмах взаимодействия языка и культуры и реализации этого взаимодействия в рамках языкового знака;
обосновать выбор процедуры проведения исследования по идентификации и локализации культурологической компоненты;
определить инструментарий и терминологический аппарат для проведения исследования;
очертить границы исследования, используя предлагаемую единицу культурологической маркированности языковых структур;
построить и продемонстрировать возможности моделей лингвокультурологического анализа единиц языка разного уровня структурной и системной отнесенности;
провести теоретическое обобщение полученных результатов эмпирического анализа и наметить дальнейшие перспективы исследований подобного рода.
Соответственно, на защиту выносятся следующие положения: 1). Объектом лингвокультурологического исследования является язык, играющий роль репрезентанта лингво-культурного кода. 2). Лингво-культурный код имеет комплексный характер: его двумя неотъемлемыми частями являются язык и культура, которые выступают в виде взаимообусловленного комплекса-сращения.
3). Выполнение языком роли лингво-культурного кода обеспечено действием, культурологической компоненты.
4). Культурологическая компонента является индикатором
культурологической маркированности языковых единиц, то есть показателем функционирования языка как лингво-культурного кода. 5). Носителем лингво-культурного кода является языковая личность. 6). Матричное устройство языковой личности, которое выражается в уровневой организации ее структуры, способствует локализации культурологической компоненты.
7). Разнообразные методы лингвистического анализа позволяют идентифицировать действие культурологической компоненты.
Данное исследование выполнено в соответствии с приоритетами русской грамматической науки, в которой традиционно "соседствовали две тенденции: (1) стремление к строгости научного описания и (2) желание понять и объяснить объект во всей его сложности. Первая тенденция требовала четкой и понятной классификации, "объективного" представления и четкой терминологии. Вторая тенденция заставляла исследователей обращаться к собственному языковому чутью, быть внимательными к
конкретным текстовым употреблениям, быть "субъективными" [Онипенко 2001: 11]. Доминированием этих двух тенденций продиктованы порядок выполнения и методика проведения настоящего исследования. В ходе работы были привлечены метод наблюдения над языковым материалом, семантический, контекстный, деривационный анализ, контрастивно-описательный метод, основанный на выявлении сходства и различия содержания и/или формы языковых единиц английского и русского языков. При проведении исследования использовался ономасиологический подход, необходимость обращения к которому связана с рассмотрением проблем языковой номинации в плане соотнесения "предметного мира с его членением посредством обозначения фрагментов такого членения" [Кубрякова 1986: 36]. Обращение к ономасиологическому подходу стимулировалось и востребованностью другого его достоинства: названный подход является объединяющим для единиц языка всех уровней строения языковой системы, включая "единицы номинации любой структурной простоты или, напротив, сложности, любой протяженности любого генезиса" [Кубрякова 1986: 37-38].
Множественность используемых методов обусловлена
многогранностью предмета исследования и многоаспектностью самого исследования. Метод наблюдения над языковым материалом дает возможность проследить за тенденциями функционирования языковых единиц. Данные и заключения, полученные методом наблюдения, подкрепляются результатами контекстного анализа. Контекстный анализ привлекается при изучении взаимодействия языковых и культурных факторов в текстовом целом. Соответственно, при этом текст понимается как лингвокультурологическое единство. В качестве одного из ведущих методов данного исследования остается семантический анализ, поскольку он проливает свет на процессы формирования значения лексических единиц. Необходимость использования контрастивного метода осознается лингвистами как основной методологический прием проведения большинства лингвокультурологических исследований (см., например: [Воробьев 1997; Гак
2000; Добровольский 1997, 1998; Елизарова 2000; Стернин 1996;]. Так, И.А. Стернин подчеркивает, что "исследование должно носить контрастивный характер, когда мышление и коммуникация родного для исследователя этноса сопоставляется с чужим этносом, язык которого изучается или описывается. Выявление и описание конкретных различий и даст нам материал для исследования проблемы взаимоотношения национального общения и национальной культуры" [Стернин 1996: 97]. Привлечение к анализу сравнения позволяет выявить особенное, отличительное, характерное. В силу имманентных свойств сравнения "контрастивные исследования помогают проникнуть в суть языковых процессов и глубже понять законы, управляющие этими процессами" [Ярцева 1981: 4]. Таким образом, «внутренняя непоследовательность» (термин Б. Рассела [Рассел 2002: 694]), созданная за счет сочетания различных методов анализа, позволяет обеспечить, «правдоподобность» полученного знания и приблизиться к истинности.
Источником исследуемого материала послужили одноязычные, двуязычные, толковые, лингвострановедческие, культурологические словари, тезаурусы, художественные и публицистические тексты.
Научная новизна данной работы заключается в осуществлении всеобъемлющего лингвокультурологического подхода к изучению системы языка и выделению единицы лингвокультурологического анализа, в определении национально-культурной специфики языковых единиц, в развитии концепции организационной структуры языковой личности и разработке собственного подхода к ее описанию. Научно-практическая значимость работ, проводимых в русле лингвокультурологии, не исчерпывается использованием полученных данных только в рамках означенного подхода. Результаты подобных исследований весьма важны для составителей т.н. активных грамматик, т.е. «описания грамматического строя языка, ориентированного на говорящего, построенного по принципу «от смысла - к выражению» и претендующего на то, чтобы воспроизводить в точности (или хотя бы соответствовать) те реальные правила и
закономерности, которыми бессознательно руководствуется (пользуется)
спонтанно говорящий носитель языка» [Караулов 1999: 153]. Кроме того,
результаты всеобъемлющего лингвокультурологического анализа языковых
единиц должны найти практическое применение в лексикографической
практике при создании принципиально новых лингвокультурологических
словарей с унифицированным лексикографическим аппаратом, который бы
отражал данные лингвокультурологических исследований. Практическая
значимость данной работы связана еще и с тем, что настоящее исследование
еще раз с настоятельностью ставит задачу выработки
лингвокультурологического минимума как источника формирования
коммуникативной компетенции. Все вышесказанное с необходимостью
требует четкого определения точек сопряжения языка и культуры. Настоящее
исследование показывает, что такие составляющие
лингвокультурологического минимума, как формы речевого этикета; афоризмы и паремии; стихи, песни, романсы; легенды, сказки, рассказы [Долинская 1993: 97], речевые стереотипы [Прохоров 1997], в которых наиболее ярко и наглядно прослеживается влияние культуры, тем не менее, не исчерпывают сферу их взаимодействия. Эта область простирается гораздо шире и уходит в более глубокие пласты языковой системы и мышления человека. Исследование, связанное с выявлением культуроносных элементов языковой системы и выделением механизма действия культурологической компоненты как результата взаимодействия языка и культуры, может стать лингвистическим фундаментом для полноценного и полномасштабного решения методической задачи формирования коммуникативной компетенции.
Составляющие понятия культура
Постоянное использование понятия "культура" требует внести большую определенность в понимание этого многозначного термина, нежели подразумевает обиходное, профанное использование этого слова. Не имея перед собой цели дать новое определение или даже классифицирующий обзор имеющихся точек зрения, хотелось бы остановиться на достаточно распространенных и базовых для разных направлений определениях с тем, чтобы выявить основные составляющие понятия и самого феномена культуры. В результате анализа около 300 определений культуры американские антропологи А. Кребер и К. Клакхон представляют классификацию из 6 основных типов (цит. по [Розин 2002: 282-283]). С описательной точки зрения "культура, или цивилизация, в широком этнографическом смысле слагается в своем целом из знаний, верований, искусства, нравственности, законов, обычаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как членом общества" (Э. Тайлор). В историческом смысле культура - это "социально унаследованный комплекс способов деятельности и убеждений, составляющих ткань нашей жизни" (Э. Сэпир). Нормативные определения культуры сориентированы либо на образ жизни, либо на идеалы и ценности. "Образ жизни, которому следует община или племя, считается культурой... Культура племени есть совокупность стандартизованных верований и практик, которым следует племя" (К. Уислер). С другой стороны, "культура ... это материальные и социальные ценности любой группы людей (институты, обычаи, установки, поведенческие реакции) независимо от того, идет ли речь о дикарях или цивилизованных людях" (У. Томас). Культура получает и психологические интерпретации. В этом смысле "культура - это социологическое обозначение для наученного поведения, то есть поведения, которое не дано человеку от рождения, не предопределено в его зародышевых клетках, как у ос или социальных муравьев, а должно усваиваться каждым новым поколением заново путем обучения у взрослых людей" (Р. Бенедикт). В этом же ряду психологических определений можно обнаружить и следующее: "культура -это формы привычного поведения, общие для группы, общности или общества. Она состоит из материальных и нематериальных элементов" (К. Янг). Ряд исследователей отмечают структурную природу культуры. В этом смысле "культура - это в конечном счете не более чем организованные повторяющиеся реакции членов общества", а также "сочетание наученного поведения и поведенческих результатов, компоненты которых разделяются и передаются по наследству членам данного общества" (Р. Линтон). И, наконец, генетические определения подчеркивают, что "культура - это имя для особого порядка или класса феноменов, а именно: таких вещей и явлений, которые зависят от реализации умственной способности, специфической для человеческого рода, которую мы называем "символизацией". Говоря точнее, культура состоит из материальных объектов — орудий, приспособлений, орнаментов, амулетов и т.д., а также действий, верований и установок, функционирующих в контекстах символизирования. Это тонкий механизм, организация экзосоматических путей и средств, используемых животным особого рода, то есть человеком, для борьбы за существование или выживание" (Л. Уайт). Культурологи подчеркивают, что, в общем и целом, "существующие теории культуры различаются в соответствии с теми областями реальности, из которых черпаются объяснительные принципы. Культурно-материалистические теории характеризуются обращением к биологическим факторам и процессам жизнеобеспечения.
Коммуникационные теории базируются на социальном детерминизме. В теориях, где акцент ставится на символических объектах культуры, доминирует психологический редукционизм" [Орлова 1994: 111]. Вместе с тем при определении культуры намечаются и области соприкосновения. Так, вслед за отечественным исследователем культуры Л.И. Иониным можно констатировать, что для авторов буквально всех приведенных выше определений культура - это характеристика человеческого общества, это то, что отличает человека от животных. Кроме того, объединяющим для всех определений тезисом является небиологический характер наследования культуры. Культура предполагает обучение. И, наконец, все они признают, что "культура напрямую связана с идеями, которые существуют и передаются
в символической форме (посредством языка)" [Ионин 1996: 47]. Полагаем, что в силу многогранности самого понятия "культура" все выработанные на данный момент определения отражают разные аспекты рассматриваемого понятия. Более того, ход настоящего исследования требует провести четкие корреспонденции между культурой и обусловливающей ее реальностью. Такая классифицирующая деятельность позволяет выявить сферы проявления культуры как среды обитания, как поведенческого кода и образа жизни, как способа деятельности и как системы символов.
Прежде всего культура понимается как рукотворная среда обитания человека ("man-made part of our environment") [Oxford 1990]. В другом, более образном, определении культура трактуется как "социальный цемент всех наших отношений; это среда, в которой мы двигаемся и дышим и проводим свое существование" [Brooks 1968]. Таким образом, понятие среды —материальной и социальной - является базовым для интерпретации культуры.
В русле подхода, свойственного для бихевиористов, культура предполагает наблюдаемое поведение (observable behavior) или поведенческие стереотипы (sets of behaviors), как, например привычки и традиции. Лингвисты-антропологи приравнивают культуру к социально приобретенному поведению [Hanvey 1976], «структурированной системе моделированного поведения» [Ладо 1989: 50]. К этому пониманию культуры добавляют и правила, диктующие тот или иной тип поведения. Следовательно, культура отождествляется с образом жизни, что включает не только видимое поведение, но и правила, предписывающие отношения и стиль поведения [Whorf 1956]: «культура (в ее отношении к стилю жизни) относится к роли индивидуума в бесконечном калейдоскопе жизненных ситуаций различного рода и правилам или образцам отношения и поведения в этих ситуациях» [Oxford 1995].
Соотношении культурно-языковой специфики и культурно-языковых универсалий
Вопрос о соотношении культурно-языковой специфики и культурно-языковых универсалий находит различные, вплоть до взаимоисключающих, решения. В конечном итоге его решение находится в русле общего подхода к проблеме взаимоотношения языка и культуры, приоритизации различных аспектов данного взаимодействия. Совершенно естественно, что, например, нигилистический взгляд на признание системных связей языка и культуры ведет к недопущению концепции культурно-языковой специфики. С другой стороны, признание тотального доминирования национально-культурной специфики в качестве следствия не допускает существования значимых универсалий. Однако даже наличие единого, компромиссного, подхода к истолкованию взаимодействия языка и культуры может увенчаться отсутствием единообразия при решении вопроса о соотношении культурно-языковых универсалий и этнокультурной специфики. При этом чаши весов колеблются в пользу то одного, то другого элемента данного двучлена. Представляется, что культурно-языковая специфика и культурно-языковые универсалии не находятся в отношениях взаимоисключающего противодействия. Они сосуществуют. Такая точка зрения согласуется с утверждением Б. Рассела о том, что наше знание о мире и вещах (речь в данном случае идет о знании, облеченном в плоть языка) «состоит из знания двух видов - когда вещи известны как конкретности и как универсалии» [Рассел 2001: 74]. Соответственно, универсальная и национально-культурная составляющие находятся в комплиментарных отношениях друг к другу, каждая может представлять интерес для исследователя в зависимости от занимаемой им позиции и цели исследования. Размышляя о мире универсалий, Б. Рассел отмечает, что этот мир «неизменен, неподвижен, точен, восхитителен для математиков, логиков, создателей метафизических систем и всех, кто совершенство любит больше жизни» [Рассел 2001: 68]. Мир существования, то есть нечто конкретное в терминологической системе Б. Рассела, «подвижен, лишен определенности, не имеет четких границ, не обладает четким планом или порядком, но содержит все мысли и ощущения, все чувственные данные, все физические объекты, все, что может принести, добро или зло, все, что придает ценность жизни и миру. ... правда заключается в том, что оба взгляда имеют право на непредвзятое внимание, оба реальны и оба важны для метафизиков. В самом деле, как только мы начинаем различать эти два мира, возникает необходимость рассмотрения их соотношения» [Рассел 2001: 68].
Бесспорным является тот факт, что наличие культурно-языковых универсалий обусловлено универсальным характером человеческого мышления, общим поступательным развитием человеческой культуры и цивилизации, всеобщностью бытия и познания и, соответственно, их универсальными законами и категориями. Культурно-языковая специфика выявляется как результат специфического действия процесса языкового кодирования при описании фактов окружающей реальности, отражающих специфику бытийных и познавательных моделей, принятых той или иной языковой общностью, и специфику цивилизационного прогресса и строительства, специфику социально-психологических особенностей данного лингво-культурного сообщества.
Все перечисленные выше факторы вступают в сложное взаимодействие, что обусловливает различные конфигурации их сочетаний друг с другом. Многообразная комбинаторика предполагает разное количество взаимодействующих факторов в целом и сочетание различных факторов с каждой стороны. Так, в качестве показательного примера соотношения универсального и национально специфического представляется возможным рассмотреть категорию добра. Будучи категорией этики, добро относится к культурным универсалиям. Соответственно, категория добра универсальна в общечеловеческом масштабе. Постижение добра как философской сущности характерно для всех представителей человечества, и добро как категория этики составляет основу этой ценностной универсалии. В философском плане, который и составляет основу культурной универсалии, "добро — это основная моральная ценность, нравственная ценность сама по себе. Добро не является "добром по отношению к чему-нибудь" (ошибка эвдемонизма); оно не есть "высшее благо", нечто сравнительное, а простая позитивность" [ФЭС 2000: 140]. В силу специфики языкового кодирования эта универсалия приобретает конкретное языковое воплощение в слове "good" в английском языке и «добро» в русском языке. Конкретика языковой манифестации предполагает культурно-языковую специфику. Так, английское "good" толкуется как "what is good and beneficial, well-being, profit, benefit, advantage (is a power for good; deceive him for his (own) good; what good is it, what is the good of it, what good will it do?; much good may it do you!); be any, much, no. some good, be of any etc. use; come to (no) good yield (no) good result; do good, show kindness to, act philanthropically, be beneficial to; for good (and all), permanently and finally; in good in favour with; no good, useless (thing, person); (be $1 etc.) to the good, (have) as net [profit, advantage, smth extra, etc." [Oxford: 427]. В русском языке «добро» предполагает «1. Все положительное, хорошее, полезное. Желать добра кому-н. От добра добра не ищут (поел.). Не к добру (предвещает дурное). Сделать много добра людям. Поминать добром (вспоминать с благодарностью, с хорошим чувством)» [Ожегов: 145]. Значения приведенных слов свидетельствуют о сосуществовании в них как универсального, так и национально-специфического. В английском добре больше пользы, что явствует из приведенных словарных дефиниций: "good" приравнивается к beneficial, advantageous, profitable, desirable. Русский язык акцентирует положительность добра. Так, универсальная категория бытия и познания приобретает ежедневно-бытовое, специфическое для данной культурно-языковой общности видение.
О культурологической маркированности единиц лексического яруса
Наиболее ярко, наглядно и очевидно национальная специфика языка проявляется в слове. «Лексика каждого языка членит внеязыковую действительность своим, совершенно особым образом, не таким, как в других языках» [Мельчук 1997: 266]. Это обусловлено природой и особенностями функционирования данной языковой единицы. Слово призвано обозначать объекты окружающей действительности. Вполне понятно, что это означивание производится сквозь призму этнокультурного мировидения, потому как слово должно вписаться в существующую и действующую картину мира, став ее полноправным и полноценным элементом. Слово «вносит идею законности, необходимости, порядка в тот мир, которым человек окружает себя и который ему суждено принимать за действительный» [Потебня 1999: 32]. Кроме того, слово служит материальному оформлению понятийной системы, которой мы пользуемся в повседневной жизни [Воробьев 1999: 108]. Совершенно закономерным следствием всех перечисленных выше фактов стало первоначальное исследование лексической системы языка на предмет культурно-языковых связей [Верещагин, Костомаров 1980,1983; Воробьев 1997; Кабакчи 1998; Ладо 1989; Сепир 1992; Томахин 1982, 1988; Malinowski 1949; Whorf 1956], давшее толчок возникновению и развитию теории лингвокультурологии.
В настоящий момент лингвокультурологическому анализу подвергаются следующие лексически оформленные объекты исследования: (1) безэквивалентная лексика и лакуны; (2) "мифологизированные языковые единицы: обрядоворитуальные формы культуры, легенды, обычаи, поверья, закрепленные в языке"; (3) паремии; (4) эталоны, стереотипы, символы, ритуалы; (5) образы; (6) стилистический строй языка; (7) речевое поведение; (8) "взаимодействие религии и языка"; (9) область речевого этикета; (10) текст как единица культуры [Воробьев 1999: 108]; (11) наивно-языковая картина мира, передающаяся при помощи лексики и ее отдельные участки [Апресян 19956: 645-646]. Лингвокультурный разработке подвергаются носители культурной информации в рамках слова: «внутренняя форма; деривационные связи; концептуальное ядро значения; коннотация; типовая (узуальная) сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т.п.); «свободная» текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березович 2000: 34], или в другой исследовательской системе координат: форма, значение, дистрибуция, коннотации [Ладо 1989]. Безусловно, все это свидетельствует о том, что национальная окрашенность лексики не вызывает сомнений. Проблема состоит, во-первых, в выделении круга лексических единиц, которые бы являли собой неразрывную связь языка и культуры. Во-вторых, необходимо определиться с методикой проведения лингвокультурологического анализа лексических единиц.
Выделению поддаются два принципиально разных подхода к пониманию феномена культурологически окрашенной лексики — имеются в виду узкое и широкое толкования изучаемого явления. Узкое понимание культурно окрашенных лексических единиц приводит к выделению пласта лексики страноведческого порядка. В данном случае речь идет о словах-реалиях, то есть словах, называющих предметы и понятия, относящиеся к быту, культуре, истории страны изучаемого языка [Томахин 1988: 11]: the Capitol, the Oval Office, Fed, baseball, Easter rabbit, Thanksgiving day, drugstore, etc. Базовым принципом, согласно которому производится списочный отбор лексических единиц, является принадлежность денотата к определенному народу, стране или эпохе [Томахин 1988:21]. Выделение слов-реалий в качестве культурологически обусловленных единиц не вызывает сомнения у лингвистов. На их материале прослеживается прямая связь с культурой того или иного народа, которая представлена в виде артефактов или слов, обслуживающих разные сферы культуры. Результатом теоретических исследований в данной области стало появление лингвострановедческих словарей [Австралия 1998; Великобритания 1999; США 1999], содержащих словарные статьи с обозначением реалий, "относящихся к государственному устройству и общественной жизни, природно-географической среде, истории, образованию, культуре, быту, традициям, обычаям, национальным видам спорта и т.п.", а также имена известных деятелей из разных областей функционирования данного государственного образования [США 1999: 4]. Однако анализ словарных статей перечисленных изданий свидетельствует о том, что авторам тесно в рамках предложенной концепции. И наряду со словами-реалиями в вышеназванных словарях встречаются "обычные" лексические единицы, не являющиеся реалиями в строгом терминологическом смысле. Так, трудно поддается объяснению с вышеизложенных позиций появление в словарях следующих единиц: hodman (помощник каменщика), hermit sheep (бродячая овца) [Австралия 1998: 111, 110], scoop (сенсационная новость, полученная и опубликованная в какой-л. газете раньше, чем в других) [Великобритания 1999: 430], hey (эй! (восклицание для привлечения внимания); ну (выражение удивления, проявления интереса и т.п.) [США 1999: 220]. Интуитивное понимание «особенности» подобных лексических единиц потребовало изменения целеустановки и методологической базы отбора вокабул. Вследствие этого вполне логичным стало появление словарей, в основе которых лежит установка на воссоздание при помощи словарных статей многослойного полотна жизни и культуры англоязычного общества.
Язык и мышление в свете лингвокультурологии
Традиционность и закономерность вопроса о соотношении языка и мышления продиктованы признанием того факта, что «в деятельности языка ... постоянно и беспрерывно происходит отражение объективной действительности в языке, которое есть "не простое, не непосредственное, не цельное отражение, а процесс ряда абстракций, формирования, образования ряда понятий, законов etc., каковые понятия, законы etc. и охватывают условно, приблизительно универсальную закономерность вечно движущейся и развивающейся природы...» (Ленин). В этом случае задача языковеда заключается в том, чтобы раскрыть явным и конкретным образом лингвистический механизм отражения в языке мира действительности, "вхождения" этой последней в структуру языка" [Звегинцев 2001: 305]. Сложный характер взаимодействия обязательных величин триединства язык мышление объективная действительность обусловливают и существование нескольких подходов к определению соотношения языка и мышления. Релятивистская концепция доказывает существование жестких рамок, которые накладывает язык на процессы мышления и, соответственно, выражение мысли [Гумбольдт 1984; Сепир 1992; Вайсгербер 1993; Whorf 1956]. Прямо противоположный подход отрицает национально специфическое влияние языка на процессы мышления, описывая мышление в универсальных, общечеловеческих терминах и категориях [Гринберг, Осгуд, Дженкинс 1970; Звегинцев 1960; Колшанский 1975; Панфилов 1982; Language Teaching and Applied Linguistics 1993: 74]. Авторы многочисленных работ последних лет пытаются занять компромиссную позицию между изложенными выше максималистскими воззрениями [Апресян 1995а, 19956; Верещагин,
Костомаров 1983; Вежбицкая 1997; Воробьев 1997; Гак 1998, 2000; Гудков 1999м; Добровольский 1997, 1998; Красных 1998, 2001, 2002; Маслова 2001; Почепцов 1990; Степанов 2000; Тер-Минасова 2000; Kramsh 1994; Levinson 1996; Palmer 1996; Scollon & Scollon 1995 и др.]. Лингвисты усматривают несомненную связь между языком, национально-культурной спецификой и мышлением. Так, Р. и СВ. Сколлоны пишут о различных уровнях логического анализа, который совершается представителями различных культур [Scollon & Scollon 1995: 125]. Вопрос состоит в выявлении и описании разницы в логическом анализе, предпринимаемым представителями той или иной лингво-культурной общности. Трудность заключается в определении точного характера этой взаимосвязи.
Исследование мышления в его чистом виде, безотносительно к языковым фактам якобы доказывает категоричность и в конечном итоге несостоятельность теории лингвистической относительности. Примеры, которые демонстрируют крах релятивизма, включают решение различных логических задач, в числе которых фигурируют: игра в шахматы, воссоздание целостного рисунка из фрагментов по образцу или без него. Однако в действительности дело обстоит несколько сложнее. Исследователи в области когнитивной психологии указывают, что «уклад жизни может обуславливать развитие разных по степени сложности форм мышления» [Когнитивная психология 2002: 458]. Таким образом, «сравнивая когнитивные возможности представителей разных культур, можно проследить влияние культуры и социального контекста на развитие мышления» [там же]. К приведенной выше аргументации авторов указанного труда можно добавить, что данные примеры имеют целью проиллюстрировать универсальность мышления (хотя и это не бесспорно), но не языка. Современное прочтение теории лингвистической относительности доказывает, что по фактам языка можно воссоздать культурную среду данного сообщества, восстановить коммуникативно востребованное и отграничить его от всего того, что не представляет коммуникативной ценности при пользовании данным лингво-культурным кодом, реконструировать познавательные практики и механизмы той или иной лингво-культурной общности. Это признают и те лингвисты, которые отождествляют логические и мыслительные процедуры, что в качестве лингво-когнитивного следствия имеет сведение концепта к понятию. Так, интересно проанализировать следующее утверждение из «Очерков по когнитивной лингвистике» З.Д. Поповой и И.А. Стернина: "Таким образом, концепты как единицы мышления народа не зависят в содержательном плане от языка народа - содержание концепта определяется не языком, а отражением действительности сознанием познающего эту действительность субъекта. Язык лишь выражает своей семантикой и номинативными единицами то, что познано мышлением народа и сочтено важным для использования в обмене информацией" [Попова, Стернин 2001: 57] (ср. также [Language Teaching and Applied linguistics 1993: 74]1) . Это бесспорное утверждение, на самом деле, отнюдь не однозначно. Его неоднозначность обусловлена оперированием такого понятия, как "сознание познающего субъекта". Необходимо отметить, что термин "языковое сознание" активно вводится лингвистами в практику исследований [Блинова 1989:122; Верещагин, Костомаров 1983: 58; Гудков 1999м: 10-21; Захаренко 1999; Красных 1998: 21-23; Кубрякова 1997:: 120, 180; Никитина 1989: 334; Пфандль 2000: 360; Рахилина 2000: 338; Успенский 1994: 32; Халеева 1989: 68] для того, чтобы в какой-то мере отрешиться от дискуссии по проблемам языка и мышления, а также вербальности и / или невербальности мышления, природы единиц, составляющих универсальный предметный код. Введение термина "языковое сознание", или "сознание", позволяет, оставив за мышлением сферу логических задач, свободную от лингво-культурной специфики, выделить сферу национальной детерминированности и культурной маркированности мыслительных процессов. В этом смысле языковое сознание есть совокупность образов, представлений, мыслительных структур [Красных 1998: 21-23], получивших языковое оформление вследствие протекания процессов «социального познания» (термин Леви-Брюля), то есть языковое сознание как категория абстрактная имеет материального носителя, в качестве которого выступает личность говорящего, то есть языковая личность. Личность же существует в мире ценностей и моральных ориентиров, заданных обществом.
