Содержание к диссертации
Введение
1. Введение 4
1.1. Общая характеристика работы 7
1.2. Краткий обзор литературы 13
1.3. Рема: определения и проблемы 15
1.4. Тема: определения и проблемы 22
1.5. Постановка вопросов и путь к решению 25
2. Информационно-структурные значения в грамматике 34
2.1. Модель общекогнитивной информационной структуры 35
2.2. Стратегии приспособления к адресату 38
2.3. Градуальные понятия в сетевой модели 44
2.4. Переход к грамматически выраженным значениям 49
3. Основы генеративной грамматики 60
3.1. Базовые представления о формальных грамматиках 61
3.2. Грамматический минимум 64
3.3. Природа грамматики 70
3.4. Вид, время, наклонение и наречия 78
3.5. Разбор предложений S V О, О S V и S О V: общие вопросы 85
3.6. Предикаты, аргументы и общий взгляд на деривацию 94
3.7. Операция согласования и РПП 103
4. Основы интонационной фонологии 113
4.1. Общий взгляд на интонационную фонологию 113
4.2. Интонационные явления в русском языке 117
4.3. Просодическая структура: описание 127
4.4. Просодическая структура: объяснение 135
5. Генеративные теории информационной структуры и их подходы к просодии 144
5.1. Генеративные теории информационной структуры и архитектура грамматики 145
5.2. Модель Т. Райнхарт и А. Неелемана 154
5.3. Типология К. Сэндрой 161
5.4. Модель Э. Сэлкирк и изменения Д. Бюринга 169
5.5. Проблемы просодических средств выражения 178
6. Синтаксическая модель информационной структуры 183
6.1. Последняя версия теории фаз Н. Хомского 184
6.2. Четыре основные изменения и несколько ремарок 188
6.3. Конфигурационная синтаксическая модель информационной структуры 193
6.4. Отношения между соединением и согласованием 200
6.5. Разрешение неопределенности в грамматике 209
6.6. ИС-передвижения в спецификаторы различных зондов 214
7. Некоторые особенности русского синтаксиса 228
7.1. Последние модели темпорального РПП в русском языке 229
7.2. Корпусные исследования 231
7.3. Новая модель русского темпорального РПП 238
7.4. Структуры OV в разговорном русском языке 243
8. Просодические явления в модели информационной структуры 251
8.1. Разделение задачи на части 252
8.2. Межъязыковой обзор 257
8.3. Просодические структуры без ИС-передвижений 263
8.4. Просодические структуры с ИС-передвижениями 269
8.5. Просодические структуры со сдвигом ударения 274 CLASS
9. Экспериментальные данные 283 CLASS
9.1. Краткий обзор экспериментальных данных 283
9.2. Проведенный нами эксперимент: методика 287
9.3. Проведенный нами эксперимент: результаты и выводы 290
9.4. Приложение 297
10. Заключение 303
Список использованной литературы 307
- Модель общекогнитивной информационной структуры
- Базовые представления о формальных грамматиках
- Общий взгляд на интонационную фонологию
- Генеративные теории информационной структуры и архитектура грамматики
Введение к работе
В процессе языкового мышления и коммуникации мы собираем информацию, связанную с текущим дискурсом, и обобщаем ее в разного рода ментальных моделях. Ответственные за это общекогнитивные системы обрабатывают и хранят не только языковые, но и неязыковые (например, визуальные) данные и привлекают их как из внешних источников, так и из баз памяти. В каждом следующем предложении, которое мы произносим, думаем, пишем, оказывается отражена лишь малая толика доступной нам информации. Подобный отбор — во многом творческий процесс, однако он подчиняется строгим правилам. Определенные типы значений включаются в предложение в обязательном порядке и выражаются средствами грамматики — их принято называть грамматическими категориями данного языка. Например, описывая какое-то событие, мы можем сказать 56 минут и 10 секунд назад, около часа назад, недавно или вовсе не упоминать, когда оно произошло. Но для глагола в соответствующем предложении обязательно выбрать одно из трех времен — прошедшее.
Понятия и формальные средства, стоящие за многими грамматическими категориями (т. е. их план содержания и план выражения),. а также их соотношение со всей информацией, собранной на данный момент в общекогнитивных системах, далеко не очевидны. Прояснение этих вопросов имеет огромное значение, так как позволяет нам приблизиться к фундаментальным закономерностям нашего мышления. Если в результате языковой эволюции из необозримого множества доступных нам значений обязательно выраженными в каждом предложении оказались лишь некоторые, логично предположить, что они играют для нас особую роль. В нашей диссертации эти вопросы изучаются на материале актуального, или коммуникативного, членения предложения, которое также принято называть информационной структурой. Разберем несколько основных идей на примерах1.
(1.1) а. Программист купил кофеварку. b. Кофеварку купил программист.
На первый взгляд, значения предложений (1.1а) и (1.1b) совпадают. Однако, как показывают примеры (1.2)-(1.4), их невозможно использовать в одних и тех же контекстах:
(1.2) а. Новый офис быстро обустраивался.
b. Программист купил кофеварку. — (1.1а)
c. # Кофеварку купил программист. — (Lib)
(1.3) а. Системный администратор и программист решили обустроить новый офис.
b. Программист купил кофеварку. = (1.1а)
c. # Кофеварку купил программист. — (Lib)
(1.4) а. Вскоре в новом офисе появились чайник, кофеварка и тостер.
b. # Программист купил кофеварку. = (1.1а)
c. Кофеварку купил программист. = (Lib)
Разница между (1.1а) и (Lib) — в том, как они представляют, или структурируют, содержащуюся в них информацию. Так, несколько упрощая, можно сказать, что (Lib) с порядком слов OVS представляет дополнение как данное (известное из контекста), а подлежащее — как новую информацию. Эти свойства присущи предложениям вне зависимости от контекста, однако обнаруживаются со всей отчетливостью только в его присутствии2. Лингвисты самых разных школ не сомневаются, что это неграмматичные) примеры обозначены пометой . Предложениям, которые грамматически правильны, но неприемлемы в данном контексте, предшествует знак #. 2 Это происходит за счет того, что собственное актуальное членение предложения может войти в противоречие с контекстом. Так, пример (1.1b) звучит совершенно естественно после (1.4а), но не после (1.2а) или (1.3а). (1.1а) с порядком слов S V О совместим с более широким набором контекстов. Среди них те, в которых его подлежащее оказывается данным, а дополнение — новым, как после (1.3а), и те, в которых вся содержащаяся с нем информация — новая, как после (1.2а) или в т.н. «нулевом контексте». Однако (1.1а) неприемлем в контексте (1.4а), после которого его дополнение оказывается данным, а подлежащее — новым. Это важно подчеркнуть, так как иногда создается обманчивое впечатление, что предложения с нейтральным порядком слов (каковым является S V О грамматическое явление, так как налицо систематическое изменение плана содержания и плана выражения предложений: с одной стороны, их порядка слов и просодических характеристик, а с другой — значений, за счет чего они становятся приемлемыми в одних контекстах, но не в других. Однако сами контексты не обязательно являются языковыми . Так, чтобы информация считалась данной, не обязательно упоминать ее в предшествующем тексте. Как показывают примеры (1.5)-(1.6), могут быть использованы и другие средства.
(1.5) а. Ситуация: Иванов и Петров работают в небольшой компании и решили, что каждый должен купить что-то для нового офиса. Иванов знает, что Петров ищет человека, который мог бы принести обогреватель. Петров направляется к столу программиста, так как ему кажется, что программист еще ничего не приносил. Видя это, Иванов говорит ему:
b. Программист купил кофеварку. = (1.1а)
c. # Кофеварку купил программист. —(Lib)
(1.6) а. Ситуация: Петров приходит в свой новый офис и видит, что привезли принтер, который он заказывал, и кофеварку. Видя, что он рассматривает их, Иванов говорит:
b. # Программист купил кофеварку. — (1.1а)
c. Кофеварку купил программист. = (1.1b)
Если Иванов, говорящий, сделал выводы о том, что Петров, слушающий, думает о программисте в ситуации (1.5а) и о кофеварке в ситуации (1.6а), программист считается данной информацией в первом случае, а кофеварка — во втором, хотя они ранее не упоминались в разговоре. Важно только, чтобы говорящий и слушающий считали данной одну и ту же информацию, иначе их ожидает коммуникативная неудача.
Таким образом, то, какая информация считается данной, новой, доступной и т.д. определяется в общекогнитивных системах, а не внутри языка. Внеязыковой контекст в (1.5)-(1.6) влияет на приемлемость предложений (1.1а) и (1.1b) так же, как языковой в (1.2)-(1.4). Но интересующие нас различия между (1.1а) и (1.1b) — грамматическое явление. Соответственно, можно говорить о двух видах актуального членения, или информационной структуры: в общекогнитивных системах и в грамматике. В общекогнитивных системах обрабатывается и хранится огромное количество разнообразных сведений. Например, там регистрируются очень тонкие градации доступности информации4. Только небольшая часть этих сведений выражается средствами грамматики. Наша диссертация пытается ответить на ключевой вопрос, какая именно часть.
1.1. Общая характеристика работы
Актуальное членение предложения давно и плодотворно изучается в самых разных лингвистических традициях. Однако эту область всегда раздирало множество проблем (расплывчатость и противоречивость определений, бессистемность формальных средств выражения и т. д.). Актуальность данного исследования заключается в том, чтобы рассмотреть фундаментальный вопрос соотношения грамматики и общекогнитивных систем на материале актуального членения и попытаться таким образом решить некоторые крупные проблемы в этой области. Кроме того, актуальность исследования заключается в сочетании двух научных традиций, одна из которых — функционализм, развивающий идеи Пражской школы, — традиционно сильна в отечественном языкознании, а другая — формальная генеративная грамматика5 — в настоящее время, вероятно, является наиболее распространенной в мире лингвистической теорией6.
Основной материал диссертации — связанные с актуальным членением вариации порядка слов в русском языке, подобные (1.1а-Ь). Их исключительное разнообразие делает русский особенно удачным для изучения избранной темы. Русский язык отличается и большим богатством других связанных с актуальным членением явлений — просодических, которые также разбираются в работе. Кроме того, диссертация (особенно в просодической части) опирается на материалы других языков, необходимые для создания типологической перспективы и установления межъязыковой значимости результатов. Важными источниками данных стали многочисленные работы других авторов, в которых собраны особо интересные примеры, и обработанные нами корпусные выборки. Кроме того, в работе используются материалы экспериментальных исследований (чужих и наших собственных).
Выбранная нами тема может показаться не самой удачной для применения генеративной теории. Во-первых, многие противники генеративной грамматики полагают, что она применима только к языкам с жестким порядком слов вроде английского, а на языках со свободным порядком слов, включая русский, должна потерпеть сокрушительный крах. Мы покажем, что она, напротив, добивается значительных успехов, в чем-то более ярких, чем в языках с жестким порядком слов. Так как в том же английском вариации порядка слов строго ограничены, их менее трудно описывать непосредственно, не опираясь на какую-то грамматическую модель. Возможности русского порядка слов поистине огромны, так что только более тщательный теоретически мотивированный анализ выявляет, что они отнюдь не безграничны.
Во-вторых, актуальное членение предложения — область, в которой всегда были особенно сильны представители функционализма, а потому она традиционно считается проигрышной для противопоставляемой ему генеративной грамматики. С нашей точки зрения, функционализм и формализм не исключают, а дополняют друг друга, отвечая на разные вопросы о языке. Опираясь на достижения функционального подхода, мы продемонстрируем ряд принципиальных новшеств, которые привносят в эту область генеративные модели. Так как они менее известны в российской лингвистике, в работе им будет уделено больше внимания.
Цель исследования — описать понятия, относящиеся к актуальному членению предложения, которые выражаются грамматическими средствами, и сопоставить их с соответствующими значениями в общекогнитивных системах обработки информации. Достижение этой цели предполагает решение следующих задач:
• Уточнить значения, относящиеся к актуальному членению, которые выражаются грамматическими средствами.
• Рассмотреть существующие формальные теории актуального членения предложения.
• Создать генеративную синтаксическую модель, объясняющую вариации порядка слов в русском языке, которые связаны с актуальным членением. Это позволит сопоставить русские данные с материалами других языков, уже описанных в рамках генеративизма, и выявить новые факты.
• Описать некоторые вариации порядка слов, не связанные с актуальным членением, но необходимые для его понимания, так как оно накладывается на их результаты.
• Рассмотреть относящиеся к актуальному членению просодические явления (в основном связанные с позицией фразового ударения).
• Установить взаимосвязь между синтаксическими и просодическими средствами выражения актуального членения.
• Подвергнуть полученные выводы экспериментальной проверке.
• Раскрыть их значение для грамматической системы в целом.
Таким образом, объект данного исследования — понятия, относящиеся к актуальному членению предложения, которые выражаются грамматическими средствами. Предметом анализа стали связанные с актуальным членением вариации порядка слов и просодические явления в ряде языков (преимущественно в русском, но также в английском, голландском, итальянском и др.). Цель и задачи работы определили применение таких методов, как анализ синтаксиса и просодии в рамках формальных моделей, анализ дискурсного контекста (в функциональных традициях), корпусные исследования и экспериментальные методики (изучение восприятия предложений в реальном времени, опрос носителей языка).
Научная новизна исследования состоит в разработке модели актуального членения предложения, опирающейся на новые предположения относительно значений соответствующих понятий в грамматике и средств их выражения (как синтаксических, так и просодических). Также следует упомянуть формулировку нового взгляда на теорию передвижений7 в рамках генеративного синтаксиса и анализ новых корпусных и экспериментальных данных, которые подтверждают полученные выводы и имеют независимую ценность. Кроме того, научная новизна заключается в применении формального аппарата генеративизма к данным русского языка, большая часть которых ранее не рассматривалась в такой перспективе. В результате удается, во-первых, выявить целый ряд ранее не описывавшихся особенностей русского языка, а во-вторых — обогатить русскими данными разработанные в рамках генеративной грамматики модели.
Теоретическая значимость исследования заключается в том, что на основе материалов русского языка была создана модель актуального членения, опирающаяся на относительные, а не традиционные классифицирующие понятия (такие, как более/менее доступный, а не данный и новый). Она дает ряд преимуществ для систематизации уже имеющихся и выявления новых данных в русском и других языках. В области генеративного синтаксиса был предложен новый взгляд на теорию передвижений (вариаций порядка слов), правомерность которого была продемонстрирована на материале нескольких языков. В результате анализа взаимосвязи между синтаксисом и просодией была выдвинута новая гипотеза о синтаксических коррелятах просодических явлений, связанных с актуальным членением. Ее преимущество перед предыдущими теориями в том, что она опирается не на «притягивающие ударение» и подобные признаки, а на общие свойства синтаксической структуры. Сформулированные выводы прошли экспериментальную проверку.
Результаты исследования могут найти практическое применение при описании связанных с актуальным членением синтаксических и просодических явлений и соответствующих им значений в русском и других языках. Так, Й. ван дер Валь из лейденского проекта «Синтаксис языков банту» применяет полученные нами выводы в работе с языком махува, на котором говорят в северном Мозамбике. Они также могут использоваться при решении ряда задач в области теории дискурса, а также в лингвистических спецкурсах.
В результате исследования сформулированы и выносятся на защиту следующие положения:
• Модель актуального членения предложения, опирающаяся на относительные понятия (такие, как более / менее доступный), более адекватна фактам языка, чем модели, использующие классифицирующие понятия (такие, как данный / новый).
• Синтаксические средства выражения актуального членения — конфигурации (иерархические отношения между элементами в рамках синтаксической структуры), а не специализированные признаки (такие, как F «рема», G «данный» и др.).
• Существует принципиальное различие между изменением порядка слов, связанным с актуальным членением, и всеми прочими изменениями, которое проявляется на разных уровнях языка.
• Синтаксические средства выражения актуального членения предложения являются первичными, а просодические — производны от них.
• Русский язык обнаруживает типологическое сходство с английским в области не связанных с актуальным членением передвижений именных групп в именительном падеже и финитных глагольных форм.
Работа прошла следующую апробацию. Ее основные положения и результаты обсуждались на XXXIV международной филологической конференции (Санкт-Петербург, 14-19 марта 2005 г.), на серии «Экспериментальных лингвистических докладов в Утрехте» (Утрехт, Голландия, 10 марта 2006 г.), на XXXV международной филологической конференции (Санкт-Петербург, 12-18 марта 2006 г.), на XIX ежегодной конференции CUNY по восприятию предложений (Нью-Йорк, США, 23- марта 2006 г.), на II международной конференции по когнитивной науке (Санкт-Петербург, 9-13 июня 2006 г.), на I конференции Славистического лингвистического общества (Блумингтон, США, 8-10 сентября 2006 г.), на II брюссельской конференции по генеративной лингвистике (Брюссель, Бельгия, 25-27 июня 2007 г.) и на XXXVII западной лингвистической конференции (Сан-Диего, США, 29 ноября — 2 декабря 2007 г.). Научный проект, послуживший основой для диссертации, был поддержан грантами РГНФ № 04-04-00083а и № 07-04-00285а и Министерства образования РФ №4721.
Диссертация была написана в рамках совместной аспирантуры в Санкт-Петербургском государственном университете и Утрехтском университете в Голландии. Мы выражаем глубокую благодарность этой программе и своим научным руководителям: Э. Ройланду, Т. В. Черниговской и Ф. Вайнену, благодаря которым это исследование оказалось возможным и принесло определенные плоды. Кроме того, мы благодарны многим другим лингвистам за их помощь и ценные комментарии. В первую очередь следует упомянуть М. Эверарта (Утрехт), О. Нильсена (Утрехт), М. Схоорлеммер (Утрехт), К. Сэндрой (Лондон), А. Неелемана (Лондон), Г. Чинкве (Венеция), П. Косту (Потсдам), Я. Г. Тестельца (Москва), О. В. Митренину (Санкт-Петербург), Е. В. Горбову (Санкт-Петербург), Д. Кислюка (Хельсинки и Санкт-Петербург), О. Хомицевич (Утрехт и Санкт-Петербург) и П. Зубкова (Утрехт и Санкт-Петербург).
связаны с актуальным членением, а также обосновывает принятые в этой диссертации взгляды на различные просодические явления, способы их описания и объяснения. Глава 5 анализирует генеративные теории актуального членения (главным образом, те, на которые опирается наша работа), сравнивая их с концепциями отечественных исследователей. Ставится вопрос об отношениях синтаксиса и просодии в области актуального членения, и делаются предварительные выводы о том, что синтаксические явления первичны, а просодические производны от них. В главе 6 формулируются синтаксические основы новой модели актуального членения и предлагается новый взгляд на теорию передвижений. Глава 7 рассматривает некоторые особенности русского синтаксиса, которые должны быть учтены при построении модели. В главе 8 включаются в рассмотрение связанные с актуальным членением просодические явления. В главе 9 обсуждаются экспериментальные материалы в области актуального членения, включая проведенный нами эксперимент по восприятию носителями русского языка различных порядков слов в реальном времени. Глава 10 содержит заключение.
1.2. Краткий обзор литературы
Прототипы понятий, связанных с актуальным членением, появились еще в XIX веке, если не раньше. Например, Г. фон дер Габеленц различал психологический субъект (аналог темы) и психологический объект (приблизительно соответствующий реме). Систематические исследования актуального членения были впервые предприняты в работах Пражской школы, начиная с В. Матезиуса [1967а, Ь]. Став одним из основных направлений функционализма, эта традиция плодотворно развивается уже более полувека — например, в трудах [Danes 1970; Firbas 1971; Hajicov6, Sgall, Benesov6 1973; Hajicov6, Sgall 1988; Hajicov6, Partee, Sgall 1998]. Для русистики особое значение имели ранние работы П. Адамца [1966] и А. В. Исаченко [1966].
К функциональному подходу относится и богатейшая отечественная литература. Наиболее значительный вклад в нее внесли И. П. Распопов [1961], И. И. Ковтунова [1980, 2002], Г. А. Золотова [2005, 2006; Болотова, Онипенко, Сидорова 1998], Е. В. Падучева [1984, 1989], О. А. Крылова [1992; Крылова, Хавронина 1984] и др. Е. А. Земская [2004; Земская, Китайгородская, Ширяев 1981; Русская разговорная речь 1973], О. А. Лаптева [2003] и О. Б. Сиротинина [1974, 2003] уделяли особое внимание разговорному русскому языку и его сопоставлению с литературной нормой. Среди последних работ следует отметить [Янко 2001; Йокояма 2005].
Формальные описания средств выражения актуального членения необыкновенно многочисленны и разнообразны. К генеративной традиции относятся [Antinucci, Cinque 1977; Brody 1990, 1995; Й. Kiss 1998; Frascarelli 2000; Horv6th 1986; Jackendoff 1972; Neeleman, van de Koot 2007; Neeleman, Reinhart 1998; Ouhalla 1994; Reinhart 1995, 2006; Rizzi 1997; Rochemont 1986; Rochemont, Culicover 1989; Tuller 1992; VallduvH Vilkuna 1998; Williams 1997; Zubizarreta 1998] и статьи, собранные в [Topic, focus and configurationality 1986], [Discourse configurational languages 1995] и [The grammar of focus 1999]. Растет число число авторов, работающих в рамках теории оптимальности. К двум из них, которые будут представлены в нашей диссертации ([Bbring 2003; Szendroi 2001, 2003а]), можно добавить целый ряд других: например, [Costa 1998, 2004; Samek-Lodovici 2005; Truckenbrodt 1995, 1999]. Важнейшие негенеративные работы включают [Butt, King 1996; Engdahl 1999; King 1993, 1997; Steedman 2000] и др. В области формальной семантики среди прочих следует отметить [Bbring 1997; Diesing 1992; Krifka 1991; Rooth 1985, 1992; Szabolcsi 1981; Schwarzschild 1999].
Среди формальных исследований, посвященных актуальному членению в русском языке, надо назвать [Babyonyshev 1996; Bailyn 1995, 2003а, 2003b, 2004; Erteschik-Shir, Strahov 2004; Junghanns, Zybatow 1995; King 1995; Kondrashova 1996; Pereltsvaig 2004; Sekerina 1997, 2003; van Gelderen.2003].
Относящиеся к актуальному членению просодические явления изучались в [Cinque 1993; Gussenhoven 1984; Hayes, Lahiri 1991; Ladd 1980, 1996; Pierrehumbert, Hirschberg 1990; Rochemont 1986; Selkirk 1984, 1986, 1995 и др.]. В отечественной традиции наиболее значимы работы Е. А. Брызгуновой [1978, 1980], Т.М.Николаевой [1977, 2004], Н. Д. Светозаровой [1982], С. В. Кодзасова [1996а, с]. И. И. Ковтунова [2002, 1980] уделяет большое внимание позиции фразового ударения. Целый ряд новых идей предложен в книге Т. Е. Янко [2001].
Кроме того, актуальное членение анализировали авторы, занимающиеся теорией дискурса: среди прочих, [Земская 2004; Земская, Китайгородская, Ширяев 1981; Йокояма 1992, 2005; Русская разговорная речь 1973; Чейф 1982; Chafe 1980, 1994; Erteschik-Shir 1997; Gundel 1974; Kamp 1981; Lambrecht 1994; Mann, Thompson 1987a, b, 1988; Prince 1979, 1981; Reinhart 1981; VallduvH 1992, 1995; VallduvH Engdahl 1996; van Dijk, Kintsch 1983]. Многие достижения в этой области оказались отражены в [Discourse description 1992; Handbook of discourse analysis 1985; Discourse studies 1997; Discourse studies 2007]. Некоторая часть таких работ основывается на теории релевантности [Sperber, Wilson 2001, 2004; Kempson, Meyer-Viol, Gabbay 2001; Breheny 1998 и др.]. Исследования, собранные в [Focus: linguistic, cognitive, and computational perspectives 1999], рассматривают актуальное членение в психолингвистической перспективе.
Выше перечислена лишь малая часть работ, посвященных актуальному членению, — они представляют самые развитые направления исследований в этой области. Очевидно, что даже небольшой их обзор занял бы слишком много места. Целый ряд исследований будет представлен более подробно в разделах 1.3-1.5, где мы рассмотрим различные определения темы и ремы и связанные с ними проблемы. В остальном мы решили сосредоточиться на более подробном разборе тех теорий, на которые непосредственно опирается наша диссертация. Его приходится отложить до глав 4 и 5, так как невозможно анализировать генеративные модели и сравнивать их с другими, не опираясь на ключевые понятия генеративного синтаксиса, которые будут введены в главе 3.
1.3. Рема: определения и проблемы
В дальнейшем в нашей работе будет отдано предпочтение термину Q информационная структура (ИС) . Хотя ИС посвящено огромное количество исследований, это очень проблемная область. В разделах 1.3-1.4 мы рассмотрим два основных связанных с ИС понятия: тему и рему9, представим различные их определения и связанные с ними проблемы. В разделе 1.5 мы сформулируем вопросы, которые ставятся в этой диссертации, и наметим предлагаемые нами пути их решения.
Начнем с ремы. В. Матезиус [1967] определил тему как исходную точку высказывания, а рему — как то, что о ней сообщается. Эта концепция в том или ином виде присутствует во многих отечественных и зарубежных работах. Например, для Т. Е. Янко [2001] рема — это компонент коммуникативной структуры, который конституирует речевой акт сообщения (т. е. сообщаемое), или собственно иллокутивный компонент, а тема — неконституирующий компонент сообщения10.
Некоторые авторы связывают рему с новой информацией. На такое определение опирается, например, М. Хэллидей [Halliday 1966] и, с определенными оговорками, Э. Сэлкирк [Selkirk 1984] и К. Сэндрой [Szendroi 2001], о которых пойдет речь в главе 5. К ним близок М. Рошмон [Rochemont 1986], считающий рему ранее не активировавшейся информацией (не имеющей антецедента, не присутствовавшей в поле внимания слушающего). Для других авторов рема — то, что не входит в пресуппозицию. Так, согласно К. Ламбрехту [Lambrecht 1994], рема — тот элемент информации, которым пресуппозиция отличается от ассерции.
В подавляющем большинстве работ, как отечественных, так и зарубежных, так или иначе используется метод вопросов, изначально предложенный Э. Хэтчер [Hatcher 1956]. Некоторые лингвисты основывают на нем свое определение ремы, другие обращаются к нему, чтобы установить ее границы в конкретных высказываниях. Согласно этому методу, рема — та часть предложения, которая служит ответом на поставленный к нему (гипотетический) вопрос. Так, в (1.7Ь) и (1.7с) это подлежащее Петя. Здесь и далее заглавными буквами обозначается слово, на которое падает фразовое ударение.
(1.7) а. А: Кто бьет Васю?
b. В: Васю бьет ПЕТЯ.
c. В: ПЕТЯ бьет Васю.
В исследованиях, относящихся к формальной семантике или учитывающих ее достижения, широко распространена концепция М. Рута [Rooth 1985, 1992]. В этом подходе семантическое значение ремы для предложений (1.7Ь) и (1.7с) — это множество пропозиций вида х бьет Васю. В (1.8) это записано в виде формулы для (1.7с).
(1.8) [[[5[Петя]Р бьет Васю]]] = {бить(х, s)x є Е}, где Е — множество индивидуумов.
Более подробный обзор различных определений можно найти у Э. Кёнига [Kunig 1991], К. Ламбрехта [Lambrecht 1994], Т. Е. Янко [2001]. Мы же ограничимся краткими выводами. Все авторы сходятся на том, что в тех языках, где есть ударение, рема связана с фразовым ударением \ Однако это не позволяет однозначно установить границы ремы, если она больше одного фонетического слова, как в (1.9Ь) и (1.10b). Почти все лингвисты считают теоретически привлекательным взгляд на рему как на сообщаемое, но сам по себе он не дает строгих критериев для выделения ее границ. Поэтому были предложены метод вопросов и критерий новизны (интуитивно, суть сообщения — добавление новой информации к уже известной). В некоторых работах они вышли на первый план (уже как самостоятельные определения).
(1.9) а. А: Что делает Петя? Ь. В: Петя бьет ВАСЮ.
(1.10) а. А: Что происходит? Ь. В: Петя бьет ВАСЮ.
Однако, как неоднократно подчеркивали многие авторы, эти критерии не всегда дают желаемый результат. Т. Е. Янко приводит пример (1.11b) [2001: 30, № 5]. В данном случае распределение ударений однозначно указывает на то, что ремы — сказуемые президент и вице-президент. При этом они не являются ни новой информацией, ни ответами на заданный вопрос. Кроме того, само понятие новой информации неоднозначно. Например, в (1.9Ь) и (1.10b) участники диалога А и В должны знать заранее, кто такой Вася (иначе этого человека было бы невозможно назвать по имени). Более того, этот Вася может упоминаться в предшествующем разговоре, и тогда новой окажется только его роль Петиной жертвы. Дополнительный минус метода вопросов — его ограниченная применимость в естественных контекстах.
(1.11) а. А: Кто у них президент, а кто вице-президент?
Ь. В: Клинтон —ПРЕЗИДЕНТ, а Гор —ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ.
В результате подобных проблем многие лингвисты отвергают метод вопросов и новизну как критерии для определения ремы (хотя большинство продолжает пользоваться первым для иллюстрации). Но тогда остается полагаться на одну интуицию12. Шаткость и уязвимость такой позиции очевидны. В этой ситуации логичными выглядят выводы Т. Е. Янко [2001: 87 и ранее], которая считает, что в ряде случаев мы можем только утверждать, что в предложении есть конституирующий компонент, а граница между ним и неконституирующим остается неопределенной.
Перейдем к концепции М. Рута [1985, 1992]. Ее безусловная привлекательность — в формализованности. Описывать преимущества формальной семантики не входит сейчас в наши задачи, достаточно сказать, что их признает огромное число лингвистов (о преимуществе формализации в синтаксисе пойдет речь в разделе 3.1). Множество альтернатив, которое вводит Рут, зачастую понимают почти буквально (полагая, например, что каждая рема активирует в сознании слушающего набор возможных альтернатив). На самом деле оно восходит к теории информации, которая рассматривает каждую единицу информации (бит) в терминах снятия неопределенности. Так, до того как было произнесено ПЕТЯ бьет Васю в (1.7с), личность обидчика Васи была не определена, им могли оказаться разные люди, что и выражает множество альтернатив. Это, несомненно, интересная идея, которую могли бы позаимствовать и другие авторы. Тем не менее предложенная Рутом формула тоже не дает четких критериев для выделения ремы в конкретных предложениях. Кроме того, ее сложно применить к ряду примеров, скажем, к (1.10b).
Опора на разницу между пресуппозицией и ассерцией, как у К. Ламбрехта [Lambrecht 1994], — наиболее логичное развитие представления о реме как о сообщаемом. Поясняя свое определение, Ламбрехт пишет: «Рема — та часть пропозиции, которая не является сама собой разумеющейся в момент речи. [...] Именно рема превращает высказывание в ассерцию» [ibid.: 207]. Иначе говоря, его позиция в целом близка к позиции Т. Е. Янко [2001]13, а сам он сравнивает ее с ранними идеями М. Хэллидея, Н. Хомского и Р. Джекендоффа [Halliday 1967; Chomsky 1970; Jackendoff 1972]. Преимущество подхода Ламбрехта в том, что пресуппозиция — хорошо разработанное в семантике понятие и существуют достаточно четкие критерии, позволяющие установить ее в конкретном предложении (см., например, [Lambrecht 1994: 51 и далее]).
Один из таких критериев неформально можно описать так. Чтобы определить пресуппозицию предложения Васю бьет ПЕТЯ в (1.7Ь), нужно представить себе, что после него А (или некто третий) говорит: «Нет, это неправда». В данном случае это будет означать, что Васю бьет не Петя. Даже если вместо «Это неправда» сказать: «Нет, Петя бьет Диму», мы придем к такому выводу на уровне прагматики: говорящий имеет в виду, что Петя бьет Диму, а не Васю, а Васю бьет кто-то другой. Таким образом, то, что Васю кто-то бьет, — пресуппозиция (1.7Ь)14.
Заметим, что такой подход делает понятной суть диалога в (1.11а-Ь). Пресуппозиция (1.11b) — существование Клинтона и Гора. Поэтому такой ответ возможен, только если В уверен, что А знает этих политиков. Более того, нам кажется, что (1.11b) действительно уместно только в том случае, когда А не только знает Клинтона и Гора, но и думает о них в момент беседы, т. е. рассматривает их в качестве возможных кандидатов на эти посты, и В это понимает. Иначе В ответит по-другому, как в (1.12Ь).
(1.12) а. А: Кто у них президент, а кто вице-президент?
Ъ. В: Президент — (Билл) КЛИНТОН, а вице-президент — (Альберт) ГОР.
Таким образом, определение Ламбрехта представляется нам наиболее удачным. Однако он неоднократно подчеркивает, что не считает рему грамматическим понятием [Lambrecht 1994: 213 и далее]. В окончательной версии своего определения он называет ее «семантическим компонентом прагматически структурированной пропозиции, которым ассерция отличается от пресуппозиции» [ibid.: 213, №5.4]. Ламбрехт отмечает, что рема маркируется в предложении при помощи ряда формальных средств, однако эти средства крайне разнородны (просодические, синтаксические, морфологические и их комбинации) и «обслуживают» не только рему. Иначе говоря, он не усматривает здесь обязательных систематических соответствий. между значением и формой, которые характеризуют грамматические явления.
Если принять во внимание некоторые конструкции, выводы Ламбрехта кажутся вполне обоснованным. Скажем, в (1.13b) разницу между пресуппозицией и ассерцией можно описать словами это действительно так, но нельзя указать на элемент предложения, соответствующий реме. В генеративном описании (1.13b) такой элемент имеется (несколько забегая вперед, можно сказать, что это непроизносимая временная вершина Т15), но фразовое ударение в любом случае падает не на него.
(1.13) а. А: Неужели Клинтон — президент? Ь. В: Да, Клинтон — ПРЕЗИДЕНТ.
Представление о том, что рема выражается грамматическими средствами неоднозначно или вообще не является грамматическим понятием, присутствует и в других работах (например, в генеративной [Reinhart 1995]). Выше мы уже ссылались на сходные идеи Т. Е. Янко [2001]. Придя к такому заключению в ходе наших рассуждений, мы могли бы на этом остановиться. Однако возникает вопрос: что тогда отвечает за изменения порядка слов и места фразового ударения в (1.7Ь), (1.7с) и (1.9b)-(1.10b) и мириадах аналогичных примеров в русском и других языках? В силу систематичности и обязательности этих изменений лингвисты самых разных школ, не сомневаясь, считают их частью грамматики. Традиционно подобные явления связываются именно с разными ремами. Если понятие ремы приходится исключить из грамматики, необходимо указать другие, грамматические понятия, с которыми связаны эти явления. В нашей диссертации этот вопрос впервые ставится во главу угла, но над ним в той или иной форме уже работали многие авторы. В разделе 1.5 мы рассмотрим некоторые высказанные ими идеи, а затем предложим собственное его решение в последующих главах.
1.4. Тема: определения и проблемы ч
Тема оказывается едва ли не более проблемным понятием, чем рема. Это превосходно иллюстрируют пассажи из вышеупомянутой книги [Lambrecht 1994]. К. Ламбрехт опирается на такое определение темы: «Тема предложения — это то, о чем пропозиция, выраженная этим предложением» [ibid.: 118]. Он отмечает, что следует в этом за П. Стросоном, С. Куно, Дж. Гундел, Н. Хомским, С.Диком, Т. Райнхарт [Strawson 1964; Кіто 1972; Gundel 1974; Chomsky 1975; Dik 1978; Reinhart 1981] и многими другими лингвистами. Можно добавить, что его точка зрения также полностью созвучна идеям Матезиуса и российской традиции. Разъясняя принятое определение, Ламбрехт приводит следующий пассаж из Стросона: «Мы, если только не пребываем в отчаянии и не разочаровались в общении, не обмениваемся бессвязными обрывками информации, а, напротив, стремимся предоставить или добавить информацию о том, что на данный момент наиболее важно и интересно, о чем идет речь. Вопрос о том, что является темой высказывания, о чем оно, может иметь множество разнообразных ответов, и в определенных случаях не всякий такой ответ будет исключать все прочие» [Strawson 1964: 97].
Ламбрехт пишет, что эта цитата «подчеркивает расплывчатую природу понятий о16 и релевантности. Эта расплывчатая сущность имеет определенные последствия для грамматического выражения темы в предложениях. Если тема рассматривается как то, о чем на данный момент идет речь и относительно чего оценивается релевантность высказывания, очевидно, что невозможно будет всегда указать на определенный элемент в пропозиции, уже не говоря об определенном члене предложения, и установить, что именно он и ничто другое является темой предложения. Так же, как существуют степени релевантности, элементы пропозиции могут в большей или меньшей степени являться ее темами. Именно поэтому, как нам кажется, во многих языках отсутствуют однозначные формальные средства выражения понятия темы. Это также объясняет тот факт, что в языках, где такие средства есть, они крайне несовершенно отражают относительные степени тематичности разных референтов» [Lambrecht 1994: 119].
Очевидно, что такой взгляд на тему исключает это понятие из области грамматики. Во-первых, Ламбрехт говорит о «степенях тематичности». Они принципиально несовместимы с грамматической системой, где быть темой «в определенной степени» так же невозможно, как быть на 42% во множественном числе. Это связано с тем, что в грамматике определенному значению всегда соответствует определенная форма, или средства выражения. Если значение присутствует «в определенной степени», то что будет с формой? 42% множественного числа не удастся выразить при помощи 42% соответствующего аффикса.
Во-вторых, Ламбрехт указывает на бессистемность и неоднозначность средств выражения. О разнообразии тем можно судить по классификациям, разработанным некоторыми авторами (см., например, [Ли, Томпсон 1982]). Как известно, многие лингвисты связывают с тематичностью такие разноуровневые явления, как вынесение в начало предложения, роль подлежащего, прономинализацию. Иначе говоря, элемент предложения, стоящий в его начале, либо являющийся подлежащим или местоимением, скорее всего (но не обязательно) окажется темой. Рассмотрим несколько примеров. «Классическими» темами можно назвать вынесенное в начало предложения дополнение в английском (1.14Ь) и местоимение-подлежащее в (1.14с). При этом большинство авторов также причислило бы к темам подлежащее в (1.14а).
(1.14) a. John was told to read «War and Peace» and four critical essays.
«Джону сказали прочитать «Войну и мир» и четыре критических эссе».
b. The book, John read. книга Дж. прочитал c. Не read the book. он прочитал книга Что касается тем-местоимений, Ламбрехт считает темой местоимение в дательном падеже в итальянском (1.15а) и, что более неожиданно, притяжательное местоимение в английском (1.15b) [Lambrecht 1994: 137, №4.10a-b]. Многие исследователи относят к темам идущие в начале предложения обстоятельства, которые по-русски называют детерминантами, а по-английски — scene-setting expressions («задающими сцену выражениями»). Т. Е. Янко [2001: 78, № 109] цитирует Е. В. Падучеву [1984], которая выделяет в (1.16) три темы: два обстоятельства и подлежащее. И наконец, в (1.17а-Ь) даны два примера из книги Янко [2001: 60, №62, 63].
Выделенные ей темы подчеркнуты.
(1.15) a. Mi fa male HCOLLO.
мне делает больно шея
b. My NECK hurts. моя шея болит
(1.16) На другой день в двенадцатом часу утра гробовщик и его дочери вышли из калитки.
(1.17) а. Приду я завтра пораньше домой и сяду телевизор смотреть. Ъ. Когда я пришел домой, никого еще не было.
Добавим к этому фрагмент спонтанной речи (1.18) из [Ochs 1979: 63], который анализирует Т. Райнхарт [Reinhart 1981] и затем обсуждает Ламбрехт [Lambrecht 1994: 150]. Говорящий — пожилой американский иммигрант, который жалуется, что его внуку трудно угодить и что он отказался от прекрасной овсяной каши. Райнхарт полагает, что во всех предложениях до паузы тема — каша, а во всех после паузы — внук. Ламбрехт не соглашается с ней, хотя признает эти две темы основными. С его точки зрения, темами также можно считать местоимение it (т. е. каша) в it wouldn t kill ya, grandma «бабушка» в grandma e don t like cereal, І «я» в I like it too.
(1.18) And it s uh gotta good taste, it s good. And the cereal — и у нее отличный вкус она хорошая и эта каша grandma е don t like cereal but she finished to the last (spoon) бабушка э не любит кашу но закончила до последней (ложки) and I enjoy — I like it too. It s tasty! и я ем с удовольствием мне она тоже нравится она вкусная And I uh (1-2) Не didn t want the cereal, doesn t eat. и я э (длина паузы) он не хотел каши не ест / said, "Todd, it wouldn t kill ya, taste it! "... я сказал Тодц не убьет же она тебя попробуй ее
Таким образом, в конце этого раздела мы остаемся с тем же самым вопросом, что и в конце предыдущего. Учитывая огромное разнообразие элементов, которые считаются темами, логично согласиться с Ламбрехтом и признать, что тема, как и рема, не является грамматическим понятием. С ним согласны многие другие лингвисты, например, Т. Райнхарт [Reinhart 2004b]. Однако что тогда стоит за систематическими изменениями порядка слов, как в (1.14Ь), хорошо изученными в английском и многих других языках?..
1.5. Постановка вопросов и путь к решению
В этом разделе мы сформулируем основные вопросы, которые ставятся в нашей работе, и наметим пути к их решению. Противоречие, с которого мы начнем, уже вскрылось в конце разделов 1.3 и 1.4. Многие свойства темы и ремы указывают на то, что это не грамматические понятия. Между тем, эти понятия традиционно использовались, чтобы объяснять систематические и обязательные явления во самых разных языках: вариацию порядка слов и изменение места синтагматических и фразовых ударений.
Чтобы избежать возможного недопонимания, отметим, что здесь становится очевидной разница в подходах к изучению ИС. К. Ламбрехт, к книге которого [Lambrecht 1994] мы не раз обращались выше, не усматривает никаких проблем в разнородности и необязательности формальных средств, соответствующих «его» темам и ремам. И это совершенно логично, учитывая цели его исследования. Он стремится дать непротиворечивые, семантически и прагматически осмысленные определения темы и ремы и установить их формальные корреляты на разных уровнях языка.
В нашей работе мы ставим совершенно иную цель: описать одну из подсистем грамматики. Для этого необходимо проанализировать ряд регулярных формальных явлений и выявить соответствующие им значения. В процессе описания мы хотим сопоставить эти значения со всем множеством доступных человеку значений такого рода. Сразу же заметим, что поэтому в нашей работе будут рассматриваться только вариации порядка слов и «сдвиги» синтагматических и фразовых ударений в лексически идентичных предложениях. Некоторые отечественные авторы (например, И. И. Ковтунова [2002]) называют такие изменения коммуникативной парадигмой предложения. Это не значит, что прономинализация или выбор глагольного залога не имеют отношения к ИС или кажутся нам неинтересными. Просто это явления другого уровня, не входящие в интересующую нас грамматическую подсистему. Подход, выбранный Ламбрехтом, и поставленная нами задача не исключают, а дополняют друг друга, отвечая на разные вопросы о языке, мышлении и коммуникации . Оба они совершенно необходимы и по-своему интересны.
Часть работ, исследующих ИС с рамках второго подхода, была перечислена в разделе 1.2. Для этого подхода разрешение обозначенного выше противоречия принципиально важно. Оно не помешало формальным исследованиям ИС добиться ряда выдающихся результатов (небольшая их часть будет представлена в главе 5), однако в рамках этого подхода его никак невозможно обойти. Приведем пример. Начиная с [Ross 1967] в генеративной грамматике подробно изучен синтаксический процесс топикализации в английском и ряде других языков, представленный в (1.19Ь) (эти предложения уже приводились выше как (1.14а-Ь)). Было установлено, какие элементы могут подвергаться топикализации, какими свойствами они будут обладать в результате (например, какие местоимения смогут связывать и какие содержать), каковы характеристики занимаемой ими позиции. Однако детально описанной форме ставится в соответствие явно неподходящее значение: считается, что топикализированная составляющая интерпретируется как тема. Проблема очевидна: в английском, как и в русском, большая часть тем — подлежащие, которые никакой топикализации не подвергаются. Более того, как показывает (1.20Ь), топикализация есть даже не во всех предложениях с темами-дополнениями (если мы считаем it темой).
(1.19) a. John was told to read «War and Peace» and four critical essays.
«Джону сказали прочитать «Войну и мир» и четыре критических эссе».
b. The book, John read. книга Дж. прочитал (1.20) a. A: I know that somebody got through «War and Peace».
«Я знаю, что кто-то осилил „Войну и мир"».
Ь. В: JOHN read it. Дж. прочитал ее
Если топикализация — формальное средство выражения значения тема, то это значение не может возникать само по себе, в ее отсутствие. Таким образом, соответствующее топикализации значение еще только предстоит установить. Для этого необходимо либо дать принципиально новые определения темы и ремы, которые втиснут их в прокрустово ложе грамматики, либо выявить другие понятия, которые стоят за интересующими нас формальными явлениями. Второй вариант кажется нам намного более перспективным, и в этой работе мы попытаемся воплотить его в жизнь.
Мы далеко не первые, кого волнует эта проблема, хотя, насколько мы знаем, в нашей работе она впервые ставится во главу угла. Попытки модифицировать определения темы и ремы были представлены в разделах 1.3-1.4. Ниже мы рассмотрим понятия, которыми различные лингвисты дополняли (или заменяли) тему и рему, чтобы описать те или иные формальные явления19. Например, Х.-У. Чой [Choi 1999], работающая в рамках лексико-функциональной грамматики, предложила систему, основанную на двух признаках: [+/-NEW] (от new, «новый») и [+/-PROM] (от prominent, «выдающийся, выступающий вперед»).
Термин prominence, который мы за неимением лучшего переводим как выделенностъ, в основном связан у Чой с контрастом. Многие авторы различают контрастные и неконтрастные (презентационные), или идентификационные и информационные ремы [Й Kiss 1998; Rochemont 1986; Selkirk 1995; VallduvH Vilkuna 1998; Zubizarreta, Vergnaud 2005 и др.]20. Т. E. Янко [2001] вводит контраст как независимое от ремы понятие, что представляется намного более удачным ходом. Это позволяет объяснить распределение ударений в предложениях типа (1.21). Этот пример взят из работы М. Рута [Room 1992: 80, №11]. Рут преподносит его как начало гипотетического анекдота и утверждает, что в нем две ремы: прилагательные American и Canadian («американский» и «канадский»). Это противоречит всем определениям ремы, представленным в разделе 1.3, включая, как нам кажется, данное самим Рутом. (1.21) является ответом на гипотетический вопрос «Что происходит?», а потому список альтернатив в принципе должен включать другие события, а не другие национальности разговаривающих фермеров. Рут принимает свое неочевидное решение, чтобы объяснить распределение ударений. Другие лингвисты, анализируя аналогичные конструкции, говорят о нескольких вложенных друг в друга ремах. Такого взгляда придерживаются, например, А. Неелеман и К. Сэндрой [Neeleman, Szendroi 2004] (ниже мы рассмотрим пример из их статьи). Очевидно, что наличие в одном предложении нескольких рем также не совместимо ни с одним определением. Концепция Янко избегает подобных проблем, так как распределение ударений объясняется за счет независимого от ремы контраста.
(1.21) An AMERICAN farmer was talking to a CANADIAN farmer. американский фермер говорил с канадским фермером
Идея о том, что в грамматике независимо от ремы кодируется данность или, шире, т. н. дискурсная привязка (D-linking) , присутствует в целом ряде работ. Данность является частным случаем дискурсной привязки: элемент считается данным, когда был непосредственно упомянут в тексте или присутствует в конситуации, в то время как дискурсная привязка охватывает и те случаи, когда он задается косвенным образом, как в (1.22b) [Reinhart 1995: 74, № 54а, взят из [Ladd 1980]]22. Этот пример и аналогичный русский (1.23Ь) анализариует Т.М.Николаева [1989: 115]. Концепт книги оказывается «привязанным к дискурсу» за счет того, что в предыдущем предложении упоминается конкретная книга — «Бойня № 5». Считается, что дискурсная привязка выражается отсутствием фразового ударения и определенными изменениями порядка слов. Это понятие используется, например, в [Neeleman, Reinhart 1998; Reinhart 1995, 2006; Neeleman, Reinhart 1998; Szendroi 2001]. [Williams 1997] и [Schwarzschild 1999] опираются на сходное понятие анафоричности и т. д. (1.22) a. A: Has John read Slaughterhousefive «Джон читал „Бойню № 5"»? b. В: No, John doesn t READ books. нет Дж. AUX.NEG читает книги (1.23) а. А: Петя читал «Плаху» Айтматова? Ъ. В: Нет, он не ЧИТАЕТ романов.
Интуиция подсказывает, что контраст и дискурсная привязка как отдельные от ремы понятия ведут нас в правильном направлении, но это еще не конец пути. Понятие данности или дискурсной привязки, которым одни лингвисты оперируют, как само собой разумеющимся, кажется другим расплывчатым и неясным. Скажем, данный — это ранее упоминавшийся в тексте, но насколько давно? Данность связана и с присутствием в визуальном окружении, но далеко не обо всех окружающих нас предметах мы будем говорить как о данной информации... Чтобы разрешить эти проблемы, У. Чейф [1982] предложил перейти к определениям в когнитивных терминах. Для этого он ввел понятие активации, связанное с перемещающимся фокусом нашего внимания. Согласно Чейфу, информация может находиться в одном из трех состояний: активном, полу активном и неактивном. Полуактивная информация — недавно находившаяся в фокусе внимания или как-либо связанная с информацией, активной на данный момент. Этим трем состояниям соответствуют понятия данное, доступное, новое. Иначе говоря, получается, что данность определяется не независимыми характеристиками контекста и конситуации (хоть и зависит от них), а тем, на что направлено наше внимание. Этот подход представляется исключительно удачным. Его развивают и сам Чейф в своих последующих работах, и целый ряд других лингвистов (например, [Chafe 1987; Tomlin 1995, 1997]).
Чейф использовал три активационные состояния, чтобы объяснить, когда употребляется полная именная группа, а когда — местоимение (и какое именно). Другие авторы, исследовавшие ту же область, . включают в рассмотрение новые явления (более детальную классификацию местоимений, определенные и неопределенные артикли у именных групп и т. д.) и предлагают более дробную градацию. Например, Т. Гивон [Givyn 1983] разделяет именные группы и местоимения на девять групп в зависимости от доступности их референта. У М.Ариэль [Ariel 1990] активационным состояниям Чейфа соответствуют степени доступности, и их не три, а пятнадцать. В ее книге приводится обзор работ, сделанных на материале разных языков, где постулируется разное количество степеней доступности или их аналогов [Ariel 1990: 76-79]. Напрашивается вопрос: сколько же степеней доступности на на самом деле?.. Ответ можно найти в экспериментальных исследованиях лексического доступа и описывающих его моделях. Они также используют понятие активации, хоть и в несколько ином, менее импрессионистическом смысле, чем Чейф, и ясно показывают, что она убывает плавно (см., например, [McNamara 2005]) . Таким образом, определенное число степеней активации — не что иное, как набор пороговых значений внутри активационного континуума, релевантных для определенной группы языковых явлений. Для другой группы вполне может оказаться релевантным другое его членение.
Учитывая это, мы считаем правильным взять на вооружение общую идею доступности (или данности, или дискурсной привязки), но не определяться с самого начала с числом ее степеней. Так же мы поступим с контрастом и другими видами особого выделения (скажем, с эмфазой) — нам кажется, что они тоже не являются бинарными признаками. Мы можем говорить не только о том, противопоставляется ли данный фрагмент информации чему-то или нет, но и о том, насколько ярко выражено это противопоставление (прямо названо в тексте или только угадывается, и насколько однозначно)24. Мы предполагаем, что на самом базовом уровне контраст и прочие виды особого выделения — градуальные понятия, как и доступность. О том, правы мы или нет, можно будет судить в следующих главах, но в любом случае нельзя сказать изначально, сколько «степеней контрастности» потребуется для описания наших данных.
Приступая к выявлению связанных с ИС грамматических понятий в
Кроме того, какой-то элемент контраста несет в себе любая рема за счет снятия неопределенности, которое М. Рут [Rooth 1985, 1992] описывает в терминах множества альтернатив: из всех возможных в данной ситуации сообщений говорящий делает именно это.
главе 2, мы будем придерживаться такой стратегии. Сперва мы набросаем модель общекогнитивных систем обработки информации в процессе мышления и коммуникации. Мы не можем воспользоваться ни одной из существующих теорий, анализирующих построение дискурсных репрезентаций, так как для наших целей необходим более базовый уровень описания25. Например, во всех этих исследованиях уже выделено определенное число степеней активации или доступности и им присвоен определенный теоретический статус. Мы же хотим начать с градуальных понятий. Для моделирования плавно возрастающей и убывающей активации в работах по лексическому доступу традиционно используется архитектура, известная как активационная сеть. Она широко распространена и во многих других областях. На нее и будет опираться наша модель. Построение относительно полной и законченной модели такого рода могло бы стать темой для нескольких диссертаций. Поэтому мы ограничимся разработкой особенно важных для нас элементов, которые затем позволят определить нужные нам грамматические понятия в когнитивных терминах. По сути, мы обрисуем в общих чертах модель общекогнитивной системы ИС .
Переходя от общекогнитивной модели к грамматическим значениям, мы сделаем наблюдение, которое станет стержнем этой работы. С нашей точки зрения, для связанных с ИС грамматических явлений оказывается релевантным не определенное число степеней доступности или контрастности, т. е. не тот или иной набор пороговых значений в соответствующих континуумах, а относительная доступность или выделенность разных фрагментов информации (то, что фрагмент А более доступен, чем В, и менее доступен, чем С). Эти выводы отзовутся эхом на всех уровнях грамматики. Относительные понятия вводятся в грамматику впервые27, а потому для их описания придется пересмотреть и арсенал формальных средств: синтаксических и просодических, а также правила их интерпретации (т. е. взаимодействия с семантикой). В результате в каждой из этих областей будут предложены новые разработки, представляющие независимый интерес: новый взгляд на теорию передвижений (вариаций порядка слов) в генеративном синтаксисе, новая гипотеза о синтаксических коррелятах связанных с ИС просодических явлений и т. д.
Кроме того, полученные нами выводы будут иметь последствия и для понятий темы и ремы. Мы полагаем, что чрезвычайная пестрота мнений, представленных в разделах 1.3-1.4, связана с тем, что лингвисты разрываются между необходимостью предложить осмысленные трактовки этих понятий и сделать их пригодными для объяснения грамматических явлений. Освободившись из «плена грамматики», тема и рема могли бы наконец получить непротиворечивые определения. Однако исследование этого вопроса выходит за рамки нашей диссертации .
Модель общекогнитивной информационной структуры
Сперва рассмотрим, что такое активационная сеть. Такая сеть представляет собой множество элементов (узлов) и связей между ними, где узлы имеют два свойства: они обладают определенным количеством активации, которое изменяется во времени, и хранят информацию . Начнем с активации. Узлы могут быть активированы либо «снаружи» (внешними по отношению к сети системами), либо «изнутри» (через связи с другими узлами). Как только узел X был активирован, он начинает распространять активацию по сети, передавая ее всем узлам, с которыми он связан, а те — дальше. Количество активации, которое какой-либо узел получает от X, — лишь часть того количества, которое получил сам X, и зависит от силы связи между ними. Поэтому чем «ближе» тот или иной узел к первоначальному источнику активации (т. е. чем меньше между ними промежуточных связей и чем они сильнее), тем больше активации он получит. После того как узел был активирован, количество активации на нем будет постепенно убывать, пока не достигнет уровня покоя . Обычно считается, что этот уровень не равен нулю (хотя это зависит от модели): на каждом узле всегда есть некоторое минимальное количество активации, как на нейронах мозга. В некоторых моделях уровень покоя определяется для всех узлов сразу, в некоторых (включая нашу, хотя для нее это не вполне принципиально) — для каждого отдельно.
Второе свойство узлов — хранение информации. Тип и детальность информации, которую может хранить отдельный узел, зависит от модели. Сперва проиллюстрируем базовые принципы действия таких систем. Рассмотрим, как в них может храниться информация об общих и индивидуальных понятиях: например, кошка и Пенелопа, кошка моих родителей. Понятие когика может храниться как пучок признаков, которые необходимы и достаточны для того, чтобы отличить кошек от всех прочих предметов и явлений окружающего мира. За каждый признак отвечает отдельный узел, и все они связаны между собой сильными связями.
В понятие Пенелопа будут включены все «кошачьи» признаки: в результате будет понятно, что этот комочек серого пуха — кошка. Кроме того, к ним добавится ряд индивидуальных. Таким образом, чтобы ввести в сеть понятие Пенелопа, нам нужно соединить сильными связями узлы с «кошачьими признаками» и узлы, представляющие те признаки, которые позволяют индивидуализировать Пенелопу . Если можно ввести в сеть новое понятие, устанавливая и усиливая связи между существующими узлами, мы должны воспользоваться этим. Однако часть узлов в модели считается «чистыми», и в случае необходимости мы можем использовать их для записи ранее не встречавшихся признаков.
Так как для нашего исследования не нужен анализ внутренней структуры понятий, мы можем подняться уровнем выше. Узлы в нашей модели будут соответствовать таким элементам дискурса, как события, участники, места и т. п. Разберем для примера одну ситуацию. Два соседа, Максим и Федор, начинают разговор и вдруг слышат страшный шум, доносящийся со двора. Максим первым понимает его причину и в ярости кричит Федору: «Твоя собака гонится за моим котом!». Федор обрабатывает это сообщение и добавляет новую информацию в свою сетевую модель: вводит в нее событие погони, связывает его с определенными временными и пространственными координатами и подключает к нему свою собаку и Максимова кота в качестве основных участников. В результате получается фрагмент сети, где информация закодирована в узлах и их связях.
До того, как было обработано предложение, Федор не знал об этом конкретном событии, так что для события погони создается новый узел. Из разобранного выше примера с кошкой видно, что на более детальном уровне моделирования нам этого не потребуется: мы соединим общие свойства погони с теми, которые индивидуализируют данное событие (возможно, таковыми являются именно его пространственно-временные координаты и участники). Однако информационные узлы для собаки и кота имелись у Федора заранее. Здесь и далее мы сосредоточимся на активации уже существующих узлов. Согласно общим принципам, описанным выше, узел собака и узел кот обладают определенным количеством активации, даже когда Федор не думает о них (активация этих узлов находится на уровне покоя). Когда Федор обрабатывает произнесенное Максимом предложение, активация на этих узлах скачкообразно возрастает, а потом начинает постепенно убывать, пока не достигнет уровня покоя.
Базовые представления о формальных грамматиках
Генеративизм или порождающая грамматика Н. Хомского — одна из разновидностей формальных грамматик. В первом разделе мы рассмотрим азы формального представления структуры предложения. В основе любой синтаксической теории, будь то традиционное описание языка или формальная модель, лежат структура зависимостей и структура составляющих. Даже в школьном грамматическом разборе присутствует идея установления зависимостей между словами (например, дополнение зависит от глагола) и разделения предложения на члены-составляющие. Формальные грамматики используют для представления этих отношений особую нотацию, традиционно изображая их в виде дерева. называется по главному слову (скажем, VP — verb phrase, глагольная группа или ГГ). Это дает нам возможность изобразить и зависимости, и составляющие, и иерархические отношения между ними (скажем, то, что дополнение зависит от глагола, а внутри дополнения — прилагательное от существительного51). Самый верхний узел может называться либо S (предложение), либо по главному элементу в самой верхней составляющей (в нашем случае это глагол, так что получится VP ). Кроме деревьев используется т. н. скобочная запись. Дерево с Рис. 3.1 будет выглядеть в ней так: (3.1)
Формальные грамматики делятся на деривационные и репрезентационные: те, которые шаг за шагом строят дерево, и те, которые начинают с готовой структуры и пытаются объяснить ее . Деривационные грамматики могут двигаться сверху вниз, объясняя, как предложение распадается на все более мелкие составляющие и наконец на отдельные слова, и снизу вверх, показывая, как из слов складывается предложение. Важно понимать, что последовательность шагов в деривации призвана отражать не психолингвистическую реальность, а иерархические отношения между ними («внутритеоретическое время»). Если идти снизу вверх, на Рис. 3.1 мы сперва соединяем прилагательное и существительное, затем получившуюся ИГ-дополнение с глаголом. В реальности, при переходе от туманного замысла к тексту, мы можем сперва определиться с предикатом и его аргументами и уже затем решить, что аргумент-дополнение распадется на существительное и прилагательное. Важно, что в результате эти шаги сложатся в определенную иерархическую структуру. Прекрасная аналогия — доказательство теоремы. Мы можем сперва представить себе общий ход доказательства и уже затем отобрать нужные для него аксиомы. Несмотря на это, когда все шаги сложатся воедино, аксиомы окажутся самыми первыми в иерархии доказательства, во «внутритеоретическом времени».
Ранний генеративизм опирается на деривации «сверху вниз», современные теории — на деривации «снизу вверх» или, реже, на репрезентации. За переходом к деривациям «снизу вверх» стоит представление о том, что в предложении все определяется свойствами входящих в него слов и самыми базовыми общими принципами. Выбор между деривационными и репрезентационными моделями непринципиален — это всего лишь два разных способа описать одну и ту же иерархическую структуру, каждый из которых чуть лучше подходит для решения определенных задач.
Прежде чем углубляться в генеративную теорию, ответим на вопрос: в чем преимущества формального описания и основанных на нем объяснений по сравнению с традиционным подходом? Зададим себе более общий вопрос о том, что мы в принципе считаем объяснением. Возьмем, например, закон всемирного тяготения — почему считается, что он объясняет легендарное падение яблока на голову великого ученого? Потому, что он позволяет нам обобщать, переходя от данного факта к множеству других, отсекать несущественные детали (такие, как цвет яблока), систематизировать старые факты и предсказывать новые. Теперь сравним формулу этого закона с утверждением «Сила притяжения некоторым образом зависит от массы объектов и расстояния между ними». Формула, математическая модель, точнее во всех вышеперечисленных функциях. В отличие от ньютоновской формулы, в формальных грамматиках пока много спорного, однако очевидно, что за ними будущее, так как они дают нам возможность построить математически строгую модель целого ряда языковых явлений.
Общий взгляд на интонационную фонологию
Предыдущая глава была посвящена обзору генеративного синтаксиса. Однако в области ИС огромную роль играют не только синтаксические, но и просодические явления. В этой главе мы введем основные понятия интонационной фонологии, представим некоторые способы описания и анализа просодической, или акцентной, структуры предложения. В предыдущей главе мы намеренно избегали связанных с ИС синтаксических особенностей. Мы хотели сперва заложить общий фундамент, чтобы обнажить глубинную логику генеративного синтаксиса, затем рассмотреть теории ИС в главе 5 и наконец предложить собственную модель в главе 6. В этой главе мы не ставим перед собой столь грандиозной задачи, как обоснование целостной системы взглядов на просодию. Поэтому рассмотренные ниже работы российских и зарубежных авторов были аутосегментная92. (4.1) а. Они были на лещии(\). Ь. Они были(\) на лекции. (4.2) а. Они былина лекции )? Ь. Они были0 на лекции?
Интонационные особенности и ИС этих предложений могли бы породить горячие споры среди лингвистов. Можно ли отождествлять нисходящие тоны на лекции и на были! Какие ремы выделять в этих примерах и можно ли вообще говорить о реме в вопросах .. Однако, несмотря на эти разногласия (к некоторым из них мы вернемся ниже), подавляющее большинство ученых сходится в главном. Тональные типы акцентов связаны с т. н. коммуникативными типами предложений, а их размещение — с ИС. Примеры (4.1 а-Ь) с нисходящей интонацией — это утверждения, а примеры (4.2а-Ь) с восходящей интонацией — вопросы. В зависимости от места акцента разная информация в этих предложениях воспринимается как выделенная или доступная, разные их элементы оказываются ремами.
Кроме того, все исследователи согласны с тем, что направление и амплитуда основного тона также могут выражать различные эмоции. Споры вызывает статус этих явлений: многие ученые считают большинство из них паралингвистическими, т. е. лежащими за гранью языка как такового (ниже мы коснемся аргументации Р. Лэдда [Ladd 1996] — автора наиболее авторитетного обзорного труда по интонационной фонологии в современной англоязычной литературе). Наконец, ряд лингвистов выделяет и третий аспект интонации, связанный с разделением речевого потока на просодические синтагмы (см., например, классические труды [Halliday 1967], [Брызгунова 1978]). Однако, как замечает Р. Лэдд [Ladd 1996], это разделение является прямым следствием существования просодической структуры, в чем мы сможем убедиться ниже. Поэтому нет необходимости рассматривать его отдельно.
Собственно интонационному уровню посвящено значительно больше работ, чем акцентному, который обычно менее интересен фонетистам и фонологам и уходит на второй план. Мы же, напротив, начиная с раздела 4.3 сосредоточимся на акцентном уровне, так как именно он связан с ИС, а здесь обрисуем лишь самую общую картину. Те информационно-структурные теории, на которые опирается эта диссертация ([Reinhart 1995, 2006; Neeleman, Reinhart 1998; Szendroi 2001; Bbring 2003]), анализируют только явления акцентного уровня, так что это обсуждение продолжится в следующей главе. Затем оно возобновится в главе 8, где представлены наши собственные взгляды. К ИС имеют отношение и некоторые собственно интонационные явления, которые мы таюке рассмотрим, но более кратко (в разделе 4.2 и далее).
Сразу же заметим, что в отечественных исследованиях, затрагивающих актуальное членение предложения, соотношение собственно интонационных и акцентных явлений совсем иное. Первым также уделяется много, а зачастую и больше внимания. На наш взгляд, это связано с несколько иной группировкой языковых фактов. В русскоязычной традиции ИС рассматривается как часть того компонента языка, который можно условно назвать коммуникативно-ориентированным. К нему также относятся коммуникативные типы предложений и различные эмоциональные нюансы, выражаемые собственно интонационными средствами.
Р. Лэдд [Ladd 1996] считает, что основная проблема интонологии — не до конца сформированный уровень фонологической абстракции во многих подходах. Поясним эту мысль путем сравнения с сегментной фонологией. В этой области невозможно представить себе работу, где изучались бы акустические корреляты отрицания или множественности — только звонкости, назальности и тому подобных понятий. Эти понятия важны для дифференциальных признаков фонем, из которых, в свою очередь, строятся морфемы со значением отрицания или множественности. При этом существует огромный массив интонационных исследований, посвященных акустическим коррелятам данности, вопросительности и т. п. (см., например, [Ladd 1996: 12]).
Особое внимание Лэдд уделяет интонационным средствам, служащим для выражения эмоций. В принципе, то, что человек говорит, традиционно принято отделять от того, как он говорит: удивленно, радостно, участливо, со страхом или с нажимом... Например, в немецком языке огубленность является дифференциальным признаком фонем, и в то же время округление губ может использоваться для выражения симпатии . Тем не менее, эти признаки никогда не рассматриваются на равных: первый относится к собственно лингвистическим, а второй — к паралингвистическим аспектам сообщения. В отличие от других областей языка, в интонологии исключительно сложно разделить собственно лингвистические и паралингвистические явления, которые тесно сплетены друг с другом. В результате граница между ними оказывается размытой, если не вовсе стертой, и зачастую в принципе не осознается как нечто необходимое. Например, в своем обзоре русских интонационных единиц Н. Д. Светозарова [1982] ставит выделенные на основе формальных признаков интонационные конструкции Е. А. Брызгуновой [1978] в один ряд с выражением сомнения, обиды, любезности... Она отмечает, что «объединение коммуникативного и эмоционального аспектов [...] произведено из-за невозможности строго разграничить, по данным русского языка, единицы, формируемые этими функциями» [ibid.: 94].
Генеративные теории информационной структуры и архитектура грамматики
Теперь обратимся к работам, посвященным русской интонации. Здесь мы ограничимся только самыми необходимыми сведениями, а в следующем разделе остановимся более подробно на исследованиях, касающихся акцентного уровня. Наиболее авторитетной в русской интонологии считается теория Е. А. Брызгуновой [1978, 1980 и др.]. В числе прочих на нее опираются такие работы в области ИС, как [Ковтунова 1980; Янко 2001]. Еще можно выделить концепцию Т. М. Николаевой [1977 и др.], также имеющую большое влияние. Подробный разбор этих и ряда других теорий, а также детальную акустическую характеристику русской интонации можно найти у Н. Д. Светозаровой [1982].
У Брызгуновой «интонация конкретизируется как система интонационных средств, в которые входят: тип интонационной конструкции (ИК), место центра ИК, членение на синтагмы, т. е. на интонационно В нашей работе мы уже касались отсутствия в языке градуальных средств выражения и значений, но сравнивали его не с паралингвистическими сигналами, а с общекогнитивными системами обработки информации. смысловые части, пауза» [1989: 772]. «Тип ИК обычно участвует в выражении значения предложения в целом или отдельных его частей. Передвижение интонационного центра связано с выделением ремы или детализацией смысловых отношений в составе темы и ремы. [...] Термин „синтагма" означает, на сколько частей расчленено предложение, а термин „интонационный контур" — как произносится синтагма. [...] При членении предложения на синтагмы пауза возможна, но необязательна» [1978: 101-102].
И сама Брызгунова, и многочисленные авторы, использующие ее систему, исследуют преимущественно типы ИК, т. е. собственно интонационный, а не акцентный уровень. Каждая ИК состоит из предцентра, центра и постцентра (если просодическая синтагма — односложное слово, реализуется только центр). Всего выделяется семь типов ИК. В Табл. 4.1 даны примеры ([Брызгунова 1989: 775-777]).
Брызгунова пишет: «Для всех типов ИК важно различение нисходящего и восходящего направления тона на гласном центра, а также уровни тона на составных частях ИК. При сходстве контуров ИК проявляются дополнительные признаки: усиление словесного ударения в ИК-2 и смычка голосовых связок в ИК-7 [...]. В потоке речи каждый тип представлен многочисленным рядом нейтральных и эмоциональных реализаций, которые различаются по степени выраженности акустических компонентов» [1989: 774].
Отметим одно важное различие между этой концепцией и двумя другими, широко распространенными в современной англоязычной литературе: голландской интонационной школой, известной под аббревиатурой IPO97, и аутосегметной фонологией. Обе эти теории, во многом очень разные, описывают интонационные контуры как линейные последовательности элементов. Так, например, «контур-шляпа», ставший классическим примером для голландской школы, задается формулой (0) 1 (Щ А (О)98. Такой подход позволяет разбить интонационный контур на более дробные единицы, для каждой из которых можно установить фонологический инвариант и пределы фонетического варьирования. Некоторые теоретики придают этому огромное значение: например, Р. Лэдд [Ladd 1996] считает, что без этого в интонационной теории отсутствует или плохо определен фонологический уровень.
Как видно из приведенной выше цитаты, подобная компонентность заложена и в концепции Брызгуновой, но она выбирает для своей модели другой уровень абстракции. Она не переходит от идеализированных мелодических кривых к цепочкам символов, за которыми стояли бы единицы интонационной фонологии. Следует заметить, что в отечественной традиции высказывались самые разные мнения относительно природы интонационных единиц (см., например, обзор у Н. Д. Светозаровой [1982]). В их число часто включают типы ИК. Однако Брызгунова выделяет в ИК однородные составные компоненты. Напрашивается вывод о том, что фонологическими единицами могут быть эти компоненты, но никак не сами ИК
