Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Проблемы синтаксиса сочинения в свете современной лингвистики 10
1.1. Функционализм как интегративная парадигма в современной лингвистике 10
1.2. Синтаксис сочинения в контексте теоретической профаммы функционализма . 30
1.3. Принципы и методы исследования сочинительных конструкций 63
1.4. Психолингвистический эксперимент в функционализме (применительно к синтаксису сочинения) 94
1.4.0. Вводные замечания 94
1.4.1. Метаязыковая функция и ее репрезентанты 100
1.4.2. Психолингвистический эксперимент как способ организации направленной метаязыковой рефлексии 112
1.4.3. Послеэкспериментальное анкетирование как способ получения направленных метаязыковых комментариев 126
1.5. Сочинительные конструкции и текст 129
Глава II. Сочинение как функционирующая языковая структура 149
2.1. Лингвистическая антиномия "сочинение vs. подчинение" в функциональной перспективе 149
2.2. Функциональная характеристика компонентов сочинительной конструкции 168
2.3. Типы сочинительной связи и их функциональное соотношение 193
2.4. Порядок компонентов сочинительной конструкции: когнитивно-функциональный аспект 226
2.5. Синтагматические феномены сочинительной связи в тексте 253
2.5.0. Вводные замечания 253
2.5.1. Взаимодействие сочинения и повтора 256
2.5.2. Декомпозиция сочинительных конструкций 267
2.5.3. Синтагматическое выделение сочиненных компонентов 271
Глава III. Сочинение в психолингвистической фамматике: опыт экспериментального исследования 280
3.1. Психолингвистическая фамматика с точки зрения функционализма 280
3.2. Экспериментальное исследование выбора компонентов сочинительной конструкции 288
3.2.1. Эксперименте" 1 288
3.2.2. Эксперименте» 2 297
3.3. Экспериментальное исследование выбора средства связи компонентов сочинительной конструкции 302
3.3.1. Эксперименте» 3 302
3.3.2. Эксперимент № 4 330
3.4. Экспериментальное исследование выбора порядка компонентов сочинительной конструкции (эксперименте» 5) 342
3.5. Психолингвистическая модель сочинительных отношений 360
Заключение 368
Библиография 372
- Функционализм как интегративная парадигма в современной лингвистике
- Синтаксис сочинения в контексте теоретической профаммы функционализма
- Лингвистическая антиномия "сочинение vs. подчинение" в функциональной перспективе
- Психолингвистическая фамматика с точки зрения функционализма
Введение к работе
Актуальность настоящей диссертации определяется тем, что в ней впервые разработана общая теория сочинительной связи, способная учесть и объяснить с позиций парадигмы неофункционализма противоречия в существующих представлениях о данном синтаксическом явлении, с одной стороны, и направленная на постижение сочинительной связи как комбинаторно-синтаксического механизма в языковой системе и как операционального механизма в языковой способности говорящего (= адресанта, вне зависимости от формы речевой коммуникации), с другой. Если в свете прежних парадигмаль-ных (по преимуществу структуралистских) установок лингвистики сочинение в простом предложении - основной объект данного диссертационного исследования - рассматривалось либо в аспекте формализации описания, либо как "синтаксический остров", практически не связанный с общими закономерностями порождения речевого высказывания, либо, наконец, как синтаксически иррелевантное явление, то в рамках неофункционализма появляется возможность обосновать конструктивную природу сочинения, его предназначенность для репрезентации определенным образом структурированного смыслового содержания и, главное, сложный психолингвистический механизм его "сборки", включенный в общий механизм порождения текста (текстообразования) и детерминируемый поэтому факторами текста как "превращенной формы" речевой деятельности.
По своей сути представленное в диссертации исследование является теоретико-экспериментальным. Типичный ход такого исследования характеризуется тем, что в его доэкспериментальной фазе лингвист получает новые данные об объекте описательным путем и/или реинтерпретирует имеющиеся эмпирические данные, а затем формулирует объяснительную гипотезу о сущности данного объекта (или его структурных элементов) и обосновывает методику психолингвистического эксперимента, позволяющего проверить эту гипотезу в искусственно созданной ситуации речевой деятельности. Психолингвистический эксперимент должен стать неотъемлемой частью и предпосылкой общей теории сочинения еще и потому, что, как известно, ни одна из существующих моделей порождения речевого высказывания не дает эксплицитного и непротиворечивого представления о структурировании сочинительных отношений. Рассматривая структурирование сочинительных отношений как процесс, совершающийся при порождении текста и опирающийся на программу речевого высказывания, реализуемую в том числе и на внутрипозиционном уровне, следует подчеркнуть его объемный характер, так как в этом процессе осуществляются все речемыслительные операции, необходимые для формирования сочинительных структур в тексте. Реконструируя отмеченный процесс по данным психолингвистических экспериментов, лингвист фактически делает заявку на исследование в рамках "психолингвистической грамматики". Методологическая разработка последнего также ставит данную диссертацию в разряд актуальных исследований общелингвистического типа.
Цель настоящего диссертационного исследования состоит в создании общей теории сочинительной связи как функционирующей языковой структуры и фрагмента психолингвистической грамматики, способной объяснить природу и механизмы функционирования сочинения в речевой деятельности говорящего (= в письменном тексте как "превращенной форме" последней). Общая цель исследования определяет следующие задачи работы:
раскрыть специфику неофункционализма как интегративной парадигмы лингвистики и сформулировать программу исследования синтаксиса сочинения в рамках данной парадигмы;
предложить комплексный анализ принципов и методов исследования сочинительных конструкций в различных синтаксических теориях, а также обосновать систему принципов исследования сочинения в парадигме неофункционализма;
рассмотреть психолингвистический эксперимент как ведущий метод исследования в парадигме неофункционализма и осветить возможности его применения для проверки гипотез о функционировании сочинения в речевой деятельности говорящего;
выявить и описать конструктивно релевантные параметры сочинения и осмыслить их с точки зрения текстопроницаемости как базового свойства сочинительных конструкций;
предложить описательную типологию синтагматических феноменов сочинительной связи, возникающих в процессе текстообразования;
на основании теоретического обобщения данных экспериментально-эмпирического исследования сочинительных конструкций разработать психолингвистическую модель сочинительных отношений.
Несмотря на то, что теоретизация в лингвистике предполагает проникновение не только в наблюдаемые речевые структуры, но и в ненаблюдаемые механизмы их порождения и использования, вне эмпирического фундамента она абсолютно немыслима. Именно поэтому эмпирический материал представленного в диссертации исследования, опирающегося в основном на данные современного русского языка, разнообразен: прежде всего это авторская картотека речевых примеров, собранная вручную методом сплошной выборки (более 10 000 предложений-высказываний с сочинительными конструкциями в составе текстовых фрагментов), а также материалы проведенных пяти психолингвистических экспериментов (более 2 000 предложений-высказываний с сочинительными конструкциями, созданных, восстановленных или дополненных испытуемыми), "коллекция" речевых ошибок, данные других языков (в основном английского и немецкого), необходимые для сопоставительных наблюдений и для иллюстрации синтаксических явлений, не свойственных русскому языку (например, вынос неинициальных сочиненных компонентов за глагольно-предикативную рамку, наблюдаемый в немецком языке, и др.). Кроме того, как разновидность эмпирического материала используются полученные в ходе послеэкспериментального анкетирования метаязыковые ком-
ментарии (метатексты) испытуемых (принципы их учета в лингвистическом исследовании также получают разработку в диссертации).
В диссертационном исследовании используются общенаучные методы: наблюдение, сопоставление, обобщение, элементы статистического метода, метод классификации, а также собственно лингвистические методы: метод контекстуального анализа, метод сопоставительного анализа семантических дефиниций, методы субституции и трансформации, а также психолингвистические эксперименты по методикам восстановления деграмматикализованных текстовых единиц, дополнения ("close procedure") и др. и послеэкспериментальное анкетирование, проводимое после отдельных экспериментов. Последним двум методам в настоящей работе отводится центральное место, так как функциональный синтаксис сочинения выдвигает гипотезы, в основе которых лежат знания о том, как человек пользуется языком и как он приспосабливает язык к своим нуждам, и которые, соответственно, должны верифицироваться при максимальном учете фактора человека.
На защиту выносятся следующие теоретические положения:
Сочинение является конструктивной синтаксической формой связи слов, так как оно конституируется относительно автономной и целостной грамматической схемой и служит для представления в языковой структуре концепта МНОЖЕСТВО и способов его синтаксической категоризации. Сочинительные отношения отображают в речевом высказывании сложный процесс вербализации "квантов" смыслового содержания, обладающих достаточной мерой сходств и различий и тем самым принципиально подводимых под синтаксическую форму сочинения, и учета разного рода формальных допущений и ограничений сочинительной связи (например, для союзов и и но характер последних не одинаков). Сочинение - комплексная синтаксическая единица, характеризующаяся следующими конструктивными параметрами: а) состав компонентов (п > 2) с вероятностно сбалансированными уровневыми признаками; б) специализированным формальным аппаратом (сочинительные союзы, сочинительная просодия,- обобщающие единицы и др.), обеспечивающим синтаксическое равноправие компонентов; в) потенциально семантически и/или прагматически значимым порядком компонентов, - параметрами, в организации которых сочинение противопоставлено подчинению в синтаксической системе языка. Образуя контекстно независимую грамматическую схему сочинения, все названные конструктивные параметры могут, однако, "управляться" текстовыми факторами при выборе их языковых субституций, — на этом основано такое свойство сочинительных конструкций, как текстопроницаемость.
Сочинительные отношения обладают огромной инклюзивной способностью, и поэтому синтаксис сочинения в "свернутом" виде вбирает в себя всю динамику интеграционных связей языковой системы. Благодаря этому сочинение обеспечивает реализацию широкого диапазона "степеней свободы" в лексико-синтаксическом развертывании рече-
вого высказывания, с одной стороны, и формирует в языковой системе структурный механизм функциональной аттракции парадигматически соотносительных единиц, с другой.
Важнейшим свойством сочинительных структур является текстопроницаемость, заключающаяся как в обусловленности форм их адаптации в тексте их же конструктивными особенностями, так и во включенности текстовых факторов в механизм структурирования сочинительных отношений. Установление самостоятельных текстовых зависимостей для разных конструктивных элементов сочинения (компонентов, их порядка, союза) свидетельствует о том, что структурирование сочинительных отношений состоит из нескольких симультанных речемыслительных операций, с разной степенью осозна-вания применяемых в речевой деятельности homo loquens'a. Феномен текстопроницае-мости следует рассматривать, с одной стороны, как проявление категории связности в тексте, а с другой стороны, как опосредование в комплексном сочинительном знаке структурообразующего взаимодействия коммуникативных (смысловых) интенций говорящего, операционального содержания синтаксической формы сочинения (= иерархии вероятностных стереотипизированных выборов) и текстовой индукции, отражающей интранзитивность синтагматической структуры текста: "предтекст (удержание) - порождаемый текст с сочинением (речемыслительная деятельность) - посттекст (упреждение)" и *"предтекст- ... - посттекст". Сочинение вбирает в себя текстовые отношения и преобразует их в конструктивную основу своей синтаксической формы.
При порождении речевого высказывания структурирование сочинительных отношений является не одношаговой примарной операцией (ср. идею расширения в структурной грамматике) и не компрессивно-сократительным механизмом (ср. трактовку сочинения в генеративной грамматике), а сложным речемыслительным процессом, состоящим из нескольких элементарных операций симультанного действия, взаимопреднастро-енных в языковой способности говорящего и взаимообусловливающих характер осуществления друг друга. Структурирование сочинительных отношений коррелирует с когнитивной обработкой человеческим сознанием объективной действительности, с одной стороны, и с опытным знанием говорящим синтаксических свойств и семантического потенциала сочинительной связи, с другой. Исходя из того, что речемыслительная (психолингвистическая) основа любого синтаксического явления определяется его системно-функциональными связями, в процесс структурирования сочинительных отношений следует включать, как минимум, три речемыслительные операции: а) выбор будущих компонентов (качественный и количественный аспект); б) выбор средства их связи и в) выбор порядка их размещения, - ибо именно в этих параметрах наблюдается наиболее явно выраженная системная антиномия "сочинение vs. подчинение". Каждая из этих речемыслительных операций (и их субопераций) семантична и ориентирована на учет текстооб-разующих факторов, поэтому их действие тяготеет к стереотипным реакциям, вызываемым определенными коммуникативными интенциями говорящего. Психолингвистиче-
екая реальность данных речемыслительных операций подтверждается возможностью их обособленного осуществления и тем самым объективирования в экспериментальной ситуации, а их условно-модельная последовательность и типы детерминации между ними устанавливаются на основе теоретической интерпретации экспериментального материала.
Научная новизна исследования заключается прежде всего в том, что в нем приводятся новые данные, позволяющие переосмыслить существующие представления о формальности и функциональной элементарности сочинения, не соответствующие языковой действительности. В работе показано, что сочинение представляет собой глобально семантичную языковую структуру, сам речемыслительный механизм построения которой обусловлен различными факторами внутритекстовой интеграции. В исследовании представлены новые данные по типологии маркеров сочинительной связи, по обобщению разного рода ограничений на внутреннюю структуру сочинительных конструкций, по систематизации синтагматических феноменов сочинительной связи и др., а структурирование сочинительных отношений рассматривается сначала на довербальном уровне, а затем в операциях внутрипозиционного программирования и вариативных способах синтаксической реализации сочинительной конструкции, что позволяет обеспечить психолингвистическую достоверность представления данного процесса. Новым является сам подход к исследованию функционирования сочинения в речевой деятельности говорящего, базирующийся на экспериментально-психолингвистической проверке индуктивных гипотез, выработанных в результате функционально-системного анализа сочинения и ориентированных на текстопорождающую активность говорящего. По сути дела, в диссертационном исследовании заложены основы нового научного направления - функционально-порождающего синтаксиса сочинения, теоретико-методологические возможности которого могут быть использованы при изучении и других комплексных синтаксических единиц. Кроме того, в работе представлено новое понимание метаязы-ковой функции, заключающееся в общей характеристике системы ее языковых репрезентантов (метаслов, метаконструкций, метатекстов), подлежащих речевой объективации в них метаязыковых действий (метаязыковой комментарий, метаязыковая гипотеза, прямая/косвенная метаязыковая оценка и пр.) и способов направленной организации метаязыковой деятельности субъекта (психолингвистический эксперимент, послеэкспери-ментальное анкетирование).
Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что в ней разработан новый подход к выяснению природы сочинительной связи в простом предложении, выявлены параметры синтаксической конструктивности сочинения и текстопроницаемость как одно из важнейших свойств сочинительных конструкций, показана специфика ме-журовневой интеграции в сфере сочинения, выдвинуто понятие "синтагматические феномены сочинительной связи" и создана описательная типология последних, обосновано функциональное понимание психолингвистической грамматики и соотнесение рече-
мыслительных операций структурирования сочинительных отношений с ее единицами, разработана психолингвистическая модель сочинительных отношений.
Практическое применение результаты работы могут найти в оптимизации методики развития речи в школе и в уточнении лингводидактических представлений о формировании у школьников синтаксической компетенции на родном языке, а также в освещении многих спорных вопросов таких профилирующих вузовских дисциплин, как общее языкознание, общий и русский синтаксис, психолингвистика. Получившая в работе детальное освещение теория психолингвистического эксперимента, в том числе описание конкретных экспериментальных методик и процедуры послеэксперименталь-ного анкетирования, адаптирована для ее использования при разработке соответствующих разделов в учебных пособиях по психолингвистике и психологии речи. Иллюстративный материал, представленный в диссертации, может как непосредственно применяться в школьной и вузовской практике синтаксического, пунктуационного и лингвос-тилистического анализа осложненного предложения, так и служить проектной основой для создания сборника дидактических материалов по синтаксису простого предложения. Кроме того, в работе обсуждается вопрос о сужении списка речевых ошибок применительно к построениям с сочинительной связью в письменной речи, что имеет важное значение как для типологизации речевых ошибок и их профилактики в школьном обучении, так и для практики редактирования письменных текстов внешкольного профиля.
Апробация работы. Диссертация обсуждалась в отделе экспериментальных исследований речи Института языкознания РАН. Основные теоретические положения и практические результаты были представлены автором на 19 международных, всероссийских и межвузовских конференциях, в том числе на XIII Международном симпозиуме по психолингвистике и теории коммуникации (Москва, ИЯ РАН, МГЛУ, 2000 г.), на Всероссийской научной конференции "Язык и мышление: психологические и лингвистические аспекты" (Пенза, ИП и ИЯ РАН, ПГПУ им. В.Г. Белинского, 2001-2004 гг.), на Юбилейной межвузовской конференции "Актуальные проблемы общего и восточного языкознания" (Москва, ИСАА при МГУ им. М.В. Ломоносова, 2002 г.), на Всероссийской конференции "Языковое сознание и текст: теоретические и прикладные аспекты" (Москва, ИЯ РАН, 2003 г.), на Всероссийской научно-практической конференции "Теория и типология грамматических систем" (Ижевск, УдмГУ, 2003 г.) и др. По теме диссертации опубликовано 32 научных работы общим объемом 45,2 п.л., в том числе две монографии - 28 п.л. и 4,6 п.л.
Структура диссертации обусловлена изложенными выше целью и задачами, а также теоретико-экспериментальным подходом к исследованию сочинительных конструкций в тексте: она состоит из введения, трех глав, заключения и библиографии, включающей 398 наименовании, в том числе 48 - на иностранных языках.
Функционализм как интегративная парадигма в современной лингвистике
Методологический опыт лингвистики XX века, обобщенный в [Серебренников 1983; Степанов (ред.) 1995 и др.], показывает, что беспредпосылочного знания о языке в принципе не существует. Несмотря на то, что лингвистика немыслима без речевой эмпирии, исходит из нее и в конечном счете пытается осмыслить именно ее, никому пока не удалось опровергнуть высказанного еще в начале XX века положения о том, что "в лингвистике объект вовсе не предопределяет точки зрения; напротив, можно сказать, что здесь точка зрения создает самый объект" [де Соссюр 1977, 46]. Рассматривая данное положение на основе научного материала, предоставляемого различными подходами к выяснению природы сочинения (см. подробнее об этом 1.З.), нельзя не увидеть его справедливости. Действительно, с одной стороны, различные точки зрения моделируют объект научно-лингвистического познания неодинаково, с другой же стороны, их интеграция на непротиворечивой основе вряд ли возможна, так как диаметрально противоположны (или чаще несоположны) их исходные допущения, несогласуемы применяемые их сторонниками способы получения знания и т.д. и т.п. Показательно и то, что в речевой эмпирии для каждой из точек зрения (традиционно-грамматической, генеративной и др.) можно найти разумные основания, тем не менее в той же самой речевой эмпирии нетрудно отыскать примеры, заставляющие усомниться в адекватности этих точек зрения (см. 1.З.). Причиной такого методологически весьма примечательного явления, по всей видимости, служит различие базовых установок лингвистического анализа, вытекающих как из общих представлений тех или иных лингвистов о языке, о его внутренней организации и функционировании, принципах "сборки" его комплексных единиц и т.д., так и из их представлений о методах и стратегиях лингвистического исследования. Иными словами, речевая эмпирия, на достаточно высоком уровне развития лингвистики являющаяся в той или иной степени структурированной и предметно оформленной, "картируется" и лингвистически осуществляется как факт научной теории прежде всего благодаря тому, что Т. Кун еще в 1962 году назвал парадигмой (а позднее, в 1969 году, - дисциплинарной матрицей) научного знания [Кун 2001]. Остановимся в данном параграфе на общей характеристике парадигмы, на принципах ее частнонаучного описания и применимости к лингвистике и раскроем далее основные положения функционализма как интегративной парадигмы, позволяющей объяснять изучаемые в лингвистике факты (в настоящей работе - сочинение) в широкой перспективе речевой деятельности человека говорящего (homo loquens a).
Необходимость обращения к детальной характеристике парадигмы вообще и тем самым к более внимательному прочтению работы Т. Куна "Структура научных революций" вызвана тем, что в современной лингвистике нередко в явной и в неявной форме происходит резкое противопоставление парадигмального и объектного подходов к языку (см., например, [Кривоносое 2001, 289]). По мысли ряда ученых, для анализа эмпирического материала лингвистики не требуется никаких "мифических", по выражению А.Т. Кривоносова, парадигм, поскольку объективный анализ языка сам по себе создает парадигму [там же]. Добавим, что в методологии науки также принято разграничивать отмеченные подходы и, более того, акцентировать роль объектной детерминации знания в кризисных ситуациях развития науки, вызванных сменой парадигм или другими дестабилизирующими факторами [Майданов 2000, 259 и ел.]. Безотносительно к обсуждаемому здесь вопросу французский лингвист Г. Гийом писал: "... язык сам по себе является теорией, чем-то таким, что поддается теоретизации" [Гийом 1992, 46], т.е., по его справедливому мнению, в языке как разумной организации заложены прообразы теоретических конструктов, выстраиваемых лингвистами. Все это в определенном смысле созвучно идеям А.Т. Кривоносова. И тем не менее мы вынуждены констатировать: в теории Т. Куна никакого противоречия между парадигмой и объектом не существует. Наоборот, Т. Кун, опираясь на материал истории естествознания (и прежде всего физики), убедительно продемонстрировал, что сама деятельность исследователя с объектом, т.е. осуществляемые им наблюдения, измерения, эксперименты, выдвигаемые им теории и пр., каким-то образом организована для целей научного познания данного объекта. Способ же организации деятельности ученого и нарекается Т. Куном парадигмой (см. об этом ниже). В таком понимании парадигмы являются отнюдь не "мифическими" и не спекулятивными образованиями, - другое дело, что парадигма может оказаться не обеспечивающей ученых надлежащими гносеологическими орудиями или раскрывающей объект лишь в некоторых малосущественных его проявлениях и опосредованиях.
А.Т. Кривоносов, например, признает, что "структурализм в языкознании уничтожить невозможно", потому что "в языке все структурно (курсив автора. - К.С.)" [Кривоносов 2001, 293], но ведь обнаружить это фундаментальное свойство языка лингвистам удалось прежде всего не потому, что оно у языка как у объекта есть (и, заметим, было всегда), а потому, что парадигмальными установками соссюрианского структурализма определялся примат релятивного над субстанциальным в общих представлениях о языке и, соответственно, в стратегиях его исследования. При этом в рефлексивной деятельности самих структуралистов настоятельно подчеркивалось, что структурализм "создает новую категорию объекта, который не принадлежит ни к области реального, ни к области рационального, но к области функционального (курсив автора. - К.С.)" [Барт 1994, 259] и что объект в структурализме пронизан и по сути дела создан "интеллиги-бельностью", т.е. моделирующим его интеллектом [там же, 255]. Более того, структурализм - одна из парадигм в истории лингвистики, инструментарий которой позволил ученым описать язык как системно-структурное образование (см. [Солнцев 1971]), но познавательные установки которой в целом существенно ограничивали возможности осмысления языка в контексте общих когнитивных, эмоциональных и прочих способностей человека, организующих и обеспечивающих его речевую деятельность. Поэтому стремление лингвистов перейти в осмыслении языка от знания позитивного (о взаимосвязях структурализма и позитивизма см. [Гаспаров 1996, 6-20 и ел.]) к знанию глубинному определило судьбу структурализма (см. особенно главу "Ноам Хомский" в [Алпатов 1999, 309-323]), являющуюся, кстати, отличной иллюстрацией многих высказываний Т. Куна, рассмотрением которых мы теперь и займемся.
Синтаксис сочинения в контексте теоретической профаммы функционализма
В функциональной парадигме синтаксис, традиционно рассматривавшийся как самый высший уровень языковой системы, нацеленный на выполнение коммуникативной функции, понимается как совокупность взаимосвязанных правил и операций (см. об этих понятиях ниже), определяющих создание целостных речевых произведений, т.е. текстов, и их структурных единиц разной синтаксической природы. Если в ранних версиях функционального синтаксиса общее направление анализа сводилось преимущественно к обнаружению тех функций, которые выполняют синтаксические структуры в речи, и, что самое главное, к констатации некой предзаданности всех этих функций внутренними (автономными) свойствами синтаксических структур, то в нео функционализме основное внимание обращено к тексту как среде функционального генезиса синтаксических структур и их свойств, причем такой поворот обусловлен трактовкой текста как "полного" знака, являющегося наиболее емкой структурно-речевой формой воплощения когнитивно-коммуникативной активности говорящего. Так как современный функционализм в целом устремлен к поискам объяснений наблюдаемых на "поверхности" текстов вариаций и деформаций языковой структуры на разных уровнях репрезентации (и прежде всего на синтаксическом), синтаксису, разрабатываемому в рамках данной парадигмы лингвистики, надлежит представить всю систему реально функционирующих в речевой деятельности говорящего синтаксических правил и операций и выявить их детерминированность механизмами порождения текста и кардинальными свойствами последнего. В свое время хорошо сказал М.А.К. Хэллидей: текстовая функция "дает возможность языку быть операциональным", "она органически свойственна языку и поэтому инструментально не автономна", текстовая функция "является интегральным компонентом языковой системы" [Хэллидей 1978, 142-143] и обеспечивает тем самым межуровневую интеграцию единиц разного формата и разного типа семантики в функционировании языка. Принимая фундаментальную гипотезу функционализма о том, что язык организован сообразно его функциональному предназначению, и находя определенные верификационные основания для нее, лингвист получает возможность моделировать синтаксис как находящуюся в состоянии функциональной предготовности динамическую систему, каждый из элементов которой связан по целому ряду параметров со всеми уровнями языка (в большей степени, безусловно, с лексическим, морфологическим и фонопросодическим) и способен благодаря этому индуцировать работу всего механизма порождения речевого высказывания.
В синтаксических исследованиях последних десятилетий, так или иначе стремящихся к оптимальному сочетанию системного и функционального подходов к единицам синтаксического уровня репрезентации, наиболее эффективными стратегиями анализа признаются две: парадигматическая и синтагматическая, которые могут быть условно названы также системоцентрической и текстоцентрической. Первая заключается в систематизации синтаксических конструкций на основе их формально-семантических сходств и различий и на выстраивании синтаксических подсистем (или частных систем), базирующихся на отношениях исходности/производности (деривационные парадигмы) или функциональной дифференциации синтаксических структур внутри единого семан-тико-синтаксического блока (функциональные парадигмы). Вторая стратегия связана с изучением синтаксических конструкций как единиц текста, напрямую зависящих от того, как строится текст, в какую текстовую ситуацию (интродукции, пояснения или др.) вводится данная конструкция, каковы ее адаптационные параметры и т.п. При этом важно подчеркнуть, что синтагматическая стратегия анализа основывается на результатах парадигматического описания синтаксиса, уточняя в том или ином отношении состав выделенных на предыдущем этапе дифференциальных признаков, их "вес" в функциональном поведении синтаксических единиц, а также объясняя конкретными наблюдениями функциональную адекватность парадигматических делимитации синтаксиса. И хотя совмещение синтагматической и парадигматической стратегий анализа в рамках функционального синтаксиса, не могущего не принимать во внимание внутренней структуры своего объекта, вполне допустимо и даже желательно, реально мы имеем дело с некой изоляцией этих двух стратегий (вовсе не случайной для ранних версий функционализма!). В современном функционализме преодоление отмеченной тенденции осуществляется в нескольких направлениях: здесь считается, что, во-первых, системность любого синтаксического явления зарождается в тексте, а вернее, в бесконечное число раз воспроизводимых условиях его порождения, и что отношения выбора, связывающие семантически соотносительные синтаксические единицы между собой, актуализируются в речевой деятельности говорящих, закрепляются в ней, стереотипизируют ся и становятся в конечном итоге прообразами метаязыковых системоцентрических (читай: парадигматических) описаний синтаксиса; во-вторых, в многообразии конкретных реализаций того или иного синтаксического явления на синтагматической оси наблюдаются результаты различных преобразований модельной - парадигматически "чистой" - структуры синтаксической единицы и ее взаимодействий с позиционно контактными и апплицируемыми синтаксическими построениями, анализ которых способствует более точному пониманию формальных и семантических особенностей, определяющих системную специфичность данного синтаксического явления; в-третьих, в порождении речевого высказывания, а особенно на этапах синтаксического структурирования и синтаксического контроля, происходит, по всей видимости, проецирование плана парадигматических связей интегрируемых разноуровневых, в том числе и синтаксических, единиц в план их речевой синтагматики и, главное, взаимная корреляция этих планов. Сочетание двух отмеченных стратегий анализа синтаксических единиц позволяет, на наш взгляд, в более осязаемой форме представить презумпцию функционализма о том, что система языка и порождение речевого высказывания (текста) связаны в самых глубинных принципах их организации. По-видимому, именно об этом пишут исследователи, предполагая, что система языка, как правило, благоприятствует тем формам и конструкциям, "устройство которых детерминировано приоритетными стратегиями текстообра-зования" [Бергельсон, Кибрик 1987, 52]. В совмещении парадигматической и синтагматической стратегий анализа синтаксиса заложена, кроме того, весьма существенная для функционализма возможность от ряда синтаксических единиц (образований первого уровня абстракции) переходить к выделению механизмов их функционирования и тем самым к единицам деятельностного типа: правилам, операциям и т.п. (образованиям второго уровня абстракции), имеющим привязки не только к синтаксической структуре, но и, что более значимо, к психолингвистическим опосредованиям порождения речевого высказывания говорящим.
Лингвистическая антиномия "сочинение vs. подчинение" в функциональной перспективе
Типология синтаксических непредикативных связей слов представлена в разно-структурных языках двумя основными типами: сочинением и подчинением, как противопоставленными друг другу, так и теснейшим образом связанными между собой. В большинстве синтаксических теорий, рассмотренных в гл. I, соотношение сочинения и подчинения понимается антиномически, в частности определяется как результат внутриязыкового противоречия между формой (в узком смысле) и содержанием синтаксических объединений и/или как результат фрагментарности индуктивно-эмпирических обобщений речевых фактов исследователями. Лингвистический антиномизм при описании соотношения сочинительной и подчинительной связи, как полагает А.К. Киклевич, малопригоден для изучения функционирующего языка [Киклевич 1983, 12 и ел.], в котором синтаксическая организация речевого высказывания сплошь и рядом направляется лексико-семантическими (и другими несобственно синтаксическими) факторами, преодолевающими неконгруэнтность двух указанных типов синтаксических связей. Напротив, в современных когнитивистски ориентированных исследованиях синтаксиса антиномия "сочинение vs. подчинение" чаще всего настоятельно подчеркивается, так как здесь различие синтаксических форм объясняется различиями представляемых ими отношений между равноправными/неравноправными субстанциями (предметами, явлениями и пр.) [Каражаев 1996, 33]. Показательно, что сторонники обеих точек зрения упускают из виду один весьма существенный момент: сочинение и подчинение - системные языковые явления, а потому их взаимоотталкивание, взаимодействие и даже взаимокомпенсация (см. об этом ниже) обусловливаются прежде всего внутриязыковыми факторами, среди которых главенствующую роль играют все же собственно синтаксические факторы. В данном параграфе мы постараемся вскрыть функционально-системный характер соотношения сочинения и подчинения и показать значимость обсуждаемой лингвистической антиномии для выяснения закономерностей функционирования сочинительной связи в речевой деятельности говорящего. Но вначале сделаем небольшой экскурс в общую проблему лингвистических антиномий.
По данным "Философского словаря", антиномия - "появление в ходе рассуждений двух противоречащих, но представляющихся одинаково обоснованными суждений" [Фролов (ред.) 1991, 24]. В науку о языке понятие антиномии введено В. фон Гумбольдтом, во многом следовавшим за И. Кантом (ср. кантианские "антиномии чистого разума" типа Мир конечен — Мир бесконечен). В концепции И. Канта обращение к приему антиномий вызвано тем, что, согласно немецкому философу, "разум не может выйти за пределы чувственного опыта и познать "вещи в себе". По учению Канта, такого рода попытки приводят разум к противоречиям, так как делают возможным обоснование как утверждения (тезиса), так и отрицания (антитезиса)" [там же]. Отталкиваясь от кантианского подхода к антиномиям, В. фон Гумбольдт показывает, что антиномии языка отражают не только гносеологический (метаязыковой) слой лингвистической теории, но и онтологию объекта, обладающего отрицательной системной индукцией и строящегося во многом на основе оппозиций. Антиномии языка у В. фон Гумбольдта (в частности, базовая антиномия "energeia vs. ergon") в первую очередь "характеризуют природу языка, его сущность" [Постовалова 1982, 93], хотя любая антиномия отображает лишь аналитическую препарацию живой целостности (= языка) и установление антиномий само по себе вряд ли способно объяснить внутреннюю противоречивость и динамику языка. Наоборот, исследование "диссоциации живых противоречий", при которой получает перевес одна из сторон антиномии [Флоренский 1999, 153-154], позволяет более глубоко проникнуть в суть каждого из противочленов и обнаружить функциональную значимость их взаимоотношений внутри целостности.
Антиномии языка носят всеобщий характер (см. концепцию М.В. Панова [Беликов, Крысин 2001, 105-110]), но степень их абстрагирования от материи языка неодинакова: одни антиномии (такие, как гумбольдтовская "energeia vs. ergon") отражают функциональную предназначенность языка как семиотической системы и возможность его динамического/статического представления, другие антиномии (такие, как интересующая нас антиномия "сочинение vs. подчинение") выявляют собственно языковые оппозиции, участвующие в построении системы языка и в структурном обеспечении механизмов его функционирования. Между указанными разновидностями лингвистических антиномий нет непроходимых границ: языковое бытие вторых специфицируется категориальной систематикой первых, характеризующих не просто язык, а язык как важнейший компонент жизнедеятельности человека; напротив, эмпирическая составляющая вторых образует предметно-деятельностную основу "диссоциации" (по П.А. Флоренскому) первых. Так, например, антиномия "energeia vs. ergon" в одной из своих частных интерпретаций означает, что в языке существует как тенденция к предельной дифференцировке категорий и их прототипизации, так и тенденция к их функциональному взаимодействию и тем самым к ослаблению степени их парадигматического различения. Применительно к антиномии "сочинение vs. подчинение" это значит, что, с одной стороны, сочинение и подчинение в языке должны быть четко различимы (ergon-синтаксис), а с другой стороны, границы между сочинением и подчинением в языке должны быть подвижными, т.е. эти синтаксические явления должны стремиться к семантической нераздельности и формально-структурной консолидации (energeia-синтаксис). Вместе с тем сочинение (впрочем, как и подчинение) - это и функциональная микросистема (ergon), и речемыслитель-ный механизм, приводящий последнюю к действию (energeia). С другой стороны, подчинение формирует в языке ведущий структурный принцип синтаксической синтагматики, и поэтому "диссоциация" рассматриваемой антиномии проявляется чаще всего в гипотактических сдвигах сочинения, преображающих как семантику, так и элементы формальной организации синтаксических объединений (т.е. в динамике energeia-синтаксиса "вызревают" статические единицы ergon-синтаксиса). Тем самым анализируя сочинение на фоне подчинения и находя функционально значимые "точки" их взаимодействия и взаимоотталкивания, исследователь получает возможность более зримо представить сочинение как динамическую языковую структуру.
Ведущим отличительным признаком сочинения (в сопоставлении с подчинением) является характер синтаксического объединения двух или более компонентов и индивидные (лексико-семантические, грамматические и пр.) признаки последних. В отличие от подчинения, благодаря которому между двумя (и только двумя) компонентами устанавливаются и формально маркируются отношения детерминации, или неравноправия, при которых один компонент становится грамматически главным, а другой - грамматически зависимым (согласуемым, управляемым и т.д.), сочинение предполагает объединение двух или более компонентов отношениями синтаксического равноправия, заключающегося в их взаимном участии в общих подчинительных и/или предикативно-согласовательных (координационных) связях и тем самым в синтаксическом блокировании их в позиции одного и того же члена предложения. В синтаксическом блоке сочиненных компонентов действует тенденция к их однородности, затрагивающая прежде всего их семантику и грамматическую форму, но иногда - и морфемную структуру, и фонетико-графический состав (см. 2.2.).
Психолингвистическая фамматика с точки зрения функционализма
Прежде чем приступить к изложению результатов экспериментальной проверки выдвинутых в гл. II индуктивных гипотез, мы должны более четко, чем это было сделано ранее, определить свое понимание психолингвистики как науки и психолингвистической грамматики как макрокомпонента языковой способности индивида. При этом психолингвистический ракурс рассмотрения языковых структур - в том числе и сочинения - следует усматривать в таком повороте исследования, при котором предельными единицами анализа будут не сами эти языковые структуры, а их динамические аналоги в языковой способности говорящего (и адресата) - разного рода правила, речемыслительные операции, эталоны и т.д. и т.п., приводящие к функционально релевантному использованию тех или иных языковых структур в речи. Несмотря на то, что порождение речевого высказывания относится к ненаблюдаемым процессам, в свете новейшего функционализма, допускающего непосредственное отображение когнитивных операций и принципов в языковой форме, многие стороны этого процесса могут быть раскрыты по данным экспериментально-эмпирического анализа. Не находя достаточных оснований для того, чтобы поддержать идею тождества языка и мышления, и, соответственно, для того, чтобы прямо переносить собственно лингвистические конструкты в психику говорящего, мы полагаем, однако, что психолингвистическая модель не может быть абсолютно абстрагированной от речевой эмпирии и от коммуникативных (в превращенной форме - текстовых) условий порождения речевого высказывания. Наша заинтересованность в более детальной характеристике психолингвистического моделирования объясняется еще и другим обстоятельством. Немногим более десяти лет назад Е.С. Кубрякова писала: "... думается, что правильность психолингвистических ... моделей естественнее всего проверять на их соответствии тому, что именно в лингвистике имеет более давние традиции описания" [Кубрякова (ред.) 1991, 22]. Однако несмотря на то, что сочинение имеет почти двухвековую традицию научно-грамматического описания и неоднократно приводилось в соответствие различным "психолингвистическим" процедурам (см. 1.З.), до сих пор не существует ни одной психолингвистической модели порождения речевого высказывания, адекватно представляющей процесс структурирования сочинительных отношений. Между тем анализ синтаксической структуры предложений-высказываний в русских прозаических художественных текстах показывает, что 57% из них включают в свой состав осложняющие сочинительные конструкции. Следовательно, не освещая частный процесс их порождения, ни одна общая психолингвистическая модель порождения речевого высказывания не может считаться полной и, главное, функционально адекватной.
Психолингвистика, по характеру своего терминологического обозначения относящаяся к разряду "стыковых" наук, в исследованиях последнего времени трактуется либо как самостоятельная научная дисциплина [Залевская 1999, 19], либо как раздел психологии [Леонтьев 1999, 20-21]. В новейшей работе И.А. Зимней психолингвистика характеризуется как более узкая, приближенная к науке о языке область лингвопсихологии: "... лингвопсихология отличается от психолингвистики тем, что предметом последней являются психологические аспекты знаковой системы, жизни знака - слова, фразы, сверхфразового единства, текста как лингвистических феноменов, тогда как лингвопсихология рассматривает знаковое опосредование самих психологических явлений" [Зимняя 2001, 10-11]. В реконструируемой по названным источникам шкале "психология (речи) лингвопсихология психолингвистика лингвистика", отражающей психологизацию в анализе речевых явлений, психолингвистика, действительно, тяготеет к лингвистике. Полагаем, что с этим вполне можно было бы согласиться, если бы под лингвистикой подразумевалась не какая-нибудь формализованная теория языка, подобная генеративной грамматике Н. Хомского, а функциональная лингвистика интегративного типа (см. 1.1.). Тем не менее вслед за A.M. Шахнаровичем мы рассматриваем психолингвистику как науку, обобщающую сведения, добытые в психологии и функциональной лингвистике, а предметом психолингвистики считаем "изучение природы и структуры языковой способности человека и ее реализации в речевой деятельности" [Шахнарович 2001, 283]. Несмотря на то, что и языковая способность, и речевая деятельность являются особого рода конструктами, онтогенетическое и функциональное взаимодействие стоящих за ними психики и речевой активности индивида может и должно быть истолковано как объект психолингвистики, постигаемый спекулятивными и/или экспериментальными методами (см. в связи с этим [Румянцева 2000, 66-77]). Теоретико-методологическая специфика психолингвистики наиболее очевидным образом проявляется в выдвигаемых ею принципах моделирования порождения речевого высказывания: любая психолингвистическая модель должна удовлетворять как индуктивным функционально-лингвистическим обобщениям, так и общепсихологическим представлениям о природе и формах активности homo 1 oquens a. На наш взгляд, только Московской психолингвистической школе, творчески развивающей идеи Л.С. Выготского, удалось создать психологически и функционально адекватную модель языковой способности, в ином знаковом субстрате воспроизводящую порождение речевого высказывания как акт деятельности в общей структуре человеческой активности [Леонтьев 1969]. Наряду с моделью языковой способности А.А. Леонтьева (см. ниже) имеет смысл рассмотреть, однако, и некоторые другие концепции, в частности теорию языковой способности A.M. Шахнаровича и теорию ассоциативной грамматики Ю.Н. Караулова, так как в них нашли отражение новейшие данные когнитивно ориентированной лингвистики.
Согласно A.M. Шахнаровичу, языковая способность - это "система неосознаваемых правил речевой деятельности, по которым реализуется "индивидуальная система языка" (Л.В. Щерба)"; языковая способность индивида представляет собой "иерархизи-рованную систему компонентов, служащих интериоризированным обобщенным отражением уровней системы языка", и "реализуется по специфическим правилам в соответствии с коммуникативной задачей и деятельностной ситуацией" [Васильева, Виноградов, Шахнарович 1995, 149]. Выделяя в структуре языковой способности несколько уровней (субкомпонентов): фонетический, лексический, грамматический (= морфология + словообразование) и синтаксический, - исследователь подчеркивает, что ""выбираемые" субъектом для обозначения элементов ситуации языковые средства не существуют в голове индивида материально, а как бы "косвенно", в виде некоторых образов, эталонов, которые субъективно закрепляются в опыте каждого" [Шахнарович 2001, 435]. Иными словами, на том же синтаксическом уровне языковой способности вряд ли целесообразно было бы искать сочинительные конструкции, пусть и в самом обобщенном, схемном виде, они замещены здесь, скорее всего, эталонами значений сочинительной связи и правилами сочинительной интеграции смысловых единиц (слов). В психолингвистической модели A.M. Шахнаровича "... "работа" языковой способности основана на ... системе неосознаваемых психолингвистических правил прескриптивного характера" [там же, 246]. Анализ функционирования сочинительной связи подтверждает вероятностный способ действия данных правил, но с идеей об их неосознаваемости и имплицитности в полной мере согласиться нельзя, поскольку в разных формах и условиях осуществления речевой деятельности может допускаться их осознавание и экспликация. Восходящая к Н. Хом-скому мысль о полностью бессознательном функционировании языковой способности вряд ли может быть поддержана эмпирически: речевая деятельность говорящего не лишена творческого начала, причем последнее чаще всего проявляется как раз в выборе конкретного способа синтаксического структурирования когнитивного содержания.
