Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Тендер и язык 13
Выводы по главе 1 38
ГЛАВА 2. Семантическое содержание категории рода . 39
2.1. Мотивирован ли грамматический род биологическим полом 39
2.2. Соотношение номинативных и синтаксических элементов содержания грамматической категории рода 50
2.3. Теория привативности грамматической оппозиции категории рода одушевленных существительных 61
Выводы по главе 2 71
ГЛАВА 3. Род одушевленных существительных в свете гендерологии 72
3.1. Детерминация способов выражения значения «женскости» и тенденция к аналитизму 77
3.2. Существительные общего рода: объем понятия и тендерная асимметрия 100
3.3. Опыт тендерного описания: человек, товарищ, поэт- поэтесса 115
3.3.1. Человек 115
3.3.2. Товарищ 122
3.3.3. Поэт- поэтесса 125
3.4. Род наименований животных и тендерные характеристики 129
3.5. Род и коммуникативные качества хорошей речи 147
3.5.1. Точность 148
3.5.2. Лаконичность 153
3.5.3. Уместность 155
3.6. Род как эмоционально-экспрессивная категория 169
3.6.1. Род и метафора лексико-грамматического типа 170
3.6.2. Окказионализмы в сфере тендерных наименований 177
3 6.3. Грамматический род как источник комического 184
3.7. Род как категория высказывания и текста 190
Выводы по главе 3 202
ГЛАВА 4. Гендер и персонификация 205
Выводы по главе4 225
ГЛАВА 5. Тендерный фактор в межкультурной коммуникации и лексикографии 226
5.1. Тендерные аспекты перевода 226
5.2. Феминизмы и маскулизмы в лексикографии 243
Выводы по главе 5 261
Заключение 262
Список сокращений названий словарей и справочников 268
Библиография 271
- Соотношение номинативных и синтаксических элементов содержания грамматической категории рода
- Теория привативности грамматической оппозиции категории рода одушевленных существительных
- Род наименований животных и тендерные характеристики
- Феминизмы и маскулизмы в лексикографии
Соотношение номинативных и синтаксических элементов содержания грамматической категории рода
Итак, многие грамматисты считают, что огромный прогресс в изучении категории рода связан с познанием роли согласования и квалификацией рода как синтаксической категории. Однако универсальность согласования всех существительных, имеющих одинаковые признаки рода и одушевленности, не избавляет от необходимости постижения сущности номинативного содержания семантики рода существительных.
Часто, особенно в учебной литературе, встречается утверждение о немотивированности значения рода, ср.: «... отнесенность того или иного неодушевленного существительного к какому-либо роду семантически никак не мотивировано: нельзя уяснить с точки зрения современного языкового сознания, почему слово «вздор» является словом мужского рода, а «чепуха» - словом женского рода, на основе чего существительное «чело» - среднего рода, а существительное «лоб» - мужского рода и т.д.» (Современный русский язык / Под ред. Е.Ф.Галкиной-Федорук, 1964, 32-33).
Или ср.: «В современном русском языке, не считая особых случаев поэтического осмысления, говорящие бесконечно далеки от того, чтобы придать категории рода неодушевленных существительных какой-то реальный смысл» (Л.К.Мелик-Огаджанян, 1968, 4); «Категория рода в большинстве индоевропейских языков (типа двучленной системы во французском языке или трехчленной системы в немецком языке) не соответствует ничему реальному в мире» (В.Б.Касевич, 1988,299).
На самом деле русское языковое сознание воспринимает отнесенность слов лоб или вздор к мужскому роду как полностью. мотивированное, так же, как и отнесение слова чело - к среднему. Мотивация здесь обусловлена не фиксированным, а автономным значением, не имеющим прямого отношения к лексическому значению этих слов.
Остановимся подробнее на понятии автономного значения. Это понятие восходит к идеям Р.Карнапа об «автонимической речи» (R.Carnap, 1937), которые затем были развиты Р.Якобсоном (1972, 95-114). М.Осман (1990, 11-20) определяет сущность автономного значения с помощью двух дефиниций: а) «Лес - большое пространство, покрытое деревьями»; б) «Лес - односложное слово». Совершенно очевидно, что поскольку мы имеем дело с настоящими дефинициями, левая сторона рассмотренных определений обладает в обоих случаях статусом значения. То, что не имеет «значения», не может быть объектом дефиниции. При этом возможность понимания термина «значение» в отмеченных случаях принципиально различна, если в примере а) лес можно рассматривать как некое А (звуковой комплекс), способное вызвать в нашем воображении некое В («пространство, покрытое деревьями) в отсутствии этого В, то по отношению к примеру б) такое понимание лишено смысла. Звуковой комплекс лес не может вызвать представление об односложном слове в отсутствии односложного слова хотя бы потому, что сам этот комплекс односложен и присутствует. Различие значений проявляется при переводе этих предложений. Первое поддается буквальному переводу, второе - нет (например, на английский это не переведешь, так как forest в английском -двусложное слово). Суть дела состоит в том, что в первом случае мы говорим и думаем об окружающей нас внеязыковой действительности, во втором же предмет нашей речи и наших мыслей - это сам язык, языковая реальность. И какими бы неравноправными не казались эти два случая, в принципе оба они отражают объективную реальность. И термин «значение» может и должен быть использован и во втором случае тоже. Звуковой (или графический) комплекс может обладать двумя типами значений: фиксированным и автономным. Фиксированное значение - это способность вызывать в воображении и замещать в сознании некий предмет действительности, явление, отношение, признак и пр. Фиксированное значение становится фактом языка в силу постоянной, неразрывной, исторически сложившейся связи между звуковым (графическим) комплексом и элементами внеязыковой действительности. Автономное значение - это способность звукового (графического) комплекса вызывать в сознании любой феномен, обладающий чертами сходства или смежности с ним (с этим комплексом). Это значение обусловлено не столько системой, историей, условной связью, сколько свойствами самих звуковых (графических) комплексов. М.Осман (1990, 13-20) справедливо утверждает, что автономное значение является фактором формирования языкового сознания. Есть два понимания термина «языковое сознание». 1. «Языковое сознание» - это некая призма, в которой преломляется и через которую отражается в сознании человека окружающий мир, так что человек видит мир только через «языковое сознание». О «круге», который каждый язык описывает вокруг народа, писал В. фон Гумбольдт, позже - Б.Уорф (см. об этом: В.М.Алпатов, 1999,225). 2. Языковое сознание рассматривается как некая активная деятельность, возникающая спонтанно, в глубинах души человека и как бы независимо от окружающей его материальной действительности. Этот подход наиболее полно выражен в трудах К.Фосслера (К.Фосслер, 1928).
Теория привативности грамматической оппозиции категории рода одушевленных существительных
Категория рода одушевленных существительных представляет собой оппозицию мужского и женского рода (существительные среднего рода единичны и поэтому могут не учитываться)2, т. е. это соединение двух разных элементов, связанных так, что мысль не может представить один элемент, не представив другой. Отношения между этими элементами чаще всего определяют как привативную оппозицию. Теория привативности грамматических оппозиций, в том числе и интересующей нас, была разработана Р.Якобсоном. Он впервые перенес понятие беспризнакового немаркированного члена оппозиции
Помимо обобщенно-собирательного значения на мужской род нацелено и так называемое множественное состояния. О женщине не говорят: «она из дворянок», но: «она из дворян». Ср.: «Спиридонова происходила из дворян» (Женщины-террористки в России, 1996, 25).
Однако мы не исключаем из анализа выразительные возможности среднего рода для характеристики лиц. См. подробнее главу 3. из фонологии в грамматику. Впервые эти идеи высказаны в его статье 1932 г. «О структуре русского глагола (R.Jakobson, 1932), затем выдержавшей ряд переизданий на разных языках, в том числе и на русском (Р.О.Якобсон, 1985). Р.Якобсон последовательно разграничивает 2 вида языковых противопоставлений: сигнализирование некоего А и несигнализирование этого А (осел по отношению к особи женского пола, которая может быть обозначена и специальным словом - ослица) отличается от сигнализирования некоего не-А, противопоставляемого несигнализированию (как в слове осел, когда оно противопоставлено слову ослица).
Р.Якобсон поясняет это различие такими примерами. Когда мы говорим осел, то имеем в виду животное вообще, без уточнения пола. В ответ на вопрос: «Это ослица?» может последовать ответ «Нет, осел», где значение мужского рода специально сигнализируется.
Указанную статью Р.Якобсона относят к числу работ, оказавших наибольшее влияние на развитие грамматической мысли XX в. Так ее оценивают И.А.Мельчук (1995), Вячеслав Всеволодович Иванов (1985), В.С.Храковский (1999), причем В.С.Храковский особенно подчеркивает следующее обстоятельство: «Якобсон говорит, что морфологические корреляции и их распространение в языке получили всеобщее признание. Однако в конкретных грамматических описаниях они большей частью находятся на положении эпизодических, второстепенных понятий. Ныне необходимо сделать следующий шаг: понятие морфологической корреляции ... должно быть положено в основу анализа грамматических систем» (В.С.Храковский, 1999, 342-343).
Итак, значение маркированной грамматической категории в рамках оппозиции состоит в утверждении определенного признака, а общее значение немаркированной категории состоит в отсутствии утверждения относительно наличия этого признака. И если в определенном контексте немаркированная категория выражает отсутствие признака, то это значение обусловлено контекстом и его нельзя отождествлять с общим значением категории .
Немаркированные формы в языковом мышлении представляются знаком всей коррелирующей пары, поэтому немаркированные формы воспринимаются как первичные (мужской род по отношению к женскому). И так называемая замена грамматических категорий, по Р.Якобсону, представляет собой употребление немаркированных форм вместо маркированных (мужской род вместо женского), обратные же ситуации являются редким исключением и воспринимаются как образные выражения.
Сильный член оппозиции всегда в какой-то степени отражает (и, следовательно, выражает) отмеченную в языке сущность внеязыковой реальности. Слабый член грамматической оппозиции данную языковую сущность игнорирует (см.: А.В.Исаченко, 1961, 39). Существительное учительница выражает признак пола, в то время как слово учитель оставляет этот признак невыраженным. А.А.Виноградов (1991, 111) отметил, что в оппозиции «женский - неженский» маркированным является первый член, поскольку в нем значение женскости (женского пола) имеет грамматическое выражение (форма женского рода), а немаркированным - второй член, так как существительное мужского рода обозначает лицо без указания на пол. См. также: Словообразование русского литературного языка, 1968, 207. Созвучные идеи высказывает Б.Унбегаун, который, как известно, выделял категорию личного рода. Категория личного рода Ср. модификацию идей Р.Якобсона в работе Э.Станкевича (E.Stankiewicz, 1968, 31-39): мужской (немаркированный род) противопоставлен женскому (положительно маркированному) и среднему (отрицательно маркированному). накладывается на систему трех грамматических родов, отделяя имена, обозначающие лиц мужского пола, от всех других слов (обозначающих лиц женского пола, животных, предметы) (см.: B.Unbegaun, 1935, 41).
Называют следующие статические или синхронические свойства немаркированного коррелята, которые отличают его от маркированного (см.: ЦП. Мучник, 1998, т.2, 17-18): выступает в позиции нейтрализации, часто выражается нулевым знаком, выражается с меньшей степенью морфологической нерегулярности, чем маркированный элемент, обладает большей частотностью, имеет свободную дистрибуцию, т. е. в меньшей степени ограничен контекстом, чем маркированный элемент, и как следствие -немаркированный элемент является более многозначным, чем соответствующий маркированный элемент. Немаркированный элемент воспринимается носителями языка с меньшими усилиями.
Род наименований животных и тендерные характеристики
Все названия животных принято делить на семантические и асемантические. Первые реализуются в двумерных оппозициях, среди которых различают привативные (собака - пес) и эквиполентные (эюеребец -кобыла). П.А.Адаменко называет такие пары «зоонимами-конверсивами» (1971, 121-122), а Т.В.Шведчикова применяет к ним даже название антонимы (1998, 30).
Вторые (асемантические) наименования применяются для обозначения особей обоего пола (соболь, куница, норка и пр.). Считается, что «культурно наиболее значимые названия живых существ распределяются по родам в соответствии с признаком пола» (В.А.Плунгян, 2000, 153). Названия, детерминирующие признак пола, -это слова, которые обозначают домашних животных, а также диких, которые исконно близки к человеку, важны в его жизни (в языке это находит, в частности, отражение в том, что они «задействованы» как фольклорные персонажи (волк - волчица, заяц - зайчиха, медведь -медведица). Впрочем, для родового употребления используется только одна форма (кошки, а не коты, волки, а не волчицы), причем родовое наименование - необязательно слово мужского рода (ср. кошки). Ср.:
«В свете полной луны Фоменко видит огромные следы амурского тигра. Он выслеживает не саму полосатую кошку, а охотников на нее» (Коме, правда. 2000. 4 апр.). Здесь кошка используется как родовое понятие даже по отношению к тигру. В соотношении тигр - тигрица обобщающую функцию выполняет, конечно, форма мужского рода, ср.:
«Но к тигру у него свой счет. Никогда, не простит полосатому, утащившему в тайгу его любимую собаку» (Коме, правда. 2000. 4 апр.).Ср., как проявляется соотношение родового и видового наименования в примере компонентного анализа, который дал Р.Якобсон: «Петух - самец курицы».
Родовая принадлежность зоонимов может меняться в диахронии. Так, на определенном этапе истории языка у слова росомаха был коррелят мужского рода: россомакъ - россомаха. Эта пара отражена в труде Э.Э.Баллиона, 1861; росомах встречается в «Русско-английском словаре-дневнике» Р.Джеймса (1618-1619); ср. также: болгарское росомах, чешское, польское rosomak в словарях мужского рода и, как считает О.Н.Трубачев, они заимствованы из русского.
У охотников всех славянских народов бытовало представление о росомахе как о злобном духе, который предстает в облике женщины. Такое представление могло повлиять на утрату коррелятивной формы мужского рода. О.Н.Трубачев (1962, 121) воспроизводит свидетельство: «Старые людзі кажуць, что колісь тут у лиси вадзіліса зьверы расамахі, але ота мабуць непрауда, бо я сам дзецюкалсі бачьіу расамаху, дак яна была у постаці жинчыны з распушчаньїмі косами...». О.Н.Трубачев (1962, 32) пишет, что «народные верования часто наделяют ласку способностью превращаться в прекрасную молодую женщину». Ср. в СД к слову куница: «Сватая дЬвку, ее в речи величают куницею». По поводу таких параллелей Т.В.Шведчикова (1998, 70) замечает: «Можно предположить, что ассоциативное сходство и послужило в сознании говорящих основанием для оформления названий таких животных, как куница, ласка, парка, в качестве существительных женского рода. Но количество примеров, допускающих даже предположительную мотивацию выбора грамматического рода, ... единично и достаточно условно». Также нельзя признать мотивацию определения грамматического рода существительных, предложенную в свое время Э.Э.Баллионом, утверждавшим, что форму женского рода приобретают существительные, называющие мелких по размеру животных. Привязанность слова к родовому обозначению бывает ослабленной, что дает возможность синонимической замены: Для обозначения асемантических наименований животных применяют термин «эпицены». Этот термин восходит к греческому єрікоіт о (общий для многих). Он употреблялся уж в знаменитом трактате Марка Терренция Варрона о латинском языке: «De lingva latina» (см. русский перевод: Античные теории языка и стиля, 1936). В современных словарях эпицен толкуется как «существительное, обозначающее животное без различия пола» (СА, 528). Это определение не совсем точное уже потому, что многие названия животных выполняют двойную функцию; они называют животное безотносительно к полу и одновременно существо того пола, который соответствует родовой принадлежности слова. Например, кабан - «самец дикой свиньи и «дикая свинья». Имеются, конечно, чистые эпицены - например, слова животное, насекомое, но все-таки правильнее говорить об эпиценах как о словах, которые могут обозначать животное без различия пола (см.: М.Осман, J990, 50)1. Слова-эпицены используются не для всех названий животных. Еще Варрон упомянул в своем трактате, что различие пола приобретает особое языковое выражение в тех случаях, когда оно имеет практическое значение в хозяйстве. Дифференциация латинских columbus - голубь и colnmba - голубка появилась после того, как голуби были приручены и одомашнены. Речь, однако, может идти о двух принципиально различных случаях: 1) специальное название самки (реже - самца) образуется от названия эпицена; 2) существуют два совершенно разных названия (бык- корова).
Феминизмы и маскулизмы в лексикографии
К наиболее ценным свойствам слова относится его способность отражать разнообразную информацию о настоящем и прошлом народа -носителя языка. В языке нет ничего прямолинейного, одномерного, раз и навсегда данного. Язык - это и система, и антисистема, это саморегулируемое, самопорождающее и самодостаточное явление, но вместе с тем и социальное образование, отражающее быт и нравы пользователей языка. В судьбах слова - судьбы говорящих людей (М.М.Бахтин, 2000, 484). С «бытом и нравами» теснейшим образом переплетена и категория рода существительных; она, по выражению А.А.Брагиной (1981, 77), является «своеобразным зеркалом социальных перемен».
Действительно, мужской род большинства наименований интеллектуальных профессий и высоких должностей, а также регулярное образование от них женских соответствий с указанием на семейное положение - это факты, целиком детерминируемые социальными условиями. Приобщение женщин к новым профессиям стало импульсом создания женских коррелятов с соответствующими значениями. «В истории экстралингвистический фактор, способствовавший активной деривации профессиональных наименований женщин, - это допуск к образованию, расширение круга женских профессий» (О.Л.Дмитриева, 1987, 90).
Феминизмы динамичны и часто представляют собой яркую примету определенного времени. Динамика слова - это его семантико-стилистическая эволюция, запечатлевающаяся в его активизации или архаизации. Для первых лет советской власти были характерны слова: избачка (в РЯ-ХХ дано с пометой утраты актуальности), постройкомовка (РЯСО), отзовистка (СЯС), партийка (БАС, СЯС), чекистка (MAC, СЯС), вузовка (СУ, БАС, БАС-2, СЯС), втузовка (СУ, БАС, БАС-2, СЯС), троцкистка (СУ, СЯС), фабзавучница (СЯС), женотделка (СЯС), женделегатка (СЯС), ленияка (РЯСО), белогвардейка (СУ, СЯС), меньшевичка (МАС, СЯС), лишенка (в РЯ-ХХ дано с пометой утраты актуальности), организаторша, буржуйка (СЯС). Толковые словари, в которых нашли отражение эти феминизмы, одновременно и документ, и продукт своей эпохи.
М.И.Шевченко (1989, 134-136) отмечает как актуальные для своего времени формы: селъкорка, женкорка, прорабка, политпросветчица, селъсоветчица, учкомщица,
Ср.: «И тетя Ганка схлопотала ей место избача - заведующей избой-читальней в селе Охочьем ... Корзун даже сельский сход собрал и заставил голосовать: вернуть избачку! ... Тогда он подал официальную бумагу: требовал избачку назад в деревню, дезертирка!» (А.Солженицын. Настенька); «[Директор театра - автору пьесы] Почему бы вам не сделать положительную девушку метростроевкой? - К сожалению, нельзя. Она у меня уже вузовка. - Простите за нескромный вопрос: какого вуза? - Медичка. На доктора учится» (В.Катаев. Парадоксы); «Я - сельская организаторша» (Работница и крестьянка. 1926. № 5); «Весной, по приказу Хамовнического совдепа, моя мать как неработающая буржуйка (четверо детей и муж-врач) была обязана скалывать лед с улицы» (А.Соловьев. Московское лихолетье // Новый мир. 1997. №9. СЛ 54).
Ср., однако, интересное свидетельство: С.И.Карцевский, анализируя новые явления в языке революционного времени, в 1922 г. написал так: «Имена деятельниц, образованные от соответствующих имен мужского рода, не представляют интересных особенностей: партийка, доброволица (из женских батальонов), учредиловка, большевичка, беженка, чекистка, соглашательница, спекулянтка, саботажница, агитаторша, миллионерша, халтуршица, нэпманиха» (2000, 256). На сегодняшний взгляд, многие из этих слов весьма интересны, второе, третье и последнее даже экзотичны, но главное в другом: по мнению С.Н.Карцевского, все это не новый процесс, женские корреляты с подобными суффиксами были характерны для русского языка и до революции.
Для отдельных периодов (по понятным причинам) были характерны такие феминизмы: бамовка (СЯС), дружинница (МАС-2, СЯС), гебистка (РЯ-ХХ), гебешница (РЯ-ХХ), лимитчица (с пометой «разг.» в РЯ-ХХ, без помет - СЯС), совхознща (СЯС), значкистка (МАС, СЯС), целинница (СЯС), диссидентка (РЯ-ХХ), кооператорша (с пометой «разг.» в РЯ-ХХ; хотя слово недавно пришло в язык, авторы РЯ-ХХ отмечают его уход на периферию, битница (см.: А.А.Брагина, 1973, 123-125).
На протяжении всех лет советской власти были актуальны такие женские наименования, как комсомолка, коммунистка, коллективистка, радистка, парашютистка, шахматистка, делегатка, активистка, вечерница, заочница, общественница, производственница, разрядница, трактористка, наставница, юннатка (последнее слово РЯ-ХХ дает с пометой утраты актуальности).
