Содержание к диссертации
Введение
1. Дескриптивность процесса становления древнерусского литературного языка и функциональная сущность его представления в парадигме современного научного знания 14
1.1. К истории вопроса о происхождении древнерусского литературного языка донационального периода 14
1.1.1. О концепции церковнославянской основы древнерусского литературного языка и «компромиссной» теории его происхождения 14
1.1.2. Теоретические параметры восточнославянского происхождения древнерусского литературного языка 21
1.2. О языковой ситуации XII-XIV вв. и ее отражении в памятниках древнерусской литературы 33
1.2.1. О сущностных реалиях церковнославянского и древнерусского языков в древнерусской книжности (теория «двуязычия») 33
1.2.2. К вопросу об установлении книжной нормы в условиях диглоссии 39
1.2.3. О совокупности взаимодействия двух нормативных систем как определяющих факторах появления вариантных форм в языке памятников древнерусской литературы 46
1.3. Некоторые особенности ситуации текстообразования XII-XIV вв 53
2. Древнерусские и церковнославянские формы и их соотношение в памятниках древнерусской литературы XII-XIV вв 69
2.1. О нормативных ориентирах памятников древнерусской литературы XII-XIV вв. («Повесть временных лет», «Киево-Печерский патерик», «Слово о полку Игореве») 69
2.2. Дескриптивная характеристика распределения в тексте церковнославянских и древнерусских форм как следствия отражения положения объекта в концептуальной системе носителей языка 94
2.2.1. «Теистический» уровень концептуализации мировоззренческой структуры древнерусских книжников 94
2.2.1.1. Функциональная сущность церковнославянизмов как средства выделения высокого положения объекта в семантических рядах религиозного концептуального блока 94
2.2.1.2. Активность употребления древнерусских форм для маркировки отрицательно оцениваемых компонентов религиозного уровня мировоззренческой структуры 100
2.2.1.3. Интерпретация варьирования языковых средств в оппозициях «абстрактное - конкретное» теистического блока концептуальной системы 115
2.2.2. Социально-политическая оценка концептов в текстах древнерусской литературы 127
2.2.3. «Мифологический» концептуальный блок и его место в ряду мировоззренческих установок средневековых авторов 143
Заключение 178
Библиографический список 195
Приложение 206
- О концепции церковнославянской основы древнерусского литературного языка и «компромиссной» теории его происхождения
- О сущностных реалиях церковнославянского и древнерусского языков в древнерусской книжности (теория «двуязычия»)
- О нормативных ориентирах памятников древнерусской литературы XII-XIV вв. («Повесть временных лет», «Киево-Печерский патерик», «Слово о полку Игореве»)
- Функциональная сущность церковнославянизмов как средства выделения высокого положения объекта в семантических рядах религиозного концептуального блока
Введение к работе
Исследование памятников древнерусской литературы в рамках истории русского литературного языка включает рассмотрение характера взаимодействия церковнославянской (ЦС) и древнерусской (ДР) языковых систем, языковой ситуации конкретного исторического периода. При этом применительно к текстам XII-XIV вв. названные аспекты тесно связаны с вопросами происхождения и становления литературного языка (ЛЯ) донациональной эпохи как отправной точкой при определении нормативных ориентиров ДР книжников, принципов и факторов отбора языковых средств, что, по мнению А.А. Алексеева [1987; 1988], В.В. Виноградова [1978], Н.И. Толстого [1993], О.Н. Трубачева [1994] и других исследователей, тесно связано не только с изучением языкового материала памятников, но и лингвокультурологическим, социолингвистическим и историко-литературным анализом текстов различных жанров, с когнитивной парадигмой языкознания, когда организация языка рассматривается в зависимости от принципов восприятия и отражения действительности языковой личностью.
Г.А. Хабургаев в своих исследованиях приходит к выводам, что «вопрос определения типа культурно-языковой ситуации может решаться лишь в результате анализа литературно-языкового сознания тех, кто владеет литературным языком (как активно, так и пассивно), ибо только для них реально существовала литературно-языковая система соответствующей эпохи» [Хабургаев, 1988, 56; 1994, 16]. И.Н.Данилевский полагает, что любому рассмотрению древних текстов должна предшествовать реконструкция категорий и понятий, свойственных средневековым авторам, без чего невозможно адекватное понимание значительно удаленных от нас по времени своего создания источников [Данилевский 2002а]. Важность учета особенностей средневекового мышления и мировоззрения при изучении древних памятников подчеркивается в работах исследователей последних десятилетий А.В. Бабаевой [2001], Е.М. Верещагина [1997], Ю.М. Лотмана [1981], Н.В. Николенковой [2000], И.В. Тубаловой [1995], Д.Р. Шакировой [1999] и др.
Актуальность диссертационной работы определяется сменой научной парадигмы современного языкознания и усилением в связи с этим внимания
4 к языку личности, языковому сознанию носителей языка, к отражению в древних текстах языковой картины мира, мировоззренческих установок ДР книжников, а также тем, что основные проблемы истории древнерусского литературного языка (его происхождение, языковая ситуация, нормы и критерии варьирования ЦС и ДР языковых средств) по-прежнему остаются открытыми.
Объект исследования - язык памятников литературы Древней Руси XII-XIV вв. Предмет изучения настоящей диссертации составили особенности варьирования ЦС и ДР форм в текстах различных жанров, обусловленные мировоззренческими установками их создателей, взаимодействием уровней концептуальной системы средневекового социума.
Исследование проводится на языковом материале памятников ДР литературы XII-XIV вв., дошедших до нас в более поздних списках: «Повесть временных лет» (ПВЛ) (Лаврентьевская летопись, 1377 г.), «Киево-Печерский патерик» (КПП) (Арсениевская редакция, 1406 г., а также Кассиа-новская редакция 1462 г.), «Слово о полку Игореве» (СПИ) (список XV— XVI вв., оригинал которого предположительно относится к XII в., реконструированный по изданию 1800 г.). В работе были использованы отдельные языковые факты «Жития Феодосия Печерского» (ЖФП) (Успенский сборник XII в.) - памятника, имеющего свои текстовые аналогии в «Повести временных лет» и «Киево-Печерском патерике», а также «Поучение» Владимира Мономаха - составная часть Лаврентьевской редакции летописного текста.
Цель работы - анализ функционирования ЦС и ДР вариантов в текстах различных жанров ДР литературы как следствия отражения способов концептуализации действительности языковой личностью XII-XIV вв.
Цель предопределила постановку следующих задач: 1) исследование языковой ситуации и нормативных ориентиров древнерусского литературного языка XII-XIV вв.; 2) установление закономерностей употребления языковых вариантов в памятниках летописного, агиографического и художественно-поэтического жанров; 3) определение лингвистических и экстралингвистических факторов проникновения в текст «антинормативных» элементов; 4) рассмотрение случаев варьирования ЦС и ДР форм, отражающих мировоз-
5 зренческие установки ДР книжников, положение (статус) объекта изображения в концептуальной системе; 5) выяснение закономерностей выбора вариантов от взаимодействия уровней концептуальной системы; 6) выявление общих (системных) и частных (индивидуальных) закономерностей распределения ЦС и ДР языкового материала в памятниках литературы Древней Руси.
Методологическую базу диссертации составили положения и выводы И.И. Срезневского, В.В. Виноградова и их последователей (В.В. Колесова [2002], Г.П. Немца [1980], М.Л. Ремневой [1995] и др.) о единстве внутри- и экстралингвистических факторов языкового развития, необходимости «синкретического подхода» к изучению древних текстов, когда конкретно-историческое своеобразие развития того или иного языка должно рассматриваться в неразрывной связи «с индивидуальными особенностями истории соответствующего народа» [Виноградов 1978, 80]. Особую теоретическую значимость для настоящей диссертации имеют работы Б.А. Успенского, в рамках концепции диглоссии которого признается, что языковая ситуация, взаимодействие ЦС и ДР вариантов обусловлены собственно языковыми процессами и одновременно находятся в зависимости от восприятия книжниками двух языков, от осмысления взаимодействия языковых систем. При рассмотрении состава и способов организации концептуальной системы мы опираемся на теорию концепта Е.С. Кубряковой, Ю.С. Степанова и исследования Н.С. Ковалева, которые содержат положения о влиянии изменений в когнитивных структурах носителей языка на процессы эволюции текста, о существовании зависимости выбора языковых вариантов от социально-мировоззренческих установок создателей текстов.
Научная новизна исследования связана с характером и постановкой проблем, которые находятся на пересечении различных уровней языкознания, а также смежных научных дисциплин: истории русского литературного языка, когнитивной лингвистики, исторической грамматики, социолингвистики, истории литературы, культурологии. Столкновение ЦС и ДР систем на функциональном уровне, проблема выбора языковых средств в древнерусской литературе XII-XIV вв. рассматривается двупланово: с лингвистической и экстралингвистической точек зрения, т.е. с учетом грамматических, орфо-
графических и т.п. правил, которыми руководствовались ДР книжники, а также основных концептов эпохи, влияющих на организацию языкового материала. Сопоставительный аспект изучения текстов разных жанров, дает возможность определить общие и частные нормативные ориентиры создателей памятников XII-XIV вв., механизмы отбора и функции ЦС и ДР вариантов.
Теоретическая значимость работы заключается в обосновании зависимости выбора ЦС и ДР форм в памятниках XII-XIV вв. от способов концептуализации действительности древних авторов. Комплексный подход, интегрирующий собственно языковые и экстралингвистические приемы исследования варьирования форм, позволяет вскрыть наличие сложной системы факторов, влияющих на организацию языкового материала в памятниках Древней Руси.
Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования материалов исследования в лекционных и специальных курсах по истории русского литературного языка, истории русской литературы, исторической грамматике. Результаты работы могут найти применение в вузовских курсах по когнитивной лингвистике, лингвокультурологии, древнерусской литературе.
Положения, выносимые на защиту.
Исследование языка памятников XII-XIV вв. позволило установить преобладание ЦС форм в летописном, агиографическом и художественно-поэтическом текстах. При этом равноправное положение в языке источников занимают следующие восточнославянские элементы: окончания полных прилагательных Дат. падежа ед.числа муж./ср. родов (-омуАему); -ж- из прасла-вянского *dj; флексии глаголов 3 лица ед. и мн. числа настоящего времени (-ть); начальное^-.
Анализ функционирования ЦС и ДР вариантов в текстах различных жанров, а также ведущих концепций и теорий истории РЛЯ позволяет определить языковую ситуацию XII-XIV вв. как сосуществование двух языковых систем по принципу дополнительного функционирования, когда ЦС язык выступал в качестве нормативного ориентира для создателей большинства
7 памятников литературы Древней Руси, исключая документы хозяйственно-правового содержания, написание которых характеризуется употреблением средств ДР языка.
Дифференциация двух языков первоначально, до принятия христианства и в начальный период его распространения в Древней Руси, основывалась на противопоставлении церковнославянского книжного, привнесенного извне, и древнерусского разговорного, но исконно принадлежащего восточнославянскому этносу. Развитие и укрепление позиций религиозно-философского учения с его особым отношением к языку православной веры, русификация ЦС языковой системы предопределили изменение осмысления взаимодействия двух языков: оппозиция ЦС и ДР языков совпала с противопоставлением «сакрального - мирского», «культурного - бытового», не совпадая при этом с оппозициями «письменного - устного», «кодифицированного - некодифицированного».
Рассмотрение взаимодействия средств ЦС и ДР языков делает возможным выделить следующие критерии варьирования форм в памятниках XII-XIV вв. (внутрилингвистический уровень): следование сложившимся традициям и образцам, семантическая дифференциация первоначально имевших лишь формальное отличие средств, специфика грамматических категорий ДР языковой системы. Разграничение ЦС и ДР элементов на уровне синтаксиса связано с явлением «фонетической аналогии», когда непосредственное языковое окружение мотивировало выбор вариантов (выравнивание сопряженных элементов). Употребление в текстах источников отдельных словоформ только в их ДР огласовке может отражать индивидуальную выучку и уровень образованности создателей памятников.
5. В силу особенностей восприятия ЦС и ДР языковых систем наблю
дается двойственная функция языковых элементов в памятниках XII-XIV вв.
(когнитивный аспект). Общие нормативные ориентиры ДР литературы обу
словили использование ЦС форм по отношению к различным членам семан
тических рядов концептуальных блоков, независимо от положения, оценки
объектов изображения в мировоззренческой структуре. С другой стороны,
для теистического концептуального блока наиболее востребованными явля-
8 ются функции ЦС элементов, которые на фоне преобладания ДР форм используются для выделения высокой оценки объекта (Бог, святые), в противовес употреблению древнерусизмов по отношению к отрицательно осмысливаемым объектам семантических рядов (язычники, дьявол). В социально-политическом и мифологическом концептуальных блоках восточнославянские варианты, как правило, функционируют в качестве средства маркировки негативно оцениваемых объектов, их низкого статуса, положения в феодальной, семейной, пространственной и т.п. иерархиях (слуги, чужие, междоусобица). Кроме того, мифологический уровень концептуальной системы характеризуется употреблением ДР форм без какой-либо негативной коннотации по отношению к реалиям, являющимся наилучшим выражением концепта «Древняя Русь» (географические названия, имена князей).
Методы исследования определены поставленными задачами. В работе использовался сравнительно-исторический и описательно-квалификационный методы с привлечением элементов лингвостатистического, историко-литературного и культурологического анализа.
Исследование варьирования форм ЦС и ДР языков в памятниках литературы Древней Руси предполагает выделение общих принципов и конкретных признаков их сходства и различия. Существуют определенные традиции противопоставления и объединения фонетических, орфографических, лексических особенностей двух языковых систем. Настоящая работа рассматривает следующие формальные позиции, выделяемые согласно исследованиям В.В. Иванова [1983], Г.А. Хабургаева [1974], Л.А. Лебедевой [2003]:
Черты церковнославянского языка Черты древнерусского языка
ФОНЕТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ
Неполногласие Полногласие
Начальные ра-, ла-, Начальные ро-, ло-
-Щ- на месте *tj -Ч- на месте *tj
-ЖД- на месте *dj -Ж- на месте *dj
Начальное е- Начальное о-
Начальноею- Начальное у-
Начальноеа- Начальное л-
ГРАММАТИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ Существительные
-6(e) -6(e)
- *(е)
-ьмь (дъчерьмь)
-ьми (колесьми) -ьми (сбменьми) -ьми (осьлятьми)
-ого/-его -ы 4(-0^///- tftff-etf;
-омуАему -оиАеи
-омьАемь -оиАеи
-bf/-±4[
-*(е) -6(e)
1) тип склонения на *ja (окончание)
Род. п. ед.ч. жен. род -я
Вин. п. мн.ч. жен. род -я
2) тип склонения на *jo
Вин. п. мн.ч. муж/жен. род -я
3) тип склонения на согласный
Тв. п. ед.ч. жен. род -и (матери)
Тв. п. мн.ч. муж/ср. род
-есы (т бпесы)
-ены (врбмены)
-аты (окр ббяты)
Полные прилагательные
Род. п. ед.ч. муж./ср. род -аго/-яго жен. род -ыяУ-яя
Дат. п. ед.ч. муж./ср. род -умуАюму жен. род -биАии
Мест. п. ед.ч. муж./ср. род -бмьАимь
жен. род -"биАии
Вин. п. мн.ч. жен. род -ыя/-яя
Местоимения
Род. п. ед.ч. жен. род -я Вин. п. мн.ч. муж./жен. род -я
Действительные причастия настоящего времени (суффиксы)
-УЩ-/-ЮЩ- ; -ащ-/-ящ- -уч-Аюч- ; -ач-Аяч-
Глаголы 3 лица ед. и мн. числа наст, времени (формальный показатель окончание)
-тъ -ть
Выборка материала преимущественно на фонетическом и частично грамматическом уровнях основывается, во-первых, на том, что особенности употребления в ДР памятниках таких грамматических категорий, как то: система грамматических времен, двойственное число, повелительное и условные наклонения и т.п., недостаточно изучены в истории РЛЯ для однозначного утверждения наличия оппозиций парадигм двух языков в XII-XIV вв. По мнению И.И. Срезневского [2002], М.Л. Ремневой [1995] и других исследователей, она развилась не ранее XIV-XV вв., что не входит в задачи настоящей диссертации.
10 Во-вторых, в области словообразования получила широкое распространение точка зрения СП. Обнорского, разграничивавшего ЦС и ДР суффиксы, приставки и т.д. Но «говорить о старославянском характере, например, одного суффикса и русском характере другого можно с уверенностью только в том случае, если от одной и той же основы в старославянском языке образуются слова с одним суффиксом, а в русском — с другим, соответствующим по значению» [Горшков 1969, 35]. Обращение к конкретному языковому материалу, словарям ДР и ЦС языков убеждает в отсутствии такой закономерности. По мнению И.И. Срезневского, разграничение ДР и ЦС языковых элементов зачастую носит механический характер: «есть некоторые окончания слов, которые в народном языке менее обычно, например, на -ство, на -ость, на -ще» [Срезневский 1871]. Поэтому применительно к памятникам ДР литературы правомернее говорить не об оппозиции ЦС и ДР форм в области словообразования, а о различной степени употребления общих по своему происхождению словообразовательных элементов.
«Синтаксис, как отражение специально продумываемого письменного языка в отличие его от живой речи, настолько специфичен, что его специфика перекрывает те различия славянских разговорных языков, которые существуют теперь и не могли не быть у славян в средние века, но до сих пор изучены крайне недостаточно» [Жуковская 1978, 174-175]. Так, например, до настоящего времени остается открытым вопрос о «дательном самостоятельном»: «является ли он оборотом, возникшим в старославянском языке под влиянием греческого, или он издавна существовал в славянских языках, в частности древнерусском...» [Барковский 1963, 445-451]. Различия же в употреблении сложносочиненных и сложноподчиненных конструкций в ЦС и ДР языках наиболее четко проявляется только в период «второго южнославянского влияния», рассмотрение которого не является целью настоящей работы.
Частичное привлечение к исследованию лексического уровня объясняется тем, что разграничение в ряду ЦС и ДР лексических параллелей не всегда может быть проведено достаточно точно. Выявить ДР лексику возможно по отсутствию слов (определенных значений) в канонических ЦС текстах.
Говорить же о специфической ЦС лексике гораздо труднее, т.к. церковнославянизмы широко используются в ДР текстах, более того, встречаются и в древнейших фольклорных произведениях (очи, уста и др.). С точки зрения И.И. Срезневского, «говоря: это слово - славянское, а это — русское, рискуешь принять за славянское то, что есть общеславянское, а не церковнославянское» [Срезневский 1871]. Вышесказанное позволяет ограничить рассматриваемые в работе сопоставляемые формы языков лишь «бесспорно» выявленными, засвидетельствованными во многих древнейших письменных памятниках и признаваемыми большинством исследователей ДР литературы.
В силу многообразия представленных в различных работах интерпретаций необходимо отметить используемые в диссертации значения терминов «концепт», «литературный язык донационального периода» и т.д.
Концепт — совокупность понятий и смыслов, возникающих в процессе построения, систематизации информации об объектах и их свойствах, включающая в себя систему представлений, образов и ассоциаций, рождающихся при сознательном или бессознательном восприятии окружающей действительности. «Концепты сводят разнообразие наблюдаемых и воображаемых явлений к чему-то единому ... способствуют обработке субъективного опыта путем подведения информации под определенные выработанные обществом категории и классы» [Кубрякова 1996, 90]. Концепты не только мыслятся, они переживаются, составляют предмет эмоций. Поэтому в структуре концепта выделяются понятийный, образный и ценностный компоненты с доминированием последнего (см. подробнее: [Карасик 1996, 2001]). С точки зрения различных подходов (семантического, культурологического, психологического, логико-понятийного), концепты рассматриваются «как ментальные способы репрезентации действительности в сознании людей, как «сгустки смысла», несущие важную культурную информацию и находящие свое конкретное выражение в виде знаков» [Палашевская 2001,4].
Под концептуальным блоком понимается совокупность концептов, объединенных эмоциональными ассоциациями в различные семантические ряды, которые отражают образное восприятие действительности и фиксируют специфику социоментальных микрокартин мира. Совокупность концеп-
12 туальных блоков, представленная в виде условной парадигмы, сетки-модели с иерархическим расположением компонентов-показателей, составляет концептуальную модель мира (концептуальную систему), в рамках которой происходит осмысление существующего миропорядка, социума, самого себя.
Термин «литературный язык донационального периода» применяется согласно определениям Пражского лингвистического кружка, где важнейшими специфическими чертами литературного языка древнейшего периода являются: 1) отсутствие поливалентности; 2) наднациональный ареал распространения при одновременной крайней узости социальной базы носителей этих языков (клир, образованная элита общества и т.п.); 3) «письменность» этих языков и их оппозиция устным идиомам как языкам общения [Кречмер 1995, 109].
В свою очередь, под нормой донационального периода нами понимается «совокупность соответствующим образом реализованных языковых средств, принятых в данном языковом обществе как обязательных, и те закономерности, которыми определяется употребление языковых средств» [Ед-личка 1976, 18-19]. Согласно Б.А Успенскому, ЛЯ донациональной эпохи связан «с искусственной (вторичной) нормой, усваиваемой в процессе формального (максимально кодифицированного) обучения и реализующейся в авторитетной для данного общества письменности...» [Успенский 2002, 15].
Старославянский язык - язык первых славянских переводов греческих богослужебных книг середины IX в. Церковнославянский язык - старославянский язык русской редакции. Древнерусский (восточнославянский) — разговорный язык древнерусского этноса, а также документов хозяйственно-юридического содержания (деловой письменности).
Отнесение «Слова о полку Игореве» к художественно-поэтическому жанру в настоящей работе основывается на монографии Н.И. Толстого «История и структура славянских литературных языков» [1988].
Апробация работы. Результаты исследования были представлены на международной научной конференции «Сравнительно-историческое исследование языков: современное состояние и перспективы» (Москва, 2003), на ежегодной научной конференции «Неделя науки» Института экономики,
13 права и естественных специальностей (г. Краснодар, 2002), нашли свое отражение в публикациях (статьях и тезисах). Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на заседании кафедры теории языка Института экономики, права и естественных специальностей (г. Краснодар) и кафедры общего и славяно-русского языкознания Кубанского государственного университета.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, 2 глав, заключения и двух приложений. Список использованной литературы включает 183 наименования. Работа изложена на 207 страницах.
В работе приняты сокращения: ЦС - церковнославянский, ДР - древнерусский, ДРЛЯ - древнерусский литературный язык.
О концепции церковнославянской основы древнерусского литературного языка и «компромиссной» теории его происхождения
Точка зрения, что русский литературный язык - «это перенесенный на русскую почву церковнославянский (по происхождению своему - древнебол-гарский) язык, в течение веков сближавшийся с живым народным языком и постепенно утративший и утрачивающий свое иноземное обличие» [Шахматов 1941, 60], нашедшая в 19 в. свое отражение в трудах М.А. Максимовича, Н.И. Надеждина и получившая свое дальнейшее развитие в работах многих выдающихся исследователей, была наиболее полно сформулирована А.А. Шахматовым, которого считают одним из самых последовательных сторонников теории ЦС происхождения РЛЯ. Правда, первоначально автор в статье «Русский язык», подготовленной для энциклопедического словаря Брокгауза-Эфрона, пишет о восточнославянской основе ЛЯ Древней Руси, о том, что очень рано через иноязычную оболочку начал пробиваться живой восточнославянский язык, который отразился в самостоятельно зародившейся русской письменности: летописях, исторических сказаниях, юридических актах, где только в подборе слов и синтаксических оборотов проступает зависимость от церковной письменности. Но в своих последующих трудах («Введение в курс истории русского языка», «Очерк современного русского литературного языка, «Очерк древнейшего периода истории русского языка» и др.) А.А. Шахматов приходит к выводам о том, что заимствованный в X в. из Болгарии церковный язык стал не только «родоначальником современного великорусского книжного языка», но и разговорным языком образованных классов Древней Руси [Бернштейн 1941, 25], оказал влияние на формирование общекиевского разговорного койне, распространившегося в дальнейшем в качест 15 ве национального языка. «Этот язык после столетий постепенной русификации и до сих пор остается основой русского литературного языка, который в своем лексическом составе по крайней мере наполовину является церковнославянским» [Шахматов 1941, 69, 90, 236]. Более того, опираясь на анализ договоров Руси с греками, в частности на Олегов договор 911 года, исследователь возводит к древноболгарскому языку и государственно-деловую письменность. Болгаризация ДР разговорного, культурно-бытового (делового) языка, по мнению А.А. Шахматова, повлияла и на язык устной народной словесности, в частности на язык русских былин и «Слова о полку Игореве». Высказывания А.А. Шахматова о зависимости интенсивности проявления «болгарской языковой струи» от времени написания памятников, например, в текстах исторических песен (она тем больше и шире, чем текст древнее), связаны со взглядами исследователя на начало и характер протекания процесса русификации ЦС языка. А.А. Шахматов в различных своих работах писал, что только в XI в. (в других работах называется XIII в.) [Бернштейн 1941, 26] началась ассимиляция древнеболгарского языка, приведшая в конечном итоге к его преобразованию в РЛЯ. До указанного периода происходили обратные процессы активного усвоения языка общеславянской письменной культуры, христианской религии ДР этносом. По мнению А.А. Шахматова, начиная с XI века, в памятниках ДР литературы наблюдается, помимо внедрения восточнославянских элементов в ЦС язык, его дифференциация в зависимости от церковного или светского употребления, следствием чего явилось позднейшее превращение церковного языка в особый стиль или «одну из разновидностей русской речи» [Шахматов 1910, 201].
Таким образом, своему происхождению ДРЛЯ обязан языку церковнославянскому (в работах А.А. Шахматова термины «церковнославянский» -«старославянский» - «древнеболгарский» взаимозаменяемы, используются как синонимы), а процессы образования и становления литературного языка Древней Руси связаны с русификацией языка первых славянских переводов греческих богослужебных книг. Именно ассимиляция ЦС языка на русской почве, по мнению А.А. Шахматова, привела к появлению в ДР литературе памятников на так называемом «смешанном» языке, где русизмы «уживались рядом с формами церковнославянскими, не вытесняя их» [Шахматов 1910, 195] и, более того, языке «чисто народном», «где с трудом отыскивается редкий болгаризм» [Там же, 201]. При этом сам исследователь, говоря о древне-болгарской основе ДР государственно-деловой письменности и отдаляя начало преобразования древнеболгарского языка в Древней Руси на несколько веков от момента водворения православного вероисповедания в качестве государственной религии, вынужден был признать, что уже в «Русской правде» - памятнике, восходящем к начальной эпохе появления письменности, отразился живой русский язык обычного права [Карский 1930, 20]. Помимо колебаний датировки начала процесса русификации ЦС языка (от XI до XIII вв.), В.В. Виноградов указывает еще несколько взаимоисключающих положений, имеющих место в трудах А.А. Шахматова: «Владимир Мономах писал свое поучение на церковнославянском языке, но в летописях, особенно новгородских, слышится живая устная речь. «Слово о полку Игореве» и русские исторические песни - продукты подражания языку болгарского эпоса, но «в 13 веке имеем ряд грамот... где речь совершенно народная». С одной стороны, развивается двуязычие и «дифференциация между письменностью ... светской и духовной», а с другой стороны, уже в XI в. «русские люди обращаются с церковнославянским языком как со своим достоянием, как «с собственностью всенародной» [Виноградов 1978, 234].
Несмотря на наличие отдельных противоречий в теории А.А. Шахматова, вызванных, по мнению В.В. Виноградова, «зачаточным состоянием» критического изучения источников того времени [Там же, 236], основные выводы исследователя перекликаются с общепринятой на сегодняшний день точкой зрения - языковой базой ДРЛЯ является ЦС язык, который генетически восходит к южнославянскому наречию, и в процессе своего функционирования адаптируется, ассимилируется восточнославянским языковым социумом. При этом Е.М. Верещагин [1997], М.Л. Ремнева [1995], Б.А. Успенский [2001], Г.А. Хабургаев [1974] и другие считают, что хотя церковнославянский и был связан по своему происхождению с древнеболгарским языком, но не был тождественен ему, а процесс русификации ЦС языка берет свое начало сразу с момента его появления на Руси, но не спустя несколько столе 17 тий, как утверждал А.А. Шахматов. Выводы указанных авторов основаны на результатах конкретного анализа ДР текстов различных жанров (исключая деловую письменность), в которых преобладание ЦС элементов убедительно доказывает правомерность положений о ЦС основе ЛЯ Древней Руси дона-циональной эпохи.
Основоположником так называемой «компромиссной» теории происхождения ДРЛЯ в отечественном языкознании, как известно, считают В.В. Виноградова. Но еще в XIX в. И.И. Срезневский высказал идею единства, неразрывности двух языковых систем Древней Руси, которые служили друг другу взаимным дополнением, поддерживались в равновесии в памятниках ДР письменности. Книжный язык стал отделяться, по мнению Срезневского, от разговорного лишь в XIII-XIV вв., что было связано с внутренними законами развития последнего. Интересным в концепции Срезневского представляется ее оценка последующими исследователями. Взятые в своей изолированности от общей теории отдельные высказывания позволили СП. Обнорскому [1946, 4] и А.И. Ефимову [1967, 28] называть Срезневского основоположником теории ЦС основы ДРЛЯ, а СИ. Бернштейну [1941, 24], В.В. Виноградову [1978, 66], А.Н. Кожину [1981] отнести к числу сторонников его восточнославянского происхождения. По нашему мнению, в своих «Мыслях об истории русского языка» Срезневский делает акцент не на генетической принадлежности основы ДРЛЯ, а именно на единстве и сложности ее состава. Хотя ДР и ЦС языки, по его мнению, и отличались, но в ДР письменности трудно отделить один от другого: «до XIII века язык собственно книжный -язык произведений духовных, язык летописей, язык администрации - был один и тот же» [Срезневский 2002, 32]. О сложном составе ДРЛЯ, о смешении в нем ЦС и ДР элементов писали в свое время Г.О. Винокур [1959], Б.А. Ларин [1975].
О сущностных реалиях церковнославянского и древнерусского языков в древнерусской книжности (теория «двуязычия»)
Изучение теоретических положений и практических разработок, связанных с процессами взаимодействия языков в ДР письменности, позволило установить, что первой научной концепцией соотношения ЦС и восточнославянских языков в Древней Руси была концепция литературного двуязычия, сформулированная в отзыве Ломоносова о плане работ А. Шлецера [Ломоносов 1952, 899]. Сторонники настоящей теории включали и включают в материал исследования весь объем известных ДР памятников, в том числе и делового характера, т.е. ставят знак равенства между литературным языком и языком письменности.
А.И. Соболевский в результате своих исследований пришел к выводу, что «домонгольская Русь не знала одного общего ей всей литературного языка. Она употребляла два языка: один - церковнославянский для собственно литературных произведений, другой - чистый русский для деловой письменности» [Соболевский 1980, 39]. Как видим, автор в сферу функционирования ЦС литературного языка включил весь объем памятников ДР литературы, кроме деловых документов, в том числе летописи и СПИ, которые, по его мнению, были ориентированы на церковнославянскую, а не ДР норму. При этом необходимо отметить, что А.И. Соболевский в последующем пересмотрел указанную точку зрения на языковую ситуацию Древней Руси. В статье «Русский литературный язык» исследователь признает ЦС язык единственным ЛЯ Древней Руси до конца XVII века [Соболевский 1904,412].
Выдвинутая в свое время Г.О. Винокуром [1945, 1959] и независимо от него Ф.П. Филиным [1949, 1974] концепция языковой ситуации XI-XIV вв. основывалась на положении о существовании в Древней Руси двух письменных литературных языков: церковнославянского (ст.сл. русской редакции) и собственно древнерусского (главным образом языка деловой литературы), между которыми происходили сложные процессы взаимодействия. По мне 34 нию исследователей, в ГТВЛ и других летописях, в СПИ, «Молении» Даниила Заточника, многих житиях оригинального происхождения, воинских повестях и т.п. имело место интенсивное смешивание древнерусизмов и церковнославянизмов, закладывался новый тип ЛЯ, в котором происходил сплав разных языковых стихий. Г.О. Винокур выделял даже особый третий «тип» ЛЯ, который создавался в результате взаимодействия ЦС и русского языков. Близкую точку зрения высказывал в свое время Н.С. Трубецкой [1990, 134].
В отличие от вышеназванных авторов, А.В. Исаченко различал в Древней Руси три письменных языка1 - старославянский, который в своей основе являлся южнославянским, и два типа восточнославянского языка: деловой (юридический) и фольклорно-художественный. Каждый из этих письменных языков был функционально связан с определенной сферой общественной жизни, обладал специфическими чертами в области фонетики, грамматики и лексики, не совпадая при этом с бытовым разговорным языком, т.к. «средневековью чужды литературные жанры, включающие бытовую тематику» [Исаченко 1958, 43].
Кроме того, языковую ситуацию Древней Руси оценивали как двуязычие Г.Хютль-Ворт [1968, 1973], А.Н. Кожин [1981], Н.В. Николенкова [2000] и другие исследователи, в работах которых лишь по-разному определяется соотношение церковнославянских и восточнославянских литературных языков в древнерусской письменности.
При этом разграничение в употреблении двух (трех) литературных (письменных) языков, по мнению многих сторонников теории двуязычия, было в первую очередь связано с содержанием, жанром, функцией рассматриваемых памятников. Ф.И. Буслаев утверждал, что «в сочинениях духовного содержания, например, в проповедях, в поучениях духовных лиц, в поста давлениях церкви и т.п., преобладает язык церковнославянский, в сочинениях светского содержания, например в летописях, в юридических актах, в древних русских стихотворениях, пословицах и т.п. преобладает язык русский, разговорный» [Буслаев 1958, 20]. Сторонник ЦС происхождения РЛЯ А.А. Шахматов говорил о существовании зависимости от тематической направленности повествования, но только характера взаимодействия и количественного соотношения ДР и ЦС форм, а не выбора того или иного ЛЯ, т.к., по мнению исследователя, в Древней Руси существовал единственный ЛЯ, церковнославянский в своей основе. А.А. Шахматов считал, что в процессе ассимиляции ЦС языка «открывалась широкая дверь для живых народных элементов... перевес книжных или народных элементов зависел от содержания, от предмета речи» [Шахматов 1941, 243]. А.С. Львов, утверждавший восточнославянское происхождение ДРЛЯ, писал, что степень «окнижненно-сти» последнего находилась в непосредственной зависимости прежде всего от темы и цели сообщения [Львов 1975, 351].
Помимо выбора нормативных ориентиров ДР текстов, сторонники теории литературного двуязычия при построении своей концепции не могли не затронуть вопроса появления в памятниках так называемых «антинормативных» форм. Подробный анализ случаев нарушения употребления двух ЛЯ представлен, в частности, в работах И.С. Улуханова, который, подобно большинству вышеназванных авторов, считал, что распределение восточнославянских и ЦС элементов в письменности Древней Руси было тесно связано с жанром памятника, а сами жанры выделялись на основе темы произведения, характера изображаемого (аналогичное мнение было высказано в свое время Д.С. Лихачевым в работе «Поэтика древнерусской литературы»). В религиозно-философских памятниках неполногласные слова, по подсчетам исследователя, составляют от 95 до 100% от общего количества слов сопоставляемых парадигм двух языков. Такое же соотношение свойственно и другим категориям ЦС и ДР форм (например, словам с начальными ра-, ла- и ро-, ло-у с приставками из- и вы- и др.) [Улуханов 1964; 1969]. К тождественным выводам приходит и Г.И. Белозерцев [1964, 1966], который пишет о преобладании ЦС элементов в отдельных жанрах ДР литературы.
О нормативных ориентирах памятников древнерусской литературы XII-XIV вв. («Повесть временных лет», «Киево-Печерский патерик», «Слово о полку Игореве»)
Поздняя кодификация ЦС языка, сложные взаимоотношения двух языковых систем в памятниках ДР литературы предопределили обращение к изучению конкретных «норм» каждого текста для выявления соответствующих ориентиров их создателей и, как следствие этого, случаев включения антинормативных форм, обусловленных экстралингвистическими факторами языкового развития.
При изучении памятников литературы Древней Руси, особенностей функционирования ЦС и ДР элементов в ПВЛ, СПИ, КПП мы опираемся на труды и монографии В.П. Адриановой-Перетц [1968], Б.М. Гаспарова [2000], А.А. Гиппиус [2000], Т.Н. Кузнецовой [2001], В.В. Кускова [1982; 1988], Я.С. Лурье [1972], Л.А. Ольшевской [1999], О.В. Творогова [1981], В.Ю. Франчук [1982], А.Л. Юрганова [1998] и других исследователей, словари древнерусского языка [1988; 1976].
ПВЛ - памятник ДР литературы, официальная княжеская летопись, включившая и переработавшая различные письменные традиции делового, публицистического, нравственно-этического, исторического, проповеднического, литературно-художественного характеров. Предположительно составленная в начале XII в. (около 1113 г.) монахом Киево-Печерского монастыря Нестором на основе предшествующих летописных сводов (свода Никона 70 1070 г.), Начального свода- 1093-1095 гг.), переводных византийских хроник (Георгия Амартола, Иоанна Малалы) и различных канонических текстов, ориентация на которые авторов/переписчиков памятника прослеживается через скрытые аналогии, параллели, ссылки и цитаты, ПВЛ являлась высокоавторитетным произведением своей эпохи, выполняла функцию кодификации, т.е. служила образцом для ДР книжников, в котором воплотились современные им литературные нормы жанра [Лихачев 1947; Ремнева 1988].
Исследователи, не признающие ЦС язык ЛЯ Древней Руси, называют ПВЛ в качестве памятника, ориентированного на использование ДР языковых средств (см. в частности [Львов 1975]). Но анализ ЦС и ДР форм, функционирующих в летописном тексте, свидетельствует об обратном. Количественное соотношение употребляемых в памятнике слов с неполногласием/полногласием составляет соответственно 81% и 19% (при цитировании «Повести временных лет» слова, данные в скобках, восстановлены по тексту Радзивиловской летописи). ЦС варианты: «Олегъ же мало отступи от града» [3, 44], «постави ... Перуна древяна, а главу его сребрену, аусъ злать» [3, 94], и др., полногласие: «и послаша ...(в) сторожіАлтунопу» [3,170]. Соотношение ЦС и ДР вариантов в словах с -щ-/-ч- из праславянского tj составляет 63% к 37% соответственно: «воеводьство держащю кыевьскыя тысяща Яневи» [3, 220], «а в нощи столпъ огненъ» [3, 276] и т.п. Но: «Послании же придоша на Льто ночью» [3, 148], «и одолії Святославъ в трех тыся-чахъ» [3,184]. Летописец использует преимущественно ЦС формы в словах с начальными а-, е-: «Азъ бо ляхом много зла творих» [3, 256], «Авель же принесе от агнець первенець» [3, 104], «Словтбни же сйдоша около езера Илмеря» [1, 26], «Ибыта челов-бци мнози (и) единогласии» [3, 104] и др. В словах с начальными ла-, ра-/ро-, ло- отмечено чередование только словоформ лодья/ладья, что, с одной стороны, недостаточно для определения правил и ориентиров в употреблении вариантов для всего ряда, а, с другой стороны, на наш взгляд, во многом обусловлено экстралингвистическими факторами языкового отбора и будет подробно рассмотрено в главе 2.2. При склонении существительных наблюдается 54% ЦС флексий: тип склонения на согласный (Тв. падеж мн.число муж./ср. род): «Сь же наскя книжными словесы (ДР - словесьми) сердца вірньїх людии» [3, 166]; склонение существительных на ja (Род.падеж ед.число): «извести я от земля тоя» [3, 110]. Но ДР варианты: «не могуще вборз ксняти гривны с шей (ЦС - шея)» [3, 148], «Он же, поклонивъея ему до земл& (ЦС - до земля)» [3, 208] и др.; Рассмотрим склонение полных прилагательных. 1. Род. падеж ед.число муж/ср.род (78% ЦС форм): «да скончается злоба грешного» [3, 156], «И нача искати правила чернечьскаго» [3, 174], и т.д., но древнерусизмы: «Сего есть новый Костянтиъ великого Рима» [3, 146], «На заутрье же налізоша Тугоркана мертвого» [3, 240]. Род.падеж ед.число жен.род (церковнославянизмы составляют около 70%): «в церкви святыя Богородиця Десятиньныя» [3, 234], «от кладязя воды живоносныя ицівіенья» [3, 152] и др. ДР формы (30%): «и есть ту монастырь святое Богородици на Бол-диных горахъ» [3, 206]. 2. В Дат.падеже жен.роде ед.числа употреблено около 67% ЦС вариантов: «воеваша по Гречьстіт земли» [3, 236], «ходимъ, но по глубине морь-стіпі» [3, 60]. Но ДР формы: «и ходи по чюжеи земли, блудя» [3, 214]. 3. Мест.падеж ед.число муж.род (75% церковнославянизмов): «уча-шеть я ...о цесарьствии небеснімь... (и) о смертнімь часі» [3, 222], «Васил-кови же сущю Володимери, на прежереченімь місті» [3, 256]. ДР падежные окончания: «И с іде Святополкъ с своею дружиною... въ единомь шатрі» [3, 268] и т.п. Мест.падеж ед.число жен.род (почти все без исключения формы церковнославянские): «положень бысть в гробії в велиціи церькви святыя Софья» [3, 226], «Дажь ти господь вінець с праведными, в пищи paucmiau» [3, 146] и др. На протяжении летописного текста всего несколько раз наблюдается обращение к восточнославянизмам: «положиша ю ... на шюеи стран і» [3, 222], «Радуитася,... в славі неувядающей» [3, 152]. 4. Вин.падеж мн.число (ЦС варианты - 81%): «молящася за новыя люди хрестьяньскыя» [3, 154], «и (загна их) на полунощным страны (в) горы высо-кия» [3, 244] и т.д. ДР формы (19%): «переяти болгары дунаискьіі» [3, 258]. 86% падежных окончаний местоимений церковнославянские. Род.падеж ед.число жен.род (ЦС): «тімже и послуша ея, акы матере» [3, 256], «ясти ему до смерти своея» [3, 202] и т.п. Вин.падеж мн.число: «Иневоля бысть выдати я» [3, 258], «Посем же в сФдоша братья, побудивше врагы своя» [3, 270] и др. Среди них было выявлено 14% ДР вариантов: Род.падеж ед.число жен.род: «постави кромі храмины тое» [3, 192], Вин.падеж мн.число: «Инаутрия Бонякъ исполни вой сво к» [3, 262], «и книгамъ прилежа, и почитая е часто» [3, 166]. В причастиях настоящего времени действительного залога последовательно употребляются суффиксы: -ущ-/-ющ-, -ащ-/-ящ-: «и на кленущаяся именемь моимъ во лжю, и на лишающая мьзды (наимника), насильствующая сироті и вдовици, и на уклоняющая судъ криві» [3, 182] и др. Редкое исключение составляют ДР формы (около 5%): «И идяста, видуче зарю велику» [3, 222], «и ступиша половци воюючи» [3, 228]. На фоне преобладания церковнославянизмов исключительное положение занимают сопоставляемые ряды с приоритетным употреблением ДР вариантов. 1. -Ж- из праславянского dj: «изнемагати начата людье... жажею и голодом» [3, 230], «наслажаются ученья божественного» [3, 166] и др. 2. В Дат.падеже ед.числа муж./ср. рода полных прилагательных наблюдаются только ДР окончания: «ревноваше великому Феодосью нравомь и житьемь» [3, 224], «противитеся бісовьскому действу и (пронырьству) ихъ» [3, 196] и т.д.
Функциональная сущность церковнославянизмов как средства выделения высокого положения объекта в семантических рядах религиозного концептуального блока
Исследования предыдущих глав позволили установить, что принцип попарного сопоставления явлений, когда понятия, представления об окружающем мире и связанные с ними переживания на основе разнообразных эмоциональных ассоциаций объединялись в одни семантические ряды, одновременно противопоставляясь другим, оставался общим принципом познания XII-XIV веков. «Бинарной» картине мира как нельзя лучше соответствовала оппозиция двух языковых систем Древней Руси, принцип дополнительного функционального распределения ЦС и ДР языков. При этом то, что «религия являлась субстанцией культуры Средневековья, религией были освящены практически все идеалы, на которых покоилось средневековое общество, религия укрепляла его социальные связи, предохраняя их от распада, именно религия открывала перед человеком смысл его жизненного бытия, давая надежду на бессмертие, чувство защищенности и веру в свои силы» [Вендина 2002, 281], дает возможность предположить первостепенное значение теистических оппозиций в мировоззренческой структуре носителей языка, объясняет наибольшую представленность теистического концептуального блока в исследуемых памятниках ДР литературы.
В КПП в словах с -ж-/-жд- из праславянского dj наблюдается примерное равное соотношение ДР и ЦС вариантов (42% и 58% соответственно), что, очевидно, является результатом русификации языка первых славянских переводов христианских вероучительных текстов. При этом в отдельных словоформах («досажение», «нужа», «надежа» и т.п.) преобладают ДР варианты. Рожение/рождение. «...иміапи роженнымъ на земли первого человека» [5, 538], «Приим же убо сие Насилие, и неволею емлеться пути, проклинааа живот свои и день рожениа своего» [5, 450], о Феодосии Печерском: «Въ послушании искусенъ рожьшеи» [5, 458], об отце Пимене: «николи же eud ея от рожния своего» [5, 604] и др. Но: «И тогда ecu прославиша бога и того рождьшую» [5, 420], «славя бога и того рождъшую пречистую матерь» [5, 592], похвала отцу Феодосию: «такова суть чада твоего порождениа» [5, 464]. Таким образом, дети человека - «рожьны», но упоминание о матери Иисуса Христа требует введения в текст ЦС варианта, т.е. в оппозиции «человеческое - божественное» церковнославянизму отдается предпочтение при обращении к сакральному объекту, занимающему одно из самых высоких положений в системе религиозных ценностей. Отвлеченное значение рассматриваемой словоформы «чада твоего порождениа» - духовные дети святого Феодосия, его ученики, также сделало востребованным в тексте ЦС вариант.
Досажение/досаждение. Обращение епископа Симона к иноку Поликарпу: «Терпи оке, брате и досажение, прет рпФвыи бо до конца» [1, 432], «Ему (Давиду-царю) же Семей досажаше в лице» [1, 433], «Аще и постникъ ...а досажениа не терпя, не узриши спасения» [1, .434]. ЖФП: «и от ученикь своихъ многашьды укоризны и досажения тому приймати» [2, 136] и др. Сравни: «како господь нашь смири себе, бывь послушлив до смерти своему отцю: досаждаем — не прещаше» [1, 433], т.е. человек от другого человека принимает «досажения», а Иисус принял от людей «досаждение» (оппозиция: «человек - Бог»).
Одежа/одежда. Рассказ о преподобном Святоше: «и сим доволне быти одежи его от такового рукод Ьіиа» [5, 500], об отцах Федоре и Василии: «и положена быста въ одежи кровав to и власеници, ямсе и доныне ціпа сущи» [5, 584]. ЖФП: «Одежа же его 64худа и сплатана» [2,92] и др. Сравни: Об обретении мощей святого Феодосия: «прикасающеся отметы одежди святого» [5, 446], «и сих ради обнажень имаши быти и нетл Ьнныа одежда» [5, 506]. Как видим, одеяние святого, отмеченное Богом нетлением - высокий ЦС вариант. Отсутствие необходимости акцентировать внимание в тексте на особом положении изображаемого объекта способствует обращению к являющемуся нормативным для данной словоформы ДР элементу.
Анализ функционирования словоформ лодья/ла(я)дья в тексте КПП выявил случаи обращения к ЦС форме в целях актуализации ряда «божественное, высокое, небесное» теистического концептуального блока, при употреблении ДР варианта как нейтрального компонента ЦС системы. Например, «Писци же начата каатися своего съгр Ьшениа. «Егда, -рече, - приидохомъ въ Каневъ влодиахь, ... илодиа сама идяше горъ, аки нікаа сила влечаашеть ю... В другую же нощь вид Ьсом сию церковь и чудную икону нам Устную, глаголющу намъ: «Челов бци, что всуе мететеся... вся вы въземше и съ ладиею (!) поставлю в церкви моей...» Мы же заутра въставше, хот &хом бажати внизъ... а ло-диа горі идяше противу» [5, 426]. Употребление различных по своему происхождению и восприятию у членов языкового коллектива форм четко дифференцирует место изображаемого в концептуальной модели мира: речь Богородицы (иконы) противопоставлена высказываниям мирян через выбор соответствующих средств 2-х языков, функционирующих в пределах единого контекста.
Отчетливо прослеживается зависимость распределения языкового материала {лодья/ладья) по закону бинарной оппозиции и в описании похода Игоря на греков в ПВЛ (год 6449), когда после первоначальных побед русские воины потерпели сокрушительное поражение: «Иде Игорь на Грекы... Много же святыхъ церквии огневи предаша, монастыре и села пожьгоша... (После решающей битвы) Русь оке възратишася кь дъружин б своей кь вечеру, на ночь влодьи и отбіеоша. Феофанъ (военноначальник греков) же су стріте явь лядехъ со огнемъ, и пущаши нача трубами огнь на лодь круския» [1, 39]. Как видим, обращение к ЦС варианту с начальным ла(я)- связано с необходимостью четко разграничить суда противоборствующих сторон: «ло-дьи» принадлежат воинам князя Игоря (потерпевшим поражение, язычникам), «лядьи» — греческим (одержавшим победу, христианам). Но анализ всех словоформ лодья/ладья представленных в тексте памятника позволяет расширить предлагаемые выводы. Рассмотрим летописную запись (6551): «И поиде Володимеръ в лодьях, и придота в Дунай, (и) поидоша к Цесарюграду. И бысть буря велика, иразби корабли Руси... И быть вість грькомъ, яко избило море Руси, и (посла) царь, именемь Мономахь, по Руси олядии 14. Володимеръ же вид fab с дружиною, яко идут по немь, въспятивъся, изби оляди гречьскыя, и еъзвратися в Русь, вс&дъше в кораблі свой. Вышату жеяша съ изверженными на брегъ, и приведоа я Цесарюграду, и сліпиша Руси много» [3, 168]. Ситуация не идентична первой: Русь крещенная, русский князь одержал победу, греки-христиане потерпели поражение «на воде», но захватили часть русичей на суше. Таким образом, в противовес предыдущему примеру через выбор форм происходит дифференциация не столько «христиан - язычников», «победивших - потерпевших поражение», а в большей мере «чужих - своих», причем противопоставленный ДР форме вариант употреблен по отношению к грекам (византийцам), которые во многом способствовали утверждению православия и распространению ЦС книжности на Руси, что возможно свидетельствует о существовании в начальный период распространения христианства разграничения по своему происхождению двух языков: ДР - исконного «своего», а ЦС - привнесенного извне (Византия, Болгария и др.).
