Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Синтез идиоэтнического и универсального в грамма тических единицах языка 19
1. Интерпретация грамматических явлений языка в когнитивном аспекте 19
1.1. Антропоцентричность как сущностное свойство когнитивного подхода к исследованию языка 19
1.2. Исследование грамматических явлений в рамках когнитивного подхода 25
2. Идиоэтническая обусловленность значений языковых единиц и категорий 27
3. Пропозиция как универсальная мыслительная модель ситуации, реализуемая в семантике предложения 36
Выводы по Главе 1 39
ГЛАВА 2. Теория описания аналитических футуральных форм в английском и русском языках 41
1. Онтологические особенности будущего как основа языковой категории будущего времени 41
2. Связь футурума и модальности в современном английском языке 54
2.1. Из истории вопроса 54
2.2. Взаимодействие модального и темпорального компонентов сочетания «shall/will+inf.» в диахронии 58
2.3. Статус формы «shall/will + inf.». Область употребления shall и will как темпоральных показателей 65
3. Роль контекста при описании функционирования футуральных форм 75
4. Становление аналитической формы будущего времени в русском языке 81
5. Признаки аналитической формы 95
Выводы по Главе 2 101
ГЛАВА 3. Актуализация семантического наполнения аналитических форм будущего английского и русского языков 103
1. Предварительные списки частных грамматических значений и функций форм аналитического будущего 104
1.1. Частные грамматические значения сложного будущего в русском 104
1.2. Функции сочетания «will + inf.» 105
1.3. Реализация различных пропозиций при видовом сопоставлении предикатов в форме будущего в русском 108
2. Взаимодействие модального и футурального компонента значения при реализации волитивной пропозиции и при наличии модальной рамки 110
2.1. Особенности реализации волитивной пропозиции в русском языке 120
2.1.1. Опущение инфинитива при выражении желания 120
2.1.2. Квазиперформативное номинирование просьбы формой будущего сложного 121
2.2. Выражение чистого временного значения при
сопоставлении модального и футурального предикатов 122
3. Актуализация оттенка решительности у формы будущего при реализации агентивной пропозиции 123
4. Зависимая пропозиция в комиссивных и промиссивных речевых актах 131
5. Пропозиции, зависимые от предикатов пропозициональной установки 135
5.1. Выражение пропозициональной установки с помощью вводно-модальных слов (как предикатов мнения) 135
5.2. Актуализация значения уверенности в пропозиции, вводимой глаголом знания 149
5.3. Особенности реализации подчиненных пропозиций 152
5.3.1. Оттенок маловероятности в ситуации «обманутых ожиданий» 152
5.3.2. Оттенок желательности (ситуация «мысленного конструирования») 153
5.3.3. Значение гипотетичности (потенциальности) при конструировании восприятия 155
6. Актуализация значения уверенности/неуверенности у аналитического будущего как результат реализации пропозиций суждения (предсказания) 156
6.1. Уверенное предположение 156
6.1.1. Обоснованная уверенность 159
6.1.2. Субъективная убежденность 161
6.2. Предсказание 163
6.3. Пророчество 165
6.4. Заверение адресата 166
6.5. Значение уверенности при сопоставлении действий 167
6.6. Сопоставительное будущее в русском языке 168
6.7. Английское будущее в значении предупреждения 170
7. Значение начинательности у аналитических футуральных форм как указание на изменение ситуации 171
8. Актуализация значения гипотетичности и потенциальности у аналитического будущего в зависимых пропозициях (связанных отношениями каузации) 178
8.1. Оттенок предпочтительности в предложениях с формой сложного будущего в русском языке (ситуация «эмоционального выбора») 184
8.2. Значение гипотетичности при нейтрализации индикатива и не-индикатива (при реализации зависимой пропозиции) 184
8.3. Актуализация значения гипотетичности в риторическом вопросе 185
9. Частичная нейтрализация временного противопоставления при выражении верифицируемого суждения и характеристики субъекта 188
9.1 Неопределенная временная отнесенность предиката при языковой реализации верифицируемого суждения (предположения)... 189 9.2. Актуализация значения вневременности (темпоральное значение обобщенного настоящего) при реализации характеризующей пропозиции 191
10. Частные модальные значения и оттенки значения аналитической формы будущего в русском и английском языках в особых контекстах 197
10.1. Оттенок нежелательности в ситуации возмущения 197
10.2. Значение объективной невозможности при эмоциональном отрицании 198
10.3. Оттенок убежденности при обозначении ближайшего будущего с глаголами речевого действия в английском языке 200
Выводы по Главе 3 202
Заключение 204
Библиографический список 208
Список использованной научной литературы 208
Список словарей 229
Список источников 229
- Антропоцентричность как сущностное свойство когнитивного подхода к исследованию языка
- Исследование грамматических явлений в рамках когнитивного подхода
- Онтологические особенности будущего как основа языковой категории будущего времени
- Частные грамматические значения сложного будущего в русском
Введение к работе
Формы аналитического будущего являются универсальным лингвистическим феноменом, свойственным языкам индоевропейской и ряда других семей, в которых они активно используются носителями языка. Аналитическое будущее, организованное едиными для современного человека пропозициями, погружаясь в конкретноязыковое пространство, характеризуется наряду с общими также и специфическими свойствами. В силу размытости его семантики, обусловленной гипотетичностью действия в будущем, аналитическому будущему всегда свойственны модальные оттенки.
В диссертации общие и специфические свойства категории аналитического будущего исследуются на материале двух разносистемных языков -английского (в значительной степени аналитического) и русского (в значительной степени синтетического), что дает нам возможность получить более полное представление о характерных свойствах будущего аналитического как категории глагольной системы.
В исследовании акцент делается на изучение семантического (модально-футурального) наполнения аналитических форм будущего времени в аспекте их реализации в речи. Предпринятый нами анализ содержания указанных форм в особых условиях коммуникативного контекста осуществляется на основе интерпретации такой информации, которая обязательно сопровождает общение носителей языка (фоновые знания, концептуальная база и т.п.).
Категория будущего является одной из наиболее проблемных в системе категорий времени, что объясняется внутренней связью будущего с модальностью, ирреальной природой будущего и его эпистемической противопоставленностью категориям прошедшего и настоящего. Принадлежность языковых форм выражения футуральности к периферии поля реальности [Бондарко 19926], нулевая степень фактивности высказываний предоставляет свободу для использования самых различных оттенков отношения к будущему: чаяние и опасение, желательность/нежелательность наступления события, воле-
7 вое стремление способствовать/препятствовать наступлению события, личное долженствование, тонкая градация оценок вероятности наступления того или иного события и т.п.
Сказанное в еще большей мере относится к аналитическим формам будущего времени: их специфика в аспекте синхронии состоит в раздельно-оформленности, при которой категориальный грамматический аспект значения выражается вспомогательным глаголом, имеющим особый статус в системе языка, поскольку эти сочетания представляют собой позднюю грам-матизацию изначально свободных сочетаний полнозначных слов, иными словами, грамматическая функция отнесения действия к будущему у элементов этих форм не является первичной. В диахроническом аспекте эти формы характеризуются относительно недавним изменением статуса своих компонентов с утратой (полной или частичной) служебным компонентом своего первоначального значения.
Нынешние вспомогательные компоненты формы (глаголы) были отобраны в определенный период развития языка из ряда конкурирующих лексем, использующихся в достаточно свободном сочетании с инфинитивом, причем семантика этих глаголов достаточно сильно различается от языка к языку (глаголы с модальным значением или с модальными оттенками значения, с фазовым значением ингрессивности, начинательности и др.). Выбор определенных единиц в качестве регулярного компонента формы связан с внутрисистемными парадигматическими отношениями, вместе с тем этот процесс, вероятно, проходил также под влиянием тех функций языка, которые связаны с работой мышления, с восприятием и отражением мира, включая и отношение к нему пользователей языка, проявляющееся в языковых единицах и категориях. Лингвисты (Дж. Байби, В. Е. Коваленко, А. В. Кравченко, С. П. Лопушанская, Н. В. Новикова и др.) отмечают, что развитие аналитических футуральных форм связано с определенным этапом развития человеческого мышления, поскольку требует перевода определенного фрагмента
8 содержания опыта в форму осознаваемого, включения концепта представления будущего и его целевого преобразования в мыслительные операции.
Таким образом, в диссертации анализируются формы английского аналитического будущего «shall/will + Inf.» и русского аналитического будущего «буду + инф.» (называемого в литературе также будущим сложным или будущим несовершенного вида).
Из нескольких форм и конструкций, относящих действие в будущее, мы отобрали для исследования две аналитические футуральные формы, опираясь на ряд критериев: 1) структурное сходство (а также ряд общих черт в диахроническом аспекте при ярком различии лексических источников образования) и 2) функциональный критерий, который выражается в том, что рассматриваемые формы являются в языках регулярным средством отнесения действия в будущее, выполняя свою основную функцию, как правило, без обязательных условий (поэтому английская форма так называемого будущего в прошедшем не рассматривается нами в силу ее жесткой структурной обусловленности).1 Кроме того, английская форма перфектного будущего не рассматривается нами по причине соответствия по своей видовой характеристике русскому будущему совершенного вида. Некоторые выводы о содержательной стороне грамматического будущего в русском языке носят ограниченный характер, поскольку отбор лишь одной из двух временных форм в русском языке не позволяет нам строить обобщения относительно выражения будущих действий в русском языке в целом.2 Одновременно с этим, принадлежность форм к разносистемным языкам не может не оказать
1 Следует также сделать оговорку и о неразрешенности проблемы внутрисистемных отноше
ний между формами с shall/will и формами с should/would, поскольку многие авторы считают
последние формой прошедшего времени от shall/will и, следовательно, представляют shall ~
should как единую лексему [Бархударов 1975; Штелинг 1997; Huddleston 1995].
2 Известно, что форма будущего совершенного вида в русском языке в морфологическом
плане представляет собой форму настоящего времени, подвергшуюся «функциональному
сдвигу», поэтому А. В. Кравченко, например, утверждает, что эту форму нельзя считать
показательной для категории глагольного времени «с точки зрения механизмов языковой
категоризации» [Кравченко 1995 : 81].
9 определенного влияния на статус рассматриваемой формы в каждом языке, на ее синтагматические характеристики и особенности функционирования.
Формы футурума являются самым поздним по времени образования компонентом временных противопоставлений в грамматической системе, это обстоятельство дает возможность достаточно подробно проследить процесс их формирования в языках с письменной традицией. Поэтому история образования футуральной микросистемы в различных языках получила широкое освещение, см., например, диссертации В. Е. Коваленко, Н. С. Сахаровой, М. А. Угрюмовой, работы Дж. Байби и Э. Даля, Ф. Виссера, Э. Маулера, Э. Стандопа и др., посвященные истории категории будущего в английском; история категории будущего в русском подробно освещается в работах
B. И. Борковского и П. С. Кузнецова, К. В. Горшковой и Г. А. Хабургаева,
C. П. Лопушанской, Н. В. Новиковой, М. Л. Ремневой, Т. Ф. Цыгановой,
A. П. Яковлевой, Ж. Бонфанта, Е. Кржижковой и др.
Особое положение футуральных сочетаний в глагольной системе привлекает внимание лингвистов. Так, «неопределенный» статус английского грамматического футурума вызвал к жизни множество разнообразных и нередко противоречащих друг другу концепций как в зарубежной (X. Веккер, М. Джус, О. Есперсен, Дж. О. Кэрм, Дж. Лич, Ю. Окамура, Ф. Р. Палмер, Г. Суит, Ч. Фриз, Р. Хаддлстон, Л. Хэгеман, М. Эрман и др.), так и в отечественной (Л. С. Бархударов, Я. Г. Биренбаум, И. П. Иванова, Б. А. Ильиш,
B. М. Комогорцева, Е. А. Корнеева, Б. Л. Мариупольская-Пантэр, Ф. И. Мау-
лер, О. А. Осипова, Д. А. Штелинг и др.) англистике. Широкое освещение
получили проблемы грамматического статуса сочетаний «shall/will + inf.», их
исторического развития, определения круга их функций в языке, дистрибу
ции глаголов shall и will.1
1 Следует сделать замечание относительно равноправия этих двух глаголов. Начиная со 2-ой половины XX в., в научной литературе shall практически не рассматривается в качестве показателя будущего времени, поскольку считается, что он крайне редко выражает «чистое» будущее без оттенка модальности. Однако исследования Д. Калогьеры показывают, что количественная доля футурального shall в употреблении не позволяет пренебречь им при описании английского футурума [Kalogjera 1968 : 122-126].
10 К началу 1980-х гг. острая дискуссия вокруг признания за сочетаниями «shall/will + inf.» статуса грамматических форм была в основном завершена, однако интерес к английскому футуруму отнюдь не ослаб, о чем свидетельствуют публикации последних лет [Селиванова 2001; Хрисонопуло 2001; Davidsen-Nielsen 1988; Haegeman 1989; Huddleston 1995; Okamura 1996].
Яркой особенностью русской видовременной системы является наличие двух форм будущего времени, противопоставленных за счет видовой характеристики. Проявление частновидовых значений для каждой из двух временных форм описано в работах [Авилова 1976; Бондарко 1971; Мило-славский 1989; Гловинская 1989; Гиро-Вебер 1990; Грекова 1998; Климонов 2001; Кубарев 1995; Рассудова 1982; Теория функциональной грамматики 1987; Фичи Джусти 1997; Grenoble 1989 и др.]. Различные категориальные ситуации с формами русского будущего сложного освещены в работах [Ду-нев 1999; Мякотина 1982а, 19826; Оркина 1986 и др.], выполненных в русле функционально-грамматического описания.
В последние десятилетия грамматические явления языка все чаще получают описание в рамках полевого подхода. На материале английского языка средства отнесения действия к будущему в составе функционально-семантических полей и более узких специализированных грамматико-лексических (микро)полей рассматриваются в работах [Ермакова 1980; Кириллова 1997; Красногор, Белякова 1986; Сатель 1990; Сахарова 1987; Селиванова 2001; Тарасова 1976; Wiese 1986 и др.]. Взаимоотношение синтетического и аналитического будущего русского языка в системе единой функционально-семантической категории описано в [Кубарев 1995; Фичи Джусти 1997 и др.].
В конце XX в. получила развитие теория грамматизации (грамматикализации), основанная на историко-типологических данных (см. [Майсак 2002]). Лингвисты, работающие в этой области, уделяют внимание типологическому описанию процесса образования футуральных форм в разносистем-ных языках, выявляя универсальные черты этого процесса [Дренясова 1968;
Кравцова 1991; Bybee, Dahl 1989; Bybee, Pagliuca 1985; Bybee, Perkins, Pagliuca 1994; Fleischmann 1982; Ultan 1978 и др.].
Общее направление нашего исследования требует сочетания двух подходов к описанию языкового материала: от формы к смыслу и от смысла к форме. Первый подход реализован в самом факте отбора языкового материала из разнотипных языков, тогда как второй связан с теоретической основой исследования. Подход от смысла к форме позволяет исследователю проследить, как реализуются в каждом языке некоторые универсальные семантические единицы или семантические системы, т.е. значения, которые должны получать свое выражение в любом языке [Касевич, Храковский 1983 : 6]. При этом два указанных подхода не являются противопоставленными, поскольку в лингвистике объектом исследования являются прежде всего «такие содержательные тождества и значения, которые имеют определенные соответствия в плане выражения» [Там же : 8].
Для анализа универсального компонента содержания предложений с аналитическими футуральными формами в качестве исходного уровня нами принята пропозиция как универсальный образ ситуации, отображаемой в предложении, которое с известным приближением является отражением реальных фактов [Кацнельсон 1972 : 142].
Анализ большого числа разносистемных языков позволил исследователям, в частности Дж. Байби и У. Пальюке, выявить узкий набор лексических единиц, из которых произошли формы будущего, а также закрытый ряд оттенков будущего в современных состояниях этих языков. Это дает основания для выдвижения гипотезы о том, что семантические изменения, ведущие к грамматизации и происходящие при грамматизации, схожи во многих языках [Bybee, Pagliuca 1987: 120].
Очевидным и закономерным является предположение о том, что различия в инвентаре оттенков значений этих форм в разных языках могут быть достаточно существенными, однако это касается неосновных, вторичных оттенков, проявляющихся в конкретных условиях контекста. Сохранение лек-
12 сических значений компонентов футуральных сочетаний при выражении намерения и предсказания создает тонкие уникальные оттенки, что осложняет характеристику грамматического значения будущего в разных языках (см. [Bybee, Dahl 1989 : 93]). Гипотетичность любого будущего и его неопределенность выступают тем фактором, который нивелирует эти различия. Поэтому основные значения, которые способны выражать аналитические формы будущего, должны иметь относительно универсальный характер.
Объектом исследования при таком понимании проблемы является аналитическая форма будущего времени (исследуемая на материале двух разно-системных языков - русского и английского).
Предметом исследования является описание аналитической формы как особого явления языка в функциональном, прагматическом и этнолингвистическом аспектах.
Анализ научной литературы, посвященной проблеме определения единого категориального значения футуральных форм в разных языках и выведению списка дополнительных значений (созначений, оттенков значения) и функций этих форм, демонстрирует отсутствие единого мнения у большинства исследователей [Haegeman 1982: 19].
Ф. И. Маулер видит среди причин отсутствия лингвистически надежных результатов описания футурума следующие: а) смешение синхронного и диа-хронного подходов; б) смешение функционального и формального принципов лингвистического анализа и в) «сужение круга факторов, составляющих лингвистически релевантный контекст» [Маулер 1968 : 3]. Придавая особое значение последнему пункту, мы считаем целесообразным расширить контекст употребления футуральной формы до прагматического с элементами экстралингвистического, т.е. рассматривать предложения как высказывания в конкретных ситуациях общения. Поставив своей целью описать употребление языковой единицы, мы должны найти экспликации ее использования в различных высказываниях. Подчеркивается, что во многих современных работах по формам будущего времени некоторые его свойства не получили объяснения
13 именно по той причине, что анализ был ограничен синтактико-семантическим уровнем и полностью игнорировал прагматику [Haegeman 1982 : 99]. Такой макроконтекст позволяет максимально точно интерпретировать в каждом случае подвижное и неоднозначное сочетание модального и темпорального компонентов, выявляя определенные закономерности.
Ю. С. Степанов доказывает, что языковые темпоральные формы выражают прежде всего «позицию человека во времени», то есть служат воплощением определенных моделей времени в языке [Степанов 1997 : 125-129]. При этом в исследованиях до последнего времени практически не уделялось внимания тому, «каким образом та или иная грамматическая форма воплощает в себе способ осмысления (= концептуализацию) человеком определенной будущей ситуации, в результате чего остается практически не исследованным вопрос о действии когнитивных факторов, предопределяющих выбор той или иной грамматической формы» [Хрисонопуло 2001 : 200; см. об этом также Беляевская 2000; Золотова 2001]. При построении высказывания пользователь языка всегда занимает определенную когнитивную позицию, компонентами которой являются объем знаний автора высказывания, его интенции и другие компоненты общей коммуникативной ситуации. Истолкование значения отдельных единиц, являющихся материалом данного высказывания, без учета указанных условий во многих случаях невозможно.
Подчеркнем, что такой когнитивный подход к описанию явлений языка не противопоставлен функциональному, чаще они дополняют друг друга: поскольку функциональное описание сосредоточено на «взаимодействующих коммуникативных факторах», которые влияют на структуру языка, а когнитивное - на «факторах мыслительной деятельности» [Ченки 2002 : 345].
Сказанное выше с особенной очевидностью характеризует именно категорию будущего как одну из наиболее зависимых (в аспекте ее функционирования и интерпретации) от фактора экстралингвистического содержания и условий контекста. Внутренне присущая будущему субъективность, неразрывно связанная с влиянием автора высказывания, который обладает своей особой
14 позицией относительно будущих событий, заставляет принимать во внимание в числе прочих факторов и модус отношения к будущему как к сфере желаемого, необходимого и т.п. Восприятие будущего в определенной модальности (долженствование, чаяние, волеизъявление) является важной этнокультурной характеристикой говорящего субъекта и языковой общности в целом.
В отличие от высказываний, например, о прошлых событиях, субъекту речи и субъекту предполагаемого действия предоставляется возможность реализовать свое модальное отношение, существующее пока как идеальное, преобразовав его в факты реальности. Тем самым в высказываниях о будущем модальная характеристика приобретает особую этическую значимость для референта лица, занимающего в высказывании позицию агенса/субъекта; проявляющееся при этом, например, пассивное/активное отношение к ситуации позволяет выявить значимые характеристики, доминанты мировосприятия говорящего. Поскольку «восприятие будущего есть основа всякой целенаправленной деятельности» [Красухин 1997 : 62], отличающей человека как существо, способное моделировать и планировать свои действия именно в плане наступающего времени, этот фрагмент модальности (в широком смысле) демонстрирует самый «вектор поведения» человека в мире, его направление вовне или внутрь субъекта (субъекта-созерцателя = субъекта восприятия). К. Яс-перс выявляет взаимодействие модусов отношения к прошлому, настоящему и будущему в философском ключе: «Будущее ... скрыто в прошлом и настоящем, мы видим и примысливаем его в реальных возможностях. По существу, в основе нашего мировоззрения всегда лежит осознание будущего <...> Видение настоящего в такой же степени зависит от восприятия прошлого, как от прогнозирования будущего» [Ясперс 1991 :157].
Таким образом, новизна работы определяется попыткой комплексного описания функционирования аналитических футуральных форм в разносистем-ных языках с позиции когнитивной интерпретации выражаемого содержания. Как известно, попытки отделить так называемое «чистое» будущее от «модали-зованного» являются достаточно субъективными, поскольку не существует на-
15 дежных критериев для такого разделения, работающих на многообразном речевом материале. В настоящей работе мы не ограничиваем материал чисто футу-ральным использованием «shall/will + inf.» и «буду + инф.», привлекая для анализа и те случаи, в которых футуральный компонент является неосновным. Такой подход в сочетании с анализом макроконтекстов при употреблении рассматриваемых форм в речи позволил проследить семантические связи между различными функциями этих форм и сочетаний, установить общность ряда компонентов в их значении и выявить потенциал развития семантики форм аналитического будущего.
Кроме того, выдвинута гипотеза о взаимосвязи этимонов рассматриваемых форм (первичных значений компонентов формы) с существовавшими ранее и с современными знаниями носителей языка о соответствующем фрагменте действительности, а также о способности аналитических футу-ральных форм актуализировать в речи значения-этимоны. Если признать, что отбор и утверждение аналитических футуральных форм продиктован не только внутрисистемными языковыми процессами или влиянием языковых контактов, то можно предположить действие такого экстралингвистического фактора, как особенности этноспецифических представлений языкового коллектива (характеристики этноменталитета), основанные на его опыте и представлениях объективного мира и отношении к нему. Иными словами, отбор именно таких, а не иных конституентов аналитической футуральной формы может до определенной степени отражать представления говорящих на данном языке о будущем, что, в свою очередь, должно найти свое выражение в особенностях употребления этих форм в речи, когда то или иное контекстное окружение (понимаемое широко) способствует или затрудняет выражение соответствующих смыслов (т.е. коммуницированию специфического образа будущего).
Целью работы является исследование аналитической формы будущего времени как лингвистического феномена, характерного для разносистемных языков, с выделением темпоральных и модальных характеристик.
В соответствии с поставленной целью в работе решаются следующие задачи:
отметить проявление категориального темпорального значения аналитических форм будущего в различных функциях;
выявить модальные компоненты содержания, актуализируемые при употреблении в речи; установить спектр модального наполнения рассматриваемой формы; раскрыть роль когнитивной составляющей при порождении и интерпретации высказываний с формами аналитического будущего;
выявить общие (относительно универсальные) и специфические функции и компоненты значения аналитических футуральных форм, характерные для двух исследуемых языков;
установить значения-этимоны компонентов футуральных аналитических форм; проследить их возможную актуализацию в различных контекстуальных условиях.
Работа написана на материале около 10 000 примеров, извлеченных из произведений художественной литературы XX века (главным образом, 2-ой его половины) на русском и английском языках. Использован ряд текстов, размещенных в электронном виде в сети Интернет.
Характер языкового материала, а также поставленные в исследовании цель и задачи предопределили методы и приемы исследования. Исследование фактического материала проводится на основе комплексного применения разных методов, включающих, в частности, контекстуальный анализ, метод компонентного анализа значения, статистические подсчеты, элементы концептуального анализа и дистрибутивного метода, метод когнитивного анализа и сопоставительный метод.
Теоретическая ценность работы состоит в том, что материалы диссертации, представленные в ней наблюдения и выводы вводят в исследовательский обиход информацию, которая будет интересна специалистам в области когнитивного описания системных явлений языка, функциональной грамма-
17 тики русского и английского языков и другим специалистам-филологам. Работа представляет опыт исследования содержания грамматической формы в функциональном, прагмалингвистическом и когнитивном аспектах.
Практическая значимость. Материалы работы могут найти применение в лекционных и практических курсах теоретической грамматики, семантики, практической грамматики, истории русского и английского языков; в спецкурсах по проблемам языковой модальности и функциональной грамматики; кроме того, результаты исследования могут быть использованы при написании учебных пособий, курсовых и дипломных работ.
Положения, выносимые на защиту:
У футуральных аналитических форм в процессе их развития в языке вырабатывается ряд достаточно универсальных значений и функций, не свойственных изначально тем сочетаниям, которые послужили источниками этих форм. Иерархия этих функций и частотность выражения значений специфичны для разных языков.
Этимоны компонентов аналитического будущего могут сохраняться и достаточно систематически и последовательно проявляться при функционировании лишь в том случае, если аналитическое будущее в данном языке не является окончательно сложившимся. Выражение исторически первичных значений исходного сочетания, послужившего основой для образования формы, зависит от условий контекста.
Сочетание модального и темпорального компонентов значения футу-ральной аналитической формы определяется рядом факторов, среди которых основными являются: тип реализуемой пропозиции и широкий контекст. Предпочтительное проявление в конкретном языке тех или иных значений и оттенков значений футуральной аналитической формы объясняется как структурными особенностями языка, его строя, так и спецификой представления языкового содержания в нем.
Наиболее точное и полное описание семантического наполнения футуральной формы при ее реализации в речи возможно при условии анализа
18 коммуникативной ситуации, включая такие ее когнитивные параметры, как индивидуальные базы коммуникантов и их речевые интенции. Апробация работы: отдельные результаты и теоретические положения исследования докладывались на 5 международных (I Международная конференция «Эт-ногерменевтика и языковая картина мира: теория и практика» (Кемерово, 1998 г.), II Международная конференция «Типология в этногерменевтике и этнорито-рике: ментальность и менталитет» (Кемерово, 2000 г.), I Международная научная конференция «Язык и культура» (Москва, 2001 г.), II Международная конференция «Концепт и культура» (Кемерово, 2006 г.), II Международная конференция «Актуальные проблемы современного словообразования» (Кемерово, 2007 г.)) и 2 региональных (Региональная научно-практическая конференция «Актуальные проблемы языкознания, методики преподавания иностранных языков и перевода» (Кемерово, 2001 г.), Областная научная конференция «Молодые ученые Кузбассу. Взгляд в XXI век» (Кемерово, 2001 г.)) конференциях. Основное содержание работы отражено в 9 статьях.
Структура работы определяется целью и задачами. Работа содержит 231 страницу машинописного текста и состоит из введения, трех глав, заключения. Приложен список использованной и цитированной научной литературы (229 наименований, в том числе 55 на иностранных языках) и список произведений художественной литературы и других источников материала исследования (32 наименования).
Антропоцентричность как сущностное свойство когнитивного подхода к исследованию языка
В соответствии с распространившейся в философии науки концепцией, описывающей развитие науки в виде смены так называемых парадигм, на современном этапе можно говорить о победе новой, когнитивной парадигмы в лингвистике, что проявляется в переходе к исследованию ментальной сущности языковых единиц, их теснейшей связи с процессами познания, восприятия, переработки информации, их отношения к структурам сознания. Это привело лингвистику к сближению с психологией и другими науками о человеке и обществе, к созданию интегративных и «пограничных» с ними дисциплин, иными словами, выразилось в преобладании «антропоцентрического подхода» (Е. С. Кубрякова) в исследовании языка, его функций, в выделении объекта изучения и в сфере интересов самих ученых (об этом см., напр., [Фрумкина 1995]).
Проблемы взаимосвязи языка и мышления, языка и сознания, человеческого фактора в языке во все времена были в числе основных в языкознании [см. Кравченко 1996], поэтому Е. С. Кубрякова отмечает существование у этого подхода давней традиции, идущей еще от В. фон Гумбольдта, В. Вундта и др., при отсутствии, однако, «прямых предшественников» и длительной «предыстории» [Кубрякова 1994 : 36]. Дело в том, что на протяжении большей части XX в. язык было принято рассматривать вне связи с экстралингвистическими (главным образом, психологическими) факторами, поскольку последний подход признавался «нестрогим» [Кубрякова 1997].
В рамках когнитивного подхода объектом лингвистики становится уже не столько его системный, сколько «ментальный» характер (Н. Хомский). Формулируя сущность такого подхода в науке в целом, В. 3. Демьянков оп ределяет когнитивизм как «взгляд, согласно которому человек должен изучаться как система переработки информации, а поведение человека должно объясняться в терминах внутренних состояний человека» [Демьянков 1994 : 17]. В цитируемой работе приводится обобщающий список сущностей духовной стороны деятельности человека и процессов этой деятельности, которые включались учеными и философами в сферу человеческой когниции; в числе этих сущностей и «занятия человеческого духа» (знание, сознание, разум, мышление, представление, творчество, разработка планов и стратегий, размышление, символизация, логический вывод, решение проблем, классифицирование, соотнесение, фантазирование и мечты), и такие процессы и свойства, как восприятие, воспоминание, внимание, узнавание [Там же : 23].
Названные выше «внутренние состояния» имеют физические проявления, «наблюдаемы и интерпретируются как получение, переработка, хранение, а затем и мобилизация информации для рационального решения разумно формулируемых задач» [Демьянков 1994 : 17]. Поскольку решение таких задач непосредственно связано с использованием языка, то вполне естественно, что язык оказался в центре внимания когнитивистов. При этом подчеркивается, что язык не просто «вплетен» в тот или иной тип деятельности, но, как бы образуя ее речемыслительную основу, объективирует замысел деятельности, ее установки и цели. Язык как знаковая система уникален тем, что «является не только продуктом познавательной деятельности человека, но одновременно одним из главных способов осуществления этой деятельности» [Кравченко 1996 : 11].
По замечанию Е. С. Кубряковой, «важнейшей стороной связи когнитивной науки с лингвистикой оказывается семантика» - лингвистика играет столь существенную роль для когнитивной науки, поскольку предоставляет «для обдумывания данные о значении своих форм» [Кубрякова 1994 : 45], и в этом отношении можно говорить о проблеме взаимоотношения знания и значения, как одной из ключевых в русле когнитивного подхода к языку. Важнейшие интересы когнитивной лингвистики - это «ментальные» основы понимания и продуцирования речи, различные аспекты репрезентации уже сформировавшихся структур языкового знания и их участие в актах переработки информации [Герасимов, Петров 1988 : 6].
Развивая эти положения, следует подчеркнуть, что такой подход к исследованию языка предполагает исследование восприятия, свертывания и активации знаний в актах коммуникации (в так называемом «онлайновом» режиме) [Красных 1997]. Согласно формулировке В. 3. Демьянкова, центральной задачей когнитивной лингвистики является «описание и объяснение внутренней когнитивной структуры и динамики системы говорящий-слушающий» [Демьянков 1994:22].
Очевидно, таким образом, что одной из основных в когнитивной лингвистике вновь становится фундаментальная языковедческая проблема языка и мышления: «как употребление языка отражает толкование мира говорящим, ограниченное имеющимися в распоряжении у говорящего словами и грамматическими конструкциями» [Ченки 2002 : 343]. Эта проблема связана с традиционным спором о том, насколько сильно структура языка влияет на восприятие и осмысление информации об объективной действительности (ср. гипотезу лингвистической относительности Э. Сепира и Б. Л. Уорфа, взгляды неогумбольдтианцев и другие аналогичные концепции).
Исследование грамматических явлений в рамках когнитивного подхода
Несмотря на то, что основная масса когнитивных исследований языка строится на лексическом материале, грамматика как сфера абстрактных отношений также может и должна быть изучена в русле когнитивной парадигмы, поскольку категории морфологии и синтаксиса не в меньшей степени формируются на основе опыта и представлений языкового коллектива, а их употребление отражает коммуникативную сущность языка. Вместе с тем, еще недавно исследователи отмечали тот факт, что «теоретические принципы когнитивной лингвистики или когнитивной семантики мало или вовсе не применяются к ... грамматическим категориям» (Dineva A. Some theoretical principles of cognitive linguistics and their application to the study of the seman tics of verbal tenses II Studia Kognitywne I Semantyka kategorii aspektu і czasu. -Warszawa, 1994. № 1; приводится по [Кравченко 2000 :31]).
В своем обзоре современных когнитивных лингвистических теорий Алан Ченки отмечает, что когнитивная грамматика (в частности, теория Р. Лангакера) исходит из тезиса о невозможности описания языка без ссылки на когнитивные процессы, поскольку язык это не самодовлеющий механизм. При этом лексика, морфология и синтаксис «образуют континуум символических единиц, который только произвольно можно разбить на отдельные составные части. Сами грамматические категории имеют прототипическую структуру. [...] они по своему существу символичны и предусматривают организованную и общепринятую символизацию концептуального содержания. Анализ грамматических единиц обязательно связан со ссылкой на их семантическое содержание» [Ченки 2002 : 356]. Что касается самих семантических структур, то они «характеризуются по отношению к знаниям о действительности, объем которых не ограничен. Семантические структуры отражают не только содержание ситуации, но и то, как организовано и истолковано данное содержание» [Там же : 357].
Грамматическое значение как частная разновидность языковых значений в целом в русле когнитивной теории «представляет собой концептуализацию соотносимого с языковой единицей фрагмента действительности» (ср. [Langacker 1983 : 123]). Соответственно, А. В. Кравченко предлагает включать в модель значения в качестве необходимого компонента указание на человека как на субъекта познавательной деятельности, а, следовательно, и указание на определенную структуру знания о называемом объекте/фрагменте действительности [Кравченко 1995 : 24-25]. По образному выражению Г. А. Золо-товой, «фигура говорящего/наблюдателя с ее меняющейся пространственно-временной позицией, способами познания и коммуникативными намерениями, с богатством оценок и реакций, освещает внутренний мир текста и одушевляет грамматику» [Золотова 2001 :112].
А. В. Кравченко ставит под вопрос «правомерность подхода к грамматике как некоторой системе эксплицитно формулируемых правил, обеспечивающей функционирование языка как коммуникативной системы по порождающему принципу» [Кравченко 2000 : 31]. Это сомнение основано на противоречии между таким пониманием и живой языковой реальностью, поскольку грамматическое правило как концепт является продуктом «интер-претативной деятельности наблюдателя, и его толкование напрямую зависит от исходной системы координат, в рамках которой этот концепт "строится"» [Там же]. Если мы принимаем положение о том, что все возможные виды межзнаковых отношений в языке обусловлены исключительно языковым опытом Говорящего, то это приводит нас к следующему заключению: «природу грамматики, понимаемой ... как некоторые общие принципы отражения в знаковых формах опыта взаимодействия с миром, нельзя раскрыть без обращения к особенностям когнитивной деятельности человека» [Там же : 32]. При таком подходе грамматику естественного языка также можно определить как систему представления знаний, в которой каждая отдельная грамматическая категория будет соотнесена с некоторым аспектом когнитивной обработки информации [Там же].
Онтологические особенности будущего как основа языковой категории будущего времени
В языковых категориях отражены результаты переработки в сознании членов языкового коллектива объективных явлений и отношений между объектами. Объективное время также перерабатывается сознанием носителей языка с помощью определенных когнитивных механизмов. Поскольку время является одной из наиболее отвлеченных и наименее «осязаемых» категорий (оно не воспринимается непосредственно органами чувств в отличие от объективного пространства), его преломление в человеческом сознании допускает максимальную свободу выражения, яркую психологическую окраску [Селиванова 2001 :30].
Основные отличия субъективного времени от объективного обобщены в работах [Маулер 1968 :40-43; Селиванова 2001 :30-31; Шендельс 1986 :71-72] следующим образом:
1) субъективное время абстрактно и неопределенно, тогда как физическое время является объективным четвертым измерением;
2) субъективное время не линейно, прерывисто, скачкообразно, его темп, «интенсивность» и направление непостоянны (возможно ретроспективное и проспективное движение);
3) «субъективное время антропоцентрично, так как человек определяет время по отношению к самому себе» [Селиванова 2001 : 30];
4) «деление на настоящее, прошлое, будущее также происходит по субъективным законам мышления и имеет условный, относительный характер» [Там же];
5) для человека значимыми оказываются многие обстоятельства, сопутствующие течению времени, но являющиеся во многом субъективными кратность действия, его законченность, последовательность, длительность; 6) «объективное время имеет одно измерение (в отличие от трехмерного пространства), а субъективное время может быть многомерным» [Там же: 31].
Понятие «время» само по себе очень сложно для объяснения и требует для усвоения разнообразных концептуальных операций (сравнение, метафо-ризация, аналогия и т.п.). Эту сложнейшую сферу человек подразделяет на несколько областей, из которых наименее «реальной», доступной для непосредственного восприятия и контроля является будущее. Вполне объяснимо, что категория будущего в человеческом сознании и языке формируется позже других. Как пишет С. Фляйшман, все факты истории языка и развитие его в онтогенезе и филогенезе, «показывающие "вторичность" категории будущего, являются следствием того, что ирреальная природа будущего когнитивно более абстрактна относительно более осязаемых и эмпирически доступных прошедшего и настоящего» [Fleischmann 1982 : 22-23].
Лингвисты исходят из того, что языковая категория времени имеет онтологическое основание. Известно, что первичная категоризация времени осуществлялась «в противопоставлении двух категориальных форм настоящего и прошедшего», что «объясняется определенной спецификой мировосприятия» [Медведева 2002 :51].
В сознании современного человека помимо собственно лингвистической существуют также философская, физическая, биологическая, психологическая временные модели. Отмечается, что все «вышеперечисленные модели времени в совокупности с интуитивным переживанием времени ("lived time") в определенной степени влияют на наше языковое поведение», это влияние не ограничивается фактором времени грамматического, «ведь именно осознание и переживание нами времени жизни посредством языка входит в сферу нашего менталитета, что, в конечном счете, влияет на форми рование концептуальной картины мира в нашем сознании и на выбор средств для ее описания» [Там же : 42].
В рамках настоящего раздела полезно кратко рассмотреть онтологические свойства будущего в концепциях различных наук. С точки зрения психологии, основанием для формирования идеи будущего является антиципация. В будущее устремлены желания, мечты, надежды, планы и замыслы. Психологически будущее трактуется как «желаемое» настоящее и «несбывшееся» прошлое. Несмотря на то, что будущее является проспективным и еще не стало реальностью, «в сознании человека оно, так же как и прошлое существует в виде "сценариев", которые человек планирует осуществить, или, которые запланированы кем-то или чем-то осуществиться в жизни человека» [Там же : 27]. Такого рода «сценарии» могут быть классифицированы по критериям значимости для индивида, как: навязчивое, спящее, неопределенное, фатальное, угнетающее, близкое будущее (подробнее см. [Медведева 2002 :27-29]).
В рамках логико-философского подхода будущее обязательным образом соотносится с возможностями. Следовательно, будущее как физическая сущность всегда в какой-то степени модально, что является объективным фактом. Я. Ф. Аскин отмечает, что категория будущего тесно связана с категорией реальной возможности, «представляющей собой потенции реального дальнейшего развития». «Будущее характеризуется тем, что в нем осуществляются реальные возможности, выражающие тенденции объективных закономерностей, направленность процесса развития» [Аскин 1966 : 86].
Частные грамматические значения сложного будущего в русском
Аналитическое будущее как личная форма глагола, т.е. реализация предиката, выражает как единичные или обобщенные факты, так и типичные, повторяющиеся или характерные для субъекта действия. Как правило, в спе 105 циальных контекстах формы будущего достаточно ярко демонстрируют модальные значения уверенности, гипотетической ирреальности, долженствования, волеизъявления (готовности совершить действие). В отдельном языке эти значения могут конкретизироваться до оттенков значений в особых контекстуальных условиях.
Основными частными грамматическими значениями будущего сложного или будущего несовершенного вида русского языка в современных исследованиях принято считать: 1) значение конкретного единичного действия, 2) повторяющегося и обычного действия, 3) будущее постоянного действия и 4) обобщенного факта, а также ряд переносных употреблений [Бондарко, Буланий 1967 : 98; Бондарко 1971 : 90-93].
Исследователи русского глагола предлагают списки модальных оттенков, присущих форме будущего сложного в определенных контекстах. В значении абстрактного настоящего грамматическое значение будущего несовершенного вида проявляется в оттенках готовности и уверенности [Бондарко, Буланин 1967 : 107-109]; в значении обобщенного факта эксплицируются оттенки долженствования («Ты в город, а я буду в девках сидеть!»), нежелания («Буду я еще считаться со всякими...») [Бондарко 1971 : 93], волеизъявления и неизбежности [Мякотина 19826]. При переносном употреблении будущего реализуются: оттенок ирреальной гипотетической модальности («Хоть будешь бить его, а все не скажет») и эмоционально-экспрессивные оттенки вынужденной необходимости («Будешь ждать, если жрать нечего») и возмущения («Всякая сволочь будет по ночам беспокоить!»1) [Бондарко 1971 :167-168].
В специальных исследованиях можно найти довольно полные списки различных значений и функций глаголов will и shall, однако долгое время не существовало единой исчерпывающей их классификации. Л. Хэгеман на ос нове анализа работ многих авторов составила подробный общий список функций глагола will в сочетании с инфинитивом [Haegeman 1982 : 20-23]: 1. ЧИСТОЕ БУДУЩЕЕ, в том числе: 1.1. с инфинитивом длительного вида со значениями: а) длительности действия; б) действия, совершающегося согласно «естественному ходу событий» (Future-as-a-matter-of-fact) [Leech 1971 : 62]; 1.2. в главной части СПП с придаточными условия; 1.3. команды, приказы, предписания; 1.4. обещания, угрозы; 1.5. просьбы о помощи; 1.6. заверения, «пари» (bets) [см. Close 1970b : 46]; 1.7. обстоятельства в настоящем, предопределяющие будущее [Close 1970b : 45]; 1.8. ближайшее будущее; 1.9. в условных предложениях; 1.10. идиоматические выражения (That ll do; that ll be all, etc.). 2. БУДУЩЕЕ + ВОЛЕИЗЪЯВЛЕНИЕ, т.е. будущее, «окрашенное» модальными оттенками, в том числе: 2.1. желательность; 2.2. намерение; 2.3. принятое решение [Leech 1969 : 204] (позже в работе [Leech 1971 : 78] заменено на термин «намерение»); 2.4. обещание, угроза; 2.5. отказ; 2.6. просьба, приказ, распоряжение (квазиимператив с will в вопросительных и восклицательных предложениях); 2.7. предложение, приглашение (квазиимператив с will в вопросительных и восклицательных предложениях); 2.8. волитивный will в придаточных предложениях; 2.9. при эллипсе инфинитива смыслового глагола.
