Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Функционально-семантическая характеристика послелогов рутульского языка 15
1.1. Состояние исследования послелогов в рутульском языке 15
1.2. Послелог как служебная часть речи 21
1.3. Морфологическая классификация послелогов 25
1.3.1. Послелоги, сформированные на базе имен 25
1.3.2. Послелоги наречного происхождения 26
1.4. Классификация послелогов по принципу управления падежом имени 27
1.5. Соотношение послелогов с падежной системой 32
1.6. Соотношение послелогов с превербной системой 36
1.7. Лексико-семантическая классификация послелогов 39
1.7.1. Трехмерность пространства в языковом сознании рутульцев и выражение ее послелогами 72
1.7.2.Антропоцентризм рутульского языка и выражение его послелогами 82
Глава 2. Функционально-семантическая характеристика союзов 88
2.1. Состояние исследования союзов в рутульском языке 88
2.2. Классификация союзов 93
2.2.1. Сочинительные союзы 94
2.2.2. Подчинительные союзы 105
2.3. Союзные слова 111
2.4. Происхождение союзов и союзных слов 117
2.5. Союзы и союзные слова именного происхождения 118
2.6. Союзы и союзные слова глагольного происхождения 119
2.7. Союзы и союзные слова послеложного происхождения 120
2.8. Заимствованные союзы 120
Глава 3. Функционально-семантическая характеристика частиц 122
3.1. Состояние исследования частиц в рутульском языке 122
3.2. Структурные особенности частиц 127
3.3. Усилительные частицы 132
3.4. Определительные частицы 134
3.5. Отрицательные частицы 135
3.6. Модальные частицы 136
3.7. Синтаксические особенности частиц 137
3.8. Грамматические функции частиц 138
3.9. Происхождение некоторых частиц 139
3.10. Семантические особенности частиц 141
Заключение 147
Список условных сокращений 155
Список использованной литературы 156
- Состояние исследования послелогов в рутульском языке
- Трехмерность пространства в языковом сознании рутульцев и выражение ее послелогами
- Подчинительные союзы
- Состояние исследования частиц в рутульском языке
Введение к работе
Рутульский язык - один из младописьменных языков Дагестана, письменность которого утверждена только в 1990 году. Сравнительно с другими дагестанскими языками, рутульский язык не исследован в должной мере. Такие важные уровни языка, как «Фонетика», «Лексика», «Синтаксис» не имеют монографических исследований.
Малоизученной областью остается также проблема служебных частей речи рутульского языка, тех слов, подробное рассмотрение которых и выводит исследование к анализу раздела «Синтаксис», не получавшего до сих пор даже фрагментарного рассмотрения.
Как известно, в дагестановедении установилось мнение, согласно которому класс таких служебных частей речи, как союзы, союзные слова, принимающих важное участие в конструировании таких синтаксических единиц, как предложение, словосочетание и, тем более, сложные синтаксические конструкций, в дагестанских языках нельзя читать развитым. В имеющихся работах, посвященных анализу морфологии, общепринятой считается точка зрения, согласно которой состав союзов в дагестанских языках пополнился за счет заимствований из арабского, иранских, тюркских и других языков.
Еще A.M. Дирр отмечал, что «...рутульский язык, как и другие дагестанские языки, очень беден союзами» [Дирр, 1911:105]. В своей известной работе, посвященной грамматике рутульского языка, A.M. Дирр приводит следующие единицы рутульского языка, которые он называет «суффиксами» [Дирр, 1911:104-105]: «ки, соответствует нашему и, или и...и...»; «на имеет в двух (единственных у меня) предложениях смысл «и»».
Таким образом, A.M. Дирр регистрирует в рутульском языке приведенные два союза, отмечая про них, что они «присоединяются очень не плотно к предыдущим словам, так что они не изменяют ударения (они энклитические)» [Дирр, 1911:104]. A.M. Дирр обнаруживает несколько большее количество послелогов, «... которые все требуют родительного падежа слова, к которому относятся» [Там же: 26]: джубра «после», улихъде «перед (где?)», улихълаа «с, от - перед (откуда?)», улихьди «перед (куда?)», бегеде «около, близь (где? куда?), бегеклаа «от, с (откуда?)», йыкьа «между (где?)», йьїкьаіди, йьїкьаїхди «между (куда?)», йьїкьааі «из - между (откуда?)», хъала «позади (где?)», хъалала «из, с (откуда?)» [Там же: 26-27].
На наш взгляд, ценным в приведенных примерах является то, что на таком раннем этапе изучения рутульского языка A.M. Дирр сумел заметить, «... что мы тут встречаем знакомые нам уже падежные окончания», то есть, установлено падежное словоизменение рутульских послелогов, причем приводятся две, либо три формы лативов. Несомненным достоинством работы является также то, что A.M. Дирр интуитивно отмечает все три вопроса, по которым и изменяются послелоги: где? куда? откуда?
Е.Ф. Джейранишвили относит служебные слова к области «бесформенных слов». Так, им приводятся «бесформенные» служебные слова: «а) послелоги; адвербиальные послелоги-предлоги, используемые в качестве постпозиционных (с именем) и препозиционных (о глаголах) слов; б) союзы - их в цахском и мухадском языке очень мало, причем определенная часть таких слов заимствована из других языков; в) частицы, представляющие со-
Здесь и далее при приведении примеров из предыдущих работ, мы сохраняем транскрипцию автора. бой общее «приложение» к глаголу и имени, т.к. они могут одинаково употребляться и с глаголом, и с именем» [Джейранишвили, 1983: 585].
Более подробный анализ служебных частей речи содержится в монографии Г.Х. Ибрагимова «Рутульский язык». Так, автор отмечает, что союзов в мухадском диалекте немного. Выделяются сочинительные и подчинительные союзы. Также обращает снимание на наречные слова, употребляющиеся в значении союзных слов [Ибрагимов, 1978: 112]. Г.Х. Ибрагимов приводит сочинительные союзы -на, -ки, ва, йа, йа-ки, ва-йа. В качестве подчинительных им приводятся союзы геденый «когда», хьели «потом», баданы «чтобы, ради», са «лишь, лишь только», анджах «только», гуьре «поэтому» [Ибрагимов, там же].
Частицы Г.Х. Ибрагимов подразделяет на формообразующие и словообразующие. Под термином «формообразующие» автор приводит суффиксы отрицания - м-, дж-, суффиксы уступительного наклонения - сатара-ана-кунки «если даже и оставляет», а также «частицы, употребляемые для образования числовых наречий», в качестве таковой приводятся примеры хьур-садана «впятером», хьиб-садана «втроем» [Ибрагимов, 1978: 111].
Следует отметить, что хьур и хьиб в приведенных словосочетаниях являются количественными числительными, а садана «одновременно» - наречие, что вряд ли дает возможность считать их частицами.
Среди словообразующих частиц автором приводятся примеры джубра-хъуна «вслед», гъили-ки «везде». Джыбра в мухадском диалекте - послелог, обозначающий «после, вслед», хъуна - деепричастная форма от лексически неполнозначного глагола хъу «иметься сзади, после». Лексему гъили-ки в мухадском диалекте нам не удалось зафиксировать.
Далее Г.Х. Ибрагимовым в параграфе «Частицы» приводится наречие маа «опять, еще», суффиксы «ка» - придающий глаголу семантику «как только» (СМ. Махмудова определяет подобные формы в качестве «конвер-бов» [Махмудова, 2001: 159-160]) и «ма», придающий глаголу семантику «до того как»; а также составной союз са ки «и еще». В данном разделе Г.Х. Ибрагимов приводит еще сравнительные частицы кал «будто, словно» и калды, обозначающий приблизительную меру и сравнение; частицу гва, имеющую семантику побуждения [Ср. Махмудова, 2001: 213-214]. Частицу «ву», приводимую Г.Х. Ибрагимовым как обозначающую семантику «для», в рутуль-ском языке зафиксировать нам не удается.
Г.Х. Ибрагимов не выделяет в рутульском языке такой части речи, как «Послелог».
Подробный анализ служебных частей речи рутульского языка находим в монографии Махмудовой СМ., о котором см. ниже.
Как отмечает С.Д. Кацнельсон «традиционная грамматика давно выделила категорию «служебных слов»», имея в виду слова, которые как вспомогательные глаголы в пределах ясно выраженной глагольной парадигмы могут выполнять роль средств выражения ряда форм, либо, как артикль или союз, явно не автосемантичны и выполняют синтаксические функции в предложении» [Кацнельсон, 2001: 154-155].
В дагестанском языкознании, как известно, общетеоретических положений относительно того, на основании каких критериев может быть проведено разграничение знаменательных частей речи от служебных, не имеется. При разграничении дагестановеды используют в основном теоретические установки индоевропейских языков, в частности, наиболее близкого русского. Однако в русском языке нет проблемы отличия наречия от послелогов, так как особенности дагестанских послелогов не совсем совпадают с особенностями русских предлогов.
Так, например, В.В. Виноградов дал следующее определение предлогам: «Частицы речи, служащие для выражения пространственных, временных, причинных, целевых, притяжательных, ограничительных и других отношений между объектами или таких же отношений объектов к действиям, состояниям и качествам, называются предлогами» [Виноградов, 1972: 531].
К.К. Курбанов относительно табасаранского языка отмечает, что, «...послелоги - служебная часть речи, служащая для выражения грамматических отношений между самостоятельными словами. В этом смысле посредством небольшого количества послелогов в сочетании с различным падежом могут быть переданы все те многочисленные пространственные отношения, которые выражаются местными падежами» [Курбанов, 1986: 134]. Таким образом, К.К. Курбанов выдвигает два важных отличительных признака послелогов табасаранского языка: а) что они функционируют с родительным падежом; б) что они выражают те пространственные отношения, которые выражаются и местными падежами.
Г.И. Мадиева пишет, что «послелоги в аварском языке служат для выражения различных дополнительных значений, связанных с необходимостью точнее передать локальное отношение между предметами»; и далее: «по синтаксической связи в предложении послелоги могут указывать на согласование и управление» [Мадиева, 1981: 149-150]. Как видим, Г.И. Мадиева также отмечает признак выражения локальных отношений между предметами. Ею расширяется и сфера синтаксических употреблений послелогов: если К.К. Курбанов закрепляет их исключительно за родительным падежом, то Г.И. Мадиева отмечает за ними как функцию управления, так и функцию согласования.
СМ. Махмудова определяет послелог в рутульском языке следующим образом: «Послелог - это служебная часть речи, участвующая в передаче оттенков локальных и направительных отношений. Послелоги оформляют подчинительную связь между словоформами, входящими в словосочетание или же предложение» [Махмудова, 2001: 220].
Г.А. Климов отмечает относительно кавказских языков, что здесь «...во многих случаях разделение наречий и послелогов оказывается весьма условным». [Климов, 1986: 100].
Однако в дагестанских языках традиционно выделяются как наречие в качестве знаменательной части речи, так и послелог как служебная часть речи.
На наш взгляд, критерием, служащим отличием одной части речи от другой, может быть только признак роли в предложении: если данная единица выполняет роль члена предложения, ее следует считать наречием, если самостоятельная синтаксическая роль не присуща единице, то ее следует классифицировать в качестве послелога.
А.Н. Юзбеков приводит также важный критерий, позволяющий отличить наречную функцию одной и той же единицы от послеложной: «...по своим морфологическим признакам послелоги зачастую не могут быть отделены от наречий. Решающую роль в такой дифференциации приобретают синтаксические признаки: наличие у послелогов управляемого им слова, в то время как наречие примыкает к глаголу» [Юзбеков, 1990: 13].
Данные критерии и будут использоваться в нашей работе.
Следующая проблема дагестановедения касается частиц. Одни исследователи понимают частицы расширенно, они вводят в класс частиц как некоторые формообразующие морфемы [см., например, Ибрагимов, 1978: Hill 2], так и самостоятельные слова, служащие выражению различных смысловых оттенков отдельного слова [Курбанов, 1986: 137; Мадиева, 1981: 140; Алексеев, Шейхов, 1997: 56].
В.В. Виноградов подробно рассматривает историю, функциональные и семантические особенности частиц в русском языке: «термин «частица» (ла-тинск. particula), как и большая часть грамматической терминологии, был унаследован русской грамматикой от античной грамматики, которая в свою очередь, восприняла его из восточных грамматик (ср. арабск. harf- частица). Этот термин употребляется в двух значениях: общем и частном. Частицы в широком смысле этого слова - то же, что «частицы речи». «Частицы речи», к которым относятся, между прочим, союзы и предлоги, противополагаются «частям речи». Это общее понятие «частиц» обнимает все классы так называемых «служебных», «формальных» или «частичных» слов» [Виноградов, 1972:520].
Таким образом, это - широкое понимание термина «частицы». Виноградов В.В. далее дает и конкретное определение тому классу слов, который следует определить в качестве частиц: «Частицами называются классы таких слов, которые обычно не имеют вполне самостоятельного реального или материального значения, а вносят главным образом дополнительные оттенки в значения других слов, групп слов, предложений или же служат для выражения разного рода грамматических (а следовательно, и логических, и экспрессивных) отношений» [Виноградов, там же].
На наш взгляд, функции и семантические особенности частиц дагестанских языков вполне укладываются в это определение, что и позволит нам руководствоваться им при анализе служебных слов рутульского языка.
Взгляды исследователей на то, что следует считать союзами, а что -союзными словами, в основном совпадают, в связи с чем они будут приводиться при анализе соответствующих единиц в основной части данной работы.
Актуальность темы обусловлена тем, что различные классы служебных слов, их семантические и функциональные особенности в рутульском языке до сих пор не были предметом специального научного анализа. Структурно-семантическая и функционально-коммуникативная характеристика, позволившие бы глубже проникнуть в особенности рутульского языка, яснее понять особенности его морфологического уровня, помогут исследователям перейти к исследованию синтаксиса рутульского языка.
Материалы рутульского языка также как материалы других дагестанских языков позволяют определить место, функциональную и семантическую значимость служебных частей речи. Полученные теоретические сведения можно применить на практике для решения прикладных задач, в частности, при исследовании синтаксиса рутульского языка.
Актуальность темы еще и в том, что служебные части речи в полном объеме до сих пор не служили предметом специального исследования. Имеющиеся сведения [A.M. Дирр, Е.Г. Джейранишвили, Г.Х. Ибрагимов, СМ. Махмудова] носят констатирующий характер, в силу чего многие важные положения, касающиеся синтаксических и семантических особенностей, остаются за пределами внимания прежних исследователей
Объектом исследования являются служебные части речи рутульского языка, их семантические и функциональные особенности.
Основные задачи исследования сводятся к следующим: а) на основании фактического материала выявить состав служебных частей речи рутульского языка; б) определить функционально-семантический потенциал каждой слу жебной части речи (анализ); в) теоретическое осмысление многообразия значений служебных слов (синтез); г) определить особенности служебных частей речи на современном этапе развития рутульского языка.
Принципы и методы исследования.
Поставленные в настоящем исследовании задачи определяют выбор принципов и методов исследования. В соответствии с целями и задачами диссертации, в ней используются описательный, функциональный, диахронический и сравнительный методы исследования.
В основе же диссертационного исследования - метод контенсивно-типологического анализа.
Исследование базируется на материале мухадского диалекта, принятого в качестве опорного диалекта литературного рутульского языка.
Научная новизна исследования заключается в том, что: впервые в рутуловедении всестороннему и системному научному анализу в различных аспектах подвергаются служебные части речи; определяется фондовый уровень служебных частей речи; устанавливается функционально-семантический потенциал тех служебных классов слов, которые регистрируются в рутульском языке; уточняются функционально-семантические особенности послелогов, позволяющие отграничить их от омонимичных наречий; обосновывается обширность состава классов союзов и союзных слов; служебные части речи анализируются с точки зрения связи как с морфологическим уровнем языка, так и с синтаксическим уровнем. На защиту выносятся следующие положения диссертации: установление состава служебных классов слов; определение критерий, на основе которых разграничены служебные классы слов от знаменательных; анализ функциональных особенностей служебных частей речи: послелогов, частиц, союзов и союзных слов; методы и принципы, позволившие разграничить союзы и союзные слова в рутульском языке; употребление и состав союзных слов в рутульском языке, возможности их функционирования.
Материал исследования. В настоящей работе в качестве иллюстративного материала используются произведения устного народного творчества, разговорная речь носителей мухадского диалекта рутульского языка, неопубликованные произведения поэтов, а также материалы, опубликованные на рутульском языке в районной газете «Рутульские новости».
Факты других дагестанских языков заимствованы из соответствующих грамматических описаний и словарей.
Теоретическая значимость диссертации состоит в том, что основные материалы и теоретические положения, содержащиеся в работе, могут быть использованы при составлении научной грамматики рутульского языка. Многие положения работы могут также составить интерес и для общей лингвистической теории.
Практическая значимость диссертационного исследования. Материал диссертационной работы может быть использован при составлении школьных и вузовских учебников по рутульскому языку, при чтении спецкурсов по рутульскому языку и по актуальным проблемам кавказского языкознания.
Результаты исследования могут быть применены в практике вузовского преподавания: при чтении лекций, спецкурсов по теоретической грамматике, на практических занятиях по морфологии и синтаксису рутульского языка.
Апробация и внедрение результатов работы. Рукопись диссертации обсуждалась на заседаниях кафедры дагестанских языков Дагестанского государственного педагогического университета. Результаты исследования были изложены автором на региональных научных конференциях в Махачкале (1997-2003 гг.), а также на ежегодных научных конференциях и сессиях профессорско-преподавательского состава Дагестанского государственного педагогического университета и Дагестанского государственного университета. По теме диссертации опубликовано:
Сравнительно-сопоставительная характеристика английских и рутуль-ских перфектных времен // Вопросы кавказского языкознания. - Махачкала, Изд-во Даггосуниверситета, 1997.-С. 136-137.
Система послелогов в рутульском языке // Актуальные проблемы языка и литературы. Сборник статей. Выпуск 5. - Махачкала: Изд-во Даггоспеду-ниверситета, 2000. - С. 61-65.
Происхождение союзов и союзных слов рутульского языка // Актуальные проблемы современного языка литературы. Сборник статей. Выпуск 8. -Махачкала: Изд-во Даггоспедуниверситета, 2001. - С. 101-107.
К вопросу о семантике рутульских послелогов // Кавказский вестник. № 6. - Тбилиси, 2002. - С. 105-107.
Трехмерность пространства в языковом сознании рутульцев // Кавказский вкстник. № 6. - Тбилиси, 2002. - С. 108-110.
Композиция и объем диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованной литературы, списка условных сокращений.
Состояние исследования послелогов в рутульском языке
Послелог - это одна из служебных частей речи, служащая для передачи различных отношений между главными и зависимыми членами словосочетания. Используются послелоги для выражения различных пространственных, временных, абстрактных и иных оттенков отношений.
Послелог как выразитель грамматических отношений, как правило, следует в постпозиции по отношению к имени, тогда как предлог русского языка обычно предшествует имени, хотя грамматические функции у обоих в какой-то мере тождественны. Как отмечает И.И. Мещанинов, «...по своей основной синтаксической функции предлог в точности соответствует послелогу. И тот, и другой служат показателями синтаксических отношений. Основное различие между предлогами и послелогами заключается в том, что последние проявляют большую тенденцию к формальному объединению с именем, чем первые. Это находит свое объяснение в чисто внешних особенностях языкового строя. В большинстве языков определители локализуются перед определяемым словом. Поэтому между именем и его послелогом, занимающим постпозиционное по отношению к нему положение, не могло оказаться определения» [Мещанинов, 1978: 359].
В этой связи следует отметить, что есть важное отличие послелогов и предлогов: выражая в основном пространственные отношения, и предлоги, и послелоги примыкают к имени, но если предлоги служат в основном для передачи пространственной семантики, послелоги же используются для выражения пространвственных и абстрагированных абстрактных значений.
В специальной литературе отмечается, что: «Послелоги, как и предлоги, по широко распространенному мнению исследователей, восходят в своем прошлом к отдельным значимым лексическим единицам, к словам. Равным образом, не подлежит сомнению, что ряд послелогов, так же как и значительная часть предлогов, переходит в служебные морфологические показатели. Они в этом случае сначала теряют значимость полноценного слова и становятся служебными частицами, а затем утрачивают свою самостоятельность синтаксического показателя и прикрепляются к соответствующим полноценным словам, получая содержание грамматического форманта. При таком положении весь вопрос сводится к тому, в каком состоянии находится в данный момент та или иная форма анализируемых нами служебных показателей. Что многие из них выступают в языке со значением служебного элемента, сохраняющего в самом себе известную долю синтаксического выражения, которое лишь в совокупности с другими словами придает последнему содержание их синтаксической значимости в строе предложения, в этом не может быть никаких сомнений» [Кацнельсон, 2001: 361].
Следует отметить, что полнозначные слова, перейдя в разряд служебных, а именно послелогов, не полностью теряют синтаксическое значение. Это говорит о том, что в послелогах сохраняется семантическое значение его прототипа. Многие послелоги на современном этапе развития рутульского языка это пространственные наречия, которые получают новое синтаксическое содержание. Каждое подобное наречие как бы расщепляется, одно из значений, которых остается наречием, по-прежнему оставаясь полнозначным знаменательным словом, другое значение переходит в чисто формальный план, выполняя служебные функции. Как показывают приведенные примеры, наречия и послелоги отличаются только по функциям, при полном структурном и частично семантическом сходстве. В.И. Дегтярев отмечает, что «агглютинативные аффиксы возникают из служебных слов. По мере опустошения, фонетической деформации и семантической формализации служебные слова (послелоги, предлоги, местоимения и т.д.) в процессе развития грамматического строя языка приставлялись к слову-корню, превращаясь в морфемы» [Дегтярев, 1973: 70]. Послелоги в некоторых языках, в том числе и в рутульском, тесно переплетаются с превербной системой, исследуемый язык также относится к тому небольшому числу языков, в которых представлены превербы. Первое, что бросается в глаза исследователю, это генетическая связь многих послелогов рутульского языка с превербами. Сравните: с-аЫус «сойти с горизонтальной поверхности» хылаала саъ «с крыши» хьі-аічіус «прикоснуться, приклеиться, пристать сзади» масалыхълаа хъуъ «сзади стены» л-аМус «полезть на горизонтальную поверхность» устіулаа лаъ «на стол» ъ-аЫ1ус «войти в помещение» хала ъаъ «в дом» гъ-аМус «выйти из помещения» (ихрекский диалект) халаа гьаъ «из дому» и т.д. Как полагают, послелоги взаимосвязаны с падежной системой. Утратив свое содержание, многие из них слились с именами, образуя новые падежные формы. По этому поводу А.С. Чикобава писал: «Послелоги (как и предлоги в индоевропейских языках) соотносятся с падежными формами имен: наращиваясь на падежные формы имен, вносят определенную конкретизацию в обозначение пространственных отношений» [Чикобава, 1942: 149]. Так же считает и С.Д. Кацнельсон: «Они (послелоги - Я.С.) частично переходят, а частично уже перешли в служебные форманты-суффиксы. Такое положение, когда трудно бывает установить, с чем мы имеем дело - с послелогом или падежным суффиксом - встречается часто, но в ряде языков все же сохранение послелогами своего самостоятельного значения выступают достаточно ясно. Очевидно, все подобного рода сомнения в отнесении рассматриваемого построения к послеложному или простому падежному сводятся к установлению того качественного состояния, в котором нами застигается изучаемая форма» [Кацнельсон, 2001: 361].
Трехмерность пространства в языковом сознании рутульцев и выражение ее послелогами
По мнению многих исследователей, послелоги в основном служат выражению пространственной характеристики объектов (и, как мы это уточнили в предыдущем параграфе, выражению пространственной характеристики материальных объектов). Кроме того, по мнению многих исследователей, послелоги уточняют, конкретизируют пространственное расположение материальных объектов.
Рассмотрим пространственную семантику, выражаемую послелогами, а также то, с какими падежами могут вступать те или иные послелоги. Как известно, с абсолютивным падежом послелоги не вступают. Не сопровождают они и эргативный падеж, дативный, совместный падеж и сопро 83 водительный падеж, как все названные падежи в основном призваны выражать абстрактную семантику, это, как правило, падежи субъекта. Особо следует отметить генитив, родительный падеж. СМ. Махмудова пишет, что «рутуловеды традиционно выделяют в ру-тульском языке родительный падеж» [Махмудова, 2001: 83]. И далее: «данная форма, скорее, должна быть определена как сохраняющаяся в языке категория притяжательности» [Там же: стр. 86]. Г.Х. Ибрагимов отмечает среди других падежей и родительный падеж, заметив, впрочем, что «родительный падеж является падежом принадлежности (его можно квалифицировать и как определительный)» [Ибрагимов, 1978: 53]. Генитив в рутульской падежной системе регистрирует и М.Е. Алексеев [Алексеев, 2001: 413]. В нашей работе не ставится цель анализировать данную проблему, однако то, что та форма, о которой идет речь, активно функционирует с послелогами, на наш взгляд, и выводит ее из числа прямых, абстрактных падежей. В связи с этим в нашей работе форма будет анализироваться как притяжательная. Рассмотрим, какие послелоги функционируют с притяжательной формой. С данной формой может активно функционировать большинство послелогов. Так, в сочетаниях: халды аа «под домом» халды эли «над домом» халды хьалаа «позади дома» халды хьура «перед домом» халды уу «на доме» халды бегиы «рядом (сбоку) с домом» халды бегеде «рядом с домом» халды аала-хъура «снизу впереди дома» халды уула-хьура «сверху (в соприкосновении) впереди дома» халды элаа-лаъ «сверху вверх дома» халды элаа хъуь «сверху назад дома» халды элаа хьуъ «сверху вперед дома» халды элаа хъалаа «сверху позади дома» халды ара «внутри дома» халды йьїкьаі «в середине дома» халды улихьде «впереди дома» халды йьгхьаїхда «сзади дома» устіулад аа « под столом» устіулад эли «над столом» устіулад хъалаа «за столом» устіулад хьура «впереди стола» устіулад уу «на столе» устіулад бегиы «рядом (сбоку) со столом» устіулад бегеде «рядом со столом» устіулад аала хьура «снизу впереди стола» устіулад уула хьура «сверху (в соприкосновении) впереди стола» устіулад элаа лаъ «сверху вверх стола» устіулад элаа хъуь «сверху назад стола» устіулад элаа хьуъ «сверху вперед стола» устіулад элаа хьалаа «сверху позади стола» устіулад ара «внутри стола» устіулад йьїкьаі «в середине стола» устіулад улихьде «впереди стола» устіулад йьїкьаїхда «за столом» конкретизируется пространство внутри дома/стола, над и под ним, вокруг него в соприкосновении, в контакте с поверхностью дома/стола и в условиях отсутствия контакта с ним. Как видим, с притяжательной неодушев 85 ленной формой конкретного существительного возможно функционирование подавляющего большинства послелогов. Рассмотрим, какие послелоги могут функционировать с одушевленными существительными: ублихьде аа «под волком» ублид эли «над волком» ублид хъалаа «за волком» ублид хьура «впереди волка» ублиы уу «на волке» ублид бегиы «сбоку волка» ублид бегеде «рядом с волком» ублид аала хъуъ «снизу назад волка» ублид аала хъуъ «снизу вперед волка» ублид аала хьура «снизу впереди волка» ублид уула хъалаа «сверху (в соприкосновении) позади волка» ублид уула хьура «сверху (в соприкосновении) впереди волка» ублид элаа лаъ «сверху вверх волка» ублид аала саь «снизу вниз волка» ублид элаа хъуъ «сверху вниз волка» ублид элаа хъуъ «сверху назад волка» ублид элаа хъуъ «сверху вперед волка» ублид элаа хъалаа «сверху позади волка» ублид уула хъуъ «сверху назад волка» ублид ара «внутри волка» ублид йыкъа\ «в середине волка» ублид улихьде «перед волком» ублид йьїкьаїхда «позади волка» Еще одно одушевленное существительное - человек - в притяжательной форме демонстрирует следующую сочетаемость с послелогами: эдемиехьде аа «под человеком» эдемиед эли «над человеком» эдемиед хъалаа «позади человека» эдемиед хьура «впереди человека» эдемияа уу «на человеке» эдемиед бегиы «сбоку человека» эдемиед бегеде «рядом с человеком» эдемиед аала-хъура «снизу впереди человека» эдемиед уула-хъура «сверху (в соприкосновении) впереди человека» эдемиед элаа-лаь «сверху вверх человека» эдемиед аала-саъ «снизу вниз человека» эдемиед элаа- хьуъ «сверху вперед человека» эдемиед элаа- хьуъ «сверху назад человека» эдемиед элаа-хьалаа «сверху позади человека» эдемиед элаа хьура «сверху впереди человека» эдемиед ара «внутри человека» эдемиед йьїкьаі «в середине человека» эдемиед улихъде «перед человеком» эдемиед йьїкьаїхда «позади человека» Приведенные материалы показывают, что языковое сознание носителей рутульского языка не допускает мышления о человеке, как о предмете, который занимает определенное место в пространстве, около чего и вокруг чего, в чем может происходит событие. Видимо, поэтому при необходимости сочетания с притяжательной формой существительных убул «волк» и эдеми «человек» послелогов уу «наверху в контакте», аа «под объектом» притяжательная форма меняется на супер-эссив (с послелогом уу) и на суб-эссив (с послелогом аа). И совершенно невозможны для языка, в котором семантика одушевленности является одной из важнейших, сочетания составных послелогов, выражающих семантику над объектом в контакте и над ним без соприкосновения с ним (уула-хьуъ, уулаа-хьура, уула-хъуъ, элаа-хьуъ, элаа-хьура, элаа-лаъ, элаа-саъ, элаа-хъалаа и т. п.), а также под одушевленным объектом (аала-хьуъ, аала-хъуъ, аала-лаъ, алаа-саъ, аала-хъура, аала-хьалаа и т. п.).
Как пишет СМ. Махмудова, «семантика языка не предполагает наличие внутри одушевленного деятеля, особенно человека, ничего, кроме воли к действию. Так, на рутульском языке невозможно передать синтетической формой значение «внутри меня, человека, мужчины, женщины и т.п.», хотя семантику «внутри предмета» передает ин-эссив» [Махмудова, 2001: 36].
Этот тезис подтверждается и приведенными иллюстрациями: невозможно сочетание послелогов ара «внутри» и йьїкьаі «в середине» с одушевленными объектами, тогда как с неодушевленными сочетание звучит вполне грамматично и естественно.
Таким образом, можно отметить, что послелоги в рутульском языке достаточно развитая и детализированная система, наблюдаемая во многих языках мира. Многие особенности рутульской послеложной системы могут составить интерес, как для развития теории языка, так и для типологических исследований.
Подчинительные союзы
В роли временных союзов и союзных слов в рассматриваемом языке выступают следующие единицы: гедеэне «когда», мыс «когда», хъуъ «после», «с тех пор», ка «как только», хьуригине {хьурагине) «до», «раньше», гьад гедеэне, гьад вахтинди «в то время», «тогда», улихьде «до того, как».
Союз улихьде «до» употребляется в придаточном предложении, в котором действие следует за действием в главном предложении.
Шегъерди руъусды улихьде, зы маа кьаісдьі дидды бегеде йыхъыри. «До того, как поехать в город, я опять пошел к дедушке». Вы рыкъасды улихьде, за ціай хъыъыри. «До твоего прихода я разжег огонь». ГъаЫим гьагусды улихьде, зы гъалгыри гъанийды нинихъван. «До того, как увидеть Алима, я поговорил с его матерью».
На одновременность действий в главном и придаточном предложениях указывают сочетание союзных словлшс... -ди, гъад гедеэне «когда ... тогда». Мирзара мыс гестах бегъем выъырди, гъад гедеэне тангабыр выси. «Когда Мирза закончит работу, тогда ему деньги дадим». Гьад мыс йыркъырди, гьад гедеене гъухьуси. «Когда он придет, тогда ему скажу». Для уточнения предшествования действия придаточного предложения действия главного предложения употребляется союзное слово хъуъ «после». Следует отметить, что он употребляется с формой слова на -ыыла.
Кагъат йыт1кьыдыыла хъуъ, зы изды ришихда рыхьыри. «После того, как я получила письмо, поехала к сестре». Гвалах выъыдыыла хъуъ, вада гъаъ руъус йикиси. «Когда закончишь работу, ты сможешь выйти». Мыслаа хъуъ вы ми мукъа.1 ешемиш руъура а? «С каких пор ты живешь в этом селе?» Халбыр гъыъыдыыла хъуъ, вихьбыр ки гъыъыр йыгара. «После того как построим дом, нужно построить и сарай». Михътебе йыхьыдыыла хъуъ, ми гада бала гъъакьаллы йишир а. «С тех пор как этот мальчик пошел к школу, он стал очень умным». Союзные слова ка мадаана «когда», «как только» указывают на то, что действие главного предложения начало совершаться или будет совершаться в момент совершения действия в придаточном. Названные союзные слова являются синонимами -не лишь с той разницей, что -не не указывает на интервал между действиями главного и придаточного предложения.
Ми хала хъиркьыд ка, руъура минийыхда дуст. «Как только вернулся он домой, к нему пришел друг». Сенем гъаъ йыркьыд ка мадаана, сие-небыр минийды бегеде ягъмиш дишири. «Как только Сенем вышла, все собрались возле нее». Ми рыш гъаргуд ка мадаана, зас хьараціьіри. «Когда (как только) увидел эту девушку, сразу узнал». Пачагъас ми ихтилатад ун йишид ка мадаана, хулкара, мибыр йили ешемиш ду-руъурди. «Как только царь услышал этот разговор, спрашивает, где они живут». Целевой союз В монографии СМ. Махмудовой союзы бадаана «чтобы; для того, чтобы; ради того, чтобы», гьашине «если так; поэтому», даны как «причинно-целевые» [Махмудова, 2001: 209], а Г.Х. Ибрагимов, перечисляя другие подчинительные союзы, приводит и союз баданы «чтобы» [Ибрагимов, 1978: 112]. Других сведений о причинных и целевых подчинительных союзах ру-тульского языка в специальной литературе не содержится. На наш взгляд, союз бадаана следует квалифицировать в качестве целевого, а не причинно-целевого, основываясь на его семантике. Сравните: Зирыы бар ливирхъере, къыхъ йикіила убхун бадаана. (поел.) «Корову седлают, чтобы она теленка забыла». Иыгъа зы сахыри, выше гвалах ваъас palxalm йишин бадаана. «Днем я спал, чтобы легче было работать ночью». Мирияяла хьуъ гьаі ливхьири, инсанашдаа ти суруу ду-руъус йишин бадаана. «Через реку поставили мост, чтобы люди могли перейти в ту сторону». Гьадхыд банбыр саъ кал йикихъ, шилды майдан гьагун бадаана. «Пусть высокие горы наклонятся, чтобы увидеть зеленый луг». Других союзов, выражающих целевые отношения между главной и подчинительной частями сложной синтаксической конструкции, в рутуль-ском языке не зафиксировано. Причинные союзы Союз гьашине «поэтому, если так», приводимый СМ. Махмудовой, имеет семантику исключительно причинную, сравните: Вас мыкъа йигиири, гьашине вы кутіа, є хьуїдиси. «Ты простужен, поэтому ты ложись, а мы уйдем». Гьабыр гъамыъ ьіхьаі хъидыкьаси, гьашине мес гивесдиш. «Они теперь поздно вернутся, поэтому им не постелим». Нинис хабар адиш, рыш рахыр ад, гьашине е-ваї джаціадаана хакъаси. «Мать не знает, что дочь убежала, поэтому мы сделаем вид, что не знаем тоже». Рутуловеды не приводили до сих пор исконно рутульских союзов хьур «так как, из-за того, что», гъис хъурди «из-за того, что». Однако данные союзы также имеют семантику союзов, выражающих причину действия, о котором сообщается в основной, главной части предложения, в связи с этим нам представляется ввести их в число подчинительных союзов. Следует отметить также, что они образованы на собственной языковой основе рутульского языка: хьур — это сокращенная форма деепричастия гьухьур «сказав». Интересно, что данная сокращенная форма получает в языке развитие и как союз, и как цитатная частица.
Состояние исследования частиц в рутульском языке
Частицы традиционно рассматриваются в рамках служебных частей речи. Частицы не обладают самостоятельным лексическим значением, не могут в силу этого быть членами предложения. Они обычно выступают в постпозиции или в препозиции по отношению к членам предложения, придавая им дополнительные смысловые оттенки. То есть «их собственное содержание сводится к характеристике другого слова. Поэтому они могут выступать членом предложения только вместе с этим другим словом и благодаря ему, а не по своей собственной значимости» [Мещанинов, 1978: 377].
Частицы в рутульском языке являются неизменным классом слов. Частицы по своей семантике и синтаксическим особенностям выделяются из класса служебных слов тем, что послелоги и союзы выполняют чисто формальные функции: послелоги осуществляют управление именами и уточняют в основном их положение в пространстве или во времени; союзы и союзные слова осуществляют связь между членами синтагмы или сложной синтаксической конструкции. Частицы в этом отношении стоят ближе к лексике. Ру-тульские частицы обладают некоторым значением, однако оно проступает только в высказывании, обусловлены им. Поэтому частицы занимают положение между такими разделами языка, как морфология (составляют класс отдельных слов), синтаксис (проявляются только в предложении), лексика (обладают несамостоятельным, но значением).
Частицы, как служебные слова, вносят добавочные смысловые, модальные, эмоционально-экспрессивные и др. оттенки в значение предложения. Выполняя служебные функции для выражения значимости другого елова, к которому они примыкают, частица не имеет предметного содержания. Смысловые выражения они получают лишь в составе предложения.
В.В. Виноградов указывал на употребление термина «частицы» в двух значениях: общее понятие «частиц» обнимает все классы так называемых «служебных слов», «формальных» или «частичных» слов. По его мнению «...частицами называются классы таких слов, которые обычно не имеют вполне самостоятельного, реального и материального значения, а вносят главным образом дополнительные оттенки в значение других слов, групп слов, предложений, или же служат для выражения разного рода грамматических а, следовательно, и логических, экспрессивных отношений» [Виноградов, 1972: 522]. Определение частиц, данное У.А. Мейлановой при рассмотрении частиц в лезгинском языке, в общем распространяется и на рутульский язык, что и говорит о тесной связи между этими языками. По мнению У.А. Мейлановой, частицы не имеют своего значения и придают высказыванию или отдельному слову различные смысловые оттенки [Мейланова, 1970: 145]. Однако, как отмечает Г.Х. Ибрагимов, «смысловая нагрузка частиц, как правило, определяется контекстом» [Ибрагимов, 1978: 111]. Частицы в рутульском языке могут сочетаться не только с именами, но и с другими частями речи. Они могут сочетаться и с целыми группами слов. Частицы в рутульском языке могут быть как самостоятельными словами, так и морфемами. Прослеживается определенная связь частиц с некоторыми знаменательными и служебными словами в рассматриваемом языке. Знаменательное слово, утрачивая лексическую значимость, выступает в роли частицы. А сами частицы, указывающие на взаимную связь между словами, выступают в функции союзов. В специальной литературе отмечается, что бедность языков союзными служебными словами объясняется наличием большого количества универсальных по употреблению частиц, могущих также быть выразителями связи между предложениями и членами предложения. Нельзя не согласиться с И.И. Мещаниновым, который утверждает, что в языках с агглютинативным строем число частиц ограниченнее. Они, слившись с другими словами, увеличивают разновидности агглютинативных приставок. В языках же флективных число их значительно больше, потому что, заключая в самих себе определенное синтаксическое содержание и сохраняя его в любом словосочетании, они не отвечают основным свойствам флексии [Мещанинов, 1945:310]. В отличие от так называемых «агглютинативных частиц», частицы, употребляемые отдельно от слова, выступают с более самостоятельным значением. Сравнивая частицы и модальные слова, многие исследователи пришли к выводу, что они (и частицы, и модальные слова) не самостоятельны, хотя самостоятельность модальных слов проявляется сильнее. Последние оттеняют семантическое значение слова, в то время как частица придает смысловой оттенок. Местоположение частиц в предложении различно. Существуют постпозитивные частицы, занимающие место непосредственно после слова, к которому они относятся; препозитивные - стоят впереди того слова, к которому они относятся; свободные - частицы, перемещающиеся в зависимости от высказывания, не имея постоянного места употребления, что подтверждается данными, полученными в результате анализа рутульского языка. Как и другие служебные слова, частицы в рутульском языке изучены недостаточно. Тем не менее, частица как служебная часть речи рассматривается в работах Е.Ф. Джеранишвили, Г.Х. Ибрагимова, СМ. Махмудовой. В работах Е.Ф. Джейранишвили «Цахский и мухадский языки» частицы даны вместе с другими служебными словами, которые входят в состав «бесформенных слов». «Частицы, - пишет Е.Ф. Джейранишвили, - представляют собой общее «приложение» к глаголу и имени, т.к. они могут употребляться и с глаголами, и с именами» [Джейранишвили, 1983: 585]. При определении отрицательной и запретительной форм рутульского глагола, Е.Ф. Джейранишвили затрагивает отрицательную частицу д- (+гласн.), запретительную м- (+гласн.), при помощи которых и образуются названные формы глагола. Он также указывает на самостоятельное употребление отрицательной частицы va//wa (нет). Определенное внимание уделено рассмотрению частиц в рутульском языке и в работе Г.Х. Ибрагимова «Рутульский язык», где приводятся «формообразующие» и «словообразующие» частицы [Ибрагимов, 1978: 111-112].
Так, Г.Х. Ибрагимов приводит формообразующую запретительную частицу MV- в глагольной форме (рых «иди» - ма-рых «не иди»), отрицательную частицу dotcv- (ср.: руъус «пойдет» - джу-руъус «не пойдет»); частицы, употребляемые для образования различных временных форм сатаснакун «если оставит» (будущ. усл.), сатара-ана-кунки «если даже и оставляет» (наст. вр. уступ.) и т.д.; частицы, употребляемые для образования числовых наречий, например: хьур-садана «впятером», хъиб-садана «втроем» и т.д. [Ибрагимов, 1978: 111]. В качестве словообразующего Г.Х. Ибрагимов приводит «частицы» типа джубра-хъуна «вслед», гыти-ки «везде», а также числительное са «один», употребляемое в значении частицы, частицу маа «еще, опять», ту же морфему ма/маа в значении «до», приведенный нами ранее, в параграфе «Союзы», союз са ки «еще и», частицу ву, которую мы не смогли идентифицировать в языке по нашим материалам, и такие действительные частицы, на наш взгляд, как кал «подобно», калды «подобный», -гва «же», ка «как только». Г.Х. Ибрагимов замечает, что «трудно порою разграничить частицы и союзы» [Ибрагимов, 1978: 112], хотя, как нам кажется, семантика и синтаксические особенности данных классов слов делает трудным именно их смешение.
