Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Лексико-тематическая характеристика исконной лексики азербайджанского и турецкого языков ... 25
Термины родства и родственных отношений 27
Название частей тела человека (соматонимы) 45
Название животных в турецком и азербайджанском языках в историческом освещении 65
Названия растительного мира в турецком и азербай джанском языках в историческом освещении . 74
Заключение по первой главе 81
Глава II. Словообразовательные особенности исторической лексики азербайджанского и турецкого языков 83
Именное словообразование 83
Глагольное словообразование 101
Заключение по второй главе 136
Заключение 138
Литература 146
Список условных сокращений 161
- Термины родства и родственных отношений
- Названия растительного мира в турецком и азербай джанском языках в историческом освещении
- Именное словообразование
- Глагольное словообразование
Введение к работе
Актуальность исследования.
Изучение исконной лексики азербайджанского и турецкого языков в историческом освещении является одной из наиболее актуальных задач тюркологии. В сравнительном и описательном плане вопросы исторической лексики указанных языков исследованы во многих работах. Однако в историческом освещении исконная лексика азербайджанского и особенно турецкого языка малоразработана.
В современном азербайджанском языкознании имеются значительные исследования и в области исторического изучения. Несмотря на это, многие вопросы исторической лексикологии азербайджанского языка остаются недостаточно разработанными и требуют дальнейших исследований в этой области.
Применяемые в диссертации описательный, сравнительный, сопоставительный, сравнительно - исторический методы помогают раскрыть особенности лексико-семантической и морфологической структуры многих азербайджанских и турецких терминов.
В диссертации комплексно рассматриваются многие стороны азербайджанской и турецкой лексики. В то же время огузская лексика исследуется в сравнении с лексикой кыпчакских, карлукских и булгарских языков. Привлекаются к анализу данные диалектов различных тюркских языков, а также старописьменные памятники тюркских и монгольских языков.
Такой подход позволяет всесторонне освещать структуру азербайджанских и турецких терминов.
Выбор темы обусловлен и тем, что лексика огузских языков содержит в своём составе архаизмы и историзмы, имеющие определённые параллели в древнетюркском языке. Сравнительное и сравнительно - историческое изучение древней лексики указанных языков способствует выявлению словообразовательных моделей, установлению закономерностей
4 лексико-семантического развития этой группы терминов. Выбор таких лексико-семантических разрядов исторической лексики огузских языков, как термины родства, фауны, флоры и названий частей тела человека и животных, не случаен, так как именно лексико-семантические разряды относятся большинством лексикологов к древнейшей исторической лексикологии каждого языка. Общность этих терминов и составляет сущность родственных отношений между исследуемыми языками.
Исконная огузских языков включает в свой состав и такие не менее древние лексико-семантические разряды, как названия явлений природы, местоимения, глаголы движения, прилагательные цвета, объёма. Но поскольку в одной работе невозможно охватить все эти термины, то мы вынуждены остановиться на вышеотмеченных лексико-семантических разрядах лексики.
Объект исследования - азербайджанский и турецкий языки.
Предмет исследования - исконная лексика азербайджанского и турецкого языков.
Источники и материалы исследования
Источники исследования - фактический лексический материал азербайджанского и турецкого языков и их диалектов.
Цели и задачи исследования
Основные цели и задачи нашего исследования заключается в описании и историческом анализе древней исконной терминологии в пределах указанных лексико-семантических разрядов. Исследуемая проблема предусматривает решение следующих задач:
Дать лексико-тематическую характеристику исконной лексики азербайджанского и турецкого языков;
установить уровни продуктивности способов словообразования в исконной лексике;
^ дать морфологическую характеристику исконной лексики азербайджанского и турецкого языков.
5 Гипотезы исследования
>* успешное выполнение задачи изучения лексико-тематических разрядов азербайджанского и турецкого языков невозможно без всестороннего сравнения их с данными остальных тюркских и алтайских языков.
У привлечение типологического материала по родственным и не -родственным языкам в плане их сравнительно-исторического изучения является одним из важных условий адекватного освещения поставленной проблемы.
Теоретико-методологическая основа исследования
Труды отечественных и зарубежных учёных, имеющие принципиальное значение для понимания сущности рассматриваемой проблемы и соответствующей её интерпретации - Н.А. Баскакова, М.Ш. Ширалиева, А.А. Асланова, Н.К. Дмитриева, А.А. Ахундова, A.M. Щербака, Э.Р. Те-нишева, К.М. Мусаева, В.И. Кормушина и др.
Методы и приёмы исследования
В данной диссертационной работе применяются сравнительно-исторический, сравнительный и типологический методы.
Научная новизна исследования
В предлагаемой работе сделана попытка суммарно представить исконную лексику, связанную с наиболее древними периодами в истории азербайджанского и турецкого языков: термины родства, флоры, фауны и названия частей тела.
В работе впервые проанализирован большой материал по исконной лексике указанных языков, определена многообразная словообразовательная и лексико-семантические системы (сложение, сочетание слов, метафо-ризация, субстантивация, метонимия), дана оценка языковых процессов, связанных с заимствованием, выявлены лексические пласты исконного слоя, анализируются семантические группы слов. Многие термины рассматриваются в тесной связи с этнографией, историей, культурой, что помогает раскрыть их сущность.
Данная работа представляет собой первое монографическое многоаспектное исследование, посвященное исконной лексике азербайджанского и турецкого языков в сравнительно-историческом аспекте.
В работе подробно рассматриваются конкретные вопросы происхождения терминов указанных языков, их семантическая и морфологическая структура. Проблема описания, анализа и сравнения указанных терминов в сравнительно - историческом плане задача сложная и трудная. В этом направлении в работе даётся широкое освещение конкретного термина с привлечением материала близкородственных огузских и других тюркских языков с учётом также материала алтайских, в первую очередь монгольских языков. Научная новизна данной работы состоит, таким образом, в том, что в научный оборот вводятся новые данные по структуре, морфеми-ке, семантике исконных пластов лексики азербайджанского и турецкого языков в сравнительно - историческом освещении.
Теоретическая значимость исследования
Исследование исконной лексики азербайджанского и турецкого языков на лексико-семантическом и морфологическом уровнях имеет первостепенное значение для разработки вопросов описательной, сравнительной и сравнительно - исторической лексикологии и морфологии азербайджанского и турецкого языков, так как оно проливает свет на целый ряд невыясненных вопросов фонетической, лексико-семантической и морфологической структуры исторической терминологии указанных языков и выявляет историю развития его многих структурных закономерностей на различных уровнях языка.
Теоретическая и практическая значимость данной работы заключается и в том, что в научный оборот вводится новый материал по исторической лексикологии азербайджанского и турецкого языков.
Степень изученности проблемы
Монографическое описание лексикологии азербайджанского и турецкого языков в сравнительно-историческом освещении проводится нами впервые.
Практическая значимость исследования
Материалы и результаты исследования исторической лексики азербайджанского и турецкого языков могут быть использованы при решении различных вопросов синхронической и диахронической лексикологии, при разработке различных вопросов азербайджанского и турецкого языкознания, при составлении различного рода лексикографических работ, в частности, при создании толковых, двуязычных, исторических, диалектологических и этимологических словарей, а также в практике преподавания азербайджанского и турецкого языков в вузе и школах, в спецкурсах и спец семинарах, при составлении учебников и учебно-методических пособий.
Апробация и публикация работы
Основные положения и выводы диссертационного исследования обсуждались на заседании кафедры турецкого языка Дагестанского государственного педагогического университета, на различных республиканских конференциях. По теме диссертации опубликованы статьи и тезисы, в которых отражаются основные положения и результаты исследования. Основные результаты исследования
Проведён критический анализ современного состояния лингвистических работ по проблеме исторической лексикологии азербайджанского и турецкого языков, а также в тюркском и общем языкознании.
Определено место исторической терминологии в системе азербайджанской и турецкой лексикологии.
Дана функциональная, лексико-семантическая и морфологическая характеристика исконной лексикологии указанных языков. Выявлены общие и различительные признаки азербайджанской и турецкой лексики. На защиту выносятся следующие основные положения
> лексико-морфологические закономерности и особенности исторической лексикологии. Особенности внутренних и внешних связей и тенденций в семантическом развитии терминологических разрядов, а также их морфологическая структура на уровне синхронии и диахронии;
У установление универсальных моделей в морфологическом развитии терминов исконного происхождения с целью использования их при составлении сравнительно - исторических грамматик и этимологических словарей.
Структура и объём диссертации
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, литературы и списка условных сокращений.
Общий объём работы 160 страниц, в том числе 145 страниц основного текста и 15 страниц литературы.
Исследование лексики азербайджанского и турецкого языков в сравнительно-историческом освещении является актуальной задачей азербайджанского и турецкого языкознания.
Сравнительное изучение лексики двух близкородственных языков позволяет уточнить характеристику многих общих лексем, классифицировать лексику обоих языков, выявить их общие закономерности и особенности. Немаловажной представляется возможность установления общих огузских праформ в указанных языках. Вместе с тем необходимо иметь ввиду, что указанные языки включают в свой состав и значительный кып-чакский компонент, изучение которого также актуально.
Сравнительное изучение позволяет охарактеризовать исконную лексику азербайджанского и турецкого языков не только в сравнительном или описательном, но и в типологическом и сравнительно- историческом планах.
Азербайджанский и турецкий языки прошли длительный путь исторического развития. Они представляют собой как бы сочетание различных
9 тюркских языков - огузских, кыпчакских и в какой - то степени и древне-тюркских. В то же время в составе указанных языков представлен материал, который можно классифицировать как собственно палеотюркский или палеотюркско-субстратный (Кадыраджиев 1985, 78).
Тюркская лексикология с одной стороны, неплохо изучена, но с другой стороны, она исследована не в достаточной степени. До сих пор отсутствует монографические исследования обобщающего характера по огуз-ской, кыпчакской, карлукской и булгарской лексикологии. Отсутствуют также региональные монографические исследования по общей тюркологии. Нет необходимости говорить, что в тюркологии отсутствует также сравнительно-сопоставительные исследования по лексикологии тюркских и других урало-алтайских языков, например по тюркским и монгольским языкам. Таким образом, многие тюркологические проблемы ещё ждут своего исследования (Азимов 1950; Азербаев 1982).
Единственной обобщающей лексикологической работой является «Историческое развитие тюркских языков» (ИРЛТЯ, 1961). В этом коллективном исследовании приводится значительное количество данных по азербайджанскому и турецкому языкам - термины родства, анатомические термины, имена прилагательные, глаголы и т.д.
В этом исследовании рассматриваются и вопросы происхождения ге-нонимов (терминов родства). Интересные мысли высказаны в этой работе относительно многих огузских терминов. Так, например, происхождение азербайджанского и турецкого буд - бедро связывается не только с кыпчак-скими вариантами типа бут - бедро, нога, но и с чувашским песе, прафор-ма которого восстанавливается в этом случае в виде *пута для средне-булгарского периода. В развитии этого термина можно предложить и промежуточную форму типа *пута, откуда и возникло современное чувашское песе.
Турецкий термин родства oglan - парень, юноша имеет широкие связи со многими остальными тюркскими параллелями. В тюркологии диску-
10 тируется вопрос о происхождении корневого компонента og, который содержится в составе турецкого oglan. Значительным вкладом в тюркскую лексикологию является исследование A.M. Щербака, посвященное названиям животных в тюркских языках (ИРЛТЯ, 156-170).
В своей работе автор немалое внимание уделяет проблеме заимствований в животноводческой терминологии. Исследуя происхождение турецкого слова beygir автор предполагает его связь с персидским словом баргир - вьючное животное, которое этимологически прозрачно: бар -груз + афф. гир.
По нашему мнению, здесь следует аргументированно обосновать семантическую сторону данной проблемы, так как в турецком языке основа beygir употребляется только в значении «конь, лошадь» (ТРС 1997, 51).
В персидском языке баргир означает не только «лошадь», но и любое вьючное животное. Кроме того, представленные здесь фонетические переходы -/;-йи а-э, хотя в принципе и возможны, тем не менее не убедительны.
В турецком языке представлена довольно интересная основа yond «лошадь», имеющая многочисленные параллели в других тюркских языках (Алиев 1978). По мнению A.M. Щербака, данная основа, возможно, содержит в своём составе два самостоятельных слога (ИРЛТЯ, 85).
Здесь важно обратить внимание на что в составе ряда тюркских названий лошадей содержится компонент с дентальным, -т-, ср. тур. yond, межтюрк, акта «мерин», общетюрк. am «конь, лошадь» или же близкий к -т- согласный звук -ч-, ср. старотюрк. ыкылач «быстроходная лошадь» (МК, 1,139).
В якутской параллели соногос «молодой конь» дентальный компонент -т- утрачен. Развитие семантики тюркских слов имеет соответствующие типологии и по другим алтайским языкам. Например, взаимосвязь семет «лошадь // табун», представленная в составе межтюркского слова
йылкьы, находит подтверждение на уровне монгольских языков: адугун «табун, лошадь» (Владимирцов 1929, 37).
По мнению П.М. Мелиоранского, термин ахта «мерин» заимствован из персидского языка, где имеется глагол ахтан «извлекать, кастрировать» (1900, 15). С этим предположением не соглашается A.M. Щербак, справедливо полагающий, что персидские причастия типа ахта «извлечённый, кастрированный» тюркскими языками не заимствуются (1961, 82). В свою очередь A.M. Щербак приходит к заключению, что основа ахта каким- то образом имеет связь с турецкими словами типа igi, igdi, igdic «мерин», ср. также старотюрк. ыкылач.
Лексико-тематическая классификация тюркской лексики также является немаловажной задачей (Аманжолов 1959). В этом направлении определённые успехи достигнуты по многим тюркским языкам, в том числе и по азербайджанскому и турецкому (Аракин 1976). В исследованиях известных тюркологов установлены взаимосвязи с фонетико-морфологическими особенностями в пределах определённых лексико-семантических разрядов лексики (Ишбердин 1961, Мусаев 1975).
К.М. Мусаев в своей работе приводит значительное количество сравнений и сопоставлений, особенно останавливаясь на семантической стороне тюркских лексем.
Различие в семантике одних и тех же лексем в ряде случаев легко объяснимо. В других случаях приходится прибегать к сравнительно -историческим разысканиям (Ахметьянов 1981).
К.М. Мусаев отмечает, что в большинстве случаев исходная семантика сохраняется в различных языках, но в ряде случаев происходят определённые изменения, так, например, в большинстве языков основа башак сохраняет общее исходное значение «колос». Но в кумыкском языке это слово меняет свой фонетический облик и несколько изменяет своё значение, ср. кум. машакъ «колосья, оставшиеся на поле после жатвы» (КРС 1969, 226).
В турецком языке основа basak имеет значение «колос» и в плане этимологии образована от соматонима bus «голова» (Мусаев 1975, 243).
В турецкой лексике можно отметить довольно древние лексемы, отсутствующие в других тюркских языках или распространенные в одном или нескольких языках. К таковым можно отнести парное турецкое слово soy-sop «происхождение, род, племя», относящееся к парагенонимам. За пределами турецкого языка эта основа представлена в караимском языке в той же форме сой-con «семья, род» (Мусаев 1975, 268).
Ф.Г. Исхаков рассматривает турецкое слово sakak «висок» изолированно от других тюркских основ (ИРЛТЯ, 8). Можно отметить, что при углублённом исследовании турецкого sakak можно предположить, что оно является заимствованием из персидского шагиге «висок» (ПРС. 1970,105). Видимо, к этому же источнику относятся кум. чеке, туркм. чекге, ккалп. шеке, узб. чакка, кирг. чыкый, алт. чыкчыт, хак. чыхчо, як. чэчэгэй из проформы типа *чэкчэгэй.
Не исключено, что сюда же относится и якутская основа чанчык «висок», ср. монг. чих «ухо».
Материал других тюркских языков и диалектов оказывает существенную помощь в исследовании исторической лексики азербайджанского и турецкого языков в пределах указанных лексико-семантических разрядов (Бехбудов 1968).
Киргизские диалектологи приводят, например, такие формы к огузскому дары «просо» как тарык /тарыг /тарув (ВДТЯ 1985, 32).
Они позволяют предположить, что огузская форма - результат озвончения анлаута и утраты конечного этимологического звука, предположительно согласного - г.
В тех же киргизских диалектах отмечается наличие термина кд'жд// койд«взвар пшеницы; лапша» (ВДТЯ 1985, 33), имеющего соответствие в турецком goce «пшеничная каша».
Немаловажное значение имеют также тюркизмы, сохранившиеся в контактных языках. В.Л. Гукасян отмечает в письменных источниках по истории древней Албании ряд основ типа джайдаг «аист», имеющий соответствие в азербайджанском дойдаг и в одном турецком диалекте toydag в том же значении (ВДТЯ 1985, 57). Огузский анлаут д- подвергается в удинском языке аффрикатизации (-дж).
Важно также отметить, что в заимствованиях могут сохраняться те формы, которые в самих тюркских языках исчезли. Так, например, украинское название ястреба крагул = ецъ, по мнению И.Г. Добродомова, является древним тюркизмом, где в первом слоге произошло изменение - а - у - и нуль звука (1974, 18), т.е. крагул=ецъ восходит к проформе карагуш//кара куш «орёл; букв, чёрная птица» Как отмечает К. С. Кадыраджаев, многие тюркские соматонимы связаны генетически с индоевропейскими (1998, 123; 1999). Так, например, тюркское слово къулакъ «ухо», которое состоит из корневого элемента къул- и аффикса =ак, имеет связь с корнем кл~ в индоевропейских языках, имеющим аналогичное значение. В системе терминов родства (генонимов) также имеются несомненные параллели. Индоевропейская основа охсо//оксо со значением «бык, вол» (скр. уксах -, авест. ухшан -, др. в. нем. охсо, др. англ. оке) невозможно рассматривать без учёта современного турецкого oguz «бык» и межтюркского варианта огуз, ср. чув. вакар из праформы *огуз/угур, ср. монг. ухэр. Этимология индоевропейского варианта восстанавливается примерно как «способствующий росту» (Мейе 1938, 394).
Однако, как отмечает К.С. Кадыраджиев, семантика тюркского огуз вполне укладывается в семантические модели тюркской лексики, где многие названия животных, особенно со значениями «самец», «самка», исторически восходят к обобщённым терминам со значениями «род, порода». По его мнению, это даёт возможность включить основу огуз в одну дубле-тонимическую модель со следующими несомненными тюркизмами: огуш «род», тур. ogul «детёныш животных»; ого «мать», тур. ogur «заро-
14 дыш», oguz «мужчина, человек», *ogulan -> oglan «юноша», *ogulak = oglak «козлёнок», чаг. окушук=окшукІІ туркм. огушук-огшук «верблюжонок» и т.д. (1998, 109).
Также невозможно игнорировать соответствие турецкого boynuz «рог».
В древнетюркских орхоно-енисейских письменных памятниках сохраняются древнейшие лексемы, сохранившие или изменившие свои значения в незначительной степени. Современное турецкое kadin «женщина» можно сопоставить с древнетюркской основой катун «госпожа».
До сих пор не решены многие вопросы, связанные с происхождением ряда тюркских слов. Так, например, турецкое слово turp «редис, редька» (ТРС. 1977,389), имеющее в других тюркских языках такие параллели как кум. турп, кбалк. турма возводятся исследователями к тюркскому глаголу тур - «встать» (Бозиев 1965,169; Юнусалиев 1959,225; Doerfer 1965,504).
В случаях явных заимствований первоисточник выявляется с большим трудом: основа хыяр «огурец» в одном случае возводится к персидскому (Rasanen 1969, 160), в другом к арабскому источникам (Мусаев 1964, 71).
Некоторые древнейшие турецкие термины сохраняются в антропонимах, но при этом они теряют свои значения, ср. например, м.с.и. Асаг Аджар, значение которого невыяснено до конца. В этих случаях значительную помощь оказывают материалы родственных языков. В данном случае можно предположить, что турецкая основа имеет этимологическую связь с ногайским словом аъжер «внешний вид» (Калмыкова 1963, 18).
Вызывает интерес название удода в азербайджанских диалектах в форме шанапипик. Первый компонент шана может быть связан с иранским словом шанэ «расчёска; гребень, гребёнка, гребешок», которое участвует в образовании персидского названия удода шанэбэсар (ПРС. 1970,87). Второй компонент восходит к азербайджанскому диалектному
15 пипик «гребешок птиц», отсюда и семантика «удод, т. е. птица с гребешком». Причём, представляет несомненный интерес тот факт, что основа пипик имеет в северотатском языке морфологический вариант паплик «хохолок птиц». В азербайджанских диалектах имеется и самостоятельная основа быбыш с тем же значением.
В сравнительно-историческом аспекте исследована лексика якутского языка, где выделяются общетюркские, собственно якутские и общие с монгольским языком основы (Антонов 1973, 1971).
Лексические пласты якутского языка во многом близки к турецким, в них обнаруживается значительное количество общих лексем, имеющих соответствующие параллели и в монгольских языках. Так, например, турецкая основа аба «мать» имеет в монгольском языке соответствие в виде авгай, но уже в значении «дядя». Такое колебание семантики прослеживается и по диалектам самого турецкого языка, где одна и та же основа выступает в различных значениях. В карачаево-балкарском языке отмечена такая же семантическая закономерность (Хаджилаев 1970, 80).
Исследование лексики азербайджанского языка показывает, что терминология в различных лексико-семантических разрядах подчиняется общим семантическим моделям (Демирчизаде 1954,12), и типологиям (Базел 1976; Бертагаев 1969).
Дифференцированность названий животных характерна для башкирского языка (Ишбердин 1981, 23). В турецком и азербайджанском языках многие дифференциации потеряны, хотя можно провести некоторые связи турецких лексем в этом плане и с данными алтайских языков (Суник ПО-ЯЗ, 14).
Большое значение имеет проблема словообразования в системе исследуемых лексико-семантических разрядов лексики турецкого и азербайджанского языков (Будагова 1977). В тюркологии многие вопросы словообразования в системе указанных терминов рассматривались с различных
точек зрения (Садвакасов 1976; Хабичев 1971, 1989; Дмитриев 1940; Уме-талиева 1953).
Особенно важно отметить труды А.Н. Кононова (1960,1956) и Э.В. Севортяна (1962,1966), которые проделали значительную работу в этом направлении, а также А.К. Боровкова (1963), Л.Будагова (1868,1871).
Исследования Н.А. Баскакова (1952), Т.М. Гарипова (1959), Поливанова (1968, 1933), A.M. Щербака (1977), Е.З. Кажибекова (1980), А.Т. Кай-дарова (1969) и многих других тюркологов внесли в развитие тюркской лексикологии значительный вклад.
Для нашего исследования имеют значение и разработки по лексико-семантической структуре тюркского слова (ИРТЯ Вешилова; Бушаков 1990; Вейсова 1974). Такие исследования в турецком языкознании немногочисленны, сравнительно лучше исследована лексико-семантическая структура азербайджанского языка (Джафаров 1958, 1959; Велиев 1963), а также интересны лексико-семантические исследования и по другим тюркским языкам (Миртажиев 1964; Амиров 1971; Икрамова 1967; Ханбиков 1980; Ураксин 1975; Татаринцев 1976; Гузеев 1983; Кажибеков 1986; Юл-дашев 1966) и многие другие.
Значение тюркских языков Саяно-Алтайского региона для решения ряда проблем огузских языков значительное. Азербайджанский ботанический термин таг «куст» или «куст огурца» специфично азербайджанский термин в данном регионе, так как её нет в турецком языке, но она имеется в узбекском ток «виноград», а также в горно-алтайском тая «кустарник», тофаларском дая, тувинском дах «жимолость» (Рассадин 1981,225).
Лексика огузских языков изучалась с различных точек зрения. Так, например, в работе Я. Чунгаева рассматриваются связи туркменского и древнетюркского языков с венгерским, где венгерские параллели сопоставляются с тюркскими с учётом исторических контактов носителей указанных языков (Чунгаев 1985,18).
Такие же параллели, но уже с тунгусо-маньчжурскими языками рассматриваются в другой работе того же исследователя (Чунгаев 1983,25).
На более широком уровне сопоставляются данные тюркских языков в исследованиях Д.Г. Тимониной, которая привлекает к исследованию заимствованные енисейскими языками тюркизмы, среди которых есть немало слов, имеющих прямое отношение и к лексике турецкого и азербайджанского языков, как наследников древнетюркских диалектов (Тимонина 1985,12). Изучение личных имён привносит в историческую лексикологию огузских и других тюркских языков важный вклад. Особенно характерен в этом отношении труд А.Г. Шайхулова, в котором подробно и достаточно убедительно анализируются тюркские личные имена (Шайхулов 1976,15).
Фонетическая структура огузских лексем, в особенности проблемы анлаута и комбинаторики, разрабатываются на материале азербайджанского и других тюркских языков (Мамедов 1985, 26). Учёт закономерностей тюркского анлаута позволяет установить этимологию многих неясных основ.
В докторской диссертации В.И. Асланова, посвященной исторической лексикологии азербайджанского языка (Баку, 1973), изучены именная и морфологическая структура многих терминов как литературного языка, так и его диалектов.
Лексико-семантическое развитие глагола в азербайджанском языке рассматривается в исследовании Г. Багирова (Баку, 1966).
История и происхождение азербайджанских заимствований в нахско-дагестанских языках также представляет определённый интерес для изучения их лексико-семантического развития (Джидалаев 1972, 23).
В исследованиях Г. Дёрфера исследуются вопросы азербайджанской и турецкой лексикологии и их связи и иранскими (Doerfer 1963). В таком же аспекте рассмотрены им связи тюркских языков с таджикским.
Этимологические разработки по турецкому (староосманскому) языку даются в фундаментальном этимологическом словаре Дж. Клоусона (Clau-son 1972).
Конкретные вопросы изучения огузской лексики связаны с изучением тюркской лексики в общеалтайском плане (Баскаков 1981, 1966; Киек-баев 1958, 1959, 1967; Корнилов 1973; Котвич 1962; Суник 1978; Федотов 1983, 1979; Дмитриев 1962).
Структура азербайджанского и турецкого слова подчиняется определённым моделям аффиксального словообразования, которые выявлены и описаны в работах Э.В. Севортяна (1962, 1966). Эти же модели изучались и по другим тюркским языкам (Мусуков 1985; Бозиев 1956; Хабичев 1989, 1971;Хаджилаев 1970).
Турецкие и азербайджанские лексемы имеют параллели с монгольскими данными. Многие монгольские элементы проникли в лексическую структуру указанных языков и настолько освоены, что без специального сравнительно-исторического метода их невозможно выявить (Суюнчев 1969, 13). Ареальное изучение огузской лексики приносит много интересного, так как в этом случае появляется возможность иной интерпретации известных фактов (Хабичев 1989; Чеченов 1978, 35; Рассадин 1978, 47).
Так, например, на материале узбекского языка А. Нагаевым выявлено образование новых слов путём чередования гласных. Такие слова как азербайджанские даш «камень» = диш «зуб» объединяются на основе чередования гласных - а- = - и- (1969, 12).
Многие термины в азербайджанском и турецком языках обладают структурой, близкой к моделям в других алтайских языках (Антонов 1973; Татаринцев 1976; Егоров 1964, 1954; Лебедева 1983; Сергеев 1960; Базил-хан 1974).
Значительный вклад внёс в изучение турецкого языка А.Н. Кононов (1969; 1958; 1954; 1980). В особенности важно учение А.Н. Кононова о
19 сложных аффиксах - гиперагглютинации, о которой писал ещё В.В. Радлов (Radloff 1906, 30-33).
Касаясь истории и структуры тюркских языков, А.Н. Кононов исследует структуру уменьшительных форм имён, имеющих несомненную и тесную связь с процессами словообразования.
Относительно комбинаций различных элементов и появления сложных формантов словообразования и словоизменения говорится в ряде тюркологических исследований (Korkmaz 1960; Menqes 1968; Eckmann 1953; Rasanen 1967; Deny 1920).
Для изучения лексики указанных языков большое значение имеют материалы родственных огузских языков, в первую очередь туркменского. Так, например, в исследовании А. Кулиева, посвященном терминам родства в этом языке, приводятся данные, имеющие существенное значение для этимологического анализа азербайджанских и турецких параллелей. Основа дайы «дядя» имеет в туркменских источниках два различных варианта дайы и дайа, причём первый слог в обоих случаях содержит долготу (1967,
9).
Такая долгота в исследуемых языках отсутствует, но наличие в туркменском варианте даёт нам возможность предположить архаичность туркменского варианта и вторичность азербайджанского и турецкого параллелей. Кроме того, следует иметь в виду наличие в туркменском дайа гласного ауслаута = а = вместо общеогузского - ы -.
Утрата конечного гласного встречается во многих азербайджанских и турецких языках, ср. прилагательное ари «чистый» в старо азербайджанском языке (Гурбанов 1972, 11) и турецкое ары. Это свидетельствует об утрате конечного гласного и в составе термина дайы//дайа - *дай-аг//дайыг.
Исследование структуры чувашского фитонима сыырла «ягода, виноград» из старо булгарского этимона *сьедлег, давшего венгерский вариант сёллё «виноград», позволяет восстановить соответствующую прафор-
20 му и для турецкой параллели gilek «земляника» в виде *чидлег. Утрата согласных компонентов в составе турецких основ отмечается в ряде исследований, ср. еупеъ - ingez/Zenez «слабый», где утрачен этимологический согласный - и - (Егеп 1984 , 225).
В азербайджанских и турецких диалектах имеется значительное количество интересного материала, который ещё почти не подвергался лингвистическому анализу.
Так, например, турецкая диалектная основа asu «дикая лошадь, бешенная лошадь», лёгшая и в основу собственных имён типа Асу, Асутай, является, с одной стороны, специфично турецкой основой, с другой стороны, её можно сопоставить с межтюркским иппонимом (названием лошадей) асав «дикий необъезженный конь». Последняя основа широко распространена в кыпчакских языках и является древним термином, восходящим к периоду общности кыпчакских и огузских языков. Основа асу имеет определённые связи с турецким диалектным прилагательным asim «здоровый», состоящим из корневого элемента ас = и расширителя = ым.
В исследованиях по турецкому языку дискутируется и вопрос о парных словах (Hatiboqli ТД, № 224, 10), функционировании синонимов (GokenTA,№231,238).
Известно, что грамматический и лексический строй турецкого языка, как и остальных тюркских языков, отличается большой устойчивостью. М. Эргин отмечает, что основные формы турецкого языка почти не изменились с конца XV века. Аналогичного мнения придерживаются и другие исследователи (Korkmaz 1960, Erqin 1993).
Это имеет большое значение при хронологизации лексических единиц турецкого и азербайджанского языков.
В ряде исследований по турецкому языку обращается внимание на эмфатическую редупликацию имён прилагательных. Основные положения ряда авторов имеют определённое значение и при изучении турецкой терминологии.
Много архаических элементов содержится в различных тюрко-язычных рукописях из Восточного Туркестана.
В различных сравнительных и сравнительно-сопоставительных исследованиях структура огузского слова рассматривается в сравнении и сопоставлении со структурой не только кыпчакских, но и карлукских языков, при этом такие сравнительные исследования охватывают и ареальные изоглоссы, выходящие в ряде случаев далеко за пределы распространения огузских языков (Зейналов 1975, 123).
Исследователи отмечают необходимость изучения системных, комплексных изоглосс, что позволит точно определить границы соприкосновения различных ареалов, а также различные маргинальные явления (Баскаков 1958, 60).
Для решения многих проблем фонетической структуры имеют значение исследования по фонетике огузских и других тюркских языков. В особенности важно установление состава гласных в структуре огузских терминов, например, решение вопроса о трёх количественных традициях гласных. Установлено, что в тюркских языках древнего периода существовали долгие и краткие гласные (Щербак 1970, 59). Особенно интересен материал халаджского языка, где в анлауте сохраняется пратюркский согласный h {hat «лошадь»).
3. Коркмаз устанавливает долготу в словах турецких диалектов (Korkmaz 1956), хотя здесь, скорее всего, представлена экспрессивная долгота. Вместе с тем наличие долготы в турецких диалектах ещё подчёркивает первичность долготы в тюркских языках, что позволяет установить новые этимологии с учётом системы вокализма в тюркских лексемах заимствованной лексики. В особенности заимствований из восточных языков, монгольского, арабского, персидского. Арабская лексика турецкого языка была изучена С.Н. Ивановым и С.С. Майзелем (1973, 1945).
Изучение заимствований помогают оттенить фонетические и морфологические особенности собственно турецкого языка, выявить словообразовательные и словоизменительные особенности последнего.
Значительная лексикографическая работа в Турции выявила большое количество новых терминов, вошедших в нормативные словари турецкого языка.
Словарь А.С. Левенда и других турецких лексикографов, как отмечает С.А. Орлов, поднимает турецкую лексикографию как синхронную, так и диахронную на качественно новый уровень и является фундаментом для дальнейших лексикографических исследований в области турецкого языка (1976, 96).
Заимствования из турецкого языка претерпевают такие семантические изменения, которые проливают свет и на семантику исконной турецкой лексики; так, например, турецкое слово огтап «лес» даёт в сербохорватском языке новые системы: орман 1. «вид сундука»; 2. «корабль ладья» (Рускова 1973; 68). Такое семантическое развитие позволяет достаточно основательно предположить, что значение «сосна; сундук», содержащиеся в составе турецкого диалектного термина area, взаимосвязаны.
Исследование лексико-семантической структуры турецкого и азербайджанского языков невозможно без учёта фразеологических и паремио-логических единиц, в составе которых исследуемые лексемы играют значительную роль (Долганов 1952, Рожанский 1968). И, наоборот, исследование фразеологического состава турецкого и азербайджанского языков невозможно без учёта и анализа их лексических компонентов (Сеидов 1965; Байрамов 1970, 32; Рагимзаде 1967).
Именные фразеологизмы как единицы номинации составляют значительный пласт огузской фразеологии. Развитие отдельных лексем в составе фразеологизмов обусловлено развитием у них образного переносного значения (Виноградов 1953, Балли 1961, Уфимцева 1968, Чернов 1983).
Большой интерес представляет также сопоставительное изучение тюркской фразеологии (Рахматуллаев 1966).
Немалый интерес представляет также фразеология художественных произведений (Шамаксудов 1962; Шукуров 1973; Адилов 1958).
Семантика турецкого и азербайджанского языков изучена не в достаточной степени (Гасанов 1980; Гэхрэманов 1970; Джафаров 1960; Севортян 1974, 1989).
Семантическое развитие турецкого и азербайджанского слова подчиняется общим закономерностям тюркской семантики (Любимов 1974; Юл-дашев 1966; Иванов 1977; ИСГТЯ: 1954-1962).
Морфологическая и семантическая структуры огузского слова тесно связаны между собой (Дмитриев 1960; Гордлевский 1961; Джикия 1975; Гузев 1979, 1987).
В различных старописьменных источниках сохраняется архаичная лексика, утраченная современными языками. Учёт этой архаичной лексики позволяет раскрыть структуру и огузских терминов. Так, например, в словаре «Китаб ал - идрак лилисан ал - атрак» отмечаются основы, имеющие непосредственное отношение к лексике турецкого и азербайджанского языков типа «муха», коршун «свинец», сынду «ножницы», ука «четырёхлетний (о возрасте животных)», что даёт новый материал для анализа современных огузских параллелей, которые в ряде случаев значительно отличаются от староогузских документально зафиксированных лексем, ср., например, староогузское название мухи сыгак и современное турецкое si-nek (Мелиоранский 1900; Caferoglu 1929, Teleqdi 1958, Houtsma 1894).
Природа словообразовательных моделей турецкого и азербайджанского языков теоретически недостаточно исследована и требует дальнейшего изучения (Исламов 1968). Происхождение и этимология словообразовательных аффиксов не выявлены до конца (Кузнецов 1976, Кононов 1960, Хусаинов 1975).
24 Фономорфологическое развитие и семантика огузской морфемики (Кононов 1978, 1954, Севортян 1962; 1966, Кондратьев 1986) раскрывается на фоне сопоставления и сравнения материала тюркских языков с данными других урало-алтайских языков, сохранивших в большинстве случаев общие корни и общие аффиксальные компоненты (Emre 1943, Rasanen 1969, Brockelmann 1954, 1968), дальнейшее изучение которых позволит построить общеалтайские словообразовательные модели.
Термины родства и родственных отношений
Турецкая основа аЫа имеет следующие значения: 1) старшая сестра; 2) вежливое обращение младших к старшим - девушкам или женщинам; 3) употребляется также с именем собственным -Айше-абла.
Турецкая основа имеет связи со многими параллелями: тел., шор. аба «отец», улугаба «дед», чаг. аба «предок», абу «батюшка», староосманск. абага «старший брат», ср. также татарское диалектное абый «дядя», аб-зый «обращение к старшему брату», казахское авызжай агай, апатий; башк. абыстай. Турецкая основа аЫа имеет морфологическую параллель в старо татарском абула с тем же значением.
В тюркских языках представлены варианты с корневым гласным - э, ср. азерб. диал. эбэчи «акушерка», башк. Эбий, як. Эбэ «старшая женщина», тат. эбэкэй «бабушка». Видимо, сюда же следует отнести и варианты с глухим - п - вместо звонкого - б - в составе корня: др. тюрк, ana «старший родственник», чаг. ana «старшая сестра», чувв. аппа «старший брат», башк. диал. ana «дядя». Праформа турецкого термина восстанавливается в виде апула = , утрата конечного аффикса = г и озвончение корневого согласного имели место в более поздний период. Турецкий термин родства aga полисемантичен: 1) компонент, который прибавляется после имени собственного со значением «господин»; 2) хозяин, господин; 3) зажиточный крестьянин; 4) старший брат; 5) обращение «брат»; 6) исторический титул некоторых лиц в старой Турции; 7) исторический титул мелких должностных лиц ремесленников; 8) исторический титул младших и средних офицеров. Данный термин лёг в основу ряда производных: Agababa 1) обращение к отцу, носящему титул ага; 2) «дедушка»; Agabey 1) старший брат; 2) обращение «брат»; Agabeycigim - обращение: «мой милый братец»; ст. калм. - аха „старший брат , „старший ; халх.,бур., пмонг. аха „старший брат . Тюрк, каз., кирг., коман., якут., ага, джаг, ака, узб. ака//ога, уйг., г.- алт. ака, туркм. ага „старший брат ; якут, ага „старший годами , ага „хозяин , азерб. ага „хозяин , „барин . Мягкий вариант: ст. калм. же. «мать», экин «начало, исток», «дрожжи»; экилеку «начинать, затевать, начать»; халх. эх, бур. эхэ, пмонг. эхэ «мать», тюрк. орх. 6г. «мать»; хак. дксис//дкис «сирота, без матери», каз. оьгей ана, уйг, дкэй ана «мачеха». Праформа турецкой основы восстанавливается в виде ака//эке с исходной семемой «родоначальник». Основа ага турецкого и азербайджанского языков имеет в остальных тюркских и алтайских языках и мягкорядные варианты, появления которых является результатом чередования гласных - а - е - : ст. калм. ээджи «маменька, матушка»; халк. эх «мама», бур. эхы «мать, мама, матушка»; хуг-шэн эхы «бабушка»; пмонг. эджи, эджей «мама, маменька; матушка, бабушка; мать», каз. эхе «бабушка»; кирг. эга, саг. ихе «бабушка»; «старушка, при обращении к пожилой женщине» - «бабушка»; «прабабушка»; калм. эгечи «сестра»; халх. эгч. «старшая сестра», эгч дуу нар «сестры»; бур. эгэшэ «старшая сестра мужа»; узб. эгачи, чаг. эгэчи, коман. эгэч, якут, аагас, кирг. еже, уйг. ача, як. эгэчи. г. алт. эдье «старшая сестра»; чув. ача «племянник, племянница». Праформа данной основы в плане семантики и фонетики восстанавливается нами в виде экеч. В составе данной праформы произошла утрата корневого согласного - г - // - к -. В результате образуется форма типа ээч, которая и легла в основу алтайских и тюркских параллелей типа горноалтайского эдже и монгольского эжи//эти. Турецкий термин родства ata имеет два основных значения: 1) отец; 2) дед, дедушка. Данная основа образует в турецком языке ряд производных, ср. atalar sozu «пословица», ata yurdu «отечество, родной очаг, пенаты»; Atalar sanati evlada miras kalir «отцовское мастерство наследуется детьми». Основа эта входит в состав ряда других терминов типа ata-bek//atabey «ист. воспитатель наследника престола (в Сельджукском государстве)», atacihk «атавизм», atag «наследственный, унаследованный от предков, атавистический», ataerki «патриархат», ataghk «опекунство», atalik «отцовство». Эта же основа представлена и в азербайджанском языке, ср. ата «отец»; ата - ана «родители»; ата - баба «предки»; аталыг «отчим». Основа широко известна в различных тюркских языках, ср. каз. ата, узб. ота, кум. ата, башк. атай, чув. атте, туркм. ата, ккалп. ата и т.д.; за исключением якутского языка, где вместо неё существует синоним аса «дед». Якутская основа довольно близка к монгольскому названию отца эцэг.
По мнению В.И. Цинциус, тюркские основы типа чагатайского этэкэ «отец» и древнетюркского эчи «старший брат, дядя» являются заимствованиями из монгольского источника (1972, 39), при этом автор не учитывает того обстоятельства, что мягкорядность // твердорядность является особенностью не только монгольских языков, но и тюркских. Известно, что почти каждый тюркский твердорядный или мягкорядный термин родства или свойства имеет свою соответствующую пару типа ана «мать», энеке «матушка, бабушка».
В то же время представляет интерес и семантическая сторона мягко-рядного генонима эте «старший родственник». Семантика термина связана с обозначением старшего родственника в семье, а в ряде случаев и старшую родственницу. Кыпчакские и восточнотюркские варианты типа башк. этэкэ «воспитатель, дядя», тат. эткей. «папочка, папенька, папаша, отец»; тат. этэ «отец, папа»; чув. атте, этте, коман. ата, уйг. ата показывают развитие значений: «старший родственник — дядя — отец — дедушка».
Названия растительного мира в турецком и азербай джанском языках в историческом освещении
В современном турецком языке сохраняется древняя тюркская основа агра «ячмень», имеющая параллели во всех тюркских языках: каз. уйг. туркм., кирг., к. - калп, узб, арпа; хак., г. - алт. арба чув. орпа, урпа «ячмень», кум. арпа и т.д. В монгольских языках данная основа встречается в двух формах арвай // арбай. Семантическая структура турецкого термина связана, по нашему мнению, с межтюркским термином азыг «клык, острый зуб», ср. ротацированные параллели в чувашском ура - араг и монгольское араа - арага. Корневой компонент ар= первоначально мог обозначать только колос, затем это значение было перенесено на ячмень. Фонетическая структура турецкого термина, как уже было отмечено выше, содержит ротацированный корень ар= из зета - варианта аз=.
Турецкая основа bugday «пшеница» имеет в тюркских и монгольских языках широкие параллели: кум. будай, уйг. пуктай, каз. бидай и т.д. В монгольских языках эта же основа даёт множество производных и составных терминов, ср. калм. будаа «зерновой хлеб», шара будаа «просо», цагаан будаа «рис»; халх. будаа/н/ «крупа, каша», гурвалжин будаа «гречневая крупа», цагаан будаа «рис», хар. будаа «просо», будаа «манная крупа», шар будаа «пшено», будаатай «крупяной, рисовый», будаа-тай хуурга «пилав», будаатай шел «рисовый суп, крупяной суп», бур. будаа «крупа», сагаан будаа «рис», улаан будаа «просо», шара будаа «пшено», пмонг. бугудай «пшеница».
Семантически тюркская основа бугдай, видимо, также восходит к корневому бут= со значением «колос» - «острие, острый конец, колосок». Этот корень представлен в составе межтюркской основы буг=да «ноле», ср. башк. бойза - богда, ног. мийда - богда «ноле». В плане фонетики такой переход (- г - - й -) является для тюркских языков вполне закономерным. В ряде тюркских языков корневой согласный утрачивается, ср. кум. будай из проформы бугдай.
Турецкая основа burcak «горох» является общетюркской основой, имеющей древние параллели и в монгольских языках: каз. буршак, кирг. буурчак, уйг. пучак, г. - алт. мырчак, туркм. бурчак, коман. бурцак «горох», чув. пурчай «горошина», монг. буурцаг, пмонг. бугурцаг, бур. буур-саг и т.д.
В тюркологии существует мнение о происхождении данного термина от тюркского глагола бур - «вить, крутить» (Севортян 1978, 275). Другие исследователи полагают, что здесь выделяется базовая основа богур//богуз в значении «зерно, семя, горох» и аффикс =чак (Кадыраджиев 1981, 107). В пользу последнего предположения свидетельствует письменно — монгольская параллель бугур=цаг «горох», где база бугур- реально представлена. Тем не менее, мы полагаем, что этимология Э.В. Севортяна также не лишена интереса. По нашему мнению, основа бурчак действительно может быть связана с глаголом бур= «вить», «крутить», но только в том случае, если проформа будет восстановлена в виде бургу=чак, т.е. с утраченным серединным формантом = гу =. Это предположение может быть подтверждено данными многих тюркских языков, где аффикс =гу принимает активное участие в словообразовании, ср. азерб. бургу «бурав» и т.д.
В диалектах азербайджанского языка сохраняется ботанический термин сил «овёс», имеющая в тюркских и монгольских языках следующие параллели: каз. к.-калп. сулы, туркм. суде, хак, г.-алт. сула, кирг. сулуу, уйг. сулу, чув. селе «овес», кум. сулу. В семантическом аспекте данная основа является, видимо, производной от семемы «колос». Значение «колос» подтверждается наличием в тюркских языках корневого компонента сюл= со значением «острый, колоть», ср. межкыпчакскую основу сюлче «копьё». В плане фонетики следует обратить внимание на существование двух вариантов данного термина: твёрдорядного и мягкорядного. Азербайджанская параллель относится ко второй разновидности. Праформа данного термина восстанавливается в виде сулу г.
В диалектах азербайджанского языка сохранилась древняя основа арча «можжевельник», имеющая в литературном языке синоним ардыж. Основа арча имеет в тюркских языках следующие параллели: каз. арша, туркм., кирг. узб. арча, хак. арчын, г. - алт. артыш, леб. арачан, чув. ор-ча, урча «можжевельник». В монгольских языках представлены фонетические варианты арса//арца. В семантическом аспекте данная основа рассматривается как производная от первичной базы ард при помощи аффикса =ча (Севортян 1974, 182). По мнению Г. Рамстедта, данная основа происходит от прилагательного ариг «чистый» (Ramstedt 1957, 21). Г. Дёрфер связывает эту основу с глаголом арт- «увеличиваться, возрастать» (Do-erfer 1965, 29). По нашему мнению, данная основа восстанавливается в виде ар=ча, где первый компонент ар= находит соответствие в восточно-тюркском термине ар-ыг "лес". Основы ар=ыг и ар=ча содержат в своём составе общий корень ар- с древним значением «дерево, кустарник, растение», бут «куст, кустарник» (Рамстедт 1957, 630; монг. бут «куст, заросль», пмонг. бута «куст, купа, группа растений, трав» бута, узб. бута «куст, кустарник», чаг. бута «отросток, куст».
Турецкая основа elma «яблоко» является общетюркской основой, представленной и в монгольских языках, ср. каз. к. - калп, азерб., кирг. олма, узб. олма, чув. улма «яблоко». В монгольских языках данная основа имеет форму алим. В древнетюркском языке известен вариант алымла. Происхождение данной основы считается неясной. В плане семантики можно предположить, что основа восходит к древней семеме ал «красный, алый».
Фонетическая структура данного фитонима остаётся в тюркских языках неизменной, за исключением турецкого варианта, где анлаутный - а -переходит в - э -. Древнетюркская основа алымла состоит из базы алым и дополнительного форманта =ла неясного происхождения. Возможно, данный аффикс имеет монгольское происхождение.
Именное словообразование
По мнению Э.В.Севортяна, данное слово заимствовано из персидского источника, где имеется сходная основа ашамидан «есть, питаться» (1974,211). Мы считаем, что данная основа действительно заимствована из иранского источника, но с долготой, обусловленной выпадением корневого интервокального согласного, т.е. восстанавливается праформа агаш, корень которой аг= и восходит к иранскому источнику. К этому иранскому корню наращивается тюркский формант -аш. Такой же формант прослеживается и в следующих азербайджанских основах: гарыш «пядь» - гары «взятие» + =ш, йохуш «подъем» — йох «подъем» + =уш\ коруш «подслеповатый» — кор «слепой» +уш; тур. gebe «беременная» — gebe «беременная» + =еш; когуш «зал» - ког «пустота» + =уш.
В азербайджанском и турецком языках, как и в других тюркских языках, представлены корни и морфемы, содержащие в своем составе -л-, имеющий чередование с согласным -ш , т. е. ламбдаизм.
В тюркской и алтайской компаративистике существует предположение о древности и первичности согласного -ш- относительно -ш-, ср. азерб. дешик-делеме «дырявый», долу «полный» = алт. тот «наполняться» и т. д. де=ш-; до=лу; то=ш-.
Данные тюркских и урало-алтайских языков дают нам возможность предположить о глубокой древности шигматизма. Например, компонент =делеме в составе парного слова делик- делеме имеет подтверждение в огузских языках, ср. азерб. дел= «дырявить», делик «дыра», которые употребляются параллельно с шигма-вариантами: деш-«дырявить», де-шик «дыра». Древность варианта дешик подтверждается древнетюркски-ми материалами: деш- дегеш-.
В этом плане представляют интерес соматические термины, так как они относятся к разряду древнейших слов в лексике каждого языка, срединих важное место занимает лексема баш «голова, вершина, верхушка», являющаяся общетюркской. Исходя из гипотезы шигматизма, ее праформу можно восстановить с ауслаутным -ш-, если же учесть, что восточно-тюркские слова типа башак «колос» , являются дериватом и древнего корня баш «голова» (давшего и варианты бош, пусь , ср. осм. бал=кан «гора, холм, вершина»), то архетип данного соматонима восстанавливается в виде баше, т. е. с конечным гласным.
К праформе тагаш восходит и турецкая основа di, восходящая к таш = новотюрк. тыш «поверхность, внешность». Следует отметить, что вариант тыш/дыш известен большинству тюркских языков, ср. азерб. дыш. В чувашском языке представлен вариант тул. О первичности в данном случае гласного -а- свидетельствуют др.тюрк. ташык- «выступать», туркм. даш «поверхность». Есть основания полагать, что основа даш/тул имела ранее семему «верх, голова», ср. огузские субстратные аллоформы: кум. чылгъый «макушка», монгольское толгой «голова» — пратюрк. та.лгай. В этом случае представляется возможным соотнести эти основы с драв, тале «голова», где сохраняется исконный гласный -а-.
А. Фон Габэн полагает, что соответствие -а- = -ы- в этом слове является диалектным (Gabain, 1974, р. 49). По мнению Т. Текина, чередование этих гласных могло быть следствием неударности первого слога (СИГТЯ, ас. 58).
В азербайджанском языке эта модель включает в себя следующие основы: ялын «пламя», гулун «жеребёнок», йосун «мох», алын «лоб», одун «дрова», орун «место», дюзэн «равнина». В турецком языке сюда может быть отнесена основа: torun «внук», хотя Э.В. Севортян склоняется к мнению о его армянском происхождении (1966,172).
Древняя основа мозалан «овод» состоит, по нашему мнению, из двух компонентов: мо = «дерево» и основа залан со значением мелкого насекомого. Последняя основа относительно близка к монгольскому названию пчелы здгий. Отсюда можно заключить, что азербайджанская диалектная база =залан восстанавливается в виде заглан, где впоследствии был утрачен корневой -г-, что встречается в диалектах нередко. Искомая база =заг= сопоставима с монгольским корнем здг = «пчела». Основа догьа «сокол» встречается и в азербайджанских диалектах. Древность корневого догъ- подтверждается наличием ряда параллелей в тюркских языках: як. тойон «орёл», кыпч. тойгьун «сокол». Огузская параллель догъан, возможно, восходит к праформе дойгъан - тойгьан, т.е. здесь представлен общетюркский корень той=//дой=, но оформлена огузская параллель уже при помощи другого аффикса =гъан. Развитие основы шло по пути озвончения анлаутного -т- и утраты согласного -й-: тойгьан -дойгъан - догъан.
Турецкая основа bota «детеныш» имеет параллели в других тюркских языках. Горноалтайская основа ботоон «верблюжонок» является морфологическим расширением первичной базы бота «верблюжонок» при помощи аффикса -ган // -гон: ботаган, ботогон, ботоон. Исходная база ботаган сохраняется в тувинском языке, ср. бодаган//модаган «верблюжонок», монг. ботгон ботго.
Глагольное словообразование
Аффикс -ий исторически восходит к праформе -иг и является результатом перехода согласного -г- в -й-. В плане этимологии данный формант состоит из двух компонентов: и + и. Каждый из этих компонентов имеет широкое распространение в тюркских языках.
К собственно огузскому фонду следует отнести азербайджанское бали «буйволица», имеющий и фонетико-морфологический вариант балий.
Наличие двух вариантов, оформленных различными, но синонимичными формами, свидетельствует о том, что здесь имеется единый корневой компонент бал. На уровне других тюркских языков эту основу можно сопоставить с азербайджанским термином балаг «буйволенок», ср. также турецкое малак в том же значении. Последние основы образованы от общетюркского мал "скот" при помощи аффикса -аг//-ак. Основа балаг/малак восходит к глаголу бала «расти (о детенышах животных)» + аффикс к.
Аффикс имени действия - ов был широко распространен не только в тюркских языках, но и в алтайских. В азербайджанском языке этот аффикс имеет вариант - ов со своими несколькими сингармоническими формами. В древнетюркском языке этот формант употребляется в виде -ыгу, т.е. является как бы сложным по своему составу. Но это кажется таковым только на первый взгляд. Последний гласный в составе древнетюркского аффикса -ыгу является вторичным наращением, предназначенным для благозвучия, или эвфонии. Такие эвфонические звуки встречаются в тюркских основах и формантах неоднократно.
В огузских языках кыпчакский вариант - ыв имеет параллель - ы, так как конечный согласный - г, представленный в праогузском этимоне в огузских языках выпадает и исчезает полностью.
Аффикс - ий исторически восходит к праформе - иг и является результатом перехода согласного -г- в -и-. В плане этимологии данный аффикс =ов/=ев — уменьшительно-ласкательный и деривационный показатель — ангу/-агу. Данный аффикс представлен в составе ряда тюркских производных: азерб. бузов «теленок»: кбалк. бузау, куман. бузав, кар. бузав, крм. бузав, старокыпч. бузагъу. Корневой компонент буз= является стяжением из более древнего богъуз «бык, самец животных», ср. кыпч. богъура, кум. фольк. богьра «верблюд-самец», як. буура «самец животных». Корень основы прослеживается в составе кумыкского буе, казахского бугъы «лось», и общетюркского бугъ=а «вол, бык». Основа бузав развивалась по схеме покусангу — богъузагъу бозагъу бузагъу бузав.
Азерб. азов «шило»: кбалк. азав, кар. азав «клык». Данная основа имеет корень аз= представленный и в составе соматонима азу в «коренной зуб». Праформа этого соматонима восстанавливается нами в виде азангу/арангу — азагъу - азав; мое «побег» мовогу// могогу восходит к праформе мог со значением «дерево, ветка, сучок, лоза, побег». Не исключена связь с монгольским словом модон «дерево», тунгусо-маньчжурским мо= «дерево».
В то же время есть основания полагать, что монгольская основа подразделяется на корневой элемент мо=, ср. тунг.-маньчж. мо= «дерево». Кроме азербайджанских диалектов этот корень можно отметить в якутском литературном названии дерева мае. Основа мае, возможно, расчленяется на корневой элемент ма= и поздний по происхождению формант =с. В этом случае все четыре варианта: азерб.диал. мое, як. ма=с, монг. мо=дон и тунг.-маньчж. мо= могут быть связаны в этимологическом аспекте.
Гласный -а- в составе турецкого ав «охота» восстанавливается в исследованиях Э.В.Севортяна с долгим гласным -аа-, ср. ааг/ааб/аав (1974, 756). А.М.Щербак также восстанавливает этот гласный как долгий: ааб, аанг «охота, дичь» (1980, 193). В СИГТЯ.Ф. (86) высказывается определенное сомнение в долготе основы аанг, так как в современных тюркских языках эта долгота в данном слове не зафиксирована. Дербентское ав «охота» имеет несомненную близость к кыпчакским вариантам типа ав. Данная основа имеет связь и с монгольским анг «дичь, дикое животное». По нашему мнению долгота гласного -а- не только в составе варианта анг, но и в составе более распространенного ав не подтверждается историческими данными. Так в тунгусо-маньчжурских языках основе анг соответствует генуинная параллель анак «лось, дикое животное», где корень ан= не содержит долготы. Отсутствует такая долгота и в монгольском варианте анг. Отсюда можно заключить, что долгота ав — аав, зафиксированная в ряде древнеписьменных источников, является вторичной, приобретенной.
Следует предположить, что в данном случае гласный -а- в составе дербентской параллели ав более древен, чем долгий -яя /аав в ряде древнеписьменных памятников.
Древнетюркское и туркменское аав «охота» надо полагать, восходят к праформе анг, причём эта форма сохраняется в ряде тюркских языков, ср. ног. анг «охота, дичь». Утрата корневого -н- способствовала появлению варианта аг и далее долгой формы аав//ааг.
В составе тюркских основ с начальным -у- в ряде случаев восстанавливается долгий гласный -уу-, в других - обычный -у-. В современном турецком языке в начале слова представлен недолгий гласный -у- которому в ряде тюркских языков соответствует недолгий или долгий гласный: уйу-ламак «спать» (фольк.) состоит из базы уйук - «сон». Аналогичная основа отмечается в староазербайджанском языке, ср. ойукламак «засыпать». В турецком языке в этом значении употребляется основа уйку «сон» образованная от глаголали- «засыпать» при помощи аффикса =ку.
уху - уйху. Ставить знак равенства между основой уйук- и основой уйку//юху, видимо, нельзя, так как в первом случае мы имеем образование при помощи форманта =ук, во втором - аффикса -ку. AM Щербак восстанавливает уу, т.е. корень, состоящий из одного долгого гласного (1980 198). Э.В.Севортян восстанавливает в данном случае две основы: уй, у «сон» (Севортян 1974, 564).
