Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I Исторические связи монгольских и тунгусо-маньчжурских этносов 10
1. Общие связи исторического плана 10
2. Предполагаемый общеалтайский пласт в тунгусо-маньчжурской лексике 26
3. Монголо-тунгусо-маньчжурские связи общемонгольского характера 41
ГЛАВА II Влияние тунгусо-маньчжурских языков на бурятский язык 88
1. Тунгусо-маньчжурское влияние общемонгольского характера 88
2. Влияние эвенкийского языка на бурятские говоры 95
ГЛАВА III Монгольское влияние на эвенкийский язык 108
1. Элементы общемонгольского характера в эвенкийском языке ... 109
2. Влияние бурятского языка на эвенкийский язык 161
Заключение 171
Библиография 174
Список сокращений языков и говоров 190
Сокращения источников 193
Условные сокращения 194
Условные обозначения 195
- Предполагаемый общеалтайский пласт в тунгусо-маньчжурской лексике
- Тунгусо-маньчжурское влияние общемонгольского характера
- Влияние эвенкийского языка на бурятские говоры
- Элементы общемонгольского характера в эвенкийском языке
Введение к работе
Лексика каждого языка с точки зрения происхождения делится на искон-ную и иноязычную. Для установления границы между ними необходимо выделить в сравниваемых языках все взаимные заимствования. История заимствований более чем какая-либо другая область словарного состава связана с историей народа в его отношениях с другими народами. Факты внешней истории и контактов являются наряду с фактами самого языка прямым и непосредственным источником суждения о некоторых сторонах процесса заимствования. Лишь из совокупности данных внешней истории и данных языка, взаимно корректирующих друг друга, можно получить ответ на три важных вопроса истории заимствований: когда, откуда и куда (хронология заимствования, источник заимствования, сфера словаря, наиболее проницаемая для заимствований). Из возможных структурных типов заимствований особого рассмотрения требуют собственно лексические заимствования, т.е. слова, во всех или некоторых частях своего морфемного состава обнаруживающие свою былую принадлежность к иному языку-источнику [Биржакова, 1972, с. 23].
Актуальность темы. Один из основных источников обогащения в языковой системе — иноязычное влияние в разных формах. В первую очередь происходят изменения в словарном составе языка. В процесс заимствования вовлечены практически все языки, в том числе и алтайские.
В алтаистической литературе особое внимание уделяется изучению лексических взаимосвязей, объем и характер которых привел к появлению двух известных науке противоположных взглядов. Независимо от принципиального отношения к алтайской проблеме необходимо выделить все взаимные заимствования с учетом уже достигнутых алтаистикой результатов для вычленения как общеалтайского пласта, так и для выявления дополнительных доказательств, позволяющих приблизить разрешение данной гипотезы. Если разработанность вопроса по тюрко-монгольскому языковому взаимодействию находит удовлетворительное отражение в трудах по тюркологии и монголоведению, то взаимовлияние монгольских и тунгусо-маньчжурских языков все еще остается недостаточно изученным.
Для успешного решения проблемы исторических связей бурятского и эвенкийского языков необходимо рассмотреть её шире, как проблему взаимодействия монгольских языков с тунгусо-маньчжурскими, представителями которых они и являются. Изучение лексического состава бурятского и эвенкийского языков привнесет дополнительные сведения для решения вопросов исторических, этнических и других связей. Некоторые положения данных областей науки, возможно, найдут подтверждение и с лингвистической точки зрения.
Состояние изученности проблемы. Вопрос о контактах монгольских народов с тунгусо-маньчжурскими народами решается со времен становления ал-таистики как науки. Данные исторических наук свидетельствуют о том, что взаимодействие монгольских и тунгусо-маньчжурских, а также и тюркских, языков происходило на протяжении многих тысячелетий. В этом аспекте наиболее изученным является вопрос родства и взаимовлияния тюркских и монгольских языков, а вопрос взаимоотношений монгольских и тунгусо-маньчжурских языков между собой изучен намного слабее и рассматривался __ немногими. В основном эта проблема находила свое решение при изучении тех монгольских языков, которые были и продолжают находиться в зоне непосредственных контактов с тунгусо-маньчжурскими языками, таких как монгольского с маньчжурским, бурятского с эвенкийским, дагурского с солонским. В большинстве своем имеющиеся работы касаются монгольских заимствований в тунгусо-маньчжурских языках.
В широком плане эта тема отражается в трудах таких ученых-алтаистов как Г.И. Рамстедт [1957], В.Л. Котвич [1962], N. Рорре [1965], В.И. Цинциус [1949; 1972; 1979], Doerfer [1985]. Контакты монгольских языков с маньчжурским освещаются в работах Г.Д. Санжеева [1930], Го. Мижиддоржа [1976], Qasbayatur [1991], Eldengtei, Ardajab [1990]. Образцы дагурского и солонского языков и их сопоставительное изучение в монгольском языкознании представлено научными исследованиями Ивановского А.О. [1894], Поппе Н.Н. [1930; 1931], Doerfer [1985], Namsarai, Qaserdeni [1983].
Проблема языковых контактов бурятского и эвенкийского этносов до недавнего времени почти не изучалась. В бурятском языкознании имеются работы, где анализируется вопрос о влиянии тунгусо-маньчжурских языков на звуковой строй бурятского языка. Так, И.Д. Бураев [1976; 1987; 1989], учитывая топонимистические и фольклорные данные, пишет в своих работах о возмож-ном эвенкийском субстратном влиянии на бурятский язык, а именно о появле-ний фарингального h на месте исконного s, об интонационном изменении, о причинах отсутствия аффрикат в бурятском языке. О роли тунгусо-маньчжурских языков в формировании фонетического строя бурятского языка пишет и В.И. Рассадин. Он высказывает мнение о том, что тунгусо-маньчжурские черты в звуковом облике своего языка, особенно в системе гласных, протобуряты принесли на новую территорию своего обитания, в Прибайкалье. Здесь эти черты закрепились и усилились под вторичным влиянием тунгусо-маньчжурского языка, на этот раз эвенкийского, а также аборигенных языков других групп. Однотипные черты ввиду отсутствия вторичного влияния тунгусо-маньчжурских языков, исчезли у халха-монголов и ойратов. Однако при этом он считает, что вопрос о том, какими были языки, способствовавшие столь сильному развитию тенденции ослабления напряженности артикулирующих органов, вызвавшие утрату бурятским языком аффрикат и переход s в hud, остается открытым. Аналогичная тенденция прослеживается в сибирских тюркских языках. В эвенкийских же диалектах и говорах смычный к и аффрикаты ч и J сохраняются. В этой связи примечательным является то, что в тех эвенкийских говорах, которые соседствуют с бурятскими, исконный тунгусо-маньчжурский s либо дал s, либо сохранился, поскольку эти эвенкийские говоры в своей основе являются секающими говорами, хотя и включают некото рые черты, характерные для восточной группы эвенкийских говоров, у которых только интервокальный s, переходит в А, а анлаутный s сохраняется [Рассадин, 1982, с. 166-171]. Об эвенкийском влиянии на бурятскую фонетику говорится и в работах Ц.Б. Цыдендамбаева [1978, с. 89-92; 1981, с. 83-86], где отмечается локально-местный характер данного влияния. Вопрос о фонетических соответствиях в монгольских заимствованных словах рассматривается в исследованиях Г.Д. Санжеева [1930], N. Рорре [1966; 1972], Д.М. Берелтуевой [1985; 1990]. По фонологии бурятского и эвенкийского языков имеется исследование Е.Ф. Афанасьевой [2000].
Изучением грамматического строя бурятского и эвенкийского языков в сравнительно-сопоставительном плане занимается С.Л. Чареков [1993; 1999; 2000а,б]. Некоторые грамматические особенности в рассматриваемых языках затрагиваются в статье Ц.Б. Цыдендамбаева [1981, с. 90-91]. Выделяет некоторые монгольские словообразовательные аффиксы, проникшие в эвенкийский язык вместе со словами, Д.М. Берелтуева [1990].
При столкновении двух языковых систем наиболее проницаемой и подверженной внешним воздействиям является лексическая область языка. Сравнительное исследование словарного состава бурятского и эвенкийского языков было начато относительно недавно. Сохранение эвенкийских слов в говоре хамниган отмечалось в работе Д.Г. Дамдинова [1968, с. 88; 1977, с. 42]. Ц.Б. Цыдендамбаев [1972, с. 513-530; 1978, с. 79-95; 1981, с. 70-91] представляет комплексное решение проблемы контактирования двух языков на анализе большого лексического материала: бурятские хроники, бурятские родовые названия, топонимика этнической Бурятии и, в целом, словарный состав бурятского языка и его говоров. Ценность его исследования заключается и в том, что он выделяет в основном маньчжурские и эвенкийские элементы в бурятском языке, поскольку науке в большей степени известны работы вообще по монго-лизмам в тунгусо-маньчжурских языках, хотя некоторые из выявленных им заимствований, на наш взгляд, являются спорными в определении источника за имствования. Интересным в плане этнического взаимовлияния бурятского и эвенкийского народов является анализ бурятских родовых названий, среди которых автор выявляет 17 родов с эвенкийскими названиями. Другой исследователь лексики бурятского языка и его диалектов Ц.Б. Будаев [1978] представляет в общем те же заимствования и приводит собственные эвенкизмы, большая часть которых не вызывает сомнений в их эвенкийском происхождении. Иная интерпретация проблемы языкового взаимодействия двух рассматриваемых этносов предлагается В.И. Рассадиным [1987, с. 178-182; 19896, с. 145-152; 1996, с. 157-158]. По его мнению, которого мы и будем придерживаться в нашем исследовании, более объективных и конструктивных результатов в решении данного вопроса можно добиться при обращении к общемонгольскому и общетунгусо-маньчжурскому материалу. В этом плане необходимо особо отметить самый крупный и богатый по содержанию коллективный труд группы исследователей под руководством В.И. Цинциус - «Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков» (ССТМЯ). Здесь помимо общего тунгусо-маньчжурского лексикона приводятся и лексические параллели из других как алтайских, так и неалтайских языков, и по возможности определяется язык-источник заимствования. Авторы этого словаря предлагают для дальнейших алтаистических изысканий проводить обзор словарного запаса языков алтайской семьи по широким тематическим разделам, что позволяет убедительно и основательно проводить этимологический анализ. Эта методика представлена в других их коллективных работах [Очерки..., 1972; Исследования в ..., 1979; Алтайские..., 1984], однако хронология монгольских лексических соответствий дается имплицитно. В некоторой степени конкретные хронологические рамки установлены в работах N. Рорре [1966; 1972], В.И. Рассадина [19896, с. 147-150], Д.М. Берелтуевой [1985, с. 85-87; 1990, с. 16-18].
Весьма важным в научном плане нам представляется исследование лексики эвенкийского языка с точки зрения выявления в нем монголо-бурятских заимствований, а также установления влияния тунгусо-маньчжурских языков на лексику бурятского языка, определив при этом круг общей монголо-тунгусо-маньчжурской лексики.
Цели и задачи исследования. Цель исследования состоит в том, чтобы на основе сравнительно-исторического и сравнительно-сопоставительного анализа лексических систем двух генетически и структурно близких языков - бурятского и эвенкийского - рассмотреть их общие лексические элементы, появившиеся в результате исторического взаимодействия этих языков, попытавшись выделить в них взаимные заимствования.
Указанная цель определила необходимость решения следующих частных задач:
1) выявить общие и заимствованные лексические элементы в рассматриваемых языках;
2) определить конкретный язык-источник заимствования;
3) определить примерную хронологию проникновения заимствований;
4) разработать критерии определения общего пласта слов и заимствований;
5) рассмотреть лексико-грамматические и лексико-семантические группы исследуемых слов для выявления степени интенсивности лексических взаимопроникновений, и тем самым и глубины и характера отношений двух этносов.
Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые в монголоведении монографически комплексно на значительном по объему материале исследуется хронология лексических заимствований из монгольских языков в эвенкийский, причем выделяются различные пласты заимствований: древнейшие, средневековые, сохранившие особенности среднемонгольского языка, поздние монгольские и бурятские, а также выявляется влияние тунгусо-маньчжурских и эвенкийского на бурятский язык.
Теоретическая значимость работы состоит в разработке критериев и в попытке разграничения на их основе монголизмов и тунгусо-маньчжуризмов при выявлении заимствованной лексики в бурятском и эвенкийском языках, установлении объема и характера взаимной заимствованной лексики этих языков, установлении пласта общей монголо-тунгусо-маньчжурской лексики, что очень важно для общей алтаистики. Методика исследования, выработанная автором данной диссертации, может быть использована при исследовании исторического взаимодействия и других языков алтайской семьи, например монгольских и тюркских.
Практическая значимость диссертации заключается в том, что ее результаты могут быть использованы для дальнейших исследований по проблеме монголо-тунгусо-маньчжурских языковых связей, при этимологических исследованиях, при разработке спецкурсов по лексикологии. Представленный в работе материал может быть учтен при создании этимологических и специальных словарей иностранных слов монгольского и бурятского языков. Данная работа может быть полезной для исследователей в области истории и этнографии как бурят и эвенков с одной стороны, так и монголов и тунгусо-маньчжуров вообще - с другой.
Материалы исследования. В качестве источников выявления монгольских параллелей в эвенкийском языке послужили различные словари по тунгусо-маньчжурским и монгольским языкам, экспедиционные записи по языку эвенков Баргузинского и Курумканского районов РБ, а также в Эвенкийском хошу-не Хулун-Буирского аймака КНР, кроме того использовались языковые сведения, имеющиеся в лингвистических работах по данной теме, научные данные по истории контактирования монгольского и тунгусо-маньчжурского этносов. Основным лексикографическим трудом, положенным в основу наших тунгусо-маньчжурских языковых материалов, является «Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков» [ССТМЯ].
Материалы по тунгусо-маньчжурским языкам даны с сохранением написания по оригиналу ССТМЯ. Для слов старописьменного монгольского языка применяется общепринятая транслитерация на латинской основе.
Методы исследования. В процессе работы использовался комплекс различных методов, среди которых основными были следующие: описательный, сравнительно-исторический, сопоставительный, статистический, метод сплошной выборки лексических соответствий, для демонстрации которых применялся метод списка слов.
При определении исконной принадлежности слов важное значение приобретает отбор критериев: выявление того, что может послужить основанием для отнесения того или иного слова к тунгусо-маньчжурскому или монгольскому лексическому фонду, каковы главнейшие ориентиры в установлении источника заимствования.
В работе руководством для установления монгольского происхождения эвенкийских слов послужили следующие критерии:
- совпадение в звуковом и семантическом отношении эвенкийских слов с монгольскими, при этом учитывались этапы развития монгольских языков;
- наличие производящих основ в монгольском лексическом фонде и морфологических маркеров, характерных для монгольских языков;
- наличие своих исконных слов в эвенкийском и остальных тунгусо- маньчжурских языках, выражающих данное понятие;
- заимствование слов в одном из значений, в то время как в монгольских языках семантика этого слова представлена шире.
При этом предыстория того или иного слова, и в частности ближайшая этимология его в языке-источнике или в языке, из которого оно пришло, не рассматривается, что является задачей этимологических словарей. Например, при слове аривуи будет ссылка на монгольский источник без указания на связь с тюркским ары- и на значение этой формы глагола.
Апробация работы. Основные положения диссертации нашли отражение в докладах на Всероссийской научной конференции «Санжеевские чтения-5» (Улан-Удэ, 2002), Международной конференции «Сравнительно-историческое и типологическое изучение языков и культур. Преподавание иностранных и на циональных языков» (Томск, 2002), VIII Международный конгресс монголоведов (Улан-Батор, 2002), научной конференции «Сажиновские чтения» (Улан-Удэ, 2002). По теме диссертации опубликовано 5 статей, 2 статьи находятся в производстве.
Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списка источников и сокращений, библиографии, списка условных знаков.
Предполагаемый общеалтайский пласт в тунгусо-маньчжурской лексике
В науке родство алтайских языков считается не вполне доказанным, поэтому их общее достояние все еще является гипотетичным. В данном параграфе рассмотрены в основном слова, которые в алтаистических работах обычно выделяются в особую группу, как подтверждение родства алтайских языков, так и просто в качестве общеалтайских соответствий. К словам, предположительно относящимся к алтайскому лексическому пласту, мы отнесли общетунгусо-маньчжурские слова, которые имеют параллели в монгольских и тюркских языках. 1. т.-ма.: а- аву—ау-, ма. амга—аща- «спать», ам- «хотеть спать» // монг.: п.-мо. ати-, х.-м. амра-, бур. амар- «отдыхать, успокаиваться», п.-мо. атиг «спокойствие, мир, благополучие», х.-м., бур. амар «спокойный, мирный, благополучный; легкий; спокойно, благополучно», калм. амр «спокойный, благополучный» ( эвенк, амура К. «отдыхать», эвен, амър- «валяться, отдыхать», ма. амура- «отдохнуть, передохнуть») // тюрк.: ДТС amal amul ат И «спокойный, тихий», amrul- атг й- «успокаиваться», тюрк, абыра- абра- амы-ра- амра- абыр I амыр «спокойствие, мир, согласие» + глаголообразующий аффикс -а- : «спасать, избавлять; помогать в крайности, нуждах; успокаиваться, жить в спокойствии, отдыхать; любить». 2. «При сопоставлении тунгусо-маньчжурских слов с соответствием х— х- // о к - с другими алтайскими языками оказывается, что тунгусо маньчжурский к - в большинстве случаев соответствует монгольскому X К и тюркскому q- к- » [Исследования..., 1979, с. 92]. Т.-ма.: авул- абул- аул- хавли- хаули- хаоло- aj6u- ( хабул-/р-) «распухаться, отекать; нарывать, вздуваться» // монг.: п.-мо. qabud- «опухнуть, припухнуть, отекать», х.-м. хав-да-, бур. хабда- «опухать, распухать», калм. хавд- «опухать, распухать; нарывать; воспаляться» //тюрк.: ДТС qabar- «вздуваться, распухать». 3. т.-ма.: aja «хороший, добрый, красивый, здоровый, удобный, вкусный» // монг.: п.-мо. ауа «положение, обстоятельство», ayatu (ayatai) «подходящий, приличный», х.-м. ая «положении обстоятельство; способ, характер; обыкновение, обычай; приличие, хорошее качество», аятай «подходящий, приличный; хороший, приятный; сладкий; благоприятный; удобный», бур. ая «приличие, такт, благопристойность, хороший тон», аятай «приличный, пристойный; подходящий, годный; покладистый, сговорчивый», калм. айта «хороший, приличный; приятный, подходящий» // тюрк.: ДТС aja-1 «беречь, содержать в порядке; жалеть, щадить», aja- II «почитать, относиться с глубоким почтением, благоговеть», др.-уйг. aj i [айы] «добрый, ясный, чистый» // ср. кор. ajappu- «быть хорошим». 4. Среди алтаистов аца рассматривается в качестве общего достояния алтайских языков. Т.-ма.: ака аха ага «старший брат, братец; дядя, дядюшка (младший брат отца, матери)» // монг.: п.-мо. aqa, х.-м. ах, даг. ага аг, бур. аха, калм. ах «старший брат, старший; почтит, обращение к старшим»; п.-мо. aqa degtiti (пег), х.-м. ах дуу нэр, даг. ага ду, бур. аха дуу, калм. ах-ду «братья» ср. нан. ахддэу «брат, побратим», ахондо «родные и двоюродные братья; сородичи; братство, родство, союз», ма. ауун дэо «братья». «Из приведенных значений ясно видно, что в понятие «старший брат» в тунгусо-маньчжурских языках входит обозначение лиц мужского пола, которые по возрасту старше говорящего; но моложе его отца (младший брат отца). В монгольских языках терминологическое значение существительного аха ограничивается понятием «старший брат» [Очерки..., 1972, с. 40-42] // тюрк.: ДТС ада «старший брат», ЭСТЯ [I, с. 121-123] ада акка «старший брат, дядя». 5. ала алау Алд, 3, Чмк, алау Брг, Н, Учр «пестрый, пятнистый, пегий, белобокий (о масти животных)», сол. алау, эвен, ала «пестрый», нег. алха «нерпа (пестрая)», ульч. алха, орок. алаха «пестрый; нерпа (пестрая)», нан. алха «пестрый, пегий», ма. алха «пестрый, пегий, пятнистый; разноцветный» // монг.: п.-мо. alay, х.-м. алаг «пестрый», бур. алаг «пестрый, пегий, белобокий, полосатый», калм. алг «пестрый, полосатый; белобокий; пегий (о масти)» // др.-тюрк. ala «пегий (конь)», тур. ala «пестрый, пятнистый, пегий, полосатый, разноцветный», як. ала, алакка «пестрый, пегий, белобокий, полосатый», ср. кор. аллак-аллак-xada «пестрый, пятнистый, разноцветный». 6. Рассмотрим названия, которые широко представлены в языках алтайской общности и возводятся к праформе ал-тун ал-тон, но в одних языках означают «золото», в других - «медь», в третьих - «жесть». При этом по степени распространенности первое место занимает «золото»; это относится ко всем монгольским языкам и преобладающему большинству тюркских и тунгусо-маньчжурских языков. В монгольских языках для обозначения золота служат вариации формы altan (алтан). Ср. п.-мо. altan, х.-м. алт(ан), бур. алта(н), калм. алтн, орд. ал-та. Влияние монгольского языка фиксируется в основном в южных говорах эвенкийского языка и в солонском языке: эвенк. (Брг, Втм, Н, С, С-Б, Тнг) алтан, сол. алта «золото». Для большинства тюркских языков характерно звучание altin altyn {алтын), хотя древнетюркские памятники дают нам alum {алтун). И только в якутском языке слово алтан обозначает «медь», но в якутских фольклорных произведениях это название металла передает также значение «золото», «золотой». Якутское влияние очевидно в эвенкийском (Алд, Учр, Урм, Сх, Хнг, Чмк) и негидальском языках, где слово алтан служит для выражения понятия «медь».
Алта(н) в значении «жесть», «цинк» встречается в нанайском, ульчском, удэйском языках; с этими же значениями форма акта(н) алтан имеется в орочском языке.
Вместе с тем в большинстве тунгусо-маньчжурских языков для обозначения золота служит маньчжурская разновидность этого существительного: ма, нег. айсин, нан. айсй айси(н), ульч, орок, уд, ороч, айси(н), В.И.Цинциус, Т.Г.Бугаева для возведения этих разновидностей к праформе алтун проводят следующую реконструкцию промежуточных звеньев данного слова: altin alcin al сіп ajsin ма. ajsin.
Тунгусо-маньчжурское влияние общемонгольского характера
В данном параграфе нами рассматриваются тунгусо-маньчжурские лексические заимствования в бурятском языке. Неоднородность данной группы слов обусловлена тем, что взаимопроникновение лексических единиц происходило хронологически неравномерно и разными путями. По определенным признакам выделяются следующие пласты слов: собственно тунгусо-маньчжуризмы, маньчжуризмы и эвенкизмы.
К пласту собственно тунгусо-маньчжурских заимствований мы отнесли слова, присущие всем основным современным монгольским языкам (халха монгольскому, бурятскому и калмыцкому языкам) и старописьменному мон гольскому языку. Изначальный источник заимствования установить очень сложно, поэтому мы полагаем, что, по всей вероятности, данные лексемы про никли в монгольские языки в древнее время, когда еще существовала монголо тунгусо-маньчжурская языковая общность. По объему он не столь значителен, как предыдущий пласт. Рассмотрим эти слова: турлааг «ворона», туун турлааг «галка», НУ тураак «ворона, ворон», п.-мо. turlaki «галка», toro «грач», х.-м. турлиах, турлаахъ «галка», калм. турлаг «ворона», ср. як. турах «ворона, галка, дикуша (род тетерева)» эвенк, туракй «ворона (серая), галка», турачан С-Б «сорока», турлакй Нрч «галка», сол. туракй «галка», турахи «ворона (черная)», уд. туа «, эвен, туракй «ворона», нег. торахй «ворона, грач», ороч, туахи туваки «грач», ульч. това тува «галка, сорока», орок. тува «галка, грач (черный)», нан. туракй «грач, галка, ворона», ма. туракй «грач»; в тюрк, языках торолИа, тув. туракй «галка». «Тунгусо-маньчжуроведы возводят это слово к общему тунгусо шь маньчжурскому глаголу тура- «открывать рот, клюв», от которого данная лек сема образована при помощи аффикса -ки, служащего в тунгусо-маньчжурских языках для производства названий животных и птиц, ср. в этой связи некоторые анималистские термины в монгольских языках, имеющие тунгусо маньчжурское происхождение: бур. зантахи «росомаха» эвенк, дянтаки idl, бур. жэрхи «бурундук» т.-ма. чжилики «горностай», п.-мо. toki «лось», «соха тый» т.-ма. токи id., таким образом, и бурятское слово турлааг (ср. более ар хаичную старомонгольскую форму turlaki) тоже представляет собой тунгусо маньчжурское заимствование, причем в нижнеудинском говоре бытует форма, наиболее близкая к оригиналу, т.е. без согласного -л- в основе» [Рассадин, 1999, стр. 133].
Общебурятская лексема хура (НУ кур [Рассадин, 1999, с. 100]) «тетерев» бытует и в других монгольских языках - п.-мо. qur, х.-м. хур «тетерев, тетерка», калм. хур «тетерев», хар хур «тетерев-косач» и обнаруживает параллель с корневой частью следующих тунгусо-маньчжурских слов: эвенк, hopo-кй «тетерев, глухарь»; П-Т «боровая птица вообще»; Чмк «тетерка»; hopoyo, Иоролго «ток (глухарей)»; Алд «тетерев», эвен. Норики «глухарь, тетерев; рябчик», нег. xqjoxii «глухарь, тетерев (самец)», ороч, хбки, ульч., орок, поро «глухарь», нан. поро «тетерев», ма. хорки «глухарь, тетерев»; эвенк, курки Алд, 3, Учр, Члм (уркичэн Брг, Тнг, пуркичэн Тнг), нег. xyJKU «тетерка, глухарь (самка)»; ороч, дкина фолькл. «рябчик (черный)». Видовым названием глухаря в монгольских языках являются: п.-мо. soyir, х.-м. coup, бур. houp (heup keep НУ [Рассадин, 1999, с. 100], (окин., тунк.) houpuio: houputo харсага «ястреб-тетеревятник» [Рассадин, 1996, с. 208]), калм. севр «глухарь». жэрхи «бурундук», по говорам - жэрхэ, жэрти, жэрси, п.-мо. jirihi, ср. мо. jirki, х.-м. жирх, калм. жирх - id. эвенк. П-Т, Н, И, С, Ткм, Брг, С-Б, Учр, Хнг, Урм, А, Сх делэкй, Е елэкй, эвен, дилики, ульч. делики, орок. белей, уд. де-лэки, ороч, делэхи, ульч. диэлин, нан. дели, делихэ «горностай», ма. джэлкэн «колонок; бурундук», эвен, дирикй «бурундук» [Будаев, 1978, с. 183; Рассадин, 1981, с. 113; 1987, с. 181]. Предположительно, данный термин является наследием монголо-тунгусо-маньчжурской общности, поскольку он носит как общемонгольский, так и общетунгусо-маньчжурский характер. Хотя наличие слогового компонента -ki в словах jiriki и Jirki, соотносимый с аффиксом -ки, который уже рассматривался выше, позволяет сделать вывод о том, что это слово было заимствовано из тунгусо-маньчжурских языков и очень давно.
оротон «эвенки», устар. «орочоны название народности», п.-мо. ortun, х.-м! ортон «оленеводы» эвенк, орочён Алд, Втм, 3, Учр, Члм, оричён Брг «орочен, оленевод прежнее самоназвание забайкальско-амурской группы оленных эвенков», сол. орш ё «орочон название народности», эвен, ороч «эвен-ороч прежнее самоназвание охотских и камчатских эвенков», ороч., ульч., уд., нан. орочи «орочи название народности», ма. орончо «оленевод, название народности»; шурхы (п.-мо. sorkei, х.-м. шурхий «чирок (птица)») эвенк, чирок, чи-рокчан П-Т, чиркуки Е, И, Н, Тнг, чиркума/ Урм, Учр, Чмк, чиркэкй Алд «утка-чирок порода мелких уток» [Цыдендамбаев, 1978, с. 87; 1981, с. 80]; эвен, чуръ-лчивки (чиркима] ), нег. чиркувки чиркэвки, ороч, чиучэ чэучэ, уд. чугусэ, ульч. чирэки, нан. чурки, ма. чуцгур н эхэ «утка-чирок». Ср. рус. чирок порода мелких уток.
Слова дугты «меховые галоши», (эх.-бул.) духты «кожаные боты на меху»; (баргуз.) дугты «пени (изготовляются из кожи изюбра, овчины; надевают на обувь)», п.-мо. degtei, х.-м. дэгтий «унты, боты» находят соответствия в тунгусо-маньчжурских языках, ср., например: эвенк, доктон П-Т, Сх, Тмт, Урм, Учр, Чмк, дэктэн П-Т, 3, И, Учр, Чмк, дэктэндэ И, С, С-Б, дэктэннэ П-Т, Алд, В-Л, 3, Е «чулки (меховые, шерстью внутрь)», В-Л «короткие унты»; 3 «чехол для верхового седла (из кожи с головы лося)», доктор «запятник (у обуви)», сол. дотто (добтон Ив.) «унты (войлочные)», эвен, дотон «чулки (меховые)», нег. доктон «чулки (меховые, суконные, ватные)», ороч, докто(н) «чулки (меховые, кожаные)», уд. докти, ульч., ороч., нан. доцто(н) «чулки, носки (меховые, из ткани)». А такие общемонгольские параллели как бур. дугты «футляр, чехол; обертка, конверт, обложка, переплет», п.-мо. duytui, х.-м. дугтуй «конверт, пакет; чехол, футляр, обертка»; калм. дугту «чехол, футляр; конверт» и эвенкийское заимствование дэгтэнди в языке агинских бурят позволяют сделать вывод о том, что все эти перечисленные слова, выражающие предмет, куда кладут, помещают что-л., восходят к общему лексическому фонду монгольских и тунгусо-маньчжурских языков.
Влияние эвенкийского языка на бурятские говоры
И, наконец, были выявлены тунгусо-маньчжурские заимствования, бытующие только в бурятском языке и его говорах и не имеющие соответствий в других монгольских языках. Это, несомненно, более поздние по времени заимствования, в период, когда буряты уже сложились как этнос, отличающийся от других монголоязычных народов, и имели тесную взаимосвязь с тунгусским населением. Очевидность их проникновения из эвенкийского языка не вызывает сомнений. Причем по степени распространенности этот пласт делится на две группы. Среди них имеются слова как общебурятские, так и локально-распространенные, представленные в отдельных диалектах и говорах.
Примерами первой группы слов могут послужить общетунгусо-маньчжурские лексические элементы, вошедшие в общебурятский язык через эвенкийский. оро «олень» (х.-м. ор «северный олень») эвенк, орон (орон Иорон Тит. «северный олень»), эвен, орън, нег. OJ OH, ороч, оро, уд. оло оро, ульч. оро(н), нан. орд, ма. орон буху «олень (домашний)» [Цыдендамбаев, 1972, с.523; 1978, с. 86; 1981; с. 79; Будаев, 1978, с. 183; Рассадин, 1981, с. 103; 1984а, с. 68].
По мнению Будаева Ц.Б. [1978, с. 183], Рассадина В.И. [1981, с. 109; 1987, с. 181] зантахи «росомаха», (джид.) заантахи id. заимствовано, вероятно, из эвенкийского языка, так как в других монгольских языках это слово не встречается. Слово-источник дянтакй П-Т, Н, Е, И, 3, Алд, Учр, Урм, Сх, янтакй С id. Рассадин В.И. возводит к эвенкийскому глаголу дянта- «ходить по одной и той же тропе» (ср. эвен. займа «тропа, след, дорога»). Кроме того, он предлагает отнести к этому ряду слов следующие тунгусо-маньчжурские параллели: нег. иан андако, нан./ангашсо, ороч., упъч. Jandany «енотовидная собака», ороч, ja-дачи, yjx.jaHdacu, нан.jandaKo/y «барсук», ма. jandami «щенок барсука». Наряду с данным термином в бурятском языке бытует и другой - зээгэн «росомаха», который носит общемонгольский характер, ср., например: п.-мо. Jegeken, х.-м. зээх, бур. зээгэн, калм. зеекн id. Эвенкийское дееган В-Л считается монгольским заимствованием [Очерки..., 1972, с. 130]. Вероятно, оно было заимствовано в период ослабления интервокального g (у), в результате которого появился на месте комплекса VCV двоеслог с хиатусом (VV). А стяжение двоеслогов, начавшееся еще до XIII в., привело к образованию долгих гласных. Например, п.-мо. ulayan, MNT hula an, монг. улаан «красный», emegel, MNT eme el, монг. эмээл «седло» [Рассадин, 1982, с. 49-50]. Таким же образом развивалось слово Jegeken, который при ослаблении g стал произноситься какуе eken. унгэлвв, (присаян.-бур.) унгэлэй [Рассадин, 1996, с. 158], (окин.) унгэлэй, внгэлэй [Рассадин, 1996, с. 199] «кабарговая струя», унгэлввгуй «без кабарговой струи (о самке кабарги)», унгэлввтэй «с кабарговой струей (о самце кабарги)» эвенк, унгулэ С-Б, уцуло Тит. «кабарга (самец); струя кабарги»; конго Тмт, Учр «струя кабарговая, мускус», пунулу Члм «кабарга-самец» [Цыдендамбаев, 1978, с. 87; 1981, с. 80; Рассадин, 1981, с. 102-103; 19896, с. 150]. По мнению К.А. Новиковой [Очерки..., 1972, с. 129] возможно, что бур. унгэл-вв «кабарговая струя», представляющая собою бурую массу со острым своеобразным запахом, которая служит для привлечения самок, является производным от унгэл- «рас: крашивать, расцвечивать, наводить глянец; перен. придавать внешний вид, при-: украшивать», а эвенкийское унгулэ «самец кабарги» заимствовано из бурятского языка. Это предположение, на наш взгляд, маловероятно, поскольку имеется достаточно соответствующих параллелей в тунгусо-маньчжурских языках, откуда, возможно, и произошло заимствование, ср., например: эвен, коцгачан «кабарга»; ороч, хоцголо «кабарга (самец)»; пунгу «струя кабарговая; мускусная железа кабарги»; уд. пуцу, ульч. поцгол поцголи, нан. поцгол «струя кабарговая, мускус»; ма. фон о «кабарга (самка)». зудан «хребет (невысокий, покрытый лесом); тайга (на горном хребте)» эвенк, judu П-Т, А, Алд, Е, 3, Н, Сх, Хнг, Урм, Учр, диди Н «хребет (горный); водораздел», эвен, гидан id., ороч, judu «хребет (горный); вершина (сопки)», уд. jU3 «гребень (хребта горы)», ульч. judy «хребет (горный)», орок. judyu «хребет (горный), вершина (сопки), пик», ма. judyu зудун $идэ «хребет (горный), гребень (хребта горы); холм, бугор»; сагдуул ( эвенк, дягда- + монг. аффикс множественности -уул) [Будаев, 1978, с. 185] «молодой лес, поросль», сагдууИан «деревце, деревцо», жагда (баргуз.) «сосенка», загзуул «низкорослый (о сосняке)» эвенк., сол., эвен., нег., ульч., нан. дягда «сосна», эвенк, дягдаг «сосняк», ма. дяцдаи моо «сосна; хвойное дерево (вообще)» [Цыдендамбаев, 1972, с. 524; 1978, с. 86; 1981, с. 79; Рассадин, 19896, с. 150]; муха (или мухаа) «милый, милая (при обращении к ребенку)» эвенк. Тнг мука [Цыдендамбаев, 1978, с. 86; 1981, с. 78], в остальных диалектах мула жаль! мулан- «жалеть кого-л., приласкать», Брг «любить». В других тунгусо-маньчжурских языках встречаются основы мула- мола- мун а- мониа- слов со значением «жалеть кого-л.; жалеть (скупиться), жалеть (раскаиваться)»; нэнгэ- «прислоняться; наклоняться; подаваться вперед; склоняться» эвенк, нэнгйрй- П-Т, Алд, Е, Нрч, С, Сх, Учр «наклониться (о дереве)», Сх «кланяться», нэнгэ- (П-Т, Алд, В-Л, Е, 3, Н, Нрч, С, Сх, Урм, Чмк), нэнгй- С-Б, П-Т, Н, Учр «наклониться; нагнуть; наклонить голову; пригнуться; молиться» [Цыдендамбаев, 1978, с. S6; 1981, с. 78-79], а также эвен, нэп- «склонить; наклонить голову; поклониться; помолиться», нег. нэнэ-, орок. лэни-, лэннэ-, нан. лэнгэ- «кланяться; молиться»; туурээ- «говорить речитативом; рассказывать напевая» эвенк, турэн-«говорить», турэт- «говорить; выступать (на собрании); петь (о птицах); пищать (о мышах)», турэн «язык; речь; слово; выступление», турэчивун «пословица, поговорка» [Цыдендамбаев, 1978, с. 86-87; 1981, с. 79], а также сол. турэ-«говорить; произносить; издавать звуки; кричать; звенеть; гоготать (о гусях)», эвен, тврэ- «говорить, выступать, высказываться; докладывать; петь, щебетать, чирикать, ворковать», нег. ту/э- [ турэ-] фолькл. «говорить; бранить, ругать; ворковать (о голубях); кричать (о сохатом)», ороч, турпин «рассказ (как один из видов устного народного творчества»;
Элементы общемонгольского характера в эвенкийском языке
К самым ранним заимствованиям из древнемонгольского языка относятся те лексические элементы, которые: 1) сохранили в своем составе согласный y gB древнемонгольском долготном комплексе VCV (т.е. V у // g V), зафиксированном в старописьменном монгольском языке, например: -ауа-: багатир, багади «богатырь; сильный, большой» монг., ср. п.-мо. bayatur, х.-м, бур. баатар, калм. баатр «богатырь»; имауан «коза» п.-мо. imayan, ср. Мук. ima an, х.-м., бур. ямаа(н), калм. яман «коза»; залауан «кисточка (на шапке)» п.-мо. Jalaya «кисточка (украшение); шелковая нить; гребень (у птиц)», ср. х.-м. залаа(н) «кисточка (украшение)», бур. залаа, калм. зала «кисточка (красная на шапке); петушиный гребень, хохол (у птиц)»; кауанкан, кан «царь» монг., ср. п.-мо. qayan «великий хан, император», qan «хан, король, глава», х.-м., бур. хаан, калм. хан «хан, царь, монарх», др.-тюрк. qayan, qayan qan «каган, верховный правитель»; -ege-: тэмэуэн «верблюд» п.-мо. temegen, ср. Мук. temen, х.-м., бур. тэ мээн, калм. темэн «верблюд»; эуэ эуэм «ключица» монг., ср. п.-мо. egem, х.-м. эгэм, бур. ээм, калм. эм «ключица, плечо»; -іуа-: атига «вьюк, вьючная сума» п.-мо. aciya atiya, aciya, ср. х.-м. ачаа, бур. ашаа(н) «вьюк, поклажа», калм. ацан «груз, поклажа; багаж»; -ауи-: jadany «бедный, бедняк; бедность» п.-мо. уадауи «бедный, неимущий; слабый, бессильный», ср. х.-м., бур. ядуу, калм. яду «бедный, неимущий; слабый, бессильный»; тауу таву, тагу таву, «галка» п.-мо. tayu, ср. бур. туун «галка», х.-м. алаг туу «(пестрая) галка»; -иуа-: дарууа устар. «староста» п.-мо. daruya, ср. х.-м., бур. дарга «начальник», калм. daph «старейшина, староста»; дилуга «поводья, узда (конская)» п.-мо. jiluya, ср. х.-м., бур. жолоо «повод (у узды), поводья», калм. жола «поводья, вожжи»; -иуи-: адугун адууун «табун лошадей» п.-мо. aduyun «лошадь; табун, стадо (лошадей)», ср. х.-м., бур. адуу(н) «лошадь; табун (лошадей)», калм. адун «табун, косяк лошадей»; укурга «петля, силок» п.-мо. иуигуа, ср. х.-м. уурга, бур. урга, калм. yyph «укрюк, шест с петлей (для ловли лошадей или скота)»; -iige-: дураки дурэки, дурики п.-мо. dorilge, ср. х.-м. дерев, бур. дурев, калм. дерэ «стремя»; силугу «двухлетний баран» п.-мо. sililge, ср. бур. шулгэ «двухлетний баран (или козел)»; -egil-: гёу, гоу, гэк «кобыла», гоуо «самка дикого оленя» монг., ср. п.-мо. gegiin, gegiiii, х.-м., бур. гуун, калм. гун «кобыла»; 2) сохранили в монгольских заимствованных словах гласный звук і, не подвергшийся перелому и претерпевший изменения в среднемонгольском языке: нидурга «кулак (сжатая кисть руки)» п.-мо. nidurya niduryu «кулак», ср. ср.-мо. Мук., MNT nudurqa, х.-м. нударга(н), бур. нюдарга(н), калм. нудрм id.; чинукаі «волк» др.-мо. сіпщаі, п.-мо. сіпиа, ср.-мо. MNT сіпд, Мук. сапа, х.-м. чоно, бур. шоно, калм. чон «волк»; чирука], чурукаи «щука» п.-мо. ciruqai curuqai, ср. ср.-мо. MNT curaqa, х.-м. цурхай, бур. сурхай, калм. цурх «щука». Следующая группа лексических заимствованных элементов возводится нами к средневековому монгольскому языку, сохраняющему ряд древних черт. Критериями для их выделения послужили следующие признаки: 1) сохранение гласного звука і, не подвергшегося перелому, в словах из монгольских языков, отражающих как средневековое, так и древнее их состояние: гутин гучин «тридцать» монг., ср. п.-мо., MNT yucin, х.-м. гуч, бур. гу-ша(н), калм. пучн «тридцать»; кису- «скоблить; скрести» монг., ср. п.-мо. kisii- qusu- «скоблить», х.-м. хуса-, калм. хус-, бур. xwha- «скоблить, отскабливать, выскабливать, очищать скобелем; брить»; мицан «тысяча» монг., ср. п.-мо. mingyan, Мук. minqant х.-м., бур. мянга(н), калм. мицпн «тысяча»; нику-, н ику-«молоть (зерно)» монг., ср. п.-мо. niqu-, х.-м. нуха-, калм. нух-, бур. нюха-«мять, разминать; тереть, протирать, растирать; размешивать»; н ича- «давить, раздавить (ягоды)» монг., ср. п.-мо. nicaci— nicala— nijala-, х.-м. няцла— нязла- «давить, размельчать, растирать в порошок», бур. низал- «раздавить, размельчить, растолочь»; сива- «мазать, обмазывать, замазывать, вмазывать; штукатурить; затыкать (отверстие)» монг., ср. п.-мо. siba- «мазать, обмазывать», х.-м. шава-, калм. шав- «обмазывать, штукатурить; лепить», бур. шаба- «обмазывать, штукатурить»; сирга «соловый, желтоватый (о масти)» монг., ср. п.-мо. sirya, MNT sirqa «соловый (о масти)», х.-м., бур. шарга, калм. xuaph «соловый (о масти), палевый (о цвете)»; сиргакчин «соловая (о масти кобылы)» монг., ср. п.-мо. siryaycin «светло-гнедая (о кобыле), антилопа (самка)», х.-м. шарагчин, бур. шарагшан «желтая, соловая (о масти самок животных)», калм. шаргчн «самка сайгака; желтый, соловый (о масти)»; чивукэ «шило» ср.-мо. Мук., MNT sibiige, ср. п.-мо. sibiigen, х.-м. швввг, бур. шубгэ, калм. шввг «шило»; чидар, чидар «путы, тренога», чидарла- «треножить, надевать путы» монг., ср. п.-мо. cidtir, ср.-мо. Мук. cidu(r), х.-м. чвдвр, калм. чедр «путы, тренога», п.-мо. cidiirle-, х.-м. чвдорлв-, калм. чодрл- «треножить, спутывать (лошадь)», бур. шудэр «путы, тренога; кандалы, оковы», шудэрлэ-«треножить, надевать путы»; 2) Сохранение i непервого слога после аффрикат, который в данной позиции впоследствии подвергся сильной ассимиляции и перешел в э, а, о в зависимости от рядности и вокализма первого слога [Рассадин, 1982, с. 29-30]. При этом в некоторых словах уже возникли долгие гласные в результате развития комплекса с интервокальными согласными, но i после аффрикат все еще сохраняется: азирга «жеребец» монг., ср. п.-мо., ср.-мо. Мук. ajirya, х.-м. азрага, бур. азарга, калм. аэ/cph «жеребец, самец»; jup? «иноходец» монг., ср. п.-мо. Jiruya, бур. э/сороо, калм. жора «иноходь; иноходец», х.-м. жороо морь «иноходец»; сазигэ, сдвига «сорока» ср.-мо. Мук. sajiyai, ср. п.-мо. sayajiyai, х.-м;, бур. шаазгай, калм. шаазка «сорока»; в составе словообразовательного аффикса -Jin со значением возраста самки животного: дону-juH «корова четырех лет» монг., ср. п.-мо. donejin, х.-м. денж, бур. дунжэн, калм. дэнжн «четырехлетняя самка животного»; напчи «лист (древесный)» монг., ср. п.-мо. nabci, ср.-мо. Мук. nabcin «лист, листья, листва», х.-м. навч, бур. набша, набшаНа(н), калм. намч «лист, листья, листва»; 3) Во многих словах эвенкийского языка сохранились гласные непервых слогов, которые, как известно, подвергаясь в своем развитии различным изменениям, в современных монгольских языках произносятся иначе или вообще были утрачены. Сложно определить, когда эти слова были заимствованы - в древнемонгольский или в средневековый монгольский периоды. Рассмотрим следующие гласные:
