Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историография 59
1.1. Попытки отрицания свободно-консервативной традиции 59
1.2. Консервативно-самобытническое учение в зеркале общественной мысли XX в . 72
1.3. Научные исследования 80
Глава 2. Начало традиции: Н.М. Карамзин 127
2.1. Постижение историографа 127
2.2. Консервативное постоянство 148
2.3. Просвещенный монархизм 160
2.4. Карамзин и свободно-консервативная традиция 176
Глава 3. Развитие вольного консерватизма: А.С. Пушкин
3.1. Наследник Карамзина и предтеча славянофилов 195
3.2. Манифест свободного консерватизма 219
3.3. Самобытничество 234
3.4. Апология царства 243
Глава 4. «Цветущая сложность» национальной школы: В.А. Жуковский
2 4.1. Изучение наследия классика 259
4.2. Мировоззренческие основы консервативного постоянства 265
4.3. Самодержавие и гражданская свобода 275
4.4. Русская триада 295
Глава 5. Консервативная «сумма» Ф.И. Тютчева
3 5.1. Исследователи о консерватизме поэта-мыслителя 315
5.2. Круг поэта-политика 339
5.3. Религиозность 382
5.4. Церковь, царство и официальная Россия 404
Глава 6. Последний из «отцов-основателей»: П.А. Вяземский 459
6.1. Вяземский в освещении исследователей 459
6.2. Сознание принадлежности к «пушкинскому кругу» 475
6.3. Народность в союзе с гражданской свободой 497
6.4. Вызов радикализма и православно-консервативный ответ 519
6.5. Святая Русь и «своебытность» 536
Заключение
- Консервативно-самобытническое учение в зеркале общественной мысли XX в
- Консервативное постоянство
- Манифест свободного консерватизма
- Самодержавие и гражданская свобода
Введение к работе
Актуальность исследования отечественного консерватизма предопределена научной значимостью вопроса и требованиями времени. В конце XX в. Россия вступила в новый период крутого исторического перелома. Оказалось поверженным наследие интеллигенции, связавшей надежды ещё в первой половине XIX в. с либерально-социалистической доктриной. Однако внезапность обвала «реального социализма» нельзя отождествить с его неожиданностью. Представители консервативных кругов России издавна предупреждали, во-первых, об опасности революционных форм модернизации, во-вторых, о неизбежности краха «нового строя». А.С. Пушкин говорил о «бессмысленном и беспощадном» бунте. Ещё раньше о его гибельности сказал Н.М. Карамзин, затем - В.А. Жуковский и Ф.И. Тютчев . Со временем подобные суждения с пророческим потенциалом умножились . Спрашивается, если консерваторы смогли предсказать последствия внедрения в жизнь России европейского про-грессистского проекта XVIII в., то, может быть, они предлагали альтернативную программу с тем, чтобы оздоровить «старый строй» и избежать его революционного краха? Диссертация призвана подтвердить данную гипотезу.
Сама жизнь заставляет изучать отечественный консерватизм ввиду научной значимости темы и ради практического решения насущных проблем, рождённых либеральным глобализмом. Всё большее число интеллектуалов указывает на фактическое «самоисчерпание модерна и постмодерна», на необхо-
димость новой политики смелого «динамического консерватизма» .
Методологические основы исследования. Масштабы нового исторического вызова отразились на теории и методологии науки. Сегодня обращается внимание на недостаточность постижения истории России в рамках традиционных политических, экономических и социальных подходов. Ставится задача изучения изменений в составе элит, рассмотрения нравственного облика верхов страны, без чего невозможно понять мотивы поступков исторических деятелей и природу исторических перемен . Диссертация служит выявлению самобытных тенденций развития культурной элиты Российской империи первой половины XIX в. Важным представляется утверждение А.Н. Сахарова о правомерности двух методологических подходов: «формационного и цивили-зационного». Он обращает внимание на достоинства последнего: «Россия <...> пожинала плоды нарастания цивилизационного противоречия, которое сказывалось уже в XIX в. Его в немалой степени подготовили такие ли-
1 {Карамзин Н.М.) Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 260-261; Жуковский В.А. Поли,
собр. соч. и писем, т. 1-20. М, 1999 - продолжающееся издание. Т. 13. М, 2004. С. 347 (далее: ПСС);
Тютчев Ф.И. Поли. собр. соч. и письма, т. 1-6. М, 2002-2004. Т. 4. С. 442 (далее: ПСС).
2 Ф.М. Достоевский предвидит революцию, которая «неминуема» (1877). - См.: Достоевский Ф.М. Полное
собрание сочинений, т. 1-30. Л., 1972-1990. Т. 25. С. 45-47; В.В. Розанов предсказал уже и конечную гибель
грядущего «нового строя», который «...с чертами ослиного в себе, повалится в третьем-четвёртом поколе
нии». Розанов В.В. Несовместимые контрасты жития. Литературно-эстетич. работы. М., 1990. С. 491.
3 См., напр.: Солженицын А.И. Мы перестали видеть цель: Речь в Международной Академии Философии //
Он же. На возврате дыхания. Избранная публицистика. М., 2004; Панарин А.С. Реванш истории: российская
стратегическая инициатива в XXI веке. М., 1998; Бодрийар Ж. (BaudrillardJ.) Америка. СПб., 2000; Бъюкенен
П. (Buchanan Р.) Смерть Запада. М.; СПб., 2003; «Консервативный проект» для России. Круглый стол журна
ла «Москва» //Москва. 2007. № 5. С. 119-120, 126-128, 132-134.
4 Зелъдич Ю.В. Петр Александрович Валуев и его время: Историческое повествование. М., 2006. С. 32.
беральные мыслители и реформаторы, как Сперанский» . Автор диссертации исходит из цивилизационного методологического подхода, отрицающего фатализм, внесенный в историческую мысль рационализмом XVII-XIX вв., в соответствии с которым развитие человечества предопределено безличными «железными» закономерностями. Так, под лозунгом «свобода - это познанная необходимость», по сути, отрицалась индивидуальная свобода воли. Европейский христианский консерватизм всегда боролся с таким детерминистским подходом, лишавшим народы, корпорации, индивидуумы права на свободу .
Р. Пайпс раскритиковал западную «ревизионистскую» школу, по мнению которой «... приводным ремнем истории являются безудержные и анонимные силы», считая, что, наоборот, «решающим фактором выступает человеческая воля». Историк утверждает, что «...ни в падении царизма, ни в захвате власти большевиками не было ничего заранее предопределенного». Консервативны и его упрёки радикальной интеллигенции, сыгравшей главную роль в сокрушении монархии («...она исповедовала утопические идеи, вычитанные из западной литературы»). Развитие страны было в значительной мере делом самодержавного государства. В случае его устранения «...бразды правления бессильно провисали, а больше держать страну было нечем» . Итак, представляются истинными методологические принципы цивилизационного подхода, исходящего из признания свободы человеческой воли и возможности самобытного развития того или иного социума.
Используется историко-критический метод, позволяющий судить о значимости фактов. При этом историзм, другой важнейший герменевтический принцип, принимается не в его позитивистском «прогрессистском» смысле, а в сочетании с установками христианской методологии истории . Последняя исходит из факта постоянной борьбы в обществе духовных «восходящих» или «нисходящих» процессов, что предполагает возможность духовных падений или возрождений с их неизбежными культурными, социальными и экономическими последствиями (отрицательными или положительными) . Свободный выбор всегда остаётся за человеком. Думается, что применение данных методологических и методических принципов вкупе со стремлением руководствоваться тем подходом к отечественной истории, который был характерен для классической карамзинско-пушкинской традиции, выявившей уникальную
5 Историк делает вывод о недопустимости для России «слепого копирования даже самых совершенных моде
лей», чреватого катастрофами. - Сахаров А.К Революционная ситуация не может длиться вечно // Экономи
ческие стратегии. 2008. № 5-6 (63-64). С. 85 (выделено мною - В.Ш.).
6 Русские консерваторы и либералы начала XX в. уже начали этот «методологический поворот». В.А. Макла
ков считал, что Февраль 1917 г. не был предопределён. Интеллигенции необходимо было заняться
«...политическим воспитанием страны... не разрушая той клетки, в которой она жила, пользуясь, как
крышей, той императорской властью, которая создавалась одновременно с Россией. Это мы... не захоте
ли...». - См: «Совершенно лично и доверительно!»: Б.А. Бахметев - В.А. Маклаков. Переписка. 1919-1951, т.
1-3. М, 2001-2002. Т. 2. С. 141-142, 352, 440, 481; Т. 3. С. 118-119, 353, 365-367, 415, 437.
7 Пайпс P. (Pipes R.) Россия при старом режиме. М, 2004. С. 441-442, 445, 451, 455 (выделено мною - В.Ш.).
8 См.: Бердяев Н.А. Новое средневековье // Он же. Русская идея. М, 2005. С. 411-478; Назаренко А.В. О мето
де церковного историка // Родное и вселенское: К 60-летию Н. Н. Лисового. М, 2006. С. 250-266.
9 Тарасов Б.И. Новый ренессанс или ускоренный апокалипсис? // Он же. Куда движется история? (Метамор
фозы идей и людей в свете христианской традиции). СПб., 2001. С. 5.
специфику («отдельность») России, позволяет достичь искомой научности, объективности и историзма в изучении заявленной темы.
Объект исследования: отечественный консерватизм первой половины XIX века.
Предмет исследования: свободные консерваторы, основоположники просвещённого самобытничества: Н.М. Карамзин, А.С. Пушкин, В.А. Жуковский, Ф.И. Тютчев, П.А. Вяземский. Таким образом, изучается круг главнейших деятелей отечественного консерватизма, воодушевлённых общим для них стремлением к торжеству Святой Руси на основе возрождения национальных традиций и творческого диалога с Западом.
Исходные понятия. Подлинный системный консерватизм, очевидно, не следует отождествлять с имитационными его подобиями. Историки иногда следуют за деятелями XIX в., аттестовавшими себя «консерваторами», но не бывшими подлинными охранителями исторической России. В их число попадают А.Х. Бенкендорф, Л.В. Дубельт, П.В. Валуев и другие представители «официальной России» наряду с журналистами, обеспечившими им «пропагандистское прикрытие». Однако для верной сегодняшней оценки необходимо задуматься: к чему объективно вела деятельность этого круга сановников, не способствовала ли она возрастанию радикализма? Ответы на эти вопросы заставляют исключить указанных лиц из числа защитников русской христиан-ско-монархической государственности. Они стояли за охранение подражательной административно-бюрократической системы , то есть были западниками с реакционным или либеральным оттенком . Европейский консерватизм основан на христианском настроении и принадлежности к определенной культуре. Э. Бёрк писал в 1790 г.: «...мы внутренне ощущаем, что религия есть основа цивилизованного общества». Она необходима прежде всего «для свободных граждан» . Для вышеназванных российских правительственных деятелей (Бенкендофа и т. п.) Триада православия, самодержавия, народности была лишь дежурной фразой. При этом самодержавие они необоснованно отождествляли с западным абсолютизмом.
Для того, чтобы избежать необоснованного отождествления системных охранителей Царства с их неэффективными коллегами-противниками, следует ввести в оборот понятие свободный консерватизм13. Автор данной работы стремится показать единство представителей свободно-консервативной традиции, рожденной Карамзиным, Пушкиным, Жуковским, укрепленной Тют-
10 Историки различают бюрократию и консерватизм. Р. Пайпс пишет: «Русские монархисты... хотя и были
настроены против конституции, отнюдь не жаловали бюрократию». - Пайпс P. (Pipes R.). Указ. соч. С. 419.
См. также: Чернуха ВТ. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978. С.
60-61,72-75,86-87, 114-115.
11 Иные из них стремились стать чем-то вроде английских лордов. Следует согласиться с А.Ю. Минаковым,
утверждающим что фрондирующих англоманов, стремившихся ограничить власть царя, нельзя причислять к
носителям идей «аристократического консерватизма». - Минаков А.Ю. Ранние русские консерваторы первой
четверти XIX в. Учебное пособие. Воронеж, 2005. С. 20-21.
12 Бёрк Э. (Burke Е). Размышления о революции во Франции. London, 1992. С. 167, 170.
13 Шульгин В.И. Православная церковность в русском консервативном самосознании (историографические
наблюдения) // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарный выпуск. 2004. № 1 (31).
С. 75.
чевым и Вяземским, развитой славянофилами, почвенниками, деятелями Серебряного века. Это направление свободного системного консерватизма отличалось от мертворожденного ситуационного охранительства, защищавшего подражательные бюрократически-абсолютистские порядки.
Итак, очевидно, следует исходить из наличия в нашей истории XIX - начала XX века «двух консерватизмові свободного и служебного (официального), которые до поры до времени «переплетались». Из круга Карамзина вышли известные просвещённые сановники эпохи Николая I: Д.Н. Блудов, Д.В. Дашков, С.С. Уваров. Они сохраняли связи с консерваторами-общественниками. Но просвещённых бюрократов в верхах всегда было мало. При Николае I преобладали «дикие консерваторы» типа А.Х. Бенкендорфа и Л.В. Дубельта . Феномен правительственного консерватизма, уже в значительной мере изученного, в диссертации не исследуется.
Степень разработанности темы. Феномен свободного консерватизма начал осознаваться его творцами. Правительственные охранители, в основном западники по менталитету, были лишь этатистами. По Карамзину и Пушкину, царство основано на христианской традиции, потому должно опираться на верных ему деятелей. Поэт, отвечая критикам (1828), ополчившимся на его честный монархизм, писал: «Нет, я не льстец, когда царю / Хвалу свободную слагаю...» . Мысль ясна: если самодержавное царство основано на высшей религиозной истине, то надо быть его поборником. Пушкин высказал опасение за страну и династию, считая что химерический союз верховной власти с лжеконсерваторами чреват «горем» и советовал верхам порвать с «губителями», вернувшись к свободному служению русской Триаде - Богу, царю и народу. Поэта не поняли. П.А. Вяземский, задумавшись о типологии консерватизма, заметил (1876): «Можно быть либералом и вместе с тем консерватором», то есть консерватизм, дабы быть действенным, должен совмещаться со здравым либерализмом. Их и объединил Карамзин: «...был он консерватор, но из тех, которые глядят вперёд» . Симпатии Вяземского на стороне самобытного консерватизма Карамзина, который он назвал «либеральным». Вяземский указывал в 1840-е гг., что верхи чураются свободной «силы умственной», не желают опереться на охранительные инстинкты народа, замечая: «В отличие от других стран, у нас революционным является правительство, а
консервативной - нация» . Вяземский, очевидно, впервые употребил отстаиваемый нами обобщающий термин свободный консерватизм, относящийся к просвещённому, вольному, верующему, системному консерватизму .
Ю.Ф. Самарин в потаённой статье (1856) писал, что служба Николая I «консервативному началу», как его понимали верхи, вредила России: «Мы спасли существование Австрии...» и т. п. и делал вывод: «...собственная наша
14 Герцен А.И. Собрание сочинений, т. 1-30. М, 1954-1965. Т. 7. С. 209.
15 Пушкин А.С. Поли. собр. соч., т. 1-10. М, 1962-1965. Т. 3. С. 48 (выделено мною - В.Ш; Далее: ПСС).
16 Вяземский П.А. ПСС. Т. 8. С. 288, 292-293 (выделено мною - В.Ш.).
17 Вяземский П.А. Записные книжки (1813-1848). М, 1963. С.280-281, 296-299, 266, 283.
18 М.А. Рахматуллин писал: «...политические пристрастия зрелого Пушкина его ближайший друг... Вязем
ский определил как "свободный консерватизм"». - РахматуллинМА. А.С. Пушкин, российские самодержцы
и самодержавие // Отечественная история. 2002. № 6. С. 14.
политика была не русская, а мнимо консервативная». При Николае I последовало тридцатилетнее абсурдное, но «добросовестное» усмирение «бедной России». Просвещённых консервативных деятелей посчитали революционерами. Славянофил призывал власть не «заподазривать русское народное начало в революционном демократизме» . Трудно точнее сказать о соотношении подлинного и повреждённого консерватизма.
Выделение разных типов охранительства, с отдачей приоритета консерватизму пушкинского типа, было характерно для Ф.М. Достоевского, В.В. Розанова, П.Б. Струве. Так, Струве осознал центральную роль Пушкина в становлении консервативной традиции и его влияние на П.А. Вяземского. Струве отмечал, ссылаясь на последнего: «...Пушкин непосредственно любил... начало свободы. И в этом смысле он был либералом». Но главный его базис был консервативным; поэт «...непосредственно ощущал, любил и ценил начало власти <...> Государство Российское в его исторической форме - свободно принятой народом наследственной монархии. И в этом смысле Пушкин был консерватором» . По Струве, поэт стоял в центре уникальной консервативной «национальной традиции». Он назвал его «величайшим русским идейным консерватором». На другой чаше весов истории - деяния другой груп-
пы деятелей, вроде Магницкого и Бенкендорфа . Итак, Струве противопоставил деятелей «идейного консерватизма» поборникам слепого охранительства, которые в принципе не могли защитить старой России. Он специально не занимался исследованием отечественного консерватизма, но как обществовед сумел приблизиться к пониманию сути отечественной свободно-консервативной традиции. Струве усматривает главными учредителями этого направления (именно в этой последовательности) - Карамзина, Пушкина и
Вяземского . Подобные оценки, проводящие резкую грань между официальным охранительством и свободным консерватизмом, характерны для предста-вителей всех поколений консерваторов-самобытников и правых либералов .
19 Самарин Ю. Ф. Православие и народность. М, 2008. С. 289-311 (курсив автора; выделено мною - В.Ш.).
20 Струве П.Б. Patriotica: Россия. Родина. Чужбина. СПб., 2000. С. 310 (курсив автора - В.Ш.).
21 Струве П.Б. Избранные сочинения. М, 1999. С. 356, 361 (курсив автора; выделено мною - В.Ш.).
22 Струве П.Б. Patriotica: Политика, культура, религия, социализм. М, 1997. С. 456.
23 Так, Л. А. Тихомиров в 1911 г. предвидел скорую гибель старой России из-за непонимания политической
элитой собственной страны: «Россия историческая, то есть православная и монархическая, была расшатана
и так легко разбита ничтожнейшими силами своих врагов только потому, что у неё появилась гниль в ней
самой. В её защитниках, по привычке признававших Православие и Самодержавие, заглохло понимание, в
чём заключается Православие и Самодержавие...». - Цит. по: Репников А.В. Консервативные концепции пе
реустройства России. М, 2007. С. 418 (выделено мною - В.Ш.). Н.А. Бердяев (1904) писал о порочности офи
циального охранительства, назьшая его «государственным консерватизмом», напоминая: «Когда-то... была
настоящая консервативная идеология - славянофильство». Для славянофилов православность была основой
жизни, а представители «государственного консерватизма» были безрелигиозны. Отсюда проистекала их
вражда к свободе мысли. Бердяев писал, что славянофилы пришли «... к мистическому оправданию власти и
романтически мечтали соединить эту власть со свободой народа». В качестве носителя противоположной,
этатистской идеологии, претендовавшей на консервативность, Бердяев указывал на М.Н. Каткова, у которого
не было «...никакой религиозно-философской санкции консерватизма... и не остаётся места для свободы,
проповедуется поклонение оголённой казёнщине». - Бердяев Н.А. Судьба русского консерватизма // Кино
сценарии: Литературно-художественный и общественно-политический журнал. 1989. № 5. С. 164-167.
Исследователи XX века приближались к осознанию проблемы. К.В. Пига-рев пришел к выводу о специфическом консерватизме Тютчева, который не-
возможно смешивать с правительственным охранительством .
А.Н. Цамутали на примере Ю.Ф. Самарина показал, что славянофильство, несмотря на его «либеральные оттенки», выдвигало «христианство как главную силу исторического развития». Историк говорит о росте в дореформенном обществе тенденций, носители которых исходили из признания Православия «главным фактором исторического развития русского народа» .
Л.В. Черепнин рассмотрел взгляды Н.С. Лескова, верующего, консервативного писателя, противника бюрократии, отметив его «чувство раздвоенности». Делался вывод: «Он не пошёл вместе с передовой революционной демократией ... Но ему оказалось не по пути и с Победоносцевым, Катковым и другими деятелями реакционного лагеря . Несмотря на специфику терминологии своего времени, в которой всё консервативное неправомерно отождествлялось с «реакционным», исследователь почувствовал в русском обществе самобытно-консервативной «золотой середины».
А.Л. Янов в работе о К.Н. Леонтьеве пришел к выводу о разделении «реакционных идеологий» на «охранительные и консервативные». Исследователь уверен, что данная классификация позволяет объяснить, почему «реакционные» консервативные типы (у него - славянофильский и почвенниче-ский) были способны выполнять «позитивные социальные функции» .
Итак, начавшееся выделение «позитивного» консерватизма с «реформаторским» потенциалом было шагом вперёд, подготавливая современную стадию изучения темы. Но оно не привело в 60-90-е годы XX в. к развёрнутым исследованиям и выдвижению необходимых обобщающих понятий.
Территориальные рамки исследования. Консерваторы-самобытники счи-
тали себя «гражданами» России . Тем не менее, большую роль в формировании их взглядов имели контакты с Западом. Из пяти изучаемых деятелей только Пушкин не выезжал за границу. Впрочем, он отлично ориентировался в западной культуре. В наблюдениях за европейской жизнью у Карамзина вы-
кристаллизовалась чувство народности . Это же можно сказать о других основоположниках направления, считавших необходимой защиту тезиса о правомерности русской цивилизующей самобытности. Итак, «отзывчивость» русских классиков самобытничества на положительное и отрицательное, исходившее с Запада, позволила им стать национальными консерваторами.
24 Пигарев К.В. Тютчев, Ф. И. // Русские писатели: Биобиблиографический словарь. М, 1971. С. 654.
25 Цамутали А.Н. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX века. Л., 1977. С. 66.
26 Черепнин Л.В.Исторические взгляды классиков русской литературы. М., 1968. С. 219-221.
27 Янов А.Л. Славянофилы и Константин Леонтьев (Буржуазный миф о «пророчестве» Константина Леонтье
ва). Автореферат... к.ф.н. М, 1970. С. 14-16 (выделено мною - В.Ш.).
28 См.: Карамзин Н.М. Мнение русского гражданина // [Он же]. Неизданные сочинения и переписка Николая
Михайловича Карамзина. Ч. 1. СПб., 1862.
29 Так, Карамзин подверг критике протестантскую этику англичан, принципиально осуждавших своих бедня
ков. Британскую конституцию он считает хорошей только для англичан с их особым менталитетом. У них
свой «Палладиум», в соответствии с их «просвещением», а у русских - другой, в силу принципиальных отли
чий их народных начал. Эта мысль читается между строками: «Всякие гражданские учреждения должны быть
соображены с характером народа; что хорошо в Англии, то будет дурно в иной земле». - Карамзин Н.М.
Письма русского путешественника. Л., 1987. С. 382-383.
Хронологические рамки исследования ограничиваются в основном первой половиной XIX в. По характеру диссертации, её автор, следуя за своими героями, коснулся отчасти и второй половины XIX в.
Цель диссертации состоит в исследовании феномена свободного консерватизма (самобытничества) в российском обществе первой половины XIX века, определении его значимости, а также степени единства и преемственности, существовавшей в кругу свободных консерваторов.
Задачи диссертации, предопределенные данной целью, видятся такими: 1) Доказать факт существования свободного консерватизма {свободно-консервативного самобытничества) как особого направления и составной части отечественного консерватизма первой половины XIX в. 2) Выявить круг основных создателей свободно-консервативной традиции. 3) Рассмотреть преемственный вклад каждого из них в развитие данного направления общественно-политической мысли и практики. 4) Изучить концептуальные положения, составившие последовательно развивавшуюся программу свободного консерватизма первой половины XIX в. 5) Определить соотношение первого и последующих поколений свободного консерватизма XIX в.
Источниковой базой являются опубликованные в течение XIX-XXI вв. сочинения представителей отечественного консерватизма. Привлекаются также дневники, воспоминания, эпистолярное наследие. Поскольку речь идет о первейших русских писателях и мыслителях, источники, относящиеся к ним, в значительной мере уже опубликованы. Сложившиеся опубликованные источниковые комплексы, относящиеся к Н.М. Карамзину, А.С. Пушкину, В.А. Жуковскому, П.А. Вяземскому и Ф.И. Тютчеву, представителям их круга, очевидно, позволяют осуществить цель исследования. Основное устремление автора данной работы состоит в определённом истолковании известного материала, рассмотренного сквозь призму нового, надеюсь, верного понимания особенностей формирования отечественного дореволюционного консерватизма и его дальнейшего бытования. Работа написана в жанре «интеллекту-альной истории» , поэтому её основными источниками явились общественно-политические произведения свободных консерваторов XIX в. К этой же группе следует также отнести их богословские, философские и литературоведческие работы. Значительная часть этих произведений была потаённой при жизни авторов. Французская революция стала мощным ускорителем складывания свободного консерватизма в России. Ряд работ Н.М. Карамзина конца XVIII в. был навеян «ужасом» французского переворота, в первую очередь «Письма русского путешественника». В течение XIX и большей части XX в. дело до научного издания памятника не дошло, что отразило специфику времени, не жаловавшего всё связанное с традиционализмом. В.В. Сиповский установил, что текст «Писем» является произведением, в основе которого лежат
30 Специалист по теории истории указывает на развитие этого жанра в последний период «постмодернистского вызова», подчеркивая особенности современной историографической ситуации, для которой «... характерно максимальное расширение исследовательского пространства, интенсификация междисциплинарного взаимодействия, предельный методологический плюрализм и принципиальная толерантность в отношении конкурирующих научных парадигм». - Репина Л.П. Интеллектуальная история на рубеже XX-XXI веков // Новая и новейшая история. 2006. № 1. С. 14-15.
дневниковые записи Карамзина. Очевидно, что к началу 1790-х гг., когда началась постепенная публикация «Писем», консервативный комплекс воззре-ний Карамзина был уже в своей основе сформирован . Данная хронологическая «привязка» консерватизма Карамзина подтверждается его философской прозой, опубликованной в альманахе «Аглая» в 1795 г. Перу Карамзина принадлежали политические произведения, адресованные династии и обществу. Они дают понять, как складывалась консервативная программа историографа. Это «Историческое похвальное слово Екатерине Второй» (1802), знаменитая, долгое время засекреченная «Записка о древней и новой России...», на тему которой Карамзин беседовал с императором в Твери (1811) и столь же конструктивно-оппозиционое «Мнение русского гражданина» (1819), представленное царю. Эти работы явились первыми памятниками русской свободно-консервативной мысли, положившими начало учению об отечественной цивилизационной самобытности . Сюда же примыкают политические статьи классика, опубликованные в «Вестнике Европы» и другие .
У А.С. Пушкина, продолжателя миссии Н.М. Карамзина, также были подобного рода сочинения. Это записка «О народном воспитании», составленная по распоряжению Николая I в ноябре 1826 г. Она позволяет судить о различии позиций национального поэта и представителей «официальной Рос-сии» . Пушкин, как и прежде Карамзин, воспользовался случаем, чтобы донести до престола ту истину, что цивилизованная империя должна опираться на национальные устои в союзе с просвещением народа. Пушкин большое внимание уделил и критике радикализма, поскольку свободные консерваторы пытались не допустить «полевения» общества. Для понимания этой «двойной» тактики самобытников (агитации в верхах и низах общества) исключительное значение имеет ряд источников, датируемых 1833-1836 гг. В этой группе работы зрелого Пушкина, в которых видное место заняла апологетическая проблематика. Поэт критиковал «разрушительный гений» Вольтера, дехристианизацию «общего мнения» Европы, дал пример православного под-хода к рассмотрению истории России и текущих проблем . Пушкин, начиная с 1827 г., посвятил ряд материалов единомышленникам по направлению. В критических работах поэт защищает от нападок новых демократов наследие Карамзина, сочувственно отзывается о творчестве своих коллег. Эти источни-
Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1987. С. 154, 209-210, 226-228, 242 и т. д. (далее: Письма...). Первые публикации «писем» появились в «Московском журнале» (1791-1792) и альманахе «Аглая» (1794-1795).
32 Он писал о мнимой «утешительной системе» французской философии XVIII в., обернувшейся «фуриями»
революции. - Карамзин Н.М. Мелодор к Филалету // Он же. Избранные статьи и письма. - М., 1982. С. 149.
33 Основополагающий характер «Записки» Н.М. Карамзина для отечественного консерватизма очевиден. См.:
История России XIX - начала XX века: Хрестоматия / Под ред. М.Д. Карпачева. Воронеж, 2002. С. 22-105.
34 Карамзин Н.М. Избранные статьи и письма. С. 78-100, 141-147.
35 Пушкин А.С. О народном воспитании // ПСС. Т. 7. С. 42-49.
36 Пушкин А.С. 1) Путешествие из Москвы в Петербург; 2) Александр Радищев; 3) Джон Теннер; 4) Письмо к
издателю // ПСС. Т. 7. С. 268-305, 349-365, 434-469.
37 Пушкин А.С. 1) Письмо к издателю «Московского вестника»; 2) Второй том «Истории русского народа»
Полевого; 3) «Путешествие к св. местам А.Н. Муравьева»; 4) О ничтожестве литературы русской. И т. д. .//
ПСС. Т. 7. С. 71-76; 140-144; 262-263, 306-314; 325-343; 470-476.
ки отражают становление отечественного свободного консерватизма . Наконец, целый ряд его законченных и подготовительных материалов (с 1830 г.) посвящен отрицательным явлениям, связанным с «опошлением» литературы. В них критикуются позиции французских представителей «массовой культуры» и её отечественных поборников. Они представляют большой интерес, свидетельствуя о значении, какое Пушкин придавал подлинному искусству в деле воспитания в обществе художественного вкуса и отвращения его от «торговой литературы» . Всё это свидетельства программы Пушкина.
К настоящему времени опубликован комплекс политических сочинений В.А. Жуковского. Исследователь имеет возможность воспользоваться томами нового академического собрания сочинений. Вышли тома, в составе которых дневники, записные книжки писателя за период с 1804 по 1847 гг. Их значение велико как источник, позволяющий проследить формирование консервативных убеждений писателя. Особое значение «Дневников» в том, что они содержат вполне самостоятельные фрагменты богословского, политического, философского характера. Из них видно, что Жуковский внёс важный вклад в утверждение консервативно-самобытнического понимания возможностей царской России идти своим путём, не копируя западной секулярной модели модернизации. Рассматриваемый источник важен как пример ранней (в русском обществе) тревоги за судьбы христианской государственности. Кроме того, у Жуковского, как и у Пушкина, была постоянной критика западной либеральной демократии . Вершинным богословско-философским и политическим произведением Жуковского-консерватора явились его «Мысли и замечания» 1844-1847 гг., запрещенные к публикации. В полном своём виде они
опубликованы впервые в 2004 г. Жуковский подверг критике современную ему критическую «умозрительную философию», указал на ослабление христианского духа Запада. Критичен мыслитель и в отношении Петра I. Источник значим своей конструктивной оппозиционностью.
По консерватизму Ф.И. Тютчева следует иметь в виду его общественно-политические произведения, написанные в 40-50-е гг. XIX в. Тютчев касался религиозных, философских, исторических, геополитических проблем. Сегодня есть возможность пользоваться новейшим академическим собранием сочинений поэта-мыслителя в шести томах. В его составе том, составленный из публицистических и теоретических произведений, написанных на французском языке с их переводом . Тютчев продолжил традицию, начатую Карам-
Пушкин А.С. 1) Стихотворения Евгения Баратынского 1827 г.; 2) Отрывок из литературных летописей; 3) О переводе романа Б. Констана «Адольф»; и т. д. IIПСС. Т. 7. С. 51-52; 86-92; 96-97; 106-119; 127-128; 160-166.
39 Пушкин А. С. 1) О журнальной критике; 2) О записках Самсона; 3) О записках Видока; и т. д. II ПСС. Т. 7.
С. 98-99, 104-106, 147-148; 166-198, 245-254
40 Жуковский В А. ПСС. Т. 13: Дневники. Письма-дневники. Записные книжки. 1804-1833; Т. 14: Дневники.
Письма-дневники. Записные книжки. 1834-1847.
41 Жуковский ВА. ПСС. Т. 13. С. 62-94, 299-307. Например, Жуковский пишет в 1832 г. после встречи со зна
менитым либералом Лагарпом, воспитателем Александра I: «Султанизм, якобинизм, конституционализм -
три вида абсолютизма». - Там же. С. 339.
42 Жуковский В.А. ПСС. Т. 14. С. 293-328.
43 Том составлен Б.Н. Тарасовым, исправившим перевод текстов классика русской консервативной мысли.
зиным, и публиковал за границей политические статьи . Так мыслитель преодолевал внутренние цензурные препоны и надеялся, что его политические работы прочитают на родине, поскольку правящий класс привык черпать суждения, приходящие с Запада. Ещё он написал (1845) записку, предназначавшуюся для царя , и направил «Письмо о цензуре в России» (1857) министру A.M. Горчакову, прочитанное и Александром П. В 1849 г. Тютчев набросал пространный план трактата «Россия и Запад», содержащий ценные суждения. Значение указанного комплекса источников велико. Тютчев выступил зачинателем свободно-консервативной концепции христианской имперской государственности, покоящейся на православной вере. Кроме того, он стал основоположником славянофильской эвристической схемы последовательного ниспа-дения западного Инославия. Так Тютчев во многом суммировал теоретические наработки своих предшественников.
Важное значение имеют политические сочинения П.А. Вяземского. Прежде всего, это его «Записка» о себе самом . Попав в опалу, он подаёт «наверх» в 1829 г. свой пространный меморандум, опубликованный лишь после смерти автора. Вяземский призвал правительство не бояться «независимой» и «прямодушной» критики со стороны патриотов-монархистов. Значимы подцензурные работы Вяземского, преимущественно историко-литературного характера. Его перу принадлежит исследование о Д.И. Фонвизине, ряд литературоведческих статей 30-70-х годов XIX в. Вяземский, пытаясь воздействовать не только на верхи страны, но и на интеллигенцию, критиковал обличительную литературу 50-60 гг. XIX в., закреплявшую в общественном сознании веру в
правомерность революции; критиковал западный конституционализм . Другие работы были обращены к обществу. Таким образом, снова видим типичный для самобытников дуализм (попытки влияния на верхи и низы). Цель состояла в просвещении «образованных классов» в духе национального самосознания. «Письма русского ветерана» Вяземского представляют интерес как проявление борьбы с западной русофобией. Князь продолжил традицию гласного обращения к Западу, заложенную Карамзиным. В 1854 г. он публикует свою работу по-французски в Брюсселе. Этот источник важен как сборник политических статей, в которых подвергается критике европейский либерализм, «кретинизирующий» своих сограждан. На этом фоне мыслитель пытал-
ся показать потенциальные достоинства русской православной цивилизации . Самобытники находились в состоянии конструктивной оппозиции к «официальной России», поэтому не все свои суждения могли публиковать. Особое значение приобретала переписка. Преобладающая часть эпистолярного на-
Тютчев Ф.И. 1) <Письмо русского>; 2) Россия и Германия; 3) Россия и Революция; 4) Римский вопрос // Он же. ПСС. Т. 3. С. 109-110; 111-129; 144-157; 158-178 (указаны страницы статей в переводе на русск. яз.).
45 Тютчев Ф.И. <3аписка> // Он же. ПСС. Т. 3. С. 130-143.
46 Вяземский П.А. Записные книжки (1813-1848). М, 1963. С. 146-164.
47 Напр.: Вяземский П.А. 1) Из книги «Фон-Визин» // Он же. Эстетика и литературная критика. М.: Искусство,
1984. С. 188-231; 2) О духе партий // Он же. Сочинения в 2 т. Т. 2. М, 1982. С. 134-142; 3) Взгляд на литера
туру нашу в десятилетие после смерти Пушкина // Он же. ПСС. Т. 2. С. 348-378; и т. д.
48 Вяземский П.А. Письма русского ветерана // Он же. ПСС. Т. 6. С. 438-441.
следия создателей традиции введена в оборот . Письма В.А. Жуковского и П.А. Вяземского используется по ряду дореволюционных и позднейших публикаций . Противостояние свободных консерваторов и «официальной России» хорошо видно из переписки Жуковского в связи с закрытием властями журнала И.В. Киреевского «Европеец» в начале 1833 г. Представляют интерес письма Жуковского 1820-1840-х гг. к единомышленникам и друзьям . Письма Ф.И. Тютчева используются по трём изданиям, осуществлённым во второй половине XX - начале XXI века . Имеют значение письма лиц, сочувствовавших консерваторам, затем - переписка их последователей и политических оппонентов, иногда иностранных . Особенности диссертации, предполагающей изучение деятельности виднейших представителей отечественной культуры, обусловливают привлечение созданных ими художественных произведений. Сам выбор тем и сюжетов поэзии и прозы Карамзина, Пушкина и т. д. свидетельствует об их глубокой приверженности русской Триаде. На эту же самобытную ориентацию указывает их устремленность к изучению отечественной истории. Это делает данные источники незаменимыми.
Необходимым пособием являются дневники и воспоминания, позволяющие почувствовать колорит эпохи, глубже понять настроения . Как и эпистолярное наследие, эти группы источников значимы, поскольку по условиям дореволюционной России, а иногда и по этическим соображениям, в подцензурной прессе было невозможно высказать всё, что хотелось. Дневники и мемуары были наряду с письмами своеобразной отдушиной, куда «отправлялись» идеи, невостребованные властью и либеральным обществом.
Хорошим вспомогательным материалом являются переизданные альманахи, журналы и газеты Пушкинской эпохи55. Они наглядно свидетельствуют о круге отечественных деятелей литературы и культуры в целом, в котором складывалась свободно-консервативная национальная традиция. Привлечены сборники официальных и агентурных материалов, проливающих свет на
Напр.: Карамзин Н.М. 1) Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866; 2) Письма Н.М. Карамзина к князю П.А. Вяземскому: 1810-1826. СПб., 1897; и т. д; Напр.: Пушкин А.С. ПСС. Т. 10. С. 596-598.
50 Напр.: Переписка П.А. Вяземского и В.А. Жуковского // Памятники культуры: новые открытия. 1979. Л.,
1980. С. 34-75; Жуковский В.А. Письмо С.Л. Пушкину // Русский вестник. 2004. № 12; Из бумаг П.Я.Чаадаева:
Письма князя П.А.Вяземского // Старина и Новизна. Кн. I. СПб., 1897. С. 205-212; и т. д.
51 Письма В.А.Жуковского о запрещении «Европейца» // Русская литература. 1965. № 4. С. 114-124; Жуков
ский В.А. Собственноручные письма В.А. Жуковского к Д.П. Северину и разным лицам // Русская старина.
1902. Апрель - май - июнь. Т. ПО. С. 137-187; и т. д.
52 Тютчев Ф.И. 1) Сочинения в двух томах. Т. 2. М, 1980; 2) Литературное наследство. Т. 97. Книга 1. М,
1988. С. 255-567; 3) ПСС. Т. 4-6.
53 Напр.: Письма И.И. Дмитриева к П.А. Вяземскому // Старина и Новизна. Кн. П. СПб., Ш9&; Друзья Пушки
на: Переписка; Воспоминания; Дневники, т. 1-2. М, 1984; Глинка Ф.И. Письма к другу. М, 1990; Письмо
А.С. Хомякова А.Д. Блудовой // Русский архив. 1884. № 3. С. 217-218; и т. д.
54 Напр.: Пушкин А.С. Автобиографическая проза // ПСС. Т. 8. С. 7-86; Жуковский В.А. 1) Из дневников 1827-
1840 гг. // Наше Наследие. 1994. №№ 32, 33; 2) ПСС. Т. 13: Дневники. Письма-дневники. Записные книжки.
1804-1833; 3) ПСС. Т. 14: Дневники. Письма-дневники. Записные книжки. 1834-1847; Вяземский П.А. 1)
ПСС. Т. 7; 2) Старая записная книжка. Л., 1929; 3) Записные книжки (1813-1848); и т.д.
55 Северная лира на 1827 год. М., 1984; Северные цветы на 1832 год. М., 1980; Литературная газета А.С.
Пушкина и А.А. Дельвига 1830 года (№ 1-13). М., 1988; Современник, литературный журнал А.С. Пушкина.
1836-1837: Избранные страницы. М, 1988; Европеец, журнал И.В. Киреевского. М, 1989.
отношение царя и администрации к свободным консерваторам . Они способствуют более точному пониманию остроты взаимоотношений, складывавшихся между «официальной Россией» и свободными консерваторами. Русская консервативная общественно-политическая и историческая мысль конца XVIII-XIX вв. была составной частью европейской мысли. Поэтому для определения идейных созвучий надо было привлечь ряд трудов европейских тео-ретиков консерватизма, либерализма и радикализма .
Представляется, что указанные группы источников дают возможность решить поставленные задачи, связанные с изучением специфики первого поколения свободных консерваторов-самобытников XIX в.
Научная новизна исследования состоит в том, что оно является первой в историографии попыткой изучения феномена русского свободного консерватизма (свободно-консервативного самобытничества) дореформенного периода. Предложена авторская классификация отечественного консерватизма первой половины XIX в. Обосновано введение в историографию нового обобщающего понятия - свободный консерватизм.
Практическая значимость работы состоит в возможности использования её результатов при исследовании отечественного консерватизма, истории общественно-политической мысли России, персоналий русских консерваторов, в вузовских лекционных курсах по истории России и спецкурсах. Материалы исследования могут использоваться специалистами смежных гуманитарных дисциплин: литературоведами, историками философии, политологами. Диссертация может быть полезна политикам, поскольку свободные консерваторы дали пример ответственного патриотического служения, умея ставить и теоретически разрешать проблемы, связанные с разработкой стратегического курса развития России в период глобальных перемен.
Апробация исследования. Основные положения диссертации нашли отражение в девяти статьях, опубликованных в научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК, и в двух монографиях. Двадцать одна статья по теме исследования опубликована в научных сборниках. Всего объём более 60 печатных листов. Основные результаты исследования были в 1992-2009 годах доложены в докладах и сообщениях на более чем двадцати международных, всероссийских и региональных конференциях. Они отражены в публикациях.
Положения, выносимые на защиту: 1) В течение первой половины XIX в. сформировалось единое общественно-политическое направление, поставившее задачей добиться возврата Российской империи к самобытному развитию на основе традиционной консерва-
Николай I и его эпоха / ред. М.О. Гершензон. М., 2001; Видок Фиглярин: Письма и агентурные записки Ф.В. Булгарина в III отделение / Публ., сост. А.И. Рейтблата. М., 1998; Россия под надзором: отчеты III отделения 1827-1869. Сб. док. / Сост. М. Сидорова, Е. Щербакова. М., 2006; Николай Первый. Рыцарь самодержавия / Сост. Б.Н. Тарасов. М., 2007; Николай Г. Личность и эпоха. Новые материалы / Отв. ред. А.Н. Цамутали; отв. составитель Т.В. Андреева. СПб., 2007.
57 Руссо Ж.-Ж. Об общественном договоре. Трактаты. М, 1998; Бёрк Э. Размышления о революции во Франции. London, 1992; Бёрк Э. Правление, политика и общество. М., 2001; Констан Б. О свободе у древних в её сравнении со свободой у современных людей // Полис. 1993. № 2. С. 97-106; Emerson R. W. The Selected Writings I Ed. by B. Atkinson. New York, 1992; и т. д.
тивной Триады. Его представителей следует назвать свободными консерваторами и самобытниками. 2) Круг основоположников свободного консерватизма указанного периода включал Н.М. Карамзина, А.С. Пушкина, В.А. Жуковского, Ф.И. Тютчева, П.А. Вяземского. 3) Основоположники свободного консерватизма были первым в отечественной интеллектуальной истории кругом деятелей, поставившим перед государством и обществом комплексную задачу национального «возрождения». Последнее понималось как сочетание достижений современной цивилизации («просвещения»), прежде всего гражданской свободы, с Православием, историческим самодержавием и духом отечественной самобытности в культуре и иных сферах жизни. 4) Свободные консерваторы критически отнеслись к «петербургскому периоду» отечественной истории за противоестественную «подражательность» элиты императорской России по отношению к Западу, что привело к угасанию среди дворянства и высшего слоя бюрократии духа «самобытности». 5) Свободные консерваторы первой половины XIX в., пересмотрев официальную трактовку наследия Петра I, выступили прямыми предшественниками славянофилов и почвенников. 6) Они поставили перед собой задачу обеспечения долговременного влияния на общество и власть, воздействуя на них в духе «русской самобытности», встречая непонимание со стороны «официальной России», которая часто пресекала публичную деятельность самобытников средствами цензуры и иными мерами. Так «сверху» подрывался курс свободных консерваторов на альтернативное развитие страны. 7) Значимым было противостояние родоначальников свободного консерватизма возраставшему радикализму либеральных слоев образованного общества. Консерваторы-самобытники осознали, что интеллигентский «нигилизм», по сути, «бессознательно» укрепляется официальными кругами, препятствующими национальному возрождению. Свободные консерваторы, несмотря на укрепившееся у них к началу 50-х гг. XIX в. разочарование в «официальной России», считали своим религиозным и гражданским долгом вести неравную борьбу «на два фронта»: против «казённого ох-ранительства» верхов и против «полуобразованности» общественных низов. Так, задолго до авторов сборника «Вехи» они стали доказывать, что расчёты интеллигенции на политические преобразования чреваты фатальным кризисом и сокрушением исторической России. 8) Свободные консерваторы-самобытники первого поколения исходили из представления о значительном творческом потенциале своего учения, в центр которого поставили христианскую убеждённость в первичности религиозных духовно-нравственных начал бытия. Формула Карамзина «не формы, а люди важны» стала центральной для их учения, развивавшегося преемственно в течение всего предреволюционного века. Отсюда следовало убеждение в бесперспективности и огромном вреде навязывания обществу любых искусственных моделей жизни, сконструированных в соответствии с «передовыми» зарубежными доктринами или подражательно усвоенных по аристократическим и абсолютистским западным образцам. Трагедией России стало непонимание верхами страны и интеллигенцией позиций консерваторов-самобытников.
Консервативно-самобытническое учение в зеркале общественной мысли XX в
На протяжении всего XIX — начала XX вв. свободные консерваторы-самобытники говорили о единстве своей развивавшейся традиции и о вражде к ним «казённых» консерваторов. После трагической смерти Пушкина В.А. Жуковский с горечью пенял Бенкендорфу за его мелочные полицейские при дирки к национальному поэту. Он писал, что власти постоянно преследовали гения, чьё творчество имело подлинно охранительное значение. Пушкину даже «нельзя было тронуться с места свободно». После убийства поэта «высшая полиция» радостно уверилась в наличии «заговора» против власти. Жуковский бросал упрек ревностным не по разуму охранителям, говоря, что предполагать «нравственное уродство» в обществе, изъявившем посмертную любовь к Пушкину, под видом которой якобы маскировался заговор, прилично только «сумасшедшим» людям70.
У консерваторов-самобытников в течение 30-50-х гг. возросло чувство тревоги из-за отдаления правительственных охранителей-бюрократов от духа подлинного консерватизма. В ноябре 1853 г. Тютчев писал своей жене Элеоноре, находившейся на лечении за границей: «...слабая сторона нашего положения... в невероятном предубеждении официальной России, которая до того утратила всякий смысл и чувство своего исторического предания, что не только не примечала до сих пор на Западе своего естественного, неизбежного врага, но только о том и трудилась, как бы сделаться его подкладкой...» . Поэт-мыслитель, продолживший пушкинское дело перевоспитания верхов, постоянно отмечал, что их нежелание следовать рекомендациям самобытников приводит к фатальным ошибкам в политике. В ходе Крымской войны (1855) Тютчев откровенно писал жене о «недомыслии», наложившем «свою печать на наш политический образ действий» ". Подобные оценки, проводящие резкую грань между официальным бюрократизмом и свободным консерватизмом, характерны и для позднейших консерваторов73. Аналогично о типологии консерватизма говорил Н.А. Бердяев (1904). Он писал о порочности официального охранительства («государственного консерватизма» или «позитивизма»). «Легальный марксист» писал, что раньше «...в русской литературе была настоящая консервативная идеология - славя-нофильство» . Он не задавался целью исследования его предыстории, восходящей к Карамзину и Пушкину, но уловил принципиальное различие между свободным консерватизмом славянофилов и официальным охранительством бюрократии. Их отличало отношение к религии. Для славянофилов она была основой жизни, а представители «государственного консерватизма» были равнодушны к вере. Бердяев писал, что славянофилы стремились соединить старую власть и «творческий национальный дух»: «Славянофильство пыталось дать мистическое оправдание консервативным устоям государства...». В качестве примера противоположной, исключительно этатистской идеологии, претендовавшей на консервативность, Бердяев указывал на М.Н. Каткова - сторонника «государственного позитивизма»: «Катков был выдающийся... публицист, но у него мы уже не видим никакой консервативной идеологии, никакой религиозно-философской санкции консерватизма, тут уж все задачи человеческой жизни возлагаются на власть, и не остаётся места для свободы, проповедуется поклонение оголённой казёнщине»75. Бердяев, несмотря на ещё не завершившийся у него «правый поворот», который приведет его к участию в сборнике «Вехи», почувствовал качественные различия между истинным и ложным консерватизмом .
Подобное различение «консерватизмов» было характерно для П.Б. Струве. Мыслитель осознал центральную роль Пушкина в рамках консервативно-самобытнической традиции. Для Струве было несомненно, что Пушкин оказал влияние на кн. П.А. Вяземского, который, в свою очередь, «всего лучше схватил его дух». Струве (после 1917 г.) писал: «Вяземский первый и охарак зо теризовал Пушкина как либерального консерватора...». По Вяземскому, «...Пушкин непосредственно любил и ценил начало свободы. И в этом смысле он был либералом». Но общий базис его мировоззрения был консервативным: «... Пушкин так же непосредственно ощущал, любил и ценил начало власти и его национально-русское воплощение, принципиально основанное на законе, принципиально стоящее над сословиями, классами и национальностями, укорененное в вековых преданиях или традициях народа Государство Российское в его исторической форме - свободно принятой народом наследственной монархии. И в этом смысле Пушкин был консерватором» . Струве понимал, что Россия непременно встанет перед проблемой выбора путей возрождения. В 1923 г. он писал, что оно не произойдёт без возобновления «здорового национального духовного и культурного сознания», в основе которого находится уникальная русская «национальная традиция»1 . Мыслитель числит Пушкина в ряду выдающихся государственных и общественных деятелей, определивших передовой национальный путь (среди них Дмитрий Донской, Сергий Радонежский, Иван III, Минин и Пожарский). Пушкин, по Струве, - «величайший русский идейный консерватор». На другой чаше весов русской истории — деяния другой группы деятелей, вроде «...Аракчеева, Магницкого, Бенкендорфа и Распутина»79. Видим, что Струве противопоставил деятелей добровольного «идейного консерватизма» поборникам слепого охранительства, которое в принципе не могло защитить старой России в силу своего эклектизма и непонимания национальных традиций. Струве специально не занимался исследованием консерватизма, но, как исследователь-обществовед, сумел приблизиться к пониманию самобытниче-ства, с которым и сам связал свою жизнь после революции 1905-1907 гг. .
Консервативное постоянство
Представляется, что некоторые наши историки необоснованно объединяют воедино представителей консерватизма разных типов и даже подчас присовокупляют к ним явных западников. У них любой высший правительственный деятель Империи автоматически попадает в разряд «консерваторов». И наоборот, действительные охранители устоев исторической Руси, не секу-лярно-абсолютистской, «петербургской», кратковременной по историческим меркам, а православной, византийско-киевско-московской, остаются в тени или даже получают упрёки, наподобие тех, которыми они удостаивались от деятелей типа Бенкендорфа. Вот и Боханов пеняет славянофилам за то, что те «...отказывались принимать реальную действительность; их мысль устремлялась в мифологизированное прошлое, в метафизические выси и дали». Историк заключает: «Подобные идеи мало были пригодны для конкретной по литическои практики» . Странно, что тем самым специалист-профессионал подвергает сомнению справедливость отвержения кругом последователей Пушкина тех деспотических порядков николаевского времени, которые выражались в запретах свободного патриотического и охранительного слова, в заключениях под стражу искренних защитников Православия и принципов народного Царства и т. п. Думается, что искренняя любовь к царским устоям Святой Руси не должна приводить современного историка к отождествлению последних с тем их поврежденным состоянием, которое было характерно для «петербургского периода» нашей истории. После Карамзина, Пушкина, славянофилов и почвенников, написавших на эту тему целую библиотеку, инвективы в адрес подлинных системных консерваторов, стремившихся исправить абсолютистское искривление русского царства, непонятны.
По-видимому, причина рассматриваемого заблуждения заключается в отождествлении историком дореволюционного отечественного консерва-тизлш исключительно с официальной его разновидностью. Но факты обличают: «казённые» охранители были никуда не годными консерваторами, имея в виду их стратегию, и прежде всего потому, что они всеми силами препятствовали деятельности свободных консерваторов. Ограничив круг консерваторов его «казённой» частью, но в то же время понимая истинность принципов христианского консерватизма (мудрено их не почувствовать в наше время!), историк, с одной стороны, говорит о «заслугах» правительствующих охранителей, перечисляя действительные победы над радикалами начиная с 1825 г., но, с другой стороны, выносит своему «консерватизму» смертный приговор. Он утверждает: «... к 1917 г. ресурс консервативных возможностей был исчерпан, сдерживающие силы истощились и Россия — страна, народ, культура, цивилизация — пала жертвой самоуничтожения» . Это пример безальтернативной методологии, мало чем отличающейся от ли-берально-глобалистской, отвергающей цивилизационный подход.
Впрочем, А.Н. Боханов, кажется, допускает возможность собственной ошибки. Он понимает, что не все обстоятельства ещё выяснены и спрашивает: «Был ли у России другой путь, существовал ли иной шанс, или апокалипсис был запрограммирован?..» Заключение таково: «Прошлое всё еще остается неясным, непонятным и непреодолённым» . Настоящая работа отчасти призвана, хотя бы частично, способствовать ответу на данный вполне обоснованный вопрос о потенциале русской консервативной альтернативы. Правда, её нужно искать не в боевом арсенале Бенкендорфа и Валуева, этих обитателей «петербургского болота», неспособных воспринять предостережений Пушкина и Тютчева, а в идеях и поступках свободных консерваторов-самобытников, «выпускников» школы Карамзина.
Еще один пример современного неоправданного смешения двух разных консервативных типов характерен, по-видимому, для А. Зорина, автора исследования об истории «государственной идеологии» Российской империи, выразившейся в знаменитой триаде православия, самодержавия и народности. Достоинством труда Зорина является видение им в нашей истории «просвещенного консерватизма», выразившегося в творчестве Карамзина и Уварова. Историк считает, что консерватизм этого типа оказал «...неоценимое влияние на становление национального самосознания, а в будущем и на весь облик официальной идеологии Российской империи» ". Первая половина утверждения - очевидная истина. Карамзин действительно повлиял на Пушкина и, соответственно, на последующих национальных мыслителей и художников слова: славянофилов и почвенников. Однако столь же очевидно, что политические верхи страны в период царствования Николая I совершенно не приняли программу свободного консерватизма, как она выкристаллизовалась у Карамзина и Пушкина. Последние хотели воспитать поколение самобытно мыслящих государственных и общественных деятелей, которые бы поняли уникальность отечественной цивилизации, подчиненной, в отличие от Запада, «другой формуле» истории и жизни.
Манифест свободного консерватизма
А.С. Пушкин продолжил развитие консервативной традиции Карамзина в отстаивании прав отечественной самобытности, в частности правды самодержавной власти в России. Преемственная близость консервативных убеждений Карамзина и Пушкина отмечалась отечественной мыслью. У них обоих совершенно отсутствовала искусственность, не было доктринёрства, этих двух творческих «отрицательных» качеств. П.А Вяземский был прав, утверждая, что «Пушкин едва ли не более всех других писателей наших родственно примыкает к Карамзину и является прямым и законным наследником его». В поэте так же, как и в историографе, по определению мыслителя, «глубоко таилась охранительная и спасительная нравственная сила» . Вяземский писал: «В Пушкине было верное понимание истории; свойство, которым одарены не все историки... Он был чужд всех систематических, искусственно составленных руководств; не только был он им чужд, он был им враждебен». Пушкин никогда не ставил себе задачей «либеральничать в истории и фило-софничать умозрительными анахронизмами», как это происходит «с историями, выкроенными по последнему образцу и по последнему вкусу, то есть переложенными на новые либеральные нравы»".
О монархизме и антирадикализме Пушкина вспоминал известный мемуарист Ф.Ф. Вигель. Он излагал известную историю о доносе на Пушкина за его мнимое якобинство, воплотившееся в стихотворении 1817 г. «Вольность», названном кем-то «Ода на свободу». Донос через петербургского генерал-губернатора графа М.А. Милорадовича дошел до самого императора Александра Предполагавшаяся сначала ссылка в Сибирь по ходатайству Карамзина и Каподистрии была заменена отсылкой поэта на Юг России, под видом службы при начальнике края генерале И. Инзове. Вигель возмущенно писал об этом времени и о чуть было не совершившейся несправедливости: «Когда Петербург был полон людей, велегласно проповедующих правила, которые прямо вели к истреблению монархической власти, когда ни один из них не был потревожен: надобно же было, чтобы пострадал юноша, чуждый их затеям, как последствия показали. Дотоле никто за политические мнения не был преследуем, и Пушкин был первым, можно сказать, единственным то-гда мучеником за веру, которой даже не исповедовал» . Вигель был прав, говоря о монархизме Пушкина даже в период 1817-1820 гг., когда поэт ещё находился в орбите умственного либерализма. В стихотворении, о котором ведётся речь и где содержится знаменитое восклицание «Тираны мира! трепещите!», юный Пушкин под тиранами подразумевает только двух монархов — француза Наполеона и русского Павла I. Пушкин исходил из понимания незаконности власти Наполеона, поскольку прирождённый король Людовик был обезглавлен «преступной секирой» на «кровавой плахе вероломства». По мысли поэта, французы предали законного властителя и за это «вероломство» наказаны «злодейской порфирой» Наполеона, которого поэт справедливо наименовывал «самовластительным злодеем». Пушкин пишет, обращаясь к Бонапарту: «Тебя, твой трон я ненавижу, / Твою погибель, смерть детей / С жестокой радостию вижу». Павел же - законный государь, добровольно ставший деспотом. Его убийцам, совершившим постыдное и ужасное деяние, Пушкин не симпатизирует, хотя понимает неотвратимость исторической кары «увенчанного злодея». Поэт возмущён изменой подданных законному, хотя и тиранствующему властителю, восклицая: «О стыд! о ужас наших дней! / Как звери вторглись янычары!.. / Падут бесславные удары.../ Погиб увенчанный злодей». Убийц законного монарха Пушкин осуждает, поэтому и называет «злобными» и «дерзкими» («вином и злобой упоены», «на лицах дерзость»). Выступая в духе свободного консерватизма за гражданскую свободу народа как за самый верный гарант царской власти, Пушкин не только
не отрицает монархической государственности, но утверждает её правомерность и говорит о естественной, «природной» санкции верховной царской власти. Именно так можно истолковать его стихи, в которых он обращается к законным монархам: «Стоите выше вы народа, / Но вечный выше вас закон»; «Склонитесь первые главой / Под сень надёжную закона, / И станут вечной стражей трона / Народов вольность и покой»4. Даже находясь ещё в общих рамках естественно-правовой доктрины, экспортированной в Россию из Европы, Пушкин вовсе не выходит из пределов самобытнического монархизма.
Аналогичные мысли о духе преемственности Карамзина-Пушкина есть и у позднейших русских консерваторов. Об этом, в частности, писал Н.И. Черняев в 1900 г., говоря, что Пушкин в «Борисе Годунове», «Капитанской дочке» и других зрелых произведениях «довершил дело Карамзина и устанавливал верный тон для воспроизведения русской старины»5.
Современные исследователи учитывают эту преемственность. Ю.М. Лот-ман отметил линию преемственности между Карамзиным и его последователями по проблеме уяснения недопустимости совмещения западной по типу бюрократизации и отечественного самодержавного монархизма, сказав, что «Карамзин первый заметил, что прививка европейской администрации к русскому самодержавию порождает раковую опухоль бюрократизма»6. Исследователь особо подчеркивал преемственность Пушкина к Карамзину в этическом отношении. Карамзин был всегда «внутренне свободен» и независим. Это же качество было у Пушкина. Исследователь пишет, что убеждение в необходимости сохранения «собственного достоинства» в любых обстоятельствах «выступало в системе Карамзина (как и у Пушкина 1830-х годов...) основным противовесом бюрократии...»7. Это существенное наблюдение свидетельствовало об этическом облике наших свободных консерваторов, которые умели «беречь честь смолоду».
Самодержавие и гражданская свобода
). Просвещённые русские цари и певшие их подвиги поэты — главные зиждители русского просвещения по Тютчеву. Завершается стихотворение изъявлением веры поэта в цивилизующий Россию, исходящий от Бога, союз царя и религиозной веры. Тютчев так пишет о царствующем Александре Благословенном: «Он с нами днесь! Он с неба к нам притек, / Соборы гениев с ніш царственных слетели; / Престол его обстали вкруг; / Над шш почиет божий дух! / И музы радостно воспели / Тебя, о царь сердец, на троне Человек!». С Александром продолжает торжествовать и русский «гений просвещенья». Здесь, возможно, речь идёт о Пушкине, в котором Тютчев видит залог будущего блаженства России под благотворным водительством Александра: «И здесь, где всё — от благости твоей, I Здесь паки гений просвещенья, / Блистая светом обновления, / Блажит своих веселье дней! - / Здесь клятвы он дает священны, / Что постоянный, неизменный, / В своей блестящей высоте, / Монарха следуя заветам и примеру, / Взнесется, опершись на Веру, / К своей Божественной мете»" . Итак, по мысли Тютчева, гармоничный союз трех высших сил провиденциально руководит судьбами России: страх Божий и вера, священная монархическая христианская власть и народная поэтически-просвещённая лира, последовательно воплощённая в Ломоносове, Державине, Пушкине. Фактически в этих стихах содержится ранний тютчевский вариант суждения о русской Триаде церковности, царственности и народности, издревле сознававшейся просвещённой Россией в качестве собственной энтелехии. Пафос этого самого раннего философского стихотворения Тютчева заключается в его чувстве нормативной гармонии трех отеческих начал: веры, царства и слова пиита, рождённого народной почвой под влиянием церковного и царского начал. Поэт ищет исторические истоки данной истины у своих предшественников. Тютчев не упоминает имена царей (за одним старинным исключением). Не называет он и личных имён поэтов-гениев, отразивших поступательное развитие цивилизации. В то же время Тютчев постоянно указывает на союзы князей, царей и поэтов, этот устойчивый феномен развивавшегося просвещения с древнейших времен до- современности, покуда, наконец, не всходит русская звезда, наступает наш «черёд» .
Тютчев, очевидно, исходил из той убежденности, что до русского XVIII в. мир не знал устойчивого союза монархического и поэтического начал. Был другой союз, поэтико-религиозный. И только Россия сливает тройственный союз религии, царственности и поэзии (высшего проявления народности) в одно гармоничное явление. Три поступательных этапа истории русского просвещения в новейшее время изображает поэт. Подвиг Петра Великого и его наследование дочерью-императрицей Елизаветой Петровной привели к «восстанию» из народных глубин Ломоносова («Росский Пиндар»). Слава Петра на Севере воодушевила екатерининские подвиги на Юге («И Фивы новые зарделися в лучах»). Тютчев впервые начинает размышлять о том южном направлении русской политики, поборником которого он становится с годами все больше и больше. Дела Екатерины отозвались в державинской лире («Певца Фелицы»). Третий, уже современный Тютчеву период - время Александра («Царя-героя»). Какой же поэт был под стать царственному герою-победителю наполеоновской Европы? Тютчев не называет Пушкина по имени, так же как он не назвал по имени ни одного поэта древних и позднейших европейских и русских времен. Но в соответствии с логикой Тютчева, которая, повторяю, в данном стихотворении не имеет исключений, он должен был непременно назвать глашатая и певца того времени русской всемирной славы, которое наступило после победы над Наполеоном. Очевидно, именно Пушкина имеет в виду Тютчев, когда говорит о сиянии того, кого он называет «гений просеещенья», который «Блистая светом обновленья, / Блажит своих веселье дней!» Тютчев на 17-м году жизни, по всей видимости,
260 В числе первой «череды» был союз афинского царя Эгея и «слепого Певца» (то есть Гомера), певшего ему «гимны». Дальнейшим носителем просвещения был Романский мир, «Феррарской Орел» (Торквато Тассо, 1544-1595) и «Младой Певец» (Камоэнс, 1524-1580). Затем, по Тютчеву, настал черед Англии и Германии с их «двумя гениями», которые стоят «Как светоносны Серафимы...»; пишет о 20-летнем еще беззаботном Пушкине, понимая, что этот «гений» лишь начинает свой путь и верит, что его «священны» «клятвы» служения всему прекрасному исполнятся (см. выше) . Таким образом, Тютчев в «Урании» впервые выступил пророком грядущего торжества России, соборно опирающейся на царское и религиозное начала, которые на каждом новом этапе порождают своих певцов, равновеликих вызвавшим их рождение царским подвигам, восторжествовавшим у священного Божественного алтаря.
Конечно, можно предложить и другое объяснение выражения «гений просвещения», которое будет трактоваться безлично, как указание Тютчева на общий зиждительный дух развития русской культуры, отечественной цивилизации, получивший мощный импульс после эпохального 1812 года. Но такое объяснение представляется не столь верным вследствие самого строя мысли Тютчева, который всякий раз персонифицирует русские цивилизующие начала. Определённые Царь (или Царица) в своем творческом порыве,. «опирающемся» на «Веру», способствуют рождению из недр народных («восстанию») не безличного культурного импульса, но определённого Поэта. Подвиг Александра Благословенного неизбежно должен, по логике Тютчева (по сформулированному им закону гармоничного соответствия начал Триады), породить единственную в своем роде гениальную личность. И если по священной монаршей линии устанавливается преемственность Русской Славы по линии Пётр-Екатерина-Александр, то по народно-поэтической ей соответствует и сопутствует линия Ломоносов-Державин—Пушкин. И действительно, к 1820 г., когда было написано разбираемое стихотворение, ведущая роль Пушкина уже начинала осознаваться. Так, Погодин и Тютчев в 1820 г. неоднократно обсуждали произведения поэта. Уже была известна ода Пушкина «Вольность» (1817), стихотворение «Деревня» (1820), как и другие его «пьесы», в которых поэт, воспевая «на троне добродетель», ценя «разум», действительно выступал поборником «просвещения», сознавая себя «эхом русского народа», радостно отзываясь на истинное искусство старших своих дая все талантливые души идти его «священным» путем .
Исследовательница-филолог Н.В. Королёва давно сделала вывод, что «...чтение Тютчевым Пушкина уже в 1820 году явилось важнейшим звеном в формировании этого поэта... начинавшего писать стихи одновременно с ним»263. М.П. Погодин записывал в свой дневник, как они с Тютчевым обсуждали новаторское творчество Пушкина и воспринимали его как проявление поступательной эволюции русского «просвещения», за которое они горячо ратовали. Погодин, в частности, в записях за 15 октября и 1 ноября 1820 г., отмечал: «Говорил с Тютч евым ... о состоянии просвещения в России», «Говорил ... с Тютчевым о молодом Пушкине об оде его «Вольность», о свободном, благородном духе мыслей, появляющемся у нас с некоторого времени, о глупых профессорах наших»264. Пушкин, а не профессора, высту-. пал в этих разговорах двух студентов носителем столь желанного духа «просвещения». Эта неразрывная идейная связка «просвещение-Пушкин», обсуждавшаяся в беседах с Тютчевым, прослеживается у Погодина и в последующих записях. Так, 5 ноября того же 1820 г. Погодин отмечает, что в числе прочего говорили «о Пушкине, о Дерп тском унив ерситете и пр.»" . Сам Тютчев, по свидетельству Королёвой, поместил в свои бумаги, датирующиеся тем же 1820 г., двенадцать заключительных строк оды Пушкина «Вольность», «которые оказались наиболее близкими взглядам самого Тютчева»266.
