Введение к работе
Актуальность темы исследования. В драматичной российской истории период коллективизации и последующего развития колхозной системы выступает одним из наиболее сложных, трагичных и одновременно – ключевых. Являясь грандиозным социальным экспериментом, на десятилетия вперед предопределившим развитие российской деревни, коллективизация одновременно стала одним из важных средств формирования сталинского режима, подчинения советского общества государству. В связи с этим процесс и результаты коллективизации представляется возможным характеризовать как одно из важнейших событий отечественной истории XX в. Уже поэтому такая научная проблема, как коллективизация и развитие российской деревни в конце 20-х – начале 40-х гг. XX в., является актуальной для ученых.
На протяжении постсоветского периода исследователи получили доступ к массе ранее закрытых материалов, что дало новый импульс анализу коллективизации и позволило рассмотреть целый ряд вопросов данной темы, прежде практически не затрагивавшихся. Однако научно-теоретический аспект актуальности указанной проблемы определяется не столько представившейся специалистам возможностью осветить недостаточно исследованные ее аспекты, сколько радикальными трансформациями методологической базы исследования коллективизации. В условиях теоретико-методологического плюрализма, сменившего былой диктат марксистского подхода, исследователи могут анализировать проблему «колхозного строительства» с разных позиций, что существенно расширяет поле научного поиска.
Актуальность проблемы коллективизации и развития колхозной системы возрастает в процессе осуществления демократических преобразований в России, когда общество нуждается в осмыслении и при необходимости применении опыта предшествующих модернизаций. В этих условиях исследование проблемы развития коллективизированной деревни имеет уже не только научно-теоретическое, но и практическое значение, позволяет реализовать прогностическую функцию исторической науки. Иными словами, располагая знаниями о прошлых исторических ошибках, общество получает возможность избежать аналогичных ошибок в настоящем и будущем.
Нам представляется, что в практической плоскости можно говорить об экономическом и социально-политическом аспектах актуальности проблемы «колхозного строительства» в российской деревне. В экономической плоскости опыт коллективизации может (и должен) быть востребован в ходе постсоветских преобразований аграрной сферы, эффект которых на данный момент, к сожалению, невелик, а негативные итоги пока превалируют над положительными. В значительной мере это есть следствие отказа государства от регулирования сферы сельхозпроизводства, а также непоследовательности и чрезмерного радикализма преобразований. Между тем результаты анализа «колхозного строительства» убедительно свидетельствуют, что в специфических условиях России, не благоприятствующих аграрному производству, сельское хозяйство нуждается в разумном государственном регулировании и государственной же помощи. Кроме того, анализ жизнедеятельности колхозной деревни позволяет утверждать, что аграрная сфера весьма болезненно реагирует на попытки унификации форм производства и, напротив, функционирует эффективно в условиях их многообразия (многоукладности).
Тесная, неразрывная взаимосвязь экономики и общественной жизни определяет социально-политический аспект актуальности темы. В данном случае важно подчеркнуть, что политика коллективизации являлась очередным выражением вечной российской закономерности, суть которой можно сформулировать следующим образом: государство стремится подчинить себе общество для удобства управления этим обществом и наиболее эффективного решения масштабных государственных (а также и общественно важных) задач. При этом отвергаются принципы самоуправления, демократические ценности, разрушаются механизмы саморазвития общества. Соответственно, в процессе демократизации общественно-политической жизни важно устранить и не допустить реанимации негативных характеристик колхозной системы, таких, как отстраненность крестьян от важнейших вопросов жизни того или иного поселения, региона, страны, их зависимость от местного руководства, возникшая как результат отсутствия собственной экономической базы, и пр.
Хронологические рамки исследования – конец 1920-х – начало 1940-х гг. Начальный рубеж определяется решениями XV съезда ВКП(б) об активизации усилий в деле «колхозного строительства» и кооперирования крестьянства и, что более важно, – фактическим переходом большевиков к слому нэпа в деревне (что противоречило постановлениям съезда о добровольности коллективизации). Переход к слому нэпа выразился в репрессиях против сельских жителей и в «чрезвычайных» хлебозаготовках 1927 – 1928 гг., из которых, как отметил В.П. Данилов, и «вырастал» курс на сплошную коллективизацию. Наконец, 7 ноября 1929 г. в газете «Правда» была опубликована статья И.В. Сталина «Год великого перелома», фактически провозгласившая начало сплошной коллективизации («…нам удалось повернуть основные массы крестьянства в целом ряде районов … к новому, социалистическому пути развития, … крестьяне пошли в колхозы, пошли целыми деревнями, волостями, районами»).
Завершение периода связано с началом Великой Отечественной войны, прервавшей поступательное развитие колхозной системы. Согласно имеющимся материалам, для колхозов Дона, Кубани и Ставрополья 1941 г. не был кризисным. Несмотря на мобилизацию 40% работников-мужчин и значительного количества техники, на оккупацию южных территорий Ростовской области, коллективные хозяйства исследуемых регионов в начале войны еще сохраняли высокий производственный потенциал, а уровень материального обеспечения колхозников снизился незначительно. Рубежным для колхозной системы Юга России стал 1942 г., когда в результате нацистской оккупации экономика коллективных хозяйств была подорвана и потребовались долгие годы на ее восстановление.
Территориальные рамки исследования охватывают Дон, Кубань и Ставрополье с учетом административно-территориальных изменений, происходивших в 1930-х гг. С 1924 г. по 1933 г. данные регионы входили в состав Северо-Кавказского края. С 1934 г. из Северо-Кавказского края был выделен Азово-Черноморский край, куда вошли территории Дона и Кубани. В 1937 г. административно оформились Ростовская область, Краснодарский и Орджоникидзевский (с 1943 г. – Ставропольский) края.
В работе рассматриваются преимущественно зерновые районы Дона, Кубани и Ставрополья, где преобладает русскоязычное население; национальные регионы в силу их своеобразия требуют специального исследования. Основанием для комплексного анализа указанных регионов послужило сходство их культурно-исторических традиций и социально-экономических условий (значительный удельный вес казачества и крестьянства, преобладание аграрного сектора экономики и т. д.). Выполняя роль житниц России, Дон, Кубань и Ставрополье относились к числу регионов, представлявших собой модель аграрного производства нашей страны, характеризовавшуюся преобладанием индивидуальных крестьянских хозяйств, наличием общинной организации, экстенсивным характером земледелия и пр. Это повышает репрезентативность выводов относительно «колхозного строительства», сделанных на основе изучения южнороссийских региональных материалов.
Историография такой темы, как коллективизация сельского хозяйства и развитие колхозной деревни СССР (в том числе сел и станиц Дона, Кубани и Ставрополья) в конце 1920-х – начале 1940-х гг., весьма обширна, противоречива и порой фрагментарна в отношении отдельных вопросов.* Данной теме посвящены тысячи различных работ, анализ содержания которых позволяет выделить ряд основных этапов в процессе ее научного осмысления:
-
Конец 1920-х гг. – начало 1940-х гг. (этап первичного анализа);
-
Вторая половина 1940-х гг. – первая половина 1950-х гг. (этап фактологического осмысления и идеологического оправдания);
-
Вторая половина 1950-х гг. – середина 1980-х гг. (этап бланкетно-рамочного изложения);
-
Вторая половина 1980-х гг. – наше время (этап поливариантных интерпретаций).
Предложенная периодизация историографии проблемы базируется на следующих критериях: 1) степень хронологически изменчивого воздействия коммунистической партии и властных структур советского государства на аграрные отношения и, соответственно, на исследовательскую практику; 2) уровень накопления конкретно-исторических материалов о многомерных изменениях в сельском хозяйстве и жизни российского крестьянства (с учетом не только объема, но и качественных параметров накопленных материалов); 3) наличие и использование исследователями определенного методологического инструментария; 4) развитие исследовательской лаборатории российских историков-аграрников (характер и разнообразие привлекаемых исторических источников, степень академической свободы, использование опыта исследований, методика анализа информации, адекватность исторического моделирования и т. п.); 5) уровень историографической разработанности проблематики коллективизации в целом и отдельных ее сюжетов. Анализ историографии, основанный на учете перечисленных критериев, позволяет заключить, что процесс научно-теоретического осмысления «колхозного строительства» на уровне как общесоюзном (общероссийском), так и региональном отличают одни и те же тенденции. Поэтому указанная периодизация в равной мере применима к историографии проблемы коллективизации в рамках и всего СССР, и Юга России.
Одновременно с развертыванием форсированной коллективизации в СССР появились работы, в которых предпринимались попытки не только осветить, но и проанализировать ход и первые результаты «колхозного строительства». Поскольку данные исследования были современны коллективизации, они отличались крайне узкой источниковой базой, зачастую представленной лишь материалами периодики, свидетельствами очевидцев и участников событий, наблюдениями самих авторов; в итоге уровень анализа происходивших в деревне изменений был невысок. В процессе исследования на первый план выходили вопросы организационно-экономического состояния коллективных хозяйств и социально-политические (а также идеологические) аспекты коллективизации (роль компартии, борьба с «кулачеством» и т. д.). Социально-психологический, социокультурный аспекты «колхозного строительства» не воспринимались в качестве предмета исследования и чаще всего вовсе не затрагивались. Во второй половине 1930-х гг., особенно к исходу десятилетия, появился ряд работ, где на основе несколько расширенного круга источников достаточно подробно, но при этом некритически, анализировались социально-экономические итоги коллективизации, сравнивались (всегда в пользу колхозной системы) производственные возможности индивидуальных и коллективных хозяйств, их способность к модернизации аграрного производства. Анализировались (точнее, сравнивались) культурная жизнь и быт доколхозной и коллективизированной деревни, но данное направление исследований не являлось приоритетным и чаще всего ограничивалось отдельными частными сюжетами в рамках общего освещения социально-экономических трансформаций в жизни села.
В целом работы конца 1920-х – начала 1940-х гг. были посвящены текущим вопросам «колхозного строительства», отличались узостью источниковой базы, слабостью анализа, описательным и практическо-рекомендательным характером, ограниченностью рассматриваемых вопросов, полным соответствием авторских выводов и оценок идеологической доктрине, гласившей, что коллективизация являлась единственно возможным путем развития деревни. Цель данных работ заключалась прежде всего в обосновании идеи о необходимости и полезности коллективизации, в решении практических, жизненных вопросов коллективных хозяйств и пропаганде достижений (реальных и выдуманных) колхозного строя. Тем самым первичный анализ коллективизации (понимаемой как комплекс социалистических преобразований) носил ярко выраженный позитивный характер, что в рамках научного дискурса не может не вызвать обоснованной критики. Вместе с тем, на протяжении первого этапа историографии были заложены основы для научно-теоретического осмысления проблемы и началось накопление конкретно-исторических материалов.
Исследование коллективизации прервалось в годы Великой Отечественной войны, и лишь со второй половины 1940-х гг. появился значительный массив работ, в которых более глубоко анализировались преимущественно социально-экономические и социально-политические аспекты «колхозного строительства»: разработка и реализация политики сплошной коллективизации и «раскулачивания», мероприятия по организационно-хозяйственному укреплению колхозов, деятельность политотделов МТС, уровень материального обеспечения и культурно-бытовые условия колхозного крестьянства и пр.
Следует отметить как положительную тенденцию, что многие исследования, выходившие в послевоенный период, основывались на более солидной и разнообразной источниковой базе, тем самым заметно отличаясь от публикаций предшествующего этапа историографии. Это придавало таким работам действительно научный, а не прикладной, характер и повышало уровень анализа вопросов «колхозного строительства». Однако эффект теоретического осмысления введенных в научный оборот материалов существенно снижался тем, что подходы к исследованию коллективизации и ее оценки в это время не претерпели практически никаких изменений, поскольку не были поколеблены позиции сталинского режима, диктовавшего ученым задачу создания некритически-положительной, благостной картины недавно минувших событий. Во второй половине 1940-х – первой половине 1950-х гг., как и ранее, исследовательские суждения и оценки «колхозного строительства» были выдержаны в духе «Краткого курса», исключавшего какие-либо альтернативы коллективизации и характеризовавшего ее как комплекс социалистических преобразований, несомненно прогрессивных в социально-экономическом плане и пользовавшихся полной поддержкой подавляющего большинства крестьян. Круг рассматриваемых исследователями вопросов и аспектов коллективизации по-прежнему был ограничен в силу кратковременности осмысления недавно минувших событий и господства в советской исторической науке определенных идеологических установок.
Региональная южнороссийская историография на протяжении первых двух этапов (конец 1920-х – начало 1940-х гг., вторая половина 1940-х – первая половина 1950-х гг.) развивалась по тем же направлениям и на тех же основаниях, что и историография общероссийская (общесоюзная); впрочем, данное утверждение справедливо и по отношению ко всей советской эпохе. Уже в конце 1920-х гг. на Северном Кавказе появились работы, в которых в целом оптимистически освещались первые итоги колхозного строительства в крае. Цель данных публикаций заключалась не столько в беспристрастном осмыслении опыта функционирования немногочисленных коллективных хозяйств Юга России, сколько в пропаганде идей кооперирования и коллективизации. С развертыванием сплошной коллективизации на первый план выходят проблемы «колхозного строительства» и жизнедеятельности колхозов. Преимущественно рассматривались вопросы партийного руководства коллективизацией, организационно-хозяйственного укрепления колхозов, функционирования системы социального обеспечения и страхования колхозников.
Наряду с освещением хозяйственно-организационных аспектов коллективизации, повышенное внимание в данный период уделялось проблематике социального конфликта в деревне (в терминологии того времени – «борьбе с кулачеством»), причем именно «кулацкая прослойка» деревни Северо-Кавказского края объявлялась инициатором антиколхозных выступлений. Вместе с тем для некоторых авторов идеи социальной агрессии в форме «кулацкого саботажа» служили своего рода щитом, прикрываясь которым, они могли объективно оценивать первые итоги коллективизации, в частности, резкое снижение поголовья скота.
Отличительной чертой многих работ конца 1920-х – 1930-х гг. являлось то, что они в большинстве своем носили прикладной характер. Их авторы видели свою цель в том, чтобы, проанализировав процесс коллективизации и жизнедеятельности колхозов Северо-Кавказского края, предложить варианты решения проблем, возникавших в ходе «колхозного строительства». В связи с этим процесс коллективизации нередко освещался на примере развития отдельных коллективных хозяйств, как, например, в книге В. Тодреса, основанной на материалах четырех колхозов Терского округа Северо-Кавказского края.
Особым направлением историографии «колхозного строительства» в данный период являлось освещение процессов функционирования отдельных колхозов и машинно-тракторных станций, добившихся в своей деятельности заметных положительных результатов. Такие работы появились еще в конце 1920-х – начале 1930-х гг., но расцвета данное направление историографии достигло в конце 1930-х – начале 1940-х гг. От исследований, подобных книге В. Тодреса, где материалы отдельных колхозов являлись основой для освещения процесса коллективизации в целом, эти работы отличались тем, что носили описательный характер и преследовали задачи пропаганды и популяризации достижений конкретных предприятий, составлявших колхозную систему.
Тогда же, в конце 1930-х – начале 1940-х гг., появляются обобщающие работы об основных направлениях и результатах деятельности коллективных хозяйств Юга России, где на основе документов и фактов настойчиво подчеркивалась мысль о неуклонном укреплении и развитии колхозного строя. Здесь анализировались результаты преобразований в сфере сельского хозяйства: изменение размеров и структуры посевных площадей, развитие агротехники, механизация и пр. Именно эти работы следуют рассматривать в качестве первых попыток научного анализа исследуемой нами темы, предпринятых в границах конкретного региона. Причем в данных исследованиях коллективизация и ее результаты освещались, по существу, в русле модернизационной парадигмы. Хотя авторы, оставаясь в рамках существовавших в то время методологических подходов (а также идеологических догм), говорили исключительно о социалистических преобразованиях в деревне, процесс «колхозного строительства» рассматривался ими как движение по пути совершенствования аграрного производства.
В 1941 – 1945 гг. внимание южнороссийских исследователей было обращено почти исключительно на текущие проблемы коллективных хозяйств, в связи с чем анализ коллективизации был на время отложен. Лишь во второй половине 40-х – начале 50-х гг. возрождается традиция популяризации прошлых и настоящих достижений отдельных коллективных хозяйств и в целом колхозной системы на Юге России.
Подчеркнем, что в послевоенный период наблюдаются качественные изменения в региональной историографии «колхозного строительства», которые нельзя оценить иначе, как положительно. В это время, наряду с публикациями описательного, популярно-прикладного характера на Юге России впервые появляется значительный массив действительно научных работ аналитического плана, посвященных коллективизации и функционированию колхозной системы в 1930-х гг. Но в данных исследованиях анализ коллективизации в основном ограничивался, как и ранее, социально-политическими и организационно-хозяйственными аспектами «колхозного строительства». Как и прежде, авторы четко придерживались некритически-позитивной модели освещения коллективизации, обосновывая тезис об отсутствии ей альтернатив и об успешном развитии колхозного строя.
На протяжении третьего этапа историографии (вторая половина 1950-х гг. – середина 1980-х гг.), который мы определяем как этап бланкетно-рамочного изложения, наблюдались заметные количественные и качественные изменения источниковой базы, обогатившейся новыми документами, архивными материалами, свидетельствами современников и т. д. Вкупе с произошедшими в данное время в СССР общественно-политическими процессами (десталинизация, «оттепель») это привело к увеличению количества работ по теме коллективизации, углублению авторского анализа, некоторому расширению круга исследуемых вопросов. Однако отмеченные положительные тенденции соседствовали с неизменностью методологической базы и сохранявшимся господством советской моноидеологии. Поскольку радикальных сдвигов в методологии в данное время не наблюдалось, в монографиях и фундаментальных коллективных исследованиях проблема «колхозного строительства» освещалась традиционно: на первый план выходили организационно-экономические, социально-политические, партийно-идеологические аспекты коллективизации, понимаемой не иначе как комплекс социалистических преобразований. Вместе с тем больше внимания уделялось трансформация коллективной психологии советского доколхозного и колхозного крестьянства, повседневной жизни колхозной деревни и т. п.
Подчеркнем, что на протяжении рассматриваемого этапа историографии появились несколько иные, чем в «сталинскую» эпоху, трактовки событий времен коллективизации. Данное обстоятельство свидетельствовало о частных изменениях модели исторического исследования «колхозного строительства», выразившихся в том, что ученые, не ставя под сомнение прогрессивный, положительный характер коллективизации, не упоминая о наличии ей альтернатив, стали чаще писать о ее издержках («перегибах»). Собственно, это и дает основания говорить о бланкетно-рамочном изложении, когда допускаются некоторые вольности, но лишь в определенных рамках. Такие изменения были обусловлены в первую очередь некоторой демократизацией общественно-политической жизни СССР, произошедшей после смерти И.В. Сталина. В частности, в ряде работ содержались прямые заявления об ответственности И.В. Сталина за «перегибы» и трудности в сфере организационно-хозяйственного состояния колхозов, утверждалось, что негативная реакция части крестьян на коллективизацию и хлебозаготовки объяснялась не происками «кулаков» (как указывала господствовавшая в «сталинскую» эпоху теория «кулацкого саботажа»), а ошибками и «перегибами» властей и т. п. Хотя критический настрой, характерный для периода «оттепели», был существенно ослаблен брежневской ресталинизацией, преодолеть его полностью советской идеологической машине не удалось, и к прежним «сталинским» оценкам коллективизации большинство отечественных исследователей не вернулось.
Еще одна положительная тенденция заключалась в расширении (правда, очень несущественном и происходившем зачастую вопреки официальной советской научной доктрине) круга оценок коллективизации путем обращения к наработкам зарубежных исследователей. В условиях «оттепели» советские ученые познакомились с работами М. Волина, Р.У. Дэвиса, М. Левина, Ш. Мерля, Ж. Мока, М. Оже-Лярибе, Т. Шанина, Н. Ясного и других западных исследователей, занимавшихся вопросами аграрной истории, в том числе коллективизации. В зарубежной историографии политика коллективизации и ее результаты освещались под совершенно иным углом зрения, чем в СССР: обоснованно указывалось на изначальное огосударствление колхозов и всей колхозной системы, тщательно анализировались такие табуированные в СССР темы, как хлебозаготовки и голод 1932 – 1933 гг., репрессии по отношению к крестьянам и т. п. Диалог советских и западных специалистов мог бы значительно обогатить процесс изучения «колхозного строительства» новыми оценками и выводами, но возможность такого диалога в данное время исключалась, а суждения зарубежных ученых-аграрников трактовались в СССР как «буржуазные фальсификации» коллективизации. Однако сам факт ознакомления советских исследователей с альтернативными подходами к осмыслению «колхозного строительства» имел огромное позитивное значение, поскольку способствовал расширению их научно-теоретического кругозора и подготавливал почву для переоценки коллективизации, последовавшей в постсоветский период.
На Юге России на протяжении третьего этапа историографии коллективизации был издан ряд коллективных работ, где в числе других вопросов освещалось и «колхозное строительство». Достоинством этих работ являлось привлечение новых материалов, а традиционный недостаток заключался в том, что они были написаны строго в рамках идеологически-повествовательной модели, отличавшейся описательным характером, отсутствием критического анализа коллективизации и практически полным отказом от пересмотра прежних («сталинских») ее оценок.
Иные, позитивные, тенденции были характерны для большинства авторских исследований по проблеме. В основанных на солидной источниковой базе монографиях М.В. Молчанова, М.И. Овчинниковой, Е.Н. Осколкова, Е.И. Турчаниновой, П.Г. Чернопицкого и других исследователей детально анализировались проведение коллективизации на Северном Кавказе, роль местных органов власти и парторганизаций в «колхозном строительстве», мероприятия по организационно-хозяйственному укреплению колхозов в годы второй пятилетки, «классовая борьба», социальная структура деревни и настроения крестьянства и казачества в конце 1920-х – 1930-х гг. Сходные вопросы освещались также в диссертационных исследованиях Н.В. Киселевой, В.А. Мельситова, Д.Г. Негодова, Е.Г. Пономарева, Н.А. Широкова и других специалистов, а также в целом ряде публикаций (в том числе весьма объемных и сравнимых с брошюрами), помещенных в различных журналах, сборниках научных работ или трудов вузов.
Хотя исследователи действовали в рамках «позитивной модели с издержками» и не ставили под сомнение необходимость форсированной коллективизации, процесс и результаты «колхозного строительства» оценивались ими более взвешенно. Так, в обширной публикации Ф.И. Кривохижи объективно освещались сложности и недостатки внедрения агротехники в колхозах Ставрополья (к слову, данное исследование также укладывается в русло модернизационной парадигмы, поскольку внимание автора привлекали в первую очередь процессы переустройства аграрного производства с целью повышения его эффективности). Более объективно освещалась и политика органов власти по отношению к колхозам и крестьянству, признавались факты «перегибов», впервые был поставлен под сомнение тезис о «кулацком саботаже». Критичный настрой специалистов к действиям сталинского режима в ходе коллективизации был особенно силен в условиях «оттепели». Так, Е.И. Турчанинова прямо заявила о вине И.В. Сталина за многочисленные «перегибы».
Во время брежневской ресталинизации советская идеологическая машина пресекла попытки критически оценить процесс «колхозного строительства», что привело к некоторому историографическому спаду, особенно заметному в качественном, а не в количественном, отношении (коллективизация оставалась востребованной темой, но большинство исследователей вернулись к традиционным, положительным ее оценкам, хотя и признавали факты «перегибов»). Тем большего внимания заслуживает монография Е.Н. Осколкова, в которой была затронута такая неудобная в то время тема, как политика заготовок в начале 1930-х гг. Е.Н. Осколков обоснованно отметил, что изъятие государством у колхозов большей части произведенной продукции отрицательно сказывалось на колхозном производстве. В противовес трактовкам антиколхозных выступлений как «кулацкого саботажа» исследователь доказывал, что протест крестьян против коллективизации зачастую объяснялся неразумной политикой заготовок.
Таким образом, на протяжении третьего этапа историографии произошли значительные сдвиги в наращивании источниковедческого фундамента, существенно расширился круг исследуемых вопросов, ряд незыблемых ранее постулатов и суждений подвергся переоценке. Вместе с тем, радикального пересмотра прежних оценок коллективизации в данное время не произошло, поскольку методологический монополизм марксизма в исторической науке (причем марксизма, обработанного и искаженного советской моноидеологией) сохранялся в полной мере.
В целом следует заключить, что в советский период научное осмысление «колхозного строительства» основывалось на двух подходах – историко-экономическом и историко-политологическом. В рамках первого в оптимистических тонах освещалось хозяйственное развитие коллективных хозяйств, рост трудовой активности колхозников, повышение их благосостояния и пр. Второй подход заключался в освещении ведущей роли партийных и советских организаций в «колхозном строительстве» и в процессах борьбы с «кулацким саботажем». Тем самым научное осмысление коллективизации и ее результатов существенно ограничивалось. Хотя исследователи, по существу, нередко расценивали коллективизацию как модернизацию сельхозпроизводства, «колхозное строительство» анализировались исключительно в рамках марксистской теории (скорректированной с учетом идеологических догм), а не модернизационной парадигмы.
Начало четвертого из выделенных нами периодов научного осмысления проблемы относится ко второй половине 1980-х гг. и связано с демократизацией общественной жизни в СССР, что в научной сфере привело к формированию инновационных трактовок «колхозного строительства». Характерными чертами данного этапа историографии являются, во-первых, расширение круга вопросов истории советского и российского (в том числе южнороссийского) крестьянства, анализируемых в научных исследованиях и, во-вторых, радикальный пересмотр традиционных, устоявшихся оценок «колхозного строительства», освещение ранее закрытых аспектов коллективизации на основе рассекреченных и введенных в научный оборот документов, поиск ее новых интерпретаций. На протяжении указанного периода времени четко заметны такие историографические тенденции, как освещение процесса коллективизации с позиций поливариантности (когда признается, что данный путь развития являлся отнюдь не единственно возможным для советской деревни) и первоочередное внимание к негативным сторонам «колхозного строительства» (актуализация негативных характеристик коллективизации и отрицательных компонентов колхозной системы).
Большое значение для отечественной исторической науки в постсоветский период времени имела разработка теоретико-методологических подходов к исследованию прошлого, крайне необходимая в условиях утраты марксистской методологией своей монополии в сфере познания. Одним из таких подходов, принципиально важным в рамках избранной нами темы, является теория модернизации. Разработанная в середине XX в. М. Вебером, Э. Дюркгеймом, М. Леви, Т. Парсонсом, Ш. Эйзенштадтом и многими другими учеными, теория модернизации в постсоветской России была обоснована и скорректирована на российских материалах отечественными исследователями, причем предпринимались попытки на ее основе анализировать и преобразования в советской деревне 1930-х гг. Следует отметить активизацию усилий отечественных специалистов в области разработки вопросов крестьяноведения, а также не менее активное осмысление (и дополнение) ими наработок иностранных исследователей в данной области.
Освещая процесс и последствия коллективизации, российские исследователи на основе массива рассекреченных и впервые введенных в научный оборот документов и материалов убедительно доказывали, что прежние трактовки «колхозного строительства» как комплекса социалистических преобразований в деревне, имеют мало общего с действительностью. Располагая богатой источниковой базой, не ограниченные более моноидеологией, ученые констатировали насильственный характер коллективизации, освещали противоборство сталинского режима и значительной части крестьянства в данное время, трагические события конца 1920-х – 1930-х гг., такие, как «раскулачивание», репрессии, голод 1932 – 1933 гг. и т. д. Причем в постсоветский период оценки коллективизации в отечественной и зарубежной историографии практически совпали, а обстоятельные и новаторские работы иностранных специалистов (А. Грациози, Л. Виолы, Р. Дэвиса, Р. Конквеста, Р.Т. Маннинг, Ш. Фицпатрик, Т. Шанина и др.) впервые стали широко известны в России и сыграли важную роль в формировании и развитии новой отечественной историографии «колхозного строительства».
В региональной историографии ярко проявляются указанные выше тенденции, в особенности актуализация негативных характеристик «колхозного строительства». На Юге России начало переосмысления коллективизации было положено Е.Н. Осколковым, который на ранее засекреченных материалах осветил голод 1932 – 1933 гг. в Северо-Кавказском крае, убедительно доказав, что важнейшей причиной этой трагедии являлась политика сталинского режима. Он же впервые дал научный анализ проблемы депортации жителей «чернодосочных» станиц. Положения и выводы Е.Н. Осколкова были развиты другими исследователями. Так, В.В. Криводед доказал, что во время голода 1932 – 1933 гг. сталинский режим оказывал материальную поддержку своей социальной опоре в деревне – колхозной администрации и «активистам».
Н.А. Токарева осветила процесс насильственной деформации социально-экономических отношений в деревне Юга России в 1928 – 1929 гг., обосновав суждение о том, что приток крестьян в колхозы в данное время зачастую являлся не свидетельством признания ими достоинств коллективных хозяйств, а реакцией на репрессивные меры сталинского режима. Драматичный процесс слома нэпа в деревне Северо-Кавказского края освещал и А.В. Баранов, проанализировавший проблему массового сопротивления казачества и крестьянства Юга России политике «чрезвычайщины». В других работах также получил обоснование факт широкого сопротивления крестьянства, казачества и даже членов ВКП(б) политике насильственной коллективизации, что шло вразрез с доминировавшими в советское время утверждениями, будто «колхозному строительству» противились лишь кулаки и неустойчивая часть жителей села. В целом в этих и других работах коллективизация трактуется как политика, осуществлявшаяся методами террора и приведшая к социальному надлому крестьянства, огромным человеческим жертвам и подрыву аграрного производства.
Историографический анализ четвертого этапа позволяет выявить тенденцию повышения внимания ученых к социально-политическим аспектам коллективизации, в ущерб аспектам организационно-экономическим, что, собственно, и составляет содержание «колхозного строительства». Одно из немногих исключений – выполненная на материалах Ставрополья монография Н.А. Мальцевой, в которой, в частности, освещается процесс создания колхозов-гигантов.
С.И. Линец в своей представительной монографии, основанной на солидной источниковой базе, осветил один из самых сложных этапов в развитии колхозной системы Юга России – начальный период Великой Отечественной войны. Исследователем был убедительно обоснован вывод о том, что накануне гитлеровской оккупации коллективные хозяйства региона функционировали достаточно эффективно. В постсоветской региональной историографии данное исследование является одним из немногих, где детально анализируются вопросы реализации колхозной системой своих высоких мобилизационных способностей в условиях перестройки аграрной экономики на военный лад.
Отдельно следует упомянуть работы, посвященные вопросам теории «колхозного строительства», актуальность которых возрастает в условиях «концептуальной неопределенности», сложившейся сегодня в сфере исследования коллективизации. Ведь они закладывают теоретические основы дальнейших исследований коллективизации, определяют направления и перспективы исторического моделирования «колхозного строительства». В данном случае отметим исследования А.В. Баранова и Т.А. Булыгиной.
В монографии А.В. Баранова анализируется многоукладность, под которой автор, солидаризуясь с отечественными специалистами (в том числе с представителями действовавшего в 1970-х гг. «нового направления»), понимает «всеобъемлющее состояние, имевшее не только экономические, но и социальные, политические, ментальные проявления». По справедливому замечанию А.В. Баранова, слом нэпа означал ликвидацию многоукладности. Данное положение является принципиально важным для исследователей «колхозного строительства», поскольку с таких позиций процесс коллективизации можно трактовать как ликвидацию многоукладных отношений деревни Юга России, а в коллективизированном селе выявить остаточные компоненты многоукладности (о чем пишет ряд ученых), что и составляет предмет нашего исследовательского внимания.
В работах Т.А. Булыгиной разрабатываются положения «Новой локальной истории», под которой понимается «изучение истории региона, в данном случае Северного Кавказа, в исследовательском поле общероссийской истории, с позиций междисциплинарного подхода». «Новая локальная история» предоставляет исследователям возможность четко определить региональную специфику, которая в ряде случаев серьезно опосредовала преобразования, инициированные Центром. В том числе данное теоретическое направление позволяет выявить специфические проявления «колхозного строительства», предопределенные условиями Юга России.
Итак, на протяжении постсоветского этапа историографии проблемы, отличающегося поливариантными интерпретациями, существенно изменились подходы к осмыслению коллективизации, был закрыт ряд лакун темы (в основном социально-политических). При этом историографический анализ позволяет констатировать снижение исследовательского интереса к «колхозному строительству» в целом (следствие того, что «с 1990 г. общественный интерес к коллективизации заметно упал») и к вопросам модернизации сельского хозяйства в 1930-х гг. – в частности. Производственно-экономические аспекты модернизации сельхозпроизводства, рассматриваемые в историческом ключе (механизация, развитие агротехники и т. п.) проигрывают в привлекательности таким острым вопросам, как «раскулачивание», репрессии против жителей села, голод 1932 – 1933 гг. и пр. Но без анализа производственно-экономических аспектов невозможно создание детальной картины функционирования колхозной системы.
В целом анализ историографии коллективизации и развития колхозной деревни в конце 1920-х – начале 1940-х гг. позволяет утверждать, что целый ряд важных вопросов данной темы не получил в работах южнороссийских исследователей полного, всестороннего и объективного освещения. В их числе:
- глубинные ретроспективные характеристики коллективизации как политики, осуществляемой российским государством с целью подчинения общества государственной власти;
- интерпретации коллективных хозяйств в их «сталинском» варианте с привлечением новых материалов (производственный потенциал, роль в деле модернизации аграрного производства и пр.), специфика социального статуса колхозников;
- формы, методы и конкретные проявления социального конфликта, в состоянии которого находились сталинский режим и значительная часть крестьянства в конце 1920-х – начале 1940-х гг.;
- остаточные элементы многоукладности в различных сферах жизни коллективизированной деревни (социально-экономическое устройство, культура, коллективная психология);
- роль и значение личных подсобных хозяйств (ЛПХ) в жизни колхозников и в сфере аграрного производства;
- динамика и специфика положения такой группы сельского населения, как единоличники.
Источниковую базу исследования составляют архивные материалы, опубликованные сборники документов (статистических материалов, нормативных актов, информационных сообщений различных органов и т. д.), сочинения и тезисы докладов и выступлений большевистских лидеров, пресса, эпистолярные источники, мемуары и воспоминания.
В работе использовались архивные материалы, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории (РГАСПИ), Российском государственном архиве экономики (РГАЭ), в Центрах документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИ РО) и Краснодарского края (ЦДНИ КК), в Государственном архиве новейшей истории Ставропольского края (ГАНИ СК), в Государственных архивах Ростовской области (ГАРО), Краснодарского (ГАКК) и Ставропольского (ГАСК) краев, в Таганрогском (ТФ ГАРО) и Шахтинском (ШФ ГАРО) филиалах Государственного архива Ростовской области. В целом использованы архивные материалы в объеме 49 фондов и более чем 300 дел.
Прежде всего отметим материалы РГАСПИ. В частности, среди многообразных документов делопроизводства ЦК ВКП(б) (ф. 17), удалось обнаружить обстоятельные доклады руководства Северо-Кавказского края о ходе коллективизации, в которых содержатся уникальные сведения о единоличниках. В личном фонде И.В. Сталина (ф. 558) отложились противоречивые свидетельства современников о «колхозном строительстве».
В РГАЭ хранятся материалы Центрального статистического управления СССР (ф. 1562): сводные годовые отчеты колхозов, итоги переписей скота, сведения о динамике и экономических параметрах хозяйств колхозников и единоличников, бюджеты колхозников. Архив «Крестьянской газеты» (ф. 396) содержит письма колхозников и единоличников, содержащие ценные сведения о повседневной жизни деревни Юга России.
В ЦДНИ РО содержатся документы Северо-Кавказского (ф. 7), Азово-Черноморского (ф. 8) краевых комитетов ВКП(б) и Ростовского областного комитета ВКП(б) (ф. 9), в которых отражены процессы разработки и реализации аграрной политики в конце 1920-х – начале 1940-х гг. Аналогичны по содержанию документы Краснодарского (ЦДНИ КК, ф. 1774-а) и Орджоникидзевского (Ставропольского) (ГАНИ СК, ф. 1) крайкомов ВКП(б), Ростовского областного (ГАРО, ф. р-3737) и Краснодарского краевого (ГАКК, ф. р-687) исполкомов советов депутатов трудящихся, горсовета г. Таганрога (ТФ ГАРО, ф. р-165).
Хранящиеся в ЦДНИ РО материалы политсектора Северо-Кавказского и Азово-Черноморского крайзу (краевого земельного управления) (ф. 166) представлены сводками и отчетами ОГПУ и политотделов МТС, содержащими огромное количество информации о самых разных сторонах жизни деревни Юга России: от экономики до внутрисемейных отношений. С этими материалами сравнимы по информативности документы из фондов Северо-Кавказского краевого (ГАРО, ф. р-1185) и Кубанского окружного (ГАКК, ф. р-226) управлений Рабоче-крестьянской инспекции (РКИ). Помимо прочего, материалы данных фондов позволяют воссоздать картину крестьянского сопротивления коллективизации и негативным компонентам колхозной системы. В этом отношении к ним близки документы местных органов власти Ростовской области периода нацистской оккупации, на основе которых представляется возможным выделить и обосновать такой метод крестьянского протеста, как коллаборационизм (ШФ ГАРО, ф. р-636, р-681, р-795, р-796, р-797, р-924, р-925).
В ГАНИ СК сконцентрированы материалы Орджоникидзевского крайкома профсоюза рабочих МТС Юга и Центра СССР (ф. р-1016) и Пятигорского горкома профсоюза рабочих МТС и батрачества (ф. р-1157), содержащие массу сведений о профессиональном уровне, возрасте, настроениях механизаторов Юга России. По содержанию к ним близки хранящиеся в ГАРО документы Северо-Кавказского краевого отделения Всесоюзного центра МТС (Трактороцентра) (ф. р-2562) и Северо-Кавказского краевого управления зерновых МТС (Крайзернотрактора) (ф. р-2573).
Среди материалов государственных архивов Дона, Кубани и Ставрополья следует отметить документы краевых земельных управлений Северо-Кавказского, Азово-Черноморского (ГАРО, ф. р-1390) и Орджоникидзевского (ГАСК, ф. р-2395) краев. Здесь сосредоточены постановления, инструкции, переписка крайзу, сведения о колхозах, МТС, хатах-лабораториях, колхозных инспекторах по качеству и другие документы, отражающие процесс модернизации аграрного производства в 1930-х гг. Не менее информативны документы Северо-Кавказского краевого союза сельскохозяйственных коллективов (Крайколхозсоюза) (ГАРО, ф. р-2399).
Значительный массив информации о динамике численности колхозов, хозяйств колхозников и единоличников, поголовья скота, парка сельхозмашин и пр. содержится в делах статистических управлений Ростовской области (ГАРО, ф. р-4034), Ставропольского (ф. р-1886) и Краснодарского (ф. р-1246) краев, а также Азово-Черноморского краевого управления народно-хозяйственного учета (ГАРО, ф. р-98), Азово-Черноморской (ГАРО, ф. р-2443) и Краснодарской (ГАКК, ф. р-1378) краевых плановых комиссий.
Важными источниками являются указы, постановления, распоряжения партийных и советских органов разных уровней, материалы и резолюции пленумов ЦК, решения совещаний высшего партийного и советского руководства, нормативно-правовые акты, на основе которых регулировалась жизнь коллективных и крестьянских хозяйств, а также донесения, отчеты и докладные записки органов госбезопасности. Масса такого рода источников содержится в сборниках документов и материалов, изданных в советскую и постсоветскую эпоху, в том числе и на Юге России.
В работе использовались материалы прессы. Центральная пресса представлена 18 журналами («Коллективист», «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», «На аграрном фронте», «На стройке МТС», «Советская агрономия» и др.) и газетой «Социалистическое земледелие». Список региональных изданий включает 6 журналов («Северо-Кавказский край», «Колхозный путь», «Колхозница» и т. д.) и 10 газет («Молот», «Большевик», «Орджоникидзевская правда» и др.).
Особой группой источников выступают произведения и материалы выступлений политических и государственных деятелей: В.И. Ленина, И.В. Сталина, С.М. Кирова, Н.И. Бухарина, М.И. Калинина, Я.А. Яковлева, А.А. Андреева, Б.П. Шеболдаева и др.
Наиболее малочисленной группой источников являются мемуары и воспоминания. Отметим дневник демобилизованного красноармейца А.М. Варанкина, переселившегося в 1933 г. в станицу Динскую на Кубани, выдержки из которого опубликовал в 1991 г. краевед А. Павлов. Также в работе использованы воспоминания В.М. Молотова (записанные Ф. Чуевым), председателя одного из кубанских колхозов З.О. Кияшко, ряда сельских тружеников Юга России, опубликованных в номерах распространяемой на Юге России газеты «Крестьянин» за 2000 – 2003 гг.
Эпистолярные источники представлены как опубликованными письмами крестьян и казаков, так и посланиями, обнаруженными нами в архивных фондах. В последнем случае можно назвать письмо «крестьян хутора Красюковки, Донской области, Черкасского округа» «товарищам Рыкову, Бухарину и Томскому» (ноябрь 1929 г.); письмо «100 человек колхозников» сельхозартели «Советский пахарь» Кропоткинского района Северо-Кавказского края В.М. Молотову (10 ноября 1931 г.), направленное тому же адресату письмо бывшего «красного партизана», члена ВКП(б) Комарова (2 августа 1932 г.).
Комплексный подход в использовании различных групп источников, их источниковедческая критика позволили получить значительный объем разнообразной и достоверной информации. На этой основе было произведено всестороннее и объективное освещение проблемы развития колхозной деревни Дона, Кубани и Ставрополья в конце 1920-х – начале 1940-х гг.
Целью исследования является анализ коллективизации и процессов развития советской колхозной деревни, рассматриваемых на примере Дона, Кубани и Ставрополья в контексте фрагментарной модернизации, осуществленной в СССР в «сталинскую» эпоху.
Реализация цели осуществляется путем решения основных задач:
- дать концептуальное обоснование и указать сущностные положения частно-исторической теории фрагментарной модернизации, с позиций которой, на наш взгляд, возможно осуществить адекватное научное объяснение преобразований, осуществленных в конце 1920-х – начале 1940-х гг.;
- выделить сущностные характеристики и особенности процесса и результатов коллективизации с позиций частно-исторической теории фрагментарной модернизации;
- провести анализ понятийно-категориального аппарата научных исследований, посвященных интересующей нас теме, и осуществить корректировку и дополнение данного аппарата;
- осветить организационно-хозяйственное развитие коллективных хозяйств Юга России, выявить и проанализировать факторы, оказывавшие определяющее влияние на данный процесс;
- раскрыть такие важнейшие направления модернизации аграрного производства, как механизация и развитие агротехники, указать особенности и факторы их осуществления на Юге России, сформулировать результаты;
- исследовать жизнедеятельность единоличников, представлявших особую социальную группу коллективизированной деревни, которая синтезировала в себе черты традиционного доколхозного крестьянства и новации, привнесенные в жизнь деревни коллективизацией;
- осуществить анализ функционирования личных подсобных хозяйств колхозников как важного компонента (наряду с единоличниками) крестьянского уклада в советской коллективизированной деревне;
- определить причины, формы, методы и периодизацию перманентного социального конфликта, в состоянии которого находились определенная часть советского крестьянства и сталинский режим в процессе осуществления насильственной коллективизации. Дать периодизацию перманентного социального конфликта;
- рассмотреть на материалах Юга России проявления и результаты крестьянского сопротивления власти в конце 1920-х – начале 1940-х гг.
Объектом исследования является совокупность социально-экономических отношений, возникающих в аграрном секторе экономики России и рассматриваемых в историческом контексте.
Предмет исследования – многоплановые трансформации аграрного производства и социальное развитие крестьянства Юга России как особой группы российского общества в конце 1920-х – начале 1940-х гг., в условиях осуществленной в данное время фрагментарной модернизации.
Теоретико-методологическая база работы основывается на принципах историзма, системности, всесторонности и объективности, ориентирующих ученого на исследование событий и явлений минувшей реальности во всей их сложности, противоречивости, взаимной обусловленности, в полном соответствии со спецификой эпохи. Говоря о подходах к исследованию проблемы коллективизации, отметим, что в условиях теоретико-методологического плюрализма постсоветской отечественной исторической науки ученые используют различные приемы и способы познания прошлого. Многие специалисты стремятся применять те или иные методологические подходы в их совокупности, поскольку каждый из них обладает собственными достоинствами. Наше исследование также основано на синтезе ряда методологических подходов. Использован ряд положений формационного подхода, в рамках которого представляется возможным рассмотреть особенности такой социальной группы, как крестьянство, осветить ее место и роль в обществе, проанализировать специфику аграрной экономики. В то же время использовался цивилизационный подход, позволяющий изучить материальную и духовную культуру, структуры повседневности села, коллективное сознание крестьянства.
Основой же теоретико-методологической базы работы является теория модернизации. Учитывая, что в отношении России эта теория нуждается в существенной корректировке, нами была предложена частно-историческая теория фрагментарной модернизации, с позиций которой и осуществлялся анализ коллективизации и ее последствий.
В работе применялись как общенаучные, так и специально-исторические методы исследования. Сравнительно-исторический метод позволил установить общие и специфические компоненты доколхозного и колхозного укладов в аграрной сфере, традиционное и новаторское содержание аграрной политики большевиков на протяжении 1930-х гг. Историко-генетический метод применялся для определения устойчивых тенденций в сфере взаимоотношений государственной власти и крестьянства, предопределивших особенности насильственной коллективизации «по-сталински». При помощи метода ретроспективно-логической реконструкции удалось, в частности, воссоздать присущую населению колхозной деревни ментальную картину окружающей действительности. Метод контент-анализа использовался для поиска смысловых единиц с целью установления количественных показателей того или иного явления, имевшего место в жизни коллективизированной деревни.
Новизна представленной работы состоит прежде всего в предложенном подходе к исследованию коллективизации как одного из важнейших компонентов фрагментарной модернизации, осуществленной в Советском Союзе в конце 1920-х – начале 1940-х гг. На основе критического анализа массива конкретно-исторических материалов разработаны положения частно-исторической теории фрагментарной модернизации, представляющей собой центральное звено теоретико-методологической базы исследования. Кроме того, в работе:
1. Путем комплексного анализа источников установлены взаимосвязанные аспекты коллективизации (социокультурный, социально-политический, социально-экономический, организационно-технический) как единой государственной политики, имеющей внутреннюю логику, четкие цели и задачи, и осуществляемой в контексте фрагментарной модернизации. Проанализированы мероприятия сталинского режима в рамках каждого из данных аспектов, их положительные и негативные результаты.
2. Осуществлен концептуально-теоретический анализ понятийно-категориального аппарата, применяемого при исследовании проблемы коллективизации и развития колхозной деревни в период с конца 1920-х до начала 1940-х гг. С позиций частно-исторической теории фрагментарной модернизации внесены существенные коррективы в имеющийся набор понятий и терминов. Предложена новая трактовка понятий «коллективизация», «коллективное хозяйство», «колхозное крестьянство» и т. д.
3. Выявлены и проанализированы важнейшие направления модернизации сельхозпроизводства в СССР в конце 1920-х – начале 1940-х гг., в качестве которых выступают механизация, развитие агротехники, распространение среди крестьян научных знаний и пр. Обосновано суждение, что модернизация была затруднена ускоренностью коллективизации и негативными компонентами колхозной системы (бюрократизацией управления колхозами, трудовой апатией работников, и пр.). В итоге к концу 1930-х гг. не удалось достичь комплексной механизации сельхозпроизводства, а в сфере агротехники в начале десятилетия наблюдались проявления регресса.
4. Доказано, что результатом коллективизации стало формирование колхозного крестьянства как особой социальной группы советского общества (квазисословия), помещенной в дисциплинарное пространство социалистического аграрного сообщества (возвращающего колхозников в историческую модель податного сословия), отличающейся специфическими социальными характеристиками и жестко регламентированной моделью сельскохозяйственного производства, созданной и контролируемой государством. На материалах Юга России проведен анализ квазисословных прав и обязанностей колхозного крестьянства в СССР.
5. Обосновано мнение о том, что с момента начала коллективизации сталинский режим и значительная часть российского (советского) колхозного и единоличного крестьянства находились в состоянии перманентного социального конфликта, длившегося вплоть до начала 1940-х гг. и отличавшегося на Дону, Кубани и Ставрополье острыми формами. Предложено новое видение социального конфликта между крестьянством и советской властью как единого непрерывного процесса, формы и методы которого могли меняться на протяжении исследуемого времени, но неизменными оставались причины и суть, поскольку противостояние между селом и сталинским режимом было вызвано коллективизацией и подпитывалось негативными компонентами колхозной системы. Разработана периодизация перманентного социального конфликта, классификация форм и методов крестьянского сопротивления практикуемой сталинским режимом политике социальной агрессии.
6. На основе конкретно-исторических материалов получило обоснование утверждение, что в коллективизированной деревне Юга России (как и всего СССР) в 1930-х гг. сохранялось состояние многоукладности, пусть и в пережиточной форме. Компонентами многоукладных социально-экономических отношений выступали колхозы, хозяйства единоличников и личные подсобные хозяйства колхозников. Доказано, что в социально-экономическом плане состояние многоукладности отличалось высокой эффективностью, поскольку сочетание возможностей различных укладов позволяло решать многообразные задачи, непреодолимые для отдельно взятых укладов.
7. Проведен анализ положения хозяйств единоличников и личных подсобных хозяйств колхозников Дона, Кубани и Ставрополья, понимаемых как остаточный элемент многоукладности в колхозной деревне. Выявлены системные характеристики единоличников как особой социальной группы в рамках коллективизированной деревни. Представлена основанная на хозяйственно-экономических критериях, качественно отличающаяся от советской, классификация единоличных хозяйств. Разработана классификация ЛПХ колхозников, которые в предшествующей историографической традиции практически не дифференцировались.
В нашей работе мы намерены отстаивать ряд принципиальных сюжетов, из числа которых, в соответствии с заявленной целью и задачами исследования, следует особо выделить несколько положений:
1. Преобразования, осуществленные в Советском Союзе на протяжении «сталинской» эпохи, в комплексе могут быть охарактеризованы как фрагментарная модернизация. Фрагментарная модернизация является особой разновидностью «догоняющей» модернизации, характерной для России вне зависимости от того, какую историческую эпоху мы имеем в виду. Применительно к «сталинской» эпохе речь идет о неполных, частичных преобразованиях, осуществленных советским государством (при активной эксплуатации ресурсов и потенциала советского общества, но часто против желания последнего) в наиболее важных, с точки зрения государственной власти, сферах жизни страны. Фрагментарная модернизация осуществлялась государством традиционными средствами, и потому многие мероприятия имели обратный вектор развития, то есть были направлены на возрождение досоветских социально-экономических и общественно-политических институтов и норм (что соответствующим образом сказывалось и на сфере общественного сознания). Тем не менее в целом «сталинская» модернизация не являлась «консервативной» и была направлена на «осовременивание» страны.
2. Коллективизация представляла собой один из важнейших компонентов фрагментарной модернизации и имела все отличительные характеристики последней. Коллективизацию следует рассматривать как комплекс взаимосвязанных аспектов: социокультурного, социально-политического, социально-экономического, организационно-технического. Каждый из них имел специфические причины, отличительные черты и был направлен на достижение особых результатов. Но в совокупности все аспекты были объединены в одном процессе с общей логикой, суть которой в следующем: коллективизация – политика социальной агрессии, проводившаяся в целях модернизации социально-экономических структур советской деревни, в интересах государства и традиционными для российской государственности средствами («сверху»), среди которых одним из важнейших являлось насилие над обществом.
3. Как один из важнейших компонентов фрагментарной модернизации коллективизация привела к совершенно противоположным, но тем не менее объединенным общей логикой и неотделимым друг от друга результатам. Положительными, прогрессивными результатами коллективизации являлись: развитие в деревне систем здравоохранения, образования, социальной помощи, обеспечение сельского хозяйства научными знаниями, техникой, специалистами, создание крупных, технически- и энерговооруженных форм аграрного производства, достаточно эффективно реализующих задачу обеспечения продовольственной стабильности и безопасности страны. Но прогрессивные изменения были достигнуты в значительной мере путем восстановления и усиления реалий прошлых эпох: отчуждения работников от средств производства, внеэкономического принуждения как стимула аграрного производства и пр. Причем восстановление указанных реалий существенно ослабляло эффект достигнутых новаций. В социальном плане результатом коллективизации стало формирование в новых исторических условиях колхозного крестьянства как тяглово-податного квазисословия, наделенного специфическими правами и обязанностями, среди которых важнейшей являлось служение якобы патерналистскому государству.
4. Коллективизация была объективно направлена на унификацию форм организации аграрного производства и всей жизни деревни. Однако под влиянием целого ряда факторов (ускоренность коллективизации, сопротивление крестьянства, экономические расчеты и предпочтения правительства и т. д.) процесс «колхозного строительства» в данном отношении не был завершен, хотя аграрный культ колхоза в сознании общества заложить удалось: ведь сталинские колхозы обманчиво напоминали традиционную для России и весьма привлекательную для россиян крестьянскую общину. Состояние колхозной деревни Юга России и в целом всей страны в 1930-х гг. по-прежнему сохраняло черты многоукладности, хотя уже не столь четко выраженные. Основными компонентами многоукладности являлись колхозы, единоличники, ЛПХ колхозников, причем каждый из этих элементов не только сам являлся самостоятельным укладом, но и имел определенную внутреннюю структуру. Все эти формы аграрного производства и сельского жизнеустройства сосуществовали друг с другом, искали и находили собственные социально-экономические ниши, позволявшие им эффективно и с пользой для общества функционировать.
5. В исторической перспективе колхозное крестьянство представало в виде транзитивной социальной общности, вектор развития которой был направлен по пути преобразования в сообщество наемных сельскохозяйственных рабочих. Но в «сталинскую» эпоху подобного рода трансформации были далеки от завершения, поскольку для них не существовало подготовленной почвы в самой деревне, коллективизированной насильственно. Эта ситуация нашла отражение одновременно как в положении и жизнедеятельности колхозного крестьянства, так и в его коллективной психологии. Личность колхозника синтезировала в себе как традиционные черты сознания (коллективизм, патернализм, отношение к труду в колхозе как к «барщине» и пр.), так и новации (возросший уровень социальной рефлексии вследствие неизмеримо повысившегося уровня грамотности, ощущение или хотя бы желание ощущать себя гражданином Советского Союза и пр.).
6. Коллективизация привела к противостоянию сталинского режима и значительной части крестьянства. Учитывая специфику и длительность противостояния, мы полагаем возможным говорить о наличии в конце 1920-х – начале 1940-х гг. перманентного социального конфликта между советской деревней и властью. Формы и методы крестьянского сопротивления были различны. Но они равно основывались на социальном отчуждении и, сосуществуя и последовательно сменяя друг друга, свидетельствовали о сохранении конфликтности и напряженности во взаимоотношениях власти и крестьянства, в том числе крестьян и казаков Юга России.
Практическая значимость исследования. Материалы диссертационной работы использовались автором в процессе преподавания спецкурсов «История и культура донского казачества», «История и культура народов Северо-Кавказского региона», читаемых на протяжении ряда лет в Южно-Российском государственном техническом университете (Новочеркасском политехническом институте) (ЮРГТУ (НПИ)). Содержание и выводы настоящей работы могут быть использованы при подготовке и чтении лекционных курсов по отечественной истории, а также специальных курсов по истории регионов Юга России, аграрной истории, истории российского крестьянства советского периода времени.
Апробация работы. По теме исследования опубликованы три монографии общим объемом 80,75 п.л., 33 статьи (16,38 п.л.), в том числе 5 статей (1,95 п.л.) – в изданиях, рекомендованных ВАК. Совокупный объем публикаций по теме диссертационного исследования составляет 97,13 п.л.
Диссертация неоднократно обсуждалась на заседаниях кафедры теории государства и права и отечественной истории Южно-Российского государственного технического университета (ЮРГТУ (НПИ)). Концепция и основные положения диссертационного исследования озвучивались в виде докладов и сообщений на международных, Всероссийских, региональных, межвузовских и вузовских научных чтениях и конференциях. В их числе: «Вторые межрегиональные научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2001), «Четвертые межрегиональные научные чтения по актуальным проблемам социальной истории и социальной работы» (Новочеркасск, 2003), «Духовная культура донского казачества: прошлое и современность» (Новочеркасск, 2005), «Динамика нравственных приоритетов человека в процессе его эволюции» (Санкт-Петербург, 2006), «Дикаревские чтения» (Краснодар, 2006), «Человек на исторических поворотах XX века» (Краснодар, 2006), «Язык в контексте социально-правовых отношений современной России» (Ростов н/Д., 2006), «Лосевские чтения» (Новочеркасск, 2006), «Человек в контексте своего времени: опыт историко-психологического осмысления» (Санкт-Петербург, 2006).
Структура исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы.
