Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Религиозно-культурный фактор как объект исторического исследования .
1 . Научные основы изучения культурного влияния Православной церкви в сибирском регионе 13
2. Историография и источники 59
Глава II. Просветительная деятельность Православной церкви в Сибири (вторая половина XIX в. - февраль 1917 г.)
1. Проповедничество и культурно-просветительная работа как главные аспекты деятельности Православной церкви 100
2. Образовательная деятельность Православной церкви в Сибири 158
3. Общественная деятельность Православной церкви 218
Глава III. Миссионерская деятельность Православной церкви в Сибири (вторая половина XIX в. - февраль 1917 г.)
1. Методы и результативность работы православных миссий сибирского региона 273
2. Переводческая деятельность православных миссионеров 339
3. Учебная деятельность православных миссий Сибири 382
Глава IV. Научная и издательская деятельность православного духовенства Сибири (вторая половина XIX в. - февраль 1917 г.)
1. Научная деятельность православного духовенства Сибири 425
2. Издательская деятельность Православной церкви в сибирском регионе 475
Заключение 518
Приложения 525
Список использованных источников и литература 629
Список сокращений 699
- Научные основы изучения культурного влияния Православной церкви в сибирском регионе
- Образовательная деятельность Православной церкви в Сибири
- Переводческая деятельность православных миссионеров
- Издательская деятельность Православной церкви в сибирском регионе
Введение к работе
Актуальность темы. Исследование задач об ограниченных во всей плоскости, а также двояко-периодических решений квазилинейных эллиптических уравнений и систем является особенно важным в связи с тем, что такие задачи изучены сравнительно мало. В диссертации изучаются квазилинейное уравнение вида
Aw = P(z,w,w-) + f(z,w,w-) (1)
и эллиптические системы вида
\w2 = P{z, w,cd) + /(г, w,co), \o)-z = Q(z, w, со) + g(z, w, со). Здесь функции P и Q двояко-периодические по г с основными периодами 2ж и 1т, положительно однородные порядков /и > 0 и к > 0, соответственно, по переменным w,co, т.е.
P(z,Aw,Aco) = XmP(z,w,co), Q(z,Aw,Aco) = XkQ(z,w,co), Л>0, а функции f(z,w,co) и g(z,w,co) удовлетворяют условиям
|/(z,w,
Основополагающими работами по эллиптическим уравнениям и системам на плоскости являются труды М.А.Лаврентьева, И.Н.Векуа, Л.Берса, Л.Г.Михайлова, их учеников и последователей. Для линейных уравнений и систем в регулярном' случае И.Н.Векуа и в сингулярном случае Л.Г.Михайловым построены достаточно полные теории. Нелинейным, в частности, квазилинейным эллиптическим уравнениям на плоскости посвящены сравнительно мало работ. Различные вопросы, такие как представление решений, краевые задачи, ограниченные и
периодические решения, распространение теоремы Лиувилля
для нелинейных и квазилинейных уравнений на плоскости
изучены в работах И.Н.Векуа, Л.Г.Михайлова,
В.С.Виноградова, Э.Мухамадиева, В.Тучке,
Л.Вольферсдорфа, А.И.Янушаускаса и др. Для квазилинейных систем вида
Wj =P(z,w) + f(z,w), где функции Р и / удовлетворяют условиям, аналогичным выше перечисленным, в ряде работ С.Байзаева изучены задачи о периодических и ограниченных решениях, а также распространение принципа максимума модуля и теоремы Лиувилля на решения таких систем.
Цель работы. Для квазилинейного уравнения (1) и системы (2):
-исследовать задачи о двояко-периодических и ограниченных на всей плоскости решениях;
-найти условия на главные члены правой части при которых существует двояко-периодическое (ограниченное на всей плоскости) решение.
Общие методы исследования. В диссертации применяются методы теории функций комплексного переменного, теории обобщенных аналитических функций и теории вращения вполне непрерывных векторных полей в банаховом пространстве.
Научная новизна. Основные результаты
диссертации.
-
Для уравнения (1) в терминах функции Р получены условия существования двояко-периодических (ограниченных на всей плоскости) решений.
-
Для системы (2) в терминах функций Р и Q найдены условия существования двояко-периодических (ограниченных на всей плоскости) решений.
-
Найдены признаки наличия равномерных априорных оценок вместе с производными для ограниченных на всей
плоскости, а также двояко-периодических решений уравнения (1).
-
Найдены признаки наличия равномерных априорных оценок для ограниченных на всей плоскости, а также двояко-периодических решений системы (2).
-
Вычислены вращения нелинейных векторных полей, соответствующие двояко-периодическим решениям уравнения (1) и системы (2).
Теоретическая и практическая ценность работы. Полученные в работе результаты носят теоретический характер и являются важными в теории квазилинейных эллиптических уравнений на плоскости. Они могут быть применены при изучении краевых задач для уравнения (1) и системы (2).
Апробация работы. Основные результаты диссертации
были доложены на международных научных конференциях
«Современные проблемы функционального анализа и
дифференциальных уравнений» (Россия, Воронеж - 2003 г.),
«Дифференциальные и интегральные уравнения с
сингулярными коэффициентами» (Душанбе, 25 - 28 октября
2003 г.), «Актуальные проблемы математики и ее
приложения» (Худжанд. 29 - 31 мая 2003 г.),
«Дифференциальные и интегральные уравнения и смежные
вопросы анализа» (Душанбе, 6-10 ноября 2005 г.) и
конференции молодых ученных Согдийской области (17 - 21
мая 2006 г.), на научных семинарах механико-
математического факультета ТПНУ, Института
предпринимательства и сервиса и Российско-Таджикского
(Славянского) университета.
Публикации. По теме диссертации опубликованы б работ. Все результаты диссертации принадлежат лично автору, за исключением постановки задач в совместных с С. Байзаевым работах.
Структура и объем работы. Работа состоит из введения, трех глав и списка литературы. Текст диссертации насчитывает 90 страниц. В списке литературы - 48 наименований.
Научные основы изучения культурного влияния Православной церкви в сибирском регионе
Конкретно-историческое рассмотрение избранной для диссертационного исследования проблемы предполагает предварительное уяснение теоретико-методологических принципов ее изучения.
Общеизвестно, что постижение сути исторического процесса всегда основывается на той или иной теории познания. Именно потому в центре современных дискуссий о кризисе отечественной истории оказались проблемы методологии . В 80-90-е гг. XX в. для многих общественных наук в России сложилась ситуация, охарактеризованная некоторыми современными учеными как «разброд и шатание». В изменившейся общественно-политической обстановке доминировавшая парадигма была признана устаревшей, т.к. уже не отвечала нюансам новой эпохи. В итоге общественные науки оказались на пути поиска «новой парадигмы» , который не дал еще конкретных результатов, хотя и обозначил примерные контуры2. В сложившейся исторической ситуации положение различных общественных наук стало неодинаковым: более выгодное - для социологии и культурологии, переживающих подъем, существенно не меняя своих теоретических оснований; сложное для истории и философии , где потребовались изменения фундаментального характера. Причем теоретиками науки с одной стороны, предпринимались отчаянные попытки размежевания с устаревшей (марксистской)4 объяснительной концепцией исторического процесса, а с другой - не менее отчаянные стремления совместить хотя бы некоторые ее положения с одним или несколькими востребованными западными направлениями в целях интеграции в мировую историческую науку и разработки долговременных исследовательских программ5. Проводя параллели современного состояния методологического обновления отечественной исторической мысли с подобными процессами начала XX в., отмечаем в обоих периодах интенсивную генерацию идей, существенно обогатившую теорию исторического познания . Знаковым событием эпохи можно назвать разработку идеи многомерной интерпретации исторического процесса (В.Ж. Келле, МЛ. Ковальзон), неоднозначность которой ставит под сомнение эффективность однолинейного подхода, существенно снижавшего горизонты исторического видения. Идея многомерности, выделившая три аспекта анализа целостного исторического процесса: естественнои-сторический, деятельностный и личностный, показала некие преимущества в структурном и динамическом планах6.
Глубокая внутренняя трансформация стала характерным явлением не только для отечественной, но и для мировой исторической науки. Итогом поисков новых методологических решений, осуществлявшихся в 70-90-е гг. XX в. западными историками, явилось складывание т.н. сообществ «новой интеллектуальной истории» в США, Великобритании, Франции, Скандинавских странах, вскоре заявивших о себе как об оригинальном направлении в современном историческом знании. Теоретико-методологические дискуссии с их участием7 на страницах авторитетных журналов («History and Theory», «Past and Present», «The American Historical Review» и др.) свидетельствовали о появлении среди профессиональных историков нового культурного явления. В числе «новых историков», радикально переосмысливавших содержание и задачи познавательной деятельности, оказались и те, кто стремился совместить приоритетные подходы с приверженностью к академическому марксизму и критической теории франкфуртской школы. Обосновывая свою позицию, они использовали положения, заимствованные из постструктуралистской литературной теории и теории коммуникаций, вводя (реанимируя) тем не менее в дискурсивную практику и ряд построений, уже использовавшихся ранее (в числе которых общность литературы и истории - историография). Значительная роль в этом процессе принадлежала нарратологии (междисциплинарной области гуманитарного знания, утвердившейся в 1960-1970-е гг.)9.
Таким образом, рассмотрев множество возможных методологических вариантов, теоретики отечественной исторической школы склонились к мнению о том, что без т.н. принципа дополнительности невозможно представить современную гуманитарную науку10. Выход из кризисной ситуации, в которой оказалась отечественная история, они увидели во взаимодействии исторических теорий, принципиально не противоречащих друг другу по своим мировоззренческим подходам и принципам. «Общий результат» возможен только при безусловном понимании ресурсной ограниченности каждого из направлений.
Диссертант разделяет мнение ученых, настаивающих на важности при выработке современной объяснительной концепции истории прошлого не стремиться к созданию некой универсальной теоретико-методологической схемы и считает целесообразным максимальное использование эвристических возможностей и теоретического инструментария ведущих отечественных и зарубежных школ гуманитарного знания.
При этом мы не сомневаемся в необходимости, избавившись от догматизированных и абсолютизированных марксистских положений, оставить тем не менее в арсенале современного исследователя те из них, которые выдержали испытание временем: учение о развитии человечества по восходящей линии; тезис о примате экономики над политикой и т.п. Мы полностью разделяем мнение авторов", считающих, что формационная теория, рассматривающая механизмы прерывности и скачкообразности развития в качестве обязательных характеристик исторического процесса и дающая возможность строгого научного анализа явлений12, сохранила (без претензий на универсальность) свой эвристический потенциал (в целом ряде конкретных аспектов).
В отношении же заявленной нами проблемы диссертационного исследования отметим, что при ее рассмотрении важную роль играло марксистское утверждение о зависимости всех форм и видов человеческого сознания от общественного бытия людей. Совершенно естественно, что по сравнению с политикой, правом и даже наукой, религия дальше всех отстоит от социально-экономического базиса, и на нее неправильно было бы переносить конкретные черты последнего. Тем не менее между ними существует немало пограничных и промежуточных моментов. Именно по этой причине в функциональном плане точнее было бы говорить о коррекции, взаимосвязи этих факторов. Не вызывает сомнений, что лишь материалистический подход дает возможность убедительно объяснить процесс эволюции форм религиозного сознания и исторических форм религии, процесс образования и разрешения внутриконфессиональных конфликтов и противоречий, предложить непротиворечивую периодизацию истории церковно-государственных отношений и религиозной политики, которую проводили властные структуры страны.
Настоящее диссертационное исследование базируется на следующих основных принципах: историзма, научной достоверности, системности и конкретности рассмотрения фактов, которые предполагают анализ любого общественного явления в его развитии, в контексте времени, многообразии взаимодействия с окружающим миром и во взаимовлиянии с другими процессами13. В ходе рассмотрения обозначенной нами проблемы это требование реализуется самым непосредственным образом, т.к. изучение роли религиозно-культурного фактора предполагает достаточно глубокую и конкретную оценку обстановки, а также целого комплекса социально-экономических, политических и иных обстоятельств, взаимодейство вавших с «религиозной сферой» жизни общества в течение каждого исторического периода. Таким образом, они имели самое прямое отношение ко всем нюансам государственной вероисповедной политики, оказывали значительное влияние на изменение структуры общественного сознания, на процессы эволюции идеологических взглядов и практических установок деятелей Православной церкви (ПЦ).
Обязательное требование рассматривать любой исторический процесс в системе координат своего времени естественным образом распространяется на саму человеческую личность. Единая историческая ткань есть результат творческих усилий множества людей, преследовавших собственные специфические интересы и руководствовавшихся в принятии решений не только научными знаниями, мировоззренческими, рационально-идеологическими и вероисповедными мотивами, но и, в то же время, чувствами, настроениями, социально-психологическими, подсознательно-ментальными посылками. В данном случае речь идет о выработке такого способа исторической интерпретации, который был бы ориентирован на воспроизведение исторических целостностей (А.Я. Гуревич). Достижению этих целостно-стей подчинен полидисциплинарный подход, противопоставляющийся традиционному делению социально-культурной реальности на обособленные (по сути дела), не связанные между собой сферы. Таким образом вырабатывается качественно новый исторический синтез14.
Используя возможности смежных с историей социально-гуманитарных наук (наряду со специально-историческими методами: хронологическим, сравнительно-историческим, ретроспективным), автор стремился решить обозначенные в диссертации цели и задачи.
Рассматривая роль «религиозно-культурного фактора» в социально-политической жизни сибирского региона, диссертант использовал (с некоторыми оговорками) эвристический потенциал цивилизационного и системного подходов, аккумулированный в их главных положениях.
Образовательная деятельность Православной церкви в Сибири
Задачи экономической модернизации, стоявшие перед Россией во второй половине XIX в., сделали актуальным школьный вопрос. Реформы во всех сферах жизнедеятельности государства требовали повышения общего уровня образования населения, основная часть которого оставалась неграмотной. Существовавшая система начального образования не удовлетворяла требованиям времени и уже не могла быть эффективной в сложившейся ситуации. В начале царствования Александра II (1856) удельный вес получивших элементарное образование в целом составлял 5-6% от общей численности населения империи1. Именно по этой причине развитие начального народного образования являлось одним из самых злободневных вопросов, наряду с отменой крепостного права, привлекая повышенное внимание общественности.
Решение названных проблем а также, участие России в войне с Турцией, требовало от государства значительных затрат, не позволяя увеличивать ассигнования на школьные проекты, финансирование которых осуществлялось по остаточному принципу. В этой ситуации идея поручить духовенству заботу о народном образовании представлялась выгодной. Не менее актуальной являлась она и в связи с отменой крепостного права, когда вопросы влияния на народную нравственность были важнейшими. Именно с 1860-ми гг. связано усиление деятельности православного духовен-ства по учреждению церковных школ (ЦШ) для народа . 18 января 1862 г., т.е. спустя немногим менее года после обнародования Манифеста об отмене крепостного права, вышло высочайшее распоряжение предписывавшее, чтобы «учрежденные и впредь учреждаемые духовенством народные училища оставались в (его) заведывании ...» . Министерству народного просвещения (МНП) вменялось в обязанность оказывать ПЦ всемерное содействие в этом вопросе . Достаточно красноречивое свидетельство тому - рескрипт Александра II от 13 мая 1866 г. в МНП о мерах по усилению надзора за учащимися в казенных и частных учебных заведениях , последовавшем в ответ на учреждение в Петербурге частных начальных школ с довольно свободной программой преподавания. О прямой государственной заинтересованности в участии духо венства в народном образовании свидетельствует факт учреждения ордена Св. Анны 3 степени, который предназначался для награды всех отличившихся на этом поприще6, но наиболее распространенной формой поощрения этого процесса стало «архипастырское благословение». Духовенство же, со своей стороны, достаточно ясно осознавало собственное предназначение в менявшейся общественно-политической и социально-экономической обстановке, в связи с чем видело необходимость усиления религиозного элемента в воспитании юных граждан страны. По мнению одного из его представителей, разделявшемуся основной массой служителей культа в 1860-е гг.-1917 г., «Религия, есть потребность человеческого духа. Если своевременно не прививать воспитаннику основ истинной религии, то в нем со временем возникнут идеи и чувства, не согласные с этой религией» .
В начале 1860-х гг., т.е. накануне отмены крепостного права, число ЦШ, учрежденных и содержавшихся духовенством, во всех регионах России стало возрастать . Указ Св. Синод от 17 сентября 1860г. обязывал епархиальных архиереев докладывать в конце каждого года обо всех священнослужителях, которые по своей инициативе открывали их в собственных домах . К 1861-1862 гг. в российских епархиях количество подобных начальных учебных заведений увеличилось с 9 126 до 21 239, т.е. в 2,5 раза, а учащихся в них - с 157 481 до 369 159 человек соответственно9. Тем не менее, последовавшие реформы остановили, а затем и снизили этот рост.
Итак, 60-е гг. XIX в. фактически явились временем становления отечественной системы народного образования, которой, на наш взгляд, с самого начала не удалось избежать противоречий, оказавших негативное влияние на ее развитие в целом. Меж тем, их локализация могла бы принести существенные положительные результаты при условии создания единой сети начальных школ в стране (даже при условии раз личной их ведомственной подчиненности). Именно в этот период, с небольшим временным интервалом, были обнародованы два практически взаимоисключавших друг друга документа - указ 1862 г. и «Положение о начальных народных училищах» 1864 г. Первое однозначно определяло православному духовенству ведущую роль в курировании народной школы, независимо от ее ведомственной принадлежности. Второе же, вьшіедшеее двумя годами позже, законодательно закрепляло явные ограничения священно-церковнослужительских полномочий в школьном деле.
В 1864 г. началась первая в истории отечественного народного образования реформа, инспирированная правительственными органами. Подготовка ее законопроекта проходила в условиях широкой гласности и активизации общественного мнения. В разработке и обсуждении, а также реализации «Положения...» на практике принимали участие известные общественные, политические, педагогические (К.Д. Ушинский, НА. Корф и др.)10 и церковные деятели (митрополит Московский Филарет (Дроздов), епископ Енисейский Никодим (Казанцев) и др.)11. При этом, в рассмотрении отдельных аспектов наблюдались как совпадения, так и разногласия взглядов. Сходство позиций светских и церковных деятелей состояло в признании основной целью начальной школы, прежде всего, воспитание молодежи на религиозно-нравственных ценностях, а не только на развитии умственных способностей. К. Ушинский, полагал необходимым опираться на союз начальной школы и ПЦ. Подобных взглядов придерживалось и православное духовенство. Различие заключалось в том, что и К. Ушинский и Н. Корф считали необходимым ограничить участие духовенства в школьном деле преподаванием Закона Божия и наблюдением за религиозно-нравственной стороной учебного процесса, само же учреждение школ и управление ими сделать прерогативой общества (земств). Официальной мотивацией подобной точки зрения являлась чрезмерная загруженность священников служебными обязанностями, не позволявшими справляться со школьными делами в полном соответст вий с учебными программами. На деле же существовали опасения в педагогической некомпетентности служителей культа, особенно в сельских приходах.
Православное духовенство, со своей стороны, активно отстаивало право участия в управлении народными школами, считая, что ГЩ должна принадлежать основная роль в создании и курировании системы начальных учебных заведений. При этом отдельные его представители высказали собственные предположения относительно управления ими и источников финансирования, которые позже были взяты за основу функционирования вначале земских, а затем и церковноприходских школ (ЦПШ).
Рассмотренные взгляды частично воплотились в «Положении...» 1864 г., предоставлявшем право участия в открытии школ не только официальным учреждениям, но и общественным организациям (земствам), православному духовенству. Все они могли участвовать в управлении школами посредством уездных и губернских Училищных советов (УС). В этот период на духовенство возлагалась обязанность контроля за соблюдением религиозно-нравственной направленности учебного процесса во всех типах начальных школах независимо от их ведомственной подчиненности.
Таким образом, основной смысл реформы 1864 г. заключался в создании трех типов начальных школ: министерских (т.е. учреждавшихся МНП), земских (местного самоуправления) и церковноприходских (духовного ведомства) . Причем министерские в официальной отчетности и периодической печати 60-80-х гг. XIX в. часто назывались приходскими училищами, т.к. функционировали на территории церковных приходов. Законоучителями, а иногда и учителями в них являлись местные священнослужители, но финансировались они МНП, перед которым и отчитывались о результатах работы. По этой причине современные исследователи часто путают их с церковноприходскими, особенно если речь идет об истории начальных народных учебных заведений 1860-1870-х гг. Кроме того, подобные школы учреждались различными обществами, число которых на рубеже XIX-XX в. особенно возросло. Земские школы, сыграли позитивную роль в истории отечественного народного образования, но они не получили повсеместного распространения. В Сибири, например, их не существовало, в то время как церковные школы (ЦШ) были широко представлены.
Переводческая деятельность православных миссионеров
Миссионерская деятельность ПЦ в Сибири во второй половине XIX в.-феврале 1917 г. была сопряжена с необходимостью переводов православного вероучения на языки «просвещаемых» народов. От ее успешности на протяжении всего обозначенного периода во многом зависела эффективность работы миссий в целом. Тесная взаимосвязь этой проблемы с российской внешней политикой на Востоке обусловила возникновение в Сибири переводческих центров и формирование в них собственных научных традиций .
Основой миссионерского служения ПЦ стала т.н. кирилло-мефодиевская традиция, отправной точкой которой послужил перевод книг Св. Писания на национальные языки сибирских аборигенов. Таким образом, к деятельности православных миссионеров обозначенного в исследовании периода вполне применим современный принцип инкультурации, т.е. погружения в культуру просвещаемого народа. Именно погружение в национальную культуру и плотное взаимодействие с ней, а не навязывание ценностей православия стало основным критерием просветительной работы ПЦ в Сибири, что хорошо прослеживается в ее переводческой деятельности2. Таких позиций придерживалась значительная часть сибирских миссионеров. Хотя утверждение о том, что подобное отношение к профессиональным обязанностям стало правилом для всех абсолютно служителей культа, было бы неверным.
Итак, переводческая деятельность являлась одним из важных и неотъемлемых аспектов миссионерской работы ПЦ в Сибири, которая представляет несомненный интерес с точки зрения исследования культурно-исторического развития региона. Вызывая совершенно естественную заинтересованность, она тем не менее не получила еще комплексного освещения. Известные в настоящее время работы затрагивали только отдельные ее аспекты, имевшие место в различных районах Сибири в разные исторические периоды. Таковы исследования И.Ю. Ваниной, О.Е. Наумовой, Д.В. Кацюба, В.И. Косых, В.А. Курмачева, Г.Ш. Мавлютовой и др.3. Каждое из них, бесспорно, представляется достойным вкладом в разработку этой сложной и многогранной проблемы, требующей, однако, более пристального внимания и изучения.
Во второй половине XIX в. все сибирские епархии выполняли миссионерские функции, с разной степенью интенсивности осуществляя работу над переводами богослужебной и иной литературы на языки аборигенных народов. Наибольшую известность в этом смысле получили Иркутская, Якутская и Томская, на территории которых работали Алтайская (1834), Иркутская (1681), Забайкальская (1864) и Чукотская (1869) миссии. Необходимость серьезной переводческой работы была осознана задолго до начала рассматриваемого периода и как нельзя лучше выразилась в словах второго иркутского епископа Иннокентия II (Неруновича, 1732-1747), считавшего, что «...научать знать бога и закон его потребно на языке того народа, которому преподается научение. Ибо трудно вкоренить новое учение и веру, когда на своем языке не уверят, и пространно рассуждать не будут»4. Кроме того, для каждого миссионера достаточно очевидным было и то, что хороших результатов в изучении языков аборигенов невозможно достигнуть без знания их нравов, обычаев, уклада жизни и других особенностей существования. Только эти знания в комплексе позволяли надеяться на успешное распространение христианства в их среде. Исходя из этого деятельность сибирских миссионеров прежде всего состояла в изучении языков и диалектов коренного населения, в основной массе не имевшего письменности, в разработке ее на основе их разговорного языка, а лишь затем - в осуществлении переводов. Богатая палитра диалектов, присутствовавшая в каждом конкретном языке, часто значительно осложняла выработку единой концепции и существенно снижала темпы деятельности переводческих школ. Тем не менее многие народы Сибири, имеющие в настоящее время не только собственную письменность, но и литературные традиции, их появлению во многом обязаны именно православным миссионерам, стоявшим у истоков их создания.
Переводческая деятельность православных миссионеров в Сибири находилась в прямой зависимости от колебаний государственного внутриполитического курса и в разные исторические периоды переживала то заметный подъем, то снижение и замедление темпов развития. Таким образом, подверженная влиянию названных обстоятельств, она может быть разделена на три периода. Первый занимает 14-летие с 1812 по 1826 г. и связан с активным функционированием на территории государства Российского Библейского общества. Затем, во второй половине 1820-х гг., в связи с изменением внутриполитического курса, РБО было упразднено5. Моральная ликвидация его сибирских филиалов происходила в период с 1826 по 1828 г., но фактически еще до конца 1830-х гг. завершалось распространение литературы, принадлежавшей им и хранившейся на складах. По сведениям же местных историков, еще 40-ми гг. XIX в. датировалось бытование этой литературы в самых отдаленных уголках Иркутской губернии6. Следующий период, по нашему мнению, условно можно ограничить рамками 40-60-х гг. XIX в. и с полным основанием назвать ренессансом переводческой деятельности сибирских миссионеров. Начало его логически восходит ко времени учреждения КДА, ставшей методическим центром и кузницей кадров для всех без исключения миссий сибирского региона. На протяжении длительного времени там плодотворно работали хорошо известные профессора Н.И. Иль-минский, А.А. Бобровников, В.В. Миротворцев и др. На этом этапе особенной активностью отмечены труды алтайских и восточносибирских миссионеров. Третий период хронологически стал самым продолжительным, заключив в себе почти полувековой отрезок времени (70-е гг. XIX в. - 1917 г.). Его начало связано с основанием и успешным функционированием ПМО, а завершение - с революционными событиями 1917 г. Заметную роль в активизации переводческой деятельности в 1870-1880-е гг. играло Казанское братство Св. Гурия.
Следует отметить, что определенные нами временные границы периодов переводческой деятельности можно считать лишь условными. Побудительным мотивом принять их за универсальные точки отсчета выступила не только их характерность для каждой миссии, но и всплески творческой активности православного духовенства, выразившиеся вполне конкретными результатами. Тем не менее необходимы, на наш взгляд, и некоторые уточнения. Переводческая деятельность Алтайской миссии, например, началась на исходе первого периода и практически сразу получила настолько мощный импульс, что дальше развивалась достаточно ровно и стабильно без ярко выраженных границ. Классическим примером приведенной классификации, в противоположность ей, можно назвать деятельность Иркутской и Якутской миссий, где четко прослеживаются все обозначенные нами границы.
Итак, в самых общих чертах коснемся первого периода переводческой деятельности, в ходе которого была сформирована интеллектуальная база и заложены определенные профессиональные традиции, ставшие основой дальнейшей работы. Заметную роль в этом отношении в первой половине XIX в. сыграло РБО, основанное в 1812 г. в Санкт-Петербурге по инициативе правящей власти и учредившее затем филиалы по всей стране. Основной своей задачей оно определило распространение Библии между российскими подданными, исповедующими другие религии и веро-вания . В Сибири активно действовали Тобольский (1817) и Иркутский (1819) комитеты РБО, которым, в свою очередь, подчинялась целая сеть филиальных отделений, находившихся в Красноярске, Енисейске, Канске, Якутске, Верхнеудинске и Кяхте, возникновение и функционирование которых тесно связано с деятельностью графа М.М. Сперанского на посту генерал-губернатора Сибири8.
Помимо распространения духовной литературы, поступавшей из центра, сибирские комитеты должны были осуществлять ее перевод, что поставило их перед необходимостью подготовки квалифицированных кадров. Именно этот период стал временем учреждения миссионерских классов при духовных семинариях и училищах Сибири. В 1824 г. генерал-губернатор Западной Сибири Капцевич обратился в Комиссию духовных училищ при Св. Синоде с предложением в целях просвещения сибирских аборигенов открыть при Тобольской духовной семинарии татарский класс, а при Иркутской - монгольский. Это предложение было сочтено вполне целесообразным, однако трудность его реализации состояла в отсутствии квалифицированных преподавателей татарского языка в Тобольской епархии. С целью их подготовки в Казань отправили четырех лучших семинаристов высших отделений - философского и богословского: А. Бирюкова, И. Набережнина, Т. Тюшина и В. Никулина. Они изучали татарский язык в губернской гимназии под руководством профессора Хальфина, а затем в университете у профессора Эрдмана и по окончании курса возвратились в Тобольск с надлежащими аттестатами. Этот факт стал основанием для распоряжения архиепископа Тобольского Евгения (Казанцева) об открытии класса татарского языка в местной духовной семинарии9.
Издательская деятельность Православной церкви в сибирском регионе
Издательская деятельность ПЦ дооктябрьского периода остается одной из малоизученных страниц истории отечественной культуры. Известные в настоящее время труды по истории книги и издательского дела глубоко не затрагивают, а только вскользь касаются ее1. Тем не менее издания ПЦ в России во второй половине XIX-начале XX в. некоторыми современными исследователями выводятся на второе и третье места2. Следовательно, эти издания должны были играть и играли заметную роль в культурном развитии как страны в целом, так и отдельных регионов в частности. Значительную долю местной печатной продукции составляли они и в Сибири, активно участвовали в формировании читательских интересов населения и оказывали определенное влияние на развитие книжной культуры региона. Это хорошо заметно даже при беглом ее анализе.
Сибирское книгоиздание второй половины XIX в. современные историки книги справедливо называют одной из важных составляющих местной культуры3. Непременными условиями его развития в каждом отдельном городе являлись административный, экономический и культурный статус, а также наличие творческой интеллигенции, развитой полиграфической базы и образованных слоев буржуазии, способных не только на должном уровне организовать выпуск книги, но и спонсировать ее производство в регионе. В силу индивидуальности названных обстоятельств книгопечатание и книгоиздание каждого культурного центра аккумулировало только ему присущие черты административной, социальной, хозяйственной, научной и иной деятельности. С этой точки зрения теория «культурных гнезд» Н.К. Пиксанова4 с комплексным подходом к объяснению культурных процессов способна определить роль и место издательской деятельности ПЦ в культурно-историческом развитии региона.
На территории Сибири во второй половине XIX - 10-х гг. XX в. производство книги осуществлялось в 26 городах5, семь из которых, Иркутск, Томск, Тобольск, Омск, Енисейск, Якутск и Чита, являлись епархиальными центрами. Все они с разной степенью успешности осуществляли собственную издательскую практику, интенсивное развитие которой происходило во второй половине 80-х гг. XIX - начале XX в. В отношении же 19 других городов можно сказать, что во второй половине XIX в. большая их часть не могла в полной мере считаться книгоиздательскими центрами, т.к. каждый из них выпустил в свет от одного до десяти изданий. Таким образом, книгопечатание не стало органичной частью их культурно-хозяйственной жизни, и зачатки книгоиздания сложились там только на рубеже веков.
Наиболее характерными издающими организациями российской провинции второй половины XIX - начала XX в. в отечественном книговедении принято считать статистические комитеты, земские и церковные учреждения6. Крупными центрами по производству книги стали и университеты, но провинциальных городов, в которых бы они функционировали, в России было немного, в Сибири же существовал только один такой город - Томск. Научное книгоиздание, сложившееся в нем в 90-е гг. XIX-начале XX в., не могло оказать большого влияния на формирование культурного микроклимата региона в целом. Земские учреждения на территории Сибири не получили распространения. Следовательно, и их необходимо исключить из числа вероятных претендентов на развитие книгоиздательской деятельности. Таким образом, постоянно и относительно стабильно функционировавшими издающими организациями можно считать статистические комитеты и церковные учреждения. Собственную издательскую практику осуществляли и различного рода научные общества. Однако их доля в этом процессе в разных губерниях была различной.
Итак, сибирские епархии специалистами по истории книжного дела были выведены в число наиболее значимых издающих организаций. Хотя, затем охарактеризованы как «маломощные и не располагающие для печатания необходимыми средства-ми и полиграфической базой» . Подобные выводы, на наш взгляд, были продиктованы несколькими обстоятельствами. Во-первых, издательская цепочка, подразумевавшая в качестве необходимых элементов производства книги ее подготовку и выпуск, часто нарушалась из-за отсутствия собственной полиграфической базы у церковных учреждений. Во-вторых, финансовые возможности сибирских епархий не всегда позволяли организовать непрерывность издательского процесса. Все это сделало возможными утверждения о том, что выпускавшаяся ими литература не занимала сущее-ственного места в общей структуре регионального книгоиздания, т.к. часто выходила в свет за счет меценатов, издавалась в столицах и братстве Св. Гурия в Казани .
Всесторонний анализ обстоятельств административного, экономического и социального развития позволяет утверждать, что в полной мере книгоиздание могло складываться лишь в крупных епархиальных центрах, где оно стимулировалось не только потребностями управления и развивавшихся капиталистических отношений, но и наращиванием собственного интеллектуального потенциала. Вместе с тем при несомненном наличии общих черт каждый из епархиальных центров имел собственные особенности эволюции книгоиздательского производства.
Наиболее благоприятные условия в этом отношении сложились в Иркутске, старейшем и крупном административном, торговом и культурном центре, где достаточно рано по сибирским меркам сформировалась собственная полиграфическая база. Названные обстоятельства сделали возможным относительно раннее и широкое развитие книгопечатания. Уже с 60-х гг. XIX в. выпуск книжной продукции в Иркутске стал постоянно нарастать. В настоящее время в общей сложности известно более 1 300 изданий, вышедших в свет в течение 1850-1860-х гг.9 Именно в Иркутске в начале 1860-х гг. вышла в свет первая в Сибири частная газета, сформировалось и плодотворно функционировало первое научное издательство, осуществлявшее регулярный выпуск продолжающегося научного издания. Одними из первых стали издаваться «Иркутские губернские ведомости», был налажен выпуск общеобразовательных изданий и т.п. На этом фоне стало развиваться и епархиальное издательское дело10. Именно в этот период получило правильную организацию первое на территории Сибири церковное периодическое издание «Иркутские епархиальные ведомости»11. Тем не менее со второй половины 80-х гг. XIX в. Иркутск постепенно стал уступать первенство университетскому Томску.
Развитие издательской практики Томска складывалось под влиянием двух достаточно значимых факторов: 1) деятельности крупнейшей в Сибири частной типографии и книгоиздательской фирмы П.И. Макушина; 2) наличия в нем университета. Неправомерным было бы отрицать и присутствие в этом процессе частной инициативы. Помимо известного П. И. Макушина эффективно работали еще несколько издателей. Местные полиграфические возможности в большей степени, чем в прочих сибирских городах, отвечали общероссийским стандартам. Поэтому вполне обоснованно до октября 1917 г. Томск считался наиболее продуктивно работавшим издательским центром Сибири, удовлетворявшим не только собственные потребности в печатной продукции, но и многих сибирских городов. В общей сложности во второй половине XIX в. там вышли в свет 1 200 изданий12. Таким образом, по объему выходившей литературы Томск занимал второе место после Иркутска. Тем более закономерным в сравнении с другими епархиальными центрами Сибири представляется плодотворное функционирование в Томске собственной типографии епархиального братства и Дома трудолюбия, сумевшей наладить выпуск большими тиражами популярных изданий для широких народных масс.
Старейший город Сибири и епархиальный центр Тобольск в течение второй половины XIX в. выпустил более тысячи наименований13 печатной продукции, что позволило ему занять третье место после Иркутска и Томска среди лидеров издательского дела в регионе. Для него с рассматриваемых нами позиций было характерно положение некогда административной и церковной «столицы» Сибири, а также первого издательского центра региона. Все это непосредственным образом отразилось на общем характере книгоиздания в Тобольске и, несмотря на постепенную утрату ведущих позиций, ему все же удалось во второй половине XIX в. остаться одним из крупных издательских центров. Тем не менее успешно конкурировать с набиравшей силу полиграфической промышленностью и культурной активностью Иркутска и Томска ему становилось все труднее. Книжная продукция Тобольска часто уступала им по многим параметрам. В данном случае вполне объективной представляется точка зрения авторов, считающих возможным деятельность Тобольска по производству книги отнести скорее к области книгопечатания , нежели книгоиздания14. Происходило это из-за того, что его полиграфическая оснащенность явно превосходила те интеллектуальные ресурсы, которыми он располагал.
