Просвещенная бюрократия и русская провинция в первой половине XIX в. :По материалам Пензенской, Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний Акульшин Петр Владимирович

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Формирование просвещенной бюрократии в первой четверти ХIХ в 67

1. «Молодые друзья» Александра I и «Негласный комитет»: от просветительских идеалов к бюрократической практике 67

2 От «Негласного комитета» к реформаторским планам М.М. Сперанского: формирование политической концепции и государственной практики просвещенной бюрократии 98

3. Члены «Негласного комитета» как представители просвещенной бюрократии 1820-х гг 117

Глава 2. Просвещенная бюрократия второй четверти XIX в. и теория «официальной народности» 167

1. Общество «Арзамас» и формирование нового поколения просвещенной бюрократии 167

2. Теория «официальной народности»: идеологические истоки и истолкование современниками 202

3. Политические идеалы и политические инструменты просвещенной бюрократии второй четверти XIX в ; 232

Глава 3. Правительственное реформаторство первой XIX в. и губернии приокской лесостепи 304

1 «Дней александровых прекрасное начало...» на территории Рязанской, Пензенской, Тамбовской и Тульской губерний (1801-1810 гг.) 304

2. Реформаторские планы Александра I и губернии приокской лесостепи в 1811-1818 гг 325

3 Генерал-губернаторство А.Д. Балашов (1819-1827 гг.) - шаг от реформаторских планов к практическим преобразованиям в провинции 347

4. Просвещенная бюрократия и Рязанская, Пензенская, Тамбовская, Тульская губернии и во второй четверти XIX в 385

Глава 4. Провинциальное дворянство Пензенской, Рязанской, Тамбовской, Тульских губерний и процессы модернизации в первой половине XIX в 442

1. Провинциальное дворянство дореформенной эпохи: происхождение, численность и стратификация, традиции и образ жизни 442

2. «Политическое пробуждение» провинциального дворянства: от «вольтерианства» и мистики к либерализму 472

3. Крестьянский вопрос в восприятии дворянства Пензенской, Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний и в дореформенную эпоху 522

4. Провинциальное дворянство и просвещенная бюрократия 555

Заключение 611

Приложения 627

Источники и литература 629

• «Молодые друзья» Александра I и «Негласный комитет»: от просветительских идеалов к бюрократической практике
• Общество «Арзамас» и формирование нового поколения просвещенной бюрократии
• «Дней александровых прекрасное начало...» на территории Рязанской, Пензенской, Тамбовской и Тульской губерний (1801-1810 гг.)

Введение к работе

Актуальность исследования. На рубеже XX-XXI вв. российское общество переживает огромные перемены во всех сферах жизни, что заставляет историческую науку обратиться к анализу предшествующего опыта модернизации нашей страны.

Поучительный опыт отечественной истории до сих пор не осмыслен в полной мере современной правящей элитой Российской Федерации. Бурные потрясения и социальные катаклизмы первой половины XX в. по сей день являются предметом острой идейной и политической борьбы. На этом фоне гораздо меньшее внимание уделяется отмене крепостного права в России и другим реформам 1860-1870-х гг., хотя именно они явились редким в отечественной истории примером успешного преобразования всех сторон жизни страны, произведенного реформаторскими методами. В середине XIX века часть правящей элиты Российской империи, используя как отечественный, так и зарубежный опыт, смогла сделать важный шаг в модернизации страны, избежав при этом социальных катаклизмов и обеспечив преемственность в развитии основных общественных институтов. Несмотря на все последующие споры, связанные с реформами 1860-1870-х гг. и их итогами, представители практически всех общественно-политических направлений, от самых крайних радикалов до самых убежденных охранителей традиций, признавали необходимость и полезность этих преобразований.

Отечественная и зарубежная историография добилась значительных успехов в изучении подготовки и хода «Великих реформ». Эпоха, предшествующая отмене крепостного права в России в 1861 г. - время правления Александра I и Николая I, когда созрели все необходимые предпосылки для грандиозных изменений в жизни российского общества, - остается одним из наименее

изученных этапов отечественной истории. Правящая элита Российской империи дореформенного времени, которая и породила реформаторов середины XIX в., только в последние десятилетия стала объектом изучения исторической науки.

В государстве, занимающем шестую часть земного шара, сложность всех происходящих процессов была связаны не только с социальными и политическими проблемами, но и с взаимодействием центра и периферии. Это касается не только отношения столичных властей с национальными окраинами Российской империи, но и с великорусскими губерниями, которые являлись основой ее могущества. Поэтому анализ взглядов и деятельности той части правящей элиты, которая являлась выразителем реформаторского курса, невозможно произвести без обращения к региональным аспектам дореформенной истории России. Это приобретает особую актуальность в настоящее время, когда осуществляются новые подходы к формированию и реализации региональной политики Российской Федерации.

Компенсировать, по мере возможности, существующий в историографии пробел в изучении взглядов и деятельности носителей реформаторского начала среди представителей правящей элиты Российской империи первой половины XIX в. и их взаимодействия с великорусской провинцией и должно представленное диссертационное исследование.

Объектом исследования является эволюция российской монархии в ходе процесса модернизации страны в первой половине XIX в.

В качестве предмета исследования выбрана та часть бюрократии Российской империи, которая являлась носителем реформаторского начала в правительственной политике дореформенной эпохи.

Степень научной разработки темы.

В изучении реформаторского направления в правящей элите Российской империи в первой половине XIX в. можно выделить три этапа, которые

хронологически в общих чертах совпадают с основными периодами развития отечественной исторической науки. Завершающим рубежом первого из них, охватывающего 1850-1910-е гг., является 1917 г. Второй приходится на советский период отечественной историографии, а третий — на 1990-е- начало 2000-х гг. При этом, рассмотрение данной проблемы было непосредственно связано с влиянием текущих политических процессов.

Внутри дореволюционного этапа можно выделить, в свою очередь, два периода изучения правительственного реформаторства первой половины XIX в. Первый из них охватывает 1850-1890-е гг. У истоков изучения проблемы власти и общества в дореформенной России стояли две фигуры, которые олицетворяли собой противоположные общественно-политические позиции 1850-х гг. Одну представлял барон М.А. Корф, который в качестве чиновника являлся непосредственным участником формирования правительственного курса, а затем положил начало его научному изучению. Другую - убежденный враг самодержавия и политический эмигрант А.И. Герцен. Для обоих царствования Александра I и Николая I были частью их непосредственного жизненного опыта, побуждавшего обратиться к историческому анализу недавнего пошлого. А намеченные ими подходы оказали значительное влияние на дальнейшее развитие отечественной и зарубежной историографии.

Составленное М.А. Корфом в 1849 г. по приказу императора «Историческое описание 14 декабря» явилось первым опытом научного рассмотрения самого сложного для власти события первой половины XIX в. Появившееся в 1857 г. под названием «Восшествие на престол императора Николая I» третье издание этого труда предназначалось «для публики» и свидетельствовало о готовности властей публично сформулировать свою позицию по тем проблемам, которые ранее являлись объектом умолчания. Автор книги к этому времени стал директором Императорской Публичной библиотеки и возглавил официальный сбор

материалов для биографии Николая I, послуживших основой для изучения этого царствования последующими поколениями исследователей. Не менее важную роль в развитии историографии сыграло появившееся в год отмены крепостного права исследование М.А. Корфа «Жизнь графа Сперанского». Оно и явилось первой работой, посвященной непосредственно просвещенной бюрократии первой половины XIX в. Автор книги не стремился к широким обобщениям, ограничившись изложением биографии своего героя на основе значительного круга источников^l.

Характерные черты, проявившиеся в трудах М.А. Корфа, были присущи и другим исследователям, относящимся к так называемому «официально-консервативному» направлению в отечественной историографии. Методологические основы их исследований уже к 1880-м гг. казались устаревшими. Европейская и отечественная историческая наука обратилась к исследованиям социально-экономических проблем и их влиянию на общественно-политические события. Ученые нового поколения пытались выявить закономерности в развитии власти и общества, но это требовало предварительного введения в научный оборот значительного объема источников и фактов. Эту задачу и решили для последующих исследователей несколько крупных историков, которые развивали на протяжении нескольких десятилетий линию, заложенную в историографии М.А. Корфом. Помимо автора фундаментальной биографии П. Д. Киселева А.П. Заблоцкого-Десятовского, к их числу относились М.И. Богданович, Н.Ф.Дубровин, Н.К. Шильдер. Видные посты на государственной службе и доверие монархов позволили им получить доступ к документам, находящимся в государственных архивах. Итогом их кропотливой работы стали многотомные, насыщенные огромным фактическим материалом труды, сохранившие в ряде отношений свое научное значение и в наше время².

Все эти исследователи, несомненно, враждебно относились ко многим новым тенденциям, угрожавшим тем ценностям, с которыми была связана вся их жизнь, и предпочитали умалчивать о многих фактах, бросавших тень на российское самодержавие и его слуг. Но по политическим взглядам и трактовке исторического материала эти историки не бьши принципиальными противниками преобразований. Многие стороны жизни дореформенной России они оценивали критически, обращая внимание на то, что чрезмерная, по их мнению, торопливость самой власти, как и своевольные действия общественности, представляют угрозу для тех реформ, необходимость в которых назрела. Сходные политические и методологические позиции занимали и два выдающихся издателя исторических журналов П.И. Бартенев и М.И. Семевский, которые ввели в научный оборот значительный комплекс источников, представляющих и поныне интерес для рассмотрения данной проблематики. К ним по общественно-политическим взглядам и исследовательской методологии примыкали такие ученые-литературоведы, как Н.П. Барсуков и А.Ф. Бычков, внесшие заметный вклад в изучение общественных процессов дореформенной эпохи³.

В то же время, их труды во многом не удовлетворяли развивающееся российское общество, которое с 1850-х гг. все больше тяготилось попечительством со стороны государственного аппарата монархии. С этим было связано появление другого направления в изучении просвещенной бюрократии, у истоков которой стоял А.И. Герцен. В те же годы, что и М.А. Корф, он создал ряд исследований, посвященных трактовке проблемы «власть и реформы». Первым из них явился опубликованное в 1851 г. труд «О развитии революционных идей в России»⁴. Находясь в добровольном изгнании, А.И. Герцен мог использовать преимущественно то, что сохранила «потаенная литература» и устная традиция, которые он ввел в научный оборот через издания Вольной русской типографии. Блестящий литературный дар А.И. Герцена, как и распространение новых

политических идей в российском обществе, не могли не повлиять на последующую историографию. Это влияние в наибольшей мере проявилось в ставшем общепринятым противопоставлении царствований Александра I и Николая I, а также оценке бюрократии как социального института, препятствующего реформированию России. Те планы, которые исходили от представителей государственной власти, рассматривались как проявление личных качеств отдельных деятелей, а не как свидетельство существования определенной тенденции в правительственной политике. Хотя в практическом плане на протяжении всей жизни сам А.И. Герцен не отказывался от надежд на реформаторскую деятельность монарха и части его приближенных.

На протяжении последующих этапов отечественной историографии
бюрократический аппарат Российской империи рассматривался,

преимущественно, как единая сила, тормозящая развитие страны.

Государственные деятели-реформаторы представлялись одиночками и даже изгоями среди правящей элиты, которые противостояли окружающей их косной среде. Последовательно проводил эту мысль Н.Г. Чернышеский, откликнувшийся на книгу М.А. Корфа о М.М. Сперанском специальной рецензией, и другие публицисты радикально-демократического направления⁵.

В эти же годы зародилось и третье направление в изучении проблемы «российская власть и реформы». Его сторонники попытались найти в историческом опыте постановки вопроса о реформах в первой половине XIX в. основу для компромисса между властью и обществом. Обобщенным воплощением этих поисков стала доктрина «государственной школы», созданная К.Д. Кавелиным и Б.Н. Чичериным. Их последователи из числа историков права создали ряд трудов, где преимущественно анализировались юридические рамки, в которых развивалась отечественная государственность .

Основу конкретно-исторического исследования реформаторского направления в правящей элите Российской империи и его взаимоотношениях с обществом в период правления императоров Александра I и Николая I заложили труды А.Н. Пыпина, которые оказали значительное влияние на последующих исследователей. Но один из его важных выводов - о тесной связи эволюции государственного аппарата и бюрократии с общественной мысли и общественного движения, - на следующем этапе развития дореволюционного отечественной историографии был практически забыт .

Этот этап пришелся на начало XX в., когда события революции 1905-1907 гг. заставили современников по-новому взглянуть на историю реформирования страны. Изменения в политической жизни способствовали и расширению доступа к документам. В частности, был опубликован проект М.М. Сперанского 1809 г. Важным вкладом в изучение проблематики стало появление в 1890-1910-е гг. публикаций документов из фамильных архивов ряда представителей российской

о

правящей элиты . Тема реформ стала в прямом смысле модной темой. Откликом на это стали научно-популярные труды киевского историка М.В. Довнар-Запольского, редактора журнала «Исторический вестник» Б.Б. Глинского, журналиста М.К. Лемке . Новые по теме, они в то же время, не отличались глубиной и академизмом, являясь примером злободневной исторической публицистики.

При всей методологической ограниченности трудов, написанных с консервативно-охранительных позиций, которая была вполне ощутима уже в предшествующий период, познавательные возможности этого подхода к началу XX в. не были полностью исчерпаны. Это доказало появление такого фундаментального издания, как «Русский биографический словарь», многие статьи которого в связи с утратой использованных при их написании документов стали в наше время важным историческим источником. Сходные

методологические подходы лежали в основе появившихся в связи с юбилеем
создания центральных и высших ведомств Российской империи официозных
работ. Не стремясь к концептуальным выводам, авторы этих трудов

добросовестно излагали содержание выявленных документов, отражавших разнообразные стороны деятельности государственного аппарата. Их служебное положение не позволяло подробно описывать существующие в нем негативные моменты, что, в свою очередь, не позволяло проследить столкновение двух линий в правительственном аппарате - реформаторской и консервативной, что не умаляет ценность собранного в данных трудах фактического материала¹⁰.

Заметным явлением стали труды великого князя Николая Михайловича, отнесение которого к историкам консервативного направления можно обосновать только его принадлежностью к династии Романовых. Этот автор, будучи сторонником преобразования государственного строя России, стремился найти подкрепление своим взглядам в истории эпохи Александра I¹¹. Расширение на протяжении нескольких десятилетий источниковой базы, появление новых методологических подходов, превращение дореформенной эпохи в относительно отдаленное прошлое - все эти факторы создали условия для более объективного анализа этого периода отечественной истории вообще и проблемы просвещенной бюрократии в частности. Свидетельством этого стало появление статьи А.А. Кизиветтера «Николай I как конституционный правитель», в которой давалась новая трактовка правительственной политики этого царствования. Введенный научный материал попытался систематизировать в своем курсе истории XIX в. А.А. Корнилов. Несомненно, крупным явлением стало и вышедшее в 1916 г. обстоятельное исследование М.В. Клочкова «Очерки правительственной деятельности Павла I», создавшее объективную картину этого царствования¹².

События 1917 г., изменившие жизнь страны, не могли не отразиться на исторической науке, положив начало длившемуся почти три четверти столетия

советскому этапу отечественной историографии. В его рамках можно выделить
три периода, когда проблема реформаторского направления в правящей элите
Российской империи трактовались по-разному. Первый период пришелся на
1920-е гг., когда само применение марксистской методологии к конкретно-
историческому изучению прошлого порождало даже среди ее сторонников споры
и различные подходы. Второй охватывает 1930-1950-е гг., когда в ходе
сложного и, порой, трагического взаимоотношения науки и власти
сформировались основные концептуальные подходы отечественной

историографии советского периода. Исходной точкой третьего периода
послужило такое знаковое событие, как XX съезд КПСС, после которого на
протяжении 1960-1970-е гг., породив новые подходы и новую тематику
исследований. *

На протяжении первого периода отечественной историографии советского периода интерес к проблеме реформирования страны «сверху» в период правления императоров Александра I и Николая I значительно уменьшился. Монархи и их сановники, монархия как социальный институт, оценивались, как сила, препятствующая прогрессу, а реформы трактовались, как второстепенное явление - «побочный продукт» классовой борьбы. Реформаторские усилия правительственных кругов Российской империи оценивались, как проявление демагогии или страха перед революцией. Олицетворением этих подходов стали труды М.Н. Покровского и его учеников со свойственным им вульгарно-социологическим подходом¹³.

Но попытки применения марксисткой методологии к конкретно-историческому изучению дореформенного периода истории России в эти годы не ограничивались только господствующей школой М.Н. Покровского. В 1920-е гг. оформился и другой подход, совмещавший ее с лучшими традициями дореволюционной историографии. У его истоков стояли такие представители

«петербургской исторической школы», как А.Е. Пресняков и М.А. Полиевктов.
Созданные им биографии императоров явились важным шагом в истолковании
общественно-политической жизни дореформенной жизни России через призму
социально-экономических процессов¹⁴. Понимание ее как истории классовой
борьбы, но не сводимой к вульгарной социологической схеме, легло в основу
появившихся в 1920-х- начале 1930-х гг. трудов А.Н. Шебунина, Н.М. Дружинина
и Н.К. Пиксанова. Впервые реформаторское направление в правительственных
кругах было представлено как значимый общественно-политический феномен,
тесно связанный с развитием отечественного общества. В исследованиях А.Н.
Шебунина эти искания истолковывались в контексте общеевропейского перехода
от феодальной к буржуазной государственности. Этот подход, подкрепленный
значительным конкретно-историческим материалом, опровергал

господствующую трактовку реформаторской политики самодержавия, как исключительно демагогического явления¹⁵.

Начало второго этапа развития советской историографии было связано с осмыслением преемственности с предшествующей формой государственности, пришедшем на смену задаче преодоления и отрицания прошлого на рубеже 1920-1930-х гг. Для исторической науки итогом этого осмысления явился своеобразный синтез марксизма и ряда положений государственной школы, который и определил дальнейшее направление развития историографии советского периода. Общественно-политическая жизнь трактовалась как развитие антикрепостнической идеологии и революционной практики, отражающих объективные социально-экономические процессы и классовую борьбу народных масс. Сложившаяся в эти годы теория «трех этапов революционного движения» и концепция движения декабристов как дворянской революционности оказались плодотворным подходом для изучения дореформенной эпохи. Обращение к развитию антикрепостнических тенденций внутри страны и отказ от

нигилистической оценки внешней политики Российской империи сделали возможным и появление работ по истории внутренней политики первой половины XIX в. Важной вехой в развитии отечественной историографии стало появление фундаментального исследования Н.М. Дружинина о реформе государственных крестьян, проводимой под руководством П.Д. Киселева¹⁶. Рассмотрение этой темы позволило автору показать широкую картину реформаторской деятельности части правящей элиты в области крестьянского вопроса и сделать вывод о существовании «гуверменталистской» тенденции в общественно-политической жизни России.

Подход, который был намечен в ряде исследований 1920-х гг., но не получил тогда более развернутого изложения, нашел продолжение в защищенной в 1940 г. докторской диссертации А.В. Предтечинского, посвященной внутренней политике Александра I. Впервые в историографии планы и попытки реформ предстали не как отдельные изолированные и случайные шаги со стороны монарха и ряда его приближенных, а как важная составляющая внутренней политики .

Для судьбы этих исследований, как и их авторов, не прошли бесследно сложные и трагические события, происходившие в стране. Н.М. Дружинин подвергался резкой и несправедливой критике со стороны М.Н. Покровского и его учеников. А.Н. Шебунин, член партии РСДРП-интернационалистов, был репрессирован в 1937 г. На протяжении 17 лет не могла выйти в свет монография А.В. Предтечинского¹⁸.

Ее появление в 1957 г. совпало с началом нового этапа развития отечественной историографии советского периода. Впервые бюрократия Российской империи стала объектом научного изучения в исследованиях П.А. Зайончковского, который обратился к такому источнику, как формулярные списки. Основное внимание представителей созданной им научной школы было

сосредоточено на изучении бюрократии середины и второй половины XIX в. Исключение составляли только посвященные более раннему периоду труды Н.П. Ерошкина ¹⁹. Новое понимание правительственной элиты Российской империи нашло отражение и в трудах ленинградских ученых, из которых особого внимания заслуживают работы В.Г. Чернухи, где на материале пореформенной эпохи был впервые поставлен вопрос о «правительственном конституционализме»²⁰. К рассмотрению чиновничества XVII-XVIII вв. обратилась Н.Ф. Демидова. Важная проблема, затронутая ранее только публицистами, - как взаимоотношение бюрократии и дворянства - была поставлена СМ. Троицким, использовавшим материал первой половины XVIII в.²¹.

Отражением новых подходов к истории отечественной государственности стала дискуссия об абсолютизме, происходившая в 1970-е гг. Она показала необходимость пересмотра многих устоявшихся подходов, но не привела к формированию нового взгляда, так как этапы развития российского абсолютизма получили достаточное конкретно-историческое освещение²².

На фоне значительных успехов в изучении государственного аппарата и внутренней политики как XVIII в., так и второй половины XIX в., историки, вплоть до 1970-х гг., сравнительно редко обращались к конкретно-историческому изучению Российской империи дореформенной эпохи. Первой попыткой рассмотрения механизма государственной власти того времени стало исследование Н.П. Ерошкина . В монографии Н.В. Минаевой впервые был поставлен вопрос о «правительственном конституционализме» эпохи правления Александра І. В ней по-новому были истолкованы такие проблемы, как формирования теории "официальной народности" и идеологии декабризма²⁴. Реформаторские планы правительственных кругов в последнее десятилетие царствования этого монарха стали предметом рассмотрения в исследовании СВ.

Мироненко. Борьба вокруг проектов реформ в первый год этого царствования являлась предметом изучения в монографии М.М. Сафонова²⁵.

Второй четверти XIX в. исследователи уделяли гораздо меньше внимания. К анализу политики Николая I в области экономики обратились Н.С. Киняпина, политика в отношении Дунайских княжеств была рассмотрена В.Я. Гросулом²⁶. Другие аспекты внутренней политики этого царствования не получили должного освещения в отечественной историографии.

Место и роль просвещенной бюрократии в российской истории невозможно понять без обращения к проблеме ее взаимоотношения с общественной мыслью и общественным движением. Накопленный конкретно-исторический материал свидетельствовал о справедливости подхода В.В. Пугачева и С.С. Ланды, который был еще ранее намечен Н.М. Дружининым и Н.К. Пиксановым. Они трактовали идеологию декабризма не как цельную концепцию, а как сложный комплекс реформаторских идей, который имел точки соприкосновения с настроениями части правительственных кругов²⁷. Впервые непосредственным объектом изучения стала взаимосвязь участников декабристского движения и сторонников реформаторского направления в рядах правительственной бюрократии "в исследовании А.В. Семеновой . Но этот плодотворный для понимания развития российского общества в период правления императоров Александра I и Николая I подход не получил в те годы должного распространения. Преобладающим оставался сформировавшийся к 1950-м гг. взгляд на преобразовательские планы, появившиеся в бюрократических кругах, как на демагогические и малоэффективные шаги. Несмотря на несомненные результаты, достигнутые в изучении Российской империи дореформенной эпохи, даже к 1980-м гг. многие важные проблемы не были поставлены. Это касалось многих аспектов внешней и внутренней политики, а так же непосредственной характеристики самой бюрократии.

Многие вопросы, связанные с историей реформаторского направления в правящей элите Российской империи, оказались предметом рассмотрения историков литературы. Они обратились к изучению жизни и деятельности ряда представителей просвещенной бюрократии в контексте развития литературного процесса. В этом отношении особое значение имели труды Ю.М. Лотмана, создавшего оригинальную концепцию развития общественной мысли России конца XVIII-первой половины XIX в.

Рубеж XX и XXI веков стал эпохой бурных перемен, которые заставили по-новому взглянуть почти на все проблемы отечественной истории. Утвердившийся методологический плюрализм привел к многообразию оценок и взглядов. Произошел пересмотр если не всех, то многих ранее существовавших концептуальных подходов и оценок. Исследователи обратились к новой проблематике, в том числе рассмотрению либеральной и консервативной идеологии и практики, религиозной политики Александра I и истории масонства . Изменился взгляд на монархическую государственность. Предметом анализа стали личности многих государственных деятелей, в частности, появился целый ряд исследований, посвященных личности М.М. Сперанского. Новое прочтение и концептуальные взгляды позволили иначе посмотреть на имевшего ранее сугубо негативную репутацию А.А. Аракчеева и на проблему военных поселений '. Посмотреть³

В то же время, новый этап развития историографии породил и новое проблемы. В частности, ослабло внимание к проблеме движения декабристов. После появления работ В.А. Федорова, которые стали итоговыми для всей отечественной историографии 1950-1980-х гг., заметными явились только исследования В.М. Боковой и О.И Киянской³³. Широкое вовлечение в научный оборот трудов, созданных до 1917 г., сопровождалось отказом от многих достижений историографии советского периода. Прежняя критическая

характеристика монархов и вообще дореформенной России, сменилась идеализацией, доходящей, порой, до апологетики крепостничества и самодержавной власти³⁴.

Многие новые тенденции в отечественной историографии последнего десятилетия связаны со значительным влиянием различных течений зарубежной историографии, прежде всего, англоязычной. Дореформенный период Российской империи стал объектом изучения за рубежом только в период «холодной войне». Формирование зарубежной историографии произошло под непосредственным влиянием российских историков-эмигрантов и, прежде всего, одного из учеников Пыпина - Г.В Вернадского. Накануне эмиграции он изучал общественное движение конца XVIII-начала XIX вв. В частности, он подверг анализу подготовленный при Александре I конституционный проект «Государственной уставной грамоты», справедливо указав на то, что этот проект являлся одним из непосредственных источников «Конституции» Н.М. Муравьева. Переехав после 1945 г. в США, Г.В Вернадского основное внимание уделил более ранним периодам российской истории, но его личность и идеи оказали существенное влияние на историков США³⁵.

Одним из крупнейших специалистов может считаться Марк Раев, сын выходца из России, который создал концепцию развития отечественной бюрократии. По его мнению, существующее в России, как и ряде других стран Восточной Европы, полицейское государство отличалось от западноевропейского недостаточной эффективностью, что и явилось причиной неудачи правительственного реформаторства. На представителей следующего поколения американских исследователей, к числу которых можно отнести Д. Филда, Б.В. Линькольна, Н. Рязановского, Д. Орловского, У Пинтера, Ф. Стара, С. Уортмана, Т. Эммонса непосредственное влияние оказала концепция изучения бюрократии Российской империи, созданная П.А. Зайончковским . В своих трудах они

пытались «увидеть в российской администрации субъект исторического процесса, участвующий в реформировании, а не машину, автоматически реагирующую на социальное и экономическое давление извне»³⁷. Для понимания вклада зарубежной историографии в разработку данной проблематики стоит отметить, что наиболее крупные биографии таких видных государственных деятелей, как М.М. Сперанский и С.С. Уваров, были созданы на английском языке³⁸. Анализ изучения реформаторского направления в правящей элите Российской империи и его взаимоотношений с обществом в период правления императоров Александра I и Николая I позволяет сделать вывод, что многие аспекты этой проблемы не получили еще достаточного освещения в исторической науке. Можно выделить четыре конкретно-исторических вопроса, которые имеют несомненную значимость для понимания реформаторского направления в российской бюрократии первой половины XIX в., но не стали объектом пристального рассмотрения исторической науки. К их числу относятся: во-первых, взгляды и деятельность членов «Негласного комитета» и тех представителей бюрократии второй четверти XIX в., которые в молодости являлись членами общества «Арзамас»; во-вторых, теория «официальной народности» и ее интерпретации сторонниками реформирования России; в-третьих, отражение реформаторских тенденций на уровне местного управления; и, в-четвертых, распространение в среде провинциального дворянства реформаторских настроений, и их взаимосвязь с реформаторскими планами бюрократических кругов.

Во всех обобщающих работах изложение первых лет правления

Александра I начинается с рассказа о деятельности «Негласного комитета». Но вплоть до начала XX в. трактовка этого хрестоматийного сюжета основывалась на материалах устной традиции и мемуарах современников, непосредственно не участвовавших в его деятельности. Ситуация изменилась, когда в научный оборот были введены два уникальных источника: мемуары одного из членов

«Негласного комитета» князя А.А. Чарторижского и так называемые «протоколы» заседаний «Негласного комитета», а также другие бумаги, связанные с ними, графа П.А. Строганова³⁹.

Но и после этого общественно-политические взгляды и деятельность членов «Негласного комитета» редко привлекали внимание отечественных и зарубежных историков. Труд великого князя Николая Михайловича дополнили исследования В.М. Даиина и А.В. Чудинова о пребывании молодого русского аристократа в революционном Париже в 1790-е г.⁴⁰ В зарубежной историографии появилось несколько значительных исследований о князе А.А. Чарторижском, где основное внимание уделено рассмотрению его внешнеполитической концепции, с которой ряд авторов связывает зарождение идеи о создании союза Европейских государств⁴¹. До сих пор отсутствуют исследования жизни, взглядов и деятельности двух других членов «Негласного комитета» - В. П. Кочубея иН:Н. Новосильцева, - которые на протяжении более четверти векшиграли важную роль в политической жизни России.

Первой попыткой изучения деятельности «Негласного комитета» '.в историографии советского периода стало фундаментальное исследование А.В. Предтеченского, хотя сделанный в нем вывод о бесплодности деятельности «Негласного комитета» явно расходился с приведенным материалом. Интерес представляет и появившаяся в 1950-е гг. работа историка литературы В.Н. Орлова, который выявил интересный материал о взаимосвязи «молодых друзей» с такими представителями просветительства, как И.П. Пнин и В.В. Попугаев. Хотя очевидно, что этот автор в духе господствующих подходов того времени преувеличивал степень зрелости отечественного просветительства по сравнению с французским, пытаясь найти среди личных споров немногочисленных литераторов 1790-х гг. принципиальные столкновения демократической и либеральной линий ².

Традиция изучения «Негласного комитета» была возобновлена в монографии Н.В. Минаевой, где взгляды членов «Негласного комитета» впервые рассматривались в контексте развития общественной мысли России. Значительный интерес представляет и работа М.М. Сафонова, в которой деятельность «Негласного комитета» показана на фоне происходящей весной 1801-осенью 1802 гг. борьбы придворных группировок. Этот исследователь впервые попытался проследить истоки формирования «Негласного комитета», обратившись к рассмотрению кружка, который сложился вокруг Александра Павловича еще в бытность его наследником престола ⁴³.

Вне сферы внимания исследователей осталась деятельность бывших членов «Негласного комитета» после прекращения его непосредственной работы в годы русско-французской войны 1805-1807 гг. Также не являлось объектом изучения исторической науки и то поколение бюрократии, которое заняло высшие посты в эпоху правления Николая I, хотя к их числу относились такие видные государственные деятели, как Д.Н. Блудов, Д.В. Дашков, С.С. Уваров, М.А. Перовский, Д.Г. Бибиков. Только спустя 130 лет после вышедшей в 1866 г. книги Е.П. Ковалевского о Д.Н. Блудове появилось новое исследование об этом государственном деятеле, принадлежащее перу Е.В. Долгих⁴⁴. В 1990-е гг. стали появляться работы о взглядах и деятельности С.С. Уварова⁴⁵.

Этот пробел в отечественной историографии отчасти компенсировался тем, что к данной проблематике обращались историки литературы. Для этого есть веские основания, так как ряд видных сановников второй четверти XIX в. являлся членами литературного общества «Арзамас» и занимал в молодости видное место в общественной жизни. Итоговой для дореволюционной историографии стала работа Е.А. Сидорова⁴⁶. Введенные в научный оборот архивы братьев Тургеневых позволили Е.И. Тарасову создать интересную работу, показав значение «Арзамаса» для последующего формирования теории «официальной

народности» . Но она осталась практически незамеченной, появившись на исходе Гражданской войны. Важнейший вклад в изучение общества «Арзамас» внес

историк литературы М.И. Гиллельсон . Значительный интерес представляют факты и, оценки, которые содержатся в исследованиях о творчестве Н.М. Карамзина, В.А. Жуковского, Ф.И. Тютчева.

На протяжении длительного периода оставалась вне сферы научного анализа теория «официальной народности». Этот термин, введенный в оборот А.Н. Пыпиным, долгое время не был наполнен конкретно-историческим содержанием⁴⁹. Единственная монография американского историка Н. Рязановского была посвящена не столько самой теории «официальной народности», сколько политике правительства в области печати и цензуры. В отечественной историографии первым исследованием данного направления общественной мысли стали работы И.Л. Качалова⁵⁰. В 1990-е гп обращения к изучению теории «официальной народности», ее создателям и сторонникам стали более частыми в связи с общим ростом интереса к проблемам российского консерватизма. Более объективно стала трактоваться роль С.С. Уварова в развитии народного просвещения и отечественной науки. По-новому был поставлен вопрос об идеологических истоках теории «официальной народности», хотя появившиеся интересные работы трактовали отдельные сюжеты, и новые оценки и наблюдения еще не сложились в целостную и объективную картину⁵¹.

Если на протяжении долгого времени правительственный аппарат Российской империи дореформенной эпохи не являлся предметом изучения, то еще меньше внимания уделялось местному управлению этого времени. В историографии дореволюционного периода, если не считать юридических и публицистических трудов, этому были посвящены исследования Э.Н. Берендса, И.И. Блинова и М.В. Клочкова . Даже в трудах деятелей губернских архивных комиссий эти проблемы затрагивались эпизодически. Примером могут служить

исследования тамбовского краеведа И.И. Дубасова, на страницах которых дореформенная губернская администрация получала исключительно негативное освящение⁵³. Члены Рязанской ученой архивной комиссии оставили без внимания такой исторический эпизод, как генерал-губернаторство в Рязани А.Д. Балашова, на связь которого с «правительственным конституционализмом» впервые обратил внимание Г.В. Вернадский только в 1919 г.⁵⁴

Отдельные сюжеты, связанные с местным управлением первой четверти XIX в., были затронуты в исследовании А.В. Предтечинского. Принципиально

ф новым явлением стало включение в исследование о бюрократии XIX в. раздела о

губернаторах, предпринятое П.А. Зайончковским. Свидетельством появления
новых подходов в историографии 1950-х гг. явилась диссертация А.И. Парусова о
местном управлении первой четверти XIX в.⁵⁵ В 1970-хгг. вышла единственная
работа о местном управлении дореформенной России - учебное пособие Н.П.
Ерошкина⁵⁶. ?

Политические изменения 1990-х гг., рост значения отдельных регионов привел к настоящему буму в изучении региональной истории и, в том числе, местного управления. Почти в каждом субъекте Российской Федерации появились исследования о местных губернаторах дореволюционной эпохи, хотя далеко не

Щ всегда их уровень был достаточно высоким⁵⁷. Ряд интересных исследований

продолжил заложенную П.А. Зайончковским традицию рассмотрения состава местной администрации эпохи Николая I на основе анализа формулярных списков⁵⁸. Единственной попыткой изучения чиновничества более раннего периода в отечественной историографии остаются исследования М.Ф. Румянцевой, посвященные провинциальной бюрократии конца XVIII - начала XIX вв.⁵⁹

Столь же незначительными являются итоги изучения провинциального общества дореформенной эпохи и той его части, которая наиболее далеко

продвинулась по пути модернизации - дворянства. Своеобразие общественно-политической ситуации пореформенной России привело к тому, что до 1917 г. практически не появилось крупных исследований об истории благородного сословия в XVIII-XIX вв. Немногочисленные работы, появившиеся на рубеже XIX-XX вв., методологически отражали черты, свойственные историографии 1860-1870-х гг. Стоящие на консервативных позициях историки предпочитали анализу документов их дословное изложение, не стремясь делать какие-либо обобщения и ограничиваясь противопоставлением доброй старины испорченным нравам своих современников. Значительный генеалогический и биографический материал, собранный рядом провинциальных историков, к числу которых относились В.И. Чернопятов, А.Н. Норцева, И.И. Проходцов, так и не был обобщен⁶⁰. Одним из немногих удачных попыток обобщения в дореволюционной историографии явилась книга А.Д. Повалишина о рязанском дворянстве первой половины XIX в. Значительным явлением в деле изучения реформаторских тенденций в среде провинциального дворянства явились труд В.И. Семевского о восприятии крестьянского вопроса русским обществом и созданная Колюпановым биография А.И. Кошелева⁶¹.

Долгое время проблема дворянства не рассматривалась и в историографии советского периода. Одним из немногих исключений явилась монография И.Д. Ковальченко, в которой, как и в ряде диссертационных исследований о крестьянском движении и крестьянской реформе, имелись материалы о социальном облике дворянства . Значительным событием стало появление в 1979 г. монографии А.П. Корелина, посвященное дворянству пореформенного периода³. Участие провинциального дворянства в общественно-политической жизни дореформенной России рассматривалось в контексте изучения биографий отдельных деятелей литературы и искусства, связанных с той или иной территорией. Большое распространение получили краеведческие исследования о

декабристах, связанных каким-либо способом с тем или иным краем, или научно-популярные работы вроде «N-ская тропинка к Пушкину»⁶⁴.

Последнее десятилетие XX вв. стало временем настоящего бума литературы по региональной истории. Появилось значительное количество справочных изданий и очерков истории отдельных субъектов федерации. Среди них новаторским подходом к рассмотрению провинциальной среды отличались работы тульской исследовательницы О.Е. Глаголевой⁶⁵.

Но изучение провинциального общества, как объекта правительственной
политики и как социальной среды, оказывающей на ее формирование
определенное влияние, в отечественной историографии применительно к
дореформенному периоду еще не было выделено в отдельную проблему.
Единственным исключением в дореволюционный период являлось исследование
Н.В. Дубровина, в котором впервые был поставлен вопрос о взаимосвязи между
правительственной политикой и развитием общественных настроений в

провинциальной среде⁶⁶.

Примером плодотворности такого подхода стало появившееся в 1946 г.-исследование B.C. Нечаевой о детстве и юности В.Г. Белинского. Оказавшись"в связи с войной в Пензе, его автор создала фундаментальный труд о той провинциальной среде, в которой сформировался великий критик. Обширный конкретно-исторический материал о жизни Чембарского уезда Пензенской губернии в 1810-1820-х гг. был введен в общую канву развития российского общества, что позволило сделать интересные и аргументированные выводы. Эта работа и сегодня не потеряла своего научного значения и может являться образцом для подхода к изучению провинциального общества⁶⁷. Эффективность рассмотрения влияния провинциальной среды на развитие общественного

/га

движения показывают работы Е.А. Дудзинской о славянофилах . Но, по сей день

не существует общей картины развития общественно-политических процессов в великорусских губерниях до середины XIX в.

Достижение этой цели предполагается путем решения следующих задач:

1. выявление тех групп бюрократии, которые выступали в роли инициаторов преобразований и являлись проводниками модернизации страны;

2. анализ общественно-политических взглядов сторонников преобразований в правительственных кругах эпохи правления

ф Александра I и Николая I и используемых ими политических

инструментов;

3. определение места просвещенной бюрократии в общественно-политической жизни России дореформенного периода;

4. анализ влияния реформаторских усилий просвещенной бюрократии на процесс модернизации российской провинции;

5. выявление той социальной среды, которая способствовала появлению реформаторского направления среди бюрократии Российской империи первой половины XIX века.

Методологическую основу исследования составляют такие принципы
:# исторической науки как историзм, объективность, системность и

комплексность при выявлении, отборе, классификации и критическом анализе исторических источников. Исследование носит конкретно-исторический характер, что позволяет сделать ряд обобщений, связанных с проблемой модернизации российской государственности в новое время.

В работе были использованы такие общенаучные методы, как генетический, системный и личностно-психологический. Генетический метод дает возможность проследить преемственность в эволюции реформаторского составляющего в правительственной политике и определить круг его носителей, их общественно-

политические взгляды и используемые ими политические инструменты. Этот подход дает возможность выявить связанные с модернизацией страны изменения во взаимоотношениях центральной и местной властей в первой половине XIX в.

Рассмотрение государственного аппарата Российской империи на основе системного подхода позволяет выделить различные группы внутри правящей элиты и проследить отличия в их методах деятельности, отражающие как уходящие традиции, так и новые тенденции в развитии отечественной государственности. Системный подход позволил также рассмотреть внутреннюю политику эпохи правления Александра I и Николая I, как взаимоотношение имперского центра и провинции, которая была не только объектом влияния со стороны столичных властей, но и сама являлась источником определенных импульсов, влиявших на процесс модернизации страны.

Личностно-псгаологический подход делает возможным рассмотрение

личностных факторов, оказавших влияние на деятельность просвещенной бюрократии и ее взаимоотношения с другими группами чиновничества, а также со всем обществом. Он позволил учесть психологические особенности, которые оказывали влияние на взгляды и деятельность представителей государственного аппарата. В свое время Н.М. Дружинин отмечал, что изучение общественно-политического течения путем разработки политической биографии отдельного деятеля имеет «некоторые преимущества в разработке материала», так как, «избирая предметом своего изучения единичную личность, мы концентрируем свое внимание на отдельной неразложимой части общественного коллектива; располагая при этом компактной группой документального материла, мы в состоянии достигнуть исчерпывающей полноты и конкретности в установлении фактов; такая предельная степень конкретизации является для историка хорошей гарантией против необоснованных выводов и от поверхностных обобщений»⁶⁹.

На современном этапе развития историографии все большее распространение получает такой подход, как «коллективная биография», под которым понимается «эмпирическое ...исследование коллектива личностей в его общественном контексте с помощью индивидуальных биографий членов этого коллектива. Таким образом, с помощью биографического метода исследуется, во-первых, индивидуальный образ жизни, который может быть привязан к другим аналогичным биографиям и социальному контексту. С другой стороны, этот метод изучает общественное поведение, каким образом оно появляется в индивидуальной и общественной жизни. Он направлен на выработку социальных типов, позволяя, однако, в любое время вернуться к нетипичному, индивидуальному. При этом человек рассматривается не как индивидуум, а как «отдельная общность», т.е. он своеобразен ив то же время универсален, индивидуум определяется не только как собственно индивидуум, но и с общественной точки зрения», - указывает современный немецкий ученый⁷⁰.

Исследуемая проблема потребовала использования методов и понятийного аппарата таких наук, как политология, социология, культурология, политическая экономика и правоведение, что дает возможность глубже истолковать используемые исторические источники и на основании конкретно-исторического материала выйти на уровень общетеоретических обобщений.

Для современной историографической ситуации характерно существование значительного количества методологических подходов, связанных с различными идеологическими парадигмами. В связи с этим возникает необходимость определить теоретическую позицию по таким проблемам, как соотношение развития России и стран Запада и эволюция государства, без чего невозможен эффективный конкретно-исторический анализ привлеченных исторических источников.

В данной работе не предпринимается попытка дать ответ на такой грандиозный историософский вопрос, как соотношение развития России и стран Запада. Исходя из поставленных цели и задач, был избран подход, который состоит в признании того, что эволюция отечественной государственности в новое время имеет много общего с изменениями, происходившими в большинстве стран Европы и Азии при переходе от традиционного (феодального) к индустриальному (капиталистическому) обществу, для обозначения которого в работе используется термин «модернизация». Учитывая, что существуют различные трактовки этого термина, в данном случае под ним понимается процесс эволюции от одного качественного состояния российского общества к другому, а не процесс его «вестернизации». Наоборот, именно в ходе модернизации общества происходит процесс формирования национального самосознания, как русского, так и других народов, живущих в Российской империи⁷¹.

Это дает основание рассматривать Российскую империю как государство, которое при всем своеобразии развития стадиально соответствует абсолютным монархиям Западной Европы. Проблема абсолютизма и формирующейся в этот период бюрократии, то есть особой привилегированной группы населения, которая находится на государственной службе и специализируется на управлении, как в отечественной, так и зарубежной историографии, по сей день остается дискуссионной .

При теоретическом осмыслении собранного для данного исследования конкретно-исторического материала наиболее плодотворным оказался подход, основанный на концепции Макса Вебера о существовании трех типов власти: традиционного, харизматического и рационального. Абсолютная монархия представляет такой этап в развитии государственности, когда традиционный тип власти постепенно трансформируется в рациональный. Это изменение проявляется в процессе бюрократизации управления, которое представляет собой

отказ от прежних патриархальных традиций. На смену авторитета власти, освященного традицией и религиозными нормами, приходила рационально организованная система власти, опирающаяся на систему общих правил и норм, установленных с известной разумной целью. Носителями этой «разумности» и «рациональности» выступали те, кто как «профессионалы обладают знаниями, приобретенными через формальное обучение, ... твердо придерживаются стандартов поведения, закрепленных процессом социализации с опорой на службу; ...сами профессионалы являются наиболее компетентными стражами и арбитрами соответствующего необходимым требованиям обучения» .

Хотя в деле утверждения принципов рационального управления и бюрократизации в России важный шаг был сделан в эпоху правления Петра I, но, как и в других странах, их окончательное утверждение произойдет на более поздних стадиях развития государственности, которые придут на смену абсолютной монархии. Российский абсолютизм на протяжении всего XVIII в. представлял собой типичный пример преобладания придворной сферы над бюрократией в управлении государством. Не служебная карьера, а система фаворитизма, а выдвинула наиболее блестящие фигуры государственных деятелей того времени. Существовавшие бюрократические структуры были только дополнением к личности правителя и его двора. Систему управления Московским царством и Российской империей наиболее адекватно можно истолковать в духе концепции немецкого социолога первой половины XX в. Норберта Элиаса, ставшей в последнее десятилетие вновь актуальной в мировой историографии. На основе анализа конкретно-исторического материала, связанного с историей Французской монархии XVI-XVIII вв., им введено понятие «придворное общество», которым определял преобладающий в европейских государствах эпохи «ancien regime» тип управления.

В этот период центром политической и общественной жизни был, прежде
всего, двор монарха. Правитель и круг его ближайших приближенных принимали
основные решения в области внешней и внутренней политики. «В абсолютных
монархиях, где роль сословно-представительных учреждений в управлении была
сведена к минимуму, двор монарха соединял в себе <...> функцию домохозяйства
всей августейшей семьи с функцией центрального органа государственной
администрации, с функцией правительства. Личные и профессиональные задачи, и
отношения высших лиц государства еще не были так строго и недвусмысленно
разделены и специализированы, как позднее в индустриальных национальных
государствах<...>. В династических же монархиях с их придворными элитами
обычным делом было более или менее ярко проявленное единство дел личных и
служебных или профессиональных, а мысль о том, что их можно или нужно
разделять, возникала лишь эпизодически и в зачаточной форме», - справедливо
отмечает этот исследователь⁷⁴. п

На протяжении XVIII в. правящая элита Российской империи быстро
усвоила достижения общеевропейской аристократической культуры, образцом
которой являлся двор французских королей. Во второй половине этого столетия
монархии Европы столкнулись с новыми социально-политическими проблемами,
идеологическим выражением которых стало такое явление, как Просветительство.
В России, как и в ряде других стран, новые идеи первоначально не
воспринимались как потенциально опасные для существующих порядков.
Попытка сделать их политическим инструментом ярко воплотилась в теории и
практике «просвещенного абсолютизма». «Отличительными признаками
«просвещенного абсолютизма» можно считать принятие и открытое

провозглашение правящими кругами принципов французского Просвещения, своеобразную интерпретацию этих принципов и систематическое применение их в разных областях жизни», - отмечал Н.М. Дружинин⁷⁵.

Государство в лице абсолютного монарха провозглашало о том, что берет на себя функцию преобразования общества на рациональных принципах. Из рядов придворной элиты в эти годы вышла целая плеяда теоретиков и практиков модернизации страны. Помимо самой императрицы, Екатерины II, к этой плеяде относились такие реформаторы, как графы И.И. и П.И. Шуваловы, графы А.Р. и СР. Воронцовы, Е.Р. Дашкова, графы Н.И. и П.И. Панины, князь Д.А. Голицин. Эпоха «просвещенного абсолютизма» стала временем появления в России конституционализма в форме проектов превращения Сената в представительный орган. Впервые был сформулирован как важнейшая проблема крестьянский

вопрос .

При этом, несомненно, верным является утверждение А.Н. Медушевского о том, что «просвещенный абсолютизм», в отличие от абсолютизма и конституционной монархии, заключает в себе зерно самоотрицания. Данное противоречие проявлялось во всех его действиях в разных странах: стремясь" к модернизации и рационализации общества, он в то же время не мог довести данный процесс до конца, и становился затем жертвой революции или

консервативной контрреформы» .

Для большинства стран европейского континента конец эпохе «просвещенного абсолютизма» положила Французская революция 1789 г. На протяжении жизни одного поколения идея народного суверенитета из теоретической конструкции превратилась в политическую реальность. «И в Западной Европе, ив России после Великой французской революции жизнь ушла далеко вперед и от умеренных взглядов Вольтера и Монтескье, и от веры в непобедимое влияние разумных законов, и от уверенности в спасительную силу

традиционного самодержавия» .

В этой обстановке правящей элите Российской империи, как и другим абсолютным монархиям континента, пришлось искать новые ответы на те

вопросы, которые, казалось, были разрешены . в эпоху «просвещенного абсолютизма». Одним из них явились взгляды и деятельность части представителей государственной власти, для обозначения которой наиболее адекватным нам кажется термин «просвещенные бюрократы».

Рассмотрение конкретно-исторического материала показывает, что в рамках единой государственно-правовой системы существуют определенные различия в идейных представлениях и менталитете чиновников, которые порождают различные подходы к осуществлению своих обязанностей. Для характеристики этих различий используется термин «тип управления» или «стиль управления», который и отличал представителей просвещенной бюрократии от других групп чиновничества, настроенных более традиционалистски.

В отечественной историографии последних десятилетий стал достаточно широко применяться термин «либеральная бюрократия», под которым понимают ряд государственных деятелей эпохи правления Александра II, выступающих в роли активных сторонников реформ. Иногда его используют и для более раннего периода. Выбор термина «просвещенные бюрократы» связан с тем, что он дает возможность выделить качественное своеобразие предшественников либеральной бюрократии 1860-1870-х гг. Эти представители правящей элиты дореформенной эпохи, во-первых, по положению в обществе, присущей им самоидентификации и способам деятельности, являлись представителями бюрократии, носителями принципов рационального управления, которые они и стремились внедрить в отечественную действительность, отказываясь от традиций «придворного общества». Во-вторых, идеи «века Просвещения», оказали непосредственное влияние на формирование их общественно-политических взглядов. В-третьих, именно этот относительно узкий, но влиятельный слой, сыграл ведущую роль в распространении «просвещения» в России во всех известных в те годы формах. Именно эта часть отечественной политической элиты, влияние которой на

управление государством постоянно росло на протяжении первой половины XIX в., оказалась наибольшее воздействие на процессы модернизации в российском обществе⁷⁹.

При характеристике места просвещенной бюрократии в развитии России возникает необходимость определения ее взаимосвязи с либеральной и консервативной идеологией. Изучение проблематики отечественного либерализма и консерватизма стало в последние десятилетия одной из излюбленных тем для гуманитарных и социальных наук. В то же время «в научной литературе нет полной четкости и определенности при отражении не только характерных черт, но даже и общего количества общественно-политических течений в России нового времени. Одни авторы называют чуть ли не десятки таких направлений, другие вообще полностью отрицают их наличие, поскольку в России не было конституции, парламента, политических партий и, соответственно, реальных возможностей для политической жизнедеятельности. Такая пестрота в оценках? и ориентациях, часто шедшая от незнания конкретной истории политических настроений и политической практики, настоятельно требует изучения конкретного

~ 80 J

русского материала и именно русской действительности» .

Поэтому в представленном исследовании идейные взгляды и практическая деятельность просвещенной бюрократии выступают не как проявление «чистого» консерватизма или либерализма, а как конкретно-историческое явление, появившееся на определенном этапе развития отечественной государственности. При рассмотрении места просвещенной бюрократии в общественно-политической жизни России представляются плодотворными те подходы, которые наметились в отечественной историографии XX в., но не получили достаточного развития. Во-первых, это изложенная в трудах Н.М. Дружинина трактовка одной из составляющих реформаторских настроений в русском обществе первой половины XIX в. как «гувернаментализм». Под ним понимается признание самодержавного

государства главным субъектом и инструментом преобразования страны . Во-вторых, это рассмотрение реформаторских планов и усилий представителей правящей элиты Российской империи как отечественной разновидности европейского легитимизма. Впервые изложенный в 1920-е гг. в трудах А.Н. Шебунина этот взгляд получил в дальнейшем обоснование на конкретно-историческом материале в исследованиях Н.В. Минаевой. В данном случае под «легитимизмом» понимается общественно-политическое течение, которое стремилось сочетать постепенное реформирование общества, включающее конституционные преобразования, вплоть до создания общегосударственного представительного органа, с сохранением абсолютной монархии и социального

господства дворянства . Рассмотрение роли просвещенной бюрократии в процессе модернизации России, проявившейся во всех сферах общественной жизни, невозможно свести только к политико-правовым проблемам. В связи с этим, характеристику взглядам просвещенной бюрократии невозможно дать без обращения к таким широким, хотя и не всегда однозначно понимаемым, понятиями, как «просветительство», «сентиментализм» и «романтизм». В данном исследовании под этими терминами понимают не только комплекс идейных представлений, но и определенный тип мировосприятия и поведения, носители которого не всегда декларировали его в форме политических доктрин, предпочитая обращаться в ходе самоидентификации к эстетическим и этическим проблемам .

Хронологические рамки исследования охватывают период правления Александра I и Николая I. В качестве исходного рубежа взяты 1790-е гг., когда под влиянием событий Великой французской революции сформировались взгляды той группы государственных деятелей, которые характеризуются как первое поколение просвещенной бюрократии. Верхней границей хронологических рамок избрано вступление на престол Александра II, которое положило начало

непосредственному преобразованию страны. Выбор такого достаточно длительного периода для исследования обусловлен стремлением рассмотреть реформаторское направление в среде бюрократии Российской империи в динамике перехода от одного качественного состояния в другое, от появления до превращения во влиятельную силу, способную преобразовать страну. В определенных случаях логика решений поставленных в диссертации задач потребовала выхода за обозначенные хронологические рамки. Это относится, главным образом, к рассмотрению вопросов развития провинциальной среды, уяснение которых оказалось невозможным без ретроспективного подхода.

Территориальные рамки исследования влияния «просвещенной бюрократии» на провинцию ограничены четырьмя великорусскими губерниями: Пензенской, Рязанской, Тульской и Тамбовской, - территория которых ныне входит в состав шести субъектов Российской Федерации (Тульской, Рязанской, Липецкой, Тамбовской, Пензенской областей и Республики Мордовия).

Происхождение основной массы сохранившихся источников, связанных с деятельностью местных государственных учреждений, как и формы организации современной науки, привело к тому, что региональная история изучается преимущественно в рамках современного или существовавшего до 1917 г. административно-территориального деления страны. Выдающийся исследователь населения и пространства России П.П. Семенов справедливо отмечал, что такой подход «не дает достаточных удобств ни для исследования, ни для выражения распределения населения в России. Губернская единица неудовлетворительна, потому что большинство наших губерний далеко не представляет однородности ни относительно густоты населения, ни относительно физических условий, вследствие чего средняя цифра населенности губернии только маскирует иногда весьма резкие контрасты в населенности частей ее. Уездная же единица представляет собой неудобство по своей дробности, при которой случайности

местных скоплений населения слишком отражаются на цифрах отношения населения к пространству и маскируют влияние более общих причин, действующих в России обыкновенно на весьма больших протяжениях...» .

Представляется, что изучение прошлого, ограниченное губернскими или областными рамками, является недостаточным для понимания многих сторон прошлого. При определении более крупных территориальных рамок для постановки исследовательских задач возникают трудности, порожденные тем, что вопрос о районировании нашей страны, как в прошлом, так и в настоящем окончательно не решен. Деление европейской части страны на черноземную и нечерноземную зоны, при всей своей обоснованности природными и социальными факторами, не может быть единственным критерием выделения исторических регионов.

Не пытаясь пополнить многочисленные определения термина «регион», существующие в отечественной литературе, хотелось бы обратить внимание на то обстоятельство, что регион, как социально-экономическое и культурное явление, имеет исторически-конкретный характер. Поэтому каждый регион проходит сложный путь развития от зарождения до вполне возможного на определенном этапе исчезновения. Такой драматический процесс произошел на протяжении второго тысячелетия нашей эры на лесостепных просторах, прилегающих к среднему течению р. Оки и истокам р. Дона, которые вошли в ходе проведения губернской реформы 1775 г. в состав Тульской, Рязанской, Тамбовской и Пензенской губерний.

В наше время эти земли не воспринимают как единый регион. Рязанскую и Тульскую области относят, чаще всего, к Центрально-Нечерноземному, Тамбовскую и Липецкую области — к Центрально-Черноземному, Пензенскую область и Республику Мордовию - к Поволжскому районам. «Существует, впрочем, вялотекущая полемика по этому вопросу. Чаще всего сомнения

высказываются о правомерности включения сюда (в Поволжье — П.А.) Пензенской губернии»⁸⁵.

При обращении к конкретно-историческим проблемам оказывается, что такой подход, чаще всего, не может служить рабочей моделью при проведении исследований. Примером может быть фундаментальное исследование Н.М. Дружинина о реформе государственных крестьян. В нем убедительно показаны значительные различия между традиционно относимыми к Центральночерноземному району Рязанской, Тульской, Тамбовской Пензенской, с одной стороны, и Орловской, Курской и Воронежской губерний, с другой стороны. «Такой же (как и Курская - П.А.) почти исключительно земледельческий характер носили Орловская и Воронежская губернии.

Несколько иной тип хозяйственной жизни наблюдался в северо-восточной части центрального черноземного района - на территории Тамбовской, Пензенской и отчасти Рязанской губерний. Они служили переходной полосой между промышленным севером и земледельческим югом». При этом «... к Тамбовской губернии больше всего приближалась губерния Пензенская: в ней земледелие оставалось господствующим занятием населения, но земледелие не могло обеспечить крестьянам прожиточный уровень»⁸⁶. Подтверждают правомерность объединения в один исторический регион Тульской, Рязанской, Тамбовской и Пензенской губерний и первые опыты научного районирования России, предпринятые в 1850-х гг. П.П. Семеновым .

Эти четыре губернии располагались на берегах среднего течения реки Оки и в истоках Дона. Покрывающая Окско-Донскую равнину лесостепь, отличающаяся как от более южных степных, так и от северных лесных ландшафтов, явилась естественно-географической предпосылкой для формирования здесь одного из исторических регионов России, для обозначения которого в исследовании используется термин «приокская лесостепь». Почти на

протяжении тысячелетия здесь существовал социально-экономический и
культурный уклад жизни местного населения, который отличался от соседних
областей России. Приокская лесостепь являлась первоначально пограничным
плацдармом для распространения границ Российского государства на юг и юго-
восток. В начале XVIII в. этот регион из пограничного превратился во внутренний
район Российского государства. Военизированный уклад жизни постепенно
сменился более мирным. Берега Оки и истоки Дона стали зоной экстенсивного
земледелия. Расцвет региона пришелся на вторую половину XVIII-начало XIX вв.
Определяющим социально-экономическим процессом в этот период было
развитие феодального землевладения и товарно-денежных отношений. По
территории региона полумесяцем раскинулись около десятка крупных ярмарок,
среди которых ведущее значение имела Лебедянская, служившая
соединительным звеном между Макарьевской ярмаркой и торговыми центрами
черноземных и малороссийских губерний. Помимо роста товарности сельского
хозяйства, проявилась тенденция, которую наиболее точно можно

охарактеризовать как «прединдустриализацию», представленную крестьянскими промыслами и мануфактурным производством, как правило, основанном на крепостном труде. Ведущую роль в экономической, политической и культурной жизни региона в этот период играло местное дворянство. Выражением этого стала «усадебная культура», расцвет которой пришелся на дореформенный период и породил такие фигуры общерусского масштаба, как М.Ю. Лермонтов и Л.Н. Толстой.

Существовавшие в приокской лесостепи патриархальные порядки стали быстро разлагаться в связи с отменой крепостного права и созданием сети железных дорог. Вместе с этим также быстро стало исчезать единство традиционной жизни региона. Под влиянием огромного нивелирующего влияния общероссийского рынка на рассматриваемой территории стали преобладать

центробежные тенденции, одним из наиболее заметных проявлений которых являлся нарастающий отток трудоспособного населения в другие регионы. Важную роль в последующей судьбе региона сыграло отсутствие здесь городских центров, которые бы стали интегрирующим экономическим и культурным центром. В начале XX в. известный географ В.П. Семенов, связанный происхождением с рассматриваемой территорией, вполне справедливо писал: «Нельзя не отметить при этом характернейшей черты Среднерусской черноземной области в том, что здесь до сих пор не образовалось ни единого крупного торгово-промышленного и культурного центра, не только подобного старинным историческим городам - Москве для Московской и Верхне-Волжской промышленной области, или Киева для Юго-Западной, Казани для Среднего Поволжья, - но и более нового, как например Харькова для Малороссии, хотя вся область в совокупности и представляет из себя вполне определенную культурно-географическую группу» . Расположенные в приокской лесостепи 47 городов (четыре губернских, 42 уездных и 1 заштатный) на протяжении XVIII-XIX вв., в основном, имели административное значение. Обращает на себя внимание тот факт, что все четыре губернских города имели эксцентрическое расположение относительно подчиненной территории.

Источниковой основой диссертации являются как опубликованные материалы, так и неопубликованные источники, выявленные в фондах центральных и местных архивов.

При рассмотрении взглядов и деятельности просвещенной бюрократии использовались фонды таких высших и центральных учреждений Российской империи и их структурных подразделений, как Непременный совет (РГИА. Ф. 468), Департамент гражданских и духовных дел Государственного совета (РГИА. Ф. 1151), Комитет Министров (РГИА. Ф. 1263), Государственная канцелярия (РГИА. Ф. 1162), Комитет 6 декабря 1826 г. (РГИА. Ф. 1167), Кабинет е.и.

РОССИЙСКАЯ
ГОСУДАРСТВЕННАЯ
41 БИБЛИОТЕКА

величества (РГИА. Ф. 468), I (РГИА. Ф. 1409) и III (ГА РФ. Ф. 109) отделения собственной е. и. в. канцелярии, Совет при министре внутренних дел (РГИА. Ф. 1281), первый департамент Министерства государственных имуществ (РГИА. Ф. 383), Министерство юстиции (РГИА, ф. 1405), Департамент полиции исполнительной (РГИА. Ф. 1286) и Особенной канцелярии (ГА РФ. Ф. 1165) Министерства внутренних дел, Департамент народного просвещения (РГИА. Ф. 733) и Главного управления цензуры (РГИА. Ф. 772) Министерства народного просвещения, Департамент внешней торговли Министерства финансов (РГИА. Ф.

19).

Значительный интерес для рассмотрения проблемы взаимоотношения власти и общества представляют материалы Следственной комиссии и верховного уголовного суда по делу декабристов (ГА РФ. Ф. 48), большая часть которых включена в фундаментальную публикацию «Восстание декабристов». Неопубликованными остались документы, связанные с теми участниками тайных обществ и восстания в Петербурге и на Юге, которые оказались на периферии внимания следователей и судей, но представляют интерес для анализа» процессов, происходящих в провинциальном обществе⁸⁹.

Выявленные в центральных архивах материалы были дополнены
документами таких местных учреждений, находящихся в фондах

Государственных архивов Липецкой (ГАЛО), Пензенской (ГАПО), Рязанской (ГАРО), Тамбовской (ГАТО) и Тульской (ГАТуО) областей, как канцелярии губернаторов (ГАПО. Ф. 5, канцелярии губернатора Пензенской губернии; ГАРО. Ф. 5, канцелярии губернатора Рязанской губернии; ГАТО. Ф. 4, канцелярии губернатора Тамбовской губернии; ГАТуО. Ф. 90, канцелярии губернатора Тульской губернии), губернского присутствия (ГАПО. Ф. 6, губернского присутствия Пензенской губернии; ГАРО. Ф. 4, губернского присутствия Рязанской губернии; ГАТО. Ф. 2, губернского присутствия Тамбовской губернии;

ГАТуО. Ф. 51, губернского присутствия Тульской губернии), губернских статистических комитетов (ГАЛО. Ф. 9, статистического комитета Пензенской губернии; ГАРО. Ф. 7, статистического комитета Рязанской губернии; ГАТО. Ф. 6, статистического комитета Тамбовской губернии; ГАТуО. Ф. 52, статистического комитета Тульской губернии), дворянских собраний и губернских предводителей дворянства (ГАПО. Ф. 196, дворянского депутатского собрания Пензенской губернии; ГАРО. Ф. 99, дворянского депутатского собрания Рязанской губернии; Ф. 98, губернского предводителя дворянства Рязанской губернии; ГАТО, Ф. 161, губернского предводителя дворянства и дворянского депутатского собрания Тамбовской губернии; ГАТуО. Ф. 39, дворянского депутатского собрания Тульской губернии; Ф. 40 губернского предводителя дворянства Тульской губернии). Помимо фондов губернских учреждений был использован выявленный в ГАРО обширный фонд канцелярии генерал-губернатора Рязанской, Тульской, Тамбовской, Орловской и Воронежской губерний (ГАРО, Ф. 920), который ранее не привлекался при анализе реформаторской деятельности центральных и местных учреждений в 1810-1820-х гг.

Многие стороны реформаторской деятельности властей отразились в фондах провинциальных учебных заведений: Пензенской, Рязанской, Тамбовской и Тульской гимназий (ГАПО. Ф. 58, Пензенской мужской гимназии; ГАРО. Ф. 609, Рязанской мужской гимназии ГАТО. Ф. 107, Тамбовской мужской гимназии), Тамбовского и Тульского кадетских корпусов (Российский государственный военно-исторический архив. Ф. 983 и Ф. 346)⁹⁰.

Менее результативным оказалось при изучении поставленной проблемы обращение к фондам уездных учреждений: нижних земских судов⁹¹, городничих⁹², уездных предводителей дворянства ³. В них сохранились лишь разрозненные документы дореформенной эпохи, что заставило отказаться от подробного анализа

уездного уровня административной системы Российской империи при

рассмотрении деятельности просвещенной бюрократии.

Изучение поставленной в данном исследовании проблемы невозможно без использования материалов личных фондов тех государственных деятелей, которые были носителями реформаторских начал. Среди них особой полнотой отличаются документальные комплексы, связанные с семействами Строгановых (РГАДА. Ф. 1278) и князей Вяземских (РГАЛИ. Ф. 195). Значительный интерес представляют фонды таких государственных и общественных деятелей как Д.Н. Блудов (РГИА. Ф. 72) , Д.В. Дашков (РГИА. Ф. 1630), С.С. Уваров (ОПИ ГИМ. Ф. 17), Нечаев (РГИА. Ф. 1005), а также одного из ближайших сотрудников М.М. Сперанского К.Г. Репинского (ОР РНБ. Ф. 637).

В 1920-е гг. в ходе централизации архивного дела большинство личных фондов из провинциальных архивов были переданы в столичные хранилища. Одним из немногих исключений является фамильный фонд дворян Рязанской губернии Дубовицких, в составе которого сохранились документы о жизни и взглядах известного мистика А.П. Дубовицкого (ГАРО. Ф. 1336).

Изучение поставленной проблемы затруднено тем обстоятельством, что значительная часть личных фондов государственных деятелей дореформенной эпохи оказалась безвозвратно утрачена. Погиб архив В.П. Кочубея, в отечественных архивах находятся только разрозненные части обширного архива Н.Н Новосильцева (Архив Санкт-Петербургского института истории РАН. Ф. 176). Не сохранились бумаги таких деятелей, как СП. Жихарев и B.C. Филимонов, среди которых были рукописи их записок и многочисленные письма современников. Многие существующие личные фонды являются, по сути, коллекциями, возникшими уже в самих архивохранилищах по мере выявления и концентрации документов, связанных с той или иной личностью. В частности, включающий интереснейшие документы фонд А.Д. Балашова представляет собой

лишь остатки семейного архива, купленные у букиниста в 1920-е гг. и поступившие в фонды Архива Санкт-Петербургского института истории РАН (АСПИИРАН. Ф. 16).

Значительный интерес для анализа реформаторского направления в правительственной политике первой половины XIX в. представляют документы, отложившиеся в собраниях таких коллекционеров и ученых как С. Д. Полторацкий (ОР РЕБ. Ф. 223), А.А. Краевский (ОР РНБ. Ф. 391), М.Н. Погодин (ОР РГБ. Ф. 231), К.М. Бороздин (РГИА. Ф. 1681), М.А. Корф (ОР РНБ. Ф. 380), Н.К Шильдер (ОР РНБ. Ф. 859), А.Н. Шебунин (ОР РНБ. Ф. 849).

Оригиналы многих документов, введенные в научный оборот во второй половине Х1Х-начале XX вв., оказались утрачены, что заставляет использовать сделанные в свое время публикации этих источников. Справедливым кажется мнение Б.Н. Миронова, что «относительно же досоветского периода... главная проблема...., по крайней мере, для отечественной историографии, состоит в том, чтобы переосмыслить уже собранные данные с точки зрения современной социальной науки, ибо в течение долгого времени они анализировались сквозь призму теории и методологии середины XIX в.»⁹⁴.

Деятельность «просвещенной бюрократии» невозможно понять без обращения к законодательным документам Российской империи, основная масса которых включена в Полное собрание законов Российской империи и Свод законов Российской империи⁹⁵. На протяжении дореформенного периода сам характер этих документов менялся. Для первой четверти XIX в. характерно обилие указов по конкретным вопросам, которые в современном государственном управлении оценивают как распорядительные, но в условиях абсолютной монархии они являлись законодательными документами. Начиная с 1830-х гг., в связи с кодификационной деятельностью, развернувшейся под руководством М.М. Сперанского, законодательная техника Российской империи все больше

приближалась к тем нормам, которые существуют в современных государствах. Менялся характер как законодательных, так и распорядительных документов, что само по себе отражало распространение рациональных приемов управления⁹⁶.

Понять механизм формирования и реализации правительственной политики невозможно без обращения к делопроизводственным документам высших, центральных и местных учреждений Российской империи первой половины XIX в. Справедливым кажется мнение о том, что «в исследовательской разработке делопроизводственной документации наблюдается явный диссонанс между ее изучением, с одной стороны, с точки зрения внешних признаков, структуры разновидностей и организации документопотоков и, с другой стороны, ее источниковедческим изучением и использованием в исторических исследованиях. Первая часть изучена более или менее удовлетворительно, прежде всего, в рамках специальной научной дисциплины «история и организация государственного делопроизводства». Но данная научная дисциплина возникла;;и развивалась для обслуживания потребностей архивного дела и не выходила на содержательный анализ делопроизводственных источников»⁹⁷.

Огромное значение для понимания реформаторской составляющей политики Российской империи первой половины XIX в. имеют проекты преобразований, к числу которых относятся: записка А.А. Безбородко «О потребностях Российской империи», различные редакции «Коронационной грамоты» 1801 г., многочисленные записки М.М. Сперанского, конституционный проект «Государственной уставной грамоты Российской империи»⁹⁸.

В ходе работы над исследованием был выявлен ряд записок, принадлежащих перу членов общества «Арзамас» . Впервые вводится в научный оборот комплекс документов, свидетельствующих о реформаторских усилиях властей в провинции, связанный с деятельностью А.Д. Балашова в качестве генерал-губернатора пяти центральных губерний¹⁰⁰. Многие из этих проектов

были востребованы новым поколением государственных деятелей в связи с подготовкой реформ 1860-1870-х гг. и опубликованы в те годы. Но эти публикации, например, записки В.П. Кочубея и И.А. Каподистрии, в которых излагалась существовавшая в правительственных кругах после наполеоновских войн программа реформ, исследователями не привлекались¹⁰¹.

Были подвергнуты анализу отчеты губернаторов Пензенской, Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний эпохи правления Александра I и Николая I, отложившиеся в фондах Комитета министров и Совета при Министре внутренних дел. В местных архивах отчеты и подготовительные материалы для них сохранились только с 1830-1840-х гг. Эти отчеты представляют значительный интерес не только благодаря содержащейся в них конкретной информации, но и как показатель распространения рациональных методов управления в российской провинции. Помимо отчетных в диссертации. использовались распорядительные документы (протоколы, журналы заседаний губернских учреждений и предписания нижестоящим инстанциям) местных властей. Ониїв своей основе однотипны и связаны с административной рутиной, в которую были * погружены губернские и уездные учреждения. Но их анализ позволяет выявить определенные различия в стиле управления на местном уровне и сделать вывод о существовании нескольких подходов, которые реализовывались на уровне губернской администрации. Одним из них являлся рациональный тип управления, в котором и проявилась реформаторская составляющая правительственной политики. Плодотворность изучения фондов провинциальных архивов в контексте реформаторской деятельности столичных властей доказал анализ документов Рязанской палаты гражданского суда (ГАРО. Ф. 637). Он позволил сделать вывод о том, что среди дворянства этой губернии указ о «вольных хлебопашцах» 1803 г. встретил более значительную поддержку, чем в среднем по стране.

Значительный интерес для понимания реального состояния системы управления представляют контрольные документы государственных учреждений. К их числу относятся, прежде всего, материалы сенатских ревизий (РГИА. Ф. 468, Неприменного совета, оп. 1. Ед. хр. 461; Ф. 1383, ревизии сенатора И.Э. Куруты Тамбовской губернии, РГИА; Ф. 383, первого департамента Министерства государственных имуществ. Оп. 1851 г. Д. 17763) и донесения губернских жандармских офицеров (ГА РФ. Ф. 109, оп. 3, 1828 г., ед. хр. 129). Их дополняют разнообразные доносы, направленные в правительственные инстанции. В них затрагивались проблемы, о которых в большинстве официальных документов умалчивалось, что позволяет проследить столкновение традиционного и реформаторского подходов на уровне местного управления¹⁰².

Изменение качественного состава российской бюрократии невозможно понять без обращения к такому виду источников, как формулярные списки и родословные документы. Они содержат обширную биографическую информацию, которая позволяет анализировать темпы и способы распространения в среде дворянства и чиновничества реформаторских настроений. Важным дополнением к ним служат такие официальные справочные издания, как адрес-календари. При всей ограниченности содержащейся в них информации, они «являются ценным историческим источником, так как приводят сведения о большей группе чиновников придворных, высших, центральных и местных учреждений за продолжительный период»¹⁰³.

Первая половина XIX в. явилась временем развития общественной инициативы в среде образованного дворянства, что делает важным источником документы, отражающие деятельность общественных организаций. В наибольшей мере введен в научный оборот комплекс документов, отражающий взгляды и деятельность участников тайных обществ декабристов. Такие программные документы, как устав Союза Благоденствия и «Конституция» Н.М.

Муравьева, показывают как точки соприкосновения, так и различия во взглядах дворянских революционеров и сторонников гувернаменталистского подхода в дворянской среде. Значительный интерес представляет комплекс документов, связанный с деятельностью «Негласного комитета», и литературного общества «Арзамас», участники которых пытались реализовать свои реформаторские идеалы в качестве «просвещенных бюрократов»¹⁰⁴.

Распространение новых общественно-политических идей отразилось в
публицистических произведениях первой половины XIX в. таких авторов, как А.Т.
Болотов, А.Ф. Бестужев, И.П. Пнин, А.С. Кайсаров, Н.М. Карамзин, А.И.
Кошелев. Значительный интерес представляют произведения таких

государственных деятелей, как князь П.А. Вяземский, Д.В. Дашков, С.С. Уваров, которые на определенном этапе биографии выступали в качестве талантливых публицистов¹⁰⁵.

Существовавшие традиции и цензура не позволяли в ту эпоху в полной мере выражать новые идеи и подходы в печати. Поэтому реформаторские взгляды с наибольшей силой отражались не столько в подцензурной публицистике, сколько в художественной литературе. Проза и поэзия первой половины XIX в. без сомнения интересна как исторический источник для изучения общественно-политических настроений той эпохи. Одним из первых на это обратил внимание А.В. Предтечинский, справедливо заметив, что «было бы безнадежным делом при изучении русской общественно-политической мысли XVIII-XX вв. миновать такой богатый, яркий, насыщенный источник как русская художественная литература» . В этом отношении особый интерес представляет творчество литераторов, входивших в состав общества «Арзамас» - В.А. Жуковского и князя П.А. Вяземского. Эволюция провинциального общества и местной администрации ярко показана в произведениях дворян Рязанской и Пензенской губерний В.В. Селиванова, И.В. Селиванова и СТ. Славутинского. Созданные в эпоху

общественного подъема 1850-1860-х гг. они представляют особый интерес благодаря использованным в них мемуарным и документальным свидетельствам о недавнем прошлом — дореформенном времени .

Практически все представители реформаторского направления в
правительственных кругах первой половины XIX в. выступали в роли
покровителей периодической печати или принимали непосредственное участие в
журнальных проектах. Особый интерес представляют такие столичные

общественно-литературные издания, как «Санкт-Петербургский журнал», «Сын Отечества», «Вестник Европы», «Московский Телеграф». Занимая выдающееся место в общественно-политической жизни своей эпохи, эти периодические издания одновременно явились рупором сторонников преобразований в правительственных кругах. Так выявлена первая публикация С.С. Уварова в журнале «Сын Отечества», которая позволяет проследить истоки формирования теории «официальной народности» . Стремление просвещенной бюрократии сделать периодическую печать инструментом преобразования.страны привело к развитию официальной печати в виде газет и журналов, издаваемых Министерством финансов, Министерством внутренних дел, Министерством народного просвещения и Министерством государственных имуществ¹⁰⁹. В 1837 г. появляются первые провинциальные периодические издания на рассматриваемой территории: «Пензенские губернские ведомости», «Рязанские губернские ведомости», «Тамбовские губернские ведомости» и «Тульские губернские ведомости». Эти сухие казенные издания представляли собой огромный шаг вперед по пути расширения публичности в деятельности центральных и местных властей¹¹⁰. Ценные материалы, показывавшие жизнь губерний, отраженные в столичной печати 1840-1850-х гг., представлены в собранной М.Д. Хмыровым коллекции газетных и журнальных вырезок, хранящейся ныне в исторической библиотеке. В 1847 г. в Москве стали выходить «Записки Лебедянского

сельскохозяйственного общества». Публиковавшиеся в них материалы готовились на территории Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний, где проживали наиболее активные участники этого общества, что дает основание оценивать их как первое частное периодическое издание, появившееся в приокской лесостепи.

Менталитет и многие стороны психологического облика «просвещенной бюрократии» невозможно выявить без обращения к источникам личного происхождения. В исследовании широко использовалась переписка государственных и общественных деятелей первой половины XIX в. Недостаточный уровень развития периодических изданий и цензурные ограничения делали эпистолярные послания в первой половине XIX в. более важным способом распространения актуальной информации, чем газеты и журналы. Для рассматриваемой проблемы особое значение представляют такие эпистолярные комплексы, как переписка членов «Негласного комитета» и членов общества «Арзамас». Один из представителей «просвещенной бюрократии», член «Арзамаса» князь П.А. Вяземский писал: «Письма - это сама жизнь, которую захватываешь по горячим следам. Как семейный и домашний быт древнего мира, внезапно остывший в лаве, отыскивается целиком под развалинами Помпеи, так и здесь, жизнь нетронутая и нетленная, так сказать, еще теплится в остывших чернилах»¹¹¹.

Механизм формирования правительственного курса в эпоху императора
Александра I позволяет представить его переписка со своим наставником Ф.Ц.
Лагарпом и одним из ближайших единомышленников князем А.А.
Чарторижским . Одним из наиболее обширных из сохранившихся

эпистолярных комплексов первой половины XIX в. является переписка А.И. Тургенева и князя П.А. Вяземского. Она велась на протяжении нескольких десятилетий. В отдельные годы корреспонденты обменивались подробными

посланиями несколько раз в неделю. Содержащаяся в них информация носит уникальный характер для понимания взглядов представителей «просвещенной бюрократии»¹¹³.

Распространение просвещения в первой половине XIX в. породило традицию ведения дневников. Некоторые из них, к числу которых можно отнести дневники Н.И. Тургенева и его брата СИ. Тургенева, а также «Записные книжки» князя П.А. Вяземского, выходили за рамки повседневных записей, представляя собой отражение общественно-политических взглядов авторов¹¹⁴. Один из немногих дневников, в котором отразилась повседневная жизнь дореформенной провинции, сохранился в следственном деле петрашевцев, по которому привлекался его автор, офицер Генерального штаба П.А. Кузьмин¹¹⁵.

Представители реформаторского направления в правительственных кругах принадлежали к наиболее образованной части российского общества и стремились отразить свой социальный опыт в воспоминаниях¹¹⁶,- хотя жизненные обстоятельства часто не позволяли завершить их. В частности, от большинства деятелей, связанных с «Негласным комитетом» и обществом «Арзамас», остались лишь небольшие по объему мемуарные наброски¹¹⁷.

Для рассмотрения круга «молодых друзей» Александра I уникальное значение имеет такой источник, как записки князя А.А. Чарторижского. Они охватывают период с появления их автора в России до начала русско-французской войны 1805-1807 гг. и позволяют достаточно полно восстановить представления о тех идеалах, которые разделяли его единомышленники, а также отличия их взглядов от предшествующих поколений правящей элиты Российской империи. Из круга «Арзамаса» вышли два выдающихся мемуариста, без обращения к творческому наследию которых не обходится ни одно исследование о жизни дореформенной России. Одним из первых, кто оценил значение воспоминаний «Записки современника» СП. Жихарева, которые переиздавались на протяжении

столетия пять раз, для понимания русской жизни начала XIX в. был Л.Н. Толстой. Значительным культурным явлением стало появление в середине XIX в. мемуаров другого члена общества «Арзамас» - Ф.Ф. Вигеля. Оба автора, принадлежавшие к числу просвещенных бюрократов, хотя и не сделавшие такой блестящей карьеры, как их единомышленники, представили яркую картину жизни столиц и провинции дореформенной России. Князь А.А. Чарторижский, СП. Жихарев и Ф.Ф. Вигель создавали свои произведения на склоне жизни, ретроспективное рассмотрение которой не могло не привести к сознательным или бессознательным искажениям прошлого. Но все три автора, будучи внимательными и трезвыми наблюдателями, опирались при этом на дневниковые записи, что придает их мемуарам уникальное значение при анализе рассматриваемой проблемы¹¹⁸.

Жизнь центральных губерний обстоятельно показана в записках тульского
дворянина А.Т. Болотова, которые заложили основу мемуарной традиции в
великорусской провинции. В них описываются события конца XVIII в., но
создавались они уже в эпоху правления Александра I, что делает их важнейшим
источником для изучения провинциального дворянства того времени¹¹⁹.
Выходцами из среды провинциального дворянства рассматриваемых губерний
являлись такие мемуаристы, как Б.Н. Чичерин и А.И. Кошелев, воспоминания
которых стали для многих поколений ученых основой для реконструкции
общественно-политической жизни 1840-1870-х гг. Если первый автор

противопоставлял духовной жизни старой столицы неподвижную провинциальную среду, то его оппонент из лагеря славянофилов показал драматическую картину противостояния старого и нового в губернской жизни .

Эмоциональные переживания образованного человека в ходе

противоборства с крепостнической действительностью являлись центральной

темой в мемуарах двух эмигрантов Н.П. Огарева и B.C. Печерина . Их

сверстники, А.Д. Галахов и Я.П. Полонский, стремились к объективному показу той провинциальной среды, которую они покинули, отправляясь в Московский университет¹²². Широкая панорама жизни столиц и провинции, как окраин, так и центральных губерний, создана в монументальных воспоминаниях П.П. Семенова¹²³.

Более объективному пониманию роли «просвещенной бюрократии» в развитии России вообще и провинции в частности, способствует использование при комплексном анализе этих значительных по объему и содержанию воспоминаний ряда других опубликованных мемуаров, отражающих дореформенный период отечественной истории. Архивный поиск позволил дополнить корпус зоспоминаний неопубликованными и впервые вводимыми в научный оборот записками генерал-адъютанта А.Д. Балашова. Эта рукопись охватывает период от поступления в Пажеский корпус до назначения в 1819 г. на должность генерал-губернатора. Изложенные в ней сведения позволяют пролить свет на такой сложный и нерешенный вопрос, как отношение императора Александра I к реформаторским планам после окончания наполеоновских войн¹²! Отличие стиля управления А.Д. Балашова от традиционных подходов показаны в воспоминаниях чиновника и литератора М.Н. Макарова об этом генерал-губернаторе¹²⁵.

Критический анализ разнообразных источников, привлеченных для рассмотрения данной темы, дает основания для объективной интерпретации исторических фактов и осмысления причинно-следственных связей.

Научная новизна исследования определяется тем, что представленная диссертация является первым комплексным исследованием взглядов и деятельности просвещенной бюрократии первой половины XIX в. в контексте модернизации Российской империи. В ней также впервые рассматривается влияние усилий просвещенной бюрократии на провинцию и обратное воздействие

провинциальной среды на реформаторские усилия правительственных кругов. В
научный оборот введен обширный круг как опубликованных, так и

неопубликованных источников. Многие аспекты представленной в диссертации проблемы, являются первым опытом их разработки в отечественной историографии. К ним относятся сюжеты, связанные с формированием реформаторского направления в правительственных верхах, деятельностью бывших членов «Негласного комитета» в 1820-е гг., анализом теории «официальной народности», ее истоков и места как в общественно-политическом развитии России, так и в контексте общеевропейских тенденций, ролью членов «Арзамаса» в формировании теории «официальной народности». Также впервые предпринята попытка рассмотрения местного управления великорусскими губерниями и проявление на этом уровне реформаторских тенденций, в частности, «правительственного конституционализма» первой четверти XIX в. В диссертации дана новая трактовка развития общественного движения в провинциальной среде и впервые рассмотрена гувернаменталистская составляющая в общественном движении, что позволяет по-новому истолковать начальные этапы развития консервативной, либеральной и революционной идеологи и практики.

Практическая значимость исследования состоит в том, что оно призвано восполнить пробелы в изучении и осмыслении реформаторского направления в правительственной политике и взаимоотношений столиц и провинции, расширить корпус источников по теме и представить их авторскую трактовку. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при написании обобщающих и специальных трудов по отечественной истории первой половины XIX в., а также в процессе преподавания общих и специальных курсов, как исторического, так и правоведческого, политологического, социологического и культурологического плана. Опыт формирования и реализации новых подходов в правительственной

политике может быть учтен при осуществлении взаимодействия федерального центра и регионов на современном этапе.

Корф М.А. Историческое описание «14 декабря» и предшествующих ему событий. СПб., 1849; Он же. Четырнадцатое декабря 1825 г. СПб., 1854; Он же. Восшествие на престол императора Николая L СПб., 1857; Он же. Жизнь графа Сперанского. Т. 1-2, СПб., 1861. О деятельности М.А Корфа в качестве директора Публичной библиотеки и собирателя исторических материалов см.: М.А. Корф. СПб., 1995. О политических и исторических взглядах М.А. Корфа и его вкладе в развитие отечественной науки см.: Сыроечевский Б. Корф в полемике с Герценым // Красный Архив. 1925. Т. 3; Ружицкая И.В. Барон М.А. Корф - историк. По материалам его архива. М., 1996; Она же. Корф в государственной и культурной жизни России // ОИ. 1998. № 2.

² Заблоцкий-Десятовский А.П. Граф П.Д. Киселев и его время. Материалы для истории
императоров Александра I, Николая I и Александра П. Т. 1-4. СПб., 1882. Богданович М.И.
История царствования императора Александра I и России в его время. Т. 1-6. СПб., 1869-1871;
Шильдер Н.К. Император Александр I, его жизнь и царствование. 2-е изд. Т. 1-4. СПб., 1894-
1905; Он же. Имп. Николай I, его жизнь и царствование. Т. 1-2. СПб., 1903; Дубровин Н.Ф.
Материалы и черты к биографии императора Николая 1 и к истории его царствования. СПб.,
1896.

Рудаков В.Е. Учено-литературная деятельность Н.Ф. Дубровина // ИВ. 1904. № 8. Н.Ф. Дубровин являлся составителем и издателем целого ряда источников: Отечественная война в письмах современников (1812-1815 гг.) СПб., 1882; Письма главнейших деятелей в царствование имп. Александра I. СПб.. 1883; Материалы и черты к биографии имп. Николая I и к истории'его царствования. СПб., 1896. Для понимания его взглядов показательно то, что его «История Крымской войны и обороны Севастополя» (Т. 1-3) была написана к 1874 г., но из-за цензурных препятствий издана только в 1900 г.

³ Барсуков Н.П. Жизнь и труды МЛ. Погодина. Т. 1-22. СПб., 1888-1910; Мироненко М.П.
Исторические взгляды Бартенева // Вопросы источниковедения и историографии досоветского
периода. М., 1979; Мироненко М.П. Из истории русской исторической журналистики //
Памятники культуры. 1985. М., 1987.

⁴ Первое издание вышло в 1851 г. на французском и немецком языках. Первое нелегальное
издание на русском языке этой книги вышло в 1861 г. Об исторической концепции А.И. Герцена
см.: Пирумова Н.М. Исторические взгляды А.И. Герцена. М., 1956.

⁵ Чернышевский Н.Г. Русский реформатор // Отечественные записки. 1861. № 10.

⁶ Андреевский И.А. О наместниках, воеводах и губернаторах. СПб., 1864; Блинов И.А.
Губернаторы: Историко-юридический очерк. СПб., 1905; Гесен В.М. Вопросы местного
управления. СПб., 1904; Градовский А.Д. История местного управления в России. Т. 1-3. М.,
1868; Коркунов Н.М. Русское государственное право. Т. 1-2. Спб., 1891; Корф М.А.
Административная юстиция в России. Т. 1. Спб., 1910; Лазаревский Н.И. Лекции по русскому
государственному праву. Административное право. Т. 2. СПб,. 1910.

⁷ Пыпин А.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 1885; Его же.
Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. СПб., 1906; Русское
масонство XVIII и первой четверти XIX в. Пг., 1916; Религиозные движения при Александре I.
Пг., 1916.

План государственного преобразования М.М. Сперанского (Введение к Уложению государственных законов). М., 1905.

⁹ Довнар-Запольский М.В. Обзор новейшей русской истории. Киев, 1912; Глинский Б.Б. Очерки
русского прогресса. СПб., 1900; Глинский Б.Б. Борьба за конституцию, 1612-1861 гг. СПб.,
1908; Лемке М.К. Очерки освободительного движения «шестидесятых годов». СПб., 1908; Он
же. Николаевские жандармы и литература. 1825-1855 гг. СПб,. 1908. О появлении подобного
рода исследований как проявлении новых явлений в исторической науке см.: Михальченко СИ.
М.В. Довнар-Запольский: историк, общественный деятель // ВИ. 1993. № 6.

¹⁰ Государственный Совет. 1801-1901. СПб., 1901; Середонин Н.М. Исторический обзор
деятельности комитета министров. Т. 1-5. СПб., 1902; Рождественский СВ. Исторический обзор
деятельности Министерства народного просвещения. 1802-1902. СПб., 1902 и т.д.

¹¹ Николай Михайлович, вел. кн. Император Александр І.Т. 1-2. СПб., 1912.

¹² Кизиветтер А.А. Император Николай I как конституционный монарх // Кизиветтер А.А.
Исторические очерки. М., 1912; Корнилов А.А. Курс истории России XIX в. М., 1909; Клочков
М.В. Очерки правительственной деятельности Павла I. Пг., 1916.

¹³ Покровский М.Н. Русская история с древнейших времен. Т. 3. М., 1933.

¹⁴ Пресняков А.Е. Александр I. Пг., 1924; Он же. Апогей самодержавия. Николай I. Л., 1925;
Полиевктов М.А. Николай I. Биография и обзор царствования. М., 1918.

¹⁵ Шебунин А.Н. Европейская контрреволюция в первой половине XIX в. Л., 1925. і

¹⁶ Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. Т. 1-2. М., 1946-1958.

¹⁷ Предтеченский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти
XIX в. М.; Л., 1957.

¹⁸ Об историках см.:

¹⁹ Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1970;
Захаровой Л.Г. Ерошкин Н.П.

²⁰ Чернуха В.Г. Внутренняя политика царизма середины 1870 - конца 1880-х гг. Л., 1978.

²¹ Демидова Н.Ф. Бюрократизация государственного аппарата абсолютизма в XVII-XVIII вв.'//
Абсолютизм в России (XVII-XVIII вв.). М., 1964. С 206-242; Троицкий СМ. Русский
абсолютизм и дворянство XVIII в. М., 1974.

²² Дискуссия об абсолютизме см: Аврех А.Я. Русский абсолютизм и его роль в утверждении
капитализма в России // История СССР. 1968. № 1; Он же. Утраченное равновесие // История
СССР. 1971. № 4; Павлова-Сильванская М.П. К вопросу об особенностях абсолютизма в России
// История СССР. 1968. № 4; Шапиро А.Л. Об абсолютизме в России // История СССР 1968. №
5; Давидович A.M., Покровский С.А. О классовой сущности и этапах развития русского
бсолютизма // История СССР. 1969. № 1; Троицкий СМ. О некоторых спорных вопросах
истории абсолютизма в России // История СССР. 1969. № 3; Волков М.Я. О становлении
абсолютизма в России // История СССР. 1970. № 1; Павленко Н.И. К вопросу о генезисе
абсолютизма в России // История СССР. 1971. № 1; Сахаров А.Н. Исторические факторы
образования русского абсолютизма // История СССР. 1971. № 1; Чистозвонов А.Н. К дискуссии
об абсолютизме в России // История СССР. 1971. № 3; Волков М.Я. О становлении абсолютизма
в России // История СССР. 1970. № 1; К дискуссии об абсолютизме в России // История СССР.
1972. № 4; Федоров И.А. Просвещенный абсолютизм в России // Вопросы истории. 1970. № 9;
Он же. Социальная сущность и эволюция российского абсолютизма // Вопросы истории. 1971.
№ 4; Титов Ю.П. Абсолютизм в России // Советское государство и право. 1971. № 1.

²³ Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты М., 1981.

²⁴ Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение России в начале XIX в. Саратов, 1982.

Мироненко СВ. Страницы тайной истории самодержавия: Политическая история России первой половины XIX в. М., 1990; Сафонов М.М. Проблема реформ в правительственной политике России на рубеже XVIII и XIX вв. Л., 1988.

²⁶ Киняпина Н.С. Политика самодержавия в области промышленности (20-50гг. XIX в). М.,
1968; Гросул В.Я. Реформы в Дунайских княжествах и Россия (20-30 годы XIX в.). М., 1966.

²⁷ Пугачев В.В. О специфике декабристкой революционности (Некоторые спорные вопросы) //
Освободительное движение в России. Вып. 1-2.Саратов, 1971; Ланда С.С. Дух революционных
преобразований... Из истории формирования идеологии и политической организации
декабристов. 1818-1825. М., 1975.

²⁸ Семенова А.В. Временное революционное правительство в планах декабристов. М., 1982.

²⁹ Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII-начало
XIX века). СПб., 1994.

³⁰ Вишленкова Е.А. Религиозная политика: официальный курс и «общее мнение» России
александровской эпохи. Казань, 1997; Кондаков Ю.Е. Духовно-религиозная политика
Александра I и русская православная оппозиция (1801-1825). СПб., 1998; Серков А.И. История
русского масонства XIX века. СПб., 2000; Эймонтова Р.Г. Из истории религиозного вектора
русской мысли: Василий Андреевич Жуковский // ОИ. 2004. № 3. С. 140-148.

Выскочков Л.В. Император Николай I: Человек и государь. СПб., 2001; Федоров В.А. М.М. Сперанский и А.А. Аракчеев. М., 1997.

³² Петров Ф.А. Российские университеты в первой половине XIX в. Формирование системы университетского образования в России. Кн. 1-4. М., 1998-2001; Хартанович ,М.Ф. Ученое сословие в России. Императорская Академия наук второй четверти XIX в. СПб., 1999; Шевченко М.М. Конец одного величия: власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003.

³² Блинов И.И. Губернаторы: Историко-правовой очерк. СПб., 1905; Клочков М.В. Очерки правительственной деятельности Павла I. Пг., 1916.

³ Федоров В.А. Декабристы и их время. М., 1982; Федоров В.А. «Своей судьбой гордимся мы...». Следствие и суд над декабристами. М., 1982; Бокова В.М. Эпоха тайных обществ. М., 2003; Киянская О.И. Павел Пестель. Офицер. Разведчик. Заговорщик. М., 2002.

³⁴ См. например утверждение: «Важнейшей темой для отечественных историков должна стать
тема Промысла Божьего в русской истории. Такой подход предлагает, прежде всего,
рассмотрение царя-императора не только как политической фигуры, но во всей глубине и
сложности связей, которыми он обладал в силу того, что был Помазанником Божиим.
Водительство Божие царя - вот главный оселок, которым измеряются все остальные события
нашей истории. ...Задача современной исторической науки - перейти от «психологизма» к
духовно-религиозному подходу в объяснении накопленных исторических знаний о России». Тот
же автор пишет: «Читаешь Н.М. Карамзина или Н.И. Костомарова и удивляешься, как же у нас
при таком хаосе и перекосе жизни выросла Церковь, культура, государственность, горячая вера.
Вот почему ни СМ. Соловьев, ни В.О. Ключевский - два великих столпа дореволюционной
исторической мысли - не смогли в своих сочинениях избежать искусственности, некоторой
мертвенности или театральности» (Кириченко О.В. Дворянское благочестие XVIII в. М., , 2002.
С. 22, 19).

³⁵ Вернадский Г. В. Скрытый источник конституции Н. Муравьева // Ученые записки
Таврического университета. Вып. 1. Симферополь, 1919.

Wortman R. The Development of Russian Legal Consciousness. Chicago, 1976; Wortman R. Scenarios of Power Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Princeton, 1995-2000; Lincoln W. B. In the Vangard of Reform Russians Enlightened Bureacrats. 1825-1861. De Kalb, 1982; Orlovsky D. The Limits of Reform: The Ministry of Internal Affairs in Imperial Russia, 1802-1881. Cambridge, 1981; Riasanovsky N.V. Nicolas I and Official Nationality in Russia. 1825-1855. Bercley-los Angeles, 1959; Riasanovsky N.V. A Parting of Ways. Government and the Educated Public in Russia. Oxford, 1976; Wortman R. The Development of Russian Legal Consciousness. Chicago, 1976 (рус. перевод: Уортман Ричард С. Властители и судии. Развитие правового сознания в императорской России. М., 2004); Wortman R. Scenarios of Power Myth and Ceremony in Russian Monarchy. Princeton, 1995-2000 (рус. перевод: Уортман Ричард С.Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. Т. 1. М., 2000); Emmons Т. The Russian Landed Gentry and the Peasant Emancipation of 1861. Cambrige, 1968, О влиянии П.А. Зайончковского на американскую историографию проблемы см.: Большакова О.В. П.А. Зайончковский и его американские ученики // ОИ. 2004. № 4.

³⁷ Уортман Р.С. Властители и судии: Развитие правового сознания в императорской России. М.,
2004. С. 13.

³⁸ Raeff М. Michael Sperancki. Statesman of imperial Russia 1772-1839. The Hague, 1957; Виттакер
Ц.Х. Граф C.C. Уваров и его время. СПб., 1999.

³⁹ Николай Михайлович, вел. кн. Граф П.А. Строганов (1774-1817). Историческое исследование
эпохи императора Александра I. Т. 1-2. СПб., 1903; Чарторийский А.А. Мемуары и его
переписка с императором Александром I. Т. 1-2. М., 1912-1913.

⁴⁰ Далин В.М. Жильбер Ромм, Павел Строганов и Санкт-Петербургский двор // Вопросы
истории. І966. № 6; Чудинов А.В. «Русский принц» и француз-«цареубийца» (История
необычайного союза в документах, исследованиях и худ. лит.) // Исторические этюды о Фр. рев.
Памяти В.М. Далина ( К 95-летию со дня рождения). М., 1998; Чудинов А.В. В.Ж. Ромм и П.
Строганов в революционном Париже (1789-1790 гг.) // Россия и Фарнция XVIII-XX вв. Вып. 2.
М., 1998. С. 56-58; Tchoudinov A.V. Les papiers de Gilbert Romme aux archives russes II Gilbert
Romme (1750-1795). Actes du Collogue (19 et 20 mai 1995). Paris, 1996. P. 79-87. Tchoudinov A.V.
Les voyages de Gilbert Romme et en Suisse (1786-1788) d,apre/s les archives russes II Les contitions
de la vie culturelle et intellectuelle en Suise romande au temps des Lumie/res. Annales Benjamin
Constant. V. 18-19. Lausanne, 1996.

⁴¹ См.: Крисань M.A. Адам Ежи Чарторыский // ВИ. 2001. № 2.

⁴² Орлов В. Н. Русские просветители. 1790-1800 гг. М., 1953.

⁴³ Минаева Н.В. Указ. соч., Сафонов М.М. Указ. соч.

⁴⁴ Ковалевский Е.П. Гр. Блудов и его время. СПб., 1866; Долгих Е.В. Восприятие внешнего мира
представителями административной элиты николаевского времени (М.А. Корф, Д.Н. Блудов) //
Россия и внешний мир: диалог культур. М., 1997.; Она же. Личность монарха в восприятии
сановника николаевского времени (М.А. Корф) // Российский менталитет. Методы и проблемы
изучения. Сб. ст. М, 1999. С. 134-159; Она же. Понятие монархии в восприятии николаевского
сановника (Д.Н. Блудов) // Казань, Москва, Санкт-Петербург, М., 1997. С. 119-131; Она же.
Проблема негативной информации в контексте менталитета административной элиты второй
четверти XlX в. (М.А. Корф, Д.Н. Блудов) // Россия и реформы. Вып. 4. М., 1997; Она же. Д.Н.
Блудов, М.А. Корф. К проблеме менталитета российской бюрократии первой половины XIX в.
Автореферат ...на соискание к.и. н. М.: МГУ. 1995.

⁴⁵ Шевченко М.М. Конец одного Величия: Власть, образование и печатное слово в
Императорской России на пороге Освободительных реформ. М., 2003.

Сидоров Е. А. Литературное общество «Арзамас» // Журнал Министерства народного просвещения. 1901. № 6,7.

⁴ Тарасов Е.И. Декабрист Н. И. Тургенев в александровскую эпоху. Самара, 1923.

⁴⁸ Гиллельсон М. И. Материалы по истории арзамасского братства // Пушкин. Исследования и
материалы. Т. 4. М.; Л., 1962.

⁴⁹ Пыпин А.Н. Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов. СПб.,
1906.

⁵ Качалов И.Л. Теория официальной народности и ее изучение в исторической литературе //
Вестник БГУ. Сер. 3. 1991; Он же. Особенности официальной идеологии российского
самодержавия во второй четверти XIX в. // Вестник БГУ. Сер. 3. 1991. № 3; Он же. От
просвещенного абсолютизма к теории официальной народности // Спорные проблемы
историографии рус. общественной мысли (до конца XIX в. ) Научная конференция Москва. 12-
14 мая 1992. Тезисы. М., 1992; Он же. Теория официальной народности: к проблеме авторства
// Вестник БГУ. Серия 3. 1992. № 3; Он же. Теория официальной народности и ее создатели.
Автореф. ...к.и.н. Минск, 1995.

⁵¹ Казаков Н.И. Об одной идеологической формуле николаевской эпохи // Контекст-1989. М.,
1989; Хартанович М.Ф. Ученое сословие в России. Императорская Академия наук второй
четверти XIX в. СПб., 1999; Зорин А. Кормя двуглавого орла... Литература и государственная
идеология в России в последней трети XVIII-первой трети XIX века. М., 2001; Шевченко М.М.
Конец одного величия: власть, образование и печатное слово в Императорской России на пороге
Освободительных реформ. М., 2003.

⁵² Блинов И.И. Губернаторы: Историко-правовой очерк. СПб., 1905; Клочков М.В. Очерки
правительственной деятельности Павла I. Пг., 1916.

⁵ Дубасов И.И. Очерки из истории Тамбовского края. Тамбов, 1993.

⁵⁴ Вернадский Г. В. Скрытый источник конституции Н. Муравьева // Ученые записки
Таврического университета. Вып. 1. Симферополь, 1919.

⁵⁵ Парусов А.И. Административные реформы в России в первой четверти XIX века в связи с
экономической и социально-экономической обстановкой. Автореф. дис. ..д-ра ист. наук. Л.,
1967.

⁵⁶ Ерошкин Н.П. Местное государственное управление дореформенной России (1800-1860 гг.).
М., 1985.

⁵⁷ Лысенко Л.М. Губернаторы и генерал-губернаторы Российской империи. М.: Изд-во МГПУ.
2001; Она же. Губернаторы и генерал-губернаторы в системе власти дореволюционной России.
Автореф. ... доктора ист. наук. М., 2001; Длуголенский Я. Военно-гражданская и полицейская
власть С-П. 1703-1917. СПб., 2001; Алексушин Г.В. Самарские губернаторы: от С.Г.
Волховского до К.А. Титова. Самара, 1996; Астраханские губернаторы: историко-краеведческие
очерки. Сост. А.П. Карасева и др. Астрахань, 1997; Фролов Н.В., Фролова Э.В. Владимирские
наместники и губернаторы. 1778-1917. Ковров. 1998; Калужские губернаторы:
Биобиблиографические очерки. Калуга, 2001; Орловские губернаторы. Сост. О.М. Трохина и
др. Ред. И.Я. Мосякин. Орел, 1998; Пермские губернаторы: (Из фондов архива) Сост. Н.М.
Дупиков. Пермь, 1996; Пермские губернаторы: традиция и современность. Ред. И.К. Кирьянов,
В.В. Мухин. Пермь, 1997. Посохов СИ., Ярыгин Л.Н. Губернаторы и генерал-губернаторы
(1765-1917). 2е изд.. испр. И доп. Харьков, 1997; Псковские губернаторы (история власти в
лицах: Вып. 1). Псков, 2001; Семенов В.Н. Начальные люди Саратова: От первого воеводы до
последнего первого секретаря. Саратов, 1998; Кононов В.А. Смоленские губернаторы. 1711-
1917. Смоленск, 2004; Тверские губернаторы: К 20летию образования Тверской губернии Сост.

Г.Д. Дмитриева, В.Н. Середа. Тверь, 1996; Тульские губернаторы: 220-летию образования тульской губернии посвящается Редкол. Н.К. Попов и др. Тула, 1997; Марасанова В.М., Федюк Г.П. Ярославские губернаторы. 1777-1917. Истор - биограф, очерки Отв. ред. A.M. Селиванов. Ярославль, 1998.

⁵⁸ Шумилов М.М. Местное управление и центральная власть в России в 50-начале 80-х гг. XIX в. М., 1991; Иванов А.Е. Губернское чиновничество 50-60-х гг. XIX в. в России. Историко-источниковедческие очерки. Калуга, 1994; Морякова О.В. Система местного управления России при Николае I. М., 1998.

⁵ Румянцева М.Ф. Костромское чиновничество в конце XVIII века // Российская провинция и ее роль в истории государства, общества и развитие культуры народа. Ч. 3. Костромская провинция в составе российского государства. Кострома, 1994; Она же. Российское чиновничество второй половины XVIII в., формирование сословия // Сословия и государственная власть в России, XV-середина XIX вв. Ч. 2. М., 1994; Она же. Вологодское чиновничество в конце XVIII века // Актуальные проблемы археографии, источниковедения и историографии. Вологда, 1995; Она же. Вологодское чиновничество в конце XVIII в. // Вологда: краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда, 1997.

Чернопятов В.И. Дворянское сословие Тульской губернии. Т. 1-12. М., 1908-1912; Норцев А.Н. Материалы для истории тамбовского, пензенского, саратовского дворянства. Т. 1. Тамбов, 1904.

⁶¹ Семевский В.И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX в. T.I-II. СПб.,
1888; Колюпанов Н.П. Биография Кошелева. Т. 1-2. М., 1889-1892.

⁶² Ковальченко М.Д. Крестьяне и крепостное хозяйство Рязанской и Тамбовской губерний в
первой половине XIX в. М., 1959.

⁶³ Корелин А.П. Дворянство в пореформенной России. 1861-1904. М., 1979.

⁶⁴ Тамбовская тропинка к Пушкину. Тамбов, 1964.

⁶⁵ Глаголева О.Е. Тульская книжная старина. Очерки культурной жизни XVIII-первой половины
XIX вв. Тула 1992; Она же. Русская провинциальная старина. Очерки культуры и быта Тульской
губернии XVIII-первой половине XIX в. Тула, 1993.

^ Дубровин Н.В. Русская жизнь в начале XIX века // PC. 1902. № 8-12.

⁶⁷ Нечаева B.C. В.Г. Белинский. Начало жизненного пути и литературной деятельности. 1811-
1830. М., 1949. Одним из немногих исследований, рассматривающих проблему взаимодействия
и взаимовлияния столицы и провинции на материале пореформенной эпохи, является работа
Н.Г. Карнишкиной «Столица и провинция. Российская политическая культура 1860-1890-х гг.»
(Пенза, 1999).

⁶⁸ Дудзинская Е.А. Славянофилы в общественной борьбе. М., 1983.

⁶⁹ Дружинин Н. М. Декабрист Никита Муравьев // Дружинин Н. М. Избранные произведения.
Революционное движение в России. М., 1985. С. 5.

⁷⁰ Маурер Т. Новый подход к социальной истории университета: коллективная биография
профессоров // Из истории русской интеллигенции. СПб., 2003. С. 280.

⁷¹ О различных толкованиях термина «модернизации» и его применении к отечественной
истории XVIII-XX вв. см.: Опыт российских модернизаций XVIII-XX века. М., Наука, 2001;
Каспэ СИ. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М., 2001;
Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII-начало XX вв.). Т. 2. СПб.,.
2000. С. 284-358; Критический анализ буржуазных теорий модернизации. М., 1985; Крупина
Т.Д. Теория «модернизации» и некоторые проблемы развития России конца Х1Х-начала XX в. //
ИСССР. 1971. № 1. С. 191-205; Поткина И.В., Селунская Н.Б. Россия и модернизация (в

прочтении западных ученых) // ИСССР. 1990. № 4. С. 194-206. О постановки вопроса о

модернизации Германии в современной немецкой историографии см.: Патрушев А.И. Ч—У.

Велер и немецкая социально-научная история // НиНИ. 2004. № З.С. 149-159.

⁷² Среди существующих в современной историографии подходов следует обратить внимание на

попытку выделить два типа правового государства: «правомерный» и собственно «правовой»

(Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 2. СПб., 2000. С. 114, 140-149). См. также:

Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины И: просвещенный абсолютизм в России. М.,

1993.

⁷ Балзер Харли Д. Интеллигентные профессии и интеллигенты-профессионалы.// Из истории

русской интеллигенции. СПб., 2003. С. 202. О различных трактовках этой концепции М. Вебера,

существующие в современной политологии и социологии, см.: Кола Д. Политическая

социология. М, 2001. С. 70-115. О специализации бюрократии Российской империи см.: Раскин

Д.И. Специализации высшей российской бюрократии Х1Х-начала XX в.: Образование,

профессиональный опыт, продвижение по службе // Из глубины веков. 1994. № 3.

⁷ Элиас Н. Придворное общество: исследования по социологии короля и придворной

аристократии. М, 2002. С. 10.

Дружинин Н.М. Просвещенный абсолютизм в России // Дружинин Н.М. Социально-экономическая история России. М, 1987. С. 244.

⁷⁶ См.: Грацианский П.С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII в. М. 1984; Каменский А.Б. «Под сенью Екатерины...» Вторая пол. XVIII в. СПб., 1992; Омельченко О.А. Становление абсолютной монархии в России. М., 1986; Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины II. Просвещенный абсолютизм в России. М, 1993; Минаева Н.В. Н.И. Панин//ВИ. 2002. №7.

Медушевский А.Н. Утверждение абсолютизма в России. М., 1994. С. 67. ⁷⁸ Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 261. «Политика «просвещенного абсолютизма» действовала в Европе в течение полувека, между 40-ми и 80-ми годами XVIII в., вплоть до Французской буржуазно-демократической революции». (Дружинин Н.М. Указ. соч. С. 245). В отечественной историографии существует и более расширительная трактовка хронологических рамок «просвещенного» абсолютизма, когда ее начало относят к реформам Петра I, а завершение к эпохе правления Александра I. (См. например: Рэгсдейл X. Просвещенный абсолютизм и внешняя политика России в 1762-1815 годах // ОИ. 2001. № 3). Но она кажется менее убедительной, чем взгляд, предложенный Н.М. Дружининым.

⁹ Подробный социологический анализ отличия традиционного типа российского чиновника от бюрократа, носителя рационального типа управления, см.: Миронов. Т. 2. С. 162-175.

⁸⁰ Гросул В.Я. Заключение // Русский консерватизм XIX столетия. М., 2000. С. 417. См. также:
Секиринский С.С, Филипова Т.А. Родословная российской свободы. М., 1993; Русские
консерваторы. М., 1997; Гросул В.Я., Итенберг Б.С. , Твардовская В.А., Шацилло К.Ф.,
Эймонтова Р.Г. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М.:, 2000.

⁸¹ См.: Дружинин Н. М. Государственные крестьяне и реформа П. Д. Киселева. Т. 1-2. М.. 1946-
1958.

⁸² Шебунин А.Н. Европейская контрреволюция в первой половине XIX в. Л., 1925; Минаева
Н.В. Европейский легитимизм и эволюция политических представлений Н.М. Карамзина //
ИСССР. 1982. №5.

См. например характеристику романтизма «Он был, в основном, литературной модой, связанной с определенным отношением к жизни и искусству. С одной стороны, это направление было ограничено рамками интеллектуальных кругов: среди романтиков не было таких, кто не

был бы к тому же литератором. С другой стороны, это направление приобрело международное значение, главным образом, в области художественной литературы и в смежных областях литературной критики и философии...Однако нам представляется возможным говорить о романтической социологии или, по крайней мере, об определенных вкладах писателей-романтиков в экономическую, политическую и общую социологию» (Шумпатер Й.А. История экономического анализа. Т. 2. СПб., 2001. С. 550, 554).

⁸⁴ Семенов П.П. Население Европейской России в зависимости от причин, обуславливающих распределение населения империи // Статистический временник Российской империи. Т. 2. Вып. 1. СПб., 1871. С. 127-128.

Савельев П.И. (Самара) Региональные процессы в агарном развитии России // Имперский строй России в региональном измерении (Х1Х-начало XX века). М., 1997. С.75.(67-85). См.: Крестьяне Среднего Поволжья в период капитализма. М., 1984; Клейн Н.Л. Экономическое развитие Поволжья в конце Х1Х-начале XX вв. Саратов, 1981; Кабытов П.С. Аграрное отношение в Поволжье в период империализма (1900-1917). Саратов, 1982. ⁸⁶ Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. М, 1946. Т. 1. С.408, 416. Т. 2. М., 1958. С.320,342.

Вальская Б.А. Об экономико-географическом изучении России в первой половине XIX в. // Вопросы географии. Сб. 10. М., 1948; Она же. Обзор опытов районирования с конца XVIII в. по 1861 г. // Вопросы географии. Сб. 17. М.. 1950; Она же. Об экономико-географическом изучении России статистического отделении МВД в 1835-1852 гг. // Вопросы географии. Сб. 27. М., 1951; Перцик Е.Н. К.И. Арсеньев и его работы по районированию России. М., 1960; Козлов И.В., Козлова А.В. Петр Петрович Семенов-Тян-Шанский. М., 1991.

⁸⁸ Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Т. 2. Среднерусская черноземная область. СПб., 1902. С. V.

Восстание декабристов. Документы и материалы. Т. 1-18. М.: Л., 1925-1984. Определенный
интерес для понимания процессов идущих в провинции, представляет публикация: Дело
петрашевцев. Т. 1-3. М.; Л., 1937-1951. Ч

⁹⁰ Часть документов, доступная дореволюционным исследователям, затем оказалась утрачена,
что заставило обратиться к таким изданиям, как Историческая записка Рязанской 1 мужской
гимназии. 1804-1904. Рязань. 1904; Зеленецкий П.П. Исторический очерк Пензенской 1-й
гимназии с 1804 по 1871 г. Пенза. 1889; Холодный Г.М. Историческая записка о Тамбовской
гимназии. 1786-1866. Тамбов, 1884.

⁹¹ ГАРО. Ф. 735, Егорьевского нижнего земского суда; ГАРО, ф. 750, Зарайского нижнего
земского суда; ГАРО, ф. 751, Касимовского нижнего земского суда; ГАРО, ф. 752,
Михайловского нижнего земского суда; ГАРО, Ф.753. Пронского нижнего земского суда;
ГАРО, ф. 754. Рязанского нижнего земского суда; ГАРО, ф. 759, Сапожковского нижнего
земского суда; ГАРО, ф. 757, Скопинского нижнего земского суда; ГАРО, ф. 758. Спасского
нижнего земского суда; ГАРО, ф.1539, Елатомского нижнего земского суда; ГАРО. ф. 1556.
Кадомского нижнего земского суда; ГАРО. ф. 1537, Шацкого нижнего земского суда.

⁹² ГАРО, Ф. 85, Егорьевского городничего; ГАРО, Ф.86, Михайловского городничего; ГАРО,
ф. 843, Пронского городничего; ГАРО, ф. 88, Ряжского городничего; ГАРО, ф. 87, Рязанского
городничего; ГАРО, ф. 1521, Елатомского городничего; ГАРО, ф. 1518, Шацкого городничего.

³ ГАРО, ф. 104, Рязанского уездного предводителя дворянства; ГАРО, ф, 101, Егорьевского уездного предводителя дворянства ГАРО, ф. 103, Касимовского уездного предводителя дворянства; ГАТО, ф. 739, Белевского уездного предводителя дворянства; ГАТО, ф. 740, Богородицкого уездного предводителя дворянства, ГАТО, ф. 741, Епифанского уездного

предводителя дворянства, ГАТО, ф. 742, Тульского уездного предводителя дворянства, ГАТО, ф. 736, Черненского уездного предводителя дворянства

⁹⁴ Миронов Б.Н. Социальная история России. Т. 1. СПб., 2000. С. 13-14.

⁹⁵ Полное собрание законов Российской империи-1. Т. 1-45. СПб., 1830; Полное собрание
законов Российской империи-П. Т. 1-55. СПб., 1830-1884; Свод законов Российской империи,
повелением государя императора Николая Павловича составленный. (Т. 1-15). СПб., 1832; Свод
законов Российской империи, повелением государя императора Николая Павловича
составленный. (Т. 1-15). СПб., 1842.

⁹⁶ См.: Кочаков Б.М. Законодательный документ Х1Х-начала XX веков // Вспомогательные
исторические дисциплины. М.: Л., 1937; Рыбаков Ю.Я. Своды законов Российской империи
первой половины XIX в. (К источниковедческой характеристике) // Проблемы
источниковедения истории СССР и специальных исторических дисциплин. М, 1984. С. 61-68;
Омельченко О.А. Становление абсолютной монархии в России. М, 1986. С. 72-73; Рыбаков
Ю.Я. Промышленное законодательство России первой половины XIX в. (Источниковедческие
очерки). М., 1986; Развитие русского права в первой половине XX в. М., 1994; Румянцева М.Ф.
Исторические источники XVIII-начала XX веков // Источниковедение: Теория. История. Метод.
Источники российской истории. М., 1998. С. 376-385.

⁹⁷ Румянцева М.Ф. Исторические источники XVIII-начала XX веков ...С. 407. См. также:
Рыбаков Ю.Я. Промышленная статистика России XIX в.: Источниковедческое исследование.
М., 1976; Литвак Б.Г. Очерки источниковедения массовой документации Х1Х-начала XX в. М.,
1979.

⁹⁸ Безбородко А.А. О потребностях Российской империи // Григорович Н. Канцлер кн. А.А.
Безбородко в связи с событиями его времени. Т. 2. СПб., 1881. С. 297-300; С. 643-646. О ней см.:
Предтечинский А.В. Очерки общественно-политической истории России в первой четверти XIX
в.М.; Л., 1957.С. 53-56; Сафонов М.М. Записка А.А. Безбородко о потребностях империи
Российской // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1983. Т. 14. С. 180-195. О
«Коронационной грамоте» 1801 г см: Семенников В.П. Радищев: очерки и исследования. М-Пг.,
1923. С.158-159; 433434; Троицкий И.М. Законодательные проекты Радищева // Радищев:
материалы и исследования. М.-Л., 1930. С. 44-45; Предтечинский А.В. Указ. соч. С. 190-199;
Минаева Н.В. Правительственный конституционализм и передовое общественное мнение
России начала XIX в. Саратов, 1982. С. 41-52; Сафронов М.М. Проблемы реформ в
правительственной политике России на рубеже XVIII-XIX вв. Л., 1988. С. 128-140; Захаров В.Ю.
«Всемилостивейшая Жалованная грамота Российскому народу» 1801 г. в контексте развития
конституционной мысли России во второй половине XVIII-начале XIX в. Автореферат. ...к.и.н.
М., 2001. Сперанский М.М. Проекты и записки. М., 1961; Государственная уставная грамота
Российской империи // РГАДА. Ф. 3 (Разряд III). Д. 25. Впервые текст «Государственной
Уставной грамоты Российской империи» был опубликован польским временным
правительством в 1831 г.: Государственная уставная грамота Российской империи. Варшава,
1831; также: Исторический сборник Вольной русской типографии в Лондоне. Кн. 2. Лондон.
1861; Шильдер Н. К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. Т. 4. СПб., 1899;
Государственная уставная грамота Российской империи. Берлин, 1909.

⁹⁹ Вяземский П.А. «Социально-экономический трактат» // РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 1076;
Вяземский П.А. О Пруссии // РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 1052.; Дашков Д.В. Черновые
записки по вопросам государственного права // РГИА. Ф. 1630. Оп. 1. Ед. хр. 247, 290; Дашков
Д.В. Историческая записка о княжествах Молдавии и Валахии // РГИА. Ф. 1630. Д.В. Дашкова.
Оп. 1. Ед. хр. 249; Отношение к статскому секретарю Минчаки об организации комитета для

пересмотра и изменения основных вопросов по управлению в княжествах//РГИА. Ф. 1630. Д.В. Дашкова. Оп. 1. Ед. хр. 248; Дашков Д.В. Рапорт Нессельроду о бедственном положении Дунайских княжеств // РГИА. Ф. 1630. Д.В. Дашкова. Оп. 1. Ед. хр. 215; Проект введения конституционного строя в Молдавии и Валахии // РГИА. Ф. 1630. Д.В. Дашкова. Оп. 1. Ед. хр. 228.

¹⁰⁰ Дело по указу Сената о введении некоторых изменений в управлении Рязанской губернии в
связи с предстоящими изменениями в управлении всеми губерниями // РГИА. Ф. 1284. Оп. 8.
Ед. хр. 61; О распространении власти генерал-губернатора Балашова на Рязанскую губернию и
изыскании источников дохода для реорганизации гражданского управления // РГИА. Ф. 560.
Оп. 11. Ед. хр. 233; О некоторых изменениях в управлении Рязанской губернии // РГИА. Ф.
1263, комитета министров. Оп. 1. Ед. хр. 327; Татаринов И.М. Мнение об открытии
Практического отделения при Дворянском заведении, 10 ноября 1823 г. // ГАРО. Ф. 920,
канцелярии генерал-губернатора. Оп. 1. Ед. хр. 1597; Аргилландер А.К. Проект об учреждении в
Рязани училища землемерию, архитектуре, части инженерной // ГАРО. Ф. 920, канцелярии
генерал-губернатора. Оп. 1. Д. 1597; Мнение управляющего по особенной экспедиции Д.А.
Кавелина о проекте губернского землемера А.К. Аргилландера // ГАРО. Ф. 920, канцелярии
генерал-губернатора...Оп. 1. Ед. хр. 1597.

¹⁰¹ Материалы, собранные для высочайше учрежденной комиссии о преобразовании губернских
и уездных учреждений. СПб., 1870; Кочубей В.П. О положении Империи и о мерах к
прекращению беспорядков и введении лучшего устройства в разные отрасли, правительство
составляющее // Сборник РИО. Т. 74; Мнение Каподистрии о цензуре в царстве польском // PC.
1903. №11.

¹⁰² См.: Донос на Рязанского прокурора, 1801 г. // РГИА. Ф. 1374, Министерство юстиции, Оп.
5. Ед. хр. 213; Скобелев И.Н Письмо И.И. Дибичу, 14 мая 1826 г. // ОР РНБ. Ф. Н.К. Шильдера.
Картон 17. Ед. хр. 6. Л. 24-25; Донос на тульских чиновников, 1828 г. // ГАРФ. Ф. 109. I экс,
Оп. 3 (1828 г.). Ед. хр. 128; О сообщении генерал-лейтенанта Горголи сведений о новых слухах
насчет чиновников Пензенской губернии // ГА РФ. Ф. 109. Оп. 3 (1828). Ед. хр. 64. Л. 1-36; Гр.
Н.С. Мордвинов, А.А. Закревский, П.Д. Киселев, кн. А.Г. Голицын, А.Д. Балашов и А.И.
Ермолов в доносе на них в 1826 г. // Русская старина. 1881. № 1. С. 190.

¹⁰ Румянцева М.Ф. Исторические источники XVHI-начала XX веков ...С. 406.

¹⁰⁴ См.: Литературные арзамасские шалости // РА. 1866. № 3; Пачка бумаг, относящихся к
литературному обществу «Арзамас» // Отчет императорской публичной библиотеки за 1884 г.
СПб., 1886; Новые материалы для истории «Арзамаса» // PC. 1899. № 5; Арзамас и арзамасские
протоколы. Л., 1934; Арзамас. Сборник. Т. 1-2. М., 1994.

¹⁰⁵ Из неизданного литературного наследия А.Т. Болотова // ЛН. Т. 9-10. М., 1933; Болотов А.Т.
Избр. соч. по агрономии, плодоводству, лесоводству, ботанике. М., 1952; Болотов А.Т. Избр.
труды по агрономии... М., 1988; Бестужев А.Ф. О воспитании // Русские просветители (от
Радищева до декабристов). Т. 1. М., 1966; Пнин И.П. Сочинения. М., 1934; Кайсаров А.С. Об
освобождении крепостных в России // Русские просветители (от Радищева до декабристов). Т. 1.
М., 1966; Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России. СПб., 1914; Кошелев А.И. Добрая
воля спорее неволи // Земледельческая газета. 1847. № 99 (Она же под названием «Охота пуще
неволи» напечатана в: Кошелев А.И. Записки. Приложение П.Берлин 1884); Дашков Д.В. Нечто
о журналах // Санкт-Петербургский вестник. 1812. № 1; Дашков Д.В. О легчайшем способе
возражать на критику. СПб., 1811. С. 8. «Разбор примечаний к переводу статей из Лагарпа»
опубликована в Цветник. 1810. № 11-12; Уваров С.С. Император Всероссийский и Бонапарт.

СПб., 1814; Уваров С.С. ..Историческое известие о Моро, извлеченное из нового сочинения // Вестник Европы. 1814; Вяземский П.А. Поли. собр. соч. Т. 1, 2, СПБ., 1878.

¹⁰⁶ Предтечинский А.В. Художественная литература как исторический источник // А.В.
Предтеченский. Из творческого наследия. СПб., Дмитрий Буланин, 1999. С. 246. Впервые эта
статья была опубликована в 1964 г. (Вестник ЛГУ. Серия история языка и литературы. 1964.
Вып. 3.№ 14).

¹⁰⁷ Селиванов В.В. Сочинения. Т. 1-2. Владимир, 1901; Селиванов И.В. Записки дворянина-
помещика, бывшего в должности предводителя. Судьи и председателя палаты // PC. 1880. № 5-
8, 12, 1881, № 8, 1882, № 3; Селиванов И.В., Славутинский СТ. Из провинциальной жизни. М.,
1985.

¹⁰⁸ (Уваров С.С.) Письмо из Тамбова // Сын Отечества. 1812. № 1.

¹⁰⁹ См.: Систематическо-хронологический указатель статей, помещенных в «Санкт-
Петербургском журнале», «Санкт-Петербургской газете» и журналу Министерства внутренних
дел (1804-1852) // Особое приложение к журналу Министерства внутренних дел. Ч. 1-3. СПб.,
1855; Указатель статей журнала Министерства внутренних дел за 1829-1852 // Приложение к
журналу Министерства внутренних дел. 1853. Ч. 12-14; Указатель к повременным издания
Министерства народного просвещения с 1803 по июнь 1864 г. Ч. 1-2. СПб., 1864-1865.

¹¹⁰ Характеристику этих изданий см.: Станько А.И. Официальная газетная печать в литературно-
общественной борьбе 1840-х гг. // Ученые записки Горьковского ун-та. 1966. Вып. 78. Сер.
историко-филологическая; Улащик Н.Н. Минские губернские ведомости как исторический
источник // Проблемы источниковедения. М., 1959. Т. VII.

¹¹¹ Вяземский П.А. О письмах Карамзина // Вяземский П.А. Поли. собр. Соч. Т. VII. СПб., 1883.
С.135.

¹¹² Переписка Александра I с Лагарпом // Сборник РИО. Т. 5. СПб., 1870; Чарторийский А.А.
Мемуары и его переписка с императором Александром I. Ч. 2. М., 1912.

Остафьевский архив князей Вяземских. Т. 1. Переписка кн. П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. 1812-1819 гг. СПб., 1899; Остафьевский архив князей Вяземских. Т.2. Переписка кн. П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. 1820-1823 гг. СПб., 1899; Остафьевский архив князей Вяземских. Т.З. Переписка кн. П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. 1824-1836 гг. СПб., 1908; Остафьевский архив князей Вяземских. Т.4. Переписка кн. П. А. Вяземского с А. И. Тургеневым. 1837-1845 гг. СПб., 1899; Письма Жуковского к А. Тургеневу. М., 1895; Тургенев Н.И. Письма к брату СИ. Тургеневу М., 1936.

¹¹⁴ Архив братьев Тургеневых. Вып. 3. Дневники и письма Н.И. Тургенева. СПб., 1913; Тургенев
А.И. Хроника русского; Дневники (1825-1826). М.; Л., 1964;Вяземский П.А. Записные книжки.
М., 1963.

¹¹⁵ Кузьмин П.А. Дневник // Дело петрашевцев. Т. 2. М.-Л., 1941.

¹¹⁶ О взаимосвязи между процессами модернизации российского общества и развитием
мемуаристики см.: Тартаковский А.Г. 1812 год и русская мемуаристика: Опыт
источниковедческого изучения. М.. 1980; Он же. Русская мемуаристика XVIII-первой половине
XIX в.: От рукописи к книги. М., 1991; Он же. Русская мемуаристика и историческое сознание
XIX в.М.. 1997. См. также: Минц С.С. Об особенностях эволюции источников мемуарного
характера: (К постанове проблемы) // История СССР. 1979. № 6. С. 55-70; Чекунова А.Е.
Русское мемуарное наследие второй половины XVII-XVIII вв. Опыт источниковедческого
анализа. М., 1995.

¹¹⁷ Кочубей В.П. Журнал последних дней жизни князя Безбородко, веденый князем Кочубеем //
Архив князя Воронцова. Кн. 14. М., 1879; Уваров С.С (Уваров С. С.) Воспоминания об

«Арзамасе» II Современник. 1851. № 6. Отд. 2.: Вяземский ГТ.А. Московское семейство старого быта // РА. 1877. № 3; Вяземский П.А. Автобиографическое введение // Вяземский П.А. Поли, собр. соч. Т. 1-2. СПб., 1878-1879;

¹¹⁸ См. Жихарев СП. Записки современника с 1805 по 1819 годы. Ч. 1. Дневник студента (с 1805
по 1807 г.) СПб., 1859; Записки СП. Жихарева. 1805-1807. Дневник студента и чиновника. М.,
1890; Жихарев СП. Записки современника. В 2 т. Т. 1-2, М.; Л., 1934. Он же. Записки
современника. М.; Л., 1955; Он же. Записки современника. Воспоминания старого театрала. В 2
т. Т. 1-2. Л., 1989; Вигель Ф.Ф. Воспоминания. М., 1864-1865; Вигель Ф.Ф. Записки. Ч. 1-7., М.,.
1891-1893; Вигель Ф.Ф. Записки. М., 1928. Об использовании воспоминаний СП. Жихарева
при создании романа «Война и мир» см: Апостолов Н.Н. Лев Толстой над страницами истории.
М., 1928. О личности и жизни СП. Жихарева см.: Мазаев М.Н. СП. Жихарев и его записки //
Исторический вестник. 1893. № 6; Модзалевский Б.Л. Жихарев СП. // Русский биографический
словарь. Т. 7. СПб., 1916; Штрайх Я.С. Жихарев и его записки // Жихарев СП. Записки
современника. Т. 1. М.; Л., 1934; Эйхенбаум Б.М. СП. Жихарев и его дневники // Жихарев СП.
Записки современника . М.; Л., 1955; Гордин М.А. Искусство театрала // Жихарев СП. Записки
современника. Т. 1.Л., 1989.

¹¹⁹ Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих
потомков. Т. 1-4. СПб.,. 1871-1873; Болотов А.Т. Жизнь и приключение Андрея Болотова //PC,
1889, № 6,10, 1895, № 8; Болотов А.Т. Современник, или записки для потомства. СПб., 1891;
Болотов А.Т. Петербург при Петре 111. СПб., 1901; Болотов А.Т. Жизнь и приключение. М.-Л.,
1930; Болотов А.Т. Жизнь и приключение... Т. 1-3. М-Л., 1931; Болотов А.Т. Жизнь и
приключения...М., 1986; Болотов А.Т. Жизнь и приключения... Т. 1-2. Тула, 1988; А.Т. Болотов
в Кенингсберге. Калининград. 1990; Болотов А.Т. Жизнь и приключения...Т. 1-3. М., 1993.
Изложение в получивших большую известность у последующих поколений воспоминаниях
«Жизнь и приключение Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков» охватывает
1738-1795, 1799-1800 гг. По свидетельству внука автора существовало их продолжение до
1812 г.

¹²⁰ Чичерин Б.Н. Москва сороковых годов. М., 1929; Чичерин Б.Н. Воспоминания. М„ 1991;
Записки Александра Ивановича Кошелева (1812-1883 гг.). Берлин, 1884; Кошелев А.И. Записки.
М., 1991.

¹²¹ Огарев Н.П. Кавказские воды (Отрывок из моей исповеди) // Избранные произведения в 2-т.
Т. 2. М., 1956; Печерин B.C. Замогильные записки. М., 1932; Печерин B.C. Замогильные
записки // Русское общество 30-х гг. 19 в. М., 1989.

¹²² Галахов А.Д. Из записок человека // Русский вестник. 1875, №11; 1876, № 5 10, 11; Галахов
А.Д. Записки человека. М., 1999; Полонский Я.П. Мой дядя и кое-что из его рассказов // РА.
1876. № 1; Полонский Я.П. Школьные годы // Труды Рязанской ученой архивной комиссии.
1890.Т. 1.№1,2.

¹²³ Семеноз-Тян-Шанский П.П. Мемуары. Т. 1. Детство и юность (1827-1855). Пг.,. 1915.
Балашов А.Д. Записки касательно моей жизни // Архив Санкт-Петербургского института

истории РАН (АСПИИ РАН). Ф. 16, Балашовых. Оп. 1. Ед. хр. 217.

¹²⁵ Макаров М.Н. Несколько заметок об А.Д. Балашове // Ф. Погодина. III. Картон 7. Ед. хр. 65.

«Молодые друзья» Александра I и «Негласный комитет»: от просветительских идеалов к бюрократической практике

Одними из первых представителей просвещенной бюрократии явились участники кружка молодых российских аристократов, который сложился вокруг великого князя Александра Павловича в последние годы правления Екатерины И. «Всего-навсего нас только четверо, а именно: Новосильцев, граф Строганов, молодой Чарторийский, мой адъютант, выдающийся молодой человек, и я», - писал великий князь в сентябре 1797 г. Ф.Ц. Лагарпу1.

Граф П.А. Строганов оставил свидетельство о доверительной беседе по политическим вопросам с великим князем Александром еще в начале 1795 г. Встречи стали регулярными летом 1796 г. во время пребывания двора в Царском Селе. Друзья сопровождали великого князя в длительных пешеходных прогулках, обсуждая политические вопросы. Один из участников этих бесед вспоминал: «Это было нечто вроде франк-масонского союза, которого не чуждалась и великая княгиня. Интимность наших отношений, столь для нас новая и дававшая повод к горячим обсуждениям, вызвала бесконечные разговоры, которые постоянно возобновлялись. Политические идеи и вопросы, которые показались бы теперь избитыми и привычными общими местами, тогда имели для нас всю прелесть животрепещущей новизны». Хотя императрица Екатерина II относилась к этим встречам внука одобрительно, для участников «необходимость хранить их втайне и мысль о том, что все это происходит на глазах Двора, зараженного предубеждениями абсолютизма, под носом у всех этих министров, преисполненных сознанием своей непогрешимости, прибавляла еще больше интереса и пикантности этим сношениям, которые становились все более и более частыми и интимными» . В апреле 1797 г. во время коронации императора Павла І в Москве, «завершилось создание носившего несколько конспиративный характер союза»

Все участники кружка принадлежали к высшему слою российского дворянства, входившему в непосредственное окружение монархов. Родословная каждого из них отражала сложный процесс формирования правящей элиты Российской империи. Наиболее влиятельным при дворе в эти годы являлся род, к которому принадлежал граф Павел Александрович Строганов, потомок разбогатевших поморских крестьян, которые в XVI в. стали крупнейшими солепромышленниками России, а к середине XVIII в. вошли в состав придворной аристократии. Самым знатным по происхождению, хотя и менее заметным в жизни Российской империи был род князя Адама Адамовича Чарторийского. Потомки князя Гедимина, ставшие магнатами Великого княжества Литовского, к XVII в. были полонизированы и вошли в состав правящей элиты Речи Посполитой. Разделы Польши вынудили их стать подданными Российской империи, к которой отошла Подолия, где располагалось большинство их земельных владений. К числу потомков старинных великорусских дворянских родов принадлежал только один Николай Николаевич Новосильцев, предки которого с середины XIV в. служили великим князьям Московским, но и по положению при дворе, и по размерам земельных владений не могли равняться ни со Строгановыми, ни с князьями Чарторийскими. Войти в узкий круг придворной аристократии он смог благодаря происхождению матери, сестре графа А.С. Строганова, в доме которого он и воспитывался4.

Общество «Арзамас» и формирование нового поколения просвещенной бюрократии

В начале XIX в. наиболее образованную часть дворянства великорусских губерний составляли выпускники такого сословного учебного заведения как основанный в 1778 г. Благородный пансион при Московском университете. «Ученому университету, процветающему в Москве и находящемуся в его ведении Благородному пансиону государство, очевидно, должно вменить в особую заслугу, что среди дворянства стали больше распространяться гуманные идеи», - писал в 1806 г. один из его выпускников1.

Уже в годы царствования Павла I некоторые из выпускников Благородного пансиона отказывались от традиционной военной карьеры в пользу гражданской службы. Поскольку начинали они ее в Московском архиве Коллегии иностранных дел, то в 1820-х гг., за этой немногочисленной группой дворянской молодежи закрепилось ироничное название «архивные юноши». Из их числа вышло ряд видных представителей нового поколения просвещенной бюрократии, пришедшей на смену сверстникам членов «Негласного комитета».

В 1790-е гг. наиболее яркими фигурами среди учащихся пансиона были сыновья известного масона и ближайшего сподвижника Н.И. Новикова И.П. Тургенева Андрей и Александр. Близкие отношения с ними поддерживали выходцы из поместного дворянства Рязанской губернии братья Кайсаровы: Петр, Михаил и Андрей, а также их земляк А.Ф. Воейков и выходец из сосед-ней Тульской губернии В.А. Жуковский . Стремление этих молодых образованных людей к общественной активности нашло свое выражение в создании «Дружеского литературного общества». По сути этой был все тот же дружеский кружок, в состав которого вошли еще А.Ф. Мерзляков и СЕ. Родзянко. Теперь их «заседание», первое из которых состоялось 21 января 1801 г., сопровождались чтением специально подготовленных речей, созданием «законов» и избранием председателя. Деятельность «Дружеского литературного общества» пришлась на канун дворцового переворота 11 марта 1801 г. и первые месяцы правления нового императора. Всем участникам общества, возраст которых составлял около 18-20 лет, были свойственны интерес к литературе и пламенные, даже несколько экзальтированные, чувства взаимной дружбы и любви к отечеству. Обсуждение эстетических проблем сопровождалось постоянными обращениями к роли литературы в воспитании гражданственности и любви к Отечеству. «Любовь к отечеству - есть то сердечное чувство, которое с самых нежнейших лет наших привязывает нас к нашей родине, укрепляется, развивается в нас с летами и, наконец, обращается для нас в природу и сливается, так сказать, с душою нашей», - заявлял в своей речи 7 апреля 1801 г. Ан. И. Тургенев 3. Этот патриотизм понимался не как преданность монарху, а как долг просвещенного человека перед отечеством. Оратор так завершил свое выступление: «Цари хотят, чтоб пред нами пресмыкались во прахе рабы; пусть же ползают пред ними льстецы с мертвою душою, здесь пред тобой стоят сыны твои! Благослови все предприятия их! Внимай нашим священным клятвам! Мы будем жить для твоего блага»4.

Среди риторических упражнений на этические и эстетические темы упоминались на заседаниях «Дружеского литературного общества» и политические проблемы. Наиболее заметным проявлением интереса к ним стала речь А.Ф. Воейкова о деятельности Петра III, произнесенная, очевидно, на заседании 19 января 1801 г. Оратор воздавал хвалу этому правителю за отмену Тайной канцелярии, дарование вольности дворянству и секуляризацию церковных земель. Последнее мероприятие трактовалось как «...мудрое, человеколюбивое, великое дело, поставляющее в храме добродетели имя Петра III подле имен величайших законодавцев....

«Дней александровых прекрасное начало...» на территории Рязанской, Пензенской, Тамбовской и Тульской губерний (1801-1810 гг.)

Реформаторские настроения сторонников такого толкования «официальной народности» из числа просвещенных бюрократов отразились не только в их теоретических представлениях о «народном духе». Они нашли свое воплощение и в практической деятельности «просвещенной» части правительственной бюрократии. В эпоху правления Николая I «арзамасцы», как и ряд их сверстников и единомышленников, вошли в состав высшего эшелона правящей элиты Российской империи. Вступление на престол нового императора не могло не привести к изменению в среде высших сановников, чему способствовал и естественный процесс смены поколений. На протяжении 1827-1828 гг. сменилась большая часть министров Российской империи. Поскольку социальный опыт нового императора до вступления на престол был ограничен только военной сферой, поэтому он мало был знаком с проблемами внутреннего управления также как и с личностями чиновников гражданского ведомства. В этом отношении, Н.М. Карамзин в глазах императора обладал несомненным нравственным и интеллектуальным авторитетом. К тому же, в отличие от М.М. Сперанского и Н.С. Мордвинова, не вызывала сомнения его верность принципу самодержавия и личности монарха. Это заставляло прислушиваться к мнению человека, несомненно преданного престолу, и в выборе новых лиц для службы по гражданскому ведомству. Данное обстоятельство и сыграло немалую роль в выдвижении бывших «арзамасцев», которых Н.М. Карамзин считал своими молодыми единомышленниками, на высокие посты в гражданском ведомстве .

В начале правления Николая I вновь была восстановлена должность товарища министра, которая существовала в первые годы правления Александра I . Как и тогда, она предназначалась для продвижения на высшие бюрократические посты нового поколения государственных деятелей. В 1802 г. это были друзья монарха по «Негласному» комитету, теперь же, в эпоху императора Николая I - «арзамасцы» и их сверстники. В ноябре 1826 г. Д.Н. Блудов стал товарищем министра народного просвещения и управляющим духовными делами иностранных вероисповедований. Д. В. Дашков - товарищем министра внутренних дел.

Важным этапом в разработке правительственного курса эпохи нового императора и обеспечении преемственности с предшествующим царствованием стала деятельность Комитета 6 декабря 1826 г. Именно там, Д.Н. Дашков и Д.Н. Блудов, назначенные делопроизводителями этого учреждения, получили доступ к ознакомлению со всеми сохранившимися документам о реформаторских планах первой четверти XIX в. Намеченная Комитетом 6 декабря 1826 г. программа преобразований, в подготовке которой сыграл огромную роль М.М.Сперанский, постепенно, шаг за шагом, реализовывалась на протяжении всего правления Николая I, хотя так и не была осуществлена полностью161.

Высокое положение Д.Н. Блудова и Д.В. Дашкова в начале нового правления позволило им оказывать помощь и протекцию своим друзьям-единомышленникам. Это сказалось и на судьбе князя П.А. Вяземского, способствовало новому подъему карьеры С.С. Уварова. Первоначально в 1826 г. он назначается членом Комитета устройства учебных заведений, а с 1832 г. он занимает пост товарища министра народного просвещения, затем - в 1833 г. -исправляющим должность министра и утвержден в ней в 1834 г., занимая ее на протяжении полутора десятилетий, вплоть до октября 1849 г.

Похожие диссертации на Просвещенная бюрократия и русская провинция в первой половине XIX в. :По материалам Пензенской, Рязанской, Тамбовской и Тульской губерний

Земская школа российской провинции второй половины XIX-начала XX столетий : по материалам Саратовской губернииКравцов Василий Михайлович

Избирательные кампании в представительные органы власти в российской провинции во второй половине XIX - начале XX вв.: по материалам Симбирской губернииСергеева, Ольга Николаевна

Повседневная жизнь земских учителей российской провинции во второй половине XIX - начале XX веков : На материалах Курской губернииЧеркасова Наталья Николаевна

Социальная и просветительская деятельность Русской Православной Церкви в провинции во второй половине XIX - начале XX веков : на материалах Смоленской губернииИвочкин Демьян Анатольевич

Становление и развитие системы образования в Российской провинции во второй половине XIX - начале XX века : на материалах Курской губернииАнуфриев Владимир Валентинович

Становление и развитие системы взаимодействия государственной власти и земств в провинции во второй половине XIX - начале XX в. : на материалах Владимирской и Костромской губернийСидоров Дмитрий Вячеславович

Либеральная идея и ее носители в российской провинции во второй половине XIX - начале XX века : по материалам центрально-черноземных губернийБакулина Оксана Владимировна

Развитие городского хозяйства в российской провинции во 2-ой половине XIX - начале XX вв. :На материалах Владимирской и Костромской губерний Новичкова Наталия Юрьевна

Эволюция образования женщин в российской провинции во второй половине XIX - начале XX века в контексте повседневности : по материалам Воронежской и Курской губернийШатохина, Светлана Богдановна

Повседневная семейная жизнь крестьян российской провинции во второй половине XIX векаПивоварова Лидия Николаевна