Правительственная политика и "крестьянский вопрос" до и после отмены крепостного права (1830-е - начало 1890-х гг.) Христофоров, Игорь Анатольевич

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Проблемы историографии и источниковедения правительственной политики в деревне 29

1. Историография 29

1.1. Проблемы экономического развития российской деревни 31

1.2. Община, менталитет крестьянства и их восприятие элитой 70

1.3. Крестьянство, общественная мысль и правительственная политика в деревне до и после отмены крепостного права 87

1.4. Компаративный контекст 104

2. Источники 113

Глава 2. У истоков реформы. Институты, практики, идеология 122

1. Действующие лица и институты: крепостная деревня 125

1.1. Крестьянская община, уравнительность и тяглый характер крестьянского землепользования 128

1.2. Топография, система вотчинного управления и идеология помещичьей власти 135

1.3. Помещичьи крестьяне, государственная власть и налогообложение 143

1.4. Межевание и фиксация границ поземельной собственности 151

2. Унификация и контроль: реформы в государственной деревне как проект и как реальность 159

2.1. «Либеральная дисциплина», индивидуализм и задачи государства: идеология реформы 162

2.2. Кадастр и налогообложение 172

3. Новый этос, новые идеи 188

3.1. Символ знания и контроля: статистика 192

3.2. Открывая давно знакомое: крестьянская община 202

Глава 3. Идеология и технические аспекты отмены крепостного права в планах реформаторов 231

1. Противоречия и парадоксы эпохи «оттепели» 247

2. Интересы, страхи и расчеты: «семантика» и «прагматика» реформы

2 3. Министерство государственных имуществ как модель и антимодель реформы 282

4. Контроль или автономия? Вопрос об административном устройстве в деревне накануне 1861 г 301

5. Финансовые, фискальные и правовые аспекты отмены крепостного права в Редакционных комиссиях 316

Глава 4. «Крестьянский вопрос» в 1860-х и первой половине 1870-х гг 340

1. Первые итоги 343

2. Состав и эволюция органов «наблюдения» за крестьянством 359

3. «Крестьянин-собственник» и административно-правовые реалии.4 3.1. Реформы в удельной и государственной деревне 404

3.2. Межевание и права собственности 419

3.3. Община, выкупные платежи и кадастр 440 4. Политическая борьба, общественные инициативы

и проблема информации 466

4.1. «Аристократическая партия» и ее противники 467

4.2. Первая попытка комплексного анализа 481

Глава 5. «Крестьянский вопрос», общественное мнение и правительственная политика в конце 1870 - начале 1890-х гг 490

1. Продолжение или «исправление» реформ? 493

1.1. Идеологический поворот в общественном мнении второй половины 1870-х гг 493

1.2. Административная реформа и нужды крестьян 515

2. «Новый курс» правительства Александра III в «крестьянском вопросе» и попытки его воплощения 537

Заключение 570

Источники и литература

• Крестьянство, общественная мысль и правительственная политика в деревне до и после отмены крепостного права
• Крестьянская община, уравнительность и тяглый характер крестьянского землепользования
• Открывая давно знакомое: крестьянская община
• Финансовые, фискальные и правовые аспекты отмены крепостного права в Редакционных комиссиях

Введение к работе

Актуальность исследования. Отмена крепостного права стала ключевым событием в истории Российской империи, поворотным пунктом на пути превращения традиционной сословной монархии с типичными для нее внеэкономическими формами принуждения и невысокими темпами экономического роста в бурно, хотя и противоречиво развивающуюся по пути модернизации страну. Она была условием и этапом на пути коренной перестройки административных, правовых и социально-экономических институтов, становления новых форм общественного сознания и культуры. Эта фундаментальная особенность крестьянской реформы (ее системный, структурообразующий характер) до сих пор изучена далеко не в полной мере.

На протяжении долгого времени любые реформы, как правило, интерпретировались в исторической науке (не только марксистской) как вынужденная реакция власти на внешнее давление (будь то экономический кризис, обострение политической обстановки или борьба масс). Такая интерпретация во многом справедлива: реформы, и не только в России, почти всегда являются ответом на разного рода кризисы. Однако подобное восприятие затушевывает долговременные трансформационные процессы, динамика которых имеет собственную логику, далеко не всегда совпадающую с ситуативными «требованиями момента». Иначе говоря, непосредственная разработка и принятие реформ зачастую отодвигают в тень длительный процесс их «вызревания». Это соображение относится и к отмене крепостного права. В историографии до сих пор анализировались главным образом проекты отмены крепостного права. Гораздо меньше внимания уделяется не столь заметным институциональным трансформациям, правовой, административной и экономической инфраструктуре, неразвитость которой определяла пределы возможного в реализации любых самых амбициозных проектов.

Следует отметить, что термин «инфраструктура» стал широко применяться в мировой экономической науке еще в 1940-1950-х гг., в пору становления теории модернизации, в значении системы условий, институтов и физических объектов, обеспечивающей осуществление экономических тран-

сакций, т.е., в сущности, функционирование всей рыночной системы . В современной экономической науке принято разделять «hard infrastructure» (физические объекты) и «soft infrastructure». Под последней понимаются институты, обеспечивающие эффективное функционирование правовой, административной, финансовой, образовательной, медицинской систем. В Российской империи роль государства в создании институциональной инфраструктуры была огромной. Во многих сферах ее создание и поддержание целиком зависело от государства и могло быть осуществлено только его усилиями и с его санкции. Прежде всего, это касалось сферы права и местной администрации, обеспечивавших гражданские правоотношения, и в первую очередь права собственности. Именно последние, согласно современным представлениям, играют ключевую роль в обеспечении экономического роста, и именно благодаря им Европа Нового времени получила преимущество в его темпах и качестве .

В сельской России обеспечение права собственности в условиях господства обычного права и слабости местной власти требовало колоссальных усилий: масштабного проникновения государства в жизнь деревни, проведения межевания, кадастра, обеспечения действия общегражданских законов, налоговой реформы с отменой круговой поруки и индивидуализацией обложения и др. Однако вплоть до начала XX в. попытки провести в российской деревне системные административно-правовые преобразования почти всегда заканчивались неудачно. Данное диссертационное исследование нацелено, в частности, на выявление причин и обстоятельств, по которым они так и не состоялись или были реализованы с огромным запозданием.

Неразвитость инфраструктуры являлась одной из основных объективных причин колоссальных трудностей при планировании и реализации крестьянской реформы. Для понимания же их субъективных факторов необходим развернутый анализ идеологического пространства, в котором в разное

См., например: Jochimsen R. Theorie der Infrastruktur. Tubingen, 1966.

См. об этом: North D., Thomas R.P. The rise of the western world. A new economic history. Cambridge, 1973; North D. Institutions, institutional change and economic performance. Cambridge, 1990.

время разворачивалось «проектирование» реформы. Ключевое значение приобретает в этом смысле изучение взглядов и мировоззрения наиболее видных представителей государственных и общественных деятелей и в первую очередь того поколения «просвещенных бюрократов» и близких к ним ученых и публицистов, которые на протяжении 1840-1850-х гг. разрабатывали, а в 1860-1870-е гг. осуществляли реформу.

На протяжении всего XIX в. правительственная политика по «крестьянскому вопросу» характеризовалась постоянными колебаниями власти и общественного мнения между патернализмом и либеральной ставкой на самоорганизующийся рынок и частную собственность. Причины и смысл этих колебаний до сих остаются достаточно неясными. Определялись ли они социально-экономическими или политическими факторами? Был ли либерализм лишь временным увлечением элиты, а патернализм - более глубокой основой самодержавной идеологии? Почему через три десятилетия после отмены крепостного права, которая провозглашала превращение крестьян в собственников наделов, правительство пересмотрело эту цель, отменив в 1893 г. право крестьян выкупать наделы и выделяться из общины? Не ответив на эти вопросы, невозможно понять, почему еще через пару десятилетий забытая цель вновь оказалась приоритетом во время столыпинской реформы, а также корректно оценить итоги этой реформы. Кроме того, в данном контексте необходимо прояснить и влияние, оказываемое на правительственную политику крестьянскими протестными выступлениями: в какой мере правящие круги, находясь под влиянием страхов одновременно и перед «пугачевщиной», и перед пролетаризацией крестьян, способны были объективно оценить масштаб социального недовольства в деревне и уровень угрозы, которую это недовольство представляло для режима?

Таким образом, в центре данного исследования - два переплетающихся сюжета: с одной стороны, идеологические представления правительственных и близких к ним общественных кругов о том, как решать «крестьянский вопрос», а с другой - правовые и административные реалии в русской деревне, которые с успехом «сопротивлялись» любым переменам. Необходимо отметить, что понятие «крестьянский вопрос» (и близкое к нему понятие «крестьянская реформа»)

широко употреблялись в XIX в. для обозначения комплекса проблем, связанных сначала с «урегулированием» и/или отменой крепостного права, а после его отмены - с попытками государства и общества сформулировать и реализовать программу социально-экономического развития российской деревни. Именно в таком значении они используются и в данной диссертации. В европейской и мировой политической практике и науке более распространены термины «аграрный вопрос» и «аграрная (или, как вариант, - «земельная») реформа» . Думается, что эти последние понятия несколько шире и имеют более современные коннотации, ассоциируясь, прежде всего, с радикальными аграрными преобразованиями XX в. В контексте российской истории XIX в. эпитет «крестьянский», как представляется, точнее отражает историческую специфику постановки аграрного вопроса, связываемого прежде всего с судьбой крестьянства.

Предлагаемый в настоящей работе подход обуславливает также хронологические рамки исследования. Прежде всего, крестьянская реформа предстает, с этой точки зрения, не одномоментным эпохальным актом (и даже не серией законов, принятых в 1861, 1863 и 1866 гг.), а длительным процессом, суть которого определялась сложным переплетением политических, экономических, институциональных и идеологических факторов. Говоря в этом контексте о подготовке реформы, следует учитывать не только непосредственную разработку «Положений» 19 февраля 1861 г. и не только многолетнее обсуждение разнообразных проектов по крестьянскому вопросу в первой половине XIX в., но и формирование институциональной инфраструктуры, являвшейся необходимым условием для ее осуществления.

В работе обосновывается точка зрения, что фактически институциональная подготовка реформы стартовала в 1830-е гг. и была связана с созданием и деятельностью Министерства государственных имуществ, а также началом так называемого специального межевания, целью которого была рацио-

См.: LiptonM. Land reform in developing countries. Property rights and property wrongs. Cambridge, 2009; Долбилов М.Д. Аграрный вопрос II Общественная мысль России XVIII - начала XX в. Энциклопедия. М., 2005. С. 11-15.

нализация и индивидуализация институтов землевладения и землепользования. Обе эти инициативы находились в самой непосредственной связи друг с другом и являлись звеньями единого плана правовой реформы в сфере недвижимой собственности, разработанного М.М. Сперанским. Другими составляющими этого плана стали идеи налоговой реформы в государственной деревне (переложения податей и оброков с души на землю), а также разрушения общины и развития хуторских хозяйств. Анализ этих проектов, не рассматривавшихся до сих пор в контексте отмены крепостного права, позволяет совершенно по-новому взглянуть не только на правительственную политику второй четверти XIX в., но и на основные параметры реформы 1861 г. Именно поэтому нижней хронологической границей выступают в настоящей работе 1830-е гг., хотя при изложении некоторых важных тенденций и событий приходится порой обращаться и к более раннему времени. Верхняя же временная граница (начало 1890-х гг.) обусловлена тем, что именно в это время были приняты ключевые законодательные акты в аграрной сфере (прежде всего, закон о неотчуждаемости надельных земель 1893 г.), которые как бы подводили итог охранительной политике 1880-х гг. и одновременно знаменовали собой начало почти десятилетнего периода бездействия правительства в аграрной сфере. Подобно тому, как анализ подготовки реформы потребовал выхода за пределы непосредственной разработки «Положений» 19 февраля и обращения к гораздо более ранним событиям, так и при анализе реализации реформы необходимо было обратиться не только к событиям 1860-1870-х гг., когда она формально находилась в стадии реализации, но и к последующему периоду конца 1870 - начала 1890-х гг.

Территориальные рамки исследования. Основное внимание уделяется в работе великорусским губерниям, на территории которых существовала передельная крестьянская община, традиционно являвшаяся важнейшим объектом внимания правительственных и общественных кругов. Вместе с тем, в исследовании затрагивается и политика в отношении западного региона империи (нынешняя территория Украины, Белоруссии и Литвы), где исторически сложились иные, подворные формы землепользования. За пределами анализа остались те части империи (Кавказ и Закавказье, Царство Поль-

ское, Финляндия, Средняя Азия, Бессарабия, Остзейские губернии), где на всем протяжении рассматриваемого периода социально-экономические и административно-правовые структуры в деревне обладали ярко выраженной региональной и национальной спецификой, требующей отдельного анализа.

Объектом данного диссертационного исследования является государственная политика Российской империи в отношении российского крестьянства в 1830-1890-е гг. Правительственная политика рассматривается с точки зрения как артикулировавшихся ее творцами задач и идеологических приоритетов, так и повседневной деятельности правительства.

Предметом исследования является генезис и эволюция стратегии и тактики решения «крестьянского вопроса» (под которым понимается комплекс проблем, связанных сначала с «урегулированием» и/или отменой крепостного права, а после его отмены - с формированием и реализацией программы социально-экономической и административно-правовой политики в деревне.

Цели диссертационного исследования заключаются в выявлении всей совокупности институциональных, политических и идеологических факторов, влиявших на государственную политику в деревне на протяжении нескольких десятилетий, предшествовавших отмене крепостного права и следовавших за ней, и в реконструкции содержания и эволюции этой политики в ее неразрывной связи с развитием общественного мнения по данному вопросу.

Конкретные исследовательские задачи, решаемые в диссертации, можно сформулировать следующим образом:

- анализ институциональной среды, сформировавшейся в русской деревне (как в помещичьей, так и в государственной) и вокруг нее к середине XIX в., эволюции правовых, административных и социальных институтов в десятилетия, предшествовавшие отмене крепостного права; выявление роли государства в данной эволюции; выяснение, в какой мере эти институты, а также существовавшие землеустроительные, статистические и фискальные практики делали возможным осуществление проектов реформ, которые разрабатывались в правительственной среде;

- рассмотрение идеологического контекста политики
власти в деревне в первой половине XIX в., выявление в нем
либеральных и патерналистских, европейских и специфиче
ски российских элементов; всестороннее освещение пред
ставлений правительственных и общественных кругов о кре
стьянстве и общине;

анализ подготовки и содержания «Положений» 19 февраля 1861 г. сквозь призму их правового и инфраструктурного содержания, а также роли, которую сыграли идеологические и технологические факторы, а также опасения массового крестьянского движения в том, что реформа оказалась половинчатой и непоследовательной;

анализ хода реализации реформы в 1860-1870-е гг.; детальная характеристика состава и эволюции центральных и местных органов власти, занимавшихся «крестьянским вопросом», определение роли межведомственной конкуренции в формировании правительственного курса в деревне;

выявление происхождения, смысла, содержания и значения «контрреформ» Александра III в аграрной сфере.

Следует уточнить, что в задачи настоящей работы не входит анализ социально-экономической эволюции крестьянского хозяйства в до- и пореформенное время. Состояние современной историографии этого вопроса подробно охарактеризовано в первой главе диссертации с тем, чтобы рассматриваемые в дальнейшем проблемы правительственной политики в деревне получили адекватное место в более широком историческом и историографическом контексте. Поскольку правительственная политика находилась в постоянном взаимодействии с общественным мнением, состояние последнего также является предметом анализа в диссертации, но именно с точки зрения его воздействия на курс власти, а не как самостоятельный сюжет.

Методология. Данное диссертационное исследование основано, прежде всего, на общих принципах историзма, научной объективности и системности. Первый из них предполагает рассмотрение институтов, явлений и процессов в их социальном и историческом контексте. Применительно к рассматриваемой тематике это означает, что анализ правительственной политики по «крестьянскому вопросу» должен вестись, исходя из конкретных и меняющихся условий той или

иной эпохи. Требованиями историзма обусловлены цели данной работы: проанализировать реформу как длительный процесс формирования ее программы, идеологии и институциональной среды, а также реализации этой программы в динамично менявшихся условиях пореформенной эпохи.

Тесно взаимосвязанные принципы объективности и системности предполагают оценку исторических явлений в их взаимной связи и взаимообусловленности, отказ от любых форм причинно-следственного редукционизма. Правительственная политика в деревне и ее продукт - крестьянская реформа, с этих позиций, не были детерминированы какой-либо одной группой факторов (классовыми интересами, государственными потребностями, политической ситуацией, идеологическими установками «верхов», институциональной средой), а являлись результатом сложного взаимодействия их всех. Разумеется, в аналитических целях возможны акцентирование тех или иных факторов, но это не означает, что значение прочих было несущественным.

Данная работа написана также с учетом целого ряда методологических подходов и достижений современных социальных наук. В частности, она основывается на признании решающего значения институтов в социально-экономическом развитии, которое сложилось в современной экономической науке благодаря неоинституциональной теории. В свою очередь, признание огромной роли идеологического фактора в формировании государственной политики Нового времени базируется на современных подходах к государствоведению (М. Фуко и его последователи, Дж. Скотт и др.). Представление о России как части единой, хотя и многообразной европейской культуры и цивилизации и, соответственно, анализ российских социально-политических процессов в общеевропейском контексте являются итогом произошедшего в последние несколько десятилетий в гуманитарных и социальных науках «компаративистского поворота», результатом которого стало понимание необходимости дополнять национальную перспективу в изучении исторических явлений рассмотрением их в более общем континентальном и глобальном масштабе.

Степень научной разработанности темы. Об историографии рассматриваемых в диссертации проблем можно говорить: 1) в более широком контексте, и тогда в центре вни-

мания оказывается историография истории российского крестьянства, в центре которой традиционно находится не столько изучение правительственной политики в деревне, сколько социально-экономическая эволюция крестьянских хозяйств, протестное движение в деревне, менталитет крестьян, позиции различных общественных деятелей и групп в отношении «аграрного вопроса»; 2) в более узком и приближенном к теме данного исследования контексте правительственной политики в деревне (степень научной разработанности этой проблематики и число работ, в которых она рассматривается, несопоставимо меньше). И хотя диссертация посвящена не социально-экономической эволюции русской деревни, а правительственному курсу, понять последний, игнорируя сугубо экономические вопросы, разумеется, просто невозможно. Более того, сама взаимосвязь между «экономикой» и внутренней политикой является одной из наиболее дискуссионных научных проблем.

В исторической науке не стихают споры о том, как же именно развивалась российская деревня до и после 1861 г. Применительно ко времени до отмены крепостного права ключевой остается проблема кризиса крепостнической системы хозяйства, под которым обычно понимается падение доходности имений и благосостояния крестьянства. Оформившееся во второй половине XIX в. представление об этом кризисе не основывалось тогда на объективных данных, а являлось скорее производным от убеждения историков в неэффективности принудительного труда . Уже П.Б. Струве на рубеже XIX-XX вв. подверг его критике, аргументируя точку зрения, согласно которой крепостная система, с точки зрения прибыльности и экономической эффективности для помещиков, достигла накануне ее упразднения своего расцвета .

Рожков Н.А. Город и деревня в русской истории. Спб., 1902. Лященко П.И. Очерки аграрной революции России. Том I. Разложение натурального строя и условия образования сельскохозяйственного рынка. СПб., 1908; Игнатович И.И. Помещичьи крестьяне накануне освобождения. СПб., 1910 (3-е изд.: Л., 1925); Огановский И. Закономерность аграрной эволюции. Ч. П. Очерки по истории земельных отношений в России. Саратов, 1911.

Струве П. Б. Крепостное хозяйство: Исследования по экономической истории России в XVIII и XIX веках. М., 1913.

В послереволюционный период основная масса советских историков оказалась на стороне версии о кризисе. В западной историографии в 1930-1960-х гг. также преобладала точка зрения о критическом положении в крепостной деревне . Но с 1970-х гг. большинство западных исследователей, настроенных ревизионистски, развивало (и продолжает развивать до сих пор) скорее идеи Струве . Для послевоенной советской историографии основополагающими можно считать работы И.Д. Ковальченко, который обнаружил в барщинной деревне сокращение крестьянской запашки, усиление эксплуатации, рост дифференциации в среде крестьянства и т.д. Впрочем, уже Б.Г. Литвак скорректировал некоторые тезисы Ковальченко, а также продемонстрировал ненадежность массовых источников, широко использовавшихся в литературе (напр., генерал-губернаторских отчетов) . Концепция Ковальченко подверглась также достаточно убедительной критике в западной историографии . Вместе с тем, не вызывает сомнений вывод Ковальченко, что основополагающей чертой развития крепостной деревни был симбиоз помещичьего и крестьянского хозяйств, который мешал «развязке» отношений двух сословий и создавал почву для компромиссного решения «крестьянского вопроса» .

Robinson G. Т. Rural Russia under the Old Regime. N.Y., 1932.

Hoch St. L., Augustine W. A. The Tax Censuses and the Decline of the Serf Population in Imperial Russia II Slavic Review. 1979. Vol. 38, №. 3; Domar E.D., Machina M.J. On the profitability of Russian serfdom II Journal of economic history. 1984. № 4. P. 919-955, и др.

Ковальченко И.Д. Русское крепостное крестьянство в первой половине XIX века. М., 1967. См. также: Федоров В.А. Помещичьи крестьяне Центрально-Промышленного района. М., 1974.

Литвак Б.Г. Русская деревня в реформе 1861 г. Черноземный Центр, 1861-1895 гг. М., 1972, а также: Рындзюнский П.Г. Об определении интенсивности оброчной эксплуатации крестьян Центральной России в конце XVIII-первой половине XIX в. // История СССР. 1966. № 6; он же. Вымирало ли крепостное крестьянство перед реформой 1861 г.? // Вопросы истории. 1967. № 7.

¹⁰ См.: ScheibertP. Die Russische Agrarreform von 1861. Koln, 1973. S. 19-34. См.: Ковальченко И.Д. Консерватизм, либерализм и радикализм в России в период подготовки крестьянской реформы 1861 года // Отечественная история. 1994. №2. С. 3-18.

Что касается экономического развития деревни в пореформенный период, то в отечественной исторической и экономической литературе эта тема традиционно отличалась очень большой политизированностью. Одной из наиболее спорных проблем еще до появления в 1899 г. знаменитой работы В.И. Ленина на эту тему стал уровень «развития капитализма» в аграрной сфере в конце XIX в. В советское время ситуация в пореформенной деревне интерпретировалась в контексте предпосылок революции . При этом, с одной стороны, подчеркивалось обилие пережитков крепостничества, а с другой - бурное развитие в сельском хозяйстве капиталистических тенденций.

В 1960-1970-е гг. представители так называемого «нового направления» в историографии (A.M. Анфимов, К.Н. Тар-новский и др.) акцентировали «неразвитость капитализма» и входили в противостояние со «средней» официальной линией, согласно которой надо было, признав роль пережитков, прийти к оптимистическому выводу о победе в деревне капитализма. Заслугой этих ученых стала разработка применительно к российской пореформенной экономике концепции «многоукладности» , которая содержала в себе важное методологическое «зерно»: признание нелинейного характера экономической эволюции деревни и отсутствия у этого развития жесткой заданности, что объективно открывало дорогу и к признанию решающей роли внеэкономических факторов такого развития. В свою очередь, труды «школы» Ковальчен-ко немало дали для понимания системного характера пореформенной экономики.

См.: Ленин В.И. Развитие капитализма в России // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5. Т. 3. М., 1971.

См., например: Першин П.Н. Аграрная революция в России. Историко-экономическое исследование. Кн. 1. М., 1966; Дубровский СМ. Сельское хозяйство и крестьянство России в период империализма. М., 1975.

См.: Вопросы истории капиталистической России: проблема многоукладности. Свердловск, 1972; Тарковский К.Н. Социально-экономическая история России, начало XX в.: Советская историография середины 50-х -60-х гг. М.,1990; Анфимов A.M. П.А. Столыпин и российское крестьянство. М., 2002.

Однако участники тех дискуссий крайне редко обращались к внутриполитическим сюжетам и вообще недостаточно учитывали в своем анализе внеэкономическую тематику. При всех расхождениях, они в общем были едины в оценках правительственной политики, которая достаточно одноцветно интерпретировалась в категориях эксплуататорского «классового государства», классовой ограниченности либеральных программ и реакционности консервативных. Таким образом, независимо от того, что одни всячески акцентировали «железную поступь» капитализма, а другие - пережитки крепостничества, и те, и другие в то время все же не выражали сомнений в жесткой детерминированности правительственной политики «объективной» сферой производства и классовых интересов. В советской историографии с ее подчеркнутым «объективизмом» обратное влияние идеологии и политики на институциональную среду, а таким образом и на сферу производства оставалось фактически за пределами анализа. Но и в постсоветской таких проблем применительно ко второй половине XIX в. в общем не ставилось.

Отмеченные тенденции во многом проявились и в анализе уставных грамот и выкупных документов. Такой анализ представляет собой отдельное направление в анализе непосредственных экономических итогов реформы 1861 г. У его истоков стояли П.А. Зайончковский, Б.Г. Литвак и их ученики . На новом уровне развития количественных методов анализом уставных грамот занимается ныне С.Г. Кащенко, который показал, как усредненные нормы «Положений» 19 февраля 1861 г. деформировали крестьянскую экономику . Вместе с тем и он почти полностью абстрагируется от того, какую роль в становлении новых отношений в деревне играли различные институты. Фактически единственной в отече-

Зайончковский П.А. Проведение в жизнь крестьянской реформы. М., 1958; Литвак Б.Г. Указ. соч.; Будаев Д.И. Крестьянская реформа 1861 г. в Смоленской губернии. Смоленск, 1967; Беловинский Л.В. Наделы и повинности бывших крепостных крестьян в Вологодской, Вятской и Олонецкой губерниях накануне и после реформы 1861 г. Дисс... канд. ист. наук. М., 1972; Бурдина О.Н. Крестьяне-дарственники в России, 1861-1907. М., 1996.

Кащенко С.Г. Освобождение крестьян на Северо-Западе России. М., 2009.

ственной историографии работой, где экономический анализ представлен наряду с политическим и институциональным, остается обзорная монография Н.М. Дружинина . На протяжении последних двух десятилетий появилось лишь несколько исследований, авторы которых анализируют долговременные тенденции развития российской аграрной экономики, однако к проблеме крестьянских реформ они прямо не относятся, хотя и содержат интересные и дискуссионные наблюдения о развитии российской деревни .

Современная западная историография этих проблем в основном отталкивается от концепции А. Гершенкрона, который подчеркивал негативное влияние общины и круговой поруки на пореформенное российское сельское хозяйство . И хотя многие его положения подверглись обоснованной критике, ныне в ней признается и важное рациональное зерно, а именно идея о ключевой роли внеэкономических факторов и социальных институтов в развитии сельской России. В этом смысле подход Гершенкрона во многом перекликается с неоинституциональной теорией экономического развития.

Усилиями представителей западной «ревизионистской школы» (Дж. Симмса, Ст. Хока, С. Уиткрофта, Э. Уилбур, П. Гэтрелла ) создано достаточно сбалансированное представление о последствиях отмены крепостного права и состоянии

Дружинин Н.М. Русская деревня на переломе, 1861-1880. М., 1978.

Милое Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 2001; Миронов Б.Н. Благосостояние населения и революции в имперской России: XVHI - начало XX века. М., 2010.

См.: Gerschenkron A. Economic backwardness in historical perspective. Cambridge, 1962.

Simms J. Y., Jr. The Crisis of Russian Agriculture at the End of the Nineteenth Century: A Different View II Slavic Review. 1977. Vol. 36, № 3; idem. The Crop Failure of 1891: Soil Exhaustion, Technological Backwardness and Russia's Agricultural Crisis II Slavic Review. 1982. Vol. 41, № 2; Wilbur EM. Peasant Poverty in Theory and Practice: A View from Russia's 'Impoverished Center' at the End of the Nineteenth Century II Kingston-Mann E., Mixter T. (eds.). Peasant Economy, Culture and Politics of European Russia: 1800-1921. Russia, 1800-1921. Princeton, 1991; Wheatcroft St.G. Crisis and Conditions of the Peasantry in Late Imperial Russia II Ibidem; Hoch St. L. On Good Numbers and Bad: Malthus, Population Trends and Peasant Standard of Living in Late Imperial Russia II Slavic Review. 1994. Vol. 53, № 1; Gatrell P. The tsarist economy, 1850-1917. L., 1986

пореформенного сельского хозяйства. Общепризнаны идео-логизированность и несоответствие эмпирическим данным традиционного взгляда на «грабительский» характер реформы 1861 г. и на глубину пореформенного аграрного кризиса. Вместе с тем большинство авторов подчеркивает, что прогресс в этой сфере, особенно в Центральной России, сдерживался после отмены крепостного права многочисленными институциональными препятствиями (община, обычное право, «недоуправляемость» деревни). Недавняя обобщающая работа К. Леонард также акцентирует этот фактор .

В других европейских странах, как свидетельствует анализ зарубежных компаративных исследований (Т. Шульца, Р. Хопкрофт, В. Резенер, М. Липтон²²), модернизация правовых и экономических институтов (семьи, собственности, обычного права, местной власти, рыночных структур) играла решающую роль в переходе к интенсивному сельскохозяйственному производству («аграрной революции»). Но применительно к России XIX в. подобный анализ систематически не проводился. Исключением можно считать лишь современную историографию крестьянской общины и обычного права. Однако она развивается в отрыве и от экономических исследований, и от анализа внутренней политики. Авторы существующих работ по дореформенной (В.А. Александров, Ст. Хок, Т. Деннисон и др.) и пореформенной (П.Н. Зырянов, Б.Н. Миронов, С. Франк) крестьянской общине практически никак не увязывают ее эволюцию с воздействием на нее правительственной политики . Не ставятся в их трудах и ключевые для

Leonard С. Agrarian reform in Russia. The road from serfdom. Cambridge, 2011.

Schultz T. Transforming traditional agriculture. New Haven, 1964; Hopcroft R.L. Regions, institutions, and agrarian change in European history. Ann Arbor, 1999; Rosener W. The peasantry of Europe. Oxford, 1994; LiptonM. Land reform in developing countries. Property rights and property wrongs. Cambridge, 2009.

Александров B.A. Сельская община в России. (XVII - начало XX в.). М., 1976; Mironov В. The Russian peasant commune after the reforms of the 1860s II The world of the Russian peasant: post-emancipation culture and society/ Ed. by B. Eklof and S. Frank. Boston, 1990. P. 7-43. Зырянов П.Н. Поземельные отношения в русской крестьянской общине во второй половине XIX -начале XX в. // Собственность на землю в России. М., 2002. С. 153-195;

данной работы вопросы о формировании в сознании реформаторов и их оппонентов представлений о крестьянстве и о том, насколько они соответствовали реальности и как именно влияли на правительственный курс. Между тем и по этим проблемам применительно к другим странам существует обширная историография. Мы знаем, как воспринимали крестьян Нового времени в Британии, германских государствах, Франции и т.д. Однако по отношению к России эта тема анализируется лишь в общих работах К. Фрайерсон и Я. Коцониса, не связанных с анализом крестьянской реформы .

Важной тенденцией последних десятилетий можно считать обращение все большего числа историков к анализу влияния обычного права на менталитет и повседневность крестьян. В контексте данной диссертации ключевым является вопрос не о долговременных константах в менталитете крестьян, а об эволюции обычного права в пред- и пореформенное время. В большинстве современных западных исследований в этой связи отмечается значительное распространение в крестьянской среде общегражданских правовых представлений и норм. Из этих работ следует, что в пореформенный период крестьянское правосознание стремительно менялось и говорить о нем как о чем-то вечном и неизменном» некорректно .

Собственно правительственный курс в деревне достаточно активно изучался уже дореволюционной исторической

FrankS.P. Popular Justice, Community, and Culture among the Russian Peasantry: 1870-1900 II Russian Review. 1987. Vol. 46, № 3; Хок С.Л. Крепостное право и социальный контроль в России: Петровское, село Тамбовской губернии. М., 1993; Dennison Т. Institutional framework of Russian serfdom. Cambridge, 2011.

Gagliardo J.G. From Pariah to Patriot: The Changing Image of the German Peasant, 1770-1840. Lexington, 1969; McRae A. God Speed the Plough: The Representation of Agrarian England, 1500-1600. Cambridge, 1996; Wyngaard A.S. From Savage to Citizen: The Invention of the Peasant in the French Enlightenment. Newark, 2004.

Frierson C. Peasant Icons: Representations of Rural People in Late 19th century Russia. Oxford, 1993; Kotsonis Y. Making Peasants Backward: Agricultural Cooperatives and the Agrarian Question in Russia, 1861-1914. L.; N.Y., 1999.

Frierson C. "I Must Always Answer to the Law..." Rules and Responses in the Reformed Volost' Court II Slavonic and Eastern European Review. Vol. 72. 1997. № 2; Burbank J. Russian Peasants Go to Court: Legal Culture in the Countryside, 1905-1917. Bloomington, 2004.

наукой и историей права, однако понимался тогда достаточно поверхностно. Общим для подавляющего большинства советских исследований на эту тему был взгляд на нее как на производное от социально-экономических проблем. Другая известная «проблемная зона» послевоенной отечественной историографии - вопрос о «первой революционной ситуации» кануна 1861 г. и, соответственно, о крестьянской реформе как о побочном продукте классовой борьбы крестьян. Здесь позиции М.В. Нечкиной, возглавлявшей Группу по изучению первой революционной ситуации Института истории СССР, противостоял гораздо более сдержанный взгляд П.А. Зайончковского и его российских и американских учеников (Л.Г. Захаровой, Т. Эммонса, Д. Филда) на роль крестьянских выступлений в генезисе реформы . Сейчас признано, что крестьянское движение в то время объективно еще не угрожало стабильности режима, хотя этот фактор, несомненно, учитывался «верхами».

Особо необходимо выделить монографию Н.М. Дружинина о государственных крестьянах, в которой он показал, что именно в Министерстве государственных имуществ, а не в Секретных комитетах находился во второй четверти XIX в. реальный центр разработки «крестьянского вопроса» . Впрочем, с 1960-х гг. гораздо большей популярностью пользуется у исследователей правительственной политики не государственная, а помещичья деревня. Большую роль сыграл в этом сдвиге внимания П.А. Зайончковский. Его монография об отмене крепостного права выдержала несколько изданий и стала самой влиятельной по данной теме работой в стране .

Значительное воздействие на изучение реформы 1861 г. и ее последствий имела публикация исследований ученицы Зайончковского Л.Г. Захаровой. В них отмена крепостного

Революционная ситуация в России в середине XIX века/ Под ред. М.В. Нечкиной. М., 1978; Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. 3 изд. М., 1968; Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права. М., 1984; Emmons Т. The Russian Landed Gentry and the Peasant Emancipation of 1861. Cambridge, 1968; Field D. The End of Serfdom. Nobility and Bureaucracy in Russia, 1855-61. Cambridge, Mass., 1976.

Дружинин Н.М. Государственные крестьяне и реформа П.Д. Киселева. Т. 1-2. М., 1946; 1958.

Зайончковский П.А. Указ. соч.

права рассматривалась как плод не вынужденных уступок, а добросовестных усилий реформаторов в среде бюрократии и в обществе. В США близкий подход был реализован в работах стажеров Зайончковского Д. Филда и Т. Эммонса . Позже СВ. Мироненко с близких позиций проанализировал обсуждение крестьянской реформы в царствование Николая I . Правительственная политика в деревне между 1861 г. и началом XX в. в значительной степени до сих пор остается большой лакуной. Единственным отечественным исследованием ее эволюции в 1860-1870-е гг. до сих пор остается первая монография В.Г. Чернухи . Ее выводы скромнее достаточно богатого материала, который приводится в книге. Кроме того, автор не попыталась вывести свой анализ за пределы рассматриваемого периода.

В современной российской историографии получили продолжение практически все наметившиеся еще в советское время тенденции. Так, подготовкой почвы для отмены крепостного права в николаевское царствование активно занималась И.В. Ружицкая . О фискальном и финансовом аспектах политики в деревне в 1880-х гг. писал В.Л. Степанов . Развитию идей, высказанных в ее монографии, посвящена серия статей Л.Г. Захаровой . Немалое место занимает «крестьянский вопрос» в коллективной монографии о российском консерватизме; появляются и другие работы о его отражении в общественном мнении . Анализ народнической программы

Захарова Л.Г. Указ. соч.; Emmons Т. Op. cit; FieldD. Op. cit.

См.: Мироненко СВ. Самодержавие и реформы: Политическая борьба в России в первой четверти XIX в. М., 1989.

Чернуха ВТ. Крестьянский вопрос в правительственной политике 60-70-хгг. XIX в. Л., 1972.

Ружицкая И.В. Законодательная деятельность в царствование императора Николая I. М., 2005; она же. Просвещенная бюрократия (1800-1860-е гг.). М., 2009.

Степанов В.Л. Н.Х. Бунге: судьба реформатора. М., 1998.

Переизданы в кн.: Захарова Л.Г. Александр II и отмена крепостного права в России. М.,2010.

Гросул В.Я., Итенберг Б.С, Твардовская В.А., Шацилло К.Ф., Эймонтова Р.Г. Русский консерватизм XIX столетия. Идеология и практика. М., 2000; Будников В.А. Крестьянский вопрос в русской либеральной публицистике

его решения представлен в недавних работах В.В. Зверева, Д.Д. Жвания и др." В конце 1990-х и начале 2000-х гг. вышла серия публикаций М.Д. Долбилова, содержащих во многом новый для историографии взгляд на подготовку крестьянской реформы в Редакционных комиссиях, которой была посвящена и кандидатская диссертация историка . Долбилов предложил немало интересных и новых трактовок событий 1857-1861 гг. Однако его работы ограничены указанными достаточно узкими хронологическими рамками.

Практически совершенно неизученными остаются такие аспекты крестьянских реформ XIX в., как кадастр, межевание, налогообложение, оформление прав собственности . Это представляется тем более странным на фоне значительной литературы по Генеральному межеванию и столыпинскому землеустройству. Пожалуй, единственной попыткой обобщения опыта аграрных реформ на протяжении конца XVIII - начала XX в. в новейшей российской историографии является монография А.Н. Медушевского , который справедливо выделяет в качестве одной из важнейших проблему правового дуализма в русской деревне, однако уделяет недостаточно внимания конкретно-историческому контексту рассматриваемых сюжетов.

(1868-1882). Дисс... канд. ист. наук. Владимир, 1999; Репников А.В. Консервативные концепции переустройства России. М., 2007.

Зверев В.В. Н.Ф. Даниельсон, В.П. Воронцов. Два портрета на фоне русского капитализма, М., 1997; он же. Реформаторское народничество и проблема модернизации России. От сороковых к девяностым годам XIX в., М., 1997; Жвания Д.Д. Народники-реформисты о крестьянской общине в 70-90е гг. XIX в. (В. П. Воронцов, И. И. Каблиц, П. А. Соколовский). Дисс. ... канд. ист. наук. СПб., 1997.

Долбилов М.Д. Подготовка отмены крепостного права в Редакционных комиссиях в 1859-1860 гг: проблема субъекта реформы. Дисс. ... канд. ист. наук. Воронеж, 1996; он же. Александр II и отмена крепостного права // Вопросы истории. 1998. № 10; он же. Земельная собственность и освобождение крестьян// Собственность на землю в России: история и современность. М., 2002, и др.

Единственное специальное исследование налогообложения крестьянства: Неупокоев В.И. Государственные повинности крестьян Европейской России в конце XVIII - первой половине XIX века. М., 1987.

Медушевский А.Н. Проекты аграрных реформ в России: XVIII - начало XXI века. М., 2005.

В западной историографии большее распространение получили попытки рассмотреть правительственную политику в деревне на протяжении длительного периода времени и в контексте проблемы центрального и местного управления. Наибольшую известность в данном отношении получили работы Дж. Яни (Пени), Т. Пирсона, Дж. Мейси и Ф. Вчисло⁴¹. Для них характерен очень широкий временной охват: авторы концентрируются на начале XX в., очень бегло характеризуя так называемый «период контрреформ» и почти обходя вниманием 1860-70-е гг. С конца 1880-х гг. начинает свой анализ в новейшей работе и К. Годен, упуская тем самым истоки «контрреформ» и столыпинской реформы. Почти не анализирует она и документы центральных ведомств . Западные историки в последнее время активно занимались русской статистической школой, сыгравшей в конце XIX и в XX в. колоссальную роль в формулировании проблем деревни . Японские русисты обращались преимущественно к социальным аспектам аграрной истории России .

В целом, при всем богатстве традиций изучения социально-экономических проблем деревни и крестьянских реформ в России XIX в., можно констатировать наличие серьезных лакун в анализе этой тематики: 1) Явно недостаточно изучена институциональная сторона подготовки и реализации

Yaney G.L. The Urge to Mobilize. An Agrarian Reform in Russia. 1861-1930. Urbana, 1982; Macey D.A.J. Government and Peasant in Russia, 1861-1906. The Prehistory of the Stolypin Reforms. DeKalb, 1987; Pearson T.S. Russian Officialdom in Crisis. Autocracy and Local Self-Government, 1861-1900. Cambridge UP, 1989; WcisloF. W. Reforming Rural Russia: State, Local Society, and National Politics, 1855-1914. Princeton, 1990.

Gaudin C. Ruling Peasants. Village and State in Late Imperial Russia. DeKalb, 2007.

Stanziani A. Staticiens, zemstva et etat dans la Russie des annees 1880// Carriers du monde russe. 1991. V. 32. № 4; Darrow D. W. The Politics of Numbers: Statistics and the Search for a Theory of Peasant Economy in Russia, 1861-1917. Unpublished PhD diss., University of Iowa, 1996; Mespoulet M. Statistique et revolution en Russie: un compromis impossible, 1880-1930. Rennes, 2001.

Ecuda X. Модернизация российской империи и обычное семейное право крестьян. Споры современников // Новый мир истории России. М., 2001; Мацузато К. Индивидуалистские коллективисты или коллективистские индивидуалисты? Новейшая историография по крестьянским общинам// Там же, и др.

отмены крепостного права; 2) Во многих исследованиях правительственной политики по «крестьянскому вопросу» избирается либо хронологически ограниченная, либо предельно обобщенная перспектива. Между тем именно промежуточный, «средний» масштаб позволяет выявить многие важные тенденции внутренней политики; 3) Анализ идей и мировоззрения реформаторов и объективных социально-экономических предпосылок и итогов реформ в историографии, как правило, существуют изолированно друг от друга. Проектами традиционно занимается политическая история и история идей, а объективными процессами - социальная история и эконометрия. «Мостиком» между двумя направлениями и должен стать анализ, с одной стороны, институционального, а с другой - идеологического контекста реформ.

Характеристика источников. Основным источником при написании данной работы стали законодательные акты и материалы их подготовки, а также текущая делопроизводственная документация высших и центральных учреждений империи (как опубликованная, так и хранящаяся в Российском государственном историческом архиве и в основном впервые вводимая в научный оборот). В числе фондообразо-вателей следует особо выделить Главный комитет об устройстве сельского состояния, являвшийся в 1861-1882 гг. высшим административным, судебным и законосовещательным (на правах департамента Государственного Совета) органом власти в сфере «крестьянской» политики. Комитет являлся своеобразным правопреемником Главного комитета по крестьянскому делу (1857-1861) . Архивные дела первого по хронологии комитета - неоценимый источник по подготовке «Положений» 19 февраля 1861 г. Материалы же за 1861-1882 годы изучены гораздо менее.

Текущими распоряжениями административного, финансового и правового характера по «крестьянским» делам занимались различные центральные органы власти и подчиненные им местные структуры. В Министерстве внутренних дел это был существовавший с 1858 г. Земский отдел. Объем его

Опись дел Архива Государственного совета. Т. 15. Дела Секретного и Главных комитетов по крестьянскому делу и об устройстве сельского состояния в 1857 года по 1882 год. Спб., 1911.

фонда (ф. 1291) - почти 97 тыс. единиц хранения, сгруппированных по 109 описям. Эти цифры дают достаточно яркое представление и о многообразии проблем, которыми занимался отдел, и о трудностях работы с его фондом. После упразднения Главного комитета его судебные функции перешли к Второму (Крестьянскому) департаменту Сената, все же дела по подготовке соответствовавших законопроектов оказались в компетенции МВД. Поэтому именно в фондах Земского отдела и канцелярии министра (ф. 1282) отложились важнейшие материалы по внутренней политике правительства в деревне 1880-1890-х гг.

Налогообложением и разнообразными казенными платежами крестьян занималось Министерство финансов (МФ). Историкам, занимавшимся ходом и итогами выкупа крестьянских наделов, хорошо знакомы материалы Главного выкупного учреждения (ГВУ, ф. 577). Гораздо менее известно, что фонд ГВУ содержит важные и до сих пор не вводившиеся в научный оборот документы другого рода: о принципах определения платежеспособности крестьянских хозяйств, трудностях при фиксации их состояния, эволюции самого подхода правительства к выкупным сделкам и платежам. Прямым налогообложением деревни ведал Департамент окладных сборов МФ. Материалы архивного фонда департамента (ф. 573) содержат много ценнейшей и почти не востребованной до сего времени информации. Более фрагментарно использовались в работе дела Департамента государственного казначейства МФ (ф. 565).

При анализе проблем русской деревни и правительственной политики в отношении крестьянства, конечно, трудно переоценить роль документов Министерства государственных имуществ (МГИ). Вместе с тем значение их неравноценно для разных временных периодов. МГИ играло колоссальную роль в определении правительственного курса в деревне при Николае I, когда бессменным министром был П.Д. Киселев, несколько меньшую - в начале царствования Александра П. В 1860-1870-х гг. роль МГИ существенно изменилась. После передачи управления казенными крестьянами в МВД (1866-1867) министерство лишилось «попечительных» функций. В общем и целом с 1870-х гг. МГИ занималось уже не столько людьми, сколько «казенными недвижи-

мостями». Соответственно, если с конца 1830-х по середину 1860-х в фондах и изданиях МГИ можно обнаружить важные материалы, касающиеся как стратегических, так и множества технических аспектов правительственной политики в деревне (кадастр, налогообложение, межевание, община, круговая порука, и др.), то с середины 1860-х гг. собственно «крестьянские» дела уходят. Как и фонды МВД и МФ (и в отличие, скажем, от крайне хаотичного единого фонда Министерства юстиции), архивные фонды МГИ разбиты по департаментам и др. подразделениям. При написании данной работы использовались главным образом фонды 1-го и 2-го департаментов, а также Временного отдела по поземельному устройству государственных крестьян МГИ (ф. 383-385).

В числе межведомственных комиссий, имеющих собственные архивные фонды, следует назвать Комиссию для пересмотра системы податей и сборов (ф. 572), Комиссию для преобразования губернских и уездных учреждений («полицейскую») и «Кахановскую» комиссии (ф. 1316-1317). Материалы этих комиссий отчасти доступны и в опубликованном виде. Многие важные записки и проекты сконцентрированы в так наз. Коллекции печатных записок Библиотеки РГИА, а также в личных фондах государственных и общественных деятелей: П.А.Валуева (РГИА. Ф. 908), Милютиных (РГИА, ф. 869, ОР РГБ, ф. 169), Самариных (ОР РГБ, ф. 265), И.И. Воронцова-Дашкова (РГИА, ф. 919; ОР РГБ, ф. 58), А.И. Ва-сильчикова (РГИА, ф. 651), Шуваловых (РГИА, ф. 1092; РГАДА, ф. 1288), В.И.Вешнякова (РГИА, ф. 911) и др.

Особого упоминания заслуживает коллекция печатных записок, хранящаяся в так называемом Основном русском фонде Российской национальной библиотеки. Эти записки сплетены по темам в конволюты, расположенные по ведомственному принципу. Однако в генеральном каталоге общее описание этих томов отсутствует. Каталогизировано же, насколько можно судить, содержимое далеко не всех томов, причем крайне хаотично, так что очень часто записки, составляющие содержание одного и того же тома, разведены в каталоге по совершенно разным и не связанным друг с другом шифрам. В итоге полноценно пользоваться этой, судя по всему, богатейшей коллекцией читатель может лишь отчасти.

Говоря об источниках официально-делопроизводственного характера, следует отдельно остановиться на материалах непосредственной подготовки «Положений» 19 февраля. Это обширный и сложный комплекс, ключевую роль в котором играют документы Редакционных Комиссий и МВД. Кроме того, важное значение имеет издание "Освобождение крестьян в царствование императора Александра П", составленное на основе записей Н.П. Семенова, которые тот делал во время заседаний Комиссий . Многие ключевые особенности программы реформаторов становятся ясны лишь из личных документов, прежде всего - переписки лидеров Редакционных комиссий Н.А. Милютина, Ю.Ф. Самарина и В.А. Черкасского. Большое значение для системного анализа взглядов представителей высшей бюрократии и общественных кругов имели также их воспоминания и дневники. К ним примыкают источники личного происхождения, принадлежащие перу ученых и общественных деятелей.

Особо следует выделить опубликованные документы земств и различных общественных организаций, занимавшихся «крестьянскими делами», а также материалы земских и иных ходатайств, направлявшихся в органы власти по этим вопросам. Наконец, важнейшим и не столь часто используемым при анализе внутренней политики источником являлись научные и публицистические работы. Грань между теми и другими уловить иногда непросто. Любое проведенное в конце XIX - начале XX в. исследование российской деревни необходимо оценивать не только с учетом убеждений и пристрастий его автора (это справедливо в отношении и современных работ), но и в контексте политической ситуации и

Первое издание материалов Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Ч. I-XVIII. СПб., 1859-1860; Второе издание материалов Редакционных комиссий для составления положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Т. 1-3. СПб., 1859-1860 (не законченное); Приложения к трудам Редакционных комиссий. Отдельные мнения первого и второго периода занятий. СПб., 1860; Приложения к трудам Редакционных комиссий по крестьянскому делу. Отзывы членов Губернских комитетов. Т. 1-3. СПб., 1860; Семенов Н.П. Освобождение крестьян в царствование императора Александра П. Хроника деятельности Комиссий по крестьянскому делу. СПб., 1889-1892. Т. 1-3.

«идейного климата» в стране в целом и в академической среде в частности. Это, в общем, очевидное положение серьезно усложняет работу с дореволюционными статистическими и аналитическими текстами, тем более что традиция систематической источниковедческой критики этих текстов и приводимых в них цифровых выкладок не слишком богата. Вместе с тем существует серьезная традиция изучения отечественной политической и общественной мысли. Необходимо лишь использовать ее при анализе текстов, зачастую трактуемых историками-аграрниками чересчур объективистски.

В целом большое разнообразие привлеченных при работе над данной диссертацией источников определяется многообразием и неизученностью затрагиваемых в работе сюжетов.

Научная новизна исследования заключается в том, что в нем:

1. Впервые в историографии проведен комплексный анализ генезиса и эволюции правительственной программы крестьянского вопроса на протяжении нескольких десятилетий, предшествовавших и следовавших за отменой крепостного права. Тем самым показано, что значение и особенности крестьянской реформы могут быть поняты, только если она рассматривается как длительный и противоречивый процесс модернизации административных и правовых институтов, существовавших в российской деревне.

2. Выявлена роль государственной власти в создании и поддержании институциональной среды, определявшей как успехи, так и неудачи на пути реформирования сельского хозяйства и социальных отношений в деревне; доказано ключевое значение в этих процессах таких прежде недооценивавшихся в исторической литературе направлений государственной политики, как межевание, землеустройство, земельный кадастр, преобразование налоговой системы, правовое оформление титула собственности.

3. Обосновано принципиально новое понимание проблемы правопорядка в деревне, недостаток которого был главным препятствием на пути реформы. Показана решающая роль институциональных (а не политических, как считалось прежде) факторов в формировании этого правопорядка.

4. Впервые в историографии выявлена роль идеологического фактора в правительственной политике по «крестьян-

скому вопросу» на всем протяжении рассматриваемого периода. Продемонстрировано, как на курс власти влияли идеологически обусловленные и менявшиеся представления правительственных и общественных кругов о «нормальном» крестьянине, о роли государства в регулировании экономики и о задачах социальных реформ.

5. Обоснован вывод о глубокой взаимозависимости правительственной политики и состояния общественного мнения. В результате показаны схематизм и идеологическая обусловленность традиционного представления о непреодолимой пропасти, разделявшей «власть» и «общественность» в России XIX в. Выявлена ключевая роль института «экспертов» как канала коммуникации между бюрократическими и общественными кругами в процессе формирования правительственного курса в крестьянском вопросе.

6. Впервые в историографии дан детальный анализ системы административно-судебных органов, оперировавших в российской деревне на протяжении 1830-1890-х гг.; показаны ход и трудности их реформирования.

7. Воссозданы исторические предпосылки и контекст столыпинской аграрной реформы; обоснован тезис о том, что основные ее положения были сформулированы задолго до начала XX в., а многие - еще до отмены крепостного права. Выявлены причины, по которым эти положения не были реализованы.

8. Введено в научный оборот большое количество архивных материалов из фондов государственных и общественных учреждений, правительственных и общественных деятелей.

Теоретическое и научно-практическое значение исследования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке учебных пособий, лекционных курсов и обобщающих трудов по российской и европейской истории Нового времени. Комплексный подход к реформам с использованием институционального, идеологического и политического анализа может быть применен при рассмотрении реформ в иные переходные периоды российской истории; он также призван способствовать осмыслению общих закономерностей и типологии реформаторских и мо-

дернизационных процессов на стыке истории, политологии, экономики и социологии.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Систематическая подготовка аграрной реформы началась в России в 1830-х гг. и была связана с именами М.М. Сперанского и П.Д. Киселева. Программа Сперанского базировалась на идее рационализации и правовой регламентации недвижимой собственности с помощью межевания помещичьих, казенных и крестьянских земель, кадастра и налоговой реформы, а также индивидуализации землепользования. Такой подход предполагал широкое развитие новых административных и юридических институтов и технологий.

2. Несмотря на то, что план Сперанского в ходе его реализации МГИ и межевыми органами империи подвергся существенной ревизии и был раздроблен на отдельные мало связанные друг с другом меры (специальное межевание, Киселевский «кадастр», попытки насаждения хуторов в среде казенных крестьян и т.д.), он в значительной степени продолжал определять курс правительства в деревне в 1840-х и в начале 1850-х гг. Новое поколение столичных чиновников из МГИ и МВД добавило к рационализму и индивидуализму Сперанского позитивистскую идею «научной» верификации бюрократических процедур, положив начало развитию современной аграрной статистики. Вместе с тем некоторые из этих новшеств (статистика, насаждение хуторов) так и не вышли в царствование Николая I за пределы экспериментов, а реализация других (кадастра, налоговой реформы, межевания), хотя и проводилась в масштабах империи, но к 1850-м гг. явно зашла в тупик из-за своей непоследовательности и половинчатости.

3. Политика правительства по отношению к крестьянству стала еще менее последовательной после «открытия» элитой крестьянской общины благодаря трудам А. фон Гакст-гаузена, славянофилов и отчасти А.И. Герцена. Прежняя рационалистическая парадигма решения крестьянского вопроса стала уступать место новой, историцистки-романтической. Начало этой идеологической трансформации пришлось на конец 1840-х гг., а завершение состоялось уже в 1880-х гг. Таким образом, подготовка и реализация реформы 1861 г. совпали со временем неуклонного падения в России, как и во

всей Европе, популярности классической экономической доктрины с ее индивидуализмом, универсализмом и ставкой на саморегулирующийся рынок. Это обстоятельство наложило неизгладимый отпечаток на реформу 1861 г., обусловив ее концептуальную противоречивость.

4. Особенно отчетливо эта противоречивость проявилась
в том, как «Положения» 19 февраля решали правовые и ад
министративно-фискальные проблемы, связанные с выкупом
и организацией обложения крестьянства. Будучи наделены в
момент перехода на выкуп громким титулом «собственни
ков», в реальности крестьяне не получали ни одного из прав,
связанных с общегражданскими представлениями о соб
ственности. В среде реформаторов (как и в русском обществе
в целом) было в конце 1850-х гг. уже немало тех, кто готов
был усомниться в том, что мелкий собственник является
надежным гарантом социальной стабильности. С другой сто
роны, в деревне практически полностью отсутствовала ин
фраструктура, необходимая для появления миллионов соб
ственников, и авторы «Положений» никак не способствовали
ее созданию, делегировав большинство правовых и админи
стративных полномочий крестьянской общине и отказавшись
от решения землеустроительных и фискальных проблем.

5. Созданная реформой система административно-
правового контроля за освобожденным крестьянством оказа
лась громоздкой и недостаточно дееспособной. Важной ее
чертой была очень слабая унификация административно-
правового пространства на уровнях ниже уездного. Даже те
минимальные ресурсы, которыми располагало здесь государ
ство, были крайне раздроблены. В центре разными аспектами
«крестьянского дела» занималось множество конкурирующих
ведомств, ни одно из которых не имело на протяжении 1860-
1870-х гг. отчетливой программы действий в данной сфере. В
результате политика правительства в деревне еще более усу
губила неопределенность стратегии реформы 1861 г.

6. В 1860-х и первой половине 1870-х гг. в аристократи
ческих кругах сложилась программа пересмотра «Положе
ний» 19 февраля, в основе которой лежала идея разрушения
общины. Однако она требовала кардинального подрыва идео
логии патернализма, превратившейся в «несущую конструк
цию» самодержавной системы. В качестве реакции на слиш-

ком радикальные западничество и элитаризм этой «партии» крепнет противоположная тенденция - акцентировать те стороны «Положений», которые создавали почву для охранительного решения «крестьянского вопроса».

7. Охранительно-патерналистская программа курса в деревне сложилась еще до воцарения Александра III и была в конце 1870-х гг. поддержана как либералами, так и консерваторами. Характерной ее чертой стали мифологизация крестьянства, которое якобы совокупно страдало от рыночной стихии и противостояло ей, будучи чуждым общегражданским представлениям о собственности. Сторонники новой политики в деревне выступали за полный запрет на отчуждение крестьянских надельных земель, усиление опеки над общиной и вмешательство в традиционные внутриобщинные отношения (переделы земли, семейные разделы и др.).

8. Эта программа легла в основу курса правительства Александра III. Однако практические результаты принятых в это время мер оказались более чем скромными. Инфраструктура, которой располагала в деревне государственная власть, по сути не претерпела серьезных изменений с 1861 г. и вплоть до столыпинских реформ. Поскольку же правительство не имело полной и идеологически нейтральной информации о положении дел в деревне, возможности власти оказались очень ограниченными. Особенно ярко это обстоятельство проявилось в ничтожных (количественно и качественно) результатах мер по консервации общинного строя.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждалась в Центре «История России в XIX - начале XX в.» Института российской истории РАН и была рекомендована к защите. По теме диссертации опубликованы две индивидуальные монографии, 4 главы в двух коллективных монографиях и 49 статей общим объемом 88.7 п.л. на русском, польском, английском и японском языках. Результаты работы были изложены в докладах автора на 14 международных конференциях в Москве, Саратове, Воронеже, Гданьске, Париже, Нью-Йорке и Токио.

Структура диссертации строится по проблемно-хронологическому принципу. Работа состоит из введения, пяти глав и заключения.

Крестьянство, общественная мысль и правительственная политика в деревне до и после отмены крепостного права

Анализ правительственной политики свидетельствует, что совсем не всегда в ее основе лежали отчетливо осознававшиеся «верхами» цели, а механизм выработки и принятия решений был прозрачен и рационален. На самом деле представление «образованного общества» о крестьянстве не было ни ясным, ни рациональным, а язык административной и хозяйственной целесообразности, употреблявшийся в бюрократической среде, часто лишь прикрывал незнание, предрассудок или идеологическую догму. И если на отрезках времени в несколько лет во внутренней политике и могло выстраиваться некое подобие стратегии решения крестьянского вопроса (так было, в частности, во второй половине 1830-х гг., в 1859-61, 1879-81 гг.), то в более продолжительной перспективе следует говорить не о какой-то одной или даже нескольких стратегиях, а скорее о череде отдельных приступов к решению сложных проблем крестьянства, неизменно сопровождавшихся колебаниями и половинчатыми решениями. Тем не менее эта половинчатость и непоследовательность курса власти заслуживает самого тщательного анализа, поскольку в ней, как в зеркале, отражались и инфраструктурные проблемы российских экономики, права и администрации, и постоянные метания власти и общественного мнения между патернализмом и ставкой на инициативу и самоорганизацию масс.

Причины и смысл этих колебаний до сих остаются для историков достаточно неясными. Почему через три десятилетия после принятия реформы, которая провозглашала превращение крестьян в собственников наделов, правительство окончательно пересмотрело эту цель и провозгласило, что наделы ни в коем случае не должны рассматриваться как собственность крестьян? Не ответив на этот вопрос, невозможно понять и того, почему еще через полтора десятилетия уже забытая было цель вновь оказалась приоритетом во время столыпинской реформы. С другой стороны, следует иметь в виду, что реальная степень контроля власти за происходящим в деревне отнюдь не была производной от установок и приоритетов бюрократии и общественного мнения. Реализация этих установок и приоритетов, будь они патерналистскими или либеральными, действительно требовала активного вмешательства бюрократии в жизнь крестьян. Однако на этом пути и власть, и общественники сталкивались с труднопреодолимыми препятствиями инфраструктурного характера. Оказывалось, что у власти просто нет рычагов реального воздействия на крестьянство. Попытки создать их предпринимались и в либеральную эпоху Великих реформ, и в консервативную эпоху «контрреформ», но оставались достаточно безуспешными, поскольку вплоть до столыпинской реформы не выходили за пределы традиционных подходов и финансирования по «остаточному» принципу.

В этом контексте можно сказать, что в центре данного исследования -два переплетающихся сюжета: с одной стороны - представления правительственных и общественных кругов об «идеальном крестьянине» и о том, как его создать, а с другой - правовые и административные реалии в русской деревне, которые с успехом «сопротивлялись» любым переменам.

Конкретные исследовательские задачи, решаемые в диссертации, можно сформулировать следующим образом: - проанализировать институциональную среду, сформировавшуюся в русской деревне (как в помещичьей, так и в государственной) и вокруг нее к середине XIX века; определить направление эволюции правовых, административных, социальных институтов в десятилетия, предшествовавшие отмене крепостного права; выявить роль государства в данной эволюции; выяснить, в какой мере эти институты делали возможным осуществление проектов реформ, которые разрабатывались в правительственной среде; - показать роль межевых, землеустроительных, статистических и фискальных практик и технологий в подготовке почвы для крестьянской реформы; - проанализировать идеологический контекст политики власти в деревне в первой половине XIX в., выявив в нем либерально-экономические и патерналистские элементы, европейские влияния и специфически российские идейные компоненты; - всесторонне осветить эволюцию представлений элиты о крестьянской общине от восприятия ее как тормоза на пути развития сельского хозяйства до идеализации ее как основы уникального российского пути развития; - проанализировать подготовку и содержание «Положений 19 февраля 1861 года» сквозь призму их правового и инфраструктурного содержания; показать, какую роль играли идеологические факторы и технологические проблемы в том, что крестьянская реформа оказалась половинчатой и непоследовательной; - детально описать и охарактеризовать состав и эволюцию органов власти, существовавших в русской деревне в 1860-1880-х гг., а также соприкасавшихся с крестьянством и его проблемами; - проанализировать ход реализации реформы в 1860-70-е гг., трудности правового и административного характера, возникавшие при этом; проследить взгляды ключевых правительственных деятелей на ход «крестьянского дела»; определить позицию основных ведомств, занимавшихся крестьянскими проблемами и роль межведомственной конкуренции в эволюции правительственного курса в деревне; - локализовать хронологически, выявить причины и обстоятельства перелома в настроениях бюрократической и общественной элиты по поводу судьбы реформы (перехода от либерально-фритредерской к патерналистской модели);

Крестьянская община, уравнительность и тяглый характер крестьянского землепользования

Прежде всего, следует отметить, что отечественная и современная западная историография существенно различаются «масштабом» исследования. В нашей стране принят «этнографический» (и отчасти социологический) стандарт «макроисследования». Это значит, что ученые, изучая деревню по первичным источникам (тем же вотчинным архивам, материалам этнографических описаний и экспедиций XIX в., бюрократическому делопроизводству Министерств государственных имуществ и внутренних дел и т.п.), склонны к «обобщающему» взгляду: они реконструируют не жизнь конкретных общин, а основные тенденции развития крестьянской общины в ту или иную эпоху «вообще». Даже когда речь идет о региональных и локальных вариантах развития, генерализации отдается явное предпочтение перед объемной реконструкцией. Отдельные факты при этом приобретают роль иллюстрации общих тенденций.

Напротив, современная западная историография под влиянием антропологии почти исключительно строится на микроанализе (метод «case study»). Это не значит, что не делается общих выводов, однако такие выводы (в идеале) строятся на основе своего рода «тотальной истории» конкретных имений, сел и деревень. С точки зрения отечественной традиции, типичной чертой подобных микроисследований будет их слабая репрезентативность («разве можно делать далеко идущие выводы на основе изучения одного имения?»), тогда как западные ученые порой небезосновательно считают «макроанализ» избирательным, иллюстративным и потому недостаточно глубоким.

Если забыть об этой фундаментальной разнице в подходах, которая порой делает просто несопоставимыми результаты исследований, выполненных отечественными и зарубежными учеными, можно обратить внимание на одну очень важную объединяющую их черту: как и в случае с экономическим развитием, современные данные создают гораздо более слож ную и противоречивую картину эволюции семьи, общины и обычного права, чем та, что рисовалась «классической» историографии XIX в. Можно однозначно утверждать: картина недифференцированного, замкнутого в «себе», самодостаточного и неподатливого на внешние раздражители крестьянского «мира» не соответствует действительности уже по отношению к первой половине XIX в.

Чтобы более конкретно проиллюстрировать этот тезис, стоит подробнее остановиться на результатах одного из последних комплексных исследований русской крепостной деревни конца XVIII - первой половины XIX в. - упомянутой выше книге Трейси Деннисон «Институциональная структура ОТ крепостного права» . Это классическое микроисторическое исследование, объектом которого является имение Шереметевых Вощажниково в Ростовском уезде Ярославской губ. (около 4 тыс. душ и 12 тыс. десятин) - относительно крупная вотчина со смешанным типом занятости населения.

Вопреки множеству влиятельных специалистов-крестьяноведов, Деннисон отказывается априорно рассматривать хозяйственные практики крестьян как что-то внерыночное, подчиняющееся особым законам «моральной экономики». Стоит отметить, что такая ревизионистская заявка хотя и не уникальна84, но достаточно резко противопоставляет её работу «мэйнстри му» зарубежной историографии, где парадигма «моральной экономики» пользуется большим влиянием благодаря своему релятивизму и политической корректности, а также авторитету британского историка-марксиста Эдварда Томпсона и «крестьяноведов» (социологов и антропологов) Джеймса Скотта, Эрика Вольфа и Теодора Шанина, в 1960-1970-х гг. воскресивших и переосмысливших чаяновскую концепцию 5. По совершенно иным причинам, связанным со всплеском неоромантического национализма, она сейчас очень популярна и в России, где ссылки на «особый менталитет» русских крестьян стали общим местом и в академических трудах, и в околонаучной публицистике.

По мнению Деннисон, поведение крестьян было вполне рациональным ответом на условия их жизни. Рынок и рыночная мотивация не просто вторгались в жизнь деревни извне, как это представляется сторонникам «крестьянского мифа», они являлись средой, в которой крепостные чувствовали себя столь же естественно, как рыба в воде. Другое дело, что в дореформенной (и, добавлю, пореформенной) деревне рыночные отношения были довольно специфичны, деформированы крепостным правом, а затем его пережитками. Именно эту реальную специфику, а не мифический «уникальный менталитет» крестьян и следует скрупулёзно изучать, считает Деннисон, и с таким мнением трудно спорить.

Деннисон показывает, что крепостные Вощажниково (причем порой не самые богатые) активно покупали, продавали и сдавали в аренду землю на стороне, в том числе в других уездах и губерниях. Главным их мотивом было при этом не компенсировать нехватку общинной земли, а относительно надёжно инвестировать свои сбережения. Надёжность обеспечивал вот чинник: земля покупалась на его имя, и Шереметевы неукоснительно соблюдали права крестьян как фактических собственников. Руководствовались они при этом, видимо, также вполне рациональными резонами: покупка таких участков облагалась многочисленными поборами и приносила вотчиннику немалый доход. Надо ли говорить, что эти выводы в корне подрывают рассуждения об «антисобственническом менталитете» русских крестьян, которые были столь распространены в XIX веке и до сих пор пользуются кредитом доверия у многих историков?

Открывая давно знакомое: крестьянская община

Механизм переделов был очень сложным. Между деревнями выравнивание осуществлялось по числу ревизских душ, внутри же одной деревни раскладка повинностей (и, соответственно, распределение отдельных угодий) производилась, как правило, на основе общей оценки экономического состояния хозяйств (дворов). С целью правильно оценить тяглоспо-собность двора во внимание могли приниматься такие нюансы, которые были бы просто недоступны внешнему наблюдателю (они выражались в характерной логике «этот потянет - а вот тот не сможет»). Неудивительно, что «государственный порядок обложения по ревизским душам в большей степени был условностью, определявшей только общую сумму податей, падавших на общины» . В случае оскудения двора с него снималась доля податного бремени и как следствие - часть надела. В целом же, вопреки распространенным представлениям, «сущность переверстки не в том, чтобы все надельные земли соединить в одну общую массу, которая посредством жребия заново развёрстывается между общинниками. При переделах-переверстках, как правило, земельные владения не переходили от прежних владельцев к новым» . Механизм переверсток/переделов опирался на принцип не нивелировки, а соответствия размера повинностей размеру надела. «Больше держишь - больше платишь», и наоборот. Такое устройство в принципе позволяло отдельным дворам богатеть, но не допускало накопления больших недоимок и появления рискованного дисбаланса между состоятельными, «средними» и бедными хозяйствами. Важно подчеркнуть, что повинностями облагалась не земля как таковая. В основе тяглой раскладки лежало обложение труда, земля же оказывалась лишь атрибутом, символом и основным объектом приложения этого труда. При этом существовало бесчисленное множество локальных и региональных особенностей традиционной системы разверстки земли и тягол.

Учитывая всю сложность этих процедур, неудивительно, что и помещики, и власть традиционно предпочитали в них особенно не вмешиваться. Можно, правда, сказать и так, что сама эта сложность стала результатом изначальной автономии общин в распределении земли и тягол. Ключевое значение для данного исследования имеет вопрос, имела ли элита представление об этих процедурах и их сложности? С одной стороны, информация об этом была, в общем, доступна и помещикам, и чиновникам: в конце концов, историки черпают свои знания по этому поводу из помещичьего делопроизводства (вотчинных архивов). С другой, правительство во многом действовало так, как будто этой информации не существовало. Проекты реформ, делопроизводственная документация, частные записки в основном рисуют более или менее упрощенную (порой до карикатурности) картину крестьянского землепользования. Почему?

Прежде всего, чиновники и помещики видели только то, что могли и хотели увидеть. Речь идет об идеологической и социальной «оптике», которая формировала их взгляд на крестьянина и предоставляла набор категорий для интерпретации увиденного. Другой, не менее важный аспект этого вопроса затронул в свое время знаменитый социолог Джеймс Скотт, анализировавший практики администрирования и стандартизации в государствах эпохи раннего модерна (доиндустриальных и раннеиндустриаль-ных) в сравнении с государствами так называемого «высокого модерна» (современности, наступившей примерно на рубеже XIX-XX вв.). Отнюдь не только в русской деревне, но и там, где никаких переделов не существовало, как пишет Скотт, «установившаяся практика землевладения часто была настолько разнообразной и запутанной, что не поддавалась никакому точному описанию - трудно было выяснить, кто является налогоплательщиком и кому принадлежит облагаемая налогом собственность... Вообразите теперь законодателя, который хочет кодифицировать эту практику, т.е. зафиксировать систему определенных законов, в которых будет отражен этот запутанный клубок отношений собственности и землевладения. Голова пойдет кругом от этих пунктов, подпунктов и еще под-подпунктов, которые потребовались бы для сведения этой практики к набору инструкций, хотя бы понятных администратору, не то чтобы исполнимых. И даже если эти методы могли бы быть кодифицированы, итоговый свод законов обязательно во многом пожертвовал бы их гибкостью и приспособляемостью... Такой документ на практике заморозил бы жизненные процессы, а изменения в нем, направленные на отражение развивающейся практики, в лучшем случае представляли бы собой только попытку судорожного и механического приспособления к меняющейся действительности»12.

Однако мириться с «хаотичностью» жизни государству не позволяли усложнившиеся потребности управления и контроля. Выход из тупика заключался в стандартизации - сначала «картины» социальной действительности, как она представала перед носителями знания/власти, а затем и самой действительности (эти два этапа упрощения имеют скорее логический, чем хронологический характер). Так и получалось, что личный опыт (многие чиновники, будучи одновременно и помещиками, по крайней мере имели возможность вникнуть в то, как реально функционировала в их имениях община) далеко не всегда претворялся в официальные «знание» и «мнение».

Финансовые, фискальные и правовые аспекты отмены крепостного права в Редакционных комиссиях

Главным препятствием, с которым пришлось столкнуться таким крупным государственным деятелям, как Сперанский и Киселев, при попытках осуществить свои начинания, было не самодержавие и не «реакционное дворянство», а огромный дефицит квалифицированных, образованных и самостоятельных чиновников среднего звена. К.С. Веселовский писал о Министерстве государственных имуществ в первые годы его существования: «Для плодотворного направления дел... требовались люди сведущие, а за их недостатком они велись обычным канцелярским порядком, причем чиновники изощрялись в бессмысленном искусстве бессознательного многословия или, что еще хуже, по разным важным отраслям вводились начала, поспешно вычитанные из книг, плохо понятые и неусвоенные»107. Яркое описание таких ближайших сотрудников Киселева, как уже упоминавшийся В.И. Карнеев, оставил в своих воспоминаниях другой чиновник министерства В.А. Инсарский. Мастер гладкой канцелярской фразы, Карнеев обладал феноменальной способностью облекать самое неясное дело в безупречную словесную форму (само дело яснее от этого, конечно, не становилось). Именно его перу принадлежали проекты Полицейского, Судебного и Хозяйственного уставов для казенных крестьян, написанные в страшной спешке всего за несколько дней и, само собой, так и не воплотившиеся в жизнь108. Он же был компилятором всеподданнейших отчетов министра, составлявшихся на основании поступавшей с мест информации. По свидетельству Веселовского, работа эта была не лишена артистизма: «Иное пропускалось или сокращалось, другое "поправлялось" по админи стративным соображениям, факты были представляемы в том освещении, какое признавалось наиболее соответственным видам правительства...»109

Потребовалось немало времени, чтобы на ключевых ролях в министерстве оказались носители иного служебного этоса. Благодаря исследованиям Брюса Линкольна и Ричарда Уортмана110, а также мемуарам мы имеем возможность представить кругозор молодых представителей «либеральной бюрократии» 1840-50-х гг. Не будет преувеличением сказать, что они были погружены в прогрессистские идеи, которыми жила в 1830-1840-х гг. Европа, особенно Франция времен Июльской монархии и Второй республики. Большой популярностью пользовались в их среде запрещенные в России сочинения французских социалистов (прежде всего Прудона и Фурье) и французская политическая пресса {Journal de Debats, Le Temps, La siecle)1 u. Немалым кредитом доверия продолжала располагать британская классическая политэкономия. В 1830-1850-х гг. она была распространена в основном в изложении французов - Ж.-Б. Сэя, Ф. Бастиа и Ш. Дюнуайе. Хотя и несколько поблекший к середине века, критикуемый и теснимый как германской «исторической школой», так и разного рода социалистическими учениями, классический либерализм (в числе его светил к тому времени появилось еще одно - Дж. Стюарт Милль) считался хотя уже не абсолютно бесспорным, но по-прежнему респектабельным.

С другой стороны, у многих будущих реформаторов знакомство с западноевропейской наукой и философией было весьма поверхностным. Так, одному из наиболее известных и влиятельных «молодых» сотрудников Киселева, А.П. Заблоцкому-Десятовскому, «иностранные языки были совершенно незнакомы (только впоследствии он кое как научился читать французские газеты)», а это значило, что в условиях тогдашней цензуры представление о новейших тенденциях в науке он мог получить только с чужих слов . Впрочем, это препятствие не мешало ему в делопроизводственных документах активно ссылаться на западные реалии, и этот факт можно считать очень показательным. Знание европейского контекста, европейских идей, несмотря на относительную закрытость николаевской России, являлось абсолютно необходимым условием для того, чтобы «быть своим» в кружках и салонах Петербурга.

Одним из ключевых симптомов новой эпохи было также активное участие бюрократов в научных обществах, прежде всего в новом Русском географическом обществе (РГО), созданном в 1845 г., а уже в 1850-м получившем статус императорского. Значение общества в становлении будущих деятелей Великих реформ переоценить невозможно. Именно оно создало в крайне тесном публичном пространстве николаевской эпохи условия для того симбиоза науки и администрации, знания и власти, которое, как уже отмечалось, было ключевым для европейского XIX века.

В числе различных политико-экономических дисциплин, в разработку которых включилось РГО, была одна, имевшая в то время значение абсолютного лидера, символа и квинтэссенции всех социальных наук. Речь идет о статистике. Поскольку эта дисциплина играла ключевую роль при решении «крестьянского вопроса», на ее содержании и понимании в середине XIX в. стоит остановиться подробнее.

Похожие диссертации на Правительственная политика и "крестьянский вопрос" до и после отмены крепостного права (1830-е - начало 1890-х гг.)

Украинская трудовая эмиграция из Восточной Галичины и Северной Буковины в конце XIX-начале XX вв. (1890-1914 гг. )Качараба, Степан Петрович

Горнозаводской Урал в системе российской геополитики в середине 1890-х г. - начале XX в. Самоделкин Яков Александрович

Молодёжное движение Орловского региона в 1890-е гг. - 1945 г.: от политических организаций начала XX века до ВЛКСМОсипов, Руслан Павлович

Молодежное движение Орловского региона в 1890-е гг. - 1945 г.: от политических организаций начала XX века до ВЛКСМОсипов Руслан Павлович

Женский вопрос в политике государства и его решение на Южном УралеСытник Ирина Геннадьевна

Переселенческое движение и аграрный вопрос в политике России на Северо-Восточном Кавказе в первой половине XIX векаАдильгереева Париза Курбановна

Крестьянский вопрос в политике самодержавия в середине 10-х - начале 30-х гг. XIX века Долгих Аркадий Наумович

Греческий вопрос в политике Российской империи во второй половине XVIII-первой трети XIX вв.Девтеров Андрей Александрович

Корейский вопрос в политике России на Дальнем Востоке в конце XIX - начале XX вв.Ким Ен-Су

Аграрный вопрос в политике большевиков и левых социалистов-революционеров в феврале 1917 г.- июле 1918 г. : на материалах Саратовской губернииЯкимов Денис Владимирович