Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Правительственная политика в Северо-Западном крае во второй половине 1850-х - начале 1860-х годов 50
Глава II. Подавление польского восстания 1863 г. и формирование нового правительственного курса в Северо- Западном крае 68
1. М.Н.Муравьёв и его администрация 69
2. Политика генерал-губернатора М.Н.Муравьёва и её противники 94
3. М.Н.Муравьёв и Западный комитет 153
Глава III. « Система» М.Н.Муравьёва и его преемники 171
1. Борьба в верхах вокруг политики в Северо-Западном крае в 1865 1867 гг 172
2. Попытки пересмотра «Системы Муравьёва» в Северо-Западном крае в конце 1860-х — 1870-е гг 252
Заключение 357
Библиография
- Политика генерал-губернатора М.Н.Муравьёва и её противники
- М.Н.Муравьёв и Западный комитет
- Борьба в верхах вокруг политики в Северо-Западном крае в 1865 1867 гг
- Попытки пересмотра «Системы Муравьёва» в Северо-Западном крае в конце 1860-х — 1870-е гг
Политика генерал-губернатора М.Н.Муравьёва и её противники
В советской историографии выделяются две основные концепции в оценке роли и места восстания 1863 г. Представители первой — это, прежде всего, историки Литвы и Белоруссии, а также некоторые московский исследователи, работавшие в 1950-70-х годах: Ю.И.Жюгжда, Л.Н.Бычкаускас- Гентвила, В.И.Неупокоев, А.В.Полонский, В.Н.Перцев, Л.И.Силинг, А.Ф.Смирнов и другие. Они предложили «новые оценки» восстания 1863 г. и разработали концепцию, которая начала формироваться с 1930-х годов и была заявлена в работах В.Ю.Гессена и И.Ф.Лочмеля.31
Согласно мнению этих историков, движение, начавшееся на территории Литвы и Западной Белоруссии после «грабительской» реформы 1861 г., переросло в 1863 г. в открытое аграрно-крестьянское восстание, в основе которого лежала борьба крестьян за землю. Национально- освободительной движение в Польше способствовало развитию восстания в Литве и Западной Белоруссии, но национальный вопрос выступал здесь не как самостоятельный, а как подчиненный вопросу борьбы за раскрепощение. Данные историки полагали, что все действия русского правительства в аграрном вопросе носили вынужденный характер, это была политика уступок крестьянству с целью предотвратить полное уничтожение помещичьего землевладения, а также любыми средствами стабилизировать положение самодержавия. Для достижения этой дели правительство стремилось отвлечь крестьян от восстания, используя как методы террора, так и социальную демагогию. По выражению А.В.Полонского, «политика царизма в аграрнокрестьянском вопросе» в Белоруссии и Литве в 1863-1864 гг. была «своеобразным зубатовским бонапартизмом в обстановке пошатнувшегося положения правящего класса, создающего трещину, в которую врывалось недовольство и возмущение угнетённых масс». Демагогия правительства виделась в том, что именно такой человек, как Муравьёв, жестоко подавляя восстание, одновременно становился в позу «защитника» крестьян и поддерживал их враждебное отношение к польским помещикам.
Вместе с тем, если общим явилось мнение, что сущность системы Муравьёва заключалась в сочетании репрессий и уступок крестьянству, то данные историки расходились в оценке конечной задачи этой социальной политики. По мнению А.Ф.Смирнова, русское правительство, хотя и объявило восстание 1863 г. затеей польских помещиков, но по-прежнему видело в них социальную опору своей власти в Литве и Западной Белоруссии, поэтому после подавления восстания все мероприятия в пользу крестьян были Муравьёвым и ее преемниками прекращены.
Л.Н.Бычкаускас-Гентъила высказывал иную точку зрения. Согласно его мнению, самодержавие, делая уступки крестьянству, преследовало далеко идущие цели: развивая крестьянское землевладение в Северо-Западном крае, оно стремилось подорвать материальную базу польских помещиков и насадить в крае русское землевладение. Поводом и политическим оправданием этих целей должна была послужить версия о польско- шляхетском характере восстания, выдвинутая Муравьёвым еще в 1863 г.
Другая концепция в оценке восстания 1863 г. в советской историографии была предложена такими исследователями, как П.А.Зайончковский, В.М.Миско, М.Б.Фридман, С.М.Байкова. Они рассматривали восстание 1863 г. как польское национально-освободительное движение, направленное против национального угнетения со стороны Российской империи, и имевшее целью восстановление независимости Польши в границах 1772 г.
В изучении восстания 1863 г. особняком стоит работа белорусского исследователя В.М.Игнатовского «1863 год в Белоруссии». Согласно мнению этого автора, восстание 1863 г. может быть признано польским потому, что оно ставило своей целью независимость Польши от России. Но одновременно восстание на каждой национальной территории, охваченной им, было национально-демократическим движением, боровшимся за освобождение от российского самодержавия и за утверждение новых основ жизни. По этой причине восстание 1863 г. было, например, для Белоруссии территориальным белорусским восстанием.
Несмотря на некоторые расхождения, данные историки разделяли мнение, что в борьбе с польским восстанием правительство стремилось создать себе в лице крестьянства социальную опору в Северо-Западном крае, используя противоречия между разными социальными слоями и этно- конфессиональными группами местного населения, и особенно противоречия между крестьянами и помещиками. Основная масса крестьянства, кроме обезземеленных, не была глубоко затронута восстанием, поэтому самодержавие своими уступками в вопросе о землевладении пыталось если не опередить, то хотя бы нейтрализовать влияние на крестьянство польского «революционного правительства».
Следует отметить, что данная точка зрения близка к некоторым выводам дореволюционной историографии. Но советские историки, в отличие, например, от А.И.Миловидова, делали акцент на известной доле социальной демагогии в действиях правительства, и Муравьёв отнюдь не изображался как заступник крестьянства. П.А.Зайончковский подчеркивал, что Муравьев не забывал и об интересах помещиков. Игнатовский полагал, что уступки русского правительства крестьянству происходили не только за счет крупной землевладельческой аристократии, сколько за счет мелкой шляхты, которую Муравьёв считал особенно неблагонадежной в политическом отношении. С помощью этих мероприятий Муравьёв хотел отделить мелкую шляхту от крестьянства и привлечь его на сторону правительства.
Большая работа была проведена советскими историками в исследовании результатов крестьянской реформы в Северо-Западном крае. П.А.Зайончковский на основании анализа уставных грамот, а также используя расчеты Д.И.Рихтера, пришел к заключению, совпадающему с выводами некоторых дореволюционных ученых , что увеличение крестьянского землевладения произошло не за счет действительного расширения крестьянских наделов, а за счет возвращения земель, отобранных помещиками в 1857-1861 гг., и в результате наделения землей обезземеленных. Итоги реформы 1863 г. Зайончковский видел также в том, что переход к обязательному выкупу в Литве и Западной Белоруссии был произведен много раньше, чем во внутренних губерниях России, что позволило уже в 1863 г. ликвидировать феодальные производственные отношения.
Н.Н.Улащик предпринял попытку подсчитать изменение крестьянского землевладения после реформы 1863 г., используя другие источники. Он сравнивал сводки инвентарных комитетов с данными выкупных актов, то есть, в отличие от Д.И.Рихтера и других, он установил 1846 г. как исходный для определения изменения размеров крестьянского землепользования (1846 — год составления обязательных инвентарей, и именно этот год Муравьёв определил как год, с которого крестьянам должны были возвращать отобранные у них земли). При этом Н.Н.Улащик руководствовался тем, что в период 1857-1861 гг. помещики Северо-Западного края отобрали у крестьян очень много земли, поэтому данные о положении накануне издания Манифеста 19 февраля 1861 г. не отражают реальный размер крестьянского надела при крепостном праве. Согласно его подсчетам, в результате реформы 1863 г. крестьянское землепользование увеличилось в Виленской губернии — на 1,7% и в Минской — на 2,7%, но уменьшилось в Ковенской — на 5,1% и в Гродненской — на 0,4%. Работа Н.Н.Улащика подвергалась критике как за фактические ошибки , так и за используемую методику (неясность принципов составления сводок инвентарных комитетов, невозможность сравнения по одинаковым имениям).
М.Н.Муравьёв и Западный комитет
Впоследствии министр внутренних дел ГГА.Валуев так прокомментировал наделение генерал-губернаторов Западных губерний широкими полномочиями: «События 1863 г. привели к тому, что вместо более точного определения их круга действий западным генерал-губернаторам дана была почти безграничная власть» . Предшественник М.Н.Муравьёва,
В.И.Назимов, был наделен обширной властью, необходимой для подавления польского восстания в Северо-Западном крае, но не смог или не успел ею воспользоваться в полном объеме. К моменту назначения Муравьёва виленскпм генерал-губернатором уже была сформирована правовая основа для его чрезвычайных мероприятий, чем он не замедлил воспользоваться.
Именным указом 15 января 1863 г. было введено военное положение в пограничных с Царством Польским уездах Западных губерний , несколько позднее — 4 февраля — военное положение было распространено на остальные уезды Виленской и Гродненской губерний, а 21 февраля, 5 марта и 22 апреля — на отдельные уезды Минской и Витебской губерний . Однако при Назимове военное положение «было таково, что никто его не чувствовал» .
В приказе 1 мая 1863 г. о назначении Муравьёва Виленским военным губернатором, генерал-губернатором гродненским, ковенским и минским и командующим войсками Виленского военного округа указывалось, что на том же основании ему подчиняются губернии: Витебская и Могилёвская, с войсками, в них расположенными . Одним из первых распоряжений Муравьёва было введение 8 и 9 мая 1863 г. военного положения во всех уездах Минской, Витебской и Могилёвской губерний и подчинение военным начальникам этих губерний гражданской администрации . Первоочередной задачей, стоявшей перед Муравьёвым, было окончательное усмирение вооруженного восстания, очищение края от всех повстанческих отрядов и восстановление авторитета правительства в крае. Достижение этих целей должно было обеспечить строгое военно-полицейское управление краем. Основополагающим документом в данном вопросе следует признать Инструкцию 24 мая 1863 г. «для устройства военно-гражданского управления в уездах Виленской, Ковенской, Гродненской, Минской, Витебской и Могилёвской губерний». Инструкция предписывала главным начальникам войск по соглашению с начальниками губерний назначить в каждый уезд своего военного начальника преимущественно из штаб-офицеров, командуюгщгх в той местности войсками. Военно-уездным начальникам подчинялись все войска, расположенные на территории их уезда, и все гражданские власти, в том числе чины полиции, лесничие и лесная стража. В компетенцию военно-уездных начальников входило: 1) организация сельских караулов и застав на дорогах, в селеньях и при корчмах; 2) изъятие оружия у населения (кроме крестьян и лиц русского происхождения); 3) очищение уезда от «бродячих шаек», неблагонадежных помещиков, шляхты, духовных лиц ит.н. ; 4) розыск укрывающихся мятежников, арест подозрительных лиц ; 5) взимание поземельного сбора с имений помещиков ; 6) наблюдение над составлением и проверкой «обывательских книг» ; 7) выдача и регистрация разрешений помещикам совершать поездки в пределах своей губернии ; 8) «бдительно следить» за действиями влиятельных обывателей и за поведением католического духовенства . Военные начальники пользовались доверием Муравьёва и имели право входить в его кабинет в любое время без доклада .
Современникам запомнился военно-уездный начальник г. Борисова Минской губернии полковник Домбровский. По происхождению поляк, он считал своим долгом честно исполнять свои обязанности и при подавлении восстания 1863 г. Решительными и разумными действиями он быстро пресек попытки польских повстанцев поднять мятеж в уезде , за что поляки называли его за глаза «диким вепрем» и «перекрестом», между тем, как Домбровский «был только честным офицером, не изменившим присяге, и даже оставался по-прежнему католиком»1.
В дополнение к Инструкции 24 мая 1863 г. циркулярным распоряжением от 7 сентября 1863 г. вводилась должность военных становых начальников. Военно-уездным начальникам предписывалось разделить каждый уезд на несколько участков — станов, подчинив их благонадежным офицерам . Таким образом, была сформирована строго централизованная система военно-полицейского управления. На местах войска, полиция и сельские караулы находились в распоряжении становых военных начальников, подчинявшихся военным начальникам уездов, а последние, в свою очередь, были под началом военных губернаторов, отчитывавшихся непосредственно перед генерал-губернатором. Данная система была призвана контролировать все сферы жизнедеятельности края и ускорить его «умиротворение». С той же целью в крае вводились так называемые «обывательские книги» — для регистрации всех местных жителей, кроме крестьян . Циркуляр от 23 сентября 1863 г. предписывал содержателям гостиниц и постоялых дворов следить за поведением жильцов и их посетителей и доносить в полицию о всех сомнительных отлучках и противозаконных сходках. Содержатели трактиров и кофеен должны были доносить обо всех подозрительных лицах и сборищах . Обывателям всех сословий, кроме крестьян, была запрещена отлучка с мест проживания без специального разрешения властей . В июле 1863 г. была прекращена выдача заграничных паспортов помещикам и дворянам польского происхождения. Польские помещики, дворяне и их прислуга при возвращении из-за границы подвергались обязательному таможенному досмотру на границе с Царством Польским, а по прибытии на место они должны были немедленно явиться к губернатору и объяснить, «чем предполагают заниматься и вообще какой вести образ жизни» .
Помимо военно-полицейского управления и системы полного контроля за жителями края, Муравьёв видел два способа борьбы с восстанием: «Поляка надобно смирить страхом и копейкой» . К мерам морального устрашения можно отнести публичные казни, а к репрессиям материального порядка — конфискации, секвестр имущества, поземельный сбор и т.п.
Первая публичная казнь при Муравьёве произошла в Вильне 22 мая 1863 г.: за чтение в костеле революционного манифеста был расстрелян ксёндз С.Ишора. С 7 часов утра на площадях и базарах города при барабанном бое зачитывался приказ, и, т.к. это был торговый день и работала ярмарка, посмотреть на казнь собралось большое количество зрителей. Чтение манифеста в костелах происходило почти повсеместно, но ксёндз Ишора оказался в числе первых задержанных, и следствие над ним было закончено еще при Назимове . 24 мая 1863 г. за чтение манифеста был расстрелян ещё один ксёндз — Р.Земацкий. До конца 1864 с. было казнено в общей сложности 7 ксендзов . Особенностью двух первых экзекуций было то, что ксендзы были казнены без предварительного снятия с них сана. По мнению Муравьёва, такая церемония, очень символичная и торжественная, во- первых, вызвала бы у населения только сочувствие и сострадание к ним, а во- вторых, в этом случае было необходимо обращаться к католическому епархиальному начальству, в согласии которого нельзя было быть уверенным, и которое стало бы «ценителем поступков уже обвиненного светской властью ксёндза» . Муравьёв считал, что духовные лица должны быть проповедниками христианского мира и любви, а за публичное чтение революционных прокламаций они заслуживают смерти, т.к. нарушают свой долг верноподданнической присяги . Казни ксендзов имели целью в первую очередь морально повлиять на всех католиков, а также покарать безнаказанность и укрепить авторитет правительства . Когда восстание было в основном подавлено, отпала необходимость в столь суровых мерах против духовенства. 11 октября 1863 г. Муравьёв подписал помилование ксёндзам А.Долмашевичу и К.Лодзе, выразившим чистосердечное раскаяние и обещавшим больше не участвовать в мятеже. Они публично были приведены к присяге и отданы на поручительство прелату Немекше .
В первый месяц пребывания Муравьёва в Вильне было казнено еще несколько человек: 24 мая — А.Лясковский, 27 мая - граф Л.Плятер (он руководил нападением на военный транспорт под Динабургом, в результате которого погибло 5 русских солдат); 28 мая — Б.Колышко (он возглавлял вооруженный отряд, который действовал против войск, занимался грабежами и повесил несколько должностных лид земской полиции); 10 июня — Ю.Лесневский; 15 июня — С.Сераковский (дезертировавший офицер русского Генштаба, один из руководителей восстания в Литве) и т.д Всего с марта 1863 г. по декабрь 1864 г., по официальным данным, было казнено 128 человек . Из них большинство — 47 человек — за участие в мятеже и совершение в оном убийств, по 24 человека — за измену присяге и за руководство повстанческими отрядами, 11 человек — за служение революционному комитету в качестве «жандармов-вешателей» . Муравьёв также отдавал приказания сжигать целые околицы и мызы, если их жители содействовали повстанцам и на их территории произошли убийства. Так, например, были сожжены околицы Щуки Гродненской губернии, Ибяны Ковенской губернии и мыза при д. Богдананцы Виленской губернии .
Следует отметить, что «в русской армии не было традиции жестокого отношения к побежденному врагу... Слово «каратель» было не в чести» . До Муравьёва русские офицеры смотрели на повстанцев, как на воюющую сторону . Они осознавали, что должны силой восстановить уважение к правительству, но не могли «освоиться с мыслью воевать в России против своих же» . Муравьёв всеми средствами стремился переломить этот психологический фактор и утвердить положение о том, что польские повстанцы с точки зрения гражданской юриспруденции — мятежники, нарушившие верноподданническую присягу, а их вооруженные отряды — ни что иное, как «шайки разбойников, не заслуживающие, по их упорству и зверским поступкам никакой пощады» . Ему приписывали такие характерные фразы: «Все они виноватые более или менее...». «Если человек несомненно стоит веревки, так вздернуть его поскорей; оно и короче и назидательнее для подражателей». «Я повешу несколько десятков повстанцев, но зато спасу от разорения сотни тысяч народа». Публичные казни не могли вызывать одобрения русских офицеров, но жестокость повстанцев порождала у них даже не озлобление, а презрение
Борьба в верхах вокруг политики в Северо-Западном крае в 1865 1867 гг
Во-вторых, были одобрены предложения об обязательной продаже как секвестрованных, так и несеквесрованных имений лиц, высланных из западных губерний на жительство в административном порядке. «При единодушии польского дворянства в деле восстания, - указывалось в заключении Особой комиссии, - большая или меньшая степень виновности не выражалась степенью действительного участия в беспорядках, которое было только последствием личного положения, дававшего часто возможность могущественно влиять на развитие мятежа, оставаясь вне опасности быть юридически изобличённым в преступлении». Владельцам таких имений предоставлялся двухлетний срок, со дня высочайшего утверждения положений комиссии (т.е. до 10 декабря 1867 г.), для их продажи или обмена «лицам русского происхождения православного или протестантского исповедания». По истечении этого срока имения должны были подвергаться оценке и продаже с публичных торгов, а в случае «неуспешности» торгов — браться в казну. Для стимулирования добровольных продаж сделки с русскими приобретателями освобождались от всяких пошлин. При продаже имений с публичных торгов для русских покупателей действовали льготы, установленные Правилами 5 марта 1864 г. Однако оговаривалось, что обязательная продажа не распространяется на секвестрованные имения детей и других наследников лиц, высланных из Западного края, если, «за смертью прежних владельцев», эти наследники успели вступить в права владения землями. Генерал-губернаторам предоставлялось право ходатайствовать об отдельных изъятиях от обязательной продажи секвестрованных имений. Таким образом, все основные предложения К.П.Кауфмана были приняты.
В-третьих, Особая комиссия под председательством кн. П.П.Гагарина постановила: «Впредь до окончательного устройства Западного края посредством достаточного усиления в оном числа русских землевладельцев, воспретить лицам польского происхождения вновь приобретать помещичьи имения в девяти западных губерниях». С момента объявления высочайше утвержденного постановления лица польскою происхождения в Западном крае могли получать в собственность имения исключительно путём наследования по закону. В качестве обоснования столь радикальной меры в одобренном императором положении Особой комиссии приводились следующие соображения.
Главным «сословием», стремящимся «парализировать» все мероприятия правительства по русификации Западного края, признавалось «сравнительно весьма ничтожное по численности население польского происхождения, в качестве преимущественно помещиков и мещан». Это немногочисленное «сословие» со времени присоединения к России придавало краю польский характер и мешало остальному 10-ти миллионному населению, «преимущественно малороссийскому, белорусскому и частью литовско- жмудскому», «правильно развиваться и спокойно пользоваться, наравне с прочими подданными, многими предпринятыми его величеством реформами». Сила польского «сословия», заключавшаяся «в материальных средствах и в корпоративной замкнутости владения недвижимой собственностью», давала возможность приверженцам польского дела «ласкать мечты» «о восстановлении Польши на развалинах России и высказываться периодическими восстаниями и беспорядками». Таким образом, запрет полякам приобретать имения в 9-ти западных губерниях, хотя и не согласовывался «с общими юридическими началами», но вполне оправдывался «высшими интересами государственного спокойствия и самосохранения». Эта мера должна была привести к тому, что «непримиримо враждебные России люди решатся покинуть Западный край и заменятся русскими помещиками, а прочие поляки, способные помириться с полным, бесповоротным владычеством России, сделаются спокойными гражданами».4(5
Наконец, Особая комиссия под председательством кн. П.П.Гагарина рассмотрела вопрос о раскладке поземельного 5% сбора с помещиков Западного края. Комиссия признала, что этот сбор раскладывается «весьма неуравнительно» и более обременителен для мелких землевладельцев, «а между тем сумма, поступающая от этого сбора, далеко не покрывает огромных дополнительных местных правительственных расходов, которые непосредственно проистекают от бывшего мятежа». Вследствие этого генерал- губернаторам Западного края поручалось составить предложения по новой раскладке, принимая во внимание те условия, которые были выработаны Особой комиссией. Данные условия предписывали полную отмену с 1 января 1866 г. поземельного % сбора для помещиков западных губерний из числа русских или остзейских уроженцев, а также для тех поляков, которые будут освобождаться от сбора местными генерал-губернаторами. Сбор отныне должен был полностью ложиться на польских помещиков, причём мелкие землевладельцы могли получать некоторые облегчения. Последнее условие гласило, что «ныне существующий 5% сбор должен быть отменен». Такая туманная формулировка могла быть лишь общим пожеланием, т.к. она не определяла ни сроков, ни процедуры отмены и явно вступала в противоречие с ранее высказанным тезисом об «огромных» расходах правительства вследствие мятежа.
Таким образом, постановления Особой комиссии, положенные в основу высочайше утверждённого указа 10 декабря 1865 г. , подтверждали и закрепляли намерения правительства подорвать влияние польского дворянства в Западном крае путём перехода земельной собственности в руки помещиков русского происхождения.
Необходимо отметить, что, помимо насаждения русского поместного землевладения, Муравьёв и Кауфман указывали и на другой путь русификации Северо-Западного края. Этот путь, по их мнению, заключался в проведении аграрной реформы с большим учётом интересов крестьян. Взгляд Муравьёва на будущее крестьянской реформы в крае отразился в его итоговом всеподданнейшем отчёте 1865 г. «Теперь, - писал Муравьёв, - две трети крестьянского дела уже окончены; надеюсь, что те, которым Вашему Императорскому Величеству благоугодно будет поручить управление краем, не отступят от принятых начал и довершат окончательное утверждение крестьянской собственности и водворят на прочном основании начало русской народности и православия. Я говорю — русской народности и православия, потому что всё дело наиболее заключается в сельском населении, которое в душе русское, но было загнано и забито. Паны называли его быдлом. Мировые же учреждения, составленные ныне из русских, возвысили в народе русский дух». К.П.Кауфман вполне усвоил себе взгляд на крестьян Северо-Западного края, как на единственно преданное правительству сословие. Согласно его мнению, лояльность сельского населения края основывалась на уже достигнутых результатах крестьянской реформы, освободившей это население «от тяжёлого угнетения польских помещиков» и поставившей крестьян «более или менее в независимость от прежних владельцев». В сентябре 1865 г., обращаясь к служащим по мировым учреждениям Гродненской губернии, главный начальник края высказал мысль, что «в деле устройства быта крестьян русская цивилизация впервые была сопоставлена с польской, и что из этого состязания она вышла с полным торжеством». Позднее он писал, что, по его убеждению, «прочное устройство бьгта крестьян в Северо-Западном крае есть политически необходимая мера для упразднения польского вопроса там». Распоряжения К.П.Кауфмана по крестьянскому вопросу либо подтверждали сделанные ранее его предшественником указания, либо логически продолжали начатые М.Н.Муравьёвьгм аграрные мероприятия. В одном из своих первых циркуляров (от 5 мая 1865 г.) новый начальник края призывал служащих мировых по крестьянским делам учреждений «употребить все усилия» для успешного хода дела «на совершенно точном основании всех доселе установленных правил и указаний предместника моего графа М.Н.Муравьёва». Этот циркуляр был очевидной заявкой на преемственность. Как отмечали исследователи, деятельность поверочных комиссий при составлении выкупных актов в 1865-1866 гг., т.е. именно в период генерал- губернаторства К.П.Кауфмана, характеризовалась наиболее значительными уступками требованиям крестьян при определении размеров надела, его оценке, установлении разрядов угодий, их разверстании и т.д. Благодаря дополнительным поверочным работам, особенно развернувшимся в 1866 г., крестьяне получили обратно часть земли, отрезанной при составлении выкупных актов в 1863-1865 гг.
Попытки пересмотра «Системы Муравьёва» в Северо-Западном крае в конце 1860-х — 1870-е гг
При оценке взглядов близких к Л.Л.Потагюву чиновников бросается в глаза существенный разнобой в их представлениях о методах русификации Северо-Западного края. По признанию И.А.Шестакова, он ехал в Вильну «с потаповскими идеями во многом, то есть с намерением ломать и не доверять мировым посредникам». Ещё до приезда в край он говорил Потапову о необходимости снять военное положение, как «замаскированное дарение произвола», и придерживаться в управлении «легальной почвы». В качестве Виленского губернатора Шестаков на первых порах стремился ввести «чуждую всякого политического оттенка низшую администрацию» и наставлял служащих в том, что «время раздражения прошло и прежние самовластные приёмы уже терпимы не будут». «Примирительный» образ действий Шестакова выразился и в участии в инспирированном Потаповым деле «общественного сближения» с местным польским дворянством. Это участие заключалось в устройстве Виленским губернатором семейных приёмов и в посещении обедов, на которых присутствовали представители польского дворянства. Современники даже иронизировали над тем, что «политика обедов» сделалась «сухопутной страстью» контр-адмирала.
Напротив, ковенский губернатор кн. М.А.Оболенский с первых шагов отклонил ухаживания за собой, как за «русским барином-Рюриковичем», со стороны местной польской аристократии и отказался ходатайствовать о немедленной отмене поземельного процентного сбора. В конфиденциальном письме на имя товарища министра внутренних дел кн. А. Б. Лобанова- Ростовского кн. М.А.Оболенский писал: «Не подлежит сомнению, что отмена поземельного сбора, например, или изменение указа 10 декабря 1865 г. вследствие неравномерного распределения первого или неутешности последнего, было бы новой ошибкой, если одновременно не будут изысканы и приняты другие, более действенные меры к привлечению в Западный край русского землевладения. Точно также допущение поляков на некоторые должности или введение судебных и земских учреждений будут меры вредные без доведения крестьянской реформы до конца в направлении, данном ей графом Муравьёвым, без совершенного изъятия польского языка из римско- католического богослужения и без принятия Министерством народного просвещения усиленных мер к воспитанию нового польского поколения в духе, менее враждебном престолу и общему отечеству - России». Кроме того, новый губернатор стремился сохранить прежний состав администрации и «не без большого труда удалось ему отстаивать и спасать от изгнания лучших из своих сослуживцев».
Круг сотрудников А.Л.Потапова был довольно пёстрым и неоднородным. Чиновники подбирались новым генерал-губернатором отнюдь не под ту или иную политическую программу. По словам Шестакова, отличавшийся большой подозрительностью и недоверчивостью, постоянно опасавшийся всякого рода «колебаний основ», Потапов развил среди подчинённых систему доносов и нашёптываний, держал их «на какой-то нравственной дыбе, во всегдашнем ожидании лишиться места и пропитания». Как полагал Д.А. Милютин, А.Л.Потапов, будучи продолжительное время адъютантом при фельдмаршале кн. И.Ф.Паскевиче, «привык угодничать и лицемерить» , а служба в III отделении лишь укрепила в нём эти качества. В Вильне Потапов окружил себя угодниками и «дельцами», изгоняя «деятелей».
Типичным «потаповским дельцом» был Д.П.Еремеев — новый управляющий временной комиссией по крестьянским дедам, заслуживший славу человека, который не брезговал никакими средствами ради карьерного продвижения. Главное его занятие в качестве управляющего комиссией заключалось, по выражению Шестакова, в распространении «во всеобщее известие генерал-губернаторских взглядов» и «в проповедовании страха социализма», насаждавшегося будто бы мировыми посредниками в 1863-1866 гг. Одним из качеств, наиболее ценимых Потаповым в такого рода чиновниках, была личная преданность. Очевидно, что эта преданность основывалась не на авторитете и уважении, а на зависимости или расчёте. Не случайно, в окружение Потапова попали люди, имевшие небезукоризненную репутацию, то есть те, кто легко мог оказаться в положении чиновников, всем обязанных начальнику. Например, Шестакова Александр II считал интриганом и предупреждал Потапова, что тот с ним «не уживётся». О кн. П.Р.Багратионе в обществе ходили ддурные слухи относительно взятою), и он составил себе «не совсем чистую репутацию». Сомнительную репутацию имел и кн. М.А.Оболенский.
Отсутствие общих, объединяющих целей между начальствующими и подчинёнными, провозглашение принципа «всякий должен знать свою службу, а в высшие вопросы не мешаться», по сути поощрявшего беспринципность и карьеризм, — всё это не могло не сказаться на моральном состоянии русского чиновничества Северо-Западного края. Важным последствием этого «упадка духа» было быстро возникшее внутреннее сопротивление управлению генерал-губернатора Потапова. По выражению К.Ф.Головина, в Вильне «с виду... было сплошное веселье; танцевали, устраивали домашние спектакли, общие прогулки, но под этой гладкой поверхностью чувствовалась сдержанная оппозиция приближённых». Среди тех, кто считал, что «не всё обстоит благополучно», были помощник генерал- губернатора кн. П.Р.Багратион, Виленский губернатор И.А.Шестаков, попечитель учебного округа П.Н.Багюшков. Шестаков разошёлся с Потаповым в выборе методов проведения крестьянской реформы в крае. Попечитель Батюшков, видимо, изначально не разделял «примирительных» воззрений главного начальника края, и между ними достаточно быстро определился конфликт. В воспоминаниях Шестаков называет один из главных поводов к нему: «Батюшков начал вводить русский язык в костёлы, приписанные к гимназиям, и Потапов негодовал на его решимость; почин принадлежал не ему». Сохранилась уничтожающая характеристика, дававшаяся самим Батюшковым главному начальнику края. «Отношения мои, - писал он Б.П.Мансурову в письме от 10 марта 1869 г., - усложняются и натягиваются не по дням, а по часам. Потапов добрый человек, согласен, но по своему скудоумию и совершенной бесхарактерности невозможен для здешнего края, где всех служащих сумеют разобрать по косточкам. Он не поляк, как многие это полагают, но и не русский, хотя ультра- верноподданный; в политическом отношении он нуль. Беда та, что польские единицы становятся у него с левой стороны и обращают этот нуль в почтенную польскую цифрр. В конечном итоге внутренняя оппозиция была «подавлена», Шестаков и Батюшков в октябре 1869 г. были уволены. Отставка Батюшкова повлекла за собой удаление из края ряда его близких сотрудников — чиновников центрального управления Виленского учебного округа.
Таким образом, можно определённо сказать, что к началу 1870-х гт. в истории управления Северо-Западным краем закончилась целая эпоха «муравьёвских деятелей», подходивших к любому делу с политической меркой обрусения и борьбы с полонизмом. Царившие тогда среди «деятелей» настроения точно выразил С.М.Сухотин, хорошо знакомый с уволенными А.Л.Потаповым чиновниками — П.Н.Батюшковым, Н.А.Зубковым, Н.Н.Новиковым. В феврале 1871 г. Сухотин записал в дневнике: «Теперь более чем когда-нибудь русский патриот, особенно если он деятельный и способный человек, возбуждает негодование; а государственным нашим мужам досадно, что эти беспокойные, не принадлежащие к их сфере люди тревожат их сладкий сон, и они поневоле должны пробуждаться от этой нравственной апатии, которая составляет отличительный признак нашего современного общества... Наше участие, и весьма живое, при начале всех великих реформ нынешнего царствования не долго продолжается... и первоначальные, предлагающие себя с самоотвержением деятели, пройдя честным образом весьма краткое поприще общественной работы, скоро утомляются, и потом скрываются за кулисами».
