Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Направленность военно-политических действий Советского Союза накануне Великой Отечественной войны 25
1.1. Особенности формирования внешнеполитического курса Советского Союза в период европейского кризиса (март — август 1939 г.) 25
1.2. Нормализация советско-германских отношений в начале Второй мировой войны (август 1939-июнь 1940 гг.) 50
1.3. Восточноевропейская политика Советского Союза в контексте советско-германского соглашения 1939 г 91
Глава 2. Отражение в военно-стратегических планах Советского Союза опасности военной агрессии со стороны Германии и её союзников 118
2.1. Переориентация направления стратегического развёртывания советских войск в военно-стратегических планах Советского Союза (август 1940 г.-март 1941 г.) 118
2.2. Корректировка военно-стратегических планов СССР относительно вероятного направления германской агрессии 137
2.3. Военно-стратегическое планирование в Генеральном штабе РККА в мае-июне 1941 г 158
Заключение 186
Список источников и литературы 195
- Особенности формирования внешнеполитического курса Советского Союза в период европейского кризиса (март — август 1939 г.)
- Восточноевропейская политика Советского Союза в контексте советско-германского соглашения 1939 г
- Переориентация направления стратегического развёртывания советских войск в военно-стратегических планах Советского Союза (август 1940 г.-март 1941 г.)
- Военно-стратегическое планирование в Генеральном штабе РККА в мае-июне 1941 г
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Со дня трагической даты начала Второй мировой войны уже прошло больше 70 лет. Однако процесс переосмысления истории продолжается, поскольку продолжается конструирование желаемого будущего. События кануна и начала Второй мировой войны навсегда останутся в исторической памяти народов Европы, а исследовательский интерес к тем событиям будет только расти.
Изначально, в ходе продолжавшейся «холодной войны» в целях укрепления ценностно-цивилизационных основ Запада зарубежной историографией была разработана аксиологическая концепция представления сущности тех далеких событий прошлого. Основой противостояния в период Второй мировой войны и ее предыстории западные историки объявили борьбу либеральных демократий, с их ориентацией на защиту прав и свобод отдельного человека, и тоталитарных государств, провозгласивших в качестве нормы человеконенавистническую идеологию. Историки определяли Советский Союз именно в лагерь тоталитарных империй, который по воле случая стал на стороне прогрессивного мира. Истинные его устремления были продемонстрированы советским руководством накануне и в начале Второй мировой войны, когда он стал фактически соучастником международного разбоя.
Несмотря на активную позицию советской исторической науки, идеологи которой всячески доказывали двуличность как раз дипломатии западных стран и, наоборот, миролюбие Советского Союза в этих событиях, эта концепция стала привлекательной для современного поколения, уже около 20 лет живущего вне конфронтационного соперничества сверхдержав. 3 июля 2009 года Парламентская ассамблея ОБСЕ в Вильнюсе приняла резолюцию «О воссоединении разделенной Европы», идеологической основой которой стало объявление Европарламентом 23 августа «Днем памяти жертв сталинизма и нацизма». Профессиональное сообщество российских историков не могло поддержать такой формулировки вопроса, поскольку последовательно выступало против всякого возрождения нацистской идеологии, возвеличивания её отдельных представителей, оказавшихся по совместительству участниками антисоветского сопротивления в ряде стран Восточной Европы. А позже президентом России был подписан указ о недопущении и противодействии грубых попыток фальсификации истории. Это снова придало исторической дискуссии новый импульс.
В то же время довольно очевидно, что исследовательский интерес к этим проблемам представляет собой типично российскую идеологическую проблему, философские корни которой уходят в более отдалённое прошлое и говорит во многом о кризисе цивилизационной идентичности россиян, не способных самоопределиться в уже устоявшемся мире либеральных
сообществ и полудеспотических стран Востока. Российские историки, не говоря уже о простых людях, пусть и образованных, пока еще затрудняются провести четкую границу между «окопами сталинизма» и «окопами Сталинграда»,1 не могут еще освободиться от внутреннего чувства восхищения имперскими достижениями сталинского руководства, обратной стороной которых являлись жертвы коллективизации и Голодомора, миллионы замученных в ГУЛАГе невинно обвинённых советских граждан и огромная армия советских солдат и офицеров, попавших в окружение летом-осенью 1941 г. Особую тонкость момента составлял исторический фон, на котором началось обсуждение столь непростых проблем. В начале 1990-х гг. перед Россией, российским правительством и рядовыми россиянами стояла реальная угроза распада страны, и это ощущение закрепилось в исторической памяти на довольно долгое время. Поэтому отчасти подобная дискуссия не могла и не может носить академического характера, версии оппонентов искажались риторическими предпосылками, одной из которых являлась предпосылка о необходимости сохранения этнической (цивилизационной) идентичности.
Представленные в исследовании материалы, а также общий анализ состояния современной отечественной историографии позволяют несколько глубже взглянуть на процесс и механизм принятия решений руководства Советского Союза в чрезвычайно сложной военно-политической обстановке периода 1939 - первой половины 1941 г. Эти вопросы являются актуальными, а их разбор представляется чрезвычайно важным с точки зрения гражданско-патриотического воспитания молодого поколения.
Степень научной разработанности проблемы.
Как правило, в развитии историографии предыстории Великой Отечественной войны выделяют четыре этапа:
первый (послевоенный) - с 1945 г. до середины 50-х гг. XX века;
второй («оттепель») - 1956 - 1965 гг.;
третий - с 1965 г. по 1985 г.;
четвёртый (современный) - с 1985 г. по настоящее время.
Если в работах зарубежных авторов появляется методологическая оппозиция «западные демократии - тоталитарные режимы», то советские историки строят методологически произвольную оппозицию «капиталистические страны - СССР», являвшуюся неким оборонительным мифом и олицетворявшую дух исторической эпохи социализма. Впервые этот тезис появляется в работе «Фальсификаторы истории. Историческая справка»,2 которая должна была представить советскую версию предыстории войны. Эта «историческая справка» являлась своего рода ответом СССР на
1 Радзинховский Л. Особое мнение. 9 апреля 2010 г. // Радио «Эхо Москвы»: hup:
/ programs / personalno 1670334 - echo, phtml.
2 Фальсификаторы истории. Историческая справка. -М., 1948.
публикацию совместного англо-франко-американского издания «Нацистско-советские отношения в 1939-1941 гг.».3 Авторы этой публикации были заинтересованы представить внешнюю политику советского государства как сугубо одностороннюю, исключительно направленную против западных демократий, что и должны были подтвердить поверхностно отобранные германские архивные материалы, касавшиеся дипломатических отношений Советского Союза и Германии накануне заключения советско-германского пакта и последовавшего за этим их развития.
Во второй половине 50-х гг. стала вестись работа по созданию общеисторического фундаментального труда «История Великой Отечественной войны». Именно в данном исследовании была предпринята попытка перенести часть ответственности за совершенную советским командованием ошибку в определении характера будущей войны на счёт субъективного фактора принятия политических решений, а именно, высшим руководством страны - И.В. Сталиным, его недостаточной дальновидности и некомпетентности в военно-стратегических и военно-политических вопросах, и в итоге, перевести часть дискуссии в политическую плоскость.4
Более резкую критику действий советского руководства накануне войны встречаем на страницах мемуарных свидетельств видных военачальников.5 Г.К. Жуков, повествуя об этих событиях в своих «Воспоминаниях...», утверждает, что в исходных предвоенных планах были допущены стратегические ошибки, впоследствии неисправленные, ответственность за которые несет непосредственно И.В. Сталин. А. Василевский, который непосредственно принимал участие в военно-стратегическом планировании возможной войны, излагает подробную работу над военным планом, утверждённым осенью 1940 г., вспоминает, что при докладе этого плана И.В. Сталину последний пожелал внести значительные корректировки относительно наиболее угрожающего стратегического направления возможной агрессии против СССР. СМ. Штеменко, ссылаясь на свидетельства К.М.Мерецкова, утверждает, что, несмотря на то, что планом «правильно решался вопрос о вероятном противнике и направлении его действий», высшее руководство страны, в частности, И.В. Сталин потребовал внести в него значительные изменения касательно определения наиболее опасного со стратегической точки зрения
3 Nazi-Soviet Relation, 1939-1941: Documents from Archives of the German Foreign Office. -
Washigton, 1948.
4 История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941 - 1945. В 6-ти томах. Т.1.
Подготовка и развязывание войны империалистическими державами. -М., 1960.
s Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т. 1. - М., 1974.; Василевский A.M. Дело всей жизни. - М., 1984.; Василевский A.M. Накануне 22 июня 1941 г. (Неопубликованное интервью маршала Советского Союза А.М.Василевского от 20 августа 1965 г.) // Новая и новейшая история. - 1994. - № 6. - С. 8-11.; Штеменко СМ. Генеральный штаб в годы войны.-М., 1975.
направления возможной военной агрессии против Советского Союза.
Здесь мы замечаем противоречивый результат развития отечественной историографии в период 50-60-х гг., закономерно позиционируемый историками как этап «хрущевской оттепели».
Ничего более качественного не появилось и позже, в 70-х - первой половине 80-х гг. Не будет преувеличением, если советскую историографию эпохи «застоя» охарактеризовать как потерянную для отечественной исторической науки, в которой осуществился возврат к упрощенно-апологетическому описанию событий 1939-1941 гг. Исключение тезиса об ответственности самого И.В. Сталина за трагические последствия начального периода войны требовало принесения в жертву полноты общей картины. Изменения, произошедшие в этот период развития отечественной историографии, приобрели институциональный характер: разработка тех или иных вопросов предыстории войны отныне концентрировалась в институтах отдельных направлений. Апофеозом подобного подхода стал 12-ти томный труд «История Второй мировой войны. 1939-1945 гг.» (1973-1982 гг.).6
С конца 1980-х гг. в отечественной историографии начался новый этап, качественно отличающийся от предыдущих. Конечно, изменились сами условия работы исследователей, специализировавшихся на анализе событий того периода. Произошло значительное расширение источниковой базы исследований предыстории Великой Отечественной войны.7
Концептуальные положения, которые в советской историографии считались каноническими, стали объектом пересмотра в работах исследователей нового направления, появившегося в период ослабления идеологического контроля со стороны государства с конца 80-х гг. XX века. В исторической науке развернулась дискуссия о секретном протоколе к советско-германскому договору от 23 августа 1939 года, существование которого в течение десятилетий отрицалось советской историографией. Были опубликованы в центральной печати неизвестные ранее документы кануна войны, в том числе и обнаруженные в архиве ЦК КПСС подлинники секретных протоколов.8
6 История Второй мировой войны. 1939-1945 гг. В 12-ти томах. Т. 2. Накануне войны. -М.,
1974.; Т. 3. Начало войны. Подготовка агрессии против СССР. - М, 1974.
7 Год кризиса, 1938-1939. В 2-х т. Т. 1. -М., 1990.; «Полпреды сообщают...». Сб. документов
об отношениях СССР с Латвией, Литвой и Эстонией. Август 1939 - август 1940 гг. - М.,
1990.; От пакта Молотова-Риббентропа до договора о базах: документы и материалы. -
Таллин, 1990. Документы внешней политики. Т. XXII. - М, 1992.; Т. XXIII. - М., 1995-1998.;
Т. XXIV. - М., 2001.; Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной
войне: сборник документов. Т. 1. Накануне. Кн. 1-2. - М.: А/О «Книга и бизнес», 1995.; 1941
год: Документы. В 2-х кн. // Сост. Л.Е. Решин и др.; под ред. В.П.Наумова. - М, 1998.;
Великая Отечественная война 1941-1945. Военно-исторические очерки. - М: Наука, 1998-
1999.
8 Впервые публикация советско-германского пакта и протоколов к нему, по-видимому, была
сделана эстонской газетой «Рахва Хяэль» 18 сентября 1987 года, затем текст протокола был
В этот период отдельные исследователи коренным образом изменили свои прежние оценки и выводы относительно причин и обстоятельств возникновения Второй мировой и Великой Отечественной войн, присоединения к СССР Прибалтики, Бессарабии, войны с Финляндией. Переосмысление дипломатической истории кануна Великой Отечественной войны началось с изменения отношения к пакту: сближение СССР с Германией в 1939 году некоторыми историками стало расцениваться как роковая ошибка советского руководства.9
Основной методологический тезис, который стал объектом критики историков ревизионистского направления, - это вынужденность внешнеполитических шагов правительства Советского Союза после неудовлетворительных итогов переговоров по обеспечению мер общеевропейской безопасности. Логическим завершением этой методологической концепции стали тезисы о тождестве нацистского и советского режимов. События 1939-1941 гг. историками ревизионистского направления были однозначно интерпретированы как подтверждения внутреннего сходства тоталитарных государств, которые сначала сотрудничали в деле раздела Восточной Европы, а затем столкнулись по причине своих гегемонистских устремлений.
Разумеется, само ревизионистское направление в историографии неоднородно и содержит внутри себя определенно разные интенции исследовательского поиска, вероятно, в той или иной степени связанные с неоднозначными результатами внешнеполитического курса Советского Союза в 1939-1941 гг.
Одни историки-ревизионисты видят свою исследовательскую миссию в разоблачении преступлений сталинизма, в частности, всех военно-политических мероприятий, предпринятых советским руководством в рассматриваемый период. К примеру, Ф.О. Сувениров, М.И. Семиряга, В.И. Дашичев, Н.В. Загладин, А.Н. Сахаров, З.С. Белоусова, М.Л. Коробочкин, С.З. Случ, В.Н. Кулиш, А.Ф. Трубайчук, В.К. Волков, Л.Я. Гибианский, Т.Ю.
опубликован органом ЦК КП Литвы «Tiesa» от 20 декабря 1988 г.; Также см.: СССР-Германия. 1939. Документы и материалы о советско-германских отношениях с апреля по октябрь 1939 г. / Составитель Ю. Фельштинский. - Нью-Йорк: Телекс, 1983.; СССР-Германия. 1939. Сборник документов. Печатано с фотокопии. - Вильнюс: Москлас, 1989.; См. также: Из истории Великой Отечественной войны (1935-1940 гг.) // Известия ЦК КПСС. - 1990. - ЛГ» 1. -С. 160-217.; Из истории Великой Отечественной войны. Накануне войны // Известия ЦК КПСС. - 1990. - № 2. - С. 180-217.; Из истории Великой Отечественной войны. Накануне войны (документы 1936-1940 гг.)/У Известия ЦК КПСС. - 1990. -№ 3. -С. 192-223.; Из истории Великой Отечественной войны. Накануне войны. (Документы 1940-1941 гг.) // Известия ЦК КПСС. - 1990. - № 4. - С. 198-223.; Из истории Великой Отечественной войны. Накануне войны (Документы 1941 г.) // Известия ЦК КПСС. - 1990. -№5.-С. 180-214.
9 Семиряга М.И. Тайны сталинской дипломатии. - М.,1992. - С. 22, 27, 289-293.; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война. - М, 1994.
Григорьянц, А.Н. Мерцалов и А.Л. Мсрцалова в своих работах называют внешнеполитическую ориентацию на фашистскую Германию в 1939-1941 гг. не случайной девиацией советского руководства и, в конечном счете, ошибочной, так как она способствовала усилению Германии на континенте и резкому росту военно-политической угрозы с ее стороны.10
С именем В. Суворова (Резуна) ассоциируется одна из самых дискуссионных попыток обосновать не только тезис о провоцировании советским руководством начала Второй мировой войны, но и связать его с положением о подготовке Советским Союзом нападения на Германию,
Сувениров О.Ф. Всеармейская трагедия // Военно-исторический журнал. - 1989. - № 3. - С. 39-47.; Он же. «Приказ отменять не будем» // Военно-исторический журнал. - 1989. - № 4. -С.32-39.; Семиряга М.И. Советско-германские договоренности в 1939-1941 г.: взгляд историка // Советское государство и право. - 1989. - № 9. - С. 92-104.; Он же. Советский Союз и предвоенный политический кризис // Вопросы истории. - 1990. - № 9. - С. 49-64.; Он же. Сговор двух диктаторов // История и сталинизм. - М., 1991. - С. 200-226.; Он же. Советско-германские отношения (сентябрь 1939 - июнь 1941 г.) // Советская внешняя политика. 1917-1945. Поиски новых подходов. - М.1992. - С. 201-250.; Дашичев В.И. Пакт Гитлера - Сталина; мифы и реальность // Историки отвечают на вопросы. Вып. 2. - М, 1990.
С. 262-273.; Он же. Из истории сталинистской дипломатии // История и сталинизм. - М, 1991. - С. 227-246.; Загладин Н.Б. История успехов и неудач советской дипломатии. - М. 1990.; Сахаров А.Н. Война и советская дипломатия: 1939 - 1945 гг. // Вопросы истории. -1995. - № 7. - С. 26-45.; Белоусова З.С. Предвоенный кризис 1939 года в освещении французских дипломатических документов // Предвоенный кризис 1939 года в документах. -М., 1992. - С. 5-24.; Коробочкин М.Л. Документы кабинета министров Великобритании об англо-франко-советских переговорах 1939 г. // Предвоенный кризис 1939 года в документах.
М., 1992. - С. 70-92.; Случ С.З. Германия и СССР в 1918-1939 годах: мотивы и последствия внешнеполитических решений // Россия и Германия в годы войны и мира (1941-1995). -М.,1995.; Кулиш В.М. У порога войны // Общественные науки. - 1989. - № 4. - С. 124-136.; Он же. О некоторых актуальных проблемах историографии Великой Отечественной войны // История и сталинизм. - М. 1991. - С. 298-349.; Трубайчук А.Ф. Пакт о ненападении: была ли альтернатива Второй мировой войне. - Киев. 1990.; Волков В.К. Советско-германские отношения и советская политика на Балканах накануне гитлеровского нападения на СССР (осень 1940 - первая половина 1941 г.) // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в период фашистской агрессии на Балканах и подготовки нападения на СССР (сентябрь 1940 - июнь 1941 г.). - М.1992. - С. 6-20.; Гибианский Л.Я. Поворот в советско-германских отношениях 1939 г. и восточноевропейские проблемы (некоторые аспекты) // Политический кризис 1939 г. и страны Центральной и Юго-Восточной Европы. - М. 1989. - С. 75-95.; Григорьянц Т.Ю. Советско-германские переговоры в сентябре 1939 г. и сталинские планы в отношении Польши // Международные отношения и страны Центральной и Юго-Восточной Европы в начале Второй мировой войны (август 1939 - август 1940 г.). - М., 1990. - С. 38-52.; Наджафов Д.Г. Начало Второй мировой войны. О мотивах сталинского руководства при заключении пакта Молотова-Риббентропа // Война и политика, 1939-1941. - М., 1999.; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Довольно о войне? - Воронеж, 1992.; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война: из непрочитанных страниц истории (1930-1990-е). - М., 1994.
результатом которой могла стать советизация Европы или ее части," а значит утвердить вторую идейную линию ревизионистской литературы -представление о совиновности Германии и СССР в возникновении войны. Резко отрицательное отношение автора к апологетическому для СССР развитию исторических событий, свойственному традиционалистскому направлению в отечественной историографии, положило начало острому антагонистическому спору между В. Суворовым и историками-традиционистами.12 Несмотря на то, что последними была доказана полная несостоятельность утверждений автора, основанных на откровенных попытках подлога аргументации, столь радикальный редукционизм обнаруживает себя в работах не только авторов, считающих себя приверженцами его «идейной базы», но и в монографиях исследователей, которые заявляют о своем неприятии его концепции (В.А. Невежин, М.И. Мельтюхов, Б.В. Соколов).'3 Осознанно или неосознанно этими исследователями была поддержана версия немецкой правоконсервативной историографии о превентивном характере войны Германии против Советского Союза.14
Совершенно очевидным становится тот факт, что современная российская историография традиционалистского направления, хоть и отдаёт должное внимание методологическим заслугам советских авторов, пытается избегать использования марксистской методологии и терминологии. Сегодня
11 Суворов В. Ледокол. Кто начал вторую мировую войну. - М.,1993.; Хоффман Й.
Подготовка Советского Союза к наступательной войне. 1941 год // Отечественная история. -
1993.-№4.-С. 19-31.
12 Помогайбо А. Псевдоисторик Суворов и загадки Второй мировой войны. - М, 2002.;
Грызун В. Как Виктор Суворов сочинял историю. - М., 2003.; Исаев А. Антисуворов. - М.,
2004.; Городецкий Г. Миф «Ледокола» накануне войны. - М, 1995.; Десятсков С.Г. Когда
«Ледокол» кромсает историю [Об ист. «концепции» В. Резуна] // Как началась война:
актуальные проблемы предыстории и истории Второй мировой и Великой Отечественной
войны. - Новгород, 1995. - С. 3-14.; Григорьев С. О военно-технических аспектах книг В.
Суворова // Готовил ли Сталин наступательную войну против Гитлера? - М., 1995. - С. 13-
23.
Невежин В.А. Синдром наступательной войны. - М, 1997.; Мельтюхов М.И. Политика обеспечения национально-государственных интересов Советского Союза в Европе в преддверии Великой Отечественной войны (март 1939 - июнь 1941 гг.) // Дис. ... докт-ра ист. наук: 07.00.02. -М.: МГУС, 2004.; Он же. Упущенный шанс Сталина. -М., 2000.; Он же. Споры вокруг 1941 года: опыт критического осмысления одной дискуссии // Отечественная история. - 1994. - № 3. - С. 4-22.; Соколов Б.В. Правда о Великой Отечественной войне. - М., 1998.
«Спор историков» (Historikerstreit), инициированный правоконсервативной историографией ФРГ, см.: Херстер Филиппе У. «Спор историков» в ФРГ // Новая и новейшая история. - 1988. - № 3.; Черкасов Н.С. ФРГ: «Спор историков» продолжается? // Новая и новейшая история. - 1990. -.№ 1.; Борозняк А.И. 22 июня 1941 года: взгляд с «той» стороны // Отечественная история. - 1994. - № 1.; Юбершер Г. 22 июня 1941 г. в современной историографии ФРГ. К вопросу о «превентивной войне» // Новая и новейшая история. -1999. -№ 6. -С. 59-67, и др.
принято говорить о геополитическом (природно-географическом) факторе как основном факторе формирования системы международных отношений, в том числе и в первой половине XX века. Современные работы В.Я. Сиполса, А.С. Орлова, О.А. Ржешевского, В.В. Соколова, В.М. Фалина, а также ряда других авторов, говорят нам о том, что авторы заметно заинтересовались категориями геополитики.15 Явно проглядывается намерение исследователей обосновать тезис о том, что формирование внешней политики советского государства происходило под влиянием тех базовых геополитических констант, которые являлись основополагающими для России на протяжении всего периода её существования вне зависимости от изменений общественно-политических формаций.16 Внешнеполитический курс СССР здесь интерпретируется как неизбежное следствие более векового противостояния западноевропейской и православной славянской цивилизаций, взаимного непонимания и неприятия иных по своим социокультурным основаниям образа жизни и систем ценностей, а Великая Отечественная война сегодня историками помещается в широкий всемирно-исторический контекст, рассмотрение этого конфликта как итога векового противостояния России и Европы.17
Основной тезис исследователей традиционалистского направления в современной отечественной историографии заключается в вынужденности для СССР большинства внешнеполитических шагов в Европе в 1939-1941 гг. В работах М.И. Панкрашовой, В.В. Марьиной, Д.М. Проэктора, Д.А. Волкогонова, О.А. Ржешевского, Г.Н. Севостьянова, В.А. Секистова, В.Я. Сиполса, Г.Л. Розанова, СВ. Волкова, Д.В. Емельянова, Н.П. Шуранова, М.А. Гареева, В.И. Прибылова, A.M. Самсонова, А.С. Якушевского, Р.А.
15 Сиполс В.Я. Тайны дипломатические. Канун Великой Отечественной войны. 1939-1941. -
М.: ТОО «Новина», 1997.; Он же. Великая Победа и дипломатия. - М: «Новина», 2000.;
Орлов А.С. Третий Рейх и третий Рим. - М., 1993.; Он же. Сталин в преддверии войны. - М.:
Алгоритм, 2003.; Ржешевский О.А. Война и дипломатия. - М.: Наука, 1998.; Он же. Сталин и
Черчилль. - М: Наука, 2004.; Фалин В. Второй фронт. Антигитлеровская коалиция:
конфликт интересов. - М: Центрполиграф, 2000.
16 Степшй П.В. Геополитические императивы российской внешней политики.
Ретроспективные аспекты (1648-1991) // Бюллетень научного совета ИРИ РАН «История
международных отношений и внешней политики России». Вып. 1 (2002-2003 гг.). -М: ИРИ
РАН, 2004.-С. 31,32.
17 Нарочницкая Н.А. Россия и русские в мировой истории. - М: Междунар. отношения,
2004.; Война Германии против Советского Союза. 1941-1945. Документальная экспозиция г.
Берлина к 50-летию со дня нападения Германии на Советский Союз. - Берлин, 1991. - С. 11-
21.; Рюруп Р. Немцы и война против Советского Союза // Свободная мысль. - 1994. -№11.-
С. 77-81.; Дашичев В.И. Стратегия Гитлера. Путь к катастрофе. 1933-1945. Т. I: Подготовка
ко Второй мировой войне. 1933-1939. - М: Наука, 2005. - С. 50, 51, 70.; Пленков О.Ю.
Мифы нации против мифов демократии: немецкая политическая традиция и нацизм. - СПб.,
1997.; Денисов В.В. Геополитический фактор в исторических судьбах России (о корнях
германской агрессии 1941 года) // Созидательная роль Великой Победы. - М: ИФ РАН,
2000. - С. 36-57.
Медведева, О.А. Чубарьяна, Н.Д. Смирновой, Г.Н. Рыкун эти идеи отражены наиболее полно.18
Эти общие доминанты исследовательской мысли традиционалистского толка прослеживаются и в части анализа предвоенного стратегического планирования Генштабом РККА возможной войны с Германией.
Большая часть историков традиционалистского направления в историографии (В.А. Анфилов, Ю.А. Горьков, Ю.Н. Семин, Н.А. Светлишин, А.Н. и Л.А. Мерцаловы, Д.А. Волкогонов, О.В. Вишлев) выразили свое отрицательное отношение к «Соображениям...» от 15 мая 1941 г. как действующему документу.19 Сторонники данной точки зрения склонны свести всю проблематику военно-стратегического планирования Советским Союзом кануна войны к вопросу о переориентации стратегической направленности основной группировки советских войск и об ответственности высшего военно-политического руководства за принятые
Традиционалистское направление отечественной историографии представлено в следующих работах: Чубарьян О.А. В преддверии Второй мировой войны // Коммунист. -1988. - № 14. - С. 102-112.; Панкратова М.И. Англо-франко-советские переговоры 1939 г. // Международная жизнь. - 1989. - № 8. - С. 28-29.; Проэктор Д.М. Фашизм: путь агрессии и гибели. - М., 1989.; Волкогонов Д.М. Триумф и трагедия. - М., 1989. - Т. 2. Кн. 1.; Ржешевский О.А. Москва, Спиридоновка, 17 // Военно-исторический журнал. - 1989. - № 7. - С. 72-73.; Севостьянов Г.Н. Европейский кризис и позиция США. 1938-1939. - М., 1992.; Секистов В.А. Война и политика. - М., 1989.; Сиполс В.Я. Дипломатическая борьба накануне Второй мировой войны. - М., 1989.; Розанов ГЛ. Сталин - Гитлер. 1939-1941. -М., 1991.; Волков СВ., Емельянов Ю.В. До и после секретных протоколов. - М., 1990.; Щуранов Н.П. Политика кануна Великой Отечественной войны. - Кемерово, 1992.; Самсонов A.M. Вторая мировая война. 1939-1945. - М., 1990.; Медведев Р.А. Дипломатические и военные просчеты Сталина в 1939-1941 гг. // Новая и новейшая история. - 1989. - № 4. - С. 140-164.; Смирнова Н.Д. Кризисный год, 1939... // Мировая экономика и международные отношения. - 1989. - № 9. - С. 39-52.; Гареев М.А. Неоднозначные страницы войны. (Очерки о проблемных вопросах Великой Отечественной войны). - М., 1995.; Рыкун Г.Н. Историческая память о Великой Отечественной войне // Великая Отечественная война: подробнее об известном: сборник научных статей. -Пятигорск: ПГТУ, 2010. -С. 62-75.
19 Ю.А. Горьков, в частности, анализируя содержание «Соображений...», счел нужным оговорить, что план не предусматривал нанесение удара в 1941 г. См.: Горьков Ю.А. Готовил ли Сталин упреждающий удар против Гитлера в 1941 г.? // Новая и новейшая история. -
- № 3. - С. 37.; Горьков Ю.А., Семин Ю.Н. О характере военно-оперативных планов СССР накануне Великой Отечественной войны. Новые архивные документы // Новая и новейшая история. - 1997. - № 5. - С. 111.; Анфилов В.А. Дорога к трагедии 41-го года. - М., 1997. -С. 167.; Великая Отечественная война. 1941-1945. Военно-исторические очерки. Кн. 1. Суровые испытания. - М., 1998. - С. 118.; Вишлев О.В. Была ли в СССР оппозиция «германской политике» Сталина накануне 22 июня 1941 // Новая и новейшая история. -
- № 4,5. - С. 244.; Орлов А.С., Темирбаев С. Так кто же начал войну? // Армия. - 1993. -№ 8. - С. 18.; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. Сталинизм и война: из непрочитанных страниц истории (1930-1990-е). - М., 1994. - С. 236.; Мерцалов А.Н., Мерцалова Л.А. «Непредсказуемое прошлое» или преднамеренная ложь? // Свободная мысль. - 1993. - № 6. -С. 51.
решения подобного рода вопреки информации, получаемой советской разведкой, и соображениям, высказанным сотрудниками Генерального штаба РККА.
Однако имеются и новые идейные линии, которые можно было бы назвать «справедливым» развитием цивилизационного подхода. Например, по мнению академика А.Н. Сахарова, «советское руководство действовало вполне в духе времени, решительно, масштабно, инициативно». А основная вина Сталина заключается не в том, что «страна должным образом не подготовилась к обороне (она к ней не готовилась)», а в том, что не был нанесен превентивный удар по Германии, что «наступательная доктрина, тщательно разработанная в Генеральном штабе Красной Армии и начавшая энергично осуществляться в мае-июне 1941 г., не была реализована».20 В этом же духе рассуждает и М.И. Мельтюхов, сожалея о неком «упущенном шансе» «разгромить наиболее мощную европейскую державу и, выйдя на побережье Атлантического океана, устранить вековую западную угрозу нашей стране».21 В русле этих идей некоторые историки (М.А. Гареев, П.Н. Бобылев, А.Н. Сахаров, Н.М. Раманичев) трактуют рассматриваемые «Соображения...» от 15 мая 1941 г. как решение нанести упреждающий удар по Германии, указывают, что эта операция должна была проводиться в оборонительных целях против уже развёрнутой и готовой к нападению на СССР армии противника.22
Источниковая база исследования. Наиболее значимыми для настоящего исследования являются, прежде всего, материалы Российского Государственного Военного Архива, раскрывающие военно-стратегические аспекты внешнеполитической деятельности Советского Союза.
Основной пласт документов, изученных автором, находятся в следующих фондах: Ф. 4 (Управление делами при Народном комиссаре обороны СССР (1918 - 1941 гг.)) РГВА, Ф. 9 (Политическое управление Красной Армии (1918 - 1941 гг.)) РГВА, Ф. 25873 (Закавказский военный округ (1920 - 1941 гг.)) РГВА, Ф. 25888 (Ленинградский военный округ (1918 - 1940 гг.)) РГВА, Ф. 33988 (Секретариат 1-го заместителя председателя РВСР-РВС СССР (1917-1940 гг.)) РГВА, Ф. 35086 (Коллекция документов Белорусского фронта (1939 - 1941 гг.)) РГВА, Ф. 37977 (Оперативное управление Генерального штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии (1918 - 1941 гг.)) РГВА, Ф. 41107 (Г.К. Жуков, маршал
Сахаров А.Н. Война и советская дипломатия: 1939-1945 гг. // Вопросы истории. - 1995. -№7.-С. 36-38.
21 Мельтюхов М.И. Упущенный шанс Сталина. Схватка за Европу: 1939-1941 гг.
(Документы, факты, суждения). - М., 2008. - С. 506.
22 Бобылев П.Н. К какой войне готовился генеральный штаб РККА в 1941 году? //
Отечественная история. - 1995. - № 5. -С. 13, 16.; Анфилов В.А. Грозное лето 1941 года. -
М., 1995. - С. 67.; Гареев М.А. Неоднозначные страницы войны (очерки о проблемных
вопросах истории Великой Отечественной войны). — М., 1995. - С. 90, и др.
Советского Союза (1923-1973 гг.)).
Вторая по значимости группа источников включает сборники материалов и документов, изданные в нашей стране и за рубежом, содержащие информацию о внешнеполитической позиции Советского Союза в 1939-1941 гг.
Документы внешней политики можно подразделить на документальные источники об общем внешнеполитическом курсе Советского Союза и отдельные источники, касающиеся взаимоотношений стран Восточной Европы с СССР. Эти документы позволяют определить основные соображения, которыми руководствовались в Кремле при принятии тех или иных внешнеполитических решений.
Одна из первых таких публикаций - это совместное англо-франко-американское издание «Нацистско-советские отношения в 1939-1941 гг.».23 Однако отметим, что авторы этой публикации были заинтересованы представить внешнюю политику советского государства как сугубо одностороннюю, исключительно направленную против западных демократий, что и должны были подтвердить поверхностно отобранные германские архивные материалы, касавшиеся дипломатических отношений Советского Союза и Германии накануне заключения советско-германского пакта и последовавшего за этим их развития. Эти документы, однако, не были известны советскому исследователю, только во времена «перестройки» они стали им доступны.24
В 1967 году начался выпуск многотомного издания внешнеполитических материалов - «Документы внешней политики СССР».25 В 1977 году, по политико-идеологическим обстоятельствам, издание этого фундаментального труда было приостановлено. Серия была возобновлена только в 1992 году, когда вышли соответственно ХХП-й, а позже ХХШ-й и XXlV-й тома сборника «Документы внешней политики»,26 содержащие новые публикации документов по внешней политике Советского Союза предвоенного периода.
Также в разное советское время были изданы сборники документов внешнеполитической деятельности европейских держав, в частности,
Nazi-Soviet Relation, 1939-1941: Documents from Archives of the German Foreign Office. Washigton, 1948.
24 СССР-Германия. 1939. Документы и материалы о советско-германских отношениях с
апреля по октябрь 1939 г. / Составитель Ю. Фельштинский. - Нью-Йорк: Телекс, 1983.;
СССР-Германия. 1939. Сборник документов. Печатано с фотокопии. - Вильнюс: Москлас,
1989.
25 Документы внешней политики СССР. Т. І-ХХІ. -М, 1967-1971.
26 Документы внешней политики. Т. XXII. В 2-х кн. - М: Международные отношения, 1992.;
Документы внешней политики. Т. ХХШ. Кн. 1. 1 января - 31 октября 1940 г. - М:
Международные отношения, 1995.; Документы внешней политики. Т. XXIV. - М.:
Международные отношения, 2001.
относящихся к переговорам германского правительства с правительствами других стран.27 Документы советского командования особых приграничных военных округов Советского Союза дают представление о масштабах участия советских войск в некоторых мероприятиях военно-политического характера, предпринятых советским правительством в период с осени 1939 по лето 1941 г.28
В третью по значимости группу источников входят воспоминания видных государственных деятелей СССР и других стран.29
Кроме того, ценная информация о военно-политическом курсе Советского Союза в 1939-1941 гг. содержится в научных и специализированных профессиональных журналах, таких как «Новейшая история», «Вопросы истории», «Военно-исторический журнал». Особую ценность эти издания приобрели, когда на их страницах были впервые опубликованы предвоенные военно-стратегические планы, которые разрабатывались сотрудниками Генерального штаба РККА.
Ещё одним источником является советская пресса, поскольку она представляет собой пропагандистский продукт, который определял значимость того или иного военно-политического события для руководства Советского Союза.
Указанные источники дают возможность сформировать целостное представление о механизме принятых советским руководством военно-политических и военно-стратегических решений накануне Великой Отечественной войны.
Целью исследования является определение и обоснование основного мотива при выборе военно-политических решений советского руководства в условиях многовариативного развития обстановки в Европе.
В связи с поставленной целью исследования необходимо решить
СССР в борьбе за мир накануне Второй мировой войны (Сентябрь 1938 г. - август 1939 г.): Документы и материалы. - М, 1971.; Документы и материалы кануна Второй мировой войны. 1937-1939. - М, 1981.; Год кризиса, 1938-1939: Документы и материалы. В 2-х т. Т. 2. 2 июня 1939 г. - 4 сентября 1939 г. - М., 1990.
28 Россия. XX век. Документы 1941 года. В 2-х кн. / Сост. Л.Е. Решин и др. / Под ред. В.П.
Наумова. - М: Международный фонд «Демократия», 1998.
29 Василевский A.M. Дело всей жизни. - М, 1984.; Жуков Г.К. Воспоминания и
размышления. В 3-х т. - М, 1974.; Москаленко К.С. На юго-западном направлении. 1941-
1943. - М., 1975.; Таннер В. Зимняя война. Дипломатическое противостояние Советского
Союза и Финляндии. 1939-1940 гг. / Пер. с англ. В.Д. Кайдалова. - М., 2003.; Черчилль У.
Вторая мировая война. - М., 1991.; Штеменко СМ. Генеральный штаб в годы войны. - М.,
1975.
следующие задачи:
выделить в историческом периоде кануна Второй мировой войны (январь - август 1939 г.) основные проблемы внешнеполитического курса Советского Союза, обусловленные возможностью объединения усилий англо-французской коалиции и Германии против Советского Союза;
определить основные соображения советского руководства, предпринявшего не согласующиеся с основополагающими принципами международного права военно-политические шаги в отношении ряда стран Восточной Европы;
показать основные мотивы, которыми руководствовалось правительство СССР в изменившихся военно-политических условиях накануне Великой Отечественной войны (июнь 1940 -июнь 1941 г.);
представить процесс военно-стратегического планирования возможной войны Советского Союза с Германией в части определения основного района развёртывания советских войск, которое отражало основные военно-политические шаги советского руководства в Восточной Европе в сентябре 1939-августе 1940 г.;
обосновать причины изменений в стратегических планах Генерального штаба относительно предположений, связанных с определением основного направления развёртывания войск противника (сентябрь 1940 - март 1941 г.); - исследовать причины появления в Генеральном штабе РККА нового документа военно-стратегического планирования Советского Союза, предположительно датированного 15 мая 1941 г.
Объектом исследования является военно-политический курс Советского Союза в период 1939-1941 гг. в восточноевропейском регионе.
Предметом исследования являются основные особенности предпринимавшихся военно-политических решений, получивших развитие в военно-стратегическом планировании Советского Союза в Восточной Европе в 1939-1941 гг.
Хронологические рамки исследования. Анализ
внешнеполитического курса Советского Союза в тесной взаимосвязи с принимавшимися военно-политическими решениями и содержанием военно-стратегического планирования Генштабом РККА посвящен историческому периоду с 1939 по июнь 1941 г. Рассмотрение проблематики советского военно-стратегического планирования тоже имеет свои хронологические рамки, поскольку ключевой этап развития этого процесса мог бы начаться только к концу лета 1940 г. К этому времени произошли кардинальные территориальные изменения западной границы Советского Союза. Июнь 1941 г. - является верхней границей хронологических рамок исследования, ее выбор обусловлен началом германской агрессии против Советского Союза.
Территориальные рамки исследования. Рассмотрению подвергаются исторические события, происходившие на территории Советского Союза,
Польского государства, Румынии, прибалтийских государств (Эстонии, Литвы и Латвии), Финляндии и Германии в период с начала 1939 по июнь 1941 г.
Методологическая основа исследования. Используемые традиционно историками исторический метод как способ изучения сущности и содержания исторических объектов, историзм как. методологическая установка исследователя требуют критического переосмысления и дальнейшей экспликации.
Здесь недооценивается эффект самообусловливания в причинно-
следственных связях, где общезначимая причинно-следственная схематика
событий нарушается. Может появиться внутренняя размерность проблемы,
что требует обозначения интервалов, где общезначимые закономерности
могут выполняться и могут нарушаться. Это не может быть осмыслено в
рамках методологии историзма. В этой связи нам представляется более
перспективной методологическая парадигма структурализма.
Концептуальным ядром структурно-генетического метода является определение инвариантных начал в структурной сущности объекта исследования.
Научная новизна исследования состоит в постановке актуальной научной проблемы, ранее в таком ракурсе специально не рассматривавшейся в отечественной историографии, антропологическом (вероятностном) подходе к изучению всего сложного комплекса дипломатических и военных проблем внешней политики Советского Союза в Восточной Европе в 1939 -первой половине 1941 г. Диссертационное исследование представляет собой исследовательскую попытку выявить внутреннюю логику решения внешнеполитических проблем, объединявших содержание военно-политических шагов правительства Советского Союза в Восточной Европе и концептуальную схему стратегического развертывания советских войск в случае возможной германской агрессии накануне Великой Отечественной войны. В результате удалось несколько расширить представления о принятии внешнеполитических решений в советском государстве, не связанных с безусловной направленностью предпринимавшихся шагов и мероприятий, что и определило ключевые моменты научной новизны диссертационного исследования.
В работе впервые:
события, различавшиеся направленностью внешнеполитической линии Советского Союза (политика коллективной безопасности в переговорах с англо-французской коалицией, политическое сближение с Германией в августе 1939 - июне 1941 г.), получили иную интерпретацию, представляющую одинаковую сущность столь разных политических шагов. Ключевым фактором этих военно-политических шагов стало опасение возможного сотрудничества правительств европейских капиталистических стран на антисоветской основе. Эти же соображения легли в основу воєнно-
политического курса начального периода Второй мировой войны, который в некотором смысле противоречил принципам и нормам существовавшего тогда международного права;
на основе документальных источников и архивных материалов автором предложена дополнительная гипотеза о том, что в силу определяющего фактора внешней политики Советского Союза (убежденности во враждебности европейских государств по отношению к Советскому Союзу) внешнеполитический курс, определяемый советским руководством, индуцировался, в основном, военно-стратегическими соображениями возможного военного конфликта с Германией как наиболее вероятным континентальным противником;
анализ документов военно-стратегических планов Советского Союза показал то, что эти планы не имели какой-либо направленности (ни оборонительной, ни агрессивной), а фиксировали общие представления советского военного руководства в отношении начального периода возможной войны с Германией;
постулируется, что появление в Генеральном штабе РККА военно-стратегического плана, предположительно датированного 15 мая 1941 г., не может свидетельствовать в пользу той точки зрения, что руководство Советского Союза было готово развязать по собственной инициативе войну с Германией (даже в смысле превентивного образа действий), а лишь говорило о понимании советским военным руководством назревания военно-политической напряженности в отношениях с нацистской Германией. Такой вывод был сделан на основе подробного анализа ключевых абзацев документа и разработанных на его основе локальных актов штабов особых военных округов;
ключевой момент в военно-стратегическом планировании Советского Союза автором определяется фактом не только переориентации направления стратегического развертывания главных сил советских войск, что отражало в основном идеологемы военного руководства в отношении начального периода войны и постулировало стратегическую целесообразность выбора направлений, но и пониманием изменившихся планов противника, в пользу чего в работе приводятся многочисленные документальные материалы советской разведки.
Положения диссертационного исследования, выносимые на защиту:
1. Субъективное понимание советским руководством военно-политических угроз в неоднозначной и недоопределённой международной обстановке (в предположении автора - угрозы образования общего антисоветского фронта капиталистических государств) являлось определяющим фактором принятия определённых решений военно-политического и военно-стратегического характера разной направленности в период с 1939 по июнь 1941 г.
Основным узлом противоречий в переговорах СССР с Англией и Францией являлись вопросы о «косвенной агрессии» и пропуске советских войск на территорию третьих стран в целях отражения на них нападения. Эти вопросы, по мнению правительства СССР, требовали безотлагательного решения, поскольку это ликвидировало бы угрозу объединения ведущих капиталистических держав против СССР - а это было его важнейшей внешнеполитической задачей. Отчасти она получила свое решение при заключении с Германией договора о ненападении, предварительным условием которого являлось подписание секретного дополнительного протокола.
В период с сентября 1939 г. по июнь 1941 г. можно выделить, по крайней мере, два этапа развития внешнеполитической деятельности СССР. Изменение советско-германских отношений в диапазоне от почти дружеских до «прохладных» являлось следствием, но не причиной. В эти периоды вероятность рассматриваемой в СССР угрозы объединения европейских стран как реальной только возрастала, что и предопределило изменения в содержании внешнеполитических действий советской страны.
Советские военно-стратегические планы, принимаемые Генеральным штабом РККА, отражали такое видение внешнеполитической ситуации, но не могли выражать стремления руководства Советского Союза совершить нападение на Германию как в агрессивном, так и в превентивном смысле, поскольку были основаны на совершенно иных представлениях о начальном периоде войны, то есть на таких представлениях, когда объявление войны и вступление основных сил противников хронологически не совпадают.
Рассматриваемая накануне войны в Генштабе позиционность схемы и скорости развёртывания и сосредоточения советских войск могла бы определённым образом повлиять на выбор альтернатив военно-политических решений, определять их содержание и тенденцию предполагаемых действий советского правительства в 1939-1941 гг. в восточноевропейском регионе.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Результаты данного исследования могут быть использованы в работах, посвященных развитию международных отношений, особенностям политического сближения Советского Союза и Германии в 1939-1941 гг., внешней политики Советского Союза накануне Великой Отечественной войны, разработке военно-стратегических планов СССР в преддверии войны, а также в преподавании курсов Отечественной истории, всеобщей истории, истории внешней политики России.
Основные теоретические и практические выводы, полученные в результате этого исследования, помогут лучше понять природу субъективного восприятия и понимания конкретной исторической реальности конкретными личностями, предпринимавшими в то время конкретные решения. Исторический субъект стремится к достижению
определённых целей, реализации интересов, определяет различные варианты действия как реальные или маловероятные, отражающие фобии и чаяния личности. Исследованию подвергается субъективный план действий, который и является определяющим. «Если ситуации определяются как реальные, они реальны по своим последствиям».30 То есть поскольку конкретные лица советского руководства в то время определяли ситуацию как реальную в смысле угрозы для Советского Союза объединения ведущих европейских держав на антисоветской основе, она на самом деле оказалась реальной по своим последствиям, и из этого контекста и предпринимались рассматриваемые в исследовании военно-политические и дипломатические шаги.
Люди реагируют не только на объективные особенности ситуации, но также, и иной раз прежде всего, на то, какое значение эта ситуация имеет для них самих. Как только они придают ситуации то или иное значение, их поведение и некоторые последствия этого поведения уже определяются их собственной интерпретацией ситуации.31
Кроме того, содержащийся в диссертационном исследовании материал представляет особый интерес с точки зрения развития воспитательной системы в образовательных учреждениях, организации молодежного волонтерского движения как одного из важных институтов открытого общества России.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертационного исследования докладывались на межвузовских и внутривузовских научно-практических конференциях, обсуждались на семинарах и заседании кафедры социально-гуманитарных наук Пятигорского государственного технологического университета. По теме исследования опубликовано шесть статей, общим объемом 3,35 п.л.
Структура диссертации. Поставленная цель и вытекающие из нее задачи определили структуру диссертационного исследования, состоящую из введения, двух глав (каждая включает по три параграфа), заключения, списка источников и литературы.
Особенности формирования внешнеполитического курса Советского Союза в период европейского кризиса (март — август 1939 г.)
Согласно точке зрения большинства исследователей, события марта-апреля 1939 г., раскрывавшие экспансионистские планы Германии и Италии, послужили эскалации европейского конфликта 1939 г. Именно эти события побудили английское правительство начать дипломатические переговоры с советскими партнёрами [1]. В исторической литературе указывается, что мартовский политический кризис 1939 г. заставил правительства западных стран отойти от традиционной политики «умиротворения» Германии и предпринять более жёсткие политические шаги. Как считает М.И.Семиряга, такими мероприятиями могли стать достижение определённых соглашений с Советским Союзом и предложения гарантий Польше и другим странам Восточной Европы. По сути, по мнению автора, с весны 1939 г. правительства Англии и Франции стали проводить «новый курс», направленный на поиск взаимодействия политических сил стран Запада, Восточной Европы и СССР [2]. М.Л.Коробочкин считает, что контуры «нового курса» западных стран стали оформляться в течение весны 1939 г., когда правительствам этих стран стало ясно, что Германию не удаётся сдержать рамками Мюнхенских соглашений. Это потребовало начать политический зондаж позиции СССР с целью невоенного принуждения Германии к миру [3].
В любом случае, события конца 1938 - начала 1939 г. наглядно продемонстрировали, что европейские державы (Англия и Франция) были далеки от того, чтобы рассматривать Советский Союз как равноправного партнёра международных отношений. В этих условиях и резкая политическая конфронтация с западными державами, и курс на скоротечную нормализацию политических отношений с Германией считались проблематичными с точки зрения интересов Советского Союза. Вплоть до начала мартовского политического кризиса 1939 г. такой внешнеполитический курс, выработанный ситуационно в Наркомате иностранных дел, не может быть иначе определён, нежели как стратегическое ожидание. Это подтверждает письмо главы НКИД Литвинова Сталину [4], где наркомом было зафиксировано свёртывание службы его ведомства. Это, по мнению Литвинова, «приобретает политическое значение и истолковывается как результат неудовлетворительных дипломатических отношений». Далее делается вывод о том, что это могло бы усилить «толки о нашей самоизоляции и т.п.». Причиной такого положения советского дипломатического ведомства, как считал нарком, явилось «изъятие некоторого количества сотрудников НКИД органами НКВД», кроме того, «немалое количество» дипломатов было исключено из партии, устранялись от секретной работы.
Д.Г.Наджафов считает, что «письмо Литвинова к аппарату НКИД, чистка которого началась ещё до смещения его главы» весьма показательно [5]. Автор делает вывод, что «чистка руководящих кадров НКИД - ещё одно проявление этой ранней переориентации (курса внешней политики - Р.Б.)» [6]. Одной из современных черт отечественной историографии, посвященной предвоенному периоду, является тезис о закономерном, раннем повороте внешней политики СССР ещё до Московских переговоров августа 1939 г. Так, В.М.Кулиш говорит о таком «повороте» после подписания Мюнхенских соглашений сентября 1938 г., констатировавших провал системы коллективной безопасности в Европе [7]. В.И.Дашичев за точку отсчёта «нового курса» СССР берёт дипломатические контакты экономических отделов дипломатических служб Германии и СССР [8]. З.С.Случ, Л.Я.Гибианский говорят о марте 1939 г., указывая на «прозрачные» намёки Сталина в его выступлении на XVIII съезде ВКП(б) [9]. Или Т.Ю.Григорьянц пишет об отставке Литвинова с поста наркома НКИД как о начале поворота в советско-германских отношениях [10]. Такая постановка проблемы выглядит небесспорной, тем более, что доказательств реальных шагов НКИД по сближению с Германией в этот исторический период, за исключением предоставления косвенных аргументов, авторы не приводят. Что же касается факта чистки сотрудников НКИД - это не столько и не только реакция Сталина на фактический провал политического курса Литвинова, сколько стремление обеспечить более реальные возможности дипломатического манёвра между внешнеполитическими группировками Европы в тот кризисный для СССР период, именно поэтому была предпринята попытка произвести значительные кадровые изменения в наркомате иностранных дел.
10 марта Сталин выступил с докладом о международном положении в Европе. Он подверг резкой критике политику «невмешательства», обвинил «неагрессивные государства» в провоцировании «большой и опасной политической игры», которые стремились «загребать жар чужими руками» и тем самым получать реальные политические выгоды малой ценой. Политику «оси» Сталин назвал «неуклюжей игрой в маскировку»: «Война против интересов Англии, Франции и США? Пустяки! «Мы» ведём войну против Коминтерна, а не против этих государств. Если не верите, читайте «антикоминтерновский пакт», заключённый между Италией, Германией и Японией... Смешно искать «очаги» Коминтерна в пустыне Монголии, в горах Абисинии, в дебрях Испанского Марокко». Столь же критически оценивалась политика Англии и Франции на континенте. Эти страны стремились «не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны глубоко увязнуть в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, - выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, в «интересах мира», и продиктовать ослабленным участникам войны свои условия. И дёшево, и мило!». Советское правительство должно было «проводить и впредь политику мира и укрепления деловых связей со всеми странами, соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками; всемерно укреплять боевую мощь» своих вооруженных сил и «крепить международные связи дружбы с трудящимися всех стран, заинтересованными в мире и дружбе между народами», что позволяло и далее использовать пропаганду для поддержания имиджа «страны рабочих и крестьян» [11].
Д.Г.Наджафов считает, что на XVIII съезде ВКП(б) произошло официальное провозглашение поворота советской внешней политики: «Сталин подчеркнул..., что СССР стоит «за мир и укрепление деловых связей со всеми странами», но при одном единственном условии: если они «не попытаются нарушить, прямо или косвенно, интересы целостности и неприкосновенности границ Советского государства». Адресовано это было, конечно, не Англии и Франции, а Германии, от которой только и могла исходить потенциальная угроза Советскому Союзу» [12]. Первым, кто выдвинул эту версию, был В.М.Молотов, который заявил на советско-германских переговорах 23-24 августа 1939 г., что изменение в международной обстановке Европы началось с речи Сталина на съезде партии, «которую в Германии правильно поняли» [13].
В действительности, авторы, стремящиеся вести отчёт в потеплении советско-германских отношений с речи Сталина на XVIII съезде ВКП(б), подтверждают эту версию более поздними документальными источниками. Это говорит об идеологическом подтексте таких теоретических построений или недобросовестности в работе с архивными источниками. А сам этот тезис - не новый, является заимствованием из немецкой историографии: «Большинство немецких авторов как прежде, как и теперь, при описании обстоятельств возникновения пакта высказывают мнение, что Сталин, с относительным постоянством искавший договорённости с национал-социалистами, с осени 1938 г., оправившись от потрясения, вызванного Мюнхенским соглашением, настолько интенсифицировал свои попытки к сближению с Германией, что Гитлеру, готовившему летом 1939 г. вторжение в Польшу, оставалось лишь откликнуться на неоднократные предложения, чтобы заключить столь желанный для советской стороны договор» [14].
Однако более подробное знакомство с текстом речи не позволяет согласиться с этим. В докладе Сталин лишь подчеркивал, что для войны между СССР и Германией нет серьёзных оснований, кроме сознательного стравливания этих стран «умиротворителями», но о возможности политического потепления отношений между странами там ничего не сказано. Вообще, речь Сталина на XVIII съезде ВКП(б) в своём роде уникальна. Её можно было интерпретировать совершенно по-разному: и как сигнал западным странам вернуться к политике коллективной безопасности (и СССР мог бы пойти на это соглашение, если намерения стран Запада действительно были бы решительными), и как обращение к странам «оси» с мыслью о том, что сотрудничество с западными странами могло бы привести сами страны «оси» к политическому разгрому. Нет никаких оснований у историков для формулирования столь однозначных выводов: «зашифрованный» текст речи Сталина мог бы стать сигналом только в одном случае, если упомянутые в речи страны сами бы искали такого политического контакта со страной Советов, а сама речь трактовалась бы ими в том же направлении. Если же всё-таки искать в речи Сталина какие-то определённые пассажи, то текст речи позволяет нам предположить, что было заявлено о преемственности советским государством нейтрального образа действий после событий конца 1938 — начала 1939 гг. Раскрывая содержание этой речи, мы обращаем внимание на наличие в ней двух смысловых композиций. Во-первых, в советском правительстве, вероятно, именно так представляли развитие международных отношений: Советский Союз окружали враждебно настроенные (правда, по разным на то основаниям) капиталистические страны.
Восточноевропейская политика Советского Союза в контексте советско-германского соглашения 1939 г
23 июня 1940 г. в газете «Известия» было опубликовано Заявление ТАСС «О советско-германских отношениях». ТАСС было заявлено, что «нелепые» слухи о сосредоточении на советско-германской границе «не то 100, не то 150 советских дивизий», что якобы являлось реакцией советского правительства на успехи германской армии на Западе, «совершенно не соответствуют действительности». По мнению «ответственных советских кругов», распространение подобных слухов имеет специальную цель - «набросить тень на советско-германские отношения» [1].
Как считает В.К.Волков, «фактически это была декларация о неизменности внешнеполитического курса СССР» в отношении Германии [2]. Однако такой вывод не вполне соответствует тексту сообщения ТАСС. Советское правительство, отмечая успехи германской армии во Франции, желало подчеркнуть, что только учёт «коренных государственных интересов» СССР и Германии способен развеять «нелепые» слухи о сосредоточении советских войск на границе с Германией.
Так или иначе, разгром Франции значительно изменял геополитический рисунок европейского континента, и в этих обстоятельствах советское правительство должно было принять дополнительные политические меры по обеспечению безопасности СССР.
А.В.Шубин задаётся вопросом: «Понятно, почему Сталин получил возможность захватить Прибалтику именно после крушения Франции. А вот зачем он это сделал? Восстанавливал Российскую империю? Готовил плацдарм для будущего наступления мировой революции? Создавал заслон против будущей агрессии Германии?» [3]
На этот неоднозначный вопрос пытались ответить исследователи обоих направлений в историографии. Согласно официальной точке зрения, присоединение прибалтийских государств к Советскому Союзу произошло в результате народных волнений, которые стали следствием антисоветского внешнеполитического курса правительств этих стран. Эти народные волнения официальными органами этих стран планировалось жестоко подавить, и тем самым, окончательно совершить внешнеполитический разворот в сторону Германии и её союзников. Однако правительство Советского Союза, заключив ранее с этими республиками военно-политические союзы, не могло допустить переход этих стран в коалицию противника и поэтому оказало на правительства республик соответствующее политическое давление. К власти пришли народные правительства, и после проведения свободных выборов, три новые республики вошли в состав СССР [4].
Именно такая интерпретация тех событий прошлого стала побудительным мотивом начала дискуссии среди исследователей в конце 80-х гг. XX века.
Вскоре выяснилось, что у советского правительства имелись претензии к правительствам стран Прибалтики по поводу соблюдения этими странами договоров о взаимопомощи с СССР. Большинство исследователей считает, что эти претензии СССР являлись необоснованными, поскольку сторонами статьи договоров выполнялись неукоснительно [5]. Хотя сам факт размещения на территории иностранных государств советских военных баз видоизменял общественно-политическую структуру этих стран [6]. А.В.Шубин пишет о «контролируемой советизации» прибалтийских государств [7].
Ряд авторов продолжает утверждать, что действия советского правительства летом 1940 г., ввод дополнительного контингента советских войск на территорию стран Прибалтики, вызваны антисоветской позицией этих стран, заключавшейся в организации антисоветской направленности военного союза Балтийской Антанты, расширении экономических связей с Германией, враждебности исполнительных органов этих государств к советским военнослужащим и т.д. [8] Однако М.И.Семиряга отмечает, что все эти претензии не имели какого-либо основания, во всяком случае, советские документы их не подтверждают [9]. Были они обоснованными, или нет, действия правительства СССР являлись вмешательством во внутренние дела этих стран, а, следовательно, незаконны [10].
Традиционалистская историография настаивает, что в Эстонии, Латвии и Литве действительно произошли народные революции, а роль Красной Армии свелась лишь к их провоцированию [11]. Однако исследователи ревизионистского направления считают, что от начала до конца все политические события контролировались советским правительством [12], более того, ввод дополнительного контингента советских войск предопределили судьбу прибалтийских государств [13].
Интересно, что, оценивая последствия вхождения прибалтийских республик в состав СССР, авторы почти солидарны в вопросе мотивов советского руководства. Например, об антигерманской направленности этой акции советского правительства пишут не только А.С.Орлов, Н.Н.Венков и Л.А.Безыменский [14], что, впрочем, предсказуемо, но и А.Г.Донгаров, Г.Н.Пескова [15], Р.А.Медведев [16], М.И.Мельтюхов [17]. Правда, стоит отметить, что, например, А.С.Орлов говорит о политической ошибке [18], а Р.А.Медведев - о низкой эффективности этой «оборонительной» акции [19]. Пожалуй, на фоне остальных исследовательских позиций выделяется только работа М.И.Семиряги, где автор высказывается об аннексии этих стран Советским Союзом [20]. Подводя итоги лета 1940 г. для советской стороны в этом регионе, М.И.Мельтюхов отмечает, что «СССР удалось вернуть контроль над стратегически важным регионом, усилить свои позиции на Балтийском море и создать плацдарм против Восточной Пруссии» [21]. Правда, не обосновывает, как могли бы быть использованы эти преимущества в грядущей советско-германской войне [22].
Как сообщал советский полпред в Литве Н.Поздняков 24 апреля, 18 и 24 мая 1940 г., из советских частей, расположенных на территории Литвы «исчезли» двое советских военнослужащих - Носов и Шмавгонец. Это дало повод Молотову заявить Натьевичусу, что «исчезновение этих военнослужащих организуется некоторыми лицами, пользующимися покровительством органов Литовского правительства». Советское правительство потребовало провести расследование, найти и вернуть их обратно в советские части, а эти провокации против СССР прекратить, на что правительство Литвы дало согласие. Когда стало ясно, что «исчезнувшие» военнослужащие вернулись обратно в советские базы, советское правительство отказалось в проведении тщательного расследования этого инцидента [23].
Как ныне известно из документальных источников следственных органов НКВД и Главной военной прокуратуры, такое решение правительства было принято не напрасно [24]. Советское правительство продолжало обвинять литовскую сторону в «провокациях», которые создавали бы «только удобный момент прямого удара по советским гарнизонам» [25].
7 июня 1940 г. на встрече в Москве премьер-министра Литвы А.Меркиса и главы советского правительства В.Молотова советская сторона обвинила в этих провокациях министерство внутренних дел Литвы. Молотов потребовал предать суду начальника политической полиции республики [26].
9 июня Молотовым была озвучена очередная претензия СССР к правительству Литвы: Балтийская Антанта могла бы иметь скрытую антисоветскую направленность [27]. 14-16 июня советское правительство предъявило ультиматумы правительствам Литвы, Латвии и Эстонии, в которых было высказано требование о вводе на территорию этих стран дополнительных частей советских войск и о создании лояльных правительству СССР правительственных кабинетов, способных добросовестно соблюдать договоры о взаимопомощи с СССР. Основная претензия к правительствам Латвии и Эстонии оставалась идентичной предъявленной литовской стороне: о якобы враждебной СССР Балтийской Антанте [28]. В течение последующих четырёх дней на территорию прибалтийских государств были введены дополнительные контингенты советских войск в соответствии с соглашениями. В эти же дни были сформированы просоветские правительства в странах Прибалтики: во главе с Палецкисом в Литве, Кирхенштейном в Латвии и Варесом (Барбарусом) в Эстонии.
Когда вспыхнувшие этим событием стихийные восстания в прибалтийских республиках удалось стабилизировать, в середине июля 1940 г. были проведены выборы в республиканское собрание. С подавляющим перевесом в голосах (более 80 %) во всех трёх странах победила фракция «Трудовой народ». 21 июля Народные сеймы этих государств обратились к правительству СССР с просьбой их включить в состав Советского Союза. 3-6 августа 1940 г. Латвия, Литва и Эстония потеряли официально свой независимый статус и стали именоваться в составе Союза Латвийской ССР, Литовской ССР и Эстонской ССР соответственно.
Стремительные поражения войск союзников в войне с Германией в мае 1940 г. могли бы сделать реальным событием объединение ведущих стран Европы (либо при молчаливом согласии правительства Англии) в военно-политическом противостоянии с СССР. Как видим, соглашения с Германией, которая с осени 1939 г. взяла свой курс на агрессивные политические методы, заставляли советское правительство предпринимать политические шаги, не согласующиеся с существовавшими тогда нормами и принципами международного права, что, разумеется, ставит вопрос о цене принимаемых подобным образом решений.
Переориентация направления стратегического развёртывания советских войск в военно-стратегических планах Советского Союза (август 1940 г.-март 1941 г.)
Большинство авторов традиционалистского направления пытаются связать тезис о неадекватности представлений советского руководства относительно намерений Германии летом 1941 г. с идеей «ошибочного» варианта развёртывания советских войск, к созданию которого якобы приложил руку сам И.В.Сталин. Впервые эти идеи были озвучены советскими военачальниками в их мемуарах. Г.К.Жуков, например, пишет: «И.В.Сталин был убеждён, что гитлеровцы в войне с Советским Союзом будут стремиться в первую очередь овладеть Украиной, Донецким бассейном, чтобы лишить нашу страну важнейших экономических районов и захватить украинский хлеб, донецкий уголь, а затем и кавказскую нефть... Весной 1941 года (февраль-апрель) мы этот просчёт полностью не исправили и не запланировали на западное направление большое количество сил». В результате, вся ответственность за принятое решение лежит исключительно на И.В.Сталине, ибо он «для всех нас был высочайшим авторитетом, никто тогда и не думал сомневаться в его суждениях и оценках обстановки. Однако в прогнозе направления главного удара противника И.В.Сталин допустил ошибку» [1]. Об этом же пишет и А.М.Василевский: Сталин не согласился с предложенным вариантом развёртывания советских войск и предложил внести соответствующие коррективы [2]. С.М.Штеменко утверждает, что в этом оперативном плане «правильно решался вопрос о вероятном противнике и направлении его действий», но Сталин потребовал изменить план развертывания советских войск в направлении Украины [3].
Видимо, основываясь на этих свидетельствах, сначала В.А.Анфилов в своей монографии пишет, что на утверждение Сталину было предложено два варианта «возможных ответных действий» советских войск, но Сталин выбрал второй вариант, предусматривавший развёртывание войск южнее Припяти [4]. А затем эти тезисы появляются уже в современной российской историографии. «Учитывая мнение, что основная угроза исходит из района южнее Варшавы в направлении на Киев, И.В.Сталин дал указание усилить войска Юго-Западного фронта», - утверждает Ю.А.Горьков [5]. А.Н.Мерцалов, обвиняя Сталина в произвольности его действий, считает, что именно он несёт ответственность за трагедию 22 июня 1941 г., ибо Генеральный штаб в целом верно определил направление главного удара вермахта» [6]. А.А.Печёнкин недвусмысленно намекает на ответственность Сталина за принятие им решение перед войной: «Сталин заявил (подчёркнуто нами - Р.Б.), что немцы нанесут главный удар не в центре советско-германского фронта, а на юго-западе, чтобы прежде всего захватить наиболее богатые сырьевые, промышленные и сельскохозяйственные районы Украины, а затем - нефть Кавказа. Генштабу поручалось переработать план, предусмотрев сосредоточение главной группировки советских войск на юго-западе... Этот документ почти полностью повторял августовский вариант Шапошникова в части оценки намерений Германии, но предусматривал существенное изменение группировки советских войск» [7]. Наконец, Л.А.Безыменский уверен, что Сталин попросту игнорировал поступавшую развединформацию, поэтому изменения в плане развёртывания советских войск относительно возможного направления главного удара Германии основывались исключительно на собственном представлении развития событий [8]. Правда, Г.К.Жуков в своих воспоминаниях отвергает тезис о наличии достоверных разведданных в Генеральном штабе. «С первых послевоенных лет и по настоящее время кое-где в печати бытует версия о том, что накануне войны нам якобы был известен план «Барбаросса», направление главных ударов, ширина фронта развёртывания немецких войск, их количество и оснащённость...
Позволю со всей ответственностью заявить, что это чистый вымысел. Никакими подобными данными, насколько мне известно, ни Советское правительство, ни нарком обороны, ни Генеральный штаб не располагали», -пишет Г.К.Жуков [9]. В рукописи маршала можно найти и такие слова: «Я не знаю, что давала Сталину разведка, находившаяся не в руках Генштаба, но разведка, которую возглавлял перед войной генерал Голиков Ф.И., не смогла вскрыть мероприятий, которые в глубокой тайне отрабатывались в штабах немецких войск по плану войны. Разведка не сумела проникнуть в тайники, где планировались цели и задачи немецких войск в войне с Советским Союзом. Обо всём этом мы узнали только после войны, читая трофейные документы» [10]. А.М.Василевский также утверждает, что военному руководству известны были только общие предполагаемые сведения, «которые были известны многим» [11].
Тем не менее, А.Н. и Л.А.Мерцаловы уверены, что «объективные сведения поступали из самых разных источников от президентов до перебежчиков... Однако мышление Сталина было не в состоянии сделать верные выводы из многообразной, обширной, часто противоречивой информации» [12].
Таким образом, основная дискуссия, инициированная авторами традиционалистского направления, развернулась не вокруг вопроса о рискованности и/или ошибочности советского стратегического развёртывания так такового. В центре проблемы — пренебрежение разведывательной информацией политическим руководством страны о намерениях противника в отношении Советского Союза вопреки авторитетному мнению видных сотрудников военного ведомства страны и самой однозначности и определённости представляемой информации. Подобная реконструкция событий представляется нам неполной, основанной на тенденциозности использования некоторых архивных материалов и некритическом восприятии мемуарных свидетельств ряда советских военачальников.
В 90-е гг. произошло кардинальное расширение источниковой базы исследований. В научной печати были опубликованы некоторые важнейшие документы Генштаба РККА, относящиеся к периоду осени 1940 - лета 1941 гг. Это несколько вариантов стратегического развёртывания советских войск [13], Акт передачи Наркомата [14], «Записка наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной Армии в Политбюро ЦК ВКП(б) о проведении организационных мероприятий по военным округам» от 4 июля 1940 г. [15], «Записка Наркома обороны СССР и начальника Генштаба Красной Армии в ЦК ВКП(б) о соображениях по развёртыванию Вооружённых Сил Красной Армии на случай войны с Финляндией» от 18 сентября 1940 г. [16], «Записка Начальника штаба КОВО по решению военного совета ЮЗФ по плану развёртывания на 1940 год» [17], некоторые директивы Наркома обороны и Генштаба командованию приграничных округов [18], Приказ Наркома обороны СССР от 14 мая 1941 года командующему войсками Прибалтийского особого военного округа и план прикрытия территории Прибалтийского ОВО на период мобилизации от 2 июня 1941 г., разработанный в соответствии с этим приказом [19], планы прикрытия, разработанные командованием приграничных округов к лету 1941 г. и некоторые другие документы, опубликованные Ю.А.Горьковым и Ю.Н.Сёминым [20], «Справка о развёртывании Вооружённых Сил СССР на случай войны на Западе» от 13 июня 1941 г. [21] и некоторые другие.
И, разумеется, наиболее пристальное внимание исследователей было уделено четырём вариантам плана стратегического развёртывания советских войск, относимым к периоду 1940-1941 гг. Эти планы имеют одинаковую несложную структуру построения. Первые три раздела посвящены анализу военно-политической обстановки, состояния вооружённых сил предполагаемых противников, намерений и вероятных планов противников; остальные части документов — основам стратегического развёртывания Вооружённых Сил СССР вообще и, в частности, на Западе. Все четыре документа, вероятно, имели строгий уровень секретности, поскольку имеют соответствующие грифы
«Особо важно», «Совершенно секретно». Заметим, что экземпляры этих документов составлены в единственном числе и написаны от руки заместителем начальника оперативного управления Генштаба А.М.Василевским. Несмотря на то, что в документах имеются отметки для подписей наркома обороны СССР и начальника Генерального штаба, эти подписи, за исключением варианта от 18 сентября 1940 г., отсутствуют. Нет на документах и соответствующих резолюций или пометок И.В.Сталина либо кого-нибудь ещё.
Первые же публикации планов развёртывания вызвали массу вопросов, которые и без того усложнили исследовательскую задачу. Так, в первой публикации одного из вариантов развёртывания, предположительно датированного августом 1940 г., имеются значительные пропуски документа, относящиеся к изложению содержания группировки советских войск и их задач на западном и юго-западном направлениях [22]. В следующем документе плана при публикации была изъята часть, касающаяся развёртывания советских войск к северу от Припяти [23]. В плане развёртывания от 11 марта 1941 г. опущено практически всё, что касается основ стратегического развёртывания советских войск на Западе [24]. Имеются механические состыковки частей документов, что усложняет интерпретацию подобного рода материалов [25]. Причём никаких объяснений по поводу отсутствия при публикации значительной части документов нет.
Вопросы вызывает и публикация последнего по хронологии до войны документа стратегического развёртывания советских войск. Некоторые исследователи утверждают, что он датирован 15 мая 1941 г. [26], другие же уверяют, что на бланке документа отсутствует какая-либо дата [27]. Нет никаких подтверждающих свидетельств относительно авторства исправлений в тексте документа: они принадлежат либо Г.К.Жукову, либо Н.Ф.Ватутину [28].
Военно-стратегическое планирование в Генеральном штабе РККА в мае-июне 1941 г
Основной, центральной проблемой в этом параграфе является понимание содержания «Соображений...» от 15 мая 1941 г., мотивов появления нового оперативного плана. Правомерна ли интерпретация «Соображений...» от 15 мая 1941 г. как предложение Генштаба РККА нанести превентивный (упреждающий) удар по Германии летом 1941 г.? Является ли это предложение пропагандистским обеспечением агрессивных намерений СССР в Европе или ответной реакцией советского военно-политического руководства на рост военных приготовлений со стороны Германии против СССР? Наконец, можно ли рассматривать этот оперативный план как действующий документ?
Эти вопросы были вызваны попыткой истолкования двух абзацев документа, являющихся введением перед изложением основных деталей оперативного плана.
Разработчики нового оперативного плана указывали на ряд неблагоприятных факторов, которые могли бы иметь серьёзные последствия, случись бы война в мае 1941 г.:
«Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий Германскому Командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
В связи с этим предлагалось следующее:
«Для того, чтобы обеспечить выполнение изложенного выше замысла, необходимо заблаговременно провести следующие мероприятия, без которых невозможно нанесение внезапного удара по противнику как с воздуха, так и на земле: 1. произвести скрытое отмобилизование войск под видом учебных сборов запаса; 2. под видом выхода в лагеря произвести скрытое сосредоточение войск ближе к западной границе, в первую очередь сосредоточить все армии резерва Главного командования; 3. скрыто сосредоточить авиацию на полевые аэродромы из отдаленных округов и теперь же начать развертывать авиационный тыл; 4. постепенно под видом учебных сборов и тыловых учений развертывать тыл и госпитальную базу» [1].
По мнению Генштаба РККА, «первой стратегической целью действий войск Красной Армии поставить — разгром главных сил немецкой армии, развертываемых южнее линии Брест— Демблин и выход к 30 дню операции на фронт Остроленка, р. Нарев, Лович, Лодзь, Крейцбург, Оппельн, Оломоуц. Последующей стратегической целью иметь: наступлением из района Катовице в северном или северо-западном направлении разгромить крупные силы центра и северного крыла германского фронта и овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии. Ближайшая задача — разгромить германскую армию восточное р. Висла и на Краковском направлении, выйти на р. Нарев, Висла и овладеть районом Катовице, для чего: а) главный удар силами Юго-Западного фронта нанести в направлении Краков, Катовице, отрезая Германию от ее южных союзников; б) вспомогательный удар левым крылом Западного фронта нанести в направлении Седлец, Демблин, с целью сковывания Варшавской группировки и овладеть Варшавой, а также содействовать Юго-Западному фронту в разгроме Люблинской группировки противника; в) вести активную оборону против Финляндии, Восточной Пруссии, Венгрии и Румынии и быть готовым к нанесению удара против Румынии при благоприятной обстановке».
В соответствии с новым оперативным планом от 15 мая 1941 г. Северо-Западный фронт (8-я, 11-я, 27-я армии, всего - 23 дивизии) должен был «упорной обороной прочно прикрывать Рижское и Виленское направления, не допустив вторжения противника из Восточной Пруссии; обороной западного побережья и островов Эзель и Даго не допустить высадки морских десантов противника». Однако вместе с тем, этому фронту и силам правого крыла Западного фронта предусматривалось «при благоприятных условиях перейти в наступление, овладеть районом Сувалки, нанести удар на Инстербург и Алленштейн, сковав тем самым силы противника» в районе Восточной Пруссии [2].
Западный фронт в составе 3-й, 10-й, 13-й, 4-й армий (всего - 45 дивизий) имел задачу «упорной обороной на фронте Друскеники, Остроленка, прочно прикрыть Лидское и Белостокское направления; с переходом армий Юго-Западного фронта в наступление, ударом левого крыла фронта в общем направлении на Варшаву и Седлец, Радом, разбить варшавскую группировку и овладеть Варшавой, во взаимодействии с Юго-Западным фронтом разбить люблинско-радомскую группировку противника, выйти на р. Висла и подвижными частями овладеть Радом».
Юго-Западным фронтом в составе 5-й, 20-й, 6-й, 26-й, 21-й, 12-й, 18-й, 9-й армий (всего - 122 дивизии) предусматривалось следующее:
«а) концентрическим ударом армий правого крыла фронта окружить и уничтожить основную группировку противника восточное р. Висла в районе Люблина;
б) одновременно ударом с фронта Сенява, Перемышль, Лютовиска разбить силы противника на краковском и сандомирско-келецком направлениях и овладеть районом Краков, Катовице, Кельце, имея в виду в дальнейшем наступать из этого района в северном или северо-западном направлении для разгрома крупных сил северного крыла фронта противника и овладения территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии;
в) прочно оборонять госграницу с Венгрией и Румынией и быть готовым к нанесению концентрических ударов против Румынии из районов Черновицы и Кишинев с ближайшей целью разгромить сев. крыло румынской армии и выйти на рубеж р. Молдова, Яссы» [3].
Как видим, основная часть документа не содержит дополнительных указаний на то, что Советский Союз может развязать войну с Германией (то есть может являться инициатором военных действий) либо в рамках осуществления агрессивных замыслов в Европе, либо в рамках предотвращения нападения германских вооружённых сил на СССР. Имеется стремление обеспечить советским вооружённым силам наиболее выгодные условия в борьбе с Германией, то есть разгром наиболее крупной группировки противника, сосредоточивавшейся южнее Полесья, в рамках существовавшей схемы развёртывания советских войск. Тем не менее, основываясь на содержании введения документа, ряд историков (В.Д.Данилов, М.И.Мельтюхов, В.А.Невежин, Б.В.Соколов, Ю.Н.Афанасьев) выступили явными сторонниками гипотезы В.Суворова о наличии агрессивных намерений у СССР в Европе [4].
«Мог ли Сталин первым нанести удар и тем самым взять на душу грех развязывания кровавой бойни?», - спрашивает себя В.Д.Данилов. На этот вопрос не без сомнения отвечает утвердительно [5]. Как заверяет нас автор, деятельность военно-политического руководства страны накануне войны определялась «не столько необходимостью борьбы с агрессией, сколько далеко идущими планами и коммунистическими амбициями устранения власти капитализма на пути к мировой революции» [6]. Однако вместе с тем автор делает попытку отмежеваться от идей и концепций В.Суворова, пытающего доказать виновность Советского Союза за развязывание и Второй мировой войны и Великой Отечественной войны, поскольку для него очевидно, что «виновность Германии как агрессора не может быть поставлена под сомнение» [7]. Такая точка зрения не позволяет позиционировать работы В.Д.Данилова как возрождающие концепции о «превентивности» нападения Германии на СССР, но в слабом смысле он как раз поддерживает эту идеологему, во всяком случае, его идеи близки воззрениям авторов правоконсервативной ревизионистской историографии ФРГ.
М.И.Мельтюхов, полемизируя с авторами традиционалистской историографии, считает «научно беспредметным» спор о мотивах советского руководства, решившего нанести упреждающий удар по Германии. «Этот спор совершенно бесплоден», поскольку всё сводится к вопросу о поиске стороны, которая «первая начала подготовку к нападению. Отечественная историография возлагает вину на Германию, а часть зарубежных авторов, в том числе и В.Суворов, - на Советский Союз». Как полагает автор, «ни Германия, ни СССР не рассчитывали на наступление противника, значит, и тезис о превентивных действиях в данном случае неприменим» [8].
