Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Культурное пространство средневекового Новгорода 40
Глава 2. Дмитрий Герасимов в новгородской книжности конца XV – первой трети XVI в 71
2.1. Начало жизненного пути 71
2.2. Сотрудничество в «геннадиевском кружке» 83
2.3. «Геннадиевский кружок» - проблема руководства: Геннадий Новгородский и Герасим Поповка
2.4 Феномен «геннадиевского кружка»: обращение к латинской традиции .. 122
2.5 Культурное мировоззрение Дмитрия Герасимова 130
2.6 «Макарьевский книжник» 136
Глава 3. Дипломатическая служба
1 3.1. Посольская служба в первой трети XVI в 146
3.2. Посланник «Третьего Рима» 177
3.3. Русское посольство в Италию 1525-1526 гг. 187
3.4. Дмитрий Герасимов в кругу итальянских интеллектуалов: открытие Московии 197
Заключение 226
Список источников и литературы, использованных в работе 232
Список сокращений, использованных в работе 276
- Сотрудничество в «геннадиевском кружке»
- Феномен «геннадиевского кружка»: обращение к латинской традиции
- Посланник «Третьего Рима»
- Дмитрий Герасимов в кругу итальянских интеллектуалов: открытие Московии
Сотрудничество в «геннадиевском кружке»
Еще с XIX в. в науке был известен т.н. «Отрывок повествования о посольстве Димитрия Герасимова к папе Клименту VII от Великого князя Василия Иоанновича Московского» («Frammento concernente la legazione di Demetrio Erasmio mandato a Papa Clemente VII da Basilio Gran Duca di Moscovia»)27. Документ впервые упоминается Ф. Аделунгом и в его перечне представлен как независимый источник: «рукопись Ватиканской библиотеки»28. Несколько позднее он был вновь обнаружен в ходе архивных разысканий в Риме сотрудником графа Н. П. Румянцева Магнусом фон-Штрандманом29, который копировал для канцлера многие документы в Италии и этот в частности (ГИМ. Ф. 256. № 108)30. В настоящий момент оригинал рукописи находится в отделившейся от Ватиканского архива Библиотеке Валличелиана в Риме, в фонде Джамбаттисты Альбертранди31. Аналогичный текст был опубликован в известном сборнике А. И. Тургенева и впоследствии отождествлен с фрагментом из «Книги» Джовио в итальянском издании, с незначительными изменениями32. Однако, эта публикация была осуществлена на основании другой копии, проделавший в Россию длинный путь. Она была получена действительным статским советником и камергером А. И. Тургеневым из Варшавы в дар от польского короля. Оригинальный документ
Введение, тексты и комментарии. Т.1: XIII-XVII вв. Иркутск, 1932. С. 92; Казакова Н. А. Дмитрий Герасимов и русско-европейские культурные связи в первой трети XVI в. // Проблемы истории международных отношений. Л., 1972. С. 256. Прим. № 35. из Ватиканской библиотеки уже в XVIII столетии привлек к себе внимание при собирании материалов, посвященных русской дипломатической истории. По распоряжению польского короля Станислава Августа Понятовского в 1782-1785 гг. ученый аббат Дж. Альбертранди сделал выписки из документов Ватиканской и других римских библиотек. В числе прочих собранных документов в Библиотеке Чарторыйских в Кракове сохранилась копия названного «Отрывка», очевидно, восходящая к сочинению Паоло Джовио через посредство ватиканской рукописи33. Однако, этот факт не проливает свет на происхождение самой рукописи (имя автора и причины, по которым этот фрагмент был выписан из книги Джовио).
Сочинение Сигизмунда Герберштейна о Московии было составлено на основании личных впечатлений посла от посещения страны в 1517 и 1526 гг. Вполне вероятно, что немецкий дипломат встречался с Дмитрием Герасимовым и в первое свое путешествие в Россию, однако документально подтверждается лишь их общение в 1526 г. Беседы с несколькими русскими толмачами стали важным источником данных для С. Герберштейна. Дмитрию Герасимову и его коллегам по посольской службе (Влас Игнатьев, Григорий Истома Малый) уделено в книге очень немного внимания, тем не менее, она содержит важные персональные сведения о Дмитрии Герасимове, материал о других представителях посольского ведомства 1510-20-х гг., путях движения посольств, темах общения русских посольских деятелей с приезжими иностранцами и др.34 Кроме того, как уже было сказано, сообщенные Герберштейном сведения дают дополнительные основания доверять сочинению П. Джовио.
Кроме названных сочинений, в изучении обстоятельств дипломатической миссии Дмитрия Герасимова в Италию большое значение имели итальянские источники, непосредственно или косвенно связанные с пребыванием русского и нем. тексты, русские переводы с латинского А. И. Малеина и А. В. Назаренко, с ранненововерхненемецкого А. В. Назаренко. М., 2008. посла в Риме и Венеции. С этой целью в исследовании привлекались западноевропейские печатные издания XVI-XVIII вв., оригинальные архивные и опубликованные документы из архивов и библиотек Италии (Biblioteca Apostolica Vaticana, Archivio Segreto Vaticano, Archivio di Stato di Venezia, Biblioteca dell Archivio di Stato di Venezia, Biblioteca Marciana, Biblioteca del Museo civico Correr).
Тема дипломатических контактов России и Италии очень подробно изучалась исследователями. Архивными разысканиями в Ватикане, Риме и Венеции также обстоятельно занимались разные ученые (Е. Ф. Шмурло, о. Павел Пирлинг, В. Пери и др.), поэтому ожидать крупных документальных открытий в этой области не приходится. Однако, ревизия существующих источников заставляет более внимательно подойти к прочтению известных документов, обратить внимание на обстоятельства пребывания Дмитрия Герасимова в Италии, а также проанализировать причины и контекст издания первого подробного описания Московии П. Джовио. Важной задачей исследования было охарактеризовать посольство 1525 г. в Италию с точки зрения культурного диалога, участниками которого выступили с одной стороны – представители итальянского гуманизма, а с другой стороны – русский книжник, переводчик и дипломат Дмитрий Герасимов. С этой целью в работе подробно проанализирован круг людей, с которыми русский посланник встречался в Италии, а также все, кто был причастен к изданию сочинения о России. В этой связи привлекались эпистолярные и дневниковые материалы деятелей европейского гуманизма, государственных деятелей, папских дипломатов и путешественников35, ранние Значительный интерес представляют дневники венецианца Марино Санудо, в которых сохранились сведения о пребывании посольства Дмитрия Герасимова в Венеции в декабре 1525 г. 58-томные “I diarii” охватывают период с 1 января 1496 г. по сентябрь 1533 г.39
Феномен «геннадиевского кружка»: обращение к латинской традиции
По нашему мнению, нельзя исключать и такую возможность, что «автобиографический отрывок» принадлежит не автору перевода, а переписчику рукописи (1563 г. или более раннему переписчику). Слова «аз же сие писахъ собе памяти для» не содержат указания на выполнение перевода (равно как там не сообщается, что речь идет о ливонском училище). Далее тот же автор сообщает: «аз же груб есмь и непаметлив выбрах сиа и прочаа из рядового донатуса и написах поряду сице»229. Кроме того, автор говорит, что прежде чем изучать латинский и немецкий язык, он должен был порядком изучить русскую речь: «А не поучився по рускии в тамошнее училище немощно пристати». Не идет ли здесь речь о русском училище?
Если это предположение верно, тогда существенным из данных записи остается только сообщение о том, что перевод совершен Дмитрием Герасимовым в 1522 г. – в таком случае перевод относится к периоду его посольской службы в Москве230.
В. С. Томеллери обратил внимание, что в составе русского Доната присутствует синтаксический трактат «Правила или уставы граматичные меншие», что, в свою очередь, дает основания для определения латинского оригинала перевода. Исследователь обнаружил только два издания, которые удовлетворяют всем условиям – оба анонимные – 1490 г. и 1514 г. Томеллери заметил, что такая датировка оригинала не соотносится с указанием, что перевод был выполнен в период обучения в училище (то есть ни одно из изданий не могло быть использовано Дмитрием Герасимовым в период обучения в Ливонии), и поэтому предположил, что Дмитрий Герасимов мог обращаться в разные годы к
Указ. соч. С. 15). разным изданиям текста231. Попытки определить возможный оригинал перевода (латинско-нижненемецкое издание) исходя из предположительного времени обучения Дмитрия Герасимова в Ливонии в 1480-е гг. также не увенчались успехами232. Нам представляется, что это доказывает достоверность свидетельства самого источника – хоть и позднего.
Возвращаясь к известию итальянского автора, нужно признать, что оценить факт обучения русского юноши в ливонском училище достаточно сложно из-за недостатка сравнительных данных. В XVI столетии выезды за границу были строго ограничены государством и даже поездки с образовательными целями были большой редкостью и определялись значительным государственным интересом233. Свидетельства об обучении русских молодых людей за границей в этот период очень немногочисленны. Можно вспомнить лишь новгородца Сильвестра Малого, поступившего 14 июня 1493 г. в Ростокский университет, а также некоторые случаи, когда представители иностранных государств ганзейского и ливонского купечества для изучения русского языка приезжали в Новгород234. Языковые связи с балтийско-немецким регионом представлены очень малым количеством известий. По мнению А. Л. Хорошкевич, русско 231 Ромодановская В. А. Новая книга о русском Донате … С. 271.
Ростокский университет (в связи с беспорядками). ливонские культурные связи в конце XV в. были довольно интенсивными235. Новгород в период XIV-XV вв. в целом служил проводником экономических, политических и культурных связей России с этим регионом. Эти скудные данные заставляют исследователей предполагать, что за границей обучались в основном выходцы из новгородской и псковской земель236. Образовательные контакты в литовских землях были более активными.
Попытки локализовать место обучения Дмитрия Герасимова в Ливонии также не дали результатов237. Вместе с тем, данные об обучении в Ливонии свидетельствуют о том, что он был уроженцем или вырос в пограничном северозападном регионе Руси. Обучение в немецко-латинской школе, как можно предположить, могло быть связано с профессиональными планами на будущее Дмитрия Герасимова – его семьи или его самого. Возможно, выбор рода деятельности был обусловлен семейной профессиональной традицией, хотя для этого вывода нет никаких данных. В. С. Томеллери вслед за Л. Н. Майковым пишет без оснований о том, что Дмитрий Герасимов «обучился латинскому языку благодаря заботе своего старшего брата Герасима Поповки»238. Можно также предположить, что семьи имела финансовые возможности для того, чтобы отправить юношу обучаться за рубеж. Не исключено, что его рассчитывали устроить в одной из многочисленных сфер контактов Новгорода с Ганзой – активные торговые и политические связи новгородских и немецких земель привлекали в эти сферы самых разных людей.
После публикации Л. Н. Майкова Дмитрия Герасимова в историографии стали отождествлять с младшим братом владычного архидиакона Герасима Поповки, который считается главным распорядителем работ по составлению полного библейского кодекса в 1490-е гг. Признавая обоснованность и убедительность этого отождествления, необходимо все же сказать, что основания для него не являются безусловными (этот факт совершенно игнорируется исследователями). Строго говоря, достоверно известно только то, что у Герасима Поповки был младший брат по имени Митя239, а также то, что одного из видных сотрудников новгородского кружка звали Дмитрий Герасимов, из чего был сделан вывод, что его фамильное прозвище происходит от имени старшего брата, занимавшего значимое церковно-административное место на владычном дворе240. Гипотеза исследователей очень убедительна, однако необходимо помнить, что это лишь гипотеза (материалы монастырских синодиков XV–XVI вв. показывают значительную распространенность имени Герасим среди иноков241). Вместе с тем, даже отказ от ставшего традиционным отождествления не внес бы серьезных корректив в биографию Дмитрия Герасимова как она нам сегодня известна. Тот факт, что Митя Толмач или Дмитрий Герасимов из источников, относящихся к московскому (посольскому) периоду жизни переводчика, и сотрудник владыки Геннадия Митя Малой – одно лицо, подтверждается в послании к М. Г. Мунехину, где Дмитрий Герасимов вспоминает эпизод своей службы при Геннадии242.
Посланник «Третьего Рима»
Возвращаясь к проблеме литературного руководства в «кружке», проанализируем известие, которое является для исследователей основанием считать Герасима Поповку начальником книжных работ (запись в рукописи Геннадиевской Библии 1499 г.). Нельзя не отметить тот факт, что свидетельство записи очень неполно – оно сообщает сведения лишь о трех писцах рукописи, распорядителе работ Герасиме Поповке и правящем архиепископе Геннадии. В то же время запись ничего не говорит об основных создателях библейского свода – переводчиках. Имя главного переводчика с латыни доминиканца Вениамина счастливым образом сохранилось в единственном списке середины 60-х гг. XVI в. (ОР РНБ. Собр. Погодина. № 84), являющейся копией с черновика библейских переводов345.
Кодекс 1499 г. по-разному оценивался исследователями: одни считали его списком неоконченной работы346, другие – «подлинным списком»347 (вероятно, имеется в виду чистовой список), третьи видели в нем законченную переводческую работу (В. А. Ромодановская, И. Н. Платонова и др.)348. Вместе с тем, отношение ученых к синодальному списку (№ 915) совершенно единодушное – рукопись олицетворяет Геннадиевскую Библию, является главным списком Библии, созданным в «кружке».
Какие еще сведения можно почерпнуть из краткой записи, которая сообщает, что книга написана «повелением» архидиакона Герасима? Н. Н. Розов собрал записи на книгах, созданных в XV столетии. По его наблюдениям заказчиками рукописи могли выступать разные люди - рукопись могла быть написана повелением «улицан Михайловицы» (ГИМ. Синодальное собр. № 897. Стихирарь. 1424 г., пергамен; писан «повелением» жителей улицы и попов Еустафья и Феодора), «повелением и строением» старост одной из псковских церквей для женского монастыря и его игуменьи (Трефолой 1445 г.). «Повелением» двух старост в 1463 г. была написана книга для псковского Троицкого собора и т.п. Во всех приведенных случаях (список которых можно было бы сильно расширить) речь идет о заказчиках труда по переписке книги, и нам не приходит в голову предполагать их участие в работе в какой бы то ни было форме. Нельзя ли в таком случае допустить, что и роль Герасима Поповки в составлении кодекса 1499 г. была иной, чем принято считать? Не мог ли он выступать в роли исполнителя распоряжения, или быть тем лицом, которое отдало распоряжение коллективу дьяков кремлевских церквей. Заметим, что прозвища дьяков, переписавших рукопись, говорят об их принадлежности к различным храмам и ставят, таким образом, вопрос о существовании постоянно действующей владычной книгописной мастерской349. Вместе с тем, стоит отметить, что все названные храмы находились на территории Кремля, вблизи владычной палаты и святой Софии350. Приведенные выше размышления заставляют предположить, что рукопись 1499 г., являясь списком созданного в «кружке» библейского свода, тем не менее, не является его главным парадным списком, и представляет не столько заключительный этап работы (переводческой, литературной, филологической) над кодексом, сколько одну из его копий, отражающих начало бытования Геннадиевской Библии. В таком случае становится понятно, почему запись ничего не сообщает о главных участниках работы. Изготовление списка могло быть связано с предстоящим архидиакону Герасиму отъездом в Москву и назначением игуменом кремлевского Богоявленского монастыря (в том же 1499 году). Он также мог заказать список Библии для своего личного пользования351. Высказанные замечания подтверждает тот факт, что поздний список библейских переводов «кружка», сохранивший уникальное свидетельство об участии в работе доминиканца Вениамина («некого мужа честна презвитера паче же мниха обители святаго Доминика, именем Вениамина, родом словенина»), датирует окончание перевода 1493-м годом, т.е. шестью годами ранее момента написания синодального списка352. Дальнейшая судьба рукописи устанавливается отрывочно. Однако, достоверно известно, что не позднее 1521 г. она была вложена митрополитом Варлаамом (1511-1521) в Троицкую обитель353.
Приведенные рассуждения, безусловно, не снимают ряда важных вопросов, но, наоборот, призваны показать, что к свидетельству записи о создании рукописи следует относиться с большой осторожностью. Эта ситуация показывает, что подчас известия, которые представляются исследователям заслуживающими максимального доверия, могут не нести важнейших данных, которые устанавливаются лишь при помощи филологического и текстологического анализа. В то время как сведения о ключевых участниках работы мы получаем из случайно уцелевших источников. В этом контексте утверждение о роли Герасима Поповки как руководителя и организатора книжно-литературной работы допустимо с известными поправками. Нельзя игнорировать и тот факт, что в 1499 г. он покинул Новгород, в то время как переводческая работа новгородских книжников из окружения Геннадия продолжилась (достоверно известно о переводе Дмитрием Герасимовым в 1501 г. трактата Николая де Лиры, его же переводе надписаний псалмов с Немецкой библии совместно с Власом Игнатьевым, и возможном переводе в 1504 г. трактата Самуила Евреина). Позволим себе предположить, что в фигуре архидиакона Герасима Поповки вырисовывается тот же образ практичного руководителя, каким являлся новгородский владыка Геннадий. Как и в источниках, отражающих разнообразную деятельность Геннадия, в упоминаниях о Герасиме Поповке не содержится сведений о его собственных интеллектуальных, книжных или переводческих трудах – во всех известиях он предстает организатором и распорядителем. Послания Иосифу Волоцкому, написанные живым и непосредственным языком, изображают Герасима Поповку человеком с высоким социальным (церковным) статусом, хорошо обеспеченным, интересующимся самыми жизненными вопросами, однако литературных или идеологических вопросов он нигде не затрагивает.
Дмитрий Герасимов в кругу итальянских интеллектуалов: открытие Московии
Согласно грамоте Василия III к папе Клименту VII, которая известна в латинских копиях, посольство Дмитрия Герасимова покинуло Москву в апреле 1525 г.544 Путь посольства доподлинно неизвестен. Однако, известно, что с 1510-х гг. сношения России с Италией осуществлялись по прямому пути через литовские и польские земли, срок путешествия был чуть более 3 месяцев в одну сторону, посольство длилось около 8 месяцев (до этого, в 1480-1510-е гг., послы были вынуждены пользоваться окружным путем через Ливонию и Балтийское море, и далее через северную Европу, путь занимал в среднем полгода в одну сторону, или 1-1,5 года в целом)545. Можно привести для сравнения путь посольства в Италию 1498 г. (ехали совместно с посольством к польскому королю, поэтому через «землю Ляцкую»): Краков – Венгрия - Венеция546.
Наказ гонцу Ф. Г. Афонасьеву подтверждает путь следования посольства через Польшу. Федор Григорьевич сын Офонасьев был послан в Краков, чтобы просить у Сигизмунда, короля Польского и великого князя Литовского, о свободном пропуске послов и охране в своих землях. В ответ был получен отказ: «А сю речь Федору молвити после тех дел: «Великий государь Василий, Божиею милостию государь всея Руси и великий князь, велел тебе говорити: Присылал до нас из Рима Клемент Папа Римский Павла Генуянина, с грамотою о своих делех; и мы ныне к Папе его человека Павла отпустили, а с ним вместе послали есмя к Папе с грамотою своего человека Митю Герасимова: и ты бы, брат наш и сват, тому нашему человеку Мите чрез свои земли путь дал до границы, да и пристава бы еси велел ему дати, и проводити бы еси его велел, доколе пригоже, чтобы ему по твоей земле ехати было добровольно, без всякия зачепки; а то бы еси учинил
Паоло Джовио приводит такой маршрут следования из Рима в Москву (источник его сведений неизвестен – им мог быть Дмитрий Герасимов или какой-то папский дипломат): «От города же Рима, как известно, Москва отстоит на две тысячи шестьсот миль, разумеется, при самом кратчайшем пути через Равенну, Тревизу, Каринтския Альпы, Норический Виллах и Паннонскую Вену. А отсюда, после переправы через Дунай, насчитывают тысячу сто миль через Ольмюц Моравский до столицы Польши, Кракова. От Кракова же до Литовской столицы Вильны пятьсот миль, столько же считается от этого города до Смоленска, расположенного по ту сторону Борисфена, а от Смоленска до Москвы шестьсот миль». Как видим, он в целом соответствует традиционному русскому посольскому маршруту.
В июне 1525 г. посольство находилось в Польше. Об этом становится известно из грамоты Сигизмунда I к папе Клименту VII, составленной и переданной папскому посланнику Паоло Чентурионе 8 июня 1525 г. в Кракове, где русское посольство Дмитрия Герасимова остановилось по пути в Рим («Pro Paolo Centurione Januensi ad Moscoviae Ducem misso», хранится в Ватиканской библиотеке)548. Документ практически не содержит информации о Дмитрии Герасимове, однако, опровергает распространенное мнение о том, что русское посольство находилось в Ватикане в июне-июле 1525 г.
По всей видимости, только к концу лета дипломаты добрались до Рима. Венецианская копия грамоты Василия III к папе Клименту VII содержит дату 2 сентября (вероятно, это дата составления копии)549. Текст той же грамоты, приведенный в дневниках М. Санудо («ex libro secreto»), датирован 4 сентября550. Паоло Джовио сообщает, что Дмитрий Герасимов посетил торжественное папское богослужение в день св. Козьмы и Дамиана (ранее ошибочно датировалось исследователями по русской традиции празднования святых 1/14 июля – в католической традиции это 27 сентября), а также прием по случаю возвращения кардинала Кампеджо из Паннонского посольства551. С датой возвращения Кампеджо у исследователей также возникла путаница – ее определяли, вероятно, временем окончания дипмиссии в Венгрии, т.е. временем отъезда, в то время как в Рим он возвращается в октябре 1525 г.552. Это подтверждается и свидетельством Марино Санудо – 23 октября 1525 г. он сделал запись о донесении венецианского посла в Риме – тот сообщил о «прибытии кардинала туда в Рим» («zonzer del cardinal Campezo l in Roma…»553. Если судить по другим записям в дневнике Санудо, донесения из Рима попадали в Венецию примерно в течение трех дней554.
14 октября 1525 г. Джованни Франческо Цитус епископ Скаренский был назначен послом в Россию555. Грамоты папы Климента VII, которые составлялись накануне отправления русского и папского посланников, датируются 18-19 ноября 1525 г. Это позволяет датировать пребывание Дмитрия Герасимова в Риме концом августа – второй половиной ноября.
17 декабря посольство Дмитрия Герасимова вместе с папским посланником Цитом было принято в Венецианском Колледжио. Единственным, однако же, очень информативным источником об этом эпизоде посольства являются дневники венецианского сенатора Марино Санудо. Венецианец называет место проживания послов – Riva dil ferro – небольшой квартал, несколько зданий вдоль
Санудо отмечает, что на приеме русский посол сказал несколько слов от имени своего государя, «с большим почтением (учтивостью)»557. Вне всякого сомнения, это не формальная фраза (характер источника исключает такое понимание) – венецианец отметил дипломатическое мастерство и светскую обходительность русского посланника. По непонятным причинам исследователями ранее не привлекалось интереснейшее свидетельство Санудо об отказе русского посла участвовать в торжественном обеде у дожа и присутствовать на праздничном рождественском богослужении в соборе св. Марка. Автор делает помету: «NB. Посол князя Московии был приглашен, но так как он хотел идти впереди других послов, сказав, что в Риме он следовал впереди, светлейший постановил, что он не пойдет и таким образом он не пошел»558. Через день, 26 декабря, в Венеции в церкви свв. Иоанна и Павла («de san Zane Polo», совр. Basilica dei santi Giovanni e Paolo) состоялся некий публичный диспут559, на котором присутствовали спутники русского посла (епископ Скаренский и другой папский посол). Сам Дмитрий Герасимов, вероятно, по той же причине на диспуте не присутствовал.
Похожие диссертации на Новгородский книжник Дмитрий Герасимов и культурные связи московской Руси с западной Европой в последней четверти XV – первой трети XVI в.
