Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Статус княгинь в обществе Древней Руси Х-XIII вв. 29
1. Семейно-брачный статус и роль в культуре 29
2. Имущественно-правовой статус 62
Глава II. Роль княгинь во внутренней политике древнерусского государства 78
1. В период зарождения и расцвета древнерусского государства 78
2. В эпоху феодальной трансформации 106
Глава III. Роль княгинь во внешней политике Древней Руси 139
1 . Западная Европа (Скандинавия, Франция, Германия) 139
2. Центральная Европа (Польша, Венгрия, Чехия) 160
3. Южное направление (Византия, Половецкая степь и Северный Кавказ) 185
V. Заключение 210
VI. Библиография 214
VII. Приложения 225
1. Примечания 225
2. Женский княжеский костюм 244
3. Генеалогические таблицы 273
- Семейно-брачный статус и роль в культуре
- В период зарождения и расцвета древнерусского государства
- . Западная Европа (Скандинавия, Франция, Германия)
Введение к работе
Актуальность исследования. На протяжении многих десятилетий в отношении места и роли женщин - членов семей князей Рюриковичей - в отечественной историографии сложилось достаточно неоднозначное представление. Довольно долгим оставалось мнение об их подчинённом, практически бесправном положении в семье и обществе за редкими исключениями, лишь подтверждающими правило, - в частности, с политически активной деятельностью великой княгини Ольги. Вопрос о реальном статусе, государственном значении, способностях и возможностях представительниц высшего древнерусского сословия имеет важное значение для общего анализа социальной, политической и культурной истории Древней Руси в свете повышенного внимания к тендерному подходу. В отечественной науке пока отсутствует единое мнение о том, что такое тендер и тендерные исследования, а также ясность понимания соотношения гендерных исследований с традиционными и так называемыми женскими (в частности, с «женской историей»). В работе мы руководствовались определением тендера, данным Н.Л. Пушкаревой, которое, на наш взгляд, является наиболее приемлемым. Тендер - фундаментальная составляющая социокультурных отношений, основанная на предписанных полу нормах, навязываемых обществом стереотипах и путях социализации и идентификации, рассматриваемая в неразрывной связи с биологическими функциями пола. Таким образом, тендерный подход к исследованию — это учет многовариативного влияния фактора пола, который как категория состоит из двух важнейших компонентов: пола биологического (sex) и пола социального (gender). Возникновение «тендерной истории» было поддержано медиевистами в новых научных условиях (расширение числа источников, диверсификация прежних итогов и результатов, устаревание методов и прежних методологических ориентиров) с целью преодоления упрощенного, событийного подхода к освещению
Пушкарева, Н.Л. Тендерные исследования: рождение, становление, методы и перспективы / Н.Л. Пушкарева // Вопросы истории. - 1998. - №6. - С.76-86
прошлого и внимательного обращения к Человеку, как к субъекту истории. В нашем исследовании затронуты два аспекта «гендерной истории»: женский вклад в теорию и практику власти на конкретном историческом материале Древней Руси и соседних стран, а также степень влияния культурных и психологических особенностей женщин на их роль и специфику выполнения характерных для их статуса функций в обществе. Разные аспекты жизнедеятельности представительниц высшего сословия Древней Руси, представленные в комплексном изучении (тем более с применением компаративного и тендерного анализа), до настоящего времени являлись белым пятном в русской средневековой истории, чем и обусловливается актуальность выбранной темы.
Целью данного исследования является выяснение места княжон и княгинь в политической структуре Древней Руси и её соседей в X - первой половине XIII вв., а также степень и характер их влияния на внутреннюю и внешнюю политику этих государств с учетом особенностей культурного стереотипа женщины у власти.
Поставленная цель определяет конкретные задачи работы:
определение по имеющимся источникам фактов реального политического влияния деятельности представительниц семей древнерусских князей на внутреннюю государственную ситуацию Древней Руси и близлежащих государств;
отслеживание большинства матримониальных союзов с участием, как древнерусских княжон, так и иностранных принцесс в каждом поколении князей Рюриковичей, а также исследование конкретной политической ситуации их заключения;
выявление, попытка обобщения и анализа сведений письменных источников о роли женского фактора во внешнеполитических акциях как великих князей Киевских, так и остальных представителей Рюриковичей на территории Древней Руси;
исследование правовой и имущественной дееспособности представительниц высшего сословия, (что связано не только с историей развития древнерусского права в целом и семейного права в частности, но и помогает определить возможности и широту имущественно-правовой и социальной самостоятельности древнерусских женщин княжеского происхождения в сравнительном аспекте с ближайшими соседями государства в данный хронологический период);
анализ семейно-брачных особенностей в кругу представителей и представительниц древнерусской, византийской, скандинавской и западнославянской знати;
диахронное сравнение деятельности и статуса языческих и христианских княгинь.
Объектом исследования являются княгини - жены, сестры и дочери древнерусских князей, а также иностранные принцессы, приехавшие на Русь в качестве невест и Рюриковичей и ставшие их супругами.
Предмет исследования - степень политической и социокультурной дееспособности княгинь на государственной арене Древней Руси и ближнего зарубежья в Х-ХШ вв., а также исследование необходимых для этого личных характеристик женской элиты и конкретных условий их реализации.
Методология и методика. Комплексный характер диссертации предполагает использование как общенаучных методов исследования (анализ, синтез), так и методов, опирающихся на принцип историзма и научной объективности, а также целый ряд частных методов комплексного исторического исследования (например, контент-анализ, основанный на комплексном анализе источников с опорой на принцип их непротиворечивости и системно-типологическом подходе). Но за отправную точку взяты методы компаративного и тендерного анализа, впервые совместно применяемые на конкретно-историческом материале Древней Руси. Компаративный (сравнительно-исторический) метод позволяет рассмотреть конкретные явления и факты во взаимосвязи на широком фоне и выяснить причины их
б возникновения в определенный хронологический период с учетом: европейского влияния (В.Д. Королюк, Б.Н. Флоря, И.П. Шаскольский), скандинавского (Е.А. Мельникова, В.Я. Петрухин, О.Й. Прицак), хазарского (Н.Ф. Котляр), византийско-болгарского (Г.Г. Литаврин), комплексно-единого (Е.А. Шинаков).
В специальной литературе встречаются два подхода к тендерному анализу как к истории типов половых стереотипов и предрассудков, их причин и следствий, в том числе как части идеологических технологий контроля и власти: 1) анализ только истории взаимоотношения полов - распределения ролевых функций в семье и обществе по половому признаку; 2) более углубленный анализ стереотипов и предрассудков, связанных с культурными и психологическими особенностями полов, а также изучение причин их появления в разных типах общества на разных стадиях общественного развития. В исследовании по возможности затрагиваются элементы, как первого, так и второго подхода с опорой на следующие методы тендерных исследований: биографический (реконструкция жизни, биографических связей и контактов, системы ценностей), а также тесно связанный с ним метод «сетевого анализа» (позволяющий сплести «сеть» связей и соседско-родственных отношений) при изучении круга близких; этнографический и ставший популярным в школе семиотики интерпретативный метод (метод «расшифровки» символики поведения, поз, жестов в иконографии и миниатюрах). Все вышеназванные методы тесно переплетаются и переходят друг в друга, поэтому представляется довольно сложным отделить методологию и методику исследования, но сочетание разных методологических подходов и принципов применяется с целью уловить противоречивую объективную реальность.
Хронологические рамки диссертации охватывают период становления, расцвета и распада Древнерусского государства с X - до середины XIII вв.
Нижний временной отсчет определяется тем, что именно с начала X века с переходом на такой этап государственного развития, как сложное вождество,
формируются институты публичной власти и Русь активно выходит на международную арену.
Верхний временной отсчет обусловлен тем, что в 1237 - 1240 гг. Русь подверглась разрушительному монгольскому нашествию, коренным образом изменившему все Русское государство, политическую структуру и тендерный аспект власти в целом. В ходе монголо-татарского ига изменилось отношение власти к человеку и человека к власти, что привело к постепенной изоляции женской элиты от государственного управления вплоть до конца XVII в.
Территориальные рамки исследования. В данной работе представлены сравнительно-историческое исследование и историческая реконструкция политической ситуации заключения династических союзов, имевших приоритетное значение для внешней и внутренней политики всех средневековых социумов и государств, по следующей историко-географической схеме - Древняя Русь и ее соседи, на фоне генезиса и развития государства Древняя Русь (Русь, Русская земля) в период единого государства (до начала XII в.) и феодальной трансформации - территория русских княжеств и земель. Под соседями Древней Руси подразумеваются достаточно локальные в социокультурном и политическом плане регионы: Скандинавия эпохи викингов, западные славяне и католический мир, восточно-христианская ойкумена с центром в Византии, а также кочевые социумы степей Евразии. Так или иначе, Древнерусское государство возникло и развивалось в непосредственном контакте с вышеназванными регионами, очень разными в культурном, религиозном, языковом и этническом отношении. И именно это многоплановое разнообразие Древней Руси и ее соседей стало источником той уникальной картины социального положения и государственной роли женской элиты, сложившейся на территории Восточной Европы в изучаемый период.
Степень изученности проблемы. Работа посвящена практически не исследованной в историографии теме, и, соответственно, в ней отсутствуют обобщающие работы, содержащие теоретические основы и разработки проблемы. Некоторым исключением, пожалуй, является монография Н.Л.
Пушкаревой «Женщины Древней Руси»1, рассматривающая в комплексе как биографии некоторых великих княжон X-XV вв., так и имущественно-правовое и семейное положение женщин разных социальных слоев, уделяя большее внимание крестьянской среде. Выход этой книги совпал с ростом популярности женских и тендерных исследований в постперестроечный период истории нашей страны, но, несомненно, эта монография не потеряла своей актуальности и научной значимости и в наши дни.
Одним из первых идеей создания портретов «россиянок, знаменитых в истории или достойных сей чести», увлекся крупнейший дворянский историк, «последний летописец» Н.М. Карамзин. Его историческая повесть о Марфе-посаднице пробудила интерес к биографиям других выдающихся женщин русского средневековья. Предлагая историкам обратиться к этим сюжетам, Н. М. Карамзин считал возможным воссоздать женские портреты на основании летописных, агиографических, литературных и легендарных фактов, «изображая лица живыми красками любви к женскому полу и к отечеству»2.
С этого времени историки в разном объеме начали затрагивать в своих сочинениях некоторые аспекты темы исследования. Наибольшей популярностью пользовались вопросы семейно-брачного статуса древнерусских женщин: древние свадебные обряды и обычаи, частная жизнь князей и в меньшей степени княгинь от рождения до смерти, их культурно-церковная деятельность. Особенно много публикаций по данной тематике было произведено на свет в XIX в. в русле пробудившегося интереса к истории средневековой России, её быта и традиций в свете славянофильства: это работы Н. Церетелева, И. Платонова, М. Морошкина3. В 50-х годах XIX в. М.П. Погодин на основе скрупулезной подборки отрывков из русских летописей осветил «частную жизнь» князей от рождения до смерти, уделив немного
' Пушкарева, Н.Л. Женщины Древней Руси / Н.Л. Пушкарева. - М., 1989
2 Карамзин, Н.М. Марфа-Посадница, или Покорение Новгорода/ Н.М. Карамзин. - СПб., 1802;
3 Платонов, И. Браки и многоженство в Древней Руси / И. Платонов // Сын Отечества. - 1831. - Т. 19. - № 15;
Морошкин, М. Свадебные обряды Древней Руси / M. Морошкин // Сын Отечества. - 1848. - № 2. - С. 55-80;
Церетелев, Н. О свадебном русском обряде /Н. Церетелев // Труды Вольного общества любителей российской
словесности.- Т. XIX. - СПб, 1822.
внимания их женам, сестрам и матерям, рассказывая о выборе имен новорожденным княжнам, их семейному воспитанию и образу поведения после замужества и во время вдовства. М.П. Погодин не ставил перед собой исследовательских задач, но его публикация пробудила интерес к жизни и быту древнерусского общества1. В 60-х гг. XIX в. среди работ, освещающих «домашнюю жизнь и нравы» людей X — XVI вв., выделились труды видного историка и археолога, создателя программы по изучению истории быта русского народа И.Е. Забелина. Они касались и социального статуса женщин в средневековой Руси. И.Е. Забелин использовал широкий круг источников: летописи, свидетельства иностранцев, древнерусскую церковную литературу, памятники материальной культуры и др. Историк полагал, что «права женщины как члена семьи» не связаны с «ее правами как члена общества», и что «различия в физических силах полов были слишком очевидны, а богатырские силы были единою мерою человеческого достоинства, оценкой личности, поэтому природа женщины указывает женской личности место между мужчиной и детьми», в его работах много важных и точных наблюдений о положении русской женщины в древности и в средневековье . Перу Н.И. Костомарова принадлежит вводная статья к альбому «Русские исторические одежды» С.С. Стрекалова, в котором едва ли не впервые обстоятельно прорисованы детали древнерусского женского костюма и женских украшений3. Возрастание интереса к проблемам семьи и социальному положению женщин в русском обществе отвечало идейно-политическим запросам того времени в связи с бурной либерализацией русского общества в 60-70 гг. XIX в.: в среде радикальной дворянско-буржуазной интеллигенции обсуждались вопросы эмансипации женщин. На этом фоне особенно заметным был труд И. Я. Шульгина о женщинах допетровской эпохи. Он поставил ряд широких исследовательских задач: изучить семейную жизнь русского народа,
' Погодин, М П. Частная жизнь князей в Древней Руси до нашествия татар / М.П. Погодин // Москвитянин. -1853. -№11.-С. 65-96
2 Забелин, И.Е. Женщина в допетровском обществе / И.Е. Забелин. - Спб., 1901.
3 Стрекалов, С.С. Русские исторические одежды от X до XIII в. / С.С. Стрекалов. - Спб., 1877
определить — через «историю женщин — степень влияния на нашу жизнь элементов византийских, монгольских, европейских». В «истории русской женщины» В. Я. Шульгин выделял три основных периода: языческого быта, домонгольский и XIV — XVI вв. Первый из них характеризуется тем, что «все сферы жизни открыты женщине», второй — постепенным «исключением женщины из мужского общества», третий — развитием затворничества, закончившимся при Петре I возвращением женщине ее места и социальных прав в обществе. Однако исследователь не сомневался, что «женщина, как бы ни была она унижена, всегда сохраняет власть над мужчинами... как бы ни был стеснен круг её деятельности, всегда имеет сильное влияние на общество»1. Главной доминантой, воздействовавшей на изменение прав и социального статуса женщин, он считал «византийское влияние», усиливавшее стремление «к религиозному уединению русских женщин». Историк государственной школы К.Д. Кавелин написал рецензию на вышеуказанный труд Шульгина, отметив, что тот «умело выбрал тему и умел развить её с редким историческим талантом, приготовленный к труду большой начитанностью и основательным изучением предмета по историческим памятникам всех славянских племен», а саму выбранную тему назвал «одним из самых чувствительных пробелов в изучении русской истории». В целом, соглашаясь с Шульгиным с его выводами и высоко оценивая его работу, К.Д. Кавелин не принимает за начало женского затворничества её стремление к монашескому постригу, подталкиваемому византийской церковью, а наоборот считает византийское право, основанное на римском, лишенным положений, «стеснительных для женщин».2
К числу первых специальных исследований относится книга А.В. Добрякова «Русская женщина в домонгольский период», изданная в 1864 г. Ее автор поставил перед собой цель «рассмотреть, как представляют женщин памятники древнейшего периода русской жизни». А. В. Добряков впервые предпринял попытку проанализировать разные виды источников по данной
' Шульгин, В.Я. О состоянии женщин в России до Петра Великого /В.Я. Шульгин. - Киев, 1850. - С.III
2 Кавелин, К.Д. О состоянии женщин в России до Петра Великого. Собр. соч. Т. 1./К.Д. Кавелин.- Спб.,1904. -
С.1031
11 теме и рассмотреть положение женщин в семье и обществе в зависимости от их принадлежности к христианской религии и социальному слою (главы «Язычница», «Христианка», «Рабыня»). Он стремился показать имущественные и личные права женщин, используя компаративный метод на фоне других славянских народов (в основном, Польши и Чехии). В конце исследования А.В. Добряков приходит к логическому выводу, что «воспитанная в общем кругу родной семьи, одинаково согретая любовью отца и матери, русская женщина, являясь женою, нравственно стоит на одном уровне с мужем. В этом лежит объяснение тех отношений, которые возникают между ними»1.
В трудах СМ. Шпилевского, СВ. Ешевского и других ученых собран большой материал для сравнительного изучения положения женщины и истории семьи в средние века на Руси и в Западной Европе . К. Алексеев и В.Д. Спасович при сравнении прав супругов на Руси и в Польше выявили аналогии в развитии семейного права восточного и западного славянства в вопросах приданого и вена. В работах М.И. Горчакова, Д.Н. Дубакина, А.И. Загоровского, Н.К. Суворова, А.С. Павлова, А.И. Алмазова на основе исследования византийских правовых норм, вошедших в состав древнерусских памятников семейно-брачного права, определялись сходство и различия семейно-брачных норм Византии, Руси и Западной Европы, доказывалась самобытность русского брачного права4. Среди причастных к этому направлению исследователей было много специалистов по истории церковного права (например, М.И. Горчаков исследовал происхождение 50 главы Кормчей книги и её историко-юридическое значение в русском брачном праве). Не случайно материалы их трудов неоднократно использовались А. Надеждиным,
1 Добряков, А.В. Русская женщина в домонгольский период / А.В. Добряков. - Спб., 1864. - С А, 68
2 Шпилевский, СМ. Семейные власти у древних славян и германцев / СМ. Шпилевский. - Казань, 1869;
Ешевский, СВ. Женщина в средние века в Западной Европе / Ешевский СВ. Сочинения. Ч.З. - М., 1870
3 Алексеев, К. Об отношениях супругов по имуществу в Древней России и Польше / К. Алексеев // Чтения в
Обществе истории и древностей российских (ЧОИДР). - М., 1868; Спасович, В.Д. Об отношениях супругов по
имуществу по древнему польскому праву // В.Д Спасович. Сочинения. T.3. - Спб., 1890;
4 Дубакин, Д.Н. О влиянии Византии на семейный быт русского общества / Д.Н. Дубакин // Христианское
чтение. - 1881. - №3-4; Загоровский, А.И. О разводе по русскому праву /А.И. Загоровский. - Харьков, 1884;
Горчаков, М.И. О тайне супружества /М.И. Горчаков. - Спб., 1890
Т.В. Барсовым, И. Альтшуллером и другими авторами, которые стремились показать права и роль женщины в обществе с позиций христианских воззрений, на основе церковной концепции. Её защитники восхваляли влияние церковных законов на укрепление семейного статуса женщин, что якобы благотворно способствовало устранению женщин из общественной жизни и выполнению ими тех функций, которые свойственны женщинам от природы. Однако мнение авторов, разделявших взгляд церковников на предназначение женщины, не было общепризнанным. В спор с теми, кто представлял древнерусскую женщину — вслед за канонической литературой и церковными законами XII -XV вв.— «покорной рабой, игрушкой своего мужа-господина» , вступили ученые, которые отвергали воззрения на сам брак в Древней Руси как на акт исключительно религиозный. Многие исследователи семейно-брачных отношений в «домосковский период» Руси (А. Ефименко, А. Смирнов, И. Харламов и др.) стремились доказать, что брак в Х-ХШ вв. был лишь разновидностью частной сделки, носил договорный характер; что по крайней мере в домонгольский период оба лица, вступавшие в брак, участвовали' в заключении договора о нем (в привилегированном слое организаторами браков княгинь были родители, но только с согласия молодоженов2.
Этот период также отмечен ростом интереса к изданиям популярного характера, к беллетризированным женским биографиям. Трехтомник «Замечательные исторические женщины на Руси» Д.Л. Мордовцева (где автор посвятил несколько глав княгиням Ольге, Рогнеде, Анне, а также упоминанию некоторых других княгинь домонгольского времени) и исследование «Русская женщина XVIII столетия» В.Михневича переиздавались, и не раз, потому что были написаны «непременными защитниками» прекрасного пола,
1 Азаревич, Д.И. Русский брак /Д.И. Азаревич // Журнал гражданского и уголовного права. - Спб.,1880. - С.95
2 Ефименко, А. Народные юридические воззрения на брак /А. Ефименко // Знание. - 1874. - №1; Смирнов, А.
Очерки семейных отношений по обычному праву русского народа /А. Смирнов. - M., 1877; Харламов, И.
Женщина в русской семье / И. Харламов // Русское богатство. -1880. - №3-4
3 Мордовцев, Д. Л. Русские исторические женщины: популярные рассказы из русской истории /Д.Л.
Мордовцев. - СПб., 1874. - Т. 1-3
сторонниками предоставления ему равных прав на образование и участие в политике. Большой круг историко-литературных источников привлек для освещения «женского литературного типа» Древней Руси И. С. Некрасов . Но преимущественное использование некоторыми филологами (А. Н. Чудиновым, А. И. Желобовским, Н. В. Шеметовой) материалов фольклора приводило к преувеличению степени социальной «свободы» древнерусских женщин, к идеализации их общественного положения2. Возможности использования агиографического материала для изучения древнерусской истории исследовал в 1871 г. В. О. Ключевский и пришел к выводу, что канонизированность описаний жизни, поведения, самих образов древнерусских женщин в житийной литературе и связанное с этим искажение фактов являются помехой для привлечения житий как источника исторического исследования. Действительно, даже для характеристики «деяний» выдающихся женщин русской истории (например, княгини Ольги) материал агиографии оказывается на редкость тенденциозным. Но, взятые в комплексе и сопоставленные с другими историческими памятниками, данные житийной литературы могут помочь воспроизвести церковную концепцию социальной роли женщины. Однако этот прием не использовался в дореволюционной науке.
Исследователи-юристы и историки либерального толка — так называемые «западники», особенно сторонники «государственной школы», сосредоточили внимание на других сторонах истории женщин. И. Ф. Эверс и его последователи А. Попов, В.И. Сергеевич анализировали в своих работах уголовно-правовые и материально-правовые нормы, сопоставляли имущественный статус, дееспособность женщин в допетровскую эпоху (X-ХУП вв.) и в XVIII в., доказывая разительность перемен, совершенных в эпоху
Некрасов, И.С. Женский литературный тип Древней Руси /И.С. Некрасов // Филологические записки. - Вып.З. - Воронеж, 1864
2 Чудинов, А.Н. Очерк истории русской женщины в последовательном развитии её литературных типов /А.Н.
Чудинов. - Спб., 1889; Шеметова, Н.В, Русская женщина в народном эпосе и лирике /H.B. Шеметова //
Филологические записки. - Вып.4-5. - Воронеж, 1900
3 Ключевский, В.О. Древнерусские жития как исторический источник/В.О. Ключевский. - М., 1871. - С.431
«европеизации», чем, соответственно, принижали статус женщины в древнерусском обществе1. Н. Рождественский, А. Савельев, Н. Дебольский, О. Ланге, напротив, подчеркивали правовую самостоятельность женщин и имущественную «раздельность» в супружеском союзе2.
Широкий подход к проблеме на основе использования большого круга источников отразили труды крупнейших профессоров Московского университета И.Д. Беляева и СМ. Соловьева. По своим общественно-политическим взглядам они принадлежали к различным течениям русской либеральной мысли (И.Д. Беляев — к славянофилам, С. М. Соловьев - к «западникам»), но «в отношении важного вопроса о положении женщины в древнерусском обществе»— сходились. И.Д. Беляев первым из русских историков использовал для характеристики имущественного положения женщин в X - XIII вв. помимо нормативных источников известные тогда науке актовые материалы. Он убедительно доказал самостоятельность материально-правового статуса женщины в древнерусской семье, противопоставив, в частности, ее широкие по тем временам права на опеку и наследство нормам византийских правовых кодексов (Эклога, Номоканон), содержавших некоторые ограничения материальных прав женщин. И.Д. Беляеву принадлежит идея о развитии норм русского права, относящихся к женщинам, хотя он и не пытался найти основу этой эволюции. Касаясь перспектив развития правового статуса представительниц привилегированного сословия, И.Д. Беляев склонялся к мысли об отсутствии каких-либо негативных изменений в XIV-XVII вв. и даже полагал, что прежний «порядок» остался «до настоящего времени» , т. е. до второй половины XIX в. СМ. Соловьев тоже придерживался мнения о наличии у женщин привилегированного слоя
1 Эверс, И.Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии /И.Г. Эверс. - Спб., 1835; Сергеевич,
В.И. Лекции и исследования по древней истории русского права / В.И. Сергеевич. - Спб., 1880;
2 Савельев, А. Юридические отношения между супругами / А. Савельев. - Новгород, 1881; Рождественский,
Н.Историческое изложение русского законодательства о наследстве / H. Рождественский. - Спб., 1839;
Дебольский, Н.Н. Гражданская дееспособность по русскому праву до конца XVII века /Н.Н. Дебольский. -
СПб., 1903; Ланге, О. О праве собственности супругов по древнерусскому праву / О. Ланге. - Спб., 1886
3 Беляев, И.Д. О наследстве без завещания по древним русским законам до Уложения царя Алексея
Михайловича/И.Д. Беляев. - М., 1858. -С.114
собственного движимого и недвижимого имущества и отмечал вытекающую отсюда возможность их участия в политической жизни общества. Правда, он считал, что социальная активность женщин в Русском государстве обусловливалась «спасительной силой» христианской религии и ролью духовенства, которое «во имя этой религии поддерживало все эти отношения» .
В начале XX в. попытку создать обобщающие работы по «истории русской женщины», дать ответ на вопрос о причинах её «долголетнего теремного затворничества», «отнявшего у нее все человеческие права», предприняли женщины — М. Дитрих и Е. Щепкина2. Их выводы мало чем отличались от выводов предшественников. В качестве причин негативных изменений в социальном статусе женщин М. Дитрих и Е. Щепкина выдвигали «утверждение патриархальных начал», влияние христианства и византийской литературы. Остались традиционными и хронологические этапы в «истории русской женщины»: языческая свобода, которую сменило «постепенное закабаление»; с XVI в.— усиление затворничества, а со времени Петра I — освобождение, включение женщин в общественную жизнь.
На рубеже XIX и XX вв. историки проявили внимание к новым сторонам проблемы. Так в рамках изучения внешней политики Руси и истории международных отношений Х-ХШ вв. В.О. Пархоменко, В. Тимирязев, М. Рошефор, К. Грот осветили (до этого отмеченную лишь в популярных очерках) внешнеполитическую деятельность великой княгини Ольги, королевы Франции Анны Ярославны, императрицы Германии Евпраксии-Адельгейды Всеволодовны, королевы Венгрии Евфросиньи Мстиславны, а также дипломатическую деятельность русских княжон3. На участие в установлении международных контактов представительниц княжеских родов указывалось и в
1 Соловьёв, СМ. История России с древнейших времён. Кн.2.Т.З. /СМ. Соловьев. - Спб. 1882. - С.71
2 Дитрих, M. Русская женщина великокняжеского времени /М. Дитрих. - Спб., 1904; Щепкина, Е. Из истории
женской личности в России / Е. Щепкина. - Спб., 1914
3 Пархоменко, В.О. О крещении святой княгини Ольги /В.О. Пархоменко // Вера и разум. - 1911. - №10. - Кн. 2;
Тимирязев, В. Французская королева Анна /В. Тимирязев // Исторический вестник. - 1894. - №1. - T.55;
Рошефор, M. Анна Ярославна, французская королева /M. Рошефор // Наша старина. - 1914. - №2; Грот, К. Из
истории Угрии и славянства в XII в. /К. Грот. - Варшава, 1889
биографических очерках отдельных князей, составленных А.В. Экземплярским1. В рамках изучения быта и повседневности, русского национального характера, политической, культурной и религиозной истории России О. Бальцер, М. фон Кнонау, М. Гумплович, М. Киршнер, Т. Эдигер и др., прежде всего, проявили интерес к истории династических браков как средневекового выражения политических союзов между государствами, неоднократно отмечая высокий уровень образованности русских княгинь, их стремление к участию в политической жизни2.
Исключительное значение для нашей темы имеют труды ученого-генеалога Н. Баумгартена, работавшего как с русскими, так и иностранными письменными источниками и воссоздавшего родовые связи Рюриковичей с практически всеми династическими домами средневековой Европы. К сожалению, историк не дает картины политической деятельности княгинь на Руси и за её пределами, но ценность его генеалогических выводов не оставляет сомнений. Позднее В.Т. Пашуто, А.Н. Сахаров, Н.И. Щавелева, Т.Н. Джаксон, ЯМ. Штернберг, А.В. Назаренко, Г.Г. Литаврин и др. обратили внимание на «целую плеяду русских княгинь, игравших видную роль в политической жизни Европы» . Эти историки, занимающиеся изучением разных стран :
1 Экземплярский, А.В. Великие и удельные князья в татарский период. 1240-1505/ А.В. Экземплярский. Т.1. -
Спб., 1889; Т.2, 1890
2 Balzer, О, Genealogia Piastow / О. Balzer. - Warszawa, 1895; Meyer von Knoau, G. Jahrbucher des deutschen
Reiches unter Heinrich IV und Heinrich V/ G. Meyer von Knoau. - Leipzig, 1890-1903. - Bd. 1 — 4; Ediger, T.
Russlands alteste Beziehungen zu Deutschland, Frankreich und romischen Kirche /T. Ediger. - Halle, 1911;
Gumplovicz M. Borys Koiomanovicz koroiewicz wegerski. II05 — 1156 / M. Gumplovicz II Przegled Historyczny. -
1905. - T.2. - Z. 1, - S. 1-14; Lores, H. Berta und Praxedes, die beiden Gemahlinen Heinrichs IVIH. Lores. - Halle,
1911
Баумгартен, H. Вторая ветвь князей Галицких; Вышеслава (Вячеслава) Святославна, королева Польская; Елена Ростиславна Смоленская; Кунигунда Орламюндская, княгиня Русская и ея потомство; Первая ветвь князей Галицких; Предслава Святополковна, жена Альмоша Венгерского; Прибыслава (Примислава, Предислава) Ярославна, княгиня (герцогиня) Поморская; Мария Мстиславна, жена Всеволода II Ольговича; Сбыслава Святополковна, жена Болеслава Кривоустого; София Владимировна, королева Датская, а затем ландграфиня Тюрингенская; Старшая ветвь Черниговских Рюриковичей /Н. Баумгартен // Летопись историко-родословного общества (ЛИРО). - 1909.- Вып.1.; 1910, - Вып. 1.; 1910. - Вып.1.; 1909. - Вып. 3.; 1908. -Вып. 4.; 1910.-Вып.4.; 1909.-Вып.З.; 1912.-Вып. 2.; 1912. - Вып. 2.; 1910.-Вып. 1.; 1906.-Вып. 4, 4 Пашуто, В.Т. Внешняя политика Древней Руси / В.Т. Пашуто. - M., 1968. - С.9; Сахаров, А.Н. Дипломатия Древней Руси / А.Н. Сахаров. - М., 1980; Назаренко, А.В. О династических связях сыновей Ярослава Мудрого / А.В. Назаренко // Отечественная история. - 1994. - №4-5,; О русско-датском союзе в первой четверти XI в. / А.В. Назаренко // Древнейшие государства на территории СССР (ДГ). 1990. - M., 1991; Древняя Русь и Запад: русско-немецкие связи IX-XII вв. Диссертация в виде научного доклада на соискание ученой степени доктора исторических наук/ А.В. Назаренко. - М., 1996; Литаврин, Г.Г. Византия, Болгария, Древняя Русь в X-XII вв. / Г.Г. Литаврин. - Спб., 1995; Путешествие русской княгини Ольги в Константинополь. Проблема источников / Г.Г. Литаврин//Византийский временник. -1981. -Т.42
средневековья (Скандинавии, Польши, Византии, Венгрии, Западной Европы), затрагивали проблему статуса и политической деятельности русских княжон, ставших иностранными королевами, на новой родине и с успехом доказали высокую степень их административной активности, что во многом обусловлено не только их личностными характеристиками, но и сложившимся традиционным образом поведения в этих странах1.
Это же в равной степени относится и к исследованиям, посвященным историческому развитию древнерусских княжеств, хотя в этой группе научных работ (В.Т. Пашуто, Н.Ф. Котляр, Л.В. Алексеев, Ю. Лимонов, В.Л. Янин и др.) отмечаются лишь факты заключенных браков между представителями разных ветвей рода Рюриковичей с редким упоминанием об участии представительниц правящего дома в политической и культурной жизни своего княжества .
К началу XX в., русская историческая наука накопила некоторый археологический материал, позволивший расширить представления о древнерусской одежде и женских украшениях. Большую работу по обобщению достижений русских археологов провели Н.П. Кондаков и Л.Н. Кудь . Небольшая работа последней «Костюм и украшения древнерусской женщины» по сей день является единственным исследованием, специально посвященным
1 Джаксон, Т.Н. Исландские королевские саги о Восточной Европе (с древнейших времен до 1000 г.) Тексты,
перевод, комментарий/ Т.Н. Джаксон. - М., 1993; Исландские королевские саги о Восточной Европе (первая
треть XI в.). Тексты, перевод, комментарий /Т.Н. Джаксон. - М., 1994; Исландские королевские саги о
Восточной Европе (середина XI - середина XIII в.) /Т.Н. Джаксон. - М., 2000.; Елизавета Ярославна, королева
норвежская / Т.Н. Джаксон // Восточная Европа в исторической ретроспективе. К 80-летию В.Т. Пашуто. - М.,
1999; Штернберг, Я.И. Анастасия Ярославна, королева Венгрии / Я.И. Штернберг// Вопросы истории. -1984. -
№10.; Щавелева, Н.И. Польки - жены русских князей / Н.И. Щавелева // ДГ. 1987. - М., 1989; Польские
латиноязычные источники /Н.И. Щавелева. - М., 1990; Русские княгини в Польше /Н.И. Щавелева // Внешняя
политика Древней Руси. Тез. докл. - М., 1988 Головко, А.Б. Древняя Русь и Польша в политических
взаимоотношениях X- первой половине XIII вв. / А.Б. Головко. - Киев, 1989; Глазырина, Г.В. О русско-
шведском брачном союзе конца X в. / Г.В. Глазырина // Восточная Европа в древности и средневековье. X
чтения к 80-летию В.Т. Пашуто. - М., 1998; Свадебный дар Ярослава Мудрого шведской принцессе Ингигерд (к
вопросу о достоверности сообщения Снорри Стурлусона о передаче Альдейгьюборга скандинавам / Г.В.
Глазырина //ДГ. 1991. -М., 1994;
2 Алексеев, Л.В. Полоцкая земля /Л.В. Алексеев. - М., 1966; Смоленская земля в ІХ-ХІІІ вв. /Л.В. Алексеев. - М.,
1980; Довнар-Запольский, М.В. Очерки истории Кривичской и Дреговичской земель/М.В. Довнар-Запольский.
- Киев, 1891; Рукавишников, А.А. Взаимоотношения полоцких и смоленских князей в ХІІ-ХІІІ вв. /А.В.
Рукавишников // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. - 2003. -№2 (12); Котляр, Н.Ф. Дипломатия Южной
Руси /Н.Ф. Котляр. - Спб., 2003; Лимонов, Ю.А. Владимиро-Суздальская Русь /Ю.А. Лимонов. - М., 1987;
Пашуто, В.Т. Очерки по истории Галицко-Волынской Руси/ В.Т. Пашуто. - М., 1950; Рапов, О.М. Княжеские
владения на Руси в Х- первой половине XIII вв. /О.М. Рапов. - М., 1977
3 Кондаков, Н.П. Русские клады. Исследование древностей великокняжеского периода. Т.1. /Н.П. Кондаков. -
Спб.., 1896; Изображения русской княжеской семьи в миниатюрах XI в. /Н.П. Кондаков. - Спб., 1906; Кудь,
Л.Н. Костюм и украшения древнерусской женщины /Л.Н. Кудь. - Киев, 1914
этому вопросу, однако без использования письменных и изобразительных источников. Н.П. Кондаков, несмотря на то, что считал древнерусское искусство провинциальным вариантом искусства Византии, собрал огромный фактический материал после долгого отбора и учета различных предметов из древнерусских кладов, который и в настоящее время сохраняет свою научную ценность. Благодаря успешному развитию археологии в 30-40-е гг. заметный вклад в исследование особенностей украшений, тканей, обуви древних русов внесли А.В. Арциховский, В. Ф. Ржига, М. Г. Рабинович, А.С. Гущин, а также Л.И. Якунина, занимавшаяся типологизацией древнерусских тканей. А.В. Арциховский блестяще доказал необходимость привлечения древнерусских миниатюр к анализу истории одежды, быта и нравов древних руссов1. Группа исследователей-археологов систематизировала древнерусские женские украшения. Н.П. Гринкова, М.В. Седова, Н.П. Журжалина и другие специально изучали височные кольца, привески-амулеты, «ожерелки» и другие виды шейных украшений; М.А. Сабурова и В.П. Левашёва — самобытный женский головной убор . Б.А. Рыбаков тщательно проанализировал символическое значение предметов парадного и повседневного женского княжеского костюма. Результаты многолетнего исследования археологических, эпиграфических, историко-этнографических материалов обобщила коллективная монография «Древняя одежда народов Восточной Европы». А.А. Медынцева привела интересный материал, свидетельствующий о практически всеобщей грамотности великих княгинь, что было важной предпосылкой их участия во внешнеполитической деятельности4.
Иностранные авторы касались в своих работах некоторых аспектов положения древнерусской женщины в обществе, в частности, сравнивали права
1 Арциховский, А.В. Древнерусские миниатюры как исторический источник /А.В. Арциховский. - М., 1944
2 Журжалина, Н.П. Древнерусские привески-амулеты и их датировка/Н.П. Журжалина // Советская археология.
- 1961. - №2; Седова, М.В. Ювелирные изделия древнего Новгорода X-XV вв./M.B. Седова // Новгородская
археологическая экспедиция. Труды. T.2; Левашёва, В.П. Венчики женского головного убора из курганов Х-Х11
вв. / В.П. Левашёва // Славяне и Русь. - М., 1968; Сабурова, М.А. Реконструкция женского убора по материалам
клада Щербинского городища /М.А. Сабурова // Краткие сообщения Института археологии АН СССР. - М.,
1967.-Вып. 112.
3 Рыбаков, Б.А. Язычество Древней Руси /Б.А. Рыбаков. - M., 1980
4 Медынцева, А.А. Грамотность женщин на Руси XI-XIII вв. по данным эпиграфики/А.А. Медынцева. - Л., 1985
и социальный статус русских женщин в средние века с правами и статусом их современниц в западноевропейских странах и, как правило, противопоставляли свободное положение женщин в Западной Европе «униженности» и бесправию женщин в Древней Руси. Тогда за рубежом только русский по происхождению немецкий ученый Н. Мельников в специальном исследовании попытался обосновать иное мнение. Он писал, в частности, что «на Руси со времен Ольги женщина занимала высокое положение в обществе, обладала правом собственности, осуществляла дипломатические миссии...»1 В 1939 г. вышла книга немецкого ученого Ф. Гаазе об обычаях и народных верованиях восточных славян. Ф. Гаазе впервые обратил внимание на распространенность в Древней Руси икон и фресок с изображением покровительницы замужества и замужних женщин Параскевы Пятницы, предположив, что это каким-то образом связано с языческими верованиями и культом богини Мокоши, что впоследствии подтвердил советский ученый С.А. Токарев2. Известный интерес к проблеме проявил и американский историк Г. Вернадский, который коснулся в своей книге «Киевская Русь» проблемы быта, положения женщины, а также её влияния на внешнюю политику государства . В 1978 г. А. Шимчакова показала деятельность русских княгинь на польском великокняжеском престоле. Несомненный вклад в изучение историко-родословных связей русского княжеского дома внесла статья И. Грали, сумевшего выявить новые факты, связанные с биографиями Агафьи Святославны, галицкой княгини Романовой (автор оспаривает утверждение, что ее имя — Анна и считает её представительницей византийского аристократического рода Каматерос) и других русских деятельниц средневековой Восточной Европы5.
1 Melnikow, N. Die gesellschaftliche Stellung der russieschen Frau /N. Melnikow - Berlin, 1901. - S.75-77
2 Haase, F. Volksglaube und Brauchtum der Ostslaven /F. Haase II Wort und Brauch. Volkskundliche Arbeiten namens
der Schlesischen Gesellschaft fur Volkskunde. - Breslau, 1939. - №.26. - P. 185; Токарев С.А. Религиозные
верования восточнославянских народов X1X-XX вв. М.-Л., 1957
3 Vernadsky G.V. Kievan Russia / G.V. Vernadsky. - N.Y., 1948
4 Szymczakowa A. Ksiazniczki russkie w Polsce XIII w. I A. Szymczakowa // Zeszyty naukowe Universitetu
Lodzkiego. - 1978. - Ser.l.-Z.29
5 Grala H. Drugie malzenstwo Romana Mscislawowicza /H. Grala II Slavia Orientalis. R.XXXI. - Warszawa, 1982. -
N.3-4
В начале 70-х годов Л. Успенский и В. Лосский коснулись толкования женских образов в русской иконописи X — XV вв. К. Рид, отталкиваясь от исследования фольклорных сюжетов и образов древнерусской литературы, проследил на протяжении десяти веков развитие в ней темы «русалий». А. Глассе посвятила статью древнерусским «амазонкам» — поляницам . В 1975 г. на базе Станфордского университета (США) была проведена первая конференция на тему «Женщины в России: изменяющиеся реальности и меняющиеся представления», и вышла в свет коллективная монография «Женщины в России» под редакцией Д. Аткинсон, которая посвятила свою вводную статью изменениям в имущественном и социальном статусе женщин древней и средневековой Руси, где исследовательница не склонна преувеличивать степень социальной униженности женщин в X — ХШ вв., а «киевский период» предстает у нее как бы «золотым веком» русских женщин в отличие от дальнейшего регресса социального статуса древнерусских женщин2. Всё же следует отметить, что древнейший период истории русских женщин — X-XV веков удостоился наименьшего внимания западных ученых. Здесь стоит оговориться, что под «средневековой русской историей» — и историей русских женщин в эпоху Средневековья — в западной историографии подразумевается анализ всего допетровского периода (X — XVII вв.) За исключением очень фундированных работ американской исследовательницы Е. Левиной (Государственный университет штата Огайо), ее учеников мало кто в западном мире занимался историей древнерусских женщин3. Главной заслугой Е. Левиной следует признать стремление и умение изложить сложные и слабо документированные страницы социальной истории России, в том числе истории семьи, «выжимая» из используемых источников максимум информации. В 1983 г. она защитила диссертацию «Роль и статус женщины в
1 Ouspensky, L., Lossky, V. The meaning of icons I L Ouspensky, V. Lossky. - Boston, 1969; Glasse, A. The
formidable woman: portrait and original / A. Glasse II Russian literature triquarterly. - 1974. - N.9; Reed, С The
Rusalka theme in Russian literature IC. Reed. - Berkeley, 1973
2 Atkinson, D. Society and sexes in the Russian past ID. Atkinson II Women in Russia. - Stanford, 1977
3 Levin, E. Women and property in Medieval Novgorod: Dependence and Independence IE. Levin II Russian History. -
1983. - Vol. 10; The Role and Status of Women in Medieval Novgorod: Ph. D. diss./ E. Levin. - Indiana University,
1983.
средневековом Новгороде XI — XV вв.» и опубликовала немало статей, также связанных с «женской темой».
Итак, отечественная историография выявила и накопила значительный конкретно-исторический материал, позволяющий с разных сторон осветить историю семьи, социальное положение и роль женщины (а в большей степени княгини) в древнерусском обществе, воссоздать ее внешний и духовный облик. Проявив интерес к отдельным представительницам привилегированного сословия, историки отчасти осветили социальный статус женщин этого ранга. Филологи и этнографы выделили наиболее яркие женские образы в фольклоре XI-XV вв. В попытках создать обобщающие труды по проблеме заметно стремление выявить динамику изменений в социальном статусе древнерусских женщин, предложить свое понимание вопросов о причинах возникновения их политического неполноправия, о новых путях и традициях в истории женской эмансипации. Несмотря на устойчивый интерес к социальному и семейному положению древнерусской женщины (в том числе и княжеского происхождения) историков нескольких поколений, так и не нашел исследовательского решения вопрос о времени потери русской женщиной социально-политической дееспособности, если таковая вообще имела место в привилегированных слоях. Между тем интерес к проблеме давно вышел за пределы границ нашего государства. Судьбы отдельных представительниц древнерусского общества и их социальная роль привлекают внимание зарубежных ученых с XIX в. и по сей день. Наибольшее внимание к проблеме проявилось в 60 — 90 гг. XIX в., когда на повестку дня встал так называемый женский вопрос, и в современный период (особенно в американской историографии), когда становятся все более актуальными вопросы исторической демографии, истории общественного сознания, социальной психологии. В США, во Франции, в Австрии и других западноевропейских странах в последнее время проводились конференции, прямо и непосредственно посвященные или косвенно затрагивающие отдельные
аспекты проблемы. Такие ее стороны, как быт княгинь и боярынь, деятельность
некоторых из них на административно-управленческом поприще, в области
дипломатии, освещены в зарубежной историографии в большей или меньшей
степени полно. Несомненно, плодотворным является направление, требующее
пересмотра укоренившихся представлений о положении женщин в русском
средневековье, их абсолютном бесправии, несамостоятельности и темноте.
Однако, для многих работ характерна сравнительно узкая источниковая база,
оставшаяся в основном на уровне дореволюционных русских исследований,
ибо, как правило, не привлекается археологический, эпиграфический,
агиографический, епитимийный материал. Поэтому целостной картины
социальных прав и возможностей древнерусских женщин, четких
представлений об их роли и месте в средневековом обществе в зарубежной
историографии нет. ,
Источниковая база диссертации состоит из трех разных по объему и значению для нашей темы групп источников. Первая, самая обширная группа объединяет как древнерусские, так и иностранные письменные источники: нарративные и актовые памятники, сочинения современных политических деятелей, а также некоторые законодательные нормативные акты и отдельные произведения церковно-дидактической житийной литературы.
К первой подгруппе относятся летописи, хроники, анналы -приоритетные письменные источники по теме. Это Повесть временных лет -свод начала XII в., Ипатьевская (конец XIII в.), Лаврентьевская (начало XIV в.), Радзивиловская (начало XIII в.), Троицкая, Новгородская Первая летопись старшего и младшего изводов (ХШ-середина XIVb.), Новгородская VII, Летописец Переяславля-Суздальского (начало XIII в.) Также в работе использовались более поздние компиляции - Никоновский свод начала XVI в., Степенная книга (XVI в.) и «История Российская» В.Н. Татищева, в которой автор привел данные не дошедших до нас летописей. Степень достоверности нарративных источников относительно высока по отношению к тематике работы.
Трудно переоценить значение конкретно-исторического материала русских летописей, относительно точного в хронологическом отношении, для раскрытия роли представительниц древнерусской аристократии на внешнеполитическом поприще, их участия в законодательной и административной деятельности. Правда, определение адекватности летописных повествований исторической реальности затруднено характерной для нарративной традиции средневековья идеализацией и стандартным описанием жизни и деятельности знатных женщин.
Иностранные письменные источники представлены хрониками (Козьмы Пражского, Титмара Мерзебургского, Ортлиба Цвифальтенского, монаха Клария из монастыря св. Петра, Саксонской всемирной хроникой ХШ в., хрониками Бернольда, Галла Анонима и Длугоша, «Великой хроникой» о Польше, Руси и их соседях 11-13 вв., «Венгерской хроникой» Яноша Туроци, «Хроникой Продолжателя Регинона», «Деяниями венгров Анонима», «Деяниями епископов Гамбургской церкви» Адама Бременского (70-е гг. XI в.), византийскими хрониками Иоанна Скилицы (XI в.) и Иоанна Зонары (XII в.), «Рочником малопольским», а также анналами (Ламперта Херсфельдского, «Штаденскими анналами» Альберта, «Саксонским анналистом», Аугсбургскими анналами) и др. Древние иностранные авторы, как и русские, достаточно объективно описывают деятельность княгинь и королев на политической арене различных государств, если вообще упоминают о ней. В основном, конечно, это сообщения о заключении матримониальных союзов, или их попыток, между монархами правящих европейских домов и представительницами русской знати, либо браках принцесс с князьями Руси. В них иногда встречаются излишние комплименты в адрес аристократок, происхождение которых соотносится с оригиналом описывающих их источников, или наоборот, осуждение их поведения через призму концепции авторов. В большинстве письменных источников описание жизнедеятельности княжон и княгинь не было целью авторов, чаще всего это происходило по ходу восхваления подвигов какого-либо правителя на благо родины, и только в
редких случаях встречается подробный рассказ. Поэтому даже незначительные пассажи в письменных источниках часто имеют важное значение для нашей темы.
К этой подгруппе примыкает такой вид иностранных письменных источников, как исландские саги (Старшая Эдда, «Круг Земной» Снорри Стурлусона, «Кнутлингсага», «Гнилая кожа», «Красивая кожа»), к достоверности которых в историографии преобладают гиперкритические позиции, особенно относительно сообщений о таком далеком для сказителей регионе как Древняя Русь (о пребывании норвежских и датских конунгов при княжеском дворе, их тесных родственных отношениях с княгинями скандинавского происхождения, а также о заключении последних матримониальных союзов с русскими князьями). Но даже после выявления в королевских сагах большого количества неточностей, ошибок, анахронизмов, на сегодняшний день нет оснований a priori считать их «историческими романами».
Вторая подгруппа письменных источников объединяет нормативные памятники церковно-дидактической литературы: различные жития святых, помещенные в сборники-компиляции для назидательного чтения, а также древнерусская публицистика —- произведения Иакова Мниха, митрополита Илариона, Даниила Заточника. Важным источником для раскрытия темы, несущим небольшую, но достоверную информацию о деятельности реально существовавших лиц, и в то же время устанавливающую определенные мерила поведения на основе художественно создаваемых идеальных образов, является житийная литература, описывающая благоверные поступки прославленных княжон и княгинь, принявших постриг. К агиографическим источникам примыкают наиболее известный из патериков - Киево-Печерский, в котором помимо житий и поучений имеются бесценные свидетельства об участии древнерусских княгинь в политической жизни общества и обладанием ими необходимого для этого уровня образованности, и Любецкой синодик, в
котором перечисляются все поколения черниговских князей с указанием имен их жен и дочерей.
К третьей подгруппе относятся памятники древнерусского права (Русская Правда) и княжеские уставы (Устав князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных, Устав князя Ярослава о церковных судах). Эти светские нормативные акты являлись документами общерусской юрисдикции, и правовые нормы этих законодательных сводов определяли наличие возможности для социальной активности женщин высшего сословия.
В работе были использованы и сочинения восточного автора X в.: путевые заметки арабского путешественника Ибн Фадлана, а также труды византийского императора Константина VII Багрянородного «О церемониях» и «Об управлении империей», содержащие бесценные сведения о Древнерусском государстве на этапе его становления с подтверждением высокого статуса княгини Ольги и некоторые другие (например, работы М. Пселла и Н. Хониата).
Вторую группу представляют памятники сфрагистики, эпиграфики и иконографии. Использованные в исследовании сфрагистические памятники прошлого (актовые печати), а также киевские и новгородские граффити демонстрируют высокую степень участия древнерусских княгинь в административной деятельности государства. Неоценимую по части информативности (внешний облик человека того времени), но, к сожалению, очень небольшую группу составляет иконография (ктиторские фрески в церквях - Софии Киевской, новгородских храмах) и книжные миниатюры (Изборник Святослава Ярославича, Трирская псалтырь, Радзивиловская летопись).
Третья группа источников объединяет археологические памятники, которые в отличие от письменных, обладают преимуществом полной объективности и свойством постоянно увеличиваться - удваиваясь через 15-20 лет. За последние двести лет было найдено довольно большое количество кладов, содержащих регалии власти и элементы парадного и повседневного
костюма древнерусских княгинь (наиболее ценные - Сахновский, Киевский, Черниговский, Суздальский, Старорязанский клады), исследованы княжеские захоронения Руси и Скандинавии.
Комплексный подход к изучению разных видов источников открывает возможности для использования в исследовании сравнительного метода, уточняющего связь с реальностью фактов причастности княгинь к государственному управлению. Однако отрывочность сведений в письменных источниках, пробелы, возникающие в результате плохой сохранности, так и умышленных пропусков не позволяют провести качественное сопоставление. Главной же сложностью источниковедческого характера является недостаточная документированность самой темы - социального статуса и политической роли представительниц княжеских семей в Древней Руси.
Научная новизна диссертации заключается в том, что данное специальное исследование, посвященное разным сторонам жизни представительниц высшего сословия Древней Руси, проведенное на основании комплексного анализа письменных, археологических и иных источников в сравнительно-историческом и тендерном аспекте на широком фоне сопредельных регионов с разными этнокультурными и политическими традициями, предпринимается впервые в отечественной историографии. В ней обобщен и вводится в научный оборот весь накопленный к настоящему времени материал о социально-политическом статусе, семейной и культурной деятельности и имущественно-правовой дееспособности древнерусских княгинь. В данной работе предпринята попытка проследить в доступных источниках обстоятельства заключения матримониальных союзов между представителями Рюриковичей и видных деятелей и деятельниц королевских домов Польши, Германии, Венгрии, Норвегии, Дании, Франции, Англии, Византии, а также дочерей половецких ханов. Проведена историческая реконструкция политической ситуации большинства заключенных династических браков в изучаемый период. Выявлены устойчивые взаимосвязи в семейно-брачных механизмах, этнокультурных и социально-политических
традициях Древней Руси, стран Скандинавии, Восточной Европы и Византии. Удалось выявить упоминания об около 100 представительницах киевского княжеского дома Рюриковичей, в разной степени упомянутых в различных источниках. В этой связи трудно переоценить построение как общединастийных родословных, особенно по женской линии, так и отдельно родословных великих княгинь, оказавших большое влияние на исторические и культурные процессы своего времени. Методы компаративного и тендерного анализа впервые применяются совместно на конкретно-историческом материале Древней Руси и сопредельных государств. Сделанные выводы позволяют скорректировать некоторые утвердившиеся в историографии представления и стереотипы, а также по-новому взглянуть на современное приобщение женщин к политической стороне жизни страны.
Практическая значимость. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы при разработке курсов лекций, спецкурсов, семинаров по древнерусской истории и гендерологии, а также при подготовке монографических и обобщающих работ, посвященных проблеме социального статуса русской женщины в историческом развитии.
Апробация исследования. Основные положения диссертации были изложены на региональных, всероссийских и межгосударственных конференциях в гг. Брянске («История и археология Подесенья», 2002), Туле (2005), Чернигове («Средневековые древности Южной Руси-Украины», 2003, 2004, 2006). Отдельные выводы и наблюдения исследования использовались при чтении общего курса «История Брянского края» на филологическом факультете (отделении «журналистика») БГУ. Основные идеи работы отражены в серии публикаций, в том числе и в научно-популярных статьях в СМИ.
Структура диссертационной работы обусловлена поставленными задачами исследования и его главной целью - определением статуса и роли древнерусских княгинь в системе древнерусской государственности.
Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. К ней прилагаются список использованных источников и литературы, приложения в виде примечаний к трем главам, реконструкции повседневного и парадного (с описанием всех причитающихся регалий власти) женского княжеского костюма и генеалогических таблиц династии Рюриковичей.
Семейно-брачный статус и роль в культуре
Изучение социального статуса княгинь в древнерусском обществе проистекает, прежде всего, из исследования их семейной жизнедеятельности. Само понятие «семья», для средневековья подразумевающее совместное существование мужа и жены и их отпрысков нескольких поколений, оформляется для княжеской среды лишь с конца X в. после принятия вместе с крещением официальной доктрины христианской церкви. И.Е. Забелин признавал, что «семейное чувство - нравственная стихия древнерусского быта, основа всех его жизненных движений» и что «древняя власть была властью по преимуществу родовой, бытовая жизнь людей одухотворяла смысл рода» . В.Я. Шульгин видел эволюцию брачных отношений в следующем виде: 1) отсутствие брака или общие браки - connubia communia - «заключение» которых происходило на вакханалиях, общественных языческих праздниках; 2) многоженство у слоя знати и временное супружество у простого населения; 3) парная семья2.
В языческой древнерусской семье, где практиковалось многоженство, глава семьи - муж - не был ограничен никакими нравственными обязательствами и являлся хозяином-деспотом по отношению к женам. В семейной жизни преобладала чувственная, грубая и естественная основа, и поэтому семья и представляла собой более или менее случайный и непрочный союз, хотя и начинавшийся с «умыкания у воды» вроде бы с согласия женщины: «...и ту умыкаху жены собе, съ нею же кто съвещашеся»3. «Умыкание невесты» явилось методом преодоления магического женского начала, провозглашающим новые ориентиры в жизни рода в процессе перехода к патриархату и было первым общеславянским способом заключения брака (в Болгарии и Сербии похищение невест сохранилось до XIX в.) Относительно чешских обычаев, то Козьма Пражский упоминает о существовании племензо чехинь-амазонок в языческие времена, которые занимались военным делом и управлением страны наравне с мужчинами, «поэтому сами, когда желали, выбирали себе мужей... и не знали различий между мужской и женской оделсдой»4.
Для языческого времени было характерно наличие гаремов у верховных представителей племенной знати. Ибн-Фадлан упоминает о 40 наложницах «царя русов» в 20-е гг. X в., что в данном контексте означает, несомненно, престиж обладания для правителя большим количеством женщин, что должно было свидетельствовать о его отличной физической силе (важнейшая характеристика вождя) для управления подданными. Блилсайшая друлшна «царя русов», состоящая из 400 богатырей, по словам арабского путешественника, располагала только по одной наложнице (и ещё одной служанке) при дворе господина, что говорит о важности женского фактора при определении статуса языческих вождей Руси.5 Статус самих наложниц, судя по описанию погребального обряда арабским путешественником, был двояким: с одной стороны, именно им приходилось (не исключено, что и по собственному желанию, что, однако, противоречит человеческой природе) выступать в роли человеческой жертвы. С другой стороны, после выбора той или иной девушки в качестве «агнца на заклание», ей оказывалось почтение, и образ её действий соответствовал поведению её господина до смерти: «... поручили её двум девушкам, чтобы они оберегали её ... до того даже, что они мыли ей ноги своими руками; а девушка каждый день пила и пела, веселясь.. .»6 Аль-Масуди объясняет этот обряд самосожжения жен (наложниц) тем, что только таким способом последние могли иметь доступ в рай, искупив своей смертью грехи мул а . Однако В.Я. Шульгин отмечал, что у славян обряд самосожжения имел добровольный характер, который едва ли строго исполнялся, основываясь на договоре Олега с Византией 907 г., где жена убийцы, которого за это преступление казнили, обеспечивалась законной частью его имущества8.
В период зарождения и расцвета древнерусского государства
Анализ исторических источников показывает, что с социально-экономическим развитием восточнославянского общества, возникновением княжеских дружин и наследственной княжеской власти, захваты дружинниками киевских князей владений ряда племен привели к территориальному оформлению государства Руси, в котором верховная власть стала принадлежать великим князьям. Князья применяли при освоении захваченных территорий различные методы. В одних случаях они сразу же передавали узурпированные земли в держание своим дружинникам (возможно, с раздачей русинам и гридям княжеских наложниц как способ укрепления правящего рода),1 в других — оставляли завоеванные области за местной знатью, которая, попав в вассальную зависимость от Киева, затем, по-видимому, помогала верховному сюзерену и его дружинникам собирать дань с покоренных племен. Для закрепления этой зависимости, вероятно, использовались матримониальные отношения -правящий князь забирал дочерей или сестер местных правителей в качестве жен-заложниц, создавая тем самым ещё и мистическую связь с разными частями государства2. Ибн-Фадлан упоминает о 40 наложницах «царя русов» в 20-е гг. X в., в отличие от ближайшей дружины, каждый член располагал только по одной наложнице (и ещё одной служанке) при дворе господина, что ещё раз говорит о важности женского фактора при определении статуса языческих вождей Руси3.
В политическом отношении ещё неразвитой государственности Древней Руси середины X в. вполне легитимно осуществляется переход власти в руки женщины - княгини Ольги - вдовы убитого князя Игоря и регентше малолетнего наследника Святослава. Она оказалась настолько талантливой и сильной, чтобы не только удерживать власть на протяжении нескольких десятков лет (даже после возмужалости Святослава, интересовавшегося исключительно военными походами, управление русскими землями, видимо, на какой-то момент по-прежнему находилось в руках Ольги), но и осуществить необходимые для государства реформы. Следует отметить, что важную роль в этом событии, возможно, сыграли византийские традиции женского регентства. Первой регентшей, а затем и полновластной правительницей (797-802), свергшей своего сына, императора Константина VI, стала Ирина, вдова Льва IV. В соседних славянских странах также установилась традиция женского регентства. После смерти чешского князя Братислава, его жена Драгомира выступает регентшей-правительницей при малолетнем сыне Вацлаве4. В Польше дочь князя Крака Ванда после смерти братьев по желанию народа становится правительницей как старшая в правящем роде5. Наличие в Древней Руси института женского опекунства, которого тогда еще не знало западноевропейское средневековье, говорит о развитости норм опекунского права вследствие влияния византийского законодательства. Но говорить о полном заимствовании правовых норм от Византии было бы неправильно, так как сходство институтов опеки этих государств определялось близостью систем общественно-экономического строя.
Вопрос о происхождении великой княгини Ольги остается спорным до сих пор: существует 4 основных версии, касающихся её этносоциальной принадлежности:
1) славянская теория (Ольга (Прекраса) - из рода Гостомысла, новгородского посадника, которую Олег для Игоря взял из Изборска (Псковская земля) и переименовал в своё имя;
2) варяжская (Ольга - простолюдинка скандинавского происхождения из села Выбутино «Плесковской (Псковской) страны») или родственница князя Олега;
3) болгарская (Ольга - родственница болгарских царей, возможно, дочь болгарского царя Симеона Великого (893-927) и сестра его сына царя Петра Болгарина (927-969);
4) половецкая (куманская) версия. Последователи каждой из этих версий опираются на письменные источники разной хронологии (ПВЛ, XII в.), Иоакимовская летопись, «Житие равноапостольной княгини Ольги», Степенная книга (XVI в.), «Новый Владимирский летописец» (XV в.), летописец XV в. из собрания М.П. Погодина, а также косвенные свидетельства, однако однозначно этот вопрос истолкован быть не может. Не вызывает сомнений, что решение этой проблемы во многом пролило бы свет на истоки удачной внешней и внутренней политики во время правления великой княгини, которое совпало с генезисом унитарного раннедревнерусского государства.
. Западная Европа (Скандинавия, Франция, Германия)
Начиная с призвания варяга Рюрика, отношения Руси со Скандинавскими странами можно охарактеризовать как дружественные, основанные на тесной торговле и военном сотрудничестве. До XI в. в источниках не прослеживаются какие-либо русско-скандинавские матримониальные контакты, хотя возможно, Малфрид - одна из жен Владимира Святославича (также как и Аллогия) была норманнского происхождения .
Дочь Ярослава Мудрого и Ингигерд-Ирины, дочери шведского короля Олава Шетконунга, Елизавета известна только по исландским сагам, где она носит имя Эллисив (Ellisif) или Элисабет (Elisabeth). В целом ряде королевских саг первой половины ХШ в. (в «Гнилой коже», «Красивой коже», «Круге земном», «Саге о Кнутлингах»), а также (без упоминания имени невесты) в «Деяниях епископов гамбургской церкви» Адама Бременского содержатся сведения о браке Елизаветы и Харальда Сурового Правителя (норвежского конунга с 1046 по 1066 г.) История женитьбы Харальда и Елизаветы, как она описывается сагами, весьма романтична. Через год после битвы при
Стикластадире (1030 г.), в которой погиб знаменитый норвежский конунг Олав Харальдссон (и первый жених Ингигерд, отец которой не посчитал его «достойным его дружбы» и не разрешил брака2, его сводный (по матери) брат Харальд Сигурдарсон отправился, как сообщает Снорри Стурлусон, «на восток в Гардарики к конунгу Ярицлейву, который хорошо принял Харальда и его людей. Сделался тогда Харальд хёвдингом над людьми конунга, охранявшими страну... Харальд оставался в Гардарики несколько зим и ездил по всему Аустрвегу. Затем отправился он в путь в Грикланд, и было у него много войска. Держал он тогда путь в Миклагард»3.
Причина отъезда Харальда объясняется в «Гнилой коже» и в восходящей к ней «Саге о Харальде Сигурдарсоне Суровом Правителе» по рукописи XIV в. «Хульда». Здесь рассказывается о том, что «Харальд ездил по всему Аустрвегу и совершил много подвигов, и за это конунг его высоко ценил. У конунга Ярицлейва и княгини Ингигерд была дочь, которую звали Элисабет, норманны называют ее Эллисив. Харальд завел разговор с конунгом, не захочет ли тот отдать ему девушку в жены, говоря, что он известен родичами своими и предками, а также отчасти и своим поведением»4. Ярослав сказал, что «не может отдать дочь чужеземцу, у которого нет государства для управления» и который недостаточно богат для выкупа невесты, но не отверг его предложения и обещал «сохранить ему почет до удобного времени». Именно после этого разговора Харальд отправился в Константинополь и провел там несколько лет на службе у византийского императора. Гаральд был известным поэтом-скальдом и посвящал свои песни Елизавете. Одна из песен дошла до нас. В ней шестнадцать строф, каждая кончается припевом: «Однако не хочет девушка в Гардах чувствовать ко мне склонности»5. Любопытна судьба этой песни: текст её сохранился в сочинении Снорри Стурлусона. Спустя несколько столетий эта песня Гаральда завоевала популярность во Франции, где её не единожды перелагали на стихи поэты. Из Франции она вернулась обратно на Русь. В XVIII в. песню перевели в России И.Ф. Богданович, Н.А. Львов, в XIX в. К.Н. Батюшков, А.К. Толстой, Н.Г. Державинб.
Вернувшись на Русь, Харальд забрал золото, которое он посылал из Миклагарда на хранение к Ярицлейву. Кроме того, во всех сводах сообщается, что в ту зиму «Ярицлейв отдал Харальду в жены свою дочь». Слова саги подтверждаются ссылкой на 4-ю строфу «Драпы Стува» (ок. 1067 г.) исландского скальда Стува Слепого: «Воинственный конунг Эгда взял себе ту жену, какую он хотел. Ему выпало много золота и дочь конунга» . Ни имени конунга, ни имени его молодой жены, ни «восточных» топонимов в висе нет. Однако из «Пряди о Стуве» известно, что он был дружинником конунга Харальда Сигурдарсона, так что именно Харальд, вероятно, скрывается под «воинственным конунгом Эгдой». О золоте, которое «выпало» Харальду, рассказывают и другие скальды, например, Тьодольв Арнарсон и Вальгард из Веллы. О том же браке сообщает и Адам Бременский: «Харольд, вернувшись из Греции, взял в жены дочь короля Руции Герцлефа»8. Весной, сообщают саги со ссылкой на скальда Вальгарда из Веллы, Харальд отправился из Хольмгарда через Альдейгьюборг в Швецию. В исландских анналах читаем: «1044. Харальд [Сигурдарсон] прибыл в Швецию»9. На этом основании можно сделать вывод, что брачный союз Харальда и Елизаветы был заключен зимой 1043/44 г. Ни один источник, рассказывая об отъезде Харальда с Руси, не говорит о том, что Елизавета уехала вместе с ним. Правда, вывод, что Елизавета приехала в Норвегию, можно сделать, поскольку в «Гнилой коже», «Красивой коже», «Круге земном» и «Хульде» упомянуты две их дочери (Мария и Ингигерд, не известные, как и Елизавета, русским источникам), но нигде не говорится, что они были близнецами. В противном случае у Харальда и Елизаветы, проведших вместе, согласно сагам, одну весну между свадьбой и отплытием Харальда, могла бы быть лишь одна дочь.
