Язык как способ воздействия властей на массовое сознание в 1920-30-е гг. (На примере Пензенского региона) Мусорина Ольга Александровна

Содержание к диссертации

Введение

1. ДИНАМИКА ЯЗЫКА КАК СОЦИАЛЬНОГО ЯВЛЕНИЯ В 1920 - 1930-Е ГОДЫ

1.1 Сущность языка как социального явления. Социально-экономические и психологические условия языковых трансформаций в 1920-30-е гг. 46

1.2 Язык в советской идеологии в 1920 - 1930-е гг 68

2. МАССОВОЕ СОЗНАНИЕ В 1920 - 1930-Е ГГ. ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ЯЗЫКА

2.1 Сущность и специфика массового сознания 1920 — 1930-х. Горизонты ожидания населения Пензенского региона 107

2.2 Язык как средство воздействия властей на массовое сознание в предвоенное десятилетие 118

2.3 Итоги и доминанты взаимовлияния языка и массового сознания 151

ЗАКЛЮЧЕНИЕ 187

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ 193

• Сущность языка как социального явления. Социально-экономические и психологические условия языковых трансформаций в 1920-30-е гг.
• Язык в советской идеологии в 1920 - 1930-е гг
• Сущность и специфика массового сознания 1920 — 1930-х. Горизонты ожидания населения Пензенского региона

Введение к работе

Актуальность темы. Процессы, связанные с глобализацией и вхождением в информационное общество, заставляют по-новому взглянуть на события прошлого. Пытаясь найти решение сегодняшних насущных проблем, отечественные историки и философы, государственные и политические деятели, публицисты обращаются к наследию прошлого, чтобы осмыслить и переоценить историю России XX века, особенно советский период. Великий историк В. О. Ключевский писал: "Почему люди так любят изучать свое прошлое, свою историю? Вероятно потому же, почему человек, споткнувшись с разбега, любит, поднявшись, оглянуться на место своего падения".1

Объективная оценка исторического развития России позволит прекратить затянувшиеся споры о том, было ли возникновение советского общества объективным и закономерным, либо оно исказило ход нормальных социально-исторических процессов в стране.

Язык имеет огромнейшее значение и для человека, и для общества в целом: "Падение человека влечет за собой падение языка".2 Существует и обратный процесс: "Падение языка влечет за собой падение человека".3 Вообще, значение языка в жизни человеческого общества доказывать не приходится, но нас интересует, насколько язык отражает состояние массового сознания и интенции властей. Ведь, по словам Э. Фромма, "язык как целое выражает отношение к жизни".4 Исследователи говорят о существовании особого мира слов — логосферы, включающего в себя язык как средство общения и все формы "вербального мышления", в котором мысли облекаются в слова. Язык есть своего рода средство подчинения. "Мы - рабы слов", - говорил К. Маркс. О роли языка в воздействии на массовое сознание говорилось много,

Ключевский В.О. Афоризмы. Исторические портреты и этюды. Дневники. М., 1993. С.ЗЗ 34.

2 Эмерсон Р.У. Избранное. М., 1997. С. 19.

3 Бродский И. Статьи и письма. М., 1999. С. 217.

4 Фромм Э. Душа человека. М., 1992. С. 346.

но еще нет комплексных исследований, посвященных именно этой проблеме в историческом аспекте. Тем не менее, именно эта проблема позволила бы показать роль языка в динамике: "Когда социальный класс использует язык тех, кто его угнетает, он становится угнетен окончательно. Язык не безобиден. Слова, когда мы их произносим, прямо указывают на то, что мы угнетены, или что мы угнетатели".5

Одной из характерных черт существования советской цивилизации является тотальный контроль государства над всеми сторонами жизни индивидов. Исторический анализ показывает, что успешная манипуляция массовым сознанием достигается умелым использованием языковых средств, определенной языковой политикой. Однако следует отметить, что современные методы и способы воздействия на массовое сознание (реклама, установление связей с общественностью) основаны на тех же принципах, психологических и лингвистических приемах, что и идеологическая работа партии большевиков на различных этапах ее правления. Поэтому разумный и критический анализ деятельности властей по использованию языка в качестве орудия манипуляции массовым сознанием, а также реакции адресата помогут понять тенденции и методики в современной борьбе за умы и противостоять негативному влиянию.

Политика, государство, власть традиционно играли ведущую роль в развитии российского общества в силу его исторических, культурных, территориальных, географических особенностей. Существование традиционно сильной, но разумной власти способно мобилизовать население и организовать его на проведение хозяйственных работ, защиту границ, колонизацию новых земель. Это требует поддержания в общественном сознании высокого авторитета государственной власти и ее носителей - князя, монарха, вождя и т. д. Политические идеи выступали важнейшим ресурсом государственной власти, создавая ее благоприятный образ в глазах населения. Весьма важное Ангита X. Современный мир // Известия. 1993.27 апреля. значение здесь имеет язык, который несет на себе печать идеологии. Недаром библейское выражение гласит: "Вначале было слово".

Современное состояние русского языка; вызывающее в наши дни всеобщую озабоченность, является закономерностью, вытекающей из логики развития советского тоталитарного государства. В 20 - 30-е гг. XX века и на рубеже XX и XXI веков в обществе и в языке происходят схожие процессы: построение новой модели государственного устройства и "оправдание" выбранного пути посредством воздействия на граждан через язык. Актуальной задачей, следовательно, является обоснование механизма взаимовлияния социального и языкового факторов и анализ этого феномена на конкретном историческом материале.

Еще одним аспектом, предопределяющим актуальность исследования, является так называемый международный фактор. В 1998 г. исполнилось 50 лет с начала, по выражению В.А. Лисичкина и Л.А. Шелепина, Третьей мировой информационно-психологической войны. 18 августа 1948 г. Совет национальной безопасности США утвердил директиву 20/1 "Цели США в отношении России". Этот документ заложил основы нового вида войны, где оружием служит информация, а борьба идет за целенаправленное изменение массового сознания. Задача заключалась в утверждении в массовом сознании таких стереотипов, которые позволили бы манипулировать и населением страны, и ее правящей верхушкой.

В современном мире информация как никогда стала инструментом власти. В форме агитации и пропаганды информация стала главным рычагом управления людьми. В информационной войне одним из видов оружия является5 язык, который может служить средством "тихой" экспансии американской культуры и американских ценностей.

Многие исследователи, психологи, социологи, специалисты по информационным войнам говорят о том, что имеет место "информационно-культурная агрессия на базовую культуру россиян... Сегодня объектом экспансии является языково-знаковая система российского суперэтноса и именно на нее направлен информационный вектор разрушения".6

Американизация языка - проблема не только нашей страны. Многие страны Запада бьют тревогу, пытаясь как-то бороться с этим явлением. Для того, чтобы быть во всеоружии в информационном противоборстве, необходимо использовать исторический опыт и уроки истории.

Объектом исследования выступает массовое сознание 1920-30-х годов.

Предметом исследования является внедрение идеологизированной модели языка, регуляция функционирования и развития языка (языковая политика), реакция массового сознания на языковое воздействие в первые послереволюционные десятилетия.

Хронологические рамки работы ограничены 20 - 30-ми гг. XX века, периодом, когда определилась и установилась модель советского государства в целом. Безусловно, 1930-е гг. являются наиболее характерным периодом с точки зрения степени зрелости системы воздействия на массовое сознание. Но специфика исследуемой проблемы такова, что для адекватной оценки роли языка в воздействии на массовое сознание необходимо проанализировать и начало воздействия и его объективные факторы. Это предопределило обращение к двум послереволюционным десятилетиям. В ряде случаев мы обращались к предреволюционному периоду.

Территориальные рамки работы. Мы рассматриваем пензенский регион как условное историко-краеведческое понятие, включающее территорию, которая исторически, географически и административно связано с Пензой и Пензенской областью. В исследуемый нами период (1920 — 30-е гг.) административный статус Пензенского региона неоднократно менялся:

Россия у критической черты: возрождение или катастрофа. М., 1997. С. 104. Об этом же см.: Почепцов Г.Г. Национальная безопасность стран переходного периода. Киев, 1996; Он же. Информационные войны. М., 2000; Он же. Психологические войны. М., 2000; Он же. Коммуникативные технологии. М., 2001; Леонов Н.С. Информационно-аналитическая работа в загранучреждениях. М. , 1996.

Пензенская губерния (до 1928 г.);

Округа Средне - Волжской области (1928 - 30 гг.);

Подчиненные Самаре районы (1930 - 37);

Часть в составе Тамбовской области (1937 — 39);

Пензенская область (образована 4 февраля 1939 г. с новыми границами).

Среднее Поволжье является типичным регионом европейской части России; Здесь так же, как ив других регионах, социально-политические изменения происходили позже, чем в столице, однако достаточно четко прослеживаются все основные тенденции того или иного процесса.

Выбор территориальных рамок был обусловлен и тем, что особенности экономического, социального, политического и культурного развития Среднего Поволжья определялись многонациональностью населения. Это накладывало отпечаток как на ход социалистического строительства, так и на практику деятельности местных органов власти. Специфичной была и социальная структура региона. Культурная отсталость населения, сравнительно небольшая прослойка квалифицированных рабочих и специалистов, наличие аграрного перенаселения, безработица создавали дополнительные трудности и, по нашему мнению, определяли стереотипы и особенности массового сознания в регионе.

Историография проблемы. Еще в XIX веке появлялись труды, в которых отмечалось влияние переломных моментов в истории народов (в частности революций) на язык эпохи. Например, П. Лафарг в своих очерках "Французский язык до и после революции" стремился показать, как повлияла французская революция 1789-1793 гг. на французский язык той эпохи.8 Лафарг подчеркивал глубокие изменения всего языка, хотя выводы строил на материале лексики (новые слова и словосочетания, новые значения старых слов). Блестящая работа П. Лафарга не давала ответы на вопросы о том, допустимо ли изменения в лексике отождествлять с изменениями всего языка,

Подробнее см.: Пензенская энциклопедия. Пенза, М., 2001. Лафарг П. Французский язык до и после революции. М., 1987. которым изъяснялись до революции. Это первая работа, посвященная проблеме нашего исследования, хотя и на французском материале.

Интерес к языку как инструменту социальной власти связан с развитием научных идей, изменявших подход к изучению общества. Специфической сложностью анализа степени исследованности темы является то, что она в основном попадала в поле зрения не историков, а философов, политологов, социологов, лингвистов. Безусловно, исторические аспекты проблемы этих исследователей интересовали лишь постольку, поскольку они являлись черновым материалом для подтверждения их концепций современного общества и современного языка. Тем не менее, ряд тезисов этих авторов явился и теоретическим фундаментом нашего исследования, поэтому мы начнем обзор историографии именно с них.

Среди исследований феномена массового сознания, в том числе в условиях тоталитаризма, ключевое место занимают идеи и труды Р. Барта. Он высказал мысль о том, что язык — это власть. Он объясняет это тем, что "языковая деятельность подобна законодательной, а язык является ее кодом. В языке, благодаря самой его структуре, заложено фатальное отношение отчуждения. Говорить... это значит подчинять себе слушающего; весь язык целиком есть общеобязательная форма принуждения".9 Являясь одним из классиков современной семиологии, после выхода в конце 1960-х гг. своих трудов "Основы семиологии" и "Система моды", он сузил поле исследований и ограничил его анализом знаковых фактов, усваиваемых людьми через язык.10

Более того, он рассматривал роль языка в создании современных мифов, тиражируемых средствами массовой информации, введя для понимания механизма языковой мифологизации термины "коннотация" и "метаязык". Метаязык у Барта представляет собой вторичную знаковую систему, для которой первичный язык служит планом выражения; коннотация создает новые смыслы, присоединяя их к первичным. Барт поставил вопрос и о так Еще один тезис Барта имел важное значение для нашего исследования: в своей статье "Мифология сегодня" он писал, что "Теперь уже нужно не разоблачать мифы... теперь требуется расшатывать знак как таковой".11 Применяя это утверждение к реалиям 1930-х гг., становится понятным распространенность анекдотов и частушек, связанных с какими-то политическими событиями и персонажами. Речь шла не о "разоблачении мифа", а о "расшатывании знака".

Зарубежные труды по истории Советского государства обычно содержали суровую критику и неприязнь ко всему происходившему в нашей стране в XX веке. Представители же современной американской науки (Ш. Фицпатрик, Дж. Рейли, Д. Пеннер) рассматривают советскую цивилизацию не как что-то уникальное, специфическое, а сквозь призму повседневности. По мнению американских историков (и мы полностью разделяем их взгляд), любая трагическая страница советской жизни (будь то голод 1932-33 гг., либо революция 1917 г.) уникальна настолько, насколько вообще уникально любое историческое событие.

В настоящее время следует выделить объективные и эмоционально-ровные исследования в рамках американской русистики, одним из ярких представителей которой является Ш. Фицпатрик. Предметом ее научных изысканий является послереволюционная Россия, в том числе сталинская Россия в 1930-е годы.12

В своих фундаментальных трудах "Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня" (М., 2001) и "Повседневный сталинизм. Социальная история Советской России в 30-е годы: город" (М., 2001) и в ряде других статей и монографий автор исследует взаимодействия повседневного и чрезвычайного в 1930-е годы, описывает пути и способы, с помощью которых советские граждане пытались вести обычную жизнь в необычных условиях. В центре исследований Ш. Фицпатрик — комплекс институтов, структур, ритуалов, образующих в совокупности среду обитания homo sovieticus сталинской эпохи. И хотя Ш. Фицпатрик не рассматривает языковую политику властных структур в качестве инструмента создания человека советского, она не обходит вниманием смену культурной модели общества, в связи с чем рассматривает процесс замены личных имен и географических названий.

В главе "Разговоры и те, кто их слушал" Ш. Фицпатрик вплотную подходит к мысли о том, что у властей существовало как бы несколько языков: один язык обслуживал диалог партии с народом, другой существовал для того, чтобы сообщать то, что было на самом деле. В работе "Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30- е годы: деревня" есть разделы "Восприятие и оценка", "Образ Сталина в деревенской молве", в которых автор рассматривает языковую реакцию крестьян на голод и политические события. Эти разделы, свидетельствовавшие о двойственности крестьянского сознания и о природном здравом скептицизме и сарказме, имели большое значение для нашего исследования.13

Труды Ш. Фицпатрик содержат богатый архивный материал и воспоминания современников. Ряд ее выводов, связанных с социально-экономическим фоном языковой политики и топонимикой, мы использовали в нашем исследовании.

Фицпатрик Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы: деревня. М., 2001. С. 89-91,321-331.

Отображение революционных событий через призму языка мы находим в статье Д. Дж. Рейли "Изъясняться по-большевистски", или как саратовские большевики изображали своих врагов".14 Статья построена на материалах Саратовской губернии, ставшей после Октябрьской революции ареной ожесточенной гражданской войны. Автор пытается показать, как большевики при помощи "социального слова повседневной политики" истолковали события гражданской войны в своем регионе, оправдывая растущее насилие со стороны советских властей, и как карикатурно изображали оппозицию этому насилию.

Д.Дж. Рейли считает, что дискурс большевиков включал в себя; кроме набора идей и символов, два новых, потенциально противоположных партийных языка (под языком ученый подразумевает словарный состав; синтаксис и содержание, т. е. то, о че м позволялось тогда писать). Признавая, что формулировка упрощена, автор называет один язык "внешним" (язык партийных газет, публичных собраний; агитационной литературы и устной пропаганды), а другой - "внутренним" (язык секретных и конфиденциальных донесений, не предназначенных для обнародования). Для нас ценным представляется замечание ученого о том, что члены партии могли пользоваться как "внешним", так и "внутренним" языком в зависимости от того, к кому они обращались. В нашем исследовании идея получает дальнейшее развитие в виде диалога "власть-народ", где власть обладает монополией на номинацию явлений окружающего мира, в том числе на изображение прошлого. Д.Дж. Рейли отмечает, что большевики присваивают себе право выступать от имени тех социальных групп, которые они считают привилегированными. Для того используются определенные стилистические приемы, приведшие к становлению четкой языковой политики.

Частично исследуемая нами проблема была затронута в книге американского историка Р. Пайпса "Россия при большевиках"1, который наряду с другими вопросами рассматривает политику большевиков в отношении религии и культуры. В главе "Культура как пропаганда" автор не обошел вниманием язык данного периода, приведя ряд примеров любопытных, с его точки зрения, изменений. Отобранный историком языковой материал позволяет судить об изменениях в массовом сознании солдат и крестьян после событий Октября 1917 г.

Мысль о том, что русский язык в советском обществе является в своем роде специфическим явлением и представляет цель и результат политики властей по воздействию на массовое сознание народа, высказывается и анализируется в трудах французского историка А. Безансона. В вышедшем у нас сборнике статей "Советское настоящее и русское прошлое" автор предлагает свой взгляд на событияхередины XIX - конца XX веков в России. Многие выводы, сделанные ученым, могут показаться спорными и категоричными. Однако в одной из статей в главе "Компромисс в сфере языка" А. Безансон также пишет о том, что так называемый советский язык представляет собой сосуществование и борьбу разных языков. Причем речь опять идет не о разных языковых стилях и не о языках разных социальных групп, а о компромиссе между языком партии и языком народа. Для нашего исследования этот тезис имеет весьма важное значение, т.к. в нем лежит косвенное утверждение о параллельном существовании официального языка, служившего и орудием манипуляции, и своеобразным знаком принадлежности к определенной социальной группе, т.е. это был способ самоидентификации. Ученый особо отмечает, что решающие битвы разыгрываются на идеологическом фронте; все свои средства власть направляет на воздействие на лексику и синтаксис. Сражение между языками, по мнению автора, - "битва не на жизнь, а на смерть, и стороны прибегают в ней к хитроумным маневрам". Таким маневром А. Безансон называет развитие двух добавочных языков -псевдочеловеческого и псевдосоветского. Он обозначает это явление компромиссом в сфере языка. Псевдочеловеческий язык - это ступень на пути к языку социализма, это советский язык "улучшенного качества", стоящий на более высокой ступени, однако неискушенные читатели и слушатели могут принять его за нечто принципиально новое. Псевдочеловеческий язык характерен для литературы, предназначенной на экспорт, или же может использоваться официальными писателями, желающими приобрести репутацию (и престиж) писателей-диссидентов; или в пропагандистских целях.

Псевдосоветский язык берется на вооружение каждым, кто намерен» публично высказать какую-либо неортодоксальную идею. Он - орудие сопротивления в условиях абсолютной монополии советского языка. Инакомыслящему удается донести свою мысль до слушателей, выражая ее в завуалированном виде, прибегая к дозволенным формулировкам и используя (или даже обогащая) стилистические приемы советского языка.

Основной причиной, по мнению А. Безансона, приведшей к образованию советского языка, является феномен идеологии как определяющего фактора советской системы. Но мы в корне не согласны с его утверждением, что идеология как феномен возникает лишь в исключительных обстоятельствах. В истории человечества А. Безансон обнаруживает лишь два примера: гитлеризм и ленинизм. Ученый высказывает мысль о том, что в России "переносчиком" микроба идеологии становится интеллигенция. Западные - немецкий и французский - элементы идеологии проникают в русскую мысль и через славянофилов, и через западников. А. Безансон определяет основную функцию идеологии после прихода к власти: создание ирреальности, миража того, чего нет в реальности. Важнейшим инструментом идеологии является Слово, которое всегда есть слово лжи. По определению ученого, советская идеологическая система — это логократия — царство лжи.16 Мы не склонны разделять полностью эту резкую оценку, поскольку существовали и объективные причины возникновения советской идеологии в том виде, в каком она существовала в 1920 - 30-х тт.

К ученым, которые подчеркивают чисто внешний характер влияния общественных факторов на язык, относится Э. Бенвенист, который вслед за другими повторял, что революция 1917 г. в России привела к изменению всего общественного строя в нашей стране, а язык, тем не менее, остался прежним. Критикуя точку зрения Э. Бенвениста, советский языковед Р.А. Будагов считает, что после Октября 1917 г. изменилась сфера и характер функционирования языка, в первую очередь литературного языка. Мы согласны с этой оценкой, но следует добавить, что изменение общественного строя, изменение социальных условий жизни совпали с заменой общественных идеалов. Скорее даже зарождение и развитие новых общественных идеалов происходило в царской России, а язык (речь) выразителей (носителей) этих идеалов не мог не отличаться от языка других членов общества, и когда произошло изменение общественного строя, выразителей идей революции (добровольно или принудительно) становилось все больше, их язык стал языком эпохи. Новые общественные идеалы принесли новые ценности, изменилось мышление русского народа, которое отражено в языке.

Роль "нового языка" как орудия тоталитарного подчинения была осознана лишь после того, как аналогичный "язык" сформировался в гитлеровской Германии. Хотя его исследователи и пользовались терминологией, привязанной к конкретному месту и времени (в основном используя введенное в 1946 г. В. Клемперером название "язык Третьего Рейха" (Lingua Tertii Imptrii) или Nazi-deutsch), структурное сходство, а зачастую и тождественность обоих феноменов не могли остаться незамеченными.

В 1948 году Джордж Оруэлл в повести "Год 1984-й" подробно описывает "тоталитарный язык", созданный на базе английского, и изобретает для; него название - Newspeak (в русском переводе книги - новояз). Вслед за книгой, приобретшей мировую известность, этот термин входит во многие языки (например, в польском языке прочно укоренилось понятие nowomowa), где он и используется в настоящее время для обозначения языка, по функции своей тоталитарного, противопоставляемого естественному языку, выполняющему роль средства человеческого общения. Будагов Р.А. Избранные научные труды. М., 1997. С. 117.

Немецкий ученый-филолог В. Клемперер в своей книге "LTI. Язык третьего рейха. Записная книжка филолога" дает свое объяснение того "малоприятного" факта, что огромные массы населения Германии (причем не только "простой народ", но и интеллектуалы, аристократы) были в течение 12 лет "охвачены безумием", последствия которого всем известны. Объяснений этого факта давалось и дается множество, но В: Клемперер подходит к проблеме именно со стороны языка: во многом успех гитлеровского режима он объясняет сознательным использованием нацистами языка в качестве орудия духовного порабощения целого народа. Проводя в течение многих лет лингвистические наблюдения, ученый показывает, что, перебирая слова, которыми мы пользуемся, можно не только описать жизнь, но и проникнуть в секреты невидимых на поверхности механизмов, управляющих жизнью людей.

Клемперер представляет язык не только как орудие человеческого общения, хранителя накопленного людского опыта и знаний (культуры), но как "властного распорядителя жизни"! Таким образом, нацистский вариант немецкого языка выполнял свою манипуляционную роль, во-первых, как язык власти (подобный подход и описание языка советской власти мы находим в работах Н.Н. Козловой, о которых скажем ниже), во-вторых, как язык идеологии - феномен тоталитарного государства у А. Безансона.

Тоталитаризму как явлению современности посвящено значительное число работ, много дискуссий ведется, в частности, о характере советской цивилизации. Мы не собираемся отождествлять гитлеровскую Германию и сталинский Советский Союз, однако при анализе трудов по этим режимам нельзя игнорировать то общее, что присуще тоталитаризму вообще и феномену идеологии двух государств, в частности. Одна из таких черт — язык власти. Оговоримся однако, что, конечно же, не все описываемые языковые процессы могут возникать, развиваться и затухать лишь в рамках идеологии, т. к., по словам французского филолога Ж. Бедье, определенные ситуации и впечатления в абсолютно несхожие эпохи, в совершенно разных странах могут порождать одинаковые формы выражения, и это связано во многих случаях с неизменностью человеческой природы, не зависящей от времени и пространства.

Среди представителей русского зарубежья нельзя не отметить М. Геллера, представившего подробный исторический анализ событий советского периода. До начала 90-х гг. имя М. Геллера было известно в России лишь узкому кругу специалистов и людей, знавших его лично. За прошедшие 10 лет в нашей стране были изданы многие его труды. И хотя отношение к этому историку неоднозначное, мы считаем, что в той части его работ, где идет речь о языке тоталитаризма (М. Геллер называет его советским языком), выстроена четкая концепция феномена "языка, власти". Концепция представлена в книге "Утопия у власти" (1982), написанной в соавторстве с А. Некричем и посвященной истории СССР с 1917 г. до наших дней, а также в статьях "Новояз в 1984 году" (1983) и "Революционный плакат как знак советского языка" (1983). Основами взглядов М. Геллера на советский язык послужили идеологические материалы советского периода, собственные наблюдения, роман Д. Оруэлла" 1984".

В советский период тема идеологизации языка не получила широкого освещения в историографии в связи с господствующей идеологической установкой на то, что русский язык является языком межнационального общения, свободным от сословных "церемоний". Тем не менее, необходимо отметить, что и в это идеологизированное время в Советском Союзе существовала целая философская школа, которая рассматривала язык, как систему знаков, свидетельствовавших, в том числе и об идеологических предпочтениях. Речь идет о так называемой Тартусской школе, признанным главой которой был Ю.П. Лотман. Сегодня исследователи считают, что школа возникла и смогла сохраниться в условиях государственно-идеологического контроля лишь в силу своей эзотеричности, усиливавшейся благодаря специфичной терминологии. В понимании Ю.П. Лотмана язык включал в себя не только вербальные формы, но и жесты, манеру одеваться, визуальные формы. Частично мы использовали этот подход в нашей работе.

Для нашего исследования важным представляется размышление Ю.М. Лотмана об особенности русской культуры: "Категория авторитетности, ее степени и ее источников играет в русской культуре первостепенную роль...Центр внимания переносится с того, "что" сказано, на то, "кем" сказано, и от кого этот последний получил полномочия на подобное высказывание. Именно перемещение источника авторитетности является основной причиной перестройки всей идеологической системы. Так, в зависимости от того, является ли источником истины божественное начало, разум, опыт и практика или личные или классовые интересы и т. д., перестраивается и вся остальная система ценностей".19 Эпоха перестройки дала возможность активизации семиотической школы. К этому времени относятся труды ряда семиологов, посвященные языку.20

Среди работ философов и социологов, уделявших внимание историческим аспектам социальной функции языка - труды Н.Н. Козловой, рассматривавшей социальную судьбу крестьянства посредством обращения к дневниковым записям, хранящимся в архивах.21 Не будучи историком, исследователь, тем не менее, использует методы и средства исторической науки.

В рамках культурологии к подобной теме обратился B.C. Елистратов. В центре внимания его исследований — взаимосвязь национальных и языковых проблем. Языковые изменения особенно четко видны на фоне изменений других сторон жизни общества. B.C. Елистратов приходит к выводу о том, что так называемые "национальные проблемы" актуализируются примерно в одни и те же периоды, что и проблемы снижения языка. Это периоды нестабильности Лотман Ю. П. Семиотика кино. Таллинн, 1973. 19 Лотман Ю.П. Избранные труды по семиотике. М., 1995. С. 197. 20 Соломоник А. Язык как знаковая система. М., 1992. С. 223. 21 Козлова Н.Н. Горизонты повседневности советской эпохи: Голоса из хора. М., 1996. как на "макроуровне" (система межнациональных отношений), так и на уровне отношений социальных, отношений между группами, странами, корпорациями. Происходит актуализация или легализация того, что тщательно скрывалось доминирующей идеологией стабильной эпохи. В основном это устные тексты (брань, инвективы, сниженный минифольклор), которые "нарабатывались" в течении стабильной эпохи, а теперь становятся объектом исследований, входят в литературу, средства массовой коммуникации. То же происходит и с комплексом национальных конфликтов: они "признаются", затем "обсуждаются" и т. д.

Динамику языка можно проследить на примере быта и речи Москвы конца XIX - начала XX века. Именно сюда приезжали на заработки десятки тысяч крестьян. Москва, это и крестьянский, и "простонародно-мещанский" город, состав населения которого никогда не был абсолютно регламентирован жесткой таксономией. Изучая язык старой Москвы, автор считает, что мелочи языка и быта дают неисчерпаемую пищу для размышления, особенно когда речь идет о частном повторении, а иногда буквальном совпадении подробностей из быта и речи москвичей конца XX века и их предшественников, живших в столице сто лет назад. B.C. Елистратов рассматривает мещанина, обывателя как главного героя старой Москвы і и отмечает, что "в целом старомосковский уклад, продолжал доминировать и в 20-х годах XX века". Коренная ломка, по мнению В. С. Елистратова, началась в 30-х годах. То же происходило и с языком. "Именно в 20 - 30-е гг. широко распространился, а за годы советской власти н полностью сформировался новый язык, который М. Геллер назвал советским языком. При сравнении речи современных москвичей и москвичей конца XIX — начала XX века складывается такое "мистическое ощущение, что ста лет с их разрухой, взрывами храмов и т. п. просто как будто и не было. Например, возрождаются все ухватки и приемы московских уличных торговцев, совпадает даже интонационный контур рекламных выкриков".22 Следует выделить в связи с

Елистратов B.C. Язык старой Москвы: лингво-энциклопедический словарь. М., 1997. этим два момента. Во-первых, очевидно, возрождается тот слой общества, который не смог сформироваться и окрепнуть в начале XX века: это т. н. средний класс, значительная часть которого является собственниками. Во-вторых, получается, что язык советской эпохи выпадает из употребления довольно легко, вопрос только в том, что мы получаем взамен. Таким образом, B.C. Елистратов также ставит вопрос о коренных изменениях в языке, обусловленных изменениями социально-политическими.

Исторические сюжеты встречаются в работах известного специалиста по общественным связям Г.Г. Почепцова. Так, говоря об имидже политика, он обращается к примерам, связанным с темой нашего исследования. Правда, в основном эти примеры относятся к истории гитлеровской Германии, иллюстрируя использование фашистами языка в качестве средства манипуляции.23

Подчеркне м, что интерес к языку ученых разных отраслей наук в СССР весьма активизировался с началом перестройки. В конце 1980-х гг. вышло даже несколько сборников, среди авторов которых и философы, и социологи, и лингвисты, и представители других наук.24Одним из исследователей массового сознания является СТ. Кара-Мурза. Правда, его книги носят скорее публицистический характер и не всегда содержат научный аппарат.25 Тем не менее, в его трудах можно найти некоторые сюжеты, связанные с проблемой нашего исследования. Безусловно, позиция,, занимаемая СТ. Кара-Мурзой по отношению к реформам в современной России весьма резкая, но интерес представляет его аргументация. Он пишет, что "нынешняя смута в России стала возможна после внедрения Почепцов Г.Г. Тоталитарный человек. Очерки тоталитарного символизма и мифологии. Киев, 1994; Он же. Национальная безопасность стран переходного периода. Киев, 1996; Он же. Имидж: от фараонов до президентов. Киев, 1997. курс манипуляции сознанием. М., 2002. нового способа господства — манипуляции сознанием. Ломают наши традиции, засоряют родной язык. Мы перестаем видеть реальные угрозы своим жизненным интересам".26 В своих трудах он пытается показать механизм манипуляции и "главные мишени, на которые направлены атаки манипуляторов".27

Внимание советских историков к проблемам массового сознания не получило должного воплощения в научных трудах. Причиной этого, по нашему мнению, является то, что эта проблема несколько не вписывалась в официальную идеологическую схему, основанную на классовом факторе. Пожалуй, единственной работой по этой тематике была монография Б.Ф. Поршнева "Социальная психология и история".28 Иногда встречались сюжеты, связанные с модой на новые имена и географические названия в конце 1920-30-х гг. в трудах по истории культурной революции.29

Снятие идеологических запретов в конце 1980-х гг., доступ исследователей к огромному числу ранее закрытых источников и зарубежных исследований по проблемам языка тоталитаризма (подчеркнем еще раз, что терминология, используемая исследователями, различная) привели к заполнению данного пробела и появлению в современной исторической науке трудов по исследованию языковых проблем. Конечно же, подавляющее большинство этих работ не посвящено непосредственно языку как способу манипуляции: эта тема рассматривается в работах исследователей идеологии и массового сознания.

Проблема массового сознания учеными-историками в нашей стране стала исследоваться практически только с 90-х гг. XX века. Существует ряд работ по истории культуры, которые с полным правом можно отнести к историографии

Кара-Мурза СТ. Краткий курс манипуляции сознанием. М., 2002. С. 17. 27 Там же. С. 9.

Поршнев Б. Ф. Социальная психология и история. М., 1966. 29 См., например: Веселое А.Я. Борьба Коммунистической партии за проведение культурной революции в деревне в годы коллективизации. Л., 1978. массового сознания, например монографии И.И. Голомштока, Е. Громова.30 Одним из первых тему массового сознания затронули Л.А. Гордон и Э.В. Клопов.31 В последние годы эта проблема стала уже одной из традиционных тем исторических исследований. Мы не будем перечислять труды и имена исследователей массового сознания вообще, остановимся лишь на тех работах, где затрагивались проблемы языка.

Среди первых исследований проблемы массового сознания можно назвать работы Е.С. Сенявской. Хотя Е.С. Сенявская и не использует в названии своих трудов термин "массовое сознание", их содержание позволяет отнести эти работы к исследованиям именно этой проблемы. Тема комплексного воздействия властей на массовое сознание в 30-е гг. XX века была раскрыта Н.Б. Барановой.33 В ее трудах есть ряд сюжетов, связанных с использованием языка в идеологических целях.

Интерес историков к проблемам массового сознания во второй половине 90 гг. был довольно высок, что доказывает появление обобщающих трудов.34

В последние годы появился ряд трудов по исторической антропологии, где затронута в основном тема массового сознания.35 В; этих работах изменения, происходящие с человеком в социальном смысле, иногда связываются и с изменениями в языке. Проблема массового сознания в Советском Союзе нашла место в обобщающем обзоре "История ментальностей. Историческая антропология. Зарубежный опыт в обзорах и рефератах" М. 1996.

Голомшток И.И. Тоталитарное искусство. М., 1994; Громов Е. Сталин: власть и искусство. М., 1993.

Гордон Л.А., Клопов Э.В. Что это было?: размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30 - 40-е годы. М., 1989.

Однако, проблемы языка в исследованиях, посвященных социальной истории, практически затрагиваются лишь вскользь. В лучшем случае языку посвящено или несколько сюжетов или максимум 1-2 страницы. Большей частью темой языка занимались, как уже подчеркивалось выше, филологи, используя редкие исторические сюжеты для лингвистических выводов.. Из наиболее полных филологических исследований можно назвать работы И.А. Купиной и Т.М. Николаевой.36

От постановки проблемы массового сознания в целом и пересмотра сущности идеологической работы исследователи закономерно перешли к анализу отдельных стереотипов массового сознания и механизмов их возникновения и формирования. В этом анализе одно из важнейших мест занимает исследование идеологической функции языка. Этому посвящена книга Б. Сарнова "Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма". Этот труд явился результатом как собственных наблюдений; и размышлений автора, так и впечатлений от прочтения романа Д. Оруэлла "1984" и книги В. Клемперера "Язык Третьего Рейха". Б. Сарнов исследует не только официальный язык советской эпохи, но язык, бытовавший в массах как противоядие, благодаря которому общественное сознание не поддавалось губительному воздействию языка власти в частности и давлению властей в целом. Книга содержит богатый фактический материал, хотя ее вряд ли можно полностью отнести к классическому научному жанру.37

В; последнее время отечественные историки все больше сходятся во мнении о том; что историю советского периода следует изучать и осмысливать, используя произведения литературы и кинофильмы этого периода.. Примером такого исторического анализа могут служить статьи тематического цикла "История страны / История кино", опубликованные в журнале "Отечественная история", №6 за 2003 г..

36 Купина И.А. Тоталитарный язык: словарь и речевые реакции. Екатеринбург-Пермь, 1995;

Николаева Т. М. Лингвистическая демагогия. М., 1998. 7 Сарнов Б. Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма. М., Весомый вклад в изучение процессов и событий 1920 - 30-х гг. вносят пензенские историки и краеведы. Например, в работах по истории развития экономики, промышленности и рабочего класса Пензенского региона можно найти социально-экономические основы языковых трансформаций. Следует отметить труды Н.А. Шарошкина.38 Исследованию крестьянского движения и коллективизации посвящены монографии В.В. Кондрашина.39

В качестве отдельного блока необходимо назвать труды пензенских исследователей, посвященные культурному строительству. Несмотря на то, что тематика этих работ не совпадает с темой нашего исследования, они сыграли определенную роль в нашем анализе, во-первых, потому что язык является частью и основой культуры; во-вторых, в этих работах есть сюжеты, связанные с проблемой языка.

Одной из немногих таких работ является статья В.В. Балахонского "Провинциальная культура и объяснение событий российской истории".40 Автор размышляет о том, что в языке как общественном явлении отражаются состояния и изменения культурных, социальных, личностных образований. Язык, в свою очередь, посредством ценностно-мотивационных факторов регуляции, фиксированных в языковых средствах, воздействует на индивидуальное и социальное поведение человека, а также на его мыслительную деятельность, поскольку мышление протекает преимущественно в языковых формах и непосредственно связано с поведением человека. Это позволяет утверждать, что выбор тех или иных языковых средств, характерных для представителей определенной культурной среды, указывает на типичный для них стиль мышления и, соответственно, делает более предсказуемым образ поведения в? стандартных ситуациях. Приі объяснении и теоретической

Шарошкин Н.А. Промышленность и рабочие Поволжья в 1920-е годы. Пенза, 1987. 39 Кондрашин В.В. Крестьянское движение в Поволжье в 1918 - 1922 гг. М., 2001; Кондрашин В., Пеннер Д. Голод: 1932 - 1933 годы в советской деревне. Самара - Пенза, 2002. 40 Балахонский В.В. Провинциальная культура и объяснение событий российской истории // Российская провинция XVIII - XX веков: реалии культурной жизни. Материалы III Всероссийской научной конференции. Пенза, 1996. Кн.2. С. 227-228. реконструкции исторических событий подобные возможности очень важны. Отечественный историк второй половины прошлого - начала нынешнего века В.О. Ключевский не только анализировал подобные лингвистические методы в рамках своих спецкурсов, но и сам часто использовал их в своих исторических исследованиях. Особенно широко представлены эти методы в его трудах по древнерусской истории. Относительно же изучения социальных явлений нового и новейшего времени данные походы еще не получили своего применения в исторической науке.

Языковой спецификой провинциальной культуры является более широкая представленность в ней элементов народного разговорного языка, диалектизмов и противоречий. Вопрос о взаимоотношении диалектизмов, просторечии и нормативного языка непрост и имеет неоднозначные решения. Современная лингвистика исходит из нецелесообразности противопоставления народного разговорного языка литературному, т. е. нормативному, но в рамках научного исследования событий прошлого такая дифференциация не только правомерна, но и весьма эффективна, поскольку позволяет воссоздать бытовую и духовную атмосферу объясняемого события. На такую возможность указывал еще В. О. Ключевский в своей работе "Терминология русской истории".

Среди работ пензенских историков одной из близких к теме исследования является монография Л.Ю. Федосеевой "Рабочие Поволжья и культурное строительство в регионе во второй половине 20-х - середине 30-х годов" (Пенза. 2000 г). В монографии затрагиваются проблемы ликвидации неграмотности, повышение квалификации и культурного уровня рабочих, рассматривается роль библиотек, газет и различных форм художественного творчества в развитии духовной культуры рабочих. Кроме того, в последующих публикациях автор продолжает анализировать ход ликвидации неграмотности среди рабочих, состояние рабселькоровского движения.41 Тему ликвидации неграмотности в предвоенные годы рассматривают Т.Н. Кузьмина и Н.А. Шарошкин.42

Распространение грамотности и развитие сети начальных школ освещается в работах В.А. Власова, например в; статье "Начальная школа Пензенской губернии на рубеже XIX-XX веков (сборник "Отечественная культура и развитие краеведения", Пенза 2001 г), а также в его концептуальной работе "Школа и общество".43 Эти работы являются примером того, что тема языка как бы незримо всегда присутствовала в трудах историков, хотя непосредственно и не получила должного внимания, в, вероятно, в силу своей некоторой нетрадиционности для исторических исследований;

Таким образом, проблема языка как отражения массового сознания, с одной стороны, и способа воздействия на него,, с другой стороны, в отечественной историографии не нашла своего полного освещения и может считаться неизученной.

Научная новизна диссертации определяется тем, что исторические исследования языка как социального явления фактические; не предпринимались ни в масштабах страны, ни в масштабах региона. Отдельные аспекты этой проблемы присутствуют лишь в качестве второстепенных сюжетов в работах, посвященных культуре и идеологии. Научная новизна исследования заключается в том, что впервые предпринят исторический анализ массового сознания, 1920 - 30-х гг. через призму языка как социального явления. Позитивный момент новизны проявляется в том, что рассмотрены особенности массового сознания и события 20 - 30-х годов в контексте мировой истории, а не только в рамках национальной истории. На конкретном фактическом

См. например: Федосеева Л.Ю. Ликвидация неграмотности рабочих Поволжья во второй половине 1920-х - середине 1930-х годов // Исторические записки. Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск 6. Пенза, 2002, С. 81-92.

1 Кузьмина Т.Н., Шарошкин Н.А. Проблема ликвидации неграмотности среди рабочих Пензы и области в предвоенные годы (1938 - июнь 1941) // Идеалы и реальности культуры российского города. Материалы IV городской научно-практической конференции. Пенза, 2003, С. 103-107. Власов В.А. Школа и общество. Поиски путей обновления образования. Вторая половина XIX - первая треть XX в. Пенза, 1998. материале мы рассматривае м язык одновременно как объект центральных и местных партийных и государственных органов по воздействию на массовое сознание посредством определенной языковой политики.

Цели и задачи исследования. Исходя из актуальности темы и степени ее изученности, автор ставит своей целью теоретическое обоснование механизма отражения социальной повседневности в "языке эпохи". На основе конкретного исторического и языкового материала делается попытка исследования способов воздействия власти на массовое сознание, итоги и доминанты этого процесса. Это достигается решением следующих задач: анализ сущности понятия "язык эпохи" в историческом контексте советского общества; рассмотрение социально-экономических условий, определяющих характер языка в 20 - 30-е гг. XX века; исследование основных характеристик языка как социального явления в 20 - 30-е гг. XX века; анализ деятельности органов власти Пензенского региона по внедрению модели действительности посредством языка; исследование отношения населения региона к языковым нормам эпохи; интерпретация основных итогов и доминант процесса насаждения идеологизированных языковых стереотипов. Методология исследования. Основополагающим методом исследования выступает диалектический, позволяющий установить закономерность происходящих в обществе изменений и прогнозировать непосредственные и отдаленные результаты и последствия изучаемого явления. Методологическую основу диссертации составляют: принцип историзма, который состоит в изучении событий и явлений в их динамике и хронологической последовательности; принцип системности позволяет рассматривать общество и язык как социальные системы, каждый элемент которых может быть понят только после рассмотрения того, какую роль он играет по отношению к другим элементам; принцип динамичности, применяемый для анализа изменений социальных систем; принцип диалогизма: взаимодействие властных структур и членов общества рассматривается нами как диалог, в котором власть выступает инициатором с целью воздействия на массовое сознание.

Теоретические основы исследования. В связи с тем, что в исследовании затрагиваются предметы использования языка в воздействии на массовое сознание, мы обратились в описаниях теоретических основ исследования не только к истории, но и к другим отраслям науки: философии, языкознанию, социолингвистике, культурологии. Теоретическим фундаментом исследования явились труды отечественных и зарубежных философов, социологов, культурологов и лингвистов, связанные с социальными проблемами языка.

Поскольку в нашей работе мы рассматриваем язык как социальное явление, теоретической основой исследования послужили выводы, сделанные выдающимися лингвистами ХГХ-ХХ веков: И.А. Бодуэном де Куртенэ, Е.Д. Поливановым, Л.П. Якубинским, В.М. Жирмунским, Б.А. Лариным, A.M. Селищевым, Г.О. Винокуром. Прежде всего, это тезис о том, что все средства языка.распределены по сферам общения, а деление общения на сферы имеет в= значительной мере языковой признак. Различные воздействия социальной среды на язык и на речевое поведение людей изучает социолингвистика, правда в поле ее интереса находится современный язык момента и язык современной эпохи.

Одной из ключевых проблем мировой лингвистики (в том числе и социолингвистики) является социальная дифференциация языка. Ей уделяли внимание представители французской социологической школы в языкознании (А. Мейе), ученики швейцарского лингвиста В. де Соссюра - А. Сэшеэ и Ш. Бали, Ж. Вандриес, А. Матезиус, Э; Сепир, Дж. Ферс и др.; отечественные языковеды Е.Д. Поливанов, A.M. Селищев, P.O. Шор, Л.П. Якубинский, В.М. Жирмунский, В.В. Виноградов, М.М. Бахтин и др.

В советском прошлом был широко распространен прямолинейный взгляд на дифференциацию языка в связи с социальным расслоением общества. Согласно этому взгляду расслоение общества на классы прямо ведет к формированию классовых диалектов и "языков". Эта концепция сформировалась в советском языкознании в конце 1920-х и начале 1930-х гг., когда весьма популярной была теория об обострении классовой борьбы и о четких классовых различиях.

Особенно отчетливо такая точка зрения была выражена А.М: Ивановым и Л.П. Якубинским в их книге "Очерки по языку" (1932), а также Л.П. Якубинским в работах "Язык пролетариата", "Язык крестьянства" и других, опубликованных в 1930-е годы. Эта концепция просуществовала в советской науке долгие годы. В последнее время она подвергалась резкой критике. Ее упрекают за то, что она якобы являлась не научной теорией, а по сути, идеологемой. В своем исследовании мы нашли подтверждение того, что она, тем не менее, имела под собой основания, и мы можем говорить о классовых языковых различиях. Но, безусловно мы не используем эту теорию безоговорочно как теоретическую основу. Мы считаем, что бурные миграционные процессы 1920 - начала 30-х гг., создавшие своеобразную прослойку городского населения, имевшего крестьянское происхождение, послужили причиной смешения "языка пролетариата" и "языка крестьянства". К тому же лингвисты считают, что природа и характер отношений между структурой общества и социальной структурой языка весьма сложны, непрямолинейны. В социальной дифференциации языка получает отражение не только и не столько современное состояние общества, сколько предшествующие его состояния, характерные особенности его структуры в прошлом, на разных этапах развития данного общества. Это положение социолингвистики будет подкреплено конкретным историческим материалом в нашем исследовании.

Исследователи уже давно отмечали чередования стабильных и нестабильных эпох и соответствующих изменений в языке. В "стабильную" эпоху общество представляет собой достаточно обозначенную таксономическую систему, которая формирует, с одной стороны, устойчивую "национальную картину мира" с другой стороны - явную "языковую картину мира", где безоговорочно признаются нормы грамматики, орфоэпии, где отлажена стилистическая иерархия литературного языка. По "языковой" картине можно изучать "национальную". Их сосуществование достаточно гармонично. Но, в недрах "стабильной эпохи" формируются деструктивные, революционные элементы. Их критическая масса постепенно нарастает, расшатывая устойчивую таксономию общества и языка. Основной удар наносится по канону языковому и национально-поведенческому. Снижаются, пародируются классические образы, активизируется жанр литературного анекдота, пародия внедряется в сферу политики и т. д. Создается ощущение, что общество и нация теряют ценностные и нравственные ориентиры и соответственно язык — ориентацию в поле стилей.

В диссертации мы опирались на периодизацию так называемого "снижения" языка, проведенную учеными на основе трудов В.В. Виноградова. Он вычленил известную историческую периодичность в "снижении" языка. Условно выделяют следующие "снижения" в истории русского литературного языка последних двух веков: Пушкинско-карамзинская реформа первой четверти XIX века; Разночинское "снижение" середины XIX века; "Варваризация", связанная с революцией 1917 года; "Перестроечная" и "постсоветская" варваризация 80-90-х гг. XX века. В эти периоды язык становится объектом не столько лингвистических исследований, сколько философских дискуссий. Смещения, снижения в языке (и соответственно в "национальном мышлении" и "национальном характере") весьма существенны, часто речь идет о серьезных глубинных, структурных изменениях.

Среди множества сложных социально-языковых связей особенно значимой нам представляется ориентация говорящих на язык какой-либо одной общественной группы, связанная с понятием социального престижа: чем более престижен статус группы в глазах всех других членов данного социума, тем вероятнее, что именно ее язык способен служить образцом для подражания. Это положение разработано в рамках современных социологических и социолингвистических исследований, но идея принадлежит выдающемуся отечественному лингвисту Е.Д. Поливанову, разработчику концепции языковой эволюции. По его мнению, социальные факторы влияют на язык не непосредственно. "Экономико-политические сдвиги видоизменяют контингент носителей языка (или так называемый социальный субстрат) данного языка или диалекта, а отсюда вытекают и видоизменение отправных точек его эволюции".44 Примером выступает русский литературный язык послереволюционной эпохи. Изменение состава носителей языка обусловило новую цель языковой эволюции — создание языка, единого для всех социальных слоев, объединяемых в новом коллективе носителей. В ходе этого процесса выясняется, язык какой из объединяемых социальных групп "будет "играть первую скрипку" в эволюции, направленной к установлению единообразной (для всех данных групп) системы речи".45

Естественно, что лингвисты находят спорными некоторые положения концепции языковой эволюции Е.Д. Поливанова, однако рассмотренное выше утверждение продолжает находить подтверждение в исследованиях исторического и лингвистического ряда.

Кроме того, в развитии языка ключевую роль играют антиномии -постоянно действующие противоположные друг другу тенденции, борьба которых и является движущим стимулом языкового развития. При рассмотрении проблем массового сознания через призму языка различные антиномии будут являться показателями определенных социальных процессов и отражать особенности массового сознания в данный период.

В отличие от антиномий, охватывающих своим действием языковую систему в целом, социальные факторы неодинаковы по своему влиянию на язык (глобальные и частные). К социальным факторам, влияющим на языковую эволюцию, лингвисты относят, например, изменение круга носителей языка; распространение просвещения; миграция; создание новой государственности; развитие науки; технические новшества и изобретения.

Таким образом, среди теоретических основ нашего исследования выделяется блок теорий социолингвистики.

В ходе проведенного нами анализа исторического материала мы исходили из концепции современной когнитологии. В основе когнитологии, научного направления, сложившегося в 60-х гг. XX в., лежит гипотеза о том, что человеческие когнитивные структуры (восприятие, язык, мышление, память, действие) неразрывно связаны между собой и действуют в рамках одной общей задачи. Поэтому в ряде работ ученых когнитологов сам человек рассматривается как активный преобразователь информации.46 Так как когнитивная модель охватывает различные уровни порождения речи, то возникает новое отношение к языку — как к устройству, преобразующему мысль в речь.

Общеизвестно, что устная речь не всегда совпадает с истинными мыслями говорящего или пишущего, что особенно важно при анализе идеологии и массового сознания 1920 - 30-х г. Поэтому концепции семиотики также являются теоретической основой диссертации. Семиотические наблюдения можно найти у лингвистов, философов, историков, литературоведов, которые свои изыскания часто не относили к области семиотики, т. к. направление это сформировалось относительно недавно. Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М., 1982; Познание и его возможности: Тезисы международной научной коиференциию М., 1994. Фомиченко Л.Г. Когнитивная модель просодических интерферируемых систем. Волгоград, 1996.

Американский философ и социальный психолог Ч. Моррис является основателем семиотики как самостоятельной дисциплины, инициатором прагматического анализа языка. Ч. Моррис не без основания полагал, что семиотика может выступать в качестве средства описания различных аспектов человеческой деятельности. Семиотика является наукой о знаковых системах, используемых человеком. Одной из таких систем является язык. Каждый знак заключает в себе поведение, поскольку он всегда предполагает наличие интерпретатора. Истолкователь знака активен, его действие сознательно, селективно и мотивировано ситуацией, оценку которой оно включает в себя. Этот тезис делает семиотику обязательной при исторических исследованиях, связанных с языковыми процессами.

Среди семиологов, на чьи работы автор опирался и использовал, можно назвать М.М. Бахтина, Ю.Л. Лотмана, П.А. Сорокина.47

В историографическом обзоре мы подробнее остановимся на трудах таких семиологов, как Р. Барт и Ю.П. Лотман. Тем не менее, при характеристике теоретических основ исследования особо следует остановиться на творческом наследии М.М. Бахтина. Концепция языка не занимает особого места в мыслительном мире Бахтина, но со второй половины 20-х гг. она органично включается в его экзистенциализм. Язык для Бахтина — это речь, причем не изолированного, но социального индивида. Бытие для Бахтина — это живой, динамичный социум, в котором индивиды соединены нравственными связями. Так утверждается в его трактатах начала 20-х годов; позднее этот же социум предстает у М.М. Бахтина осмысленным и озвученным: между его членами как бы идет нескончаемый разговор. В бахтинской философии языка определяющим является представление о диалоге: если речевой единицей для Бахтина является высказывание, то это высказывание имеет диалогическую природу, существует как реплика диалога. Слово, по Бахтину, имеет, во-первых, автора, во-вторых, адресата и так называемого произносителя в

Почепцов Г.Г. История русской семиотики. М., 1998. конкретной жизненной ситуации. Включающее в себя все эти экзистенциальные моменты слово выходит за границы чисто лингвистической оболочки. Современная наука понимает язык как воплощение социокультурных и. персональных смыслов, что ведет к осмыслению языка как конкретной исторической и социально-культурной детерминированности сознания, как формы творческой активности конкретно-исторического человека. Рассматривая язык сквозь призму работ М.М. Бахтина, исследователи получают не просто систему абстрактных грамматических категорий, а язык идеологически наполненный, "язык мировоззрения" и даже как конкретное мировоззрение. Отсюда следует, что язык как форма творческой активности или как конкретное мировоззрение не может не влиять на другие формы этой активности, выступая как субъект воздействия, и, в свою очередь он также зависим от разнообразных форм творческой активности человека и элементов социокультурной системы общества, т. е. является объектом воздействия.

Тем не менее, мы не склонны считать постулаты семиотики истиной в последней инстанции, хотя часть их и легли в основу нашего исследования. Живое слово — больше, чем знак, и его трудно "уложить" в прокрустово ложе семиотики, которая различает значение ("предмет или класс предметов") и смысл знака ("содержание понятия, входящего в объем обозначенный предметной области"). Семиотика теряет отношение автора к собственному высказыванию, или как выражался Л. Витгенштейн, в речи существует невыразимое рациональными логическими средствами "интуитивное созерцание мира в целом".48 Теория знаковой природы языка больше применима к письменному языку, но он возник гораздо позже устной речи. Речевое выражение — не просто конвенциальный знак, а символ, который неразрывно связан с непосредственной жизнью и хранит ее священные смыслы, а потому заключает в себе мощную эмоциональную энергию. В этом аспекте речь, живое слово обладают эстетической выразительностью.49 В современном мире семиотика приобрела особое значение. Об этом свидетельствует тот факт, что армейские офицеры Великобритании изучают семиотику в военной академии в рамках курса по освещению средствами массовой информации военных действий.50

Главное для наук лингвистического ряда - текст как единица языка, текст как речь или как формальный результат акта говорения. Вопрос о месте языка в общественной деятельности ставит и лингвосоциопсихология (семиосоципсихология), которая изучает место текстовой деятельности среди прочих видов общественной деятельности, роль и место текстов (сообщений) при обмене всеми видами деятельности, пути и механизмы внедрения продуктов интеллектуальной знаково-мыслительной деятельности в общественную практику, в культуру и общественное сознание. Для нашего исследования большую роль сыграли работы Т.М. Дридзе. Так, в своей монографии "Язык и социальная психология" она рассматривает текст как единицу общения, а предметом изучения считает мотивированный обмен текстами.51 Текст выступает здесь как источник информации о "затекстовой" действительности, а активный интерпретатор — это субъект, чьи действия над текстом мотивированы, ситуативны и целесообразны. По мнению Т.М. Дридзе, сфера практического приложения лингвосоциопсихологических исследований многообразна, для нас же важным является изучение путей формирования общественного мнения, норм и ценностей. Кроме того, наличие или отсутствие смысловых контактов в ходе общения будет влиять на характер и эффективность взаимодействия социальных субъектов во всех сферах их практической жизни. Т.М. Дридзе подчеркивает, что при общении людей механизмы смыслового контакта включается далеко не всегда. Гораздо чаще мы имеем дело с "псевдообщением", в ходе которого нет совпадения "фокусов" порождаемого и интерпретируемого текста. Ситуация "смысловых ножниц" возникает в ходе несостоявшегося обмена коммуникативно-познавательной как возникновение "семиотического вакуума" в процессе общения. Этот эффект отрицательно влияет на межличностные, внутригрупповые и межгрупповые связи и чреват неадекватными интерпретациями: это неверно истолкованные взаимопонимания между людьми. Существует также "квазиобщение" т. е. ритуальное действо, подменяющее общение, где механизм взаимопонимания не является обязательным. Этот тезис мы применяли при анализе роли митингов и других массовых праздников, а также роли всевозможных лозунгов в 1930-х гг. Следующий блок теоретических основ исследования связан с социологией. П.А. Сорокин в своей работе "Система социологии" пишет о проводниках - символах (в семиотике это - знак) и предлагает их классифицировать по физическим свойствам: звуковые, световые, цветовые (флаги), двигательные, предметные (деньги, государственные реликвии) и др. Звуковые проводники по П. Сорокину - лозунги, клише, неологизмы, возгласы одобрения. П.А. Сорокин сделал ценное наблюдение: "Человек, выступающий в определенной общественной роли..., облачась в свою символическую одежду..., надевая на себя соответствующие атрибуты..., окруженный предметными проводниками;.., часто совершенно трансформируется и перестает походить на самого себя, каким он бывает в частной жизни, вне этих атрибутов. ... С этой точки зрения не случайным является факт установления культа, обрядов, слов, форм одежды и т.д., фигурирующих во всех сферах общественной жизни...". П.А. Сорокин подчеркивает, что если лишить индивидов их внешних символических знаков, то меняется их психика. Говоря о звуковых символах, философ замечает: "Сколько людей "перерождались духовно", получив титул "Его превосходительства", "графа" или "князя". Как много простых смертных начинали себя чувствовать иначе, после того, как они становились "грофмейстерами" или "губернаторами".53

Сорокин П. Система социологии. М., 1991. С. 107. 53 Там же С. 112.

Мысли П.А. Сорокина о том, как символически могут влиять проводники на психологию человека, мы использовали при рассмотрении социальных, психологических и языковых характеристик носителя (или проводника — символа) определенного общественного идеала. Далее философ утверждает, что многократное употребление символического проводника может делать его "чем-то самоценным, святым и самодовлеющим". К фетишизированным звукам он относит заклинания, заговоры и молитвы и добавляет примеры из жизни, когда призывы типа "Долой советскую власть!" навлекали весьма тяжкие кары. В основу своей социологии П. А. Сорокин полагает коллективные единства, которые часто образуются вне воли участников. Для нас это — приверженцы одного общественного идеала во главе со своим фетишизированным вождем: "Люди, однородные с нами по языку, по мировоззрению, по идеалам, по внешнему виду, короче говоря, сходные с нами и по внешнему облику, и по внутренним свойствам, близки к нам".54

Кроме того, в исследовании мы опирались на труды современных психологов, занимающихся теорией манипуляции. Живое общение предполагает непосредственное присутствие говорящего и слушающего, когда говорящий имеет перед собой не анонимного слушателя; а вполне определенное лицо. Поэтому высказывание заключает в себе не только сообщение (информацию), но отношение к нему самого говорящего — личный смысл. Это отношение часто выражается невербальными- средствами: интонацией, жестами, мимикой и др., и слушатель реагирует не только на смысл слов, но и на отношение к нему самого говорящего, что придает дополнительные нюансы общению.

Так, американский ученый П. Экман в своей монографии "Психология лжи" считает, что слова, речь являются основным критерием обнаружения обмана. Другие критерии - голос, мимика, пластика, - признаки, обусловленные вегетативной нервной системой.55 При оценке идеологем 1920 - 30-х гг. мы использовали этот тезис П. Экмана.

Нужно сказать, что в США вообще весьма развито направление, связанное с теорией воздействия на массовое сознание и сознание индивида. Психологи в работе "Социальное влияние" определили язык как один из мощнейших факторов социально влияния вообще и орудия манипуляции в частности.56

В отечественной психологии проблемами мотивации и мотивов занимался Е.П. Ильин. Среди мотивов определенного поведения человека он выделял вербальное поощрение или вербальное "подталкивание". Этот тезис мы использовали при анализе роли языка как способа самоидентификации в 1930-х тт. С начала 1990-х гг. российские психологи стали более интенсивно заниматься проблемами управления массовым сознанием и сознанием отдельного человека. В этих исследованиях важное место занимает язык. Так, в монографии В.П. Шейнова есть раздел, посвященный риторическим методам понуждения к действию.57

Один из виднейших отечественных исследователей массового сознания -Д.В; Ольшанский. В его монографии "Психология масс" есть глава, посвященная эволюции психологии масс в истории человечества. В том числе он рассматривает психологию масс при социализме. Мы использовали тезис Д.В. Ольшанского о том, что "социализм в своих наиболее известных социально-политических формах изначально и совершенно откровенно определял себя как массовую формацию, психологии масс". Таким образом, представители различных направлений научной мысли (философия, социология, социолингвистика, культурология, литературоведение и др.) изучали различные аспекты проблемы изменения языка в связи с происходящими в обществе процессами, переход ненормы в норму и т.д. Совокупность их концепций составляет теоретический фундамент нашего исследования.

Понятийный аппарат исследования. Мы считаем нужным, прежде чем приступить к изложению результатов исследования, определить понятийный аппарат, использованный нами в диссертации. Ключевыми понятиями исследования являются "массовое сознание" и "язык".

Массовое сознание выступает как бы актуальным производным от общественного сознания, трактуемого как совокупность сознаний основных групп общества, составляющих социально-классовую структуру, причем как бы со "сломанными" внутри такого общественного сознания перегородками.

Исследователи феномена массового сознания предлагали различные характеристики для оценки его содержания. В обобщенном варианте в качестве основы для такой оценки выступает совокупность трех характеристик: средний уровень развития сознания масс в обществе, включающий не только когнитивные элементы (объем знаний и суждений масс о тех или иных социально-политических явлениях и процессах), но и направленность чувств и фантазий, способность эмоционально реагировать на окружающую действительность; диапазон и направленность потребностей, интересов, запросов, отличающих условия жизни масс в обществе; диапазон информации, в т. ч. специально направляемой на массовое сознание через многочисленные каналы воспитательных и образовательных институтов и средств массовой информации.

В целом массовое сознание, на наш взгляд, необходимо рассматривать как результат встречного движения активности масс, направленной на свойственные человеку осмысление собственной жизни, и тех социально-политических условий, в которых эта жизнь протекает.

В лингвистическом словаре дается следующее определение языка: "термин "язык" имеет по крайней мере два взаимосвязанных значения: язык вообще, язык как определенный класс знаковых систем; конкретный, так называемый этнический или "идиоэтнический" язык, некоторая реально существующая знаковая система, используемая в некотором социуме, в некоторое время и в некотором пространстве. Язык в первом значении - это абстрактное представление о едином человеческом языке, средоточии универсальных свойств всех конкретных языков. Конкретные языки — это многочисленные реализации свойств языка вообще".59 В энциклопедическом словаре дается более обобщенное понимание языка как средства человеческого общения, являющегося средством хранения и передачи информации. Особо подчеркнем, что язык здесь определяется и как средство управления человеческим поведением.60 Языкознание и социолингвистика дали нам объемный терминологический комплекс, ключевым понятиями которого- выступают норма и антиномии. Нормы - это совокупность правил выбора и употребления языковых средств в данном обществе в данную эпоху. Нормы исторически изменчивы, но меняются они, как правило, медленно. В развитых языках норма остается стабильной на протяжении многих десятилетий. Исключение составляют эпохи модернизаций, реформ, тех или иных социальных перемен: в это время, как это было в 1920 - 30-е гг., языковые нормы весьма динамичны. Языковая норма выполняет важную социальную и культурную функцию. Все социально важные сферы человеческой деятельности обслуживаются нормированным языком: без него трудно представить себе функционирование науки, образования, культуры, развитие техники, законотворчество, делопроизводство и т. д. При этом норма динамична: она не делит средства языка на хорошие и плохие. Правильное и уместное в одних условиях речи (например, в бытовом диалоге) может выглядеть нелепым в других. Зависимость литературной нормы от условий, в которых осуществляется речь, называют коммуникативной целесообразностью нормы. Есть два канала для влияния общества и его представителей на язык. Первый, который эксплуатируется языковедами, является как бы внутренним и связан с его строем, эволюцией и традициями употребления. Используя этот канал, "арбитры языка" нормируют его. Другой целиком определяется задачами применения, функционирования языка в общественной жизни, в политической борьбе и не имеет ничего общего с его внутренним устройством.

В языкознании есть такое понятие — язык текущего момента. Он отражает настроения общества и моду. Еще более глубинное понятие — язык эпохи. Язык эпохи представляет диалектическое единство вербальных и невербальных символов, обеспечивающих семиотическое единство общества. Он включает нормы, предъявляемые к литературному языку и разговорной речи, а также такие элементы социальной жизни, как плакаты, знамена, униформа, жесты приветствия, витрины и т. п. Именно в этом смысле мы рассматриваем язык как способ воздействия властей на массовое сознание.

Под языковой политикой мы понимаем разработку проблем и практических мер со стороны государства в условиях полиэтнических и многоязычных стран, где соотношение и использование языков тесно связано с механизмами политического управления, национального согласия и социальной стабильности. Одним из инструментов языковой политики являются законы о языках.

Положения, выносимые на защиту:

Социально-экономическая и политическая обстановка в СССР в 193 0-20 х тт. способствовала появлению "советского языка" как языка новой эпохи, языка власти;

Условиями становления "советского языка" были: деклассация общества, миграция, индустриализация, коллективизация, сравнительно низкий уровень общей культуры и грамотности.

Возникновение "советского языка" явилось результатом целенаправленной деятельности властей по идеологизации массового сознания;

Специфика массового сознания 1920 - 30-х г., основными чертами которого являлись бинарность, ориентация на будущее, коллективизм, двойственность и т.д., способствовала становлению этого языка;

Языковая манипуляция массовым сознанием проводилась по таким каналам, как система образования и политического просвещения, массовая культура, средства массовой информации и идеологизация бытовой жизни. Основными приемами языкового воздействия выступали речевой стиль, определенные стилистические приемы, способы наименования реалий повседневной действительности и т.п. посредством "советского языка";

Источники исследования. Тема исследования предопределила иерархию использованных нами источников. Исследователи проблем индустриализации, коллективизации критикуют официальные публикации 1930-х гг. за несоответствие реалиям жизни: "Журналы 30-х гг. часто приносят разочарование. Можно перерыть годовую подшивку журнала "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства", так и не встретив фигуры реального крестьянина".61 Для нашего же исследования; наоборот, официальная пресса той эпохи имеет важное источниковое значение, поскольку дает представление о языке власти, о том идеальном варианте языка, который насаждался в предвоенное десятилетие. В рамках работы над диссертацией мы просмотрели следующие журналы: "Советский музей" за 1931, 1935, 1937 гг.; "Коммунистический Интернационал" за 1935 г.; "Искусство и жизнь" за 1937 г... "Литература И! искусство" за 1931 г.; "Большевик" за 1931, 1932, 1935 гг.; "Самодеятельное искусство" за 1932 гг.; "Звезда" за 1935 г.; "Исторический журнал" за 1937 г.; "Творчество" за 1937 г.; "Знамя" за 1934г.; "Под знаменем марксизма" за 1934, 1937 гг.; "Огонек" за 1929, 1930 гг.; "Советский театр" за 1931 г.; "Антирелигиозник" за 1929 г.; "Красный библиотекарь" за 1932 г.;

Огромную роль в нашем исследовании играли газеты, поскольку они одновременно дают представление и о языке власти, и о языке, которым пользовались люди, обращаясь к властям, так как в это время всячески поощрялось движение раб- и селькоров. Их непрофессиональные заметки, письма в газеты позволяют также судить о языке тех лет. В диссертации нами использованы материалы следующих газет: "Правда" за 1935, 1936, 1937 гг.; "Известия" за 1933-1938 гг.; "Литературная газета" за 1934-1938 гг.; а также региональных изданий - "Волжская коммуна" за 1935-1938 гг.; "Средневолжский комсомолец" за 1928-1935 гг.; "Сталинский клич" за 1938-1941 гг.; "Социалистический штурм" за 1933-1937 гг.; "Трудовая правда" (орган губкома РКП и губисполкома, позднее окружных и городских организаций ВКП(б)) за 1930-32 гг.; "Сталинское знамя" (орган Оргбюро ЦК ВКП(б) и Оргкомитета Президиума Верховного Совета РСФСР по Пензенской области и Пензенского горкома ВКП(б)) за 1938 гг.; "Молодой ленинец" (образован в 1920 г. как орган пензенской губернской организации комсомола. В 1920-ые гг. газета неоднократно меняла свое название) за 1940-41 гг.

Довольно обширный материал для анализа дают архивы. Большое значение для нашего исследования имели письма властям, во множестве сохранившиеся в архивах. Жанр этих писем различен: в основном это всевозможные ходатайства, жалобы. Наиболее тягостное впечатление производят доносы, но по ним можно проследить, в какие слова облекали граждане свои обращения к властям. Протоколы заседаний партийных ячеек, заявления коммунистов и т.д. также явились источником исследования.

Большой материал мы нашли в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ):

Ф. 374. Оп. 9 (Наркомат РКИ);

Ф. 1244 (Редакция газеты "Известия");

Ф. 5451 (Центральный совет профсоюзов);

Ф. 3316 (ВЦИК). On. 34, 39 (прошения и жалобы), on. 41 (письма по поводу Конституции);

Ф. Р- 9550 (Коллекция листовок советского периода);

Ф. 10048 (Коллекция открыток советского периода);

Ф. А - 2306 (Министерство просвещения РСФСР).

В Государственном архиве Пензенской области (ГАПО) нами изучены следующие фонды:

Ф. 37 (Пензенский городской комитет партии);

Ф. 54 (Пензенский окружной комитет ВКП(б);

Ф. 83 (Башмаковский районный комитет КПСС);

Ф. 253 (Губоно);

Ф. 401 (Хованский волостной комитет ВКП(б) Сердобского уезда);

Ф. 453 (Исполнительный комитет Пензенского городского совета народных депутатов);

Ф. 475 (Кузнецкий окружной комитет ВКП(б);

Ф. 823 (Исполнительный комитет Рамзайского сельского совета народных депутатов Пензенского района);

Ф. 1993 (Первичная партийная организация Варваровского сельсовета Каменского района);

Ф. 1381 (Облоно);

Ф. 2270 (личный архив Е.И. Цибузгиной)

Эпоха 1930-х не создавала условия для написания мемуаров, поэтому их не так много, некоторые из них (опубликованные в советское время) также грешат стремлением соответствовать идеологическим стереотипам. Тем не менее, мемуары также явились источником проведенного анализа. Особую ценность для нас представили следующие из них: Авдеенко А. Наказание без преступления. М., Изд. Савинова. 1991; Адамова - Слиозберг О. Путь // Доднесь тяготеет Вып. 1.: Записки вашей современницы. М., 1989; Аджубей А. Те десять лет. М., 1989; Александров Г. Эпоха и кино. М. 1976; Ангелина П. Люди колхозных полей. М., 1948; Ангелина П. О самом главном. М., 1948; Афанасьев С.В; Далекие тридцатые. М., 1999; Багаев М.А. Моя жизнь. Иваново. 1949; Боннэр Е. Дочки-матери. М., 1999; Бусыгин А. Жизнь моя и моих друзей. М. 1939; Вернадский В.И. Дневник 1938 г. // Дружба народов. 1991. № 2; Гершберг С. Завтра газета выходит. М., 1966; Жид А. Из дневника 1939-1941 гг. //Литературная газета. 1989. 8 марта; Женская судьба в России: Документы и воспоминания. М., 1994; Кабанова И.Ш. Мои живые и ушедшие родственники. СПб., 2001; Казакевич Э. Слушая время. Дневники, записные книжки, письма. М., 1990; Либединская Л. Зеленая лампа. М., 1995; Мандельштам Н. Воспоминания. М., 1995; Маньков А.Г. Из дневника рядового человека // Звезда. 1994. № 5; Михалков С. В. От и до... М., 1997; Поляновский М. Остановись мгновение... М., 1968; Пришвин М.И; Дневники. М. 1990; Терц Абрам. Литературный процесс в России // Континент. 1974. № 1; Сталин в воспоминаниях и документах эпохи / Сост. М. Лобанов. М., 1995; Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991; Твардовский И. Страницы пережитого // Юность. 1988. № 3; Эренбург И. Люди. Годы. Жизнь. Т. 2. М., 1990.

Отдельно выделим работу немецкого филолога В Клемперера "Язык Третьего рейха. Записная книжка филолога" (М. 1998), которая представляет собой нечто среднее между мемуарами и научным исследованием. Этот труд имеет огромное значение в определении общего и особенного при исследовании языка и массового сознания 1930-х гг.

Весьма ценными для нас оказались появившиеся во множестве в последние годы издания анекдотов, в которых встречаются и анекдоты исследуемой нами эпохи.62

Специфика темы исследования предопределила значимость такого источника, как литературные произведения и публицистика. Среди авторов

62 Борев Ю. История государства советского в преданиях и анекдотах. М, 1995; Сорвилин С.Г., Каманин О.С Анекдот: вчера и сегодня. М., 1993; Анекдоты для рассказчиков и слушателей. Сост. СМ. Карданский. М., 1994; Кастальский К.Ю. Смех и слезы: неверные мужья и дураки-чиновники. СПб., 1995: Соколова Н. Материалы к энциклопедии советского анекдота // Огонек. 1995. № 73; Сарнов Б. Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма. М., 2002. и т.д. использованных нами произведений и классики социалистического реализма М. Горький, Н. Островский, М. Шолохов, Э. Багрицкий, И. Ильф, Е. Петров, М. Зощенко и многие другие, ставшие символами своей эпохи, творившие по законам времени и причисленные властями к "инженерам человеческих душ".

Практическая значимость исследования заключается в возможности включения его результатов в обобщенные исследования по истории советского государства как пример использования властными структурами языка как способа воздействия на массовое сознание. Кроме того, так как русский язык — это не только язык, на котором говорит большинство населения Российской Федерации, но и орудие деятельности политиков, журналистов, преподавателей, проповедников, то на основе проведенного исследования могут быть выработаны определенные рекомендации по возможному влиянию слова на массовое сознание.

Сущность языка как социального явления. Социально-экономические и психологические условия языковых трансформаций в 1920-30-е гг

Слово в разнообразии этнических модификаций поднимает тот или иной народ на арену всемирно-исторических деяний, когда весь процесс продвижения цивилизации предстает как последовательный ряд "языковых парадигм" социального прогресса человечества, раскрывая перед нами парадигму "языковой картины" развития современного общества.

Так, современный мир есть по преимуществу продукт деятельности "англо-саксонской" языковой общины. Абсолютизм XV-XVII вв. нашел свое отражение в творческих усилиях французской нации.63 Таким образом, символическим парадигмам общественного процесса соответствует языковая картина всемирной истории. Исторические события получают отражение в языке, влияют на язык. В годы советской власти и существования СССР русский язык считался языком межнационального общения народов нашей страны и мог составить конкуренцию английскому языку как международному.

Создание в России сталинской модели государственности со всеми ее социальными институтами и атрибутами является одной из актуальных проблем в зарубежной и отечественной историографии. Ключевое место в исследованиях традиционно занимает аграрно-крестьянский вопрос как основа понимания механизма российского исторического процесса и современного положения России. Среди различных аспектов проблемы — крестьянское движение, выступления крестьян против советской власти, психология крестьянства. Именно крестьянству предстояло пройти трудный путь социализации и самоидентификации и превратиться в "новую историческую общность - советский народ". В процессе социализации значительное место отводится не только и не столько экономическим факторам, а так называемым вторичным факторам — образованию, культуре, семейным отношениям. Следует отметить, что среди механизмов социализации особое место занимает язык. То есть функционирование и развитие языка в определенную историческую эпоху, языковое строительство и языковая политика служат ключом для анализа, понимания происходивших исторических изменений.

В описываемый нами период складывается и утверждается советский язык; параллельно укрепляется и процветает американский вариант английского языка, в Германии — формируется язык нацистов, описанный В. Клемперером. За всеми эпохальными событиями - своя языковая личность, которая распространяется данным ей языком эпохи, формируя массовое сознание целого поколения. Однако западная и советская цивилизации не являются диаметрально противоположными, а представляют варианты (ветви) исторической эволюции. Американский вариант английского языка прочно утвердился в современном мире. Наложил отпечаток на немецкий язык его нацистский вариант. Историки (в отличие от лингвистов) настаивают на существовании языка советского. Чтобы доказать либо опровергнуть это представление; необходимо коснуться вопроса о том, существовал ли человек советский и в чем его особенность.

Язык в советской идеологии в 1920 - 1930-е гг

Идеология тоталитарного государства представляет собой своеобразный кодекс мифов, по сути политическую мифологию. Таким образом, идеологизация означает проникновение мифов в духовную жизнь общества, мифологизацию массового сознания. Практически же идеологизация представляла собой и способ воздействия на массовое сознание, и форму контроля за поведением индивида на предмет соответствия идеологическим канонам. Именно этим целям были подчинены многочисленные "дискуссии" 1920 - 30-х гг., ожесточенные культурно-идеологические кампании и "беспощадные проработки с оргвыводами, а впоследствии с массовыми репрессиями". "Идеологические работники" по существу стали мифологизаторами и манипуляторами массовым сознанием, не замечавшими условность тех мифов, которые они были признаны распространять в обществе. В 30-е гг., могучий пресс мифологизма сочетался с административно-идеологическими контролем, причем два этих начала согласованно взаимодействовали, соединяясь в процессе идеологизации. Сама система находилась под мощным влиянием мифологизированного бытия, попадая в замкнутый круг: система производила мифы и попадала под их влияние, становясь "мифократией".

В результате революции изменился характер власти, и она сосредоточилась преимущественно в руках одной партии. Советская власть — новоявленный хозяин, компенсируя неспособность владеть и распоряжаться языком, начинает управлять им, и при том в менее всего поддающейся управлению, с точки зрения языкознания, области смысла. Язык идеологии предстает как объект воздействия в одном случае, и как субъект ("язык власти") в другом. Приведем как доказательство роли слова в тоталитарном государстве название картины О. Хойера "Вначале было слово". Библейская цитата служит названием изображения выступления Гитлера на митинге НСРПГ.96

Языковое строительство началось с незначительного и на первый взгляд полезного вмешательства в исторически сложившиеся языковые горизонты — с реформы русского правописания 1918 года. Только сейчас мы можем признать и оценить последствия этой реформы. Отказ от старой орфографии ради удовлетворения сиюминутных потребностей (например, в целях отхода ближайших поколений от религиозной литературы) привел к отчуждению носителей языка от самого облика классических литературных текстов, притупил у носителей русского языка способность к легкому освоению других славянских языков. Реформа снизила общую грамотность первого пореформенного поколения читателей. И, что самое важное, была реализована принципиальная возможность глубокого вмешательства в саму историю языка. Реформа орфографии привела к тому, что люди поначалу перестали понимать или различать значение многих слов. Изъятие смысла из слов, выражающих основополагающие ценности, сопровождало глубочайшую перестройку сознания. Вследствие этого лексический состав языка изменился? в большей степени, чем от наплыва неологизмов.

Полнейшая стандартизация письменной речи повлекла за собой единообразие речи устной. Все, что говорилось и печаталось, проходило нормативную обработку в партийных инстанциях: в случае малейших отклонений от установленной формы материал не доходил до публики. Все пользовались одними и теми же клише.97

Сущность и специфика массового сознания 1920 — 1930-х. Горизонты ожидания населения Пензенского региона

Изменение реалий повседневности, возникновение и утверждение новых форм бытия в деревне (колхозы и совхозы) и городе (на производстве) повлекло за собой изменение сущности массового сознания: переход от крестьянского мировоззрения к миропониманию человека советского. Процесс этот начался в послереволюционный период и в основном завершился с принятием в 193 6 г. "сталинской конституции".

Изменение массового сознания следует рассматривать не только в контексте отечественной истории, но и в контексте мировой. Для истории XX века характерны такие явления, как рост экономики, культуры, образования, урбанизации, социализации жизни человека. Массы стремятся к объединению в политические и общественные организации, на основе чего происходит формирование человека массы. В то же время, реалии советского общества 1920 — 30-х гг. соответствуют мировым тенденциям, в том числе в сфере развития языка. Таким образом, советский человек выступает как пример массового человека со всеми присущими ему чертами, включая и сознание.

Сущности и особенностям массового сознания в 30-е гг. посвящены труды Н.Б. Барановой. Не повторяя построенную ей систему массового сознания, выделим те его черты, которые имеют тесную связь с языком:

- бинарность, черно-белое восприятие мира, в котором огромную роль играли идеологемы врага и героя;

- ориентация на будущее;

- коллективизм;

- милитаризация;

- двойственность;

- фетишизация вождя.

Остановимся подробнее на этих особенностях массового сознания и начнем с бинарности восприятия мира, тесно связанной с образами героя и врага.

Веками укреплявшаяся в России абсолютистская монархия оставила глубокий след в массовом сознании. Канонизация и мифологизация вождей входят в генетический код нашего социума. А для тоталитаризма характерна потребность в харизматическом лидере. Так, культовый синдром становится конститутивным признаком массового сознания в 1920 - 30-е гг. Аутическое сознание иерархично, и как всякая система такого рода, оно всегда имеет пирамидальный центр. Вера в "доброго царя" - политическая разновидность веры в справедливый мир. Парадоксальным образом эта вера обостряется, когда власть становится жесткой. В это время любовь к вождю становится как бы юридической категорией, а неуважение - криминалом.

Для массового сознания и идеологии переломных периодов характерна следующая особенность: в обществе возрастает потребность в позитивном герое в тех случаях, когда начинает распространяться господство иного, далекого от идеала типа человека. Новая действительность рождает новый тип героя, в том числе и героя "позитивного".182

В тоже время в результате перемен "старый человек" не становится автоматически новым. В периоды серьезных социальных сдвигов возрастает потребности в овладении историческим опытом, в восстановлении как бы всей родословной "старого человека".