История французского землячества в России в XVIII - начале XIX века Ржеуцкий Владислав Станиславович

Содержание к диссертации

Глава III. Землячество и церковь 264

Условные обозначения.

Архивохранилища в России:

РГИА — Российский государственный исторический архив (Санкт-Петербург)

РГАДА — Российский государственный архив древних актов (Москва)

AB ПРИ — Архив внешней политики Российской империи (Москва)

ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва)

ПФА РАН — Петербургский филиал Архива Российской Академии наук (Санкт-

Петербург)

РГВИА — Российский государственный военно-исторический архив (Москва) ЦГИА Санкт-Петербурга — Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга

ЦГИА Москвы — Центральный государственный исторический архив Москвы ОР РНБ — Отдел рукописей Российской национальной библиотеки (С.Петербург)

ОР РГБ — Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (Москва) ИР ЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом, С.-Петербург)

Архивохранилища во Франции:

AN — Archives Nationales de France / Национальный архив Франции (Париж) AN АЕ — Национальный архив Франции, серия «Affaires trangres» (Париж) ADP — Archives diplomatiques de Paris / Архив МИД Франции в Париже ADN — Archives diplomatiques de Nantes / Архив МИД Франции в г.Нанте

ADP Pas-de-Calais — Archives dpartementales du Pas-de-Calais / Архив департамента Па-де-Кале

Библиотеки:

РНБ — Российская национальная библиотека (С.-Петербург)

РГБ — Российская государственная библиотека (Москва)

БАН — Библиотека Российской Академии наук (С.-Петербург)

BNF — Bibliothque nationale de France / Французская национальная библиотека

(Париж)

Журналы, сборники и т.д.:

СПбВ — Санкт-Петербургские ведомости

MB — Московские ведомости

SPbZ — Sanktpetersburgische Zeitung

PC — Русская старина

РА — Русский Архив

СИРИО — Сборник Императорского Русского исторического общества ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения

Введение к работе

1.Актуальность исследования.

Русские и французские историки не раз обращались к теме французского присутствия в России в XVIII в. Московский француз Ф. Тастевен пишет накануне первой мировой войны целую книгу об истории французского землячества в Москве. Для Тастевена основной целью было восстановление истории той впечатляющей французской колонии начала XX в., в которой он жил. Но для историков России XVIII в. причины обращения к этой теме были иными: речь шла об одной из граней приобщения России к европейской цивилизации.

Общеизвестно, что, начиная с петровского времени, в Россию в большом количестве приглашались иностранные специалисты для работы в самых разных областях. Россия училась всему: языкам, кораблестроению, живописи, архитектуре, медицине... И первыми ее учителями были выходцы из Европы: немцы, голландцы, англичане, итальянцы, французы... Наследники Петра — в разной степени — остались верны главному направлению его политики.

Параллельно в Европе утверждалась гегемония французского языка. Французский язык превратился (или был превращен) в язык культурной Европы и, тем самым, в язык международного общения. Говорить по-французски значило быть вхожим в культурное общество в любом уголке Европы и иметь доступ к самой обширной литературе того времени: слава французской литературы давно перешла ее национальные границы, идеи французских просветителей проникали повсюду, книги на французском языке выпускались в самых разных странах.

Россия, утверждавшая себя как европейская держава, не могла остаться в стороне от этого процесса. Русское дворянство, в своем стремлении приобщиться к европейской культуре, выбирало тот язык, на котором могло говорить повсюду — при дворе Фридриха Великого или Марии-Терезии, как и при дворе Людовика XV. Следовавшие параллельно с модой на язык мода на французское платье или французскую кухню вынуждали русское дворянство принимать на службу не только французских учителей, но и французских поваров, метрдотелей, парикмахеров, секретарей...

Отрицать роль иностранцев, в том числе французов, в культурном развитии России в XVIII в. невозможно, также как и невозможно не видеть значения французов в обучении французскому языку и шире — в воспитании русского дворянина, особенно во второй половине XVIII - начале XIX в. Однако, признавая за иностранцами, приезжавшими в Россию, роль медиаторов европейской культуры, до сих пор недостаточно задавались вопросом об условиях их приезда, организации их жизни, их ассимиляции на русской земле. До сих пор многие исследования по истории русской культуры этого времени зачастую опираются в своих оценках французского присутствия и влияния французской культуры на редкие мемуарные свидетельства и непроверенные утверждения, кочующие из одной книги в другую. Поскольку французы играли в истории русской культуры, культуры русского города значительную культурную роль, по крайней мере, со второй половины XVIII в. (образ французского гувернера вошел в русскую литературу с того времени и стал хрестоматийным), мы выбрали французскую этническую группу предметом нашего исследования.

В то же время работа, исследующая эволюцию группы людей в этнически, конфессионально и культурно чуждом контексте, диалогична по самой своей сути. Чтобы понять причины процессов, происходивших во французском землячестве, мы должны понять какую позицию в отношении французов и иностранцев вообще в России занимали их социальные и институциональные партнеры: аристократия, купечество, правительство, церковь ... Весьма актуален вопрос о политике правительства в отношении французского землячества как одной из важных в культурном отношении групп иностранных подданных в Российской империи.

Наконец, еще одна причина для изучения этой темы заключается в феномене ассимиляции иностранцев в инокультурной среде. В России очень многие из них со временем обрусели. Исследования ассимиляции и аккультурации этнической группы в исторической перспективе делаются весьма редко, поэтому с методологической стороны наша работа может представлять интерес.

Нельзя забывать также, что история иностранных эмигрантов в Российской империи живо интересует их потомков, множество которых до сих пор проживают в России. Возрождение интереса к прошлому, к истории своего рода, в том числе и в призме генеалогии, весьма ощутимо в последнее время и может только приветствоваться. Мы искренне надеемся, что исследования об иностранных землячествах в России помогут сохранить столь важные для человека семейную и коллективную память.

2.Хронологические рамки исследования.

Мы понимаем «землячество» как относительно большую этническую группу, спаянную отношениями родства и профессиональными отношениями (см. подробнее об этом понятии ниже). Мы должны констатировать, что сам предмет изучения (французское землячество) появляется в России сравнительно поздно, со второй половины XVIII в. До того французское присутствие минимально, непостоянно и не может быть описано в терминах этнического землячества.

Верхняя граница исследования — 1812 г., год оккупации Москвы войсками Наполеона. Это был год испытаний не только для русского населения, но и для «русских французов», прежде всего французов-москвичей. Их мировоззрение, их взгляд на свое положение в России, на необходимость и возможность сохранения старого образа жизни в границах маленькой Франции под стенами Кремля, конечно, изменились. Мы склонны характеризовать этот период истории французского землячества как кризис самосознания. Послевоенное время принесет много изменений в жизнь французской колонии в Москве: территориальная мобильность населения, путешествия позволят приток новых эмигрантов, состав колонии во многом поменяется, эмигранты «первой и второй волны» (периода до революции 1789 г. и пореволюционного периода) все меньше будут уклоняться от государственной службы, будут принимать русское подданство и т.д. Поэтому история французского присутсвия в России после Отечественной войны представляет собой тему отдельного исследования.

З.К вопросу о терминах.

3.1.Этническая группа, землячество, ассимиляция.

Самые общие законы ассимиляции кажутся нам знакомыми по многочисленным примерам более близкой нам истории русской эмиграции в Западную Европу после 1917 года. Многие знают семьи детей и внуков тех эмигрантов, знают насколько трудно наследовать язык предков в иноязычной среде. Мы склонны зачастую видеть в процессе ассимиляции неумолимую силу, которой трудно что-то противопоставить на протяжении жизни трех-четырех поколений в относительно однородном этноконтексте. На самом деле, явление ассимиляции, в свете исследований отечественных и западных этносоциологов и этнопсихологов, представляется весьма сложным, результирующим множества факторов. Поскольку это явление касается и отдельных эмигрантов, и их сообщества в целом, то важно достичь ясности в терминологии, существующей для описания этого этнического коллектива.

В ходе данного исследования, в отношении того сообщества французов, которое сложилось в России на протяжении XVIII века, будет часто употребляться термин «землячество». Он, безусловно, не является самоназванием французов в России, а используется для удобства вместо более тяжеловесного и наукообразного «этническая группа». Последний весьма условен и может применяться, за неимением лучшего, с полным сознанием как неустойчивости его употребления в современной этносоциологии и этнопсихологии, так и некоторого анахронизма его по отношению к явлениям XVIII века. Явление этнической группы или этнического меньшинства в исторической перспективе может быть с большой долей точности определено, с нашей точки зрения, только в ходе большого исследования. Собственно говоря, исследовательская работа, проведенная в рамках данной диссертации, как раз и послужит осознанию значения этого термина для европейского контекста в рамках XVIII в. На исходном этапе мы вынуждены пользоваться существующей терминологией, приложимой прежде всего к современным этническим явлениям. Но, как выходящие за рамки нашей темы, эти вопросы будут здесь только обозначены.

Т.Парсонс, ' автор «Негроамериканца», описывает этногруппу как сообщество, члены которого имеют отличающую их идентичность, укорененную в ощущении особенности своей истории. Это весьма общее определение трудно принять за основу. Г.Дж. Абрамсон дает гораздо более детализированное определение, почти описание. Он видит в этногруппе сообщество, основные черты которого: общее историческое происхождение, концепция своей культурной и социальной отличности, сеть отношений, возникающая на основе общности родства и места проживания, признание своей отличности от не-членов группы, которая может проявляться различным образом, привязанность к некоторым групповым символам, берущим свое основание в истории соответствующего народа. Еще одно определение сформулировано М.Родинсоном: «Речь идет в основном о группах, которые признают, обоснованно либо нет, общность происхождения. Это факт сознания, основанный на объективных данных, таких как общие культурные черты, общий язык, иногда общие учреждения, общая территория, хотя некоторые из этих характеристик могут отсутствовать». Ю.Бромлей определяет этнос как «исторически сложившуюся на определенной территории, устойчивую совокупность людей, обладающих общими относительно стабильными особенностями языка, культуры и психики, а также сознанием своего единства и отличия от других подобных образований (самосознание), фиксированном в самоназвании (этноним) ».

Понятия этнической и культурной идентичности, как это видно даже из данных определений, не совпадают. С.Абу считает, вразрез с мнением большинства американских авторов, что, если этническая идентичность зависит во многом от того, как группа толкует свою историю, то культурная идентичность неосознанна и не зависит от тех или иных идеологических предпочтений. Это рассуждение основано на ином, чем у Т.Парсонса, понятии культурной идентичности, который видит ее как неотделимую от этнической идентичности часть. Напротив, для С.Абу этническая идентичность есть первая составляющая культурной идентичности, которую он понимает как сумму сознательного и бессознательного опыта человека. Это различие происходит из- за разницы в подходах: если Т.Парсонс и большинство специалистов в области миграций и ассимиляции в Европе и США рассматривают этногруппу как социальный феномен, то С.Абу подходит к этому явлению со стороны сознания и психологии отдельного индивидуума, принадлежащего к этногруппе.

Ряд авторов подчеркивают важность общей для всех членов этногруппы символической среды, что, впрочем, включается в понятие общей культурной идентичности. Этнопсихологи подчеркивают роль стереотипов поведения для членов этногруппы.

Вероисповедание и религиозная практика, как часть культурной общности членов этногруппы, безусловно имеют важное значение в ее развитии. Это были очень важные для ассимиляции факторы в XVIII и XIX вв., но они начали терять свое влияние в XX в. Для французского землячества в Петербурге разделенность франкоязычных эмигрантов на реформатский и католический приходы, конечно, способствовала центробежным тенденциям. В Москве принадлежность к протестансткому приходу также может быть соотнесена с прогрессивной потерей этнической идентичности, потому что не существовало отдельного французского протестантского прихода и немногие жившие в Москве гугеноты были, вероятно, вынуждены иметь в рамках церкви постоянные контакты с другими эмигрантами, по большей мере немецкоязычными.

Язык играет самую важную роль в определении этнической принадлежности эмигранта в XVIII в., как сторонними наблюдателями, так и самим эмигрантом. Так, например, в списках французов, составленных французским вице-консульством в Москве, соседствуют французы из Лиона и Люксембурга, из Женевы, Брюсселя и даже Испании и Италии. Так же и в списке 1793 года нам встретятся французы, рожденные в Амстердаме, Берлине или Лондоне. Но речь всегда идет о франкоязычных эмигрантах или, в случае испанцев и итальянцев, вероятно, эмигрантах, достаточно свободно говорящих по-французски, чтобы быть принятыми во французскую этногруппу. В конце XVIII в. только формальное отделение французского католического прихода в Москве вынудило итальянца Гамботти оставить место синдика французского землячества. Членство в землячестве, таким образом, долгое время опиралось менее на факт рождения на определенной территории (другими словами не на общность происхождения как такового), а на факт владения французским языком. Окружающим француза или люксембуржца русским было тем более неважно откуда он конкретно родом, этикетаж производился, скорее всего, по языку — французский, значит, француз (в некоторой степени, также как и наименее образованные слои городского населения любого иностранца записывали в «немцы»). Вот почему, говоря о землячестве, мы будем подразумевать франкоязычную группу, в которую входят не только выходцы из французского королевства. В то же самое время, для удобства изложения и во избежание повторения мы будем заменять иногда выражение «франкоязычное землячество» на «французы».

Г.Дж. Абрамсон привлек внимание исследователей к сетям отношений, которые складываются в этнической группе на основе родства и общего места проживания. Т.Парсонс, предлагая парадигму типов таких отношений или ассоциаций, видит в этнической группе смешение родственного и общинного (то есть основанного на сходстве социальных практик) типа отношений. Другая особенность этнической группы состоит в том, что на ее базе рождаются профессиональные ассоциации или артели (как правило, в каждом землячестве получают развитие всего лишь несколько профессий, зачастую связанных со спецификой места происхождения эмигрантов). Профессиональные ассоциации в рамках этногруппы с одной стороны упрощают процесс интеграции эмигранта, но с другой и способствуют более эффективной его эксплуатации. Благодаря включению молодежи в процесс производства, они способствуют также сохранению специфических профессий в рамках землячества и позволяют капиталам оставаться в колонии. Их роль также состоит в омоложении и увеличении численности этнической группы вербовкой соотечественников напрямую с их общей родины. Таким образом, профессиональные ассоциации, особенно в сфере торговли или ремесел — это один из залогов сохранения этнической идентичности. Эти замечания показывают, в каких направлениях может идти историческое исследование этнической группы. И, если мы обратимся к французскому землячеству в России, то убедимся, что оно в моменты своего наивысшего развития действительно было спаяно двумя видами отношений: родственными и профессиональными.

Многие исследователи постулируют почти фатальный характер принадлежности индивидуума к той или иной этногруппе. Это направление получило в литературе название «примордиалистского». Человек может изменить свое имя, гражданство, изучить другой язык, но он не может отрезать себя от своих корней, своей истории, тем более замаскировать физические черты, которые делают одного европейцем, другого азиатом и т.д. Другие говорят о возможности «выбора этничности». Это направление называют «инструменталистским». Так, Н.Глейзер и Д.П. Мойнихэн употребляют термин «interest group» , то есть что-то вроде «группы по интересам». Т.Парсонс пишет о том, что этническая идентичность (или этническое самосознание) скорее выбирается, чем «присваивается» члену этногруппы. Но это никогда не происходит, тем не менее, без более или менее очевидной культурной близости между членами группы. Напротив, обратное возможно: случается, что весьма близкие по культурному капиталу люди имеют разное этническое самосознание и не относят себя к одной и той же этногруппе. «Идентичность по выбору», как кажется, подходит для описания , этнопроцессов во французском землячестве в России в том смысле, что, как уже было сказано, в землячество как его полноправные члены входили даже некоторые испанцы и итальянцы. Правда, при одном непременном условии: быть франко говоря щим.

Итак, этнической группой в рамках данного исследования мы будем называть такое сообщество эмигрантов, которое характеризуется следующими чертами : общность происхождения, языка, территории проживания, культуры и даже психики (включая сюда и привязанность к групповым символам), понимание собственной отличности от других этносов, сеть отношений как родственных, так и профессиональных, цементирующих группу изнутри. При этом некоторые из этих черт могут отсутствовать или быть слабо выраженными.

Один из главных процессов в этническом землячестве — это процесс ассимиляции, изучению которого будет отведено место и в данной работе. Существуют несколько теорий ассимиляции. Пионерами в этой области были В:Томас и Ф.Знанески, авторы известного труда о польских крестьянах в Европе и Америке, а также О.Хэндлин. Они исследовали процесс ассимиляции и пришли к выводу о неизбежности потери эмигрантом своих этнических признаков в иноэтнической среде. Новые исследования пошли вразрез с этой теорией. Было установлено, что некоторые личностные факторы способны повлиять на эволюцию как отдельного эмигранта, так и сообщества эмигрантов в целом, и что этнические различия могут быть сохранены на протяжении жизни нескольких поколений эмигрантов.

Основываясь на изучении ассимиляционных процессов среди французов в России, мы склоняемся к мнению, что идентичность является константой для отдельно взятого поколения эмигрантов. Но на протяжении жизни этого поколения формируются определенные стратегии, назовем их ассимиляционными. Именно претворение в жизнь этих стратегий, направленных либо на поддержание своей этнической и культурной идентичности, либо на сознательный отказ от нее и выход из этногруппы, определяет во многом «этносудьбу» следующего поколения. Такой сценарий чаще всего имел место в истории французского землячества в России.

Л.Вирт сформулировал четыре основных направления, в которых может идти развитие этнического меньшинства в окружении численно превосходящего его этноса. Это ассимиляция, то есть потеря группой своей идентичности, ее поглощение окружающей культурой, причем такая потеря сопровождается принятием господствующей культуры и заключением браков вне группы. Плюрализм, напротив, есть сохранение в таких условиях групповой идентичности и этнических отличий. Отделение (scession) есть движение сепаратизма и отторжения окружающей культуры. Наконец, милитантизм заключается в захвате этническим меньшинством политической власти.

М.Гордон предложил семь типов ассимиляции: ассимиляция культурная, структурная, маритальная, ассимиляция идентичности, ассимиляция, характеризующаяся отсутствием предрассудков в отношениии пограничных культур, отсутствием дискриминации в их отношении, отсутствием конфликта ценностей и власти. Согласно М.Гордону первой имеет место культурная ассимиляция, иначе называемая аккультурацией. Другие типы ассимиляции могут, по его мнению, еще запаздывать, и даже могут никогда не произойти. Напротив, если структурная ассимиляция произошла вместе с аккультурацией, то за ней неизбежно следуют остальные виды ассимиляциии. М.Гордон предлагает и другие критерии, по которым можно оценивать этногруппу и сравнивать несколько этносообществ. Он предлагает выделять тип ассимиляции, определять степень ее (по сравнению с полной ассимиляцией), степень конфликтности, возможность доступа к системе социальных наград (экономических, политических, институциональных и т.д.). Так, высокая степень аккультурации, по его мнению, может сопровождаться низким уровнем ассимиляции и конфликтности, и ограниченной возможностью пользоваться благами общества. Другие критерии важные для изучения этнической группы: социопсихологический (отражающий процесс взаимодействия группы с другими культурами, проявляющийся, например, в болезненной потребности сравнения себя с другими); социальный (размеры группы, территориальная дисперсия, сельская или городская среда проживания, рост группы, различия языковые, религиозные и др. по отношению к доминирующей культуре).

Со времени «открытия» плюрализма, появились новые направления исследований. В США в последние десятилетия широко исследуются факторы, структурирующие сообщество эмигрантов (такие как время, место, экономическая и политическая ситуация принимающей страны и т. д.), коллективные стратегии в ущерб индивидуальным, гибкий характер этничности; отношение понятий класса и этничности.

Основой стратегий этногруппы, на что бы они не были нацелены, на потерю или на сохранение идентичности, являются ценности . Каждая энтогруппа и каждый ее член имеют систему ценностей, которые и определяют в значительной степени изменения в их поведении. Так, в случае ассимиляции часто имеется имплицитное признание доминантной культуры в качестве нормы. Зачастую, принятие культуры этнического большинства рассматривается как прогресс.

Интеграция эмигранта в городское , общество решается, помимо прочего, налаживанием отношений с местными жителями. Традиционно, одним из главных способов интеграции было обучение ремеслу. Но это средство, как отмечает П.Кларк в отношении Великобритании, постепенно теряло свою важность. Родственные отношения также играли в этом важную роль. Так, эмигрант нередко следовал за своими родственниками, уже обосновавшимися на новом месте, либо заключал брак с членом важной в этногруппе семьи. Солидарность эмигрантов тоже, конечно, играла в интеграции в местное общество немалую роль.

3.2. В заголовок настоящей диссертации вынесено: «История французского землячества в России», но это название в чем-то условно. Абсолютное большинство членов землячества составляли выходцы из Французского королевства, но, как мы уже отмечали выше, часть членов землячества ими не были: они происходили из Монбельяра, еще не входившего тогда в состав

Франции, из франкоязычной Швейцарии и даже из Испании или Италии. Они включались в землячество (они фигурируют в списках «французской нации», составленных французскими дипломатическими представительствами) в силу своей «франкоязычнеости». Понятие национальной «идентичности», национального самосознания, конечно, отличалось тогда от «национальной идентичности» в понимании наших современников (из-за неустойчивости национальных границ, неоформленности понятия «гражданства», а также в силу такой специфической причины, как роль и функции французского языка в век Просвещения). Это проблема отдельного исследования, и мы вынуждены здесь ограничиться констатацией самого факта: владение французским языком в эту эпоху - важный капитал и ключ, открывавший многие двери и, при некоторых условиях, даже двери французского землячества.

Очевидно, что не всегда франкоязычные швейцарцы отождествляли себя с французами. Но по некоторым критериям, таким как сфера общения или конфессиональная близость, например, они составляют близкую французскому землячеству среду и даже смешиваются с ним. Известный швейцарский ювелир в России Луи-Давид Дюваль был женат на сестре швейцарского пастора Дюмона, связан в профессиональной жизни с двугим швейцарцем, не менее известным Иеремией Позье, посещал женевца, знакомого Вольтера Пикте, но он также состоял в приязненных отношениях с французами Вильбуа и дю Боске, и выступал в роли свидетеля при бракосочетании французской пары. Поэтому термин «французское землячество» употребляется нами как синоним «франкоязычного землячества».

4.Изученность темы.

Отдельные страницы истории французского присутствия в России XVIII в. затрагиваются во многих исследованиях отечественной истории, посвященных дипломатической истории, истории власти, истории культуры в России, русско- французских отношений и т.д. В этих работах, по понятным причинам (этого не требуют цели исследования или это противоречит законам жанра), как правило, упускается из виду аспект национального самосознания иностранного деятеля, его связи с соотечественниками, проживающими в России или во Франции, вопрос об ассимиляции его или его потомства, если таковое имелось и т.п.

Специально, посвященных исследованию французского присутствия в России работ не так много: это труды Л.Пенго, Э.Омана, и некоторые другие, о которых речь пойдет ниже. Хотя и эти работы, за редким исключением, не рассматривают историю французских эмигрантов в России в терминах этнического сообщества, они, тем не менее, в своем стремлении к наиболее глобальному охвату темы французского присутствия в России, представляют для нас большой интерес. Рассмотрим вклад этих авторов в разработку исследуемой темы в двух направлениях: накопление информации и ее анализ и теоретическая переработка .

Из русских историков одним из первых к этой теме обратился Д.Ф. Кобеко в серии своих статей о французской колонии в Петербурге . Достоинство этих работ историка заключается прежде всего в постановке проблемы французской колонии как своеобразного феномена, формирование которого отпечаталось в общественном сознании уже той эпохи и который должен изучаться историками. Кобеко также предложил периодизацию истории французской колонии в Петербурге: в первый дореволюционный период (до начала революции 1789 г.) в Россию приезжают ремесленники, учителя, купцы, во второй — эмигранты из революционной Франции, «искавшие средств к даровому существованию на счет русской казны». Представляют интерес наблюдения историка о причинах и условиях приезда (или, иногда, не-приезда) в Россию тех или иных видных эмигрантов: с одной стороны — И.И. Шувалов и русские дипломатические агенты, приглашающие иностранцев перейти на русскую службу и, в частности, вступить на университетскую кафедру в Москве, а с другой стороны — весьма нелестный образ России, сложившийся во французском общественном мнении, и сдерживающий приток видных французских специалистов. В то же время даже на основании тех немногих примеров, которые приводит Кобеко, можно заключить, что в Петербурге немало французов скромного происхождения, хотя об обстоятельствах их приезда, многочисленности их, составе и т.д. историк ничего не сообщает. Его работа интересна также с точки зрения методологии: Кобеко прибегает (возможно, за неимением другого материала) к довольно подробному изложению истории пребывания в России нескольких французских эмигрантов (лейб-медик Пуасонье; авантюрист, гувернер, писатель, знакомый Вольтера Пикте де Варамбе; знаменитый писатель Бернарден де Сен-Пьер и т.д.). В ходе исследования этих отдельных случаев выявляются условия приезда, связи этих французов с русским двором и русской аристократией, матримониальные связи и их отношения с соотечественниками в Петербурге. Итак, Д.Ф. Кобеко описал тип француза при русском дворе, дал краткие характеристики другим социокультурным типам французского эмигранта в России в эту эпоху и предложил периодизацию истории французской эмиграции в Россию в XVIII веке, что было безусловно новым шагом в исторической науке в то время.

Следующим этапом в разработке истории французской эмиграции Россию стал труд Леонса Пенго, вышедший в 1886 г. Пенго на первой странице своего исследования представляет свои источники: опубликованные, прежде всего сборник Императорского русского исторического общества, «Архив графа Воронцова», публикации в журналах «Русский Архив» и «Русская Старина», и архивные, главным образом серии «Mmoires et documents » и « Correspondance politique » в Архиве МИД Франции. Нам известен и еще один источник, к которому Пенго постоянно обращался, но который он не упоминает: речь идет о крупном частном архиве, а именно о собрании кн. А.Б. Лобанова-Ростовского, с которым Пенго находился в постоянной и интенсивной переписке и который снабжал его материалами. Этот круг материалов позволил Л. Пенго написать книгу во многом замечательную. Насколько глубоко в ней разработана история французского землячества в России?

В монографии интересующего нас периода касаются следующие части: книга первая «Цари и старый режим во Франции» и книга вторая «Екатерина II, Павел I и революция».

Первая глава первой книги рассматривает историю французов в России до восшествия на престол Екатерины II. Пенго выдвигает причины долгого отчуждения двух стран: их удаленность и «азиатский» характер русского народа. Политические отношения в первые годы петровского царствования не способствовали взаимопониманию двух держав. Автор проводит связь между политическим и культурным отчуждением и слабостью эмигрантских потоков. Первые группы французских эмигрантов появляются в России также благодаря политическим причинам — речь идет о приглашении гугенотов Петром I. Пенго кратко рассматривает судьбы гугенотов в русском государстве в петровское время. Автор описывает визит Петра I в Париж в 1717 г. и делает краткий обзор вклада французов в русское военное дело, флот и т.д.

Нельзя не согласиться, что политический фактор — личная воля государя — был в петровское время решающим для эмиграции иностранцев и, в частности, французов, в Россию, определяя во многом не ' только количественный, но и качественный состав эмигрантских потоков. В заслугу автору можно поставить и обращение к истории гугенотов в русском государстве, хотя за отсутствием источников, Пенго вынужден ограничиться декларативными фразами, вопросы внутренней истории этой группы эмигрантов (их организация, связи, ассимиляция) либо затронуты вскользь, либо даже не поставлены.

В царствование Анны Иоанновны Пенго касается истории плененных при Данциге французских офицеров, с которыми, пишет он, обошлись в Петербурге «вежливо, почти с уважением». В подглавке «Царствование Елизаветы» речь идет о роли, которую играли при русском дворе Лесток, Шетарди, шевалье д'Эон, художник Токе. Пенго рассматривает состав французского дипломатического корпуса в России и околодипломатические круги в это время. Он констатирует, что почти вся торговля с Францией (более 200 кораблей в год) находилась в руках англичан. В Академии наук и, особенно, в Академии Художеств французы были широко представлены уже в царствование Елизаветы: братья Делиль, Ваплен де ля Мот, Лагрене, Жилле, Ле Лоррен и т.д. Были и французские священнослужители, например, небезызвестный Жюбе де ля Кур, поборник объединения двух церквей. Пенго совсем кратко останавливается на истории распространения французского языка в высшем русском обществе (Сумароков, Тредиаковский, Шувалов, Княжнин, приезд Комеди Франсез в Россию) и несколько подробнее рассматривает вопрос о связях Вольтера с Россией.

Безусловным достижением можно считать само описание (пусть и сугубо краткое) основных групп французских подданных, попавших в Россию в доекатерининский период: военные, придворные, ученые, дипломаты... Заметим, что автором почти не упоминаются в этот период гувернеры и купцы. Последнее может показаться закономерным, учитывая приводимые автором выкладки по внешней торговли России, крепко удерживаемой англичанами. Однако в действительности неназванные группы французов были не меньше по составу в описываемое время, и оставлены Пенго вне поля зрения по причине недостаточности его источниковедческой базы.

В третьей главе «Французы в России в царствование Екатерины И» автор анализирует состав французского землячества. Это философы и экономисты, художники и купцы, колонисты и солдаты, учителя, иллюминаты и иезуиты. Для

Пенго «история французов в России» — это не только история реально живших в России выходцев из французского королевства, но и история их произведений, история «французских идей» в пределах Российской империи, история распространения французского языка в России и т.д.

Нет ничего нелогичного в таком расширительном понимании: безусловно, все эти области взаимосвязаны: разве эволюция профессиональной группы учителей в землячестве не находится в зависимости от престижа французского языка в России? Однако нельзя не констатировать, что при том, что общий фон замечательно описан Пенго, хотя отдельные судьбы прекрасно вписаны в культурный и политический контекст своего времени, история французов как этнической группы не написана этим автором. Более того, узость его источниковой базы (главным образом — архив МИД Франции, да и то только реляции посланников и поверенных в делах, но не консульские архивы) не позволила ему сделать обоснованные выводы об основных профессиональных группах, а в некоторых случаях его, кажется, можно упрекнуть и в некритическом отношении к источникам (так, например, Пенго, кажется, не подвергает ни сомнению ни анализу мнение французских дипломатов о французском землячестве как «скоплении всякого сброда»). Книга Пенго более или менее удачно очерчивает «культурную» эмиграцию французов в Россию, но за бортом осталась основная масса французов в России в этот период, о торговцах, гувернерах, поварах и т.д. мы сравнительно мало что узнали. Впрочем, это вполне естественно: намеренное и закономерное на тот период обращение автора прежде всего к «культурной» эмиграции — артистам, философам, авантюристам и т.д. — не позволило ему провести более тщательное исследование других групп французских эмигрантов. В то же время, Пенго безусловно сделал шаг в разработке этой темы: она выделена в отдельное исследование, автор дал более подробную и более точную хронологическую канву истории французов в России. Наконец, автор ввел в научный оборот немало новой информации, почерпнутой прежде всего из архива МИД Франции, но, к сожалению, приводимые им ссылки не позволяют определить точное местонахождение документа.

Во многом по следам Пенго шел Эмиль Оман, профессор русской литературы в Сорбонне, выпустивший в 1910 г. книгу «Французская культура в России». Как видно из названия, объект исследования — история восприятия французской культуры в России: литературы, философии, живописи, скульптуры и т.д. Но, поскольку в XVIII в. эту культуру несли в Россию прежде всего французы-эмигранты, их история составляет часть исследования Э. Омана. На эту часть мы и обратим внимание.

Оман перечисляет массовые миграции французов в Россию. Одна из первых произошла во время Северной войны, когда, победив шведского генерала Мардефельда, русские войска захватили в плен 493 французских офицера и солдата, состоявших на шведской службе. Что с ними сталось неизвестно, но автор предполагает, что они поступили на службу в русскую армию. Однако Оман отказывает в массовости гугенотам: по его мнению, «наши протестанты, оставив Францию, остановились почти все в протестантских странах», что звучит странно для всякого, знакомого с историей французской эмиграции в

России хотя бы по книге Л.Пенго. После визита Петра I в Париж в 1717 г. в Россию приезжают завербованные «100 семей» (цифра, конечно, легендарная), о судьбе которых в России Оман сообщает более обширные сведения, чем Пенго. Оман обращает внимание на основание в Петербурге протестантского прихода, в котором в 1720 г. много англичан, голландцев и женевцев, но мало французов. Он пишет и о пленных французах, захваченных при Данциге и рассказывает об их судьбе на основе мемуаров Д'Аге де Миона. Оман использует новые документы, неизвестные Пенго, расширяя базу источников и вводя в научный оборот новую информацию.

В последующие царствования в России Оман выделяет несколько групп французов: это прежде всего авантюристы и проходимцы, лакеи, повара, купцы, колонисты, актеры, художники и скульпторы, военные и т.д. Описание и анализ этих групп не могут удовлетворить историка. Так, говоря о французах в Академии Художеств, Оман только перечисляет их имена, не задаваясь вопросом ни об их статусе, ни о времени их пребывания в России, их связях с соотечественниками и т.п. То же и в отношении большинства других профессий. Некоторые профессиональные группы очерчены чуть более подробно, но благодаря тому, что в литературе тот или иной вопрос уже был разработан (это касается французского балета — Оман ссылается на одну из работ Забелина) . В любом случае ничего нового в разработку этого вопроса Оман не внес.

Более интересна глава о роли французов в сфере просвещения в России : автор, понимая важность этого вопроса для русской истории вообще, и зная об увлечении русского дворянства того времени французским языком и культурой, предпринимает попытку дать небольшой очерк истории французских гувернеров в России. Оман предлагает периодизацию этой истории: от эпохи Французской улицы во времена Петра I до первых мер контроля за деятельностью гувернеров «где-то в 1750-х гг.» (речь, вероятно, идет об известном указе 1757 г., см. об этом подробнее в главе «Профессии землячества»). Он пишет о французских учителях в государственных учебных заведениях: в Кадетском корпусе и в Московском университете, где, по мнению Омана, «преподаватели французского редки и посредственны, и неспособны обучать ничему, кроме элементарных вещей» . Утверждение сколь голословное, столь и неверное. История пансионного дела не была предпринята автором, попытка, и весьма удачная, проследить историю иностранных пансионов в Петербурге будет предпринята вскоре после этого П.Столпянским, опиравшимся на частные объявления СПбВ.

Итак, и у Э.Омана история землячества во многом остается за рамками исследования. В этом частично виноват подбор источников: автор пользовался исключительно опубликованными материалами, но, как и в случае с Пенго, не вел целенаправленный поиск (а, может быть, оставлял без внимания) материалов, связанных с жизнью представителей нетворческих профессий, возможно, потому что, в его понимании, они не были носителями «французской культуры».

Интересно, что ко времени выхода в свет книги Э.Омана уже была напечатана книга Ф.Тастевена об истории французской колонии в Москве со времени ее основания до 1812 года, но, судя по всему, она осталась неучтенной. Эта сравнительно небольшая по объему книжка представляет собой весьма важное исследование о французском землячестве в России и, в частности, в Москве в XVIII - начале XIX вв.

В предисловии автор перечисляет причины образования московской французской «колонии» и основные потоки французской эмиграции в XVIII в. Этот вопрос интересен еще и потому, что мнение Тастевена — не только мнение историка-любителя, но и мнение долгожителя французской колонии в Москве. Он первым написал о причинах, давших толчок к рождению многочисленной организованной колонии в Москве. Но никакого обоснования этим положениям автор не приводит.

Много места в книге Тастевена уделено истории основания французской католической церкви Св.Людовика в Москве в 1789-1790 гг. Эта глава написана на основе документов этой церкви, изданных в Москве в конце XIX в. Важную роль в основании новой церкви сыграло дипломатическое представительство Франции в Москве, основные этапы истории которого Тастевен приводит в своей книге. Поскольку новая церковь находится на Лубянке, Тастевен описывает этот квартал, облюбованный французами. Тастевен был первым, кто проследил историю двух учреждений - французской церкви и французского вице- консульства - в связи с историей формирования французского землячества, и в этом его заслуга.

Одна из глав книги посвящена французской коммерции в Москве с 1789 по 1812 г. Расцвет ее автор связывает с разрешением с 1783 г. устраивать магазины в частных домах, тогда как ранее товар можно было продавать только в Гостином дворе. Автор приводит огромный список французов, торговавших тем или иным товаром в Москве в описываемый им период. И, хотя никакого анализа состава этой группы не делается, сам список, составленный по самым разным источникам, в том числе по материалам МВ, представляет интерес. Ведь информации об иностранной торговле в Москве того времени было весьма мало до Тастевена: ни в Истории московского купеческого общества⁴², ни в статье Н.П. Чулкова о московском купечестве⁴⁴, ни даже в современном исследовании по генеалогии московского купечества нет почти или совсем никаких сведении о французском купечестве старой столицы того времени. Список Тастевена дает представление и о масштабах французской торговли в Москве в то время и о ее специализации.

Автор уделяет много внимания французам в сфере образования в Москве. Тастевен пишет о появлении критики галломании в русской прессе с 1780-х гг., . за которой последовала, с началом французской революции, политическая реакция. Он приводит уже известные по книгам Пенго и Омана анекдоты о французских гувернерах, с тем, чтобы не согласиться с мнением об их недобросовесности, их низкой культуре, их распущенных нравах. Что же Тастевен может противопоставить vox populi? Опять же длинные списки преподавателей, которые научили — и, кажется, неплохо научили? реторически вопрошает автор — французскому языку русское дворянство. Автор опять же избегает любого анализа, предполагая, вероятно, что внушительный список «сам за себя говорит». Пусть об иностранных гувернерах и пансионах в Россию в эту эпоху написано не очень много, но даже то, что можно найти в трудах П.Столпянского, Е.Лихачевой и т.д., не было учтено Тастевеном. Поэтому эта глава не может быть признана удачной.

Заключительная глава посвящена исследованию отношений колонии с русским обществом и русским правительством. Автор, в частности, описывает те испытания, через которые колония прошла в царствование Павла I, и много позже, уже в 1812 г., при московском генерал-губернаторе графе Ф.Ростопчине.

Книга Тастевена представляет собой значительный вклад в историю французского землячества в России. Работа Тастевена сохраняет свой интерес и сегодня, благодаря обширности своего фактического материала, и своей новизне: ведь он фактически «открыл» московское землячество, до него писали почти исключительно о французской колонии Петербурга, да и то имея ввиду прежде всего дипломатический корпус, скульпторов, архитекторов и художников, роялистскую эмиграцию конца XVIII в. Московская колония, не прославившаяся звучными именами, выпадала из поля зрения историков. Заслуга Тастевена и в том, что он обратил самое пристальное внимание на крупные группы купцов и гувернеров.

Необходимо отметить вклад еще одного французского автора в разработку этой темы. В конце XIX в., на волне сближения Франции и России после заключения франко-русского союза, интерес к этой теме проявляет провинциальный французский историк Э.Веклен (E.Veuclin). Он выпускает целую серию работ, основанных на архивных розысканиях, прежде всего, находках в Архиве МИДа Франции. Эти чаще всего небольшие по размеру книжечки-брошюрки зачастую напоминают более публикации документов, чем полноценные исследования. Но эти документы заслуживают внимания и хорошо представлены. Автора занимает судьба французов, представляющих несколько профессий, в России в XVIII веке: художников, поэтов, мастеров гобеленов, и т.д., а также роль выходцев из тех или иных городских центров Франции (и, прежде всего, из Лиона) в России.

Отдельный аспект нашего исследования — история гугенотов в России. Эта сторона истории французов в России была наиболее разработана в книге Ю.Кеммерера. В книге шесть глав, среди которых особенно выделяются детальной разработкой глава об истории переговоров о принятии гугенотов в России, о вкладе гугенотов в перенос знаний и умений в Россию (отдельные подглавки посвящены военным, медикам, ученым, художникам и т.д.). Поскольку вопрос истории гугенотов в России является второстепенным для истории французского землячества (абсолютное большинство членов которого, во второй пололвине XVIII в. — католического вероисповедания), мы не даем подробного анализа этой работы, но будем пользоваться выводами автора. Книга Кеммерера носит описательный характер, но интерена собранными в ней материалами. Хотя автор и не обращался к архивным источникам, но он собрал едва ли не все опубликованные свидетельства о русских гугенотах.

Французская эмиграция в России в период французской буржуазной революции находится под пристальным взглядом историков уже очень давно. Помимо уже цитированных произведений, существует огромная литература по этому вопросу. Мы не анализируем ее здесь не столько по недостатку места, сколько потому, что тема эволюции французского землячества в России затрагивается в этих произведениях эпизодически, вопрос о французской эмиграции решается, как правило, в другой плоскости, в терминах истории дипломатии, истории французского королевского дома, военной истории и т.д.

Из важных исследований о французском присутствии в России в XVIII в. следует упомянуть еще одно. Речь идет о работе французского историка Анн Мезен «Французское присутствие в России в XVIII веке, по материалам консульства Франции в Санкт-Петербурге». Источниковая база Анн Мезен довольно узка: не зная русского языка, она не использовала русских источников, а главным в ее работе архивным материалом, как это и следует из названия, послужили архивы французского консульства в Петербурге. Но в то же время нельзя не отдать должное проделанной ею работе: консульские архивы были использованы ею в максимальной мере: она обработала большие массивы материалов консульства, хранящиеся в Национальном архиве Франции и в Архиве МИД Франции в Париже, привлекая также и дипломатическую переписку (серию Correspondance politique). Огромный фонд французского консульства в России, хранящийся в отделении Архива МИД Франции в г. Нанте не мог быть использован ею в полной мере, не будучи разобранным (сплошное обследование фонда было произведено нами уже после написания А.Мезен данной работы, в январе 2000 г.). Но А.Мезен сделала выборочное исследование фонда и выявила ряд интересных материалов, которые были ею проанализированы.

В этой работе три главы. В первой рассматриваются функции консульства и прослеживается история пребывания французов в России (прежде всего в Петербурге) в XVIII в., почти исключительно по консульским источникам. Вторая глава посвящена исследованию торговли французов и представителей других наций в Рорсии в этот период. Третья глава посвящена обозрению России в депешах и мемуарах французских дипломатов XVIII в.

Наибольший интерес представляют для нас первые две главы. Обилие дипломатических источников (многие из них, к слову сказать, были в свое время опубликованы в СИРИО), приходящихся на период царствования Петра I, позволило А.Мезен достаточно полно представить историю французского присутствия, главным образом в Петербурге, в это время: историю дипломатического представительства, основные потоки французской эмиграции в Россию и усилия французских дипломатов по репатриации подданных французского короля, ссоры, имевшие место в среде французов, трудности, сопровождавшие их на русской службе, наконец, собрания «французской нации». В то же время, скудость информации о гугенотах на русской службе в консульских архивах привела к тому, что эта сторона французского присутствия осталась в тени. Царствования наследников Петра еще менее представлены на страницах консульских архивов. Поэтому написать историю французского землячества в Петербурге в середине и второй половине XVIII в. на основе источников, имевшихся в распоряжении исследовательницы, было невозможно. Она располагала несколько более обширными данными по французской коммерции в Петербурге, поэтому глава о французской торговле представляет интерес. Однако характер документов (донесения о внешней торговле России в Балтийском и Черном морях и почти никаких документов о присутствии французских купцов на внутреннем рынке России), привели к некоторому перекосу: речь здесь идет не о французской торговле в России, а о торговле Франции с Россией. Заслугу исследования А.Мезен мы видим во введении больших комплексов документов в научный оборот и в более подробном и более документированном освещении некоторых сторон жизни французов в России, прежде всего французского присутствия в царствование Петра I.

5.Цели и задачи исследования.

Цель исследования состоит в изучении истории французского землячества в России в обозначенный период в двух планах, а именно: как примера имплантации и развития в русском городе крупной иноязычной и инокультурной этнической группы, и как крупнейшего — наряду с немецкоязычным — поставщика предметов культуры и «культурных» услуг для русской аристократии и дворянства.

Изучение истории землячества будет следовать его хронологическому развитию: эволюция франкоязычной этногруппы была поэтапной и восстановление последовательности этих этапов само по себе представляет интерес. Речь идет об изучении истории французов в России в терминах истории «землячества». Параллельно с вопросом о рождении и эволюции землячества будет поставлен вопрос о его коллективной памяти: какое представление об истории землячества сложилось у потомков первых французских эмигрантов и в чем причины имеющихся искажений? В-третьих, речь не идет о чисто описательной истории, речь идет об истории проблемной. Каковы же «проблемы» истории франкоязычного землячества в России?

Нашей целью будет прояснить причины и условия приезда французов в Россию и их статус на новом месте жительства. Должен быть исследован состав землячества: профессиональный и «географический» (т.е. место рождения или жительства перед приездом в Россию) прежде всего.

Изучение профессиональных групп землячества должно быть комплексным. Нас будут интересовать вопросы об их клиентуре и о следствиях установления ими отношений с тем или иным слоем населения, об особенностях маритального (то есть брачного) поведения купцов и гувернеров, местах их проживания и т.д.

То есть речь идет о самом всестороннем изучении представителей той или иной профессии, практикуемой членами землячества, с целью создания «портрета» французского купца или французского гувернера как социо-культурного типа в русском обществе XVIII века.

Отдельной целью будет исследование форм и содержания взаимоотношений французов с русской аристократией.

Важным, хотя и более частным аспектом, будет изучение отношения французов к власти и к церкви.

Еще одно направление исследования — ассимиляция французов в России (ее причины, формы, темпы и т.д.). Ассимиляция этнической группы может и должна быть объектом истории как науки. История отдельно взятой эмигрантской семьи весьма плодотворна в этом смысле, позволяя проверить на микроуровне — уровне семьи — гипотезы, сделанные относительно землячества в целом, но главное — задаться вопросом об ассимиляции иностранцев в инокультурном контексте, на примере истории отдельного рода.

Еще одной задачей будет изучение истории отдельных учреждений, созданных членами землячества — прежде всего, в нашем случае, французской католической церкви — в контексте изучения ассимиляционных процессов в землячестве.

6.Методы исследования и обоснованность результатов.

Исследование проведено с использованием социо-культурного и историко- источниковедческого методов. Для решения задач, поставленных в данной работе, мы прибегали к критике источников, использовали статистические методы для их обработки, проверяли их данные, составляли генеалогические поколенные росписи. Мы сравнивали результаты, полученные при анализе эволюции землячества в целом на качественно ином уровне, а именно уровне отдельно взятой семьи.

Конечно, не во всех случаях источниковая база позволяет сделать достаточное обоснование выдвинутым гипотезам. При невозможности проверки сделанных предположений мы употребляли соответствующие обороты («возможно», «предположительно» и т.д.).

7.Источниковедческая база исследования.

Мы выделим только самые важные источники, которые будут представлены в хронологическом порядке, что позволит увидеть какие периоды истории французского землячества в России лучше обеспечены документами, а какие все еще остаются для нас во многом белыми пятнами.

Составление списков французов подведомственной им области входило в число обязанностей дипломатических представителей Франции в России'. Трудно цока сказать, чем объясняется редкость подобных списков в архивных фондах дипломатических представительств Франции в России. Возможно, что известные списки — не все, что было создано французскими дипломатами в этом жанре, и мы сможем найти еще другие документы этого рода, может быть в совсем неожиданных местах: так, список французов, живущих в Москве в 1777 г. был обнаружен среди бумаг дипломатического представительства Франции в Данциге, которые хранятся в Национальном архиве Франции.

В Национальном архиве Франции в фонде Морского министерства находится переписка первого постоянного представителя Французского королевства в России Анри Лави (Lavie). Частично корреспонденция А. Лави уже была опубликована в СИРИО. Но многие его депеши туда не попали. Так, до сих пор остается неопубликованным важное с исторической точки зрения письмо от 1-го января 1720 г., в котором Лави, помимо подробного описания злоключений французов, приглашенных в Россию, приводит список тех тридцати человек, которых ему удалось отправить обратно во Францию . В этом списке указаны имя и фамилия, профессия отправляемых на родину французов. Как важный и до сих пор не введенный оборот документ, это письмо помещено в приложении к диссертации.

В 1746 г. во французском консульстве в Санкт-Петербурге был составлен список французов-католиков, проживавших в России в это время . В наиболее подробных описаниях этого списка приводятся: фамилия и имя человека, дата его рождения, город или область, уроженцем которой он или она Является, профессия, время приезда в Россию, семейное положение, фамилия и имя жены и ее конфессиональная принадлежность, наличие детей. В большинстве случаев, конечно, те или иные пункты опускаются. Например: Вербует Пьер, родился в Тенте около 1716 г., торговец кружевами и украшениями, прибыл в Россию в 1745 г., подданный короля во вновь завоеванных землях. Или: Дартиг, он же Эбер, Жан-Батист, родился в Тулузе около 1714 г., женат на Клер Жильбер, приехал в Россию в 1744 г., актер Комеди Франсэз. Трудно говорить о том насколько этот список исчерпывающий: в Москве тогда еще не было французского дипломатического представительства.

В 1759 г. в Москве было открыто вице-консульство Франции и первым вице-консулом стал Пьер Мартен. Мы можем с доверием отнестись к составленным им спискам французов Москвы: он был свидетелем рождения французской колонии и отвечал за достоверность списков: «Будет очень хорошо, — писали из Парижа, если он [П.Мартен — В.Р.] составит в часы досуга общий список всех французов, осевших как в Москве, так и близ нее, указывая по отдельным графам то, что он узнает о времени их приезда, их возрасте, женаты они или холосты, об их детях, их талантах, профессиях и должностях и, в особенности, об их добрых или дурных качествах, но ему следует скорее собирать эти сведения, чем проводить специальное расследование, поскольку все должно держаться в секрете» . Та же осторожность в действиях (prudence et discrtion) требовалась и при сборе сведений об иностранных мануфактурах в Москве. Ке д'Орсе, уверенная, что Москва наполнена «отбросами» Французского королевства, боялась их бурной реакции на слух о составлении списка колонии. '

Без помощников вице-консул вряд ли мог безупречно составить списки колонии, но неизбежные пробелы восполняются другими источниками. Мартеном был составлен « Etat des franois, sujets du roi, de leur femmes et enfant [sic — B.P.] actuellement a Moscou et aux environs, au premier janvier mil sept cent soixante deux», то есть список французов в «Москве и пригородах» на 1 января 1762 г. В нем приводятся имя и фамилия мужчин, имя и фамилия незамужних женщин и вдов, указывается наличие у мужчин жены и детей, и, как правило, профессия мужчины. Более подробен список Мартена, составленный в начале 1777 г.: «Etat de La Colonie franoise a Moscou et dans cette partie de l'Empire de Russie, pour tre mis sous les yeux de Monseigneur de Sartine Ministre et Secrtaire d'Etat ayant Le dpartement de la marine, par le Sr. martin vicecnsul a Moscou, au commencement de 177T'. В нем указаны фамилия и имя мужчин, незамужних женщин и вдов, число детей в семье, часто — какого города или района Франции они уроженцы, и профессия главы семьи. Но указаны опять же далеко не всегда, в особенности информация о происхождении и профессии часто опускается.

Оба списка являются базовыми источниками для нашей темы: для оценки численности землячества, его профессионального состава и мест, откуда французы выезжали в Россию.

В фонде Канцелярии опекунства иностранных в РГАДА хранится дело, содержащее список французских колонистов, прибывших в Россию в 1764 г. в сопровождении вербовщиков или,, как их тогда называли, «вызывателей». В этом списке 55 человек. Другой важный источник по истории французских колонистов в России — список французов, числом около 30 человек, выехавших в Россию во главе с Филиппом Огюстом Дельсалем. Вместе оба списка заключают в себе большинство известных нам по другим источникам французов, переехавших в Россию с целью поселения на необжитых еще землях Поволжья. Первый список очень подробен: как правило, сообщаются имя и фамилия, место рождения колониста, возраст, профессия, а если у него есть жена, та же информация сообщается о ней, указывается наличие детей. Во втором списке, кроме имени и фамилии эмигранта, дается, как правило, только состав семьи — очень редко — географическое происхождение. Эти списки представляют большой интерес сами по себе, но особенно в сравнении с другими источниками, а именно: списком единственной чисто французской колонии в Поволжье Францозен-Россоши и списком жительствующих на 1777 г. в Москве французов, бывших прежде обитателями волжских колоний.

Большой массив документов по истории французского землячества в России хранится в Архиве МИД Франции в Нанте. Документы архива дают представление о русско-французских связях того времени и становлении французского землячества в России этой эпохи. Наиболее интересны в этом отношении материалы консульских архивов. Что это за материалы? Удостоверения личности, паспорта, свидетельства об отпуске с военной службы, нотариальные акты, брачные контракты, свидетельства о смерти, завещания, дела о наследстве, описи имущества, акты купли-продажи, доверенности, векселя, акты об учреждении и ликвидации торговых компаний и т.д.

Среди этих разнообразных документов часто встречаются жалобы и прошения, направленные на имя консулов и посланников: французские торговцы, ювелиры, врачи пытаются взыскать долги с их русских клиентов; французы разыскивают в России своих пропавших родственников ; добиваются должностей и пенсий, жалуются на бедственное положение ; подают жалобы на притеснения со стороны русских властей, на русских обидчиков и своих соотечественников, обращаются в консульство для разрешения спорных дел.

Среди прочего важно выделить дела о наследстве (« dossiers de succession »). В них мы нередко находим списки должников и кредиторов умершего француза, доверенности, метрики семьи и т.д. Все это составляет интересный комплекс документов, позволяющий проследить жизненный путь семьи и отношения, связывавшие ее с соотечественниками и с русскоязычным населением.

Интересна также подборка документов о конфликте иностранных и русскоязычных купцов, произошедшем в Москве в 1784 г. Это переписка вице- консула и французских купцов, позволяющая судить о причинах и развитии этого конфликта.

Образ французского купца дополняется также другими документами. В ОР РГБ имеется записка к докладу императрице Екатерине II с челобитной, поданной Жаном Готье-Дюфайе, желавшим записаться в московское купечество. По этому документу можно проследить процедуру принятия иностранца в купечество.

Важнейшим источником по истории французского купечества в Москве являются «Материалы для истории Московского купечества» (М., 1885), изданные в конце прошлого века московским предпринимателем Н. А. Найденовым. Они основываются на ревизских сказках. В данной работе использованы извлечения из ревизий 1782 г., 1794-95 гг., 1811 г. и 1815 г. Как правило, в этих материалах указываются имя и фамилия купца, гильдия, в которую он записан и время записи, возраст купца, национальная принадлежность и нередко место рождения или выезда, место проживания в Москве, имя жены и ее возраст, наличие детей и их возраст. Эти документы дополняются сведениями из «Капитальных книг Московского купеческого общества, 1788-1791» (М., 1912). Представление о том, владели ли французы какой-то недвижимостью в России того времени можно получить по другому изданию: «Москва. Актовые книги XVIII столетия». Но последний изданный том (т. 12. М., 1893) актовых книг оканчивается 1782 г.

Для истории французских гувернеров и пансионов Москвы важнейшими источниками стали: список московских пансионов 1785 г., опубликованный К.В.

Сивковым , содержащий описания частных учебных заведений Москвы того времени, и списки других лет, которые нам удалось обнаружить в РГИА и которые впервые публикуются в приложении к диссертации. Описание частных пансионов Петербурга того времени, с опорой на объявления СПбВ, было сделано В.П. Столпянским . Столпянский, однако, почти не использовал архивные материалы по пансионному делу в Петербурге в царствование

Екатерины II, которые мы частично ввели в научный оборот и которыми мы пользуемся в данной работе. Мы располагаем также документами комиссии, учрежденной в 1757 г. для определения профессионального уровня гувернеров и контроля за их деятельностью. Эти документы за несколько лет существования такой комиссии в Московском университете опубликованы в сборнике материалов по истории университета. Материалы аналогичной комиссии при Санкт-Петербургской Академии наук до сих пор не опубликованы и впервые вводятся нами в научный оборот. Кроме того, незаменимым источником по истории отдельных профессиональных групп в землячестве являются газеты СПбВ и MB.

Имена французов, живших в России в конце XVIII века, не канули в Лету, и всех их мы можем вспомнить сегодня поименно. Благодаря стечению политических обстоятельств мы располагаем уникальными источниками по истории французских землячеств в России того времени. Речь идет о списках французов, проживавших в России конца XVIII в. Эти списки были опубликованы как в СПбВ. Редкие экземпляры этих изданий хранятся в отделе Россики Российской национальной библиотеки.

В начале 1793 года в Россию приходит известие о казни французского короля Людовика XVI. При Дворе объявлен траур. Указом от 8 февраля 1793 г. приостанавливалось действие торгового договора между Францией и Россией от 1786 г.; вход французским судам в русские порты запрещался; французские дипломаты выдворялись из пределов Империи, все французские подданные обязаны были принести присягу на верность королевской власти под угрозой изгнания из России.

В указе предписывалось: « исполнение сего [приведение к присяге — В.Р.] начать тотчас по получении указа Нашего в обеих столицах Наших, собрав по частям города в Управу Благочиния живущих здесь обоего пола Французов одной части за другою, и по объявлении им воли Нашей, для тех, кои пожелают учинить отрицание [то есть отказаться от « правил безбожных и возмутительных, во Франции ныне введенных и исповедуемых » — В.Р.], назначить дни и часы для приведения их к присяге; о тех же, которые не пожелают сделать вышеписанного отрицания, представить Губернскому Правлению, дабы оное относительно высылки их распорядило сходно пятой статье сего указа Нашего », а именно выслать « смутьянов » в трехнедельный срок из пределов Империи. Те же французы, которые умервщление « Короля Христианнейшего » Людовика XVI почитали « сущим злодейством и изменою законному Государю, ощущая все то омерзение к произведшим оное, каковое они от' всякого благомыслящего праведно заслуживают », должны были явиться в церковь для произнесения напечатанного текста присяги, целовать при этом крест, расписываться, после чего прошедшим процедуру власти выдавали документ, служивший видом на жительство.

Факт присяги нельзя было скрыть, отречение от «безбожных и возмутительных» правил, установленных во Франции, грозило запрещением , возвратиться на родину, ведь списки принесших присягу были опубликованы. Они появились в СПбВ. В п 45 от 7 июня 1793 г. была начата публикация списков французов Петербурга: «Получены списки о находящихся в здешней, Московской, Рижской, Ревельской и Олонецкой губерниях обоего пола французов, кои в силу Высочайшаго указа, отреклись пред правительством присягою от правил безбожных и возмутительных в земле их ныне исповедуемых ». Поскольку « сии списки заняли бы здесь много места », решено было их разделить на несколько номеров. Списки петербургских французов были до конца напечатаны в п 46 от 10 июня 1793 г. В п 47-51 опубликованы списки . французов Москвы, предваренные словами: « Список оставшимся в России и по имянному ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА указу, состоявшемуся сего 1793 года Февраля в 8й день, бывшим у присяги, Французам и Француженкам находящимся как в столичном городе Москве, так и других городах». По- французски (точнее имена по-французски, а комментарии по-немецки) списки печатались в SPgZ, в п 45-46, списки по Петербургу, в п 47-50 — основная часть списка московских французов, а в п 51 — в отличие от русскоязычного издания — всего несколько фамилий, заключающих список. В том же п 51 опубликованы списки по Риге, Рижской и Олонецкой губернии. Списки начинаются, как правило, словом Уегге1сЬш88. При сравнении с русскоязычным вариантом бросаются в глаза неточности транслиттерации: « СантроКт» для « 8ап11^ие », «Никулин » для « СЫроиНпе » и так далее. Хотя ошибки такого рода редки в русскоязычном списке, и можно говорить о почти полном соответствии списков СПбВ и SPgZ, предпочтительнее использовать франкоязычный вариант.

Имена петербургских французов в СПбВ (п 45-46) приводятся по-русски, но в порядке французского алфавита, что затрудняет поиск. Чтобы найти в этом списке имя француза, надо знать, как оно писалось по-французски. Например, повар Мишель Ори помещен среди фамилий, начинающихся на « А », так как по- французски его фамилия писалась Аип, а фамилии, начинающиеся по-русски на «Ш», идут сразу же после фамилий на «Б»: ведь Шарпантье пишется по- французски как СИагрепПег, Шевенет— это СЬеуепе! и т.д., здесь же помещены и фамилии на « К ». В довершение, алфавит соблюдается только в отношении заглавных букв.

Согласно СПбВ всего в Санкт-Петербурге было 786 французских подданных (но мы насчитали их в приведенных списках только 763-765 человек). К ним нужно добавить 12 человек, опоздавших к присяге, чьи имена напечатаны в п 46. Итого получим 798 человек. Однако, хотя это и не оговаривается, в этом списке не приведены ни имена детей, ни даже их количество. В списке указана профессия каждого взрослого француза. Иногда дается девичья фамилия жен французов.

Списки петербургских французов не много дадут генеалогу: восстановить полный состав семьи на то время по ним невозможно, хотя можно установить имя жены, иногда — родственные связи. Зато это кладезь информации для историка французской эмиграции в России, позволяющая определить профессиональный состав французской колонии в Петербурге.

Имена французов Москвы (СПбВ, п 47-51) даются по частям, соответствующим административному делению Москвы (в русском списке речь идет просто о « частях », в SPgZ сказано: « In dem Isten Stadtteile »). Всего в списке 9 частей, хотя, как известно, частей в Москве было больше. Внутри них фамилии французов приводятся не в алфавитном порядке, а, вероятно, в порядке принесения ими присяги. Поэтому реально доступными для исследователей эти данные станут после их компьютерной обработки.

В отличие от списков французов Петербурга, в московских списках указываются либо имена, либо число детей в каждой французской семье. К глубокому сожалению опущены сведения о профессиональной принадлежности французов, зато везде указано место рождения (будь то во Франции или в России) или последнее место жительства во Франции.

В Москве, согласно списку, проживали около 900 французских подданных. В список включены и имена весьма немногочисленных выходцев из Брюсселя, Женевы, Люксембурга и т.д., вероятно, по той причине, что « национальная принадлежность » зачастую устанавливалась в то время по языку человека, а не по его реальному географическому происхождению. Все эти бельгийцы или люксембуржцы, будучи католиками и говоря по французски, принадлежали к приходу французской католической церкви Св.Людовика.

В дальнейшем публиковались списки французов «других городов», губерний и наместничеств: Рига, Ревел ьская губерния, Олонецкое наместничество, Рижская губ., Новгородское, Тверское нам., Смоленское и Калужское нам., Псковское нам., Ярославское нам., Тульское нам., Могилевское нам., Полоцкое и Рязанское нам., Володимерское и Орловское нам., Костромское и Воронежское нам., Курское и Харьковское нам., Вятское и Симбирское нам., Пензенская губ. и Казанское нам., Киевское нам., Черниговская и Новгород- Северская губ., Екатеринославкая губ., Пермское нам., Уфимское нам., Таврическая область, Выборгское нам. Списки были также опубликованы и в МВ.

Нетрудно заметить, что в этом длинном ряду отсутствуют многие губернии Российской империи. Поскольку указ о приведении к присяге французов касался всех французских подданных, проживавших в России, аналогичные списки должны были составляться повсюду. Однако публикация списков в Ведомостях на этом обрывается. В РНБ в отделе Россики хранятся несколько таких списков французов, принесших присягу Они представляют собой отдельные листы, с обычно однотипными названиями: « Verzeichniss der im Gouvernement von [далее следует название губернии — В.Р.] befindlichen Franzosen [...] ».

Эти списки также существенно отличаются друг от друга. Наиболее подробные описания выглядят так: « Jean Bapt. Fr. Belliard, ein Calvinist, ist aus Paris g eb. u nd b ei d em M ajor F rst N ik. T scherkaskie e ngagiert; S eine F rau i st aus Strasb. geb. und hat einen kleinen Sohn », то есть сообщается имя — Jean Baptiste Franois Belliard, исповедание — кальвинист, место рождения — Париж, место жительства и работы — у майора князя Николая Черкасского, семейное положение — женат, место рождения жены — Страсбург, и наличие детей — у них мален ький сын. Итого в этих списках (включая жен и детей) 198 человек. Все девять списков из Отдела Россики РНБ изданы одинаково: заглавие набрано немецкой готикой, ниже на том же листе следуют имена французов, принесших присягу: сами имена набраны обычным латинским шрифтом, а комментарии к ним — опять же готикой. Не только шрифт, но и оформление страницы (верхнее поле отделено двумя параллельными линиями, одна из которых толще другой) сближают эти списки с SPgZ. Они готовились к изданию в SPgZ, где и были опубликованы в 1796 г.

Списки, опубликованные в СПбВ, уже привлекали внимание историков. А.Г. Брикнер, например, писал по этому поводу: «Т.к. в каждом номере газеты помещено средним числом 150 фамилий, то число последних, обещавших дать требуемую присягу, превышало 1 ООО ». Шарль де Ларивьер решил, что речь идет об общем числе присягнувших, и разумно счел цифру заниженной, предложив считать, что всего французов в империи было около 1500 человек. Именно эта цифра кочевала из одного издания в другое. В действительности, А.Г. Брикнер вряд ли имел в виду что-то помимо фамилий, то есть числа семей и отдельных французов, принесших присягу. Только в таком случае приведенная им цифра могла, хотя бы приблизительно, соответствовать действительности. Публикация списков в SPgZ не осталась незамеченной и историком газеты Карлом Айххорном. Итак, перед нами уникальный корпус весьма точных, заслуживающих доверие источников о франкоязычном населении Российской империи конца XVIII века.

Несколько парадоксально основные документы по истории католических церквей Москвы конца XVIII в., в том числе метрические и прочие церковные записи этих церквей, прихожанами которых были французы, находятся не в Москве, а в Петербурге, в ОР РНБ. Точное происхождение этого фонда неизвестно. Можно предположить, что документы пришли из Могилева, где находилась резиденция архиепископа католической церкви в России и куда приходила присылались копии документов, в том числе и метрик.

Внимание привлекают метрики венчаний и крещений иностранцев в церквях Св. апостолов Петра и Павла и Св.Людовика за разные годы. Назовем основные из них: метрические записи о крещении в церкви Св. апостолов Петра и Павла за 1783-1797 гг.; в церкви Св. Людовика за 1790-1797 гг.; метрические записи о бракосочетаниях в церкви Св.Людовика (начиная с 1790 г.); наконец, список исповедовавшихся в церкви Св. Людовика в 1796 г. Эти источники имеют огромное значение для истории землячества. Интересна корреспонденция настоятелей двух церквей и предстоятеля католической церкви в России, копии и оригиналы которой отложились в этом фонде. В фонде имеются списки французского духовенства в Москве, краткие биографии французских священников (исключение составляют только более пространные биографии аббатов Антуана Жака Балтюса (Baltus) и Пьера Бартелеми (Barthlmy). История французской церкви Св.Людовика прослеживается и в документах, изданных в конце прошлого века. Это свидетельства об основании церкви, выборах первых ее синдиков, ее материальном положении и т.д.

Не введены в научный оборот и документы петербургских церквей, прихожанами которых были французы. Часть из них (метрики лютеранских церквей, которые хранятся в ЦГИА Санкт-Петербурга) еще малодоступны для исследователей. Фонд католической церкви Св.Екатерины полностью открыт, и его материалы частично использованы в нашей работе.

Какими источниками мы располагаем для изучения судьбы землячества в 1812 г.? Конечно, имеются списки всякого рода. Это, прежде всего, документы, опубликованные стараниями московского купца и мецената П.И. Щукина, среди которых стоит выделить список сосланных по приказу губернатора Москвы графа Ростопчина французов и список бежавших вслед за отступающей французской армией московских французов. Списки (с разночтениями) членов организованных французской армией в Москве муниципалитета и полиции опубликованы М.В. Клочковым и РА.

Но мы располагаем также целым рядом нарративных источников, свидетельств французов-очевидцев тех событий. Это существенно расширяет возможности исследования, в частности, позволяет проследить эмоциональную реакцию московских французов на происходившие события, выявить механизм принятия в землячестве коллективного решения и т.д. Но мы сталкиваемся с обычными трудностями критики документов такого рода, которые усугубляются обстоятельствами их создания. Почти все эти свидетельства были изданы уже после войны, и обвинение в предательстве интересов своей новой родины, которое прозвучало в адрес некоторых французов и даже французского землячества в целом, не могло не повлиять на тон этих сочинений. Возможно, что некоторая информация в них подверглась искажению.

Это, конечно, не все источники, использованные нами в ходе исследования. Такие классические помощники историка, как «Некрополи» Санкт-Петербурга и Москвы, издания архивов, адрес-календари и т.д. также были нам подспорьем, они упомянуты в библиографии.

Наконец, необходимо упомянуть об источниках, которые не использованы напрямую в данной работе. Наша диссертация посвящена истории французского землячества, поэтому мы уделяли, например, больше внимания формам организованной социальной жизни, чем индивидуальным судьбам или вкладу того или иного француза в русскую культуру. Нами оставлено без внимания творчество французских художников или перипетии их службы при русском дворе, как не относящиеся напрямую к нашей теме. Но исследование повседневной жизни французского художника в России, его связей с соотечественниками и с русской аристократией необходимо и актуально. Здесь еще многое предстоит сделать. Приведем один пример.

Творчество Валлена Деламота неплохо исследовано отечественными и зарубежными авторами. Но обращение к хорошо известным документам, хранящимся в РГИА, может быть не напрасным. Исследователям, кажется, не до конца ясны причины отъезда архитектора из России: до сих пор оставлены без внимания слова из его заявления об уходе из Академии Художеств, где тот пишет, в частности, об отъезде его покровителей из Петербурга, имевшем следствием упадок его кредита при дворе. Кто были эти покровители и какого рода отношения их связывали, этот вопрос не был досконально исследован. Архивы французского посольства в России, хранящиеся в Нанте, возможно, могут пролить свет на некоторые аспекты взаимоотношений французов с русской аристократией. Так, нам удалось установить ранее неизвестный факт выполнения Валленом Деламотом проекта перестройки дома генеральши Наумовой, подрядчиком работ у которой стал другой француз, купец Анри Фулон. Отношения представителей творческих профессий из французов с их соотечественниками зачастую оставались вне внимания исследователей. А тот же Валлен Деламот и его жена были не раз, восприемниками детей французов в церкви Св.Екатерины, то есть, скорее всего, были связаны с этими французами узами дружбы или-профессиональными отношениями.

8.Научная новизна исследования.

8.1. Автором впервые дан статистический анализ эволюции франкоязычного населения в России в XVIII в., показан его рост, организационное оформление землячества как этнической группы.

С возможной полнотой, с учетом многих новых материалов, описаны социально-культурные типы «французского купца» и «французского гувернера» в России в этот период.

Сделан новый шаг в изучении пансионного дела в России: введены в научный оборот новые материалы, сделаны новые выводы относительно функций французских пансионов, их отличий от немецких пансионов, взаимоотношений содержателей пансионов с клиентурой их заведений и т.д.

Впервые сделан анализ процесса ассимиляции во французском землячестве и представлен список его основных причин.

Впервые в научной литературе сделана попытка анализа психологической атмосферы во французском землячестве в период оккупации Москвы в 1812 г., а также анализа механизма принятия коллективного решения на основе сопоставления воспоминаний французов землячества с событиями 1812 г.

Впервые определено значение кампании по вербовке колонистов для России в пополнении французских землячеств Санкт-Петербурга и Москвы.

Введены в научный оборот многочисленные документы из отечественных и французских архивов.

9.Практическая и научная значимость результатов работы. 9.1. Полученные в диссертационной работе результаты позволят историку российского общества иметь более четкое представление о том, кем был француз — воспитатель русского дворянина и поставщик товаров для русской аристократии. До сих пор общие исследования по истории культуры России XVIII в. высказывали зачастую голословные мнения о составе и достоинствах французского землячества в России.

Полученные выводы могут быть использованы и в других исследованиях по русской истории данного периода: исследованиях учебной части в России (также как и отдельных учебных заведений, например, Академии художеств), исследованиях торговли в русском государстве, исследованиях по истории церкви, по истории Отечественной войны 1812 г., сравнительных исследованиях по эмиграции и ассимиляции иностранцев в России и в других местах скопления французской эмиграции , а также в преподавательсткой работе.

Немаловажен с нашей точки зрения и методологический вклад работы. Примененная в последней главе методика микроисследования — исследования истории одной семьи в широком контексте истории землячества — кажется нам весьма перспективной. Мы надеемся, что наше исследование послужит доказательством возможности, насущности и плодотворности изучения истории иностранных землячеств в контексте крупных русских городов.

Ю.Апробация работы.

10.1.Основные положения и результаты работы были озвучены и обсуждены на семинарах и конференциях: а) Международной научной конференции «Генеалогия: Проблемы. Задачи. Перспективы». Санкт-Петербург, 1992 г. б)ХХ1-м Международном конгрессе по генеалогии и геральдике. Люксембург, 1995 г. в) Третьем научном семинаре «Проблемы признания и утверждения в правах российского дворянства высших сословий народов Российской Империи и иностранных дворян». Санкт-Петербург, 1997 г. г) Международной научной конференции «Поиски исторической психологии». Санкт-Петербург. 1997 г. д) Международной конференции «Философский век. Просвещенная личность в российской истории. К 270-летию со дня рождения, 200-летию со дня смерти И.И.Шувалова (1727-1797) и к 275-летию Академии наук». Санкт-Петербург, 1997 г. е) Международном научном коллоквиуме «Европейское Просвещение и развитие цивилизации в России». Саратов, 2001 г. ж) А также на ежегодных научных конференциях, организуемых Институтом генеалогических исследований Российской национальной библиотеки.

10.2. Полученные результаты апробируются в ходе подготовки «Словаря французов в России XVIII в.», работа над которым ведется коллективом историков под руководством А. Мезен и В. Ржеуцкого.

1 .Структура исследования.

Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, приложений, списка источников и библиографии.

Похожие диссертации на История французского землячества в России в XVIII - начале XIX века

Участие России в европейских военно-политических союзах : конец XVIII - начало XIX векаАкуленко, Виктор Петрович

Конституционализм в России во второй половине XVIII - начале XIX веков Галиуллина Марина Валерьевна

Становление внешней торговли России через азовские и черноморские порты в последней четверти XVIII - начале XIX векаПоспелова, Юлия Алексеевна

Благотворительность в России как механизм взаимодействия общества и государстваСоколов Александр Ростиславович

История планировки и застройки Курска : конец XVIII - начало XIX вековМихайленко Татьяна Георгиевна

Мещанство Пермской губернии в конце XVIII - начале 60-х годов XIX векаЛебеденко, Елена Юрьевна

Внутренние и внешнеполитические отношения союзов сельских общин Дагестана в XVIII - начале XIX векаАйгунова Тагират Садуевна

Генезис российской политики в отношении Японии в XVIII - начале XIX века Стрижова Ирина Борисовна

Топографические описания Рязанско-Тульско-Калужского региона во второй половине XVIII - начале XIX века Сергеев Владимир Александрович

Воинские части и учреждения в российской провинции во второй половине XVIII - начале XIX века : по материалам Саратовского ПоволжьяПлешаков Иван Николаевич