Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Доно-германские отношения в 1918 году 32
1. Германо - донские отношения в контексте германо - советских 32
2. Установление доно-германских отношений и их принципы 34
3. Система взаимоотношений местного характера между казаками и немцами 48
4. Доно - украинские отношения в контексте доно - германских 51
5. Влияние германского фактора на доно-добровольческие отношения 57
6. Влияние событий гражданской войны на изменение германской политики на Дону 59
Глава 2. Донское казачество в годы Великой Отечественной войны и политика фашисткой Германии по отношению к казачеству 74
1. Советская власть и донское казачество между двумя мировыми войнами 74
2. Казаки - эмигранты в Русском охранном корпусе 79
3. Начало формирований казачьих подразделений в рядах германской армии на Восточном фронте 87
4. Дон во второй половине 1942-начале 1943 гг 102
5. Политика немцев на Дону 116
а) Административная политика 116
б) Оккупационные средства массовой информации 118
в) Аграрная политика немцев на казачьих территориях... 120
6. Организация казачьих формирований вне казачьих территорий... 122
8. 15-й Казачий кавалерийский Корпус и другие казачьи части (1944-1945 гг.) 135
9. Выдача союзниками казачьих формирований вермахта советскому руководству 139
Заключение 146
Примечания 150
Литература и источники 170
- Установление доно-германских отношений и их принципы
- Система взаимоотношений местного характера между казаками и немцами
- Казаки - эмигранты в Русском охранном корпусе
- 15-й Казачий кавалерийский Корпус и другие казачьи части (1944-1945 гг.)
Введение к работе
Актуальность темы. Предлагаемая к рассмотрению проблема является актуальной по целому ряду причин: в стране идёт противоречивый процесс возрождения казачества, которое в проходившей в 2002 г. переписи населения заявило о себе как о самостоятельном народе (этносе). Огромный и трагический исторический опыт казачества нуждается в осмыслении при выборе правильного пути в настоящее время.
Строительство правового государства у нас в стране одной из сторон обернулось обострением сепаратистских настроений, попыткой целого ряда субъектов федерации взять на себя функции государственной власти и даже проводить самостоятельную внешнюю политику. В такой ситуации огромную роль приобретает опыт государственного строительства и взаимодействия с другими государствами, которое имело место на казачьих территориях на поворотных пунктах истории, в годы гражданской войны и Великой Отечественной.
После многочисленных потрясений перед руководством страны вновь встала проблема патриотического воспитания и национальной идеи. В качестве реакции вновь обострился интерес к движению коллаборационистов, идёт борьба идей, даются его разнообразные оценки от бескомпромиссной борьбы за идеалы до рядового «шкурничества».
В контексте указанных проблем большую роль играет рассмотрение взаимодействия казачьего государства и Германии в 1918 году и попытки сотрудничества между германским фашистским руководством и частью донских казаков в 1941-1945 гг.
Степень научной разработанности темы.
Историографический анализ истории доно - германских отношений показывает, что в российской исторической науке вплоть до 90-х годов специальные исследования по данной проблематике проводились эпизодически. Между тем эта тема является важной составной частью региональной истории Юга - Востока России. Гражданская война на юге России, в частности германофильский вариант контрреволюции, всегда привлекали внимание историков. Достаточно большое количество работ существует и по проблеме участия донского казачества на стороне Вермахта в период Второй мировой войны. Однако общих работ, специально посвященных истории доно - германских отношений в период гражданской войны и Второй мировой, позволяющих связать два этапа и произвести их сравнительный анализ, не существует. Таким образом, представляется возможным вычленить самостоятельные историографические разработки событий 1918 г. и событий 1941-1945 гг.
В изучении доно - германских отношений периода гражданской войны в отечественной историографии можно вычленить периоды, совпадающие с этапами развития послереволюционной отечественной исторической науки: 1) 1920 - е - 30 - гг.; 2) 40-е - первая половина 50-х гг.; 3) вторая половина 50 - X - середина 60-х гг.. 4) середина 60 - х - начало 90-х гг.. 5) начало 90 -X гг. до настоящего времени. Выделение этапов историографии обусловлено сменами парадигм исторического мышления, происходившими в результате изменения политической обстановки в стране.
Первый этап в развитии отечественной историографии правомерно ограничить 20 - 30 гг. В этот период, приблизительно с середины 20-х гг. открылся ряд комиссий истпарта, занимавшихся интенсивным сбором документов и воспоминаний участников революции и Гражданской войны. При этом многие историки отмечают тот факт, что первые исследователи были более точны (по сравнению с последующими периодами развития историографической мысли в данном направлении) в своих оценках означенной проблемы [1], В качестве причины такого положения вещей видится возможным выделить, прежде всего, относительную свободу в методологических установках и отсутствие идеологических штампов, сильно «засоривших» исторические исследования последующих периодов. Во многом историческая литература этого периода носила характер воспоминаний и содержала достаточно солидный фактический материал, почерпнутый, зачастую из собственного опыта авторов. Основным объектом рассмотрения являлась военно-политическая история, классовая борьба, интервенция, германофильская антибольшевистская контрреволюция, как отметил Ю.Д. Гражданов, не выделялась в качестве самостоятельной политической силы, противостоящей революции а факт её существования использовался лишь как одно из доказательств «антинародной и антинациональной политики свергнутых эксплуататорских классов» [2].
Так, в работах Какурина Н.Е., Янчевского Н.Л., вышедших во второй половине 20-х гг., указывалось на зависимость государственных образований Юга России от германского и антантовского империализма и в целом на антисоветский характер интервенции [3]. В частности, Янчевский Н.Л., на основе собранных документов, сумел сделать вывод о решающей роли германской интервенции в обострении гражданской войны летом 1918 года, а также в укреплении власти атамана Краснова на Дону [4]. По мнению Какурина Н., важнейшим внешним политическим фактором в начале гражданской войны считалась Германия и её союзники. По отношению ко всем союзникам Германия проводила политику «разделяй и властвуй» и стремилась не допустить образования какого-либо сильного объединения, «безразлично -революционной или контрреволюционной окраски», но, вместе с тем, «германская оккупация оказала большую услуги контрреволюционным силам по соседству с Украиной, но не в ней самой», «контрреволюционный Дон извлёк для себя гораздо больше пользы от соседства с германской оккупационной зоной, чем Украина, захваченная ею»[5]. Другие исследователи пальму первенства в деле поддержки антисоветских сил отдавали странам Антанты [6].
Петров В.И одним из первых предложил периодизацию борьбы Советской власти с интервенцией стран Четверного союза: ноябрь 1917 - февраль 1918. Характеризуется усилиями советской власти по выведению страны из Первой мировой войны и предотвращении интервенции; февраль - март 1918, Ознаменовался экстренными мерами партии и правительства по мобилизации масс на вооружённый отпор наступлению австро-германских войск;
3 марта - середина июля 1918 г. Несмотря на заключение Брестского мира сохраняющаяся угроза со стороны Германии; усилия Советской власти были направлены на поддержании мирной передышки при одновременной вооружённой борьбе с германскими и австро-венгерскими войсками на юге страны.
Середина июля - 13 ноября 1918 г. Резкое ослабление стратегического положения Германии, провал оккупационной политики в результате освобождения народных масс, что в значительной мере обусловило ускорение поражения в войне и Ноябрьской революции;
13 ноября 1918 - начало февраля 1919. Крах германской интервенции, изгнание германских оккупантов [7].
В целом, следует отметить, что главным достижением исследований 20 -начала 30 - гг. явилось наращивание и систематизация фактического материала.
За рубежом в это время начинают издаваться многочисленные сборники воспоминаний лидеров и рядовых участников антибольшевистского движения [8].
В предвоенные годы и, особенно с началом Великой Отечественной войны большое внимание исследователей было уделено австро-германской интервенции, однако необходимо отметить, что на данном этапе тема приобрела не столько научную значимость, сколько политическую [9].
Общий подход к рассмотрению оценочной характеристики австро -германского присутствия на территории Дона может быть охарактеризован названием вышедшей в 1947 г. монографии Ф. Нотовича - «Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914-1918 гг.»[10]. Рассматривая военно-политические аспекты поддержки Краснова со стороны немцев, Ф. Нотович Войско Донское трактует однозначно в качестве германской марионетки.
Во второй половине 40-х годов с изменением международной обстановки больше внимания уделялось «союзнической интервенции» [11], поменялись взгляды на роль США в ней, доказывалось, что американский империализм «играл активную организующую роль на всех этапах интервенции» [12].
Сильной стороной названных исследований являлось рассмотрение большого фактического материала, однако в целом развитие исторической науки в рассматриваемые десятилетия проходило под жестким идеологическим прессингом формулировок «Краткого курса ВКП (б)». Такое положение приводило к развитию исторической мысли относительно оценок Революции и Гражданской войны преимущественно в направлении анализа социально-классовых противоречий, исключая вариативность.
Во второй половине 50-х - начале 60-х годов советская историография гражданской войны значительно оживилась. Развернувшаяся после XX съезда КПСС борьба за преодоление последствий культа личности Сталина была важнейшим фактором, повлиявшим на советских исследователей проблемы. Австро-германская и «союзническая» интервенции рассматривались как единая мера борьбы мирового империализма против Советов, причём в 1918 году роль ударной силы в этой борьбе играла Германия, а в 1919-1920 гг. объединённые действия всех контрреволюционных сил возглавлял американо-англо-французский империализм [13].
На рубеже 60-х-70-х гг. возрос интерес к проблеме донского казачества в революции, в связи с чем открывался прямой выход на изучение авторитарного режима Краснова и его связей с германской интервенцией на Дону,
Новаторское значение получили исследования К.А. Хмелевского и в особенности его монография «Крах красновщины и немецкой интервенции на Дону (апрель 1918- март1919г.г.)», изданной в Ростове-на-Дону в 1965 году. Не выходя за рамки классовой методологии, но благодаря обширнейшему привлечению нового фактического материала, автор подробно осветил доно -германские отношения. Установление военной диктатуры на Дону К.А. Хмелевский рассматривает как прямой результат германской интервенции на Юге России. Поэтому с акцентом на противоречия между немцами и генеральско-офицерской «верхушкой» казачества, в монографии подробно раскрывается фактическая сторона их взаимоотношений. Учёт тесной связи социально-политической борьбы на Дону с общероссийскими событиями гражданской войны и интервенции позволил К.А. Хмелевскому провести удачные параллели между «красновщиной» и «деникинщиной», выявить общее и особенное в политической истории этих антисоветских режимов. Положительной оценки заслуживают изыскания автора в области социальной и военно-стратегической политики Краснова. В то же время роль казачества во всех упомянутых процессах К А Хмелевский склонен был трактовать птэеимущественно с точки зрения классовых противоречий в известной степени неттооиенивая сословные [14]
Широкомасштабная картина истории донского региона 1917 - 1920 гг. открывается в историческом очерке Л.И. Берза и К.А. Хмелевского [15]. Авторы рассматривали силы казачьей, деникинской контрреволюции и иностранной интервенции в тесном взаимодействии друг с другом. Основой подобного союза считалось неприятие Советской власти. Политику иностранных государств на Дону исследователи трактовали как оккупацию, но в то же время отмечали сепаратистские планы представителей казачьей верхушки. в монографии Ахтамзяна А. «От Бреста до Киля. Провал антисоветской политики германского империализма в 1918 г.»[16] привлекает внимание анализ германской политики в «русском вопросе» с момента заключения Брестского мира плоть до ноября 1918 г. Автор на основе широкого круга источников, включая немецкую периодику 1917-1918 гг., раскрывает противоречия между различными группировками германского руководства по отношению к государственным образованиям. Так, по его мнению, в отношении Советской России в германских правящих кругах наблюдались две " тенденции: использование плодов Брестского договора и мирное экономическое проникновение в Россию; немедленное соединение с контрреволюционными силами России и непосредственное военное вмешательство в целях уничтожения советской власти.
Большого внимания заслуживает коллективная работа «Империалистическая интервенция на Дону и Северном Кавказе» под общей редакцией академика И.И. Минца. Отмечая, что «Империалистическая интервенция на Дону и Северном Кавказе была неразрывной составной частью общего иностранного вмешательства во внутренние дела Советской России», авторскому коллективу удалось отразить картину непростых взаимоотношений антисоветских сил Юга и иностранных держав. В частности, определяя причины начала интервенции, учёные, после стремления мировой буржуазии задушить советскую власть, выводят на второе место расчёт австро-германского блока на восстановление своего экономического потенциала [17].
В целом советская историческая наука, руководствуясь принципом идеологического монополизма на многообразие концептуальных подходов, однозначно трактовала германо-австрийское присутствие на Украине и на Юге России в 1918 г. как интервенцию, направленную на «отторжение Украины и Южно-русских областей от Советской России, превращение их в плацдарм для последующих территориальных захватов и уничтожения Советской республики, создание немецких колоний и марионеточных буржуазно-помещичьих «государств»; как составную часть экспансии германского империализма на Востоке»[18]. Режим ВВД трактовался с точки зрения открытого противостояния его Советской власти и сотрудничества с «международным империализмом». Внимание исследователей, как правило, концентрировалось на зависимости донской политической элиты от помощи Германии. При огромном фактическом материале об оккупационной политике Германии делался вывод, что главной задачей этой политики были «подавление революционного движения трудящихся масс, ликвидация их завоеваний...реставрация буржуазно-помещичьего строя [19]. На Дону и Северном Кавказе «...при помощи и под прикрытием империалистических государств буржуазно-помещичьи, казачьи и националистические круги сумели создать...эфемерные антинародные государственные образования, которые держались только иностранной поддержкой, на штыках империалистических вооружённых сил» [20]. Отмечалось, что авторы более ранних работ по проблемам интервенции «ограничивались описанием действий интервентов в различных районах страны, не рассматривая их в контексте взаимоотношений Германии и РСФСР в целом»[21]. В отношении Германии и РСФСР действительно усматривалась некоторая двойственность. Германские империалисты «ни на минуту не могли примириться с существованием Советского государства и в то же время в выходе России из войны видели последнюю возможность достижения победы» [22].
Подводя итог рассмотрению данного периода, можно констатировать тот факт, что, несмотря на общее «потепление» политического климата в нашей стране, эволюцию исторической науки, связанную с заменой сталинских формулировок ленинскими, введения в научный оборот большого количества исторических фактов, увеличения количественного разнообразия рассматриваемых сюжетов, качественной перестройки в науке все же не произошло. Подходы к изучению ряда исторических моментов продолжали оставаться прежним. в 90-е годы, в условиях начавшегося переосмысления всей истории нашей страны, акцент на региональную тематику изучения интервенции усилился, что является вполне оправданным явлением, «поскольку интеграция конкретных событий в объективную историческую картину на территории такой огромной и сложной страны как Россия настоятельно требует предварительного детального изучения этих событий на местах с выявлением максимума особенностей частного, из которого и складывается общее» [23].
По мнению А.В. Венкова, все антибольшевистские силы Юга России в этот период в своей деятельности либо открыто опирались на Германию (так же, как и Германия опиралась на них), либо пытались прямо или косвенно использовать её как третью силу в своей борьбе против большевиков. «И всё же увязшие в войне на два фронта немцы казались донской демократической интеллигенции той могучей, но временной силой, на которую можно опереться и к которой можно примкнуть в противовес донской служивой верхушке и Добровольческой армии с их союзнической ориентацией без особого риска попасть в прямую зависимость» [24].
Значительным вкладом в рассмотрение проблемы взаимоотношения государственных образований Юга России и германского блока следует признать работы Ю.Д. Гражданова [25]. По мнению автора, занятие германскими войсками части территории Донской области, явилось серьёзным фактором содействия, облегчавшим военные действия донских повстанцев против большевистских сил и, таким образом, германофильство донского атамана было всего лишь тактическим манёвром, вызванным необходимостью борьбы с Советской властью [26]. Автор приходит к выводу, что антибольшевистские государственные формирования, оказавшиеся в зоне германской оккупации, находились в двусмысленном, противоречивом положении: «для них существовало лишь два (обоюдно проигрышных) выхода: либо неравноправный союз с немцами под малореальным лозунгом альянса борьбы с большевизмом, либо скромное существование на полулегальном положении при одновременном декларировании чисто номинальной верности
Антанте, как это случилось, например, с Добровольческой армией»[27]. Что же касается политики внутренней, в плане воссоздания государственности и организации управления на занимаемой территории, то и здесь, по мысли автора, драма состояла в повседневной необходимости учёта интервенционистского фактора: чем плотнее была степень опеки интервентов над тем или иным регионом, тем меньше возможностей оставалось для формирования институтов политической системы, армии, самостоятельного разрешения земельных и социальных проблем
Попытка типологии антибольшевистских режимов времён гражданской войны с точки зрения анализа их государственного строительства при опоре на иностранные государства предпринята в работе В.Д. Зиминой «Белое движение и российская государственность в годы гражданской войны»[28].
Интересна и наиболее близка к теме данного исследования кандидатская диссертация В.В. Субботина «Внешняя политика антисоветских государственных образований Юга России 1917-1920гг.»[29] Впервые в отечественной историографии предпринята попытка комплексного исследования проблемы внешней политики антисоветских государственных образований на Юге России с 1917 по 1920г. Предметом исследования является внешнеполитическая деятельность антисоветских режимов, в том числе и Войска Донского образца 1918 года, разбор становления и практической реализации внешнеполитических программ. Автор доказывает, что в условиях крушения российской государственности осенью 1917 г. вопрос поддержки нарождающихся новообразований извне приобретает одно из первостепенных значений. Подвергнут критике подход к рассмотрению внешнеполитической деятельности антисоветских режимов Юга России с позиций её жёсткой привязки к прогерманской, либо проантантовской ориентации. По мнению автора, ориентация на тот или другой военно-политический блок служила тактическим приёмом средством для достижения основной задачи во внешнеполитической сфере. Эта задача для правительства Краснова в КОНЕЧНОМ итоге заключалась в достижении возглавляемых им образований статуса субъектов международного права, что должно было стать надёжной гарантией неприкосновенности, суверенитета, получения помощи, поскольку гражданская война автоматически превращалась в межгосударственный конфликт.
В целом, процесс переориентации исторической науки с позиций методологического монополизма на многообразие концептуальных подходов позволил вернуться к ряду положительных моментов, характерных для её развития в дореволюционный период: упор на региональную тематику, расширение архивной базы и пр. Смена исторической парадигмы позволила отойти от однозначно - классовой трактовки австро-германского присутствия, по иному оценить степень влияния немцев на развитие ангибольшевистского движения в целом по стране и рассматриваемом регионе.
Историография событий 1941 - 1945 гг., естественно, стала складываться в послевоенный период. После окончания Второй мировой войны, во-первых, центр исследовательских и мемуарных публикаций переместился из Европы в США. Во-вторых, историей русской, в том числе казачьей эмиграции более активно стали заниматься английские, немецкие и французские учёные. Таким образом, зарубежная литература по теме делится на эмигрантскую русскоязычную и, в полном смысле слова, иностранную. Несмотря на огромное количество работ, написанными эмигрантами в русле данной проблематики, исторические исследования единичны. Зарубежная литература в массе своей носит мемуарный характер с неизбежностью преобладания фактического материала, эпизодичностью и идеализацией рассматриваемых процессов.
Из заслуживающих упоминания работ cтоит отметить вышедший в конце 1960-х годов в США подготовленный А.И. Скрыловым и Г.В. Губаревым «Казачий словарь-справочник» в 3-х томах. Материал об участии казаков в рядах вермахта в годы Великой Отечественной войны (1941-1945гг.) представлен в нём в основном статьями о жизни видных донских и кубанских казаков, а так же о вольно-казачьем движении [30]. Именно Скрылову и
Губареву принадлежат первые попытки рассмотреть доно - германское сотрудничество в 1918 г. и в 40 - е гг. как единый процесс борьбы с большевизмом, что затем стало характерно для целого ряда работ (зачастую публицистических), вышедших за рубежом.
Из работ западных историков, посвященных исследованию участия казаков в рядах вермахта следует отметить работы П. Хакслейт-Блайта и В.К. Штрик-Штрикфельда [31]. В них подробно описывается процесс формирования и участия казачьих частей в рядах вермахта, об оппозиции Гитлеру в немецкой армии и о его отрицательном отношении к воинским частям из советских пленных и о различных формированиях из них, о насильственной репатриации казаков в мае-июне 1945 года. В.К. Штрик-Штрикфельд, петербургский немец, живший после революции в Риге, был привлечён к разведывательно-пропагандисткой работе в вермахте в 1941 году, незадолго до нападения Германии на Советский Союз. В течение всей войны он активно работал по созданию различных русских коллаборационистских структур. Описывая русскую коллаборацию в исключительно светлых тонах, автор однако признаёт, что на более тесный контакт руководство III рейха пошло только к концу войны. Для этой работы, как и для многих отмеченных выше работ, характерны типичные недостатки и прежде всего политическая и идеологическая тенденциозность авторов.
В советское время рассмотрение участия казачества на стороне Германии во Второй мировой войне носило идеологический характер и в силу этого вплоть до 90 - X гг. вышеуказанная проблема оставалась «белым пятном» в советской исторической науке. Немногочисленные работы носили в основном обличительный характер и относились больше к публицистическому жанру, чем к серьёзному историческому исследованию. Так, в 1979 году вышел сборник «Неотвратимое возмездие» [32], посвященный судебным процессам руководителей антисоветских формирований. Написан он по материалам судебных процессов над «изменниками Родины», «фашистскими палачами» и «агентами империалистических разведок». Доказывалось что деятельность
Краснова, Шкуро и пр. - всего лишь предательство своего Отечества. Естественно, говорить о научной ценности данной работы сложно.
Напротив, участие «красной» казачьей кавалерии в Великой отечественной войне советская историческая наука разрабатывала много и плодотворно [33]. Война стала проверкой на прочность, которую донское казачество, по мнению советских историков, с честью выдержало. Так, Воскобойников Г.Л. в монографии «Казачество и кавалерия в Великой Отечественной войне» раскрывается участие казачества в формировании кавалерийских частей и соединений Красной Армии. Наряду с «советским» казачеством он рассматривает и «изменнические формирования» и приходиг к выводу, что «абсолютное большинство казачьего населения Дона и Северного Кавказа не только осталось верным Советской власти, но и активно её защищало» [34].
Отечественная историческая наука в начале 90-х гг. столкнулась с необходимостью концептуального переосмысления. По существу современная историография, как и зарубежная, находится у истоков изучения данной проблематики.
Более плодотворным в изучении участи казаков в рядах вермахта стало последнее десятилетие в России. Изменение общественно-политического климата в нашей стране, расширение источниковой базы изучения казачества в годы Великой Отечественной войны в составе германских войск (более доступными для исследования стали эмигрантские фонды ГАРФ, а также некоторые фонды ранее совершенно закрытых архивов КГБ-МБ-ФСК) создали благоприятные условия для появления большого количества работ, где широко использованы опубликованные документы, касающиеся участия казаков в рядах немецких войск [35]. Опубликованы документы КГБ, посвященные белоказачьей эмиграции: протоколы судебных заседаний, справки и доклады, составленные органами госбезопасности и т.п. В ряду таких работ можно выделить статьи Л.Е. Решина, по мнению которого численность «казаков со свастикой» сильно преувеличена. На основании анализа документов архива следственных дел, хранящихся в архиве Министерства безопасности Российской федерации, автор проводит следующие подсчёты: к концу войны в «казачьих частях» вермахта и СС насчитывалось не более 34 тыс. человек, включая 5 тыс. немецких военнослужащих. Из оставшихся 28 тысяч примерно 60% составляли советские военнопленные, которые далеко не всегда были казаками по происхождению. Автор проводит сравнение: 13 казачьих войск России на 1917 год выставляли до 300 тысяч человек. Таким образом, делает вывод автор, численность «казаков со свастикой» ничтожно мала [36].
В 1990 году опубликован ряд работ, в которых детально рассматривается жизнь и деятельность казаков-эмигрантов с 1920-1945 гг., а так же боевой путь «казачьего стана»[37]. По мнению А.Л. Худобородова, исследующего положение в рядах казачьей эмиграции накануне и в годы Второй мировой войны, для политических настроений казачьей эмиграции были характерны следующие особенности. Во-первых, практически все казаки были проникнуты идеологией белого движения и категорического неприятия политического режима в СССР. Вторая особенность состояла в том, что казачья эмиграция, как и всю русское зарубежье, так же была расколота на различные политические течения. Третья особенность заключалась в том, что казаки входили в свои, казачьи партии. Четвёртая особенность политических настроений казаков в эмиграции состояла в том, что значительная часть казачьей массы была далека от активной политической жизни, занятая больше своими хозяйственными, бытовыми проблемами и не проявляла особой активности в борьбе с большевиками, с советской властью [38].
С последним выводом согласен О. Ратушняк, утверждающий, что лидерами и активными членами различных политических казачьих организаций были в основном лица, занимавшиеся активной общественно-политической деятельностью ещё до периода эмиграции. Основная масса простого казачества была аполитична и инертна[39].
Несомненный интерес в концептуальном плане представляет статья Ю.К. Кириенко, в которой прослеживается на протяжении почти четверти века борьба в казачьем зарубежье сторонников единства казачества с Россией с приверженцами казачьего сепаратизма[40].
С середины 90-х гг. в России появились статьи и книги, рассказывающие о казако-немецком сотрудничестве в апологетических тонах. К ним относятся, в первую очередь, статьи К. Александрова в журнале «Новый часовой» [41].
Несомненный интерес представляют исследования казачьих вооружённых формирований С. Дробязко. Участие казаков на стороне Германии во Второй мировой войне автор однозначно характеризует как вторую войну казачества против Советской власти, чья организация имела два начинания (инициативных направлений). Первое начинание, по мнению автора, можно охарактеризовать как немецкую инициативу, т.е. инициативу, исходящую от некоторых офицерских кругов Вермахта, гораздо позже получившую официальную поддержку А.Розенберга, увидевшего в казаках потомков «остготов». Немецкие усилия в этом направлении с осени 1941 года привели к возникновению в составе Вермахта отдельных казачьих сотен, которые с середины 1944 года развернулись в 15-й Казачий кавалерийский корпус. Вторым начинанием явилось стихийное формирование на оккупированных территориях добровольческих казачьих сотен, весной 1944 года объединившихся в полувоенное-полугражданское передвижное поселение Казачий стан. Негласное соперничество и ряд конфликтов личного характера, привели тому, что эти начинания оказались противопоставлены друг другу и должны рассматриваться, по мнению исследователя, как две самостоятельные тенденции при исследовании истории казачества во Второй мировой войне.
В ряду обстоятельств, непосредтвенно повлиявших на создание в составе вермахта казачьих частей, автор выделяет и провал германских планов блицкрига осенью 1941 г., повлекших за собой перспективу затяжной войны, к которой Германия готова не была. В этих условиях восточные легионы и казачьи части, наряду с другими национальными формированиями, были призваны хотя бы отчасти возместить понесённые вермахтом потери и покрыть дефицит живой силы, начавший активно сказываться на Восточном фронте. [42].
Численное сравнение инонациональных формирований проведено в работе Н.А. Кирсанова, СИ. Дробязко [43]: русские - свыше 300 тыс., украинцы - 250 тыс., белорусы - 70 тыс., казаки - 70 тыс., латыши - 150 тыс., эстонцы - 90 тыс., литовцы - 50 тыс., народы Средней Азии - около 70 тыс., азербайджанцы -40 тыс.
За последние несколько лет вышел ряд диссертаций, затрагивающих отдельные аспекты рассматриваемой темы [44].
Так, по мнению А.В. Малышева, изучающего средства массовой информации Юга России в годы Великой Отечественной войны, особенности тематики оккупационных СМИ, связывались: во-первых, с многонациональностью населения Юга России, где среди отдельной части горцев и казачества были сильны антибольшевистские настроения; во-вторых, с продолжительным характером войны, а значит с необходимостью поиска компромисса с населением захваченных территорий [45].
В.А. Бондарев, рассматривая аграрную политику немцев на территории Ростовской области, отмечает, что хотя активные сторонники новых порядков в сельской местности были настроены довольно решительно, количество их в течение войны оставалось весьма небольшим. Население, поддержавшее оккупантов, автор делит на две категории. К первой относились люди, пострадавшие в годы гражданской войны и коллективизации. «Но помимо «идейных» противников советского режима, пособниками фашистов нередко становились люди, лишённые всяких политических убеждений, готовые поддержать любую власть, которая удовлетворила бы их запросы» [46].
В 2002 году была защищена докторская диссертация Б.Н. Ковалёва «Нацистский оккупационный режим и коллаборационизм в России (1941-1944 гг.)». Объектом данного исследования является нацистский режим на оккупированной территории Российской федерации. Предметом - различные формы сотрудничества с захватчиками.
Автор признаёт, что степень вины людей, которые в той или иной форме сотрудничали с оккупантами, безусловно, была разной. «Среди старост и прочих представителей «новой русской администрации» были люди, занявшие эти посты по принуждению, по просьбам своих односельчан и по заданию советских спецслужб»[47]. Необходимо учитывать при рассмотрении этой проблемы социально-политические и национальные истоки коллаборационизма, а так же причины личного характера, приведших отдельных граждан к измене. Но в целом при характеристике различных форм сотрудничества советских граждан с нацистским оккупационным режимом для автора нет дилеммы: были ли они патриотами или предателями. Люди, осознанно и добровольно перешедшие на сторону врага и с оружием в руках или, используя свой интеллект, воевавшие на стороне Германии против своего Отечества, не могут рассматриваться как патриоты.
В Германии историей коллаборации в России занимается Иоахим Хофманн, работающий в институте по изучению военной истории. Его перу принадлежит такое исследование, как «История Власовской армии», в которой есть раздел, касающийся и казачьей проблематики. В отличие от общепринятой интерпретации, когда Власовская армия рассматривается исключительно как акция немецких кругов, предпринятая для предотвращения грозившего рейху поражения, в настоящей работе она рассматривается как вполне самостоятельное явление.
Основная ценность исследования заключается в широком привлечении архивных документов, хранящихся в военном архиве во Фрайбурге. Анализируя «Остполитик», он относит наличие так называемого «русского освободительного движения» к побочным продуктам перекрёстных политических течений внутри III рейха [48].
Исследование трагической судьбы 2,5 миллионов советских граждан по разным причинам оказавшихся за пределами нашей страны содержится в монографии Н.Д. Толстого «Жертвы Ялты». Толстой проделал огромную исследовательскую работу, встречался и беседовал со многими очевидцами событий, разыскал множество труднодоступных документов [49].
Таким образом, проделана значительная исследовательская работа по подготовке и изучению многих сторон большой и довольно сложной проблемы, какой является анализ доно-германских отношений. Однако в целом этот комплексный вопрос требует дальнейшего изучения.
Хронологические рамки исследования охватывают события, разделённые значительным временным промежутком. Поскольку доно-германские контакты возникали дважды: в 1918, когда было создано донское квазигосударственное образование, пытавшееся выступать в качестве самостоятельного субъекта на международной арене, и в 40-е гг., когда Дон уже не являлся государственным образованием с самостоятельностью в области внешней политики, но, тем не менее, заявлял о своей преемственности традиций Всевеликого Войска Донского, то и в работе рассматриваются два самостоятельных отрезка времени -1918 г. и 1941-1945 гг.
Географические рамки исследования. В зависимости от рассматриваемых периодов менялись географические рамки исследования. Если в первом объектом нашего рассмотрения является вся территория Войска Донского, на политическом и дипломатическом уровнях называемое Доном, во втором -лишь территория, бывшая под немецкой оккупацией, т.е. большая часть Ростовской и часть Волгоградской областей.
Объект и предмет исследования.
Объектом данного исследования являются доно-германские отношения в период двух мировых войн. Предметом является влияние германского фактора на внутриполитическую жизнь Дона, специфика установления контактов казачьего населения с немцами в 1918 и 1942гг.
Цели и задачи исследования.
Автор, опираясь на проведённые научные изыскания, широко используя впервые вводимые в научный оборот архивные документы, общую цель работы видит в сравнительном анализе доно-германских контактов в ходе двух мировых войн.
Общая цель предопределила и конкретные задачи: проанализировать влияние германского фактора на внутриполитическую жизнь Дона в 1918 г.; изучить и дать сравнительную характеристику отношению Германского государства к Всевеликому Войску Донскому с учётом изменений международного плана; определить место Германии во внешней политике казачьего государства в 1918 году; степень военного и политического взаимодействия между Доном и Германией в рассматриваемый период; рассмотреть казачий фактор в оккупационной политике немцев в 1942-43 гг.; изучить изменение политики немцев по отношению к казачеству в зависимости от положения на фронтах; выявить отношение определённой части донского казачества к немцам в контексте опыта борьбы с большевиками; выявить результаты взаимодействия немецких войск и ставших на их сторону донских казаков; определить специфику установления контактов казачьего населения с немцами в 1918 и 1942гг.; установить общие моменты и отличия, позволяющие по-разному трактовать немецкое присутствие в рассматриваемое время.
В работе над диссертацией применялся комплекс общенаучных, специально-научных и конкретно-проблемных методов. Из общенаучных использовались исторический и логический методы, а так же методы системного подхода и анализа. Из специально-научных применялись историко-сравнительный, проблемно-хронологический, типологический и логический, системный и текстологический методы.
Источниковую базу диссертации составляют несколько взаимосвязанных групп документов:
Первая. Архивные материалы и документы, хранящиеся в архивах Ростовской области, и в первую очередь находящиеся в Государственном архиве Ростовской области (ГАРО): Ф.857, Ф.865, Ф.856, Ф.859.
Материалы, позволяющие увидеть не только официальную политшсу немцев, декларируемую на словах, но и реальную, осуществляемую на местах, содержатся в региональных филиалах ГАРО - Таганрогском и Шахтинском.
Так, в фондах Таганрогского филиала ГАРО находятся немецкие приказы, воззвания, касающиеся возврата частной собственности казакам, пострадавшим в годы коллективизации (Ф.р.-619с), регистрации казаков и казачек (Ф.р.-513), оказании материальной помощи семьям казаков, сотрудничающим с оккупационными властями (Ф.р.-619с), а так же редакционные материалы газеты «Новое слово» (Ф.р.-604).
В Шахтинском филиале ГАРО содержатся материалы по Раздорской и Глубокинской районным сельскохозяйственным управам (Ф.681, Ф. р-636). На основе имеющихся материалов можно проследить процесс вербовки в казачьи добровольческие части и его результаты по данному району, процентное соотношение казаков и неказаков в органах власти на местах. Особый интерес представляют характеристики, данные немцами чинам вспомогательной полиции из числа казачества.
Материалы, интересные с точки зрения данной темы, содержатся так же в Ф.9 Центра документации новейшей истории Ростовской области. Это протоколы заседаний VIII, IX, X Пленумов обкома ВКП (б), касающиеся положения населения области до и после оккупации (Д.356, 545, 356, 358, 265).
Анализируются настроения в обществе, подсчитывается количество лиц, сотрудничавших с немцами, причём имеющие коммунистическое прошлое выделяются в отдельную группу. Показательно, что наибольшее количество лиц, сдавших свои партбилеты, приходится на Новочеркасск. В целом, делается вывод, что, хотя «...какую-то долю элементов разложения в сознании некоторой части казачества фашисты, несомненно, оставили ...(Л.73), наше донское казачество оказалось преданным советской власти. Коммунистической партии и лично товарищу Сталину». (Ф.9, 0.1, Д. 356, Л.25-об.).
Безусловно, наибольшей новаторской ценностью обладают документы, содержащиеся в Архиве Управления Федеральной Службы Безопасности РО. В первую очередь это архивно-следственные дела, заведённые на активных участников казачьего движения в годы Второй мировой войны (Д. П.-30446, Т. 1,2; Д. П.-48771; Д.П-52111; Д.П.-49274). Особенностью большинства источников по данной теме является то, что на любом деле стоял гриф «секретно», либо «совершенно секретно». Значительные фрагменты фондов на сегодняшний день не рассекречены. И, тем не менее, на основе имеющихся материалов можно воссоздать всю панораму казачьего движения, мотивацию отдельных его участников от второстепенных лиц до наиболее активных его фигур, систему контактов с немецкими спецслужбами и результаты этого взаимодействия.
Вторая. Документы, опубликованные в различных тематических сборниках эмигрантами за рубежом [50]. В эмиграции с удвоенной силой вспыхнуло национальное самосознание, что нашло выражение в сохранении и распространении знаний об историческом прошлом казачества. Казачье зарубежье послереволюционного периода издавало в 20-30-е годы только в Европе около ста газет, журналов, вестников и бюллетеней. В большинстве из ниХ, наряду с материалами политического содержания и литературными произведениями, публиковались результаты исторических и этнографических исследований. Задача распространения знаний об историческом прошлом казачества стояла перед учреждённой в 1923 году по распоряжению атамана
ВВД АЛ. Богаевского в Белграде Донской исторической комиссией, чтобы «приступить к собиранию, обработке и изданию материалов по новейшей истории Донского казачества, со времени Русской революции 1917 г». [51]. Впоследствии была издана «Донская летопись» - сборник в 3-х томах статей и иных материалов по новейшей истории донского казачества. На её страницах были опубликованы воспоминания многих участников гражданской войны периода сотрудничества с немцами в 1918 году. Это статьи Г. Янова, А.П. Падалкина, К.П. Каклюгина, В.В. Добрынина и др., позволяющие увидеть доно-германские отношения глазами их непосредственных участников, проследить эволюцию их отношения к австро-германскому присутствию на донской территории. Так, по мнению Каклюгина, отношения с немцами - «это был тот сложный и запутанный узел, который заплетал и личные и партийные интересы, и интересы общественные, внешней безопасности и обороны края» [52].
В конце 1927 года, в связи с 10-летием советской власти, донской, кубанский, терский атаманы и правление Казачьего союза договорились о широкой рассылке анкеты, с целью - выяснить мнение представителей эмиграции о прошлом, настоящем и будущем казачества. Около 90 человек -прислали свои ответы, которые и вошли в сборник «Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества»[53]. Для многих из них было характерно представление о гражданской войне в России не как внутренней, а как внешней казако-русской войны, в ходе которой «рязанские и тамбовские Иваны оккупировали казачьи края». [54]. В последствии, в ходе Второй мировой войны, эта концепция получит своё второе дыхание в рамках казачьего движения в рядах немецкой армии. «И Доброармия, и попавшая под руководство её казачья интеллигенция заявляла..., что война идёт не с русским (великорусским народом, а с советской властью, и проводила это в сознании казачества. Могла ли она заявить иначе? Но русский (великорусский) народ не принял «освобождения» Доброармии, а поддержал противника её силами и средствами.... С кем же шла война? С Великороссией, - так и чувствовало казачество, и осознавало это, кроме той небольшой части, у которой было затуманено демагогией сознание»[55].
Подборки достаточно тенденциозны, но вместе с тем представляют большое количество интересующей нас информации.
Третья. Мемуарная литература, содержащая документально-фактологическую и аналитическую информацию [56]. Источники этой группы содержат информацию о личностном отношении участников событий к событиям, их собственное видение причин и характера борьбы. Эта группа источников содержит без преувеличения огромный фактический материал. Более того, часть этого материала собрана сознательно именно с целью исторической. Так, в циркулярном распоряжении Управляющего Отделом народного просвещения «О собирании материалов по переживаемому историческому моменту» за 25 сентября 1918 г. значилось: «События революционного времени и борьба с советскими тиранами представляет чрезвычайно интересный материал не только для местных историков, но и для России и Западной Европы. Поэтому, целесообразно собирать: сведения о героях гражданской войны с краткой биографией и фото; документы письменные и вещественные; рассказы очевидцев о события эпохи большевизма» [5 7]. Мемуарную литературу можно разделить на 3 части. К первой относятся труды видных политических деятелей, политически ангажированных, стремившихся в своих работах оправдать свою деятельность. Наиболее ярким примером являются работы Краснова П.Н., Деникина А.И., Скоропадского П.
Так, Краснов П.Н. аргументирует свою прогерманскую политику исключительно интересами Войска донского и доказывает, что эта политика имела массовую поддержку в народе. «Он (Краснов - Т.Л.) не имел армии солдат в точном значении этого смысла, то есть людей, которых можно двинуть куда угодно и которые пойдут умирать за своим вождём, не спрашивая во имя чего. Он имел народную армию и должен был считаться с мнением народа. Народ не хотел войны, но хотел мира»[58].
Деникин, напротив, стоял на позициях верности союзникам и потому резко критиковал политический курс Краснова: «На небольшом клочке освобождённой от большевиков русской земли двум началам, представленным, с одной стороны, генералом Красновым, с другой - генералом Алексеевым и мною, очевидно, оказалось тесно. Совершенно неприемлемая для Добровольческой армии политическая позиция атамана, полное расхождение в стратегических взглядах и его личные свойства ставили трудно преодолимые препятствия к совместной дружной работе»[59]. «Как бы то ни было, два основных положения - непредрешение формы государственного строя и невозможность сотрудничества с немцами - фактически нами были соблюдены до конца» [60]. Однако он признавал, что «своеобразно с фактической силой, которой располагали немцы на Дону и, без сомнения, большим отпором, встреченным со стороны донского правительства, немецкая оккупация проявилась в формах, значительно более умеренных»[61].
По мнению же гетмана Скоропадского, «...в положении, когда не видно просвета, можно прибегать и к Антанте, и к немцам в соответствии с тем, что возможно и что выгоднее для своей страны... Я не германофил и не сторонник Антанты; я готов честно работать и с теми и с другими, если они дают что-нибудь моей стране»[62].
Отмечая, что «...военная немецкая оккупация сильно раздражала народ...», Скоропадский тем не менее признавал, что «...несмотря на все эти отдельные факты, в общем, народу жилось лучше, нежели раньше и позже, так как всё-таки была какая-то власть и намечался порядок»[63].
Вторую группу мемуарной литературы составляют воспоминания людей, всю свою жизнь посвятившие борьбе с большевиками и сделавшими свой выбор без колебаний и осознанно[64]. Это мемуары полковника Беляевского В.А., по мнению которого «вторая война казачества с большевиками была вдейным продолжением героической эпопеи гражданской войны 1918--920гг.», а «походный Атаман Павлов был духовным собратом бессмертных атаманов: Каледина, Краснова, Назарова...»[65]. Примером являются и мемуары генерал- майора Голубинцева, констатировавшего факт (один из первых - Л.Т.) получения оружия от немцев: «я решил попытать счастья и достать его (оружие) у немцев, по слухам, занимавшим станцию Чертково. С этой задачей был послан есаул Грошев; миссия его увенчалась успехом, и через несколько дней, а именно 7 мая, я получил первый транспорт оружия... »[66].
Мемуары полковника Медынского А.И., в период гражданской войны служившего в звании капитана у Юденича, а затем у Деникина. В 1920 году эмигрировал во Францию. В 1943 г. поступил на службу в немецкую армию первоначально в качестве переводчика, а затем был направлен в начале 1944 г. в казачьи части атамана Павлова. В последствии был назначен на должность командира казачьей бригады домановского стана и одновременно являлся начальником всех казачьих резервов.
Третью группу составляют работы, написанные заведомыми авантюристами, пытавшимися в период оккупации и на волне «возрождения» казачества «пристроиться» к органам власти на местах[67]. Таковы мемуары Одноралова, самовольно присвоившего себе чин полковника и впоследствии в эмиграции выпустившего свои воспоминания под фамилией Адмиралов[68]. Близка по содержанию к однораловской работа П. Донскова, по мнению современников, человека весьма неуравновешенного [69], сводящего большую часть трудностей, возникших в ходе антибольшевистской борьбы к засилью в рядах прогермански настроенного казачества агентов НКВД и «роковых» женщин, засланных теми же органами[70].
И, наконец, четвёртую группу составляют произведения людей младшего поколения, не имевшие опыта гражданской войны и волею судьбы оказавшихся в круговороте военных событий[71]. Так, «Записки юного казака» Н Васильева - свидетельство очевидца и судьба одного из самых малолетних участников (на момент рассматриваемых событий ему было 15 лет) Русского Освободительного движения. После войны, скрыв своё «преступное» прошлое, длительное время работал в урановой промышленности и имел в послужном списке свыше трёх десятков научных работ.
Хорунжий к. Черкассов, бывший в годы Второй мировой войны офицером для особых поручений при генерапе Кононове, описывает отдельные фрагменты как стихийного, так и организованного казачьего движения. «Поскольку эти казачьи формирования не являлись результатом повеления немцев...освободительную борьбу на Дону ...нужно считать стихийной»[72].
Четвёртая. Местные и эмигрантские периодические издания (газеты и журналы). Эта группа источников содержит без преувеличения большой фактический материал, однако его тенденциозность и политизированность заставляют относиться к нему критически [73].
Научная новизна. Впервые сравниваются два принципиапьно отличающиеся друг от друга периода истории.
На широком круге источников анализируется суть и содержание казако-германских отношений в 1918 и 1941-45 гг. Рассматриваются принципы сотрудничества в оба периода, и даётся их сравнительный анапиз.
Раскрывается контингент лиц, вовлечённых в сотрудничество с германскими оккупационными властями в 1941-45 гг.
Делается принципиальный вывод, что если в 1918 году квазигосударственное казачье образование вступило в контакт с немцами на самом широком уровне, то в период Великой Отечественной войны контакты велись на принципиально ином уровне и подпадали под характеристику коллаборационизма.
На основе широко используемых документов из фондов ФСБ по новому раскрывается роль компетентных органов, их вольное или невольное участие в сложных процессах казаче-германских отношений.
Прослеживаются изменения в позициях и менталитете казачьего населения Дона в 1918 и 1941-45 гг.
Даётся количественный анализ явления, позволяющий сделать выводы о политических симпатиях и антипатиях населения Дона в период Великой Отечественной войны. в источниковедческом плане научная новизна определяется расширением круга источников, привлечением ранее не использовавшихся документов архива Федеральной службы безопасности Ростовской области.
Практическая значимость работы. На базе данного исследования написан и опубликован ряд статей и тезисов. Работа может быть использована для дальнейшей разработки темы, а так же чтении учебных курсов по истории Отечества, истории казачества, истории гражданской и Великой
Отечественной войны, регионоведению.
Апробация работы. Апробация проводилась в виде научных докладов и сообщений автора на научных конференциях в г. Новочеркасске и г. Геленджике по проблемам региональной истории и истории казачества. По материалам данной диссертации читается спецкурс на историческом факультете РГУ.
Структура работы. Работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы и источников.
Установление доно-германских отношений и их принципы
По мнению таких исследователей как Венков А.В., Гражданов Ю.Г., Кондрашенко О.В. [10], в результате аграрных преобразований весной 1918 года в среде донского казачества стихийно вспыхнуло восстание. Причём основная масса казачества, как и обычно, сначала колебалась. Когда крестьяне пытались делить землю, не дожидаясь решения земельного вопроса в законодательном порядке, казаки даже апеллировали к областной Советской власти. На севере области казаки болезненно реагировали даже на захват крестьянами помещичьих земель. Дальнейшее развитие событий поставило большинство казаков в прямую оппозицию к советской власти. Если вторая половина февраля 1918 года - период пассивного сопротивления советской власти, то март месяц, по оценкам современников, явился началом активных выступлений казаков против большевиков [11]. И здесь решающую роль сыграл земельный конфликт. Два главных вопроса, мнению полковника В.В.Добрынина,- земельный и казако-крестьянский, проходят красной нитью через весь период гражданской войны [12].
Разрешение земельного вопроса на Дону советской властью пошло в русле политики общей уравнительности, требовавшей при выработке нормы землепользования подвергнуть перераспределению все земли области. А поскольку помещичьих земель здесь было сравнительно мало, главным объектом преобразований стали войсковые земли, что и поставило большинство казаков в прямую оппозицию к Советской власти. «Казаки-середняки встретили советские аграрные декреты настороженно. Сравнительно обеспеченные землёй, они не были склонны к проведению уравнительного распределения» [13].
Таким образом, вывод Ленина о чрезвычайной лёгкости решения задачи «завоевания власти, как в столице, так и в главных промышленных центрах России» оказался преждевременным [14].
Обострение борьбы толкало казаков на союз с офицерами в борьбе против крестьян. И когда 23 марта 1918 года в Новочеркасске Советская власть начала регистрацию офицеров, казачьи части требовали её отмены и даже грозили применить оружие.
В связи с тем, что иногородние крестьяне перестали платить за аренду и стали пользоваться землёй безвозмездно, отшатнулась на сторону антибольшевистских сил и часть казачьей бедноты, которая сдавала землю в аренду. Отказ иногородних от арендных платежей лишал её значительной части доходов [15]. 18 марта Суворовская станица по инициативе и под руководством полковника Разстегаева первая подняла восстание против советской власти. В то время, когда образовался антисоветский фронт 2-го, 1-го Донского и Черкасского округов, в Донецком округе начало антисоветскому движению положила Гундоровская станица. Учитывая всю тяжесть борьбы, гундоровцы отправились просить помощи у гайдамаков, по слухам, занявшим Луганск. Однако посланная делегация встретилась с немцами, которые пообещали оказать помощь, после чего 19 апреля на помощь гундоровцам подошёл немецкий отряд. [16].
В конце апреля 1918 года донские антибольшевисткие силы вступают в оперативно- стратегическое взаимодействие с немцами. 6 мая объединённые силы донской армии, пользуясь трудным положением советских войск, начали наступление на Новочеркасск и при помощи офицерского отряда полковника Дроздовского, заняли этот город. В тот же день германскими войсками и казаками, наступавшими с двух сторон, был занят город Ростов. На этом продвижение немецких войск вглубь Донской области временно прекратилось.
Система взаимоотношений местного характера между казаками и немцами
Сношения местного характера, которые велись Отделом иностранных дел посредством Измайлова с германским командованием, могут быть разделены на следующие группы:
1) урегулирование ряда столкновений и инцидентов, связанных с пребыванием германских войск на донской территории и неизбежных при существовании двух властей. Поскольку, по словам Богаевского «.. .поведение германцев не всегда было на высоте...»[46], то «...нередко приходилось сдерживать понятные порывы своего национального самолюбия, помня, что нам приходится расплачиваться за прежние грехи, в уверенности, что только осторожная и хладнокровная работа единственно может дать нам плодотворные результаты, а с ними возможность ожидать наступления лучших времён. Установившиеся корректные отношения между обеими сторонами позволяли в значительной мере сглаживать столкновения взаимных интересов»[47].
2) инциденты, имевшие место в связи с арестами, производимыми германцами [47]. Было выработано соглашение, согласно которому германское командование обязалось доносить о таковых немедленно донскому правительству, а к следствию привлекать представителя его интересов [48], Наблюдались и случаи отобрания германцами оружия у иногороднего населения и у отдельных казаков [49]. Ситуация была разрешена приказом атамана, согласно которому: «в виду нарушения строгости приказа моего о разоружении всего населения, как казачьего так и неказачьего кроме казаков, находящихся в строю...мною разрешено германским властям, совместно с
Ростовском и части Донецкого округов, занятых германскими властями, но с тем, чтобы оружие было передано местной казачьей администрации на местах [50].
Необходимо отметить и частые случаи столкновения между германскими и казачьими комендантами железнодорожных станций [51].
Особой группой дел являлось оказание взаимных услуг по выполнению соглашения об обмене военнопленными, так как громадное количество русских военнопленных скопилось в конце 1918 г. в городах Польши и Австро -Венгрии [52]. 16 мая Совет управляющих вынес постановление об отпуске на свободу всех немецких пленных Первой мировой войны[53]. Военнопленные-казаки и иногородние заботами правительства Войска подлежали возвращению из Германии и Австро-Венгрии согласно атаманскому приказу[54].
В целом, необходимо отметить, что немцы, пришедшие на территорию бывшей Российской империи, не представляли собой определённого единства и были неоднородны, что и отражалось на доно-немецких отношениях. Лучше всего классифицировал австро-германские войска, оказавшиеся на оккупированной территории, гетман Скоропадский, имея с немцами контакт по роду своей деятельности[55].
Прежде всего, это был военный класс, ни в какие спекуляции не пускавшийся. В политическом отношении высшее командование требовало соблюдения Брест - Литовского договора и новые требования считали излишними. Второстепенные начальники ни в какую политику не вдавались, «но исполняли свой долг и были честны»[56]. Положение изменилось после ноябрьской революции, когда их «пресловутая исполнительность и честность подверглась сильнейшим потрясениям» [5 7].
Затем шли дипломаты. «Как и все дипломаты, они приспосабливались: они согласовывали свою политику с министерством иностранных дел, с императором и его окружением, а затем с рейхстагом и, наконец, с социалистами. Их политика менялась соответственно и была нерешительной»[58].
Наряду с этими двумя группами из Германии, по словам атамана, «понаехала масса всякой сволочи, просто каких-то голодных шакалов, которые наносили громадный вред нам и Германии..., к этим людям примазывались и наши многочисленные деятели того же рода. Получалась какая-то колоссальная спекулятивная каша... К чести немецкого высшего командования и дипломатов надо сказать: они не поддерживали этих господ, но, к сожалению, сами немцы были бессильны что-либо сделать» [59].
Был ещё класс учёных, различных исследователей и журналистов. «... всё писалось предвзято и при полном игнорировании действительности», «была лишь одна погоня за дешёвыми лаврами и, демагогические приёмы, теория и громадное самомнение» [60].
Не рассчитывая поначалу на собственные силы, Краснов добивался непосредственного участия германских частей в походе на Царицын. Прибывшие в Киев посланцы атамана в беседе с ген. Гренером 29 мая заявили, что для Дона желательно было занятие германцами как Царицына, так и Тихорецка.
Представитель германского командования в ответ сказал, что «просимая атаманом оккупация вышеназванных пунктов выходит за пределы намеченных нами военных действий». При этом Гренер сослался на Брест-Литовский мирный договор: «Не забывайте, что мы заключили в Бресте мир с Советским правительством и появление наше на территории, на которую Украина не имеет никаких претензий, обозначало бы ничем не объяснимое нарушение нашего договора».
Когда представитель Краснова ген. Свечин намекнул на экономические выгоды, которые войско Донское могло бы предоставить немцам за их помощь, Гренер заметил, что это—«вопрос будущего, а теперь казакам нужно собственными силами постараться освободиться от большевиков, и что в этом отношении у нас предстоит еще много работы, так как, по сведениям германского штаба, как в северной части области, так и на юге в районе от Батайска до Новороссийска имеется еще много большевистских частей» [61].
Казаки - эмигранты в Русском охранном корпусе
После окончания гражданской войны в России значительная часть казаков, сражавшихся в рядах белых армий, оказалась в эмиграции. Здесь, расселенное большей частью по славянским странам - Болгарии, Югославии, Чехословакии, казачество продолжало сохранять свою военную организацию, а главное - боеспособность. Пережив национальную катастрофу 1917-1920 гг., расказачивание -политику тотального уничтожения казачества, пережив гибель своего мира, белое казачество стало врагом советской власти, пожалуй, наиболее непримиримой к большевикам частью русской эмиграции, готовой при первой же возможности вступить с ними в борьбу. По мнению А.Л. Худобородова, исследующего положение в рядах казачьей эмиграции накануне и в годы Второй Мировой войны, для политических настроений казачьей эмиграции были характерны следующие особенности. Во-первых, практически все казаки были проникнуты идеологией белого движения и категорического неприятия политического режима в СССР. Во-вторых, особенность политических настроений казаков в эмиграции состояла в том, что значительная часть казачьей массы была далека от активной политической жизни, занятая больше своими хозяйственными, бытовыми проблемами и не проявляла особой активности в борьбе с большевиками [14]. Таким образом, для большинства эта линия проявлялась в основном в форме осуждающих деклараций, заявлений, политической и исторической публицистики в эмигрантской прессе, однако для части казаков, пусть и небольшой, таких форм протеста было явно недостаточно. Они стремились к активным, а нередко и вооружённым формам борьбы с политическим режимом в СССР [15]. Причём если большая часть казачьей эмиграции традиционно тесно связывала будущее казачества с будущим России, то были сильны и течения ярко выраженной националистически - сепаратистской ориентации. Такие группы, как Казачье национальное освободительное движение (КПОД) и Казачье национал-социалистическое движение, отстаивали идею создания независимого казачьего государства - «Казакии», которое включило бы в себя территории всех казачьих областей.
В середине 30-х годов эмигрантское казачество самых разных толков и ориентации, предчувствуя скорое столкновение между нацизмом и коммунизмом, начинают поднимать вопрос о будущем казачества. Раньше всех свои симпатии к фашизму высказали самостийники, опубликовав в 1929 году в журнале «Вольное казачество» большую статью «О фашизме», в которой восторженно отзывались о Муссолини и результатах его политики [16].
Характерным для казакиицев является представление гражданской войны в России не как внутренней, а как внешней казако-русской войны, в ходе которой «рязанские и тамбовские Иваны оккупировали казачьи края». «И Доброармия, и попавшая под руководство её казачья интеллигенция заявляла..., что война идёт не с русским (великорусским народом, а с советской властью, и проводила это в сознании казачества. Могла ли она заявить иначе? Но русский (великорусский) народ не принял «освобождения» Доброармии, а поддержал противника её силами и средствами... С кем же шла война? С Великороссией, -так и чувствовало казачество, и осознавало это, кроме той небольшой части, у которой было затуманено демагогией сознание»[17].
12 июля 1941 года в Болгарии вышло распоряжение представителя «Общеказачьего национально освободительное движения», согласно которому «наступил момент, когда правительство Великого Рейха предоставило возможность казакам эмигрантам активно участвовать в борьбе с коммунизмом...» Все станицы, хутора, отдельные казаки, находящиеся в Болгарии, призывались немедленно прислать свои постановления, где должно быть «ясно и определённо указано об их готовности принять активное участие в общеказачьем национальном освободительном деле». В конце приводилось примечание: «Представитель ОКНОД в Болгарии не отказывается взять под своё покровительство и тех казаков которые состоят членами в организациях руководимыми людьми которые до последнего момента открыто выражали своя антигерманские настроения»[18].
23 июня 1941 г., на следующий день после нападения Германии на Советский Союз позиция казаков-националистов стала ещё более определённее: «Час настал и по решению великого Вождя - Адольфа Гитлера 22 июня, рано на рассвете , овеянные славой победоносные войска великой Германии перешли границы красной России, чтобы раз и навсегда покончить с мировым злом - коммунизмом... Будьте же готовы, как один, по первому зову нашего Вождя двинуться в родные курени»[19].
15-й Казачий кавалерийский Корпус и другие казачьи части (1944-1945 гг.)
К концу лета 1944 г. Красная армия в основном завершила освобождение оккупированных территорий Советского Союза и почти вплотную приблизилась к границам Германского Рейха, для обороны которого в спешном порядке изыскивались дополнительные мобилизационные ресурсы и формировались новые дивизии. Исключительные полномочия здесь были предоставлены рейхсфюреру СС Г. Гиммлеру, назначенному после неудачного офицерского путча главнокомандующим армии резерва вместо причастного к заговору генерал-полковника Фромма. Стремясь ещё более укрепить свои позиции в Рейхе и одновременно ослабить влияние армии, Гиммлер добился передачи в распоряжение СС всех инонациональных частей и подразделений сухопутных войск.
Одним из самых лакомых кусков для СС были казачьи части и, в первую очередь, действующая на Балканах казачья кавалерийская дивизия Г. фон Паннвица. 26 августа 1944 г. Г. фон Паннвиц и командир 2-й казачьей бригады полковник фон Шульц были вызваны в Восточную Пруссию в ставку рейхсфюрера по вопросу включения в состав дивизии отдельных казачьих батальонов, выведенных с Западного фронта, и формирования казачьего кавалерийского корпуса.
На состоявшемся в начале сентября совещании, где присутствовали и другие командиры казачьих частей, а также генерал-лейтенант А.Г. Шкуро, было объявлено о решении развернуть 1 -ю казачью кавалерийскую дивизию в корпус, для чего при Главном штабе СС создавался специальный орган - Резерв казачьих войск, в распоряжение которого предлагалось собрать всех казаков-эмигрантов и бывших советских, находящихся в лагерях военнопленных, и среди восточных рабочих на германских предприятиях, в частях СС, полиции и армии, коренных и иногородних жителей казачьих областей - всех способных носить оружие, Начальником этого органа, задачей которого должна была стать массовая вербовка в казачьи части, приказом рейхсфюрера от 5 сентября 1944 г. был назначен генерал-лейтенант А.Г. Шкуро [143]. После нападения Германии на Советский Союз А.Г. Шкуро принимал участие в формировании казачьих частей, которые входили в состав Русского охранного корпуса а также выезжал в 1-ю Казачью дивизию Паннвица где проводил среди казаков антисоветскую агитацию, призывая к вооружённой борьбе [144].
Генералы Краснов и Шкуро обратились к казачеству с призывом всеобщей мобилизации и объединении всех сил для борьбы с большевизмом. В Берлине в кратчайшей срок были образованны комендатура и вербовочный штаб, в состав которых вошли 11 казачьих офицеров, 2 унтер-офицера и 2 казака. Для организации вербовочной работы выделялось 25 офицеров и столько же казаков. Был создан также этапный лагерь для приёма мобилизованных, где в казачестве обслуживающего персонала и охраны было задействовано 21 казак, 1 врач и 1 санитар. Вербовочные штабы предполагалось создать также в Праге (в составе 10 человек) и в Вене (2 человека). Весь штатный состав Резерва казачьих войск, таким образом, определился в 100 человек, в том числе 1 генерал, 48 офицеров и 51 казак. В работе по вербовке и регистрации казаков генералу Шкуро было предписано пользоваться содействием Восточного министерства Розенберга и дублировавшего его отделения СС «Остарум» для выяснения вопросов по гражданской части казачьего управления.
Атаманы П.Н. Краснов и Г.В. Татаркин (донские), В.Г. Науменко (кубанский) и Б.Г. Вдовенко (терский) подписали совместное обращение к казакам Дона, Кубани и Терека с призывом к активной борьбе против Советской власти. В ряде оккупированных стран Европы, а также в Германии, по линии «Главного управления казачьих войск» были созданы проверочно-приёмочные комиссии с целью призыва казаков - эмигрантов в «Казачий резерв» [145]. Те из казаков - эмигрантов, кто по возрасту мог и желал активно бороться против Советского Союза, направлялись в 1-ю Казачью дивизию. Казаки - эмигранты, пригодные к нестроевой службе, женщины направлялись в «Казачий стан» Доманова.
Деятельность Резерва казачьих войск протекала независимо от Главного управления Казачьих Войск генерала П.Н. Краснова (которое он возглавлял с марта 1944 г.), однако отношения между этими двумя органами складывались благоприятно и ГУКВ активно помогало АГ. Шкуро, не вмешиваясь в его действия. С сентября 1944 г, по апрель 1945 г. Шкуро направил Паннвицу до 2 тысяч человек, а Доманову - до Утысяч человек, главным образом стариков, женщин и детей [146]. В то же время, по данным ГУКВ, на территории Германии и оккупированных ею государств Западной Европы находилось до 110 тысяч казаков, примерно половина из которых не входила в состав 1 -и казачьей дивизии и Казачьего Стана.
Осенью 1944 г. в дивизию генерала фон Паннвица стали прибывать из разных мест большие и малые казачьи группы и целые воинские части. В их числе были два казачьих полицейских батальона из Кракова, 69-й полицейский батальон из Варшавы, батальон заводской охраны из Ганновера и 360-й полк фон Рентельна с Западного фронта. Одновременно прибывало вооружение, обмундирование и снаряжение. В течение двух месяцев численность дивизии увеличилась почти вдвое, в то же время, подготовка к развёртыванию её в корпус была затруднена прекращающимися боями против партизан и нехваткой тяжёлого вооружения, включая миномёты, 105-мм гаубицы и 37-мм зенитные орудия.
