Содержание к диссертации
Введение
Глава I Историко-философские предпосылки и импульсы критики тоталитаризма в мышлении Х.Арендт с.23
1 «Вся проблема»: подступ к программе Х.Арендт с.24
2 Кант и проблема «опыта» с.35
3 Понимание, политика, тоталитаризм с.41
4 «Транзитивная» герменевтика (Х.Арендт и М.Хайдеггер) с.48
5 Не каузальный подход с.59
6 «Отмирание» государства? «Конец» философии? (Х.Арендт и К.Маркс) с. 61
Глава II Элементы тоталитаризма с.69
1 Экспозиция теории тоталитаризма с.69
2 Антисемитизм как «пусковой механизм» с.74
3 Понятие «империализм» у Х.Арендт с.82
4 Экзистенциализация «массы» и антиинтеллектуализм «элиты» с.88
5 Пан движения с. 100
6 Истоки русского тоталитаризма (Х.Арендт и русские философы) с. 114
Глава III Банальность радикального зла с.128
1 Рецепция книги Арендт об Эйхмане с. 130
2 Критика процесса в Иерусалиме с. 133
3 Проблема суждения о беспрецедентном с. 137
Заключение с.143
Список использованной литературы с.146
- Кант и проблема «опыта»
- Понимание, политика, тоталитаризм
- Антисемитизм как «пусковой механизм»
- Критика процесса в Иерусалиме
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Тоталитарные режимы XX в. (коммунистический в СССР, национал-социалистический в Германии, фашистский в Италии) ушли в прошлое, но как социокультурный феномен тоталитаризм принадлежит не только политической истории или истории идеологий, но также истории бытия и мышления на исходе Нового времени -событию, не вполне завершенному в новом столетии. «Современность» этого события уже во второй половине XX в. (после второй мировой войны) вызвала острые выступления и дискуссии о судьбах европейской философии и культуры в Новое время.1 Однако в этих размышлениях и обсуждениях опыт тоталитаризма, как правило, составлял фон, но не становился принципиальной темой и проблемой. С другой стороны, в многочисленных исторических, политологических и социологических исследованиях редко можно встретить попытки поставить в существенную связь тоталитарные движения и социокультурную проблематику эпохи, когда эти движения стали возможны и были успешны. Методологический разрыв между общественно-политической историей и так называемой «духовной историей», или «историей идей» (history of ideas) препятствует осознанию более глубоких причин, следствий и задач преодоления тоталитаристского прошлого. История тоталитаризма во всей своей беспрецедентности, неприглядности и «безумии» предстает радикальным вызовом не только здравому смыслу и человечности, но также философскому и научному разуму. Поэтому актуален вопрос: каким образом тоталитаризм, как «исторический феномен»,2 входит в «открытое» событие конца Нового времени, сохраняя не только интерес для историков и политологов, но и специфическую актуальность для историков философии?
Под углом зрения этого вопроса в данном диссертационном исследовании анализируется и оценивается концепция тоталитаризма, разработанная немецко-американским мыслителем и «теоретиком политики» (как она себя называла) Ханной Арендт (1906-1975). Арендтовская теория тоталитаризма представлена в двух книгах: в фундаментальном исследовании «Истоки тоталитаризма» (1951)3 и в нашумевшем «отчете» о суде над нацистским преступником - «Банальность зла», а также в целом ряде статей. Не будет преувеличением сказать, что условия возможности тоталитаризма («элементы кристаллизации» на языке Х.Арендт) - сквозная тема этого мыслителя. Правда, начиная со второй половины 1950-х гг. творчество Х.Арендт, а равно и рецепция его, постепенно оттесняли проблематику тоталитаризма на второй план, а на передний план вышла ее
1 См. в особенности: Хайдегтер М. Письмо о гуманизме (1947) // Он же. Время и бытие (пер. В.В.Бибихина).
М, 1993. С.192-220; Гвардини Р. Конец нового времени (1950) // Вопросы философии, 1990, №4; Хабермас
Ю. Философский дискурс о модерне (1985). М., 2003; Дж. Лукач. Конец двадцатого века и конец эпохи
модерна (1993). СПб.,2003.
2 Тоталитаризм как исторический феномен / Под ред. А.А. Кара-Мурзы и А.К.Воскресенского. М,
Философское общество СССР, 1989.
3 Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996. Перевод сделан со второго издания этой книги (1966).
политическая философия, точнее - исследовательская программа, разработанная в таких книгах, как «Между прошлым и будущем» (1954), «Ситуация человека» (1958) и «Жизнь духа» (1978). Тем не менее, новое обращение (возвращение) к арендтовской теории тоталитаризма в наше время представляется актуальным по следующим соображениям.
Во-первых, восприятие и оценки этой теории в научной литературе характеризуются устойчивой неоднозначностью и потому нуждаются в уточняющей верификации. Хотя книга «Истоки тоталитаризма» давно признана «классическим» исследованием, критические замечания, недоумения и вопросы, которые не перестает вызывать этот труд, связаны в особенности с тем, что способ подхода, практикуемый Х.Арендт, не вполне соответствует традиционным специализированным «дискурсам» (жанрам речевого мышления и исследования) - историографическому, философскому, политологическому и т. п. Характерно, что имя Х.Арендт почти не упоминается в репрезентативных антологиях по социально-политической философии или политической теории. Относится ли «первая великая работа Арендт» (П.Рикер) к истории политики или к истории духовной культуры, является ли она исследованием политолога, философа, социального психолога или историка идеологий, а может быть «просто» литератора? Исчерпывается ли актуальность «отчета» Х.Арендт о суде над главным «менеджером» Холокоста, Адольфом Эйхманом, публичным скандалом первой половины 1960-х гг., вызванным этой книгой, или в жанре корреспонденции «из зала суда» здесь представлена (возможно, на все времена) настоящая, хотя и скандально сниженная, «герменевтика зла», в которой критика так называемой тоталитарной личности, а равно и ее судей, почти гротескно соединяется с проблематикой классической философии, а именно - с «критикой способности суждения», продолжая и обновляя традицию главного, по мнению Х.Арендт, «политического» мыслителя Нового времени - И.Канта?4 Не странен ли тезис, отстаиваемый в «Истоках тоталитаризма», что самые отталкивающие и, по-видимому, бредовые утверждения и притязания идеологов тоталитаризма нужно принять всерьез, или попытка Х.Арендт показать, что тоталитаризм не только «народен», но и специфически «экзистенциален»? В чем историко-философские основания и логика «странности» и в то же время «адекватности» метода Х.Арендт, о которых говорят исследователи? Почему арендтовская картина тоталитаризма как раз не похожа на «картину», т.е. не является традиционным для Нового времени способом видения и опредмечивания смысла как «объекта», отделенного от меня, видящего, и от моей современности? Почему у Х.Арендт можно найти не столько «идеологическую» критику тоталитаризма, сколько особый подступ к феноменам и опыту тоталитаризма как «событию»? Таков первый круг
4 См.: Arendt Н. Lectures on Kant's Political Philosophy I Ed. by Ronald Beiner. Chicago, 1982; Арендт X. Лекции по политической философии Канта (пер. А.Н.Саликова) // Кантовский сборник, 2009, № 1-3. Калининград. РГУ им. И.Канта.
вопросов, определивших проблемную актуальность данного диссертационного исследования.
Во-вторых, в научно-критической литературе не вполне прояснена взаимосвязь между философским ученичеством Х.Арендт в 1920-е гг. и ее исследовательской программой, сложившейся в эмиграции в США в 1940-е гг. Своеобразие арендтовской программы исследования исторических, теоретических и духовно-идеологических феноменов - парадоксально и в этой парадоксальности актуально для историка современной философии. С одной стороны, импульсы феноменологии и экзистенциально-герменевтической онтологии, воспринятые от философских учителей (в особенности - от М.Хайдеггера), далеко увели Х.Арендт за пределы и экзистенциализма, и традиционной герменевтики, и от фундаментального для европейской философии (греческого) концепта «теории». Но, с другой стороны, этот выход за пределы ученичества, неоднократно декларированный Х.Арендт разрыв с «философией» (как и пожизненная полемика с М.Хайдеггером) были развитием совершенно определенной (в особенности хайдеггеровской) школы мысли. Больше того: сама эта «школа», в свою очередь, была развитием традиции критики философской традиции; как писала Х.Арендт в ранней статье о С.Кьеркегоре (1932), «философ восстал против философии». Можно сказать, что эта традиция и эта школа мысли, в особенности предпринятый молодым М.Хайдеггером поворот традиционной философии (от Платона до неокантианства) к «герменевтике фактичности», позволили Х.Арендт осуществить «политический» поворот этого поворота, обращение воспринятой от Хайдеггера герменевтики «мыслящего чтения».5 Иначе говоря, в философско-герменевтической традиции «понимания» в 1920-е гг. произошел разрыв, продуктивно продолжавший ту же традицию; в мышлении Х.Арендт этот разрыв был еще более радикальным, чем в мышлении М.Хайдеггера (и полемически обращенным к учителю). Отсюда - второй круг вопросов, образующий проблематику этого диссертационного исследования. В каком отношении находится главный тезис теории тоталитаризма Х.Арендт - утверждение, что тоталитаризм не только обнажил «подлинно радикальную природу зла», но и обнажил («на уровне исторического понимания и политического осмысления») цивилизационный «слом» западноевропейской истории, - с исследовательской программой Х.Арендт?
В-третьих, наконец, преодоление тоталитарного прошлого стало, судя по многим признакам, по-новому актуальной проблемой в наше время. В историко-философских и социально-философских исследованиях эта актуальность выражается в двух взаимосвязанных тенденциях. С одной стороны, предметом дискуссий все чаще становится «кризис либерализма», чреватый рецидивами тоталитаристских настроений, мифологий и идеологий. С другой стороны, в современной философии, в том числе отечественной, можно заметить по-новому углубленный интерес к
Арендт X. Хайдегтеру - восемьдесят лет. Цит. изд. С. 128.
«политическому» как реальной сфере человеческих возможностей и свободы.6 В этой связи по-новому актуальна занятая Х.Арендт уже в середине XX в. позиция, резко критическая как по отношению к террористическим идеологиям, так и по отношению к выродившимся формам европейского либерализма и гуманизма. При этом, однако, ее критика - не «против», а «за»: по мысли Х.Арендт, фундаментальные европейские ценности, идеи свободы и человечности, не отделимы от либерализма Нового времени, но и не совпадают с ним. Не идеологическое противодействие или апология, но герменевтическое переосмысление (в разрезе современности) обманчиво устойчивых, «классических» понятий и традиций - в этом направлении развивалась арендтовская программа «понимания» истории, одновременная и аналогичная по импульсам и замыслу в особенности философско-герменевтической программе Г.-Г. Гадамера, но вносящая в «герменевтику традиции» - и здесь Х.Арендт отчасти сближается с другим еще учеником М.Хайдеггера, с Лео Штраусом (но не с его неоконсерватизмом!) - измерение и пафос «политического». Тем самым теория тоталитаризма Х.Арендт обнаруживает историко-философское измерение, в котором она и должна быть рассмотрена и реконструирована.
Актуально, таким образом, сближение экзистенциально-герменевтической традиции («новой онтологии» XX в.) с политической философией XX в., предмет которой не только и даже не столько проблемы метода и текста, сколько, по словам упоминавшегося Л.Штрауса, «жизнь нефилософская, человеческая».7 В данной диссертации теория тоталитаризма Х.Арендт рассматривается как продолжение онтологического и антропологического «поворотов» прошлого столетия - продолжение, осуществленное в особенности первым поколением учеников М.Хайдеггера - таких, как Г.-Г. Гадамер, К.Левит, Л.Штраус, Г.Йонас, Г.Маркузе, Г.Липпс, О.Ф.Больнов и, конечно, Х.Арендт. По мнению, диссертанта, «герменевтический поворот» в философии XX в. не сводится ни к проекту «герменевтики фактичности» молодого М.Хайдеггера, ни к исследовательской программе его самого известного ученика - Г.-Г. Гадамера. Вводимое в диссертации понятие «школа мысли» позволяет, на примере Х.Арендт, лучше понять важнейшее философское событие XX в., которое тот же Г.-Г. Гадамер ретроспективно определил в своем обращении «К русским читателям» (1990) как «переход от мира науки к миру жизни».8 Поскольку этот «переход», инициированный Гуссерлем и Хайдеггером, а продолженный «теми, кто учился у них»,9 в русской философии XX в. почти не имел места,10 то подступ ко многим явлениям западноевропейской мысли, в том числе к герменевтико-политической программе Х.Арендт, оказывается
6 См., в частности: Мюрберг И.И.. Свобода в пространстве политического: Современные философские
дискурсы. М., «Идея-Пресс», 2009; Политическое как проблема: Очерки политической философии XX
века/Под ред. Т.А.Алексеевой. -М, «Идея-Пресс», 2009.
7 Штраус Л. Введение в политическую философию. М, 2000.
8 Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М, «Искусство», 1991. С.7.
9 Там же.
10Махлин В.Л. Второе сознание: Подступы к гуманитарной эпистемологии. М, 2009. С.24-25
затруднительным. Актуальным в этой связи является также прояснение того, в какой конкретной связи Х.Арендт опиралась (в «Истоках тоталитаризма»), среди прочего, также на критику духовно-исторических истоков советского тоталитаризма в доступных ей работах русских мыслителей-эмигрантов (Н.А. Бердяева, Г.П. Федотова, А.Койре).
Степень разработанности проблемы. Поскольку тема диссертационного исследования носит отчасти «междисциплинарный» характер, то степень разработанности в научной литературе поставленной проблемы приходится характеризовать в различных, хотя и взаимосвязанных, плоскостях, а именно: 1) история понятия и современные трактовки тоталитаризма; 2) современные оценки теории тоталитаризма Х.Арендт; 3) проблема преодоления тоталитаристского прошлого как задача «мышления»; 4) методология и традиция «понимания» как историко-философский ресурс реконструкции арендтовской теории тоталитаризма.
(1) Понятие тоталитаризма уже в первой половине XIX в. косвенно проникло в философию путем привнесения политического смысла в понятие «тотальность», сначала у Гегеля (в «Лекциях по философии истории»), затем у молодого Маркса (в «Нищете философии»). В XX в. терминологизация понятий «тотальный», «тоталитарный», «тоталитаризм» первоначально происходила в политической публицистике, но очень скоро тот же самый ряд понятий приобрел (в итальянском фашизме) позитивный смысл. Однако не итальянский фашизм, а германский национал-социализм сумел радикально реализовать тоталитаристскую модель государства и общества после прихода Гитлера к власти в Германии; начиная с 1933 г., эпитет «тоталитарный» приобрел устойчивое негативное значение, а термин «тоталитаризм» быстро занял центральное место в западноевропейских и американских дискуссиях и исследованиях, посвященных феноменах общественно-политической реальности 1930-1950- гг., к которым этот термин применялся. Таковы в первую очередь работы эмигрантов-интеллектуалов из Германии (Ф.Боркенау, Е.Френкель, В.Гуриан, К.Фридрих, Г.Кон, М.Лернер, Ф.Нойман, С.Нойман, Г.Рейман, К.Р. Поппер, Х.Арендт). В последние десятилетия дискуссии о тоталитаризме получили новые акценты и тенденции, причем активными участниками дискуссий стали и российские исследователи, в особенности историки и политологи.11 Репрезентативным можно считать исследование учившегося у М.Хайдеггера историка Эрнста Нольте, который в своей «феноменологической теории фашизма», следуя (как и большинство современных западных исследователей тоталитаризма) за Х.Арендт, подчеркивает, что реальная история идеологий не сводится ни к идеологиям самим по себе, ни к «истории идей», поскольку даже антагонистические идеологии «не остаются просто комплексами идей»: они «уже укоренены в реальных условиях» и «вступают во взаимодействия друг с
11 См., например: Тоталитаризм в Европе XX века / Под ред. Я.С.Драбкиной и Н.П.Комоловой. М, 1996; Люкс Л. Большевизм, фашизм, национал-социализм - родственные феномены // Вопросы философии. 1998, №7. С.48-57.
другом, а значит, претерпевают изменения». Из отечественных исследований последнего десятилетия репрезентативна книга В.П.Любина,13 в которой дан сжатый обзор и критический анализ практически всей истории осмысления тоталитаризма в XX в., в особенности дискуссий 1980-1990-х гг. Наиболее характерные и опасные черты тоталитаризма, по мнению В.П.Любина, - это, во-первых, «национализация масс» (термин Дж.Массе), во-вторых, акцент на «революционности» в смысле противопоставления «современного» всему «бывшему» и «не созвучному» новому и передовому. Опираясь на опыт новейших дискуссий (особенно в Германии и в Италии) В.П.Любин дает понять, что именуемый «тоталитаризмом» феномен, так сказать, глубже собственного прошлого, и в этом смысле «прошлое никуда не уходит», причем концепция тоталитаризма X. Арендт в этих новых условиях оказывается по-новому актуальной.
(2) Одной из особенностей современных исследований о Х.Арендт является то, что трактовка тоталитаризма в ее работах все чаще рассматривается и оценивается в историко-культурных и историко-философских координатах. В контексте данного диссертационного исследования особый интерес представляют такие работы о Х.Арендт, в которых проблематика тоталитаризма и, шире, «судьба политического» в XX в. увязываются с актуальными вопросами специфики философского мышления и научно-теоретического обобщения в их зависимости от традиций «мышления» (thinking) в арендтовском смысле этого слова. Из зарубежных работ последнего десятилетия репрезентативна статья М.Кэнован под характерным названием: «Теория тоталитаризма Арендт: переоценка».14 Концепция Х.Арендт, по мысли М.Кэнован, нуждается в «переоценке» постольку, поскольку, во-первых, в «Истоках тоталитаризма» исследуется не идейная или генетическая «сущность» тоталитаризма, но скорее фактическая множественность импульсов и феноменов, которые обычно просто подводят под общеизвестный термин, а во-вторых, непонятой и недооцененной остается реальное открытие Х.Арендт - «парадокс тоталитарной новизны». Отсутствие у М.Кэнован историко-философской проблематики компенсируется в тех исследованиях, где в центре внимания -отличия исследовательской программы Х.Арендт от мышления «профессионального мыслителя», в особенности от «немецких мандаринов» (ближайшим образом - от М.Хайдеггера), ответственных за «судьбу политического» в XX в. Таковы в особенности монографии известного французского феноменолога и историка философии Ж.Таминьо и американца Д.Виллы,15 а также многочисленные статьи, идущие в намеченном самой Х.Арендт направлении сближения понятия «философия» и понятия
12 Нольте Э. Европейская гражданская война (1917-1945): Национал-социализм и большевизм. М, «Логос»,
2003. С.23.
13 Любин В.Н. Преодоление прошлого: спор о тоталитаризме. М, ИНИОН РАН, 2005.
14 Canovan М. Arendt's theory of totalitarianism: a reassessment II The Cambridge Companion to Hannah Arendt
/Ed. by Dana Villa. Cambridge UP. P.25-43.
15 Taminiaux J. The Thracian Maid and the Professional Thinker: Arendt and Heidegger /Trans, and ed. By Michael
Gendre. Albany 1997; Villa, D.R. Arendt and Heidegger: The Fate of the Political. Princeton 1996.
«политика» по линии герменевтического переосмысления философской
традиции от Платона до Хайдеггера.16.Из немногочисленных отечественных
работ проблемно-философского характера, прямо или косвенно
посвященных концепции тоталитаризма в творчестве Х.Арендт, необходимо
назвать: послесловие Ю.Н.Давыдова к русскому изданию «Истоков
тоталитаризма»,17 статью Е.Г. Трубиной в «Вопросах философии»18 и статью
А.А. Кара-Мурзы в «Новой философской энциклопедии».19 Ю.Н. Давыдов,
во-первых, ставит теорию Х.Арендт в соответствующий историко-
философский контекст (поздний Ф.Ницше, Х.Ортега-и-Гассет, К.Ясперс,
М.Вебер, А.Вебер и др.); во-вторых, он подчеркивает теоретико-
методологическую новацию Х.Арендт - отказ от мышления по принципу
«исключительности», все равно, применяется ли этот объективирующий
принцип в отношении жертв тоталитаризма или самих преступников; в-
третьих, Ю.Н. Давыдов дает понять, что «все дальше заходящее
расструктурирование ("омассовление") общества» неизбежно ведет к
усилению бюрократии, а значит, делает уязвимой демократию перед угрозой
нового хаоса и новых тоталитаристских тенденций. В статье Е.Г.Трубиной
сделана первая в отечественной литературе попытка осмыслить творчество
Х.Арендт в целом и определить место ее теории тоталитаризма в наследии
этого мыслителя. Е.Г. Трубина ставит в прямую связь мышление Х.Арендт с
экзистенциально-онтологическими, феноменолого-герменевтическими
открытиями ее философских учителей, отмечая, что в своем понимании тоталитаризма, как и в других своих концепциях, Х.Арендт вышла за пределы «традиционных стандартов рассуждения и объяснения» как неприменимых к социальному опыту XX в. Арендт оказалась проницательнее как марксистских, так и экзистенциалистских проектов, в соответствие с которыми человек способен быть «своим собственным создателем и автором»; эти иллюзий Арендт считала последними метафизическими аберрациями «модерна». А.А. Кара-Мурза, со своей стороны, вносит очень важный акцент, когда он подчеркивает, что в своей теории тоталитаризма Х.Арендт вскрыла «социоантропологические особенности человеческого поведения». Кроме того, А.А. Кара-Мурза отмечает симптоматичный сдвиг в истории рецепции арендтовских идей за последние два десятилетия. Если в 1960-80-е гг. Арендт критиковали с «социологоцентричных и институциональных» позиций, то, начиная с 1990-х гг., по-новому востребованы «культуроцентричные, философско-политологические» акценты и импликации наследия Арендт; ее идеи.
16 См., например: Barash J.A. The Political Dimension of the Public World: On Hannah Arendt's Interpretation of
Martin Heidegger II Hannah Arendt: Twenty Years Later I Ed. by Larry May and Jerome Kohn. Cambridge (Mass.);
London 1997. P.251-268;
17 Давыдов Ю.Н. Ханна Арендт и проблема тоталитаризма // Арендт X. Истоки тоталитаризма. М.,
1996.С.623-638.
18 Трубина Е.Г.Идентичность в мире множественности: прозрения Ханы Арендт // Вопросы философии,
1998, №11. С.116-130.
19 Кара-Мурза А.А. Арендт Ханна // Новая философская энциклопедия: В 4-х т. / Под ред. B.C. Степина,
А.А. Гуссейнова и др. (Ин-т философии РАН). М., Мысль», 2001. С.165-166.
Актуальны «при анализе форм "нового деспотизма" индустриального и массового общества как на Западе, так и в посткоммунистических странах».
(3) Вопрос о преодолении тоталитаризма в странах с тоталитаристским
прошлым принципиально поставлен отечественным филологом-классиком и
мыслителем-публицистом С.С. Аверинцевым.20 Проблема ставится
Аверинцевым не «вообще», не с отвлеченно-теоретической позиции, но как
исторически конкретная и своевременная «попытка ориентации»; при этом
«ориентация» понята как задача мышления: «Один из уроков, которые мы
извлекаем из тоталитарных безумств состоит в том, что безумством
оказывается всякая система рассуждений, когда она становится
некритической по отношении к себе». Это и дает основание С.С. Аверинцеву
подвергнуть критике современную псевдолиберальную вседозволенность и
практиковавшееся в СМИ легкомысленное отметание тоталитаризма как
просто идеологии для непросвещенных «масс»; напротив, «тоталитаризмы не
были простым бунтом подсознания с его "архетипами"; они получили свой
исторический шанс лишь постольку, поскольку были абсолютно ложным
ответом на вполне реальные вопросы, порожденные кризисом прежних
идентичностей». Подход отечественного исследователя весьма напоминает
позицию Х.Арендт за полвека до этого и по-новому освещает актуальность
арендтовского подхода к тоталитаризму.
(4) В научной литературе о Х.Арендт проблема «понимания»,
насколько мне известно, никогда не ставилась в принципиальную и
конструктивную связь с историко-философскими предпосылками ее теории
тоталитаризма, с герменевтикой «классической» и «новой», а эта последняя
не рассматривалась как основание исследовательской программы Х.Арендт.
В русской философии XX в. не удержались или не получили развития те
традиции мысли, которые имели решающее значение в творческом
становлении Х.Арендт (феноменология, экзистенциальная онтология»,
герменевтика); обновленное историко-философское возвращение к этим
традициям (в том числе отечественным) по-настоящему стало возможным (с
опорой на переиздания, переводы, архивные открытия и т.п.) лишь в
последнее время.21 Одним из относительно новых симптомов выхода
герменевтической проблематики за формальные границы «герменевтики»,
«теории интерпретации» и т.п., как представляется, можно считать появление
в российской науке историко-философских и историко-культурных
20 Аверинцев С.С. Преодоление тоталитаризма как проблема: попытка ориентации. С. 114-
150.
21 См. в этой связи: Плотников Н.С. Жизнь и история: Философская программа
Вильгельма Дильтея. М., 2000; Мотрошилова Н.В. "Идеи I" Эдмунда Гуссерля как
введение в феноменологию. М., 2003; Она же. Понятие и концепция жизненного мира в
поздней философии Эдмунда Гуссерля // Вопросы философии 2007, № 7,9; Автономова Н.
Познание и перевод: Опыты философии языка. М., РОССПЭН, 2008; Щедрина Т.Г. Архив
эпохи: Тематическое единство русской философии. М., РОССПЭН, 2008; Махлин В.Л.
Второе сознание: Подступы к гуманитарной эпистемологии. М., 2009.
исследований «политического». Своеобразие исследований в этой (междисциплинарной) плоскости определяется попытками увязать историко-философскую проблематику с современными проблемами социально-политических наук. Не удивительно, что в большинстве исследований такого рода герменевтико-политическая программа Х.Арендт играет важную роль, хотя историко-философские импульсы и основания этой программы, в лучшем случае, только упоминаются. Таков научно-исследовательский контекст, в котором данное диссертационное исследование занимает свое не случайное место.
Цель и задачи исследования. Цель диссертационной работы -реконструировать конкретные аспекты концепции тоталитаризма Х.Арендт в контексте историко-философских предпосылок ее герменевтико-политической исследовательской программы.
Задачи, которые предстоит решить для достижения поставленной цели таковы:
реконструировать историко-философский контекст мышления Х.Арендт, воспринятую ей «школу мысли»;
реконструировать исследовательскую программу Х.Арендт как специфическую герменевтику «политического» в истории Нового времени;
выделить и проанализировать «элементы кристаллизации» тоталитаризма в трактовке Х.Арендт;
раскрыть связь герменевтико-политической программы Х.Арендт с ее теорией тоталитаризма;
показать непрерывность и логику разрывов традиции герменевтической философии XX на материале творчества Х.Арендт;
раскрыть своеобразие трактовки «тоталитарной личности» в творчестве Х.Арендт;
реконструировать взаимосвязь понятий «радикальное зло» и «банальность зла» в арендтовской концепции тоталитаризма.
Теоретико-методологические основы исследования. В диссертации сделана попытка применить феноменолого-герменевтический подход, воспринятый Х.Арендт у молодого М.Хайдеггера, - принцип «мыслящего чтения», - к мышлению самой Х.Арендт как теоретика политики и интерпретатора тоталитаризма. Помимо самой Х.Арендт, «рабочим» ориентиром послужило диссертанту в особенности введенное Н.В. Мотрошиловой (в ее новаторском «введении в феноменологию») понятие «разъясняющей презентации текста»23 как способа исследования («критического истолкования») в истории философии. Теоретико-
22 Политическое как проблема: Очерки политической философии XX века / Под ред. Т.А. Алексеевой. М., ИФ РАН, 2009; Мюрберг И.И. Свобода в пространстве политического: Современные философские дискурсы. М, ИФ РАН, 2009.
методологической основой диссертации послужили в основном работы отечественных авторов - историков философии и таких эпистемологов, которые стремятся поставить в связь проблемы теории познания с научно-гуманитарными проблемами в свете «трансформации философии» в XX в., -исследования С.С. Аверинцева, Н.С. Автономовой, И.С. Вдовиной, П.П. Гайденко, И.Н. Грифцовой, Ю.Н. Давыдова, А.А. Кара-Мурзы, В.Л. Махлина, Л.А. Микешиной, А.В. Михайлова, И.А. Михайлова, Н.В. Мотрошиловой, И.И. Мюрберг, Н.М. Смирновой, Э.Ю. Соловьева, Т.Г. Щедриной и др.
Научная новизна исследования. Постановка проблемы и проведенный анализ позволяют выделить в диссертации следующие моменты научной новизны:
обоснована проблемная актуальность и современность арендтовской критики тоталитаризма, а также идейная и теоретическая связь теории тоталитаризма Х.Арендт с ее исследовательской программой социальной онтологии и герменевтики «политического»;
реконструируется и истолковывается герменевтика «политического Х.Арендт в историко-философском контексте «постидеалистического» мышления XIX в., «новой онтологии» и новой герменевтики XX в., в перспективе преодоления «метафизики» и «теоретизма» на исходе Нового времени;
исследован подход и способ анализа Х.Арендт концепции тоталитаризма с акцентом на ее обращении к общественно-политическим и историческим предпосылкам и последствиям тоталитарного сознания и мышления, в контексте как социокультурных, так и научно-философских проблем Нового времени («модерна»);
обосновано, что один из важнейших факторов тоталитарного правления - феномен «массы» - трактуется Х.Арендт как своего рода «децентрация» экзистенциальной философии ее учителей 1920-х гг., как «экзистенциализация массы», как «бунт» современных, ставших «излишними», людей против мира, лишенного корней человеческой общности и солидарности;
при анализе трактовки Х.Арендт судебного процесса над А.Эйхманом показано, каким образом проблема «способности суждения» связана с арендтовской критикой разума как коммуникативного разума.
Теоретическая значимость исследования. В диссертации аспекты гуманитарной эпистемологии рассматриваются и проблематизируются на материале политической философии Х.Арендт таким образом, чтобы
23 Мотрошилова Н.В. "Идеи I " Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию. М., «Феноменология-Герменевтика», 2003. С. 101.
продемонстрировать значение и потенциал историко-философского исследования в контексте фундаментальных проблем «вечной философии». Историко-философский анализ нацелен на то, чтобы показать, вследствие чего и каким образом арендтовская философско-герменевтическая программа уже в своем исходном пункте - теории тоталитаризма - ориентирована на критический пересмотр взаимоотношений между «фактами» и «идеями», «бытием» и «мышлением», «одним» и «многим», «теорией» и «практикой», разумом «чистым» и «нечистым» в классической философской традиции от античности до Нового времени.
Практическая значимость исследования. Методология и результаты проведенного исследования могут быть использованы в работах по истории философии, политической и социальной философии, политологии и философской антропологии, при подготовке лекционных курсов и семинаров по этим дисциплинам.
Апробация исследования. Результаты диссертационного
исследования получили отражение в публикациях автора, в докладах и выступлениях на ежегодных научно-практических конференциях кафедры философии МПГУ, а также в виде выступлений на научных семинарах по философии и проведении научно-практического семинара со студентами-социологами пятого курса по теме данной диссертации (апрель 2009 г.). Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры философии Московского педагогического государственного университета. За это время по теме диссертации было опубликовано 2 статьи.
Структура исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. Общий объем работы -142 с. Библиография насчитывает 461 наименование.
Кант и проблема «опыта»
По мысли Х.Арендт, кантовская «критика разума» поставила под вопрос магистральную философскую традицию гораздо радикальнее, чем это казалось в эпоху Просвещения и в XIX веке. Кант, которого часто представляли и представляют себе (в частности, в России) как едва ли не схоласта, как формалиста, далекого от «жизни», Х.Арендт считает великим «исключением» в истории философии, подлинным инициатором новой, по-настоящему современной, но еще не вполне понятой политической философии, способной ответить не только на метафизический вопрос и вызов Платона (с его знаменитым образом пещеры в «Государстве»), но и ответить на вызов, содержащийся в учении К.Маркса о политизации философии — с одной стороны, и выходе за пределы «политического» («отмирании» государства) - с другой. Поэтому в работе «Что такое философия экзистенции?» (1946) Х.Арендт называет Канта не только «основателем» современной философии, но и ее «тайным королем вплоть до сегодняшнего дня», поскольку автор «Критики чистого разума» разрушил традиционное представление о беспроблемном, как бы естественном «соответствии» между бытием и мышлением - соответствии, которого придерживалось как античное, так и христианское теологическое мышление.19 В частности, кантовская «революция в способе мышления» поставила под радикальный вопрос логику в ее отношении к традиционной «метафизике." Но главное, как нам представляется, «критика разума» позволила - преимущественно уже в XX в. - проблематизировать понятие «опыта», притом, однако, что сам Кант в своем понимании опыта исходил как раз из представления об опыте так называемых «опытных наук», т.е. из математического естествознания.
Для того, чтобы сделать этот тезис более убедительным, остановимся на упоминавшейся большой статье Х.Арендт «Что такое философия существования» (1946)." Это едва ли самая целостная историко-философская работа Х.Арендт, которая является в то же время одной из ключевых для понимания ее философско-герменевтической программы и места понятия «опыт» в мышлении Х.Арендт, в частности и в особенности -в ее теории тоталитаризма. Из всей этой работы диссертант постарается проанализировать здесь лишь один - правда, решающий с точки зрения интересующей нас проблемы — раздел этой статьи, который называется «Разрушение Кантом Старого мира и призыв Шеллинга к Новому миру» (с. 167-176). Но и в пределах одного только этого раздела ограничимся лишь анализом Кантовой «революции» в плане, с одной стороны, онтологической проблемы, с другой - в плане идеи человеческой свободы, поскольку оба этих плана или плоскости, по мысли Х.Арендт, соединяются в интересующем ее направлении, а именно, в направлении преобразования экзистенциальной онтологии в «герменевтику политического». Такая трансформация, по всей вероятности, вела философию Нового времени от традиционного, классического понятия «бытия» к «неклассическому» понятию «опыта», обоснованному на почве по-новому понятой «первой философии» (prima philosophia), т.е. «социальной онтологии» (М.Тойниссен) XX в.
Вот как описывает Х.Арендт «революционизирующее» значение кантовского поворота, который, собственно, привел к появлению «современной философии» (modern philosophy): Единство мышления и бытия предполагало пред-установленное совпадение essentia и existentia; то есть все мыслимое уже тем самым и существует, а все существующее, поскольку оно может познаваться рациональным образом, уже тем самым должно быть и разумным. Такое единство и разрушил Кант, этот подлинный, но как бы тайный основатель современной философии, ее тайный король. Вскрыв антиномии, присущие структуре разума, и проанализировав синтетические суждения, Кант лишил человека надежного укрытия в бытии (security in Being); он доказал, что во всяком утверждении (proposition) в котором что-то высказывается о реальности, мы уже выходим за пределы понятия {essentia) какой бы то ни было данной вещи. Это онтологическое укрытие осталось незатронутым даже христианством, которое только лишь переинтерпретировало его в качестве «божественного замысла» (с. 168).""
Х.Арендт подчеркивает: тут дело не только и не просто в процессе «секуляризации» в Новое время. Кантовская революция не упразднила реальность и истину — она впервые сделала то и другое реальными, действительными, а не «метафизическими»; тем самым реальность по-новому стало проблематичной, т.е. не гарантированной, лишенной прежних «опор». В этом, попутно замечает Х.Арендт, и состоит подлинный смысл идеи Ницше о том, что с уходом из мира старого бога метафизики все в мире становится «интерпретацией» «Для каждого современного философа — не только для Ницше - интерпретация в этом смысле становится пробным камнем его философии» (с. 169).
Иначе говоря, философия становится «герменевтикой» реальности, т.е., скажем так, мышлением на «понимание». Во всех своих зрелых «опытах понимания» ("essays in understanding", или "exercises") Х.Арендт обычно пользуется понятием «мир» (world) там, где ее философские учителя говорили о «жизни», «бытии» или «мире жизни», а эпистемологическим коррелятом понятия «мира» является понятием «опыта». Можно сказать, что базовая понятийно-семантическая корреляция философской герменевтики «политического» в творчестве Х.Арендт (в том числе, конечно, и в ее работах о тоталитаризме) - это корреляция: «мир» - «опыт» - «мышление».
Это отчасти проясняет история понятия «существования» (немецкое Existenz) в современной западноевропейской философии, как сжато описывает эту историю Х.Арендт в обсуждаемой статье. История этого понятия в качестве «современного» (а это значит, по Арендт, в философии после Гегеля) связана в первую очередь не с Кьеркегором, как иногда думают, но с поздним Шеллингом, который, отталкиваясь от Гегеля, шел «непосредственно от Канта»: понятие «существование» {Existenz) появляется в поздней философии Шеллинга в контексте отталкивания от всей предшествовавшей философской традиции «негативной философии» до Гегеля включительно, в перспективе намечавшейся Шеллингом «позитивной философии», т.е., собственно, философии «существования», или «действительности».23
Философская драма Канта (а отсюда уже и всей «современной философии»), по мысли Х.Арендт, заключается двух принципиальных ограничениях кантовской мысли, которая «остановилась на полпути» (с. 170). Во-первых, Кант, утвердив свободу и человеческое достоинство как уникальные фактические признаки самого феномена человека в мире, вынужден был, в силу естественнонаучной установки своего мышления, сам этот мир мыслить чисто каузально, а человеческую свободу как «несвободную свободу» (с. 171), как если бы человек был свободен только «в себе» и только «вообще». Таким образом, проблема «мира», как сферы реализации человеческой свободы, осталась не поставленной; «протестом» против этого разрыва между «внутренней» свободой и «внешней» несвободой в сплошь каузальном, детерминированном мире, как его понимает математическое естествознание Нового времени, стал «всяческий современный иррационализм, вся современная враждебность к духу и разуму» (с. 167). В перспективе настоящего диссертационного исследования главное заключается в том, что философско-герменевтическая программа Х.Арендт ориентирована на прояснение понятия «мир» как исторического и общественно-политического, подчиненного своим собственным закономерностям.
Понимание, политика, тоталитаризм
Поставим теперь вопрос: Каким образом принцип «понимания» и постулат «понимать» (to understand) предоставляет в распоряжение Х.Арендт если не «метод», то все же некоторый реальный подступ к феноменам «политического» вообще и к феномену тоталитаризма в частности и в особенности?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к статье Х.Арендт «Понимание и политика (Трудности понимания)» (1954). В этой статье Х.Арендт дает теоретическое обоснование своему методу исследования в «Истоках тоталитаризма» и в последующих своих «опытах понимания» политического измерения общественно-исторического мира жизни.
Как обычно у этого мыслителя, Арендт начинает с откровенной полемики с общераспространенным представлением (Г.-Г. Гадамер сказал бы - с «предрассудком»). С одной стороны, по ее словам, существует довольно распространенный взгляд, что «все понять значит все простить»; а с другой стороны - что для того, чтобы «бороться с тоталитаризмом» (to fight totalitarianism), нужно его «понять» в смысле овладеть некоторым особым, научным знанием, специальной информацией, которую могут предоставить нам только «эксперты» (ученые-теоретики, политологи и т.п.). Если бы подобные воззрения соответствовали истине, возражает Х.Арендт, «в нашем случае положение было бы безнадежным» (с.307); т.е. мы не могли бы ни бороться с тоталитаризмом, ни понимать его. Почему?
«В той мере, - утверждает Х.Арендт, - в какой возникновение тоталитарных правительств есть центральное событие нашего мира (the central event of our world), понять тоталитаризм означает не как-то там отпустить грехи, но примириться с миром, в котором такого рода вещи, как тоталитаризм, вообще возможны» (308). В этом, по Арендт, заключается основная трудность «понимания» тоталитаризма.
Дело, следовательно, не в том, чтобы просто осудить тоталитаризм или, наоборот, находить для него какие-то оговорки и оправдания. «Понять» значит здесь ответить на экзистенциальный вызов; нужно либо суметь примириться с миром, в котором тоталитаризм возможен, либо — вспомнить дилемму четырнадцатилетней Арендт, читавшей Канта, - «так сказать, утопиться», т.е. в принципе перестать быть «человеком как мыслящим существом».
Таким образом, по мысли Арендт, подлинная, философская проблема тоталитаризма («вся проблема») заключается, так сказать, не в нем самом по себе, а в таком мире, в котором тоталитаризм, что называется, материализовался; мире, который в существе своем отнюдь не исчез вследствие разгрома нацизма в Германии и фашизма в Италии; тем более со смертью Сталина созданная им система правления никуда не исчезла, хотя террор, по-видимому, почти сразу же пошел на убыль. Но тогда-то и возникает проблема понгшания тоталитаризма как проблема теоретико-познавательная (эпистемологическая).
Дело в том, продолжает Х.Арендт, что «понимать» и «знать» - разные вещи. Для того, чтобы понимать явление — в данном случае феномен тоталитаризма - и, соответственно, бороться с ним, - совершенно недостаточно владеть какой-то нейтральной («объективной») информацией, к которой прибавляется еще и «эмоция», некий субъективный и моральный довесок в виде «оценки» тоталитаризма — оценки, в которой собственно научная компетенция, научное суждение в принципе не нуждается. Мыслить так, считает Х.Арендт, - значит, помимо сознания и воли, «давать ход тем элементам тоталитарного мышления, которые существуют сегодня во всех свободных обществах» (с.309). Отметим в связи с этих ходом мысли автора статьи «Понимание и политика» три момента.
Во-первых, Х.Арендт, как «теоретика политики» (political theorist), в многообразном феномене тоталитаризма интересует не только и не просто социально-политическая или историческая сторона этого феномена, но «элементы тоталитарного мышления», т.е. экзистенциально-онтологическая сторона дела.
Во-вторых, обращает на себя внимание, что «элементы тоталитарного мышления» Х.Арендт склонно усматривать не там, где их обычно ищут и видят, не в тоталитарных режимах, а, скорее, наоборот, «во всех свободных обществах». Иначе говоря, «элементы» тоталитарного мышления — повсеместны, повсюдны, независимо от того, идет ли речь о странах с тоталитарным прошлым и настоящим, или о странах «свободного мира».
В-третьих, проблематика «политики» в размышлениях Х.Арендт почти неощутимым образом переходит в методологическую и эпистемологическую проблематику («трудности понимания»). Здесь, однако, заявляет о себе историко-философский фон (контекст), который нас в первую очередь интересует в этой главе диссертации. Полемизируя с методическим отрывом научного исследования от «оценки», Х.Арендт имеет в виду (подразумевает) знаменитый тезис выдающегося немецкого социолога, историка и методолога гуманитарного познания Макса Вебера (1864-1920) о «свободе от оценки»." Этот третий момент, как представляется, чрезвычайно важен в двух взаимосвязанных отношениях: в историко-философском измерении - с одной стороны, и с точки зрения экзистенциальной феноменологии «понимания», т.е. подхода Х.Арендт к реальным феноменам социально-исторического бытия, которые она, по сути дела, относит к сфере «политики», или «политического», - с другой стороны.
Антисемитизм как «пусковой механизм»
Как мы уже знаем, феномен тоталитаризма, по Х.Арендт, может быть правильно локализован исторически и адекватно понят, если удастся выделить и проанализировать не столько «факторы» или «причины», его обусловившие и детерминирующие, сколько «элементы» тоталитаризма, которые не сводятся к историческим прецедентам тоталитаризма в XX в., но являются его, так сказать, «открытыми возможностями». Таких «элементов» Х.Арендт насчитывает два: «антисемитизм» и «империализм»; соответственно три части ее большого исследования называются «Антисемитизм», «Империализм» и, наконец, «Тоталитаризм» (понятый как «кристаллизация» этих двух «элементов», или начал). Феномен тоталитаризма в целом, по Х.Арендт, нужно понять как беспрецедентное «событие». Поэтому «элементы» и их «кристаллизацию» нельзя считать завершенными в определенном месте и времени, хотя это событие произошло именно в XX в. и не могло произойти никогда прежде. В этом параграфе диссертации нам предстоит реконструировать и понять логику антиселштизлш, как действенно-исторический «элемент» в особенности германского варианта тоталитаризма. Антисемитизм сам по себе, конечно, никак не объясняет «кристаллизацию» тоталитаризма, но без него, по мысли Х.Арендт, никакое современное тоталитарное движение в принципе не может обойтись.
По мысли Х.Арендт, обычные объяснения той особой роли, которую сыграл антисемитизм в нацистской Германии и, шире, в Европе, а также в последние годы правления Сталина в СССР, совершенно неадекватны сути дела; такова, в частности, теория «козла отпущения».
На важность критики этой теории обратил внимание Ю.Н. Давыдов в своем послесловии к русскому изданию «Истоков тоталитаризма». По мысли Ю.Н.Давыдова, теория «козла отпущения», которая пытается объяснить феномен антисемитизма, не адекватна сути дела, поскольку эта теория имплицирует заведомую исключительность, абсолютизацию «жертвы», т.е. допускает отделение гонимых от гонителей, виновных от невиновных, причем как в случае негативного отношения к последним, так и, наоборот, в случае позитивного отношения к тем, над кем совершается насилие. «В обоих случаях встает вопрос о некоей исключительности гонимых - будь это абсолютная "ни в чем не виновность" или "заведомая" виновность».4 К этому можно добавить, что комплекс «жертвы», по-видимому, тесно связан с феноменом мессианизма, т.е. национальной исключительности и является важным побудительным мотивом всякой тоталитарной идеологии, о чем у нас будет повод сказать ниже.
«Неспособность воспринять всерьез то, что говорили сами нацисты (с.35), - вот что, по убеждению Х.Арендт, мешало и до сих пор мешает осмыслить как сам антисемитизм в особенности нацистской идеологии, так и его особую, действенную и более или менее успешную функцию в социальной истории XX в.
Очень частный «еврейский вопрос», замечает Х.Арендт, у нацистов вырастает в грандиозный и роковой вопрос — быть или не быть немецкой нации. Между «еврейским вопросом» и Освенцимом - бездна, логический и онтологический разрыв причины и следствия, почему так трудно понять подлинную и глубокую связь тоталитаризма с антисемитизмом.
Х.Арендт хочет сказать, что тоталитаризм в его фактическом осуществлении - это именно вызов мышлению, как донаучному, так и традиционному научному мышлению историка. Концепция антисемитизма как «элемента» тоталитаризма у Х.Арендт -парадоксальна. Обычно антисемитизм связывают с национализмом; Арендт же утверждает нечто обратное: национализм - только орудие пропаганды, причем для масс (а не для партии); «национализм» использовали и Гитлер, и Сталин для того, «чтобы дать пищу предрассудкам масс» (с.36) — не более того. На самом деле цели тоталитаризма не националистические, а, наоборот, интернациональные. Что это значит?
По мысли Х.Арендт, так называемый еврейский вопрос оказался (прежде всего в центральной Европе) «пусковым механизмом» всей этой дьявольской машины» (с.35) - машины тоталитарного движения, тоталитарного мышления и тоталитарного правления, - потому, что в определенной социально-исторической ситуации, а именно - после 1914 г., «рухнула европейская система национальных государств с ее неустойчивым равновесием сил» (с.35). До тех пор, пока существовало более или менее крепкое национальное государство, пользовавшееся доверием общества, -евреи находились под более или менее авторитетной защитой или даже покровительством, при том, что сами они - и в этом, по мнению Х.Арендт, была роковая ошибка европейского еврейства, - так и остались политически нейтральным и пассивным народом-парией, постепенно превращаясь в гротескный символ самой ситуации человека в современном мире — ситуации радикальной «бездомности». Поэтому способ подхода к современному антисемитизму, считает Х.Арендт, должен быть совершенно особым, отличающимся от традиционной историографии.
«Главное для историка, - утверждает Арендт, - заключается в том, что евреи, прежде чем стать главными жертвами террора, стали центром нацистской идеологии» (с.40); идеология же, в своем стремлении убеждать и мобилизовывать большие массы людей «не может выбирать жертву произвольно» (там же). Иначе говоря, идеология должна опираться на какую-то общепонятную существенность, на систему внутренне убедительных для массы мотивировок. Конечно, замечает Х.Арендт, «Протоколы сионских мудрецов» - это подделка, но тот факт, что в эту подделку верят, и многие, не может быть ни просто случайностью, ни только предрассудком. В этом смысле она и считает необходимым отнестись к нацистской пропаганде не презрительно и не нейтрально, а, наоборот, «всерьез». Активное понимание -«по ту сторону добра и зла» в смысле априорных, отвлеченных моральных или «научных» суждений и оценок, по сути дела отворачивающихся от фактического «абсолютного зла», - вот что, по мысли автора «Истоков...» дает реальный подступ к феномену тоталитаризма и может помочь в борьбе с ним.
Иначе говоря, так называемый народ и вправду является, в значительной мере и в определенные моменты истории, творцом истории, но совсем не так, как об этом зачастую думали и думают в соответствии с той или иной (идущей от романтизма) идеологией «народопоклонства». Поэтому-то, говорит Арендт, историк должен быть осторожен по отношению к ходячим мнениям — мнениям, характерным для XIX в. и «притязающим на объяснение всех тенденций истории», поскольку «прошлое столетие создало множество идеологий, претендующих быть ключом к истории, но в действительности являющихся не чем иным, как отчаянными попытками избежать ответственности» (с.48).
Критика процесса в Иерусалиме
Подобно тому, как в «Истоках...» тоталитаризм рассматривался Х.Арендт не сам по себе, но в контексте духовно-идеологической и социокультурной «умонастроенности» эпохи и «ситуации человека» в условиях XX в., точно также и в «Банальности зла» речь идет далеко не только об одном преступнике и одном преступном режиме (национал-социализм) в одной отдельно взятой стране (гитлеровской Германии), совершившим неслыханное, беспрецедентное злодеяние над одним отдельно взятым (еврейским) народом. Больше того, книга Х.Арендт начинается, можно сказать, с суда (суждений и осуждения) над судьями нацистского преступника в Иерусалиме. Это, в значительной степени, и сделало «отчет» Арендт таким оскорбительным и скандальным, вызвавшим волну общественного возмущения в Израиле, так что ей одно время даже грозил запрет на въезд в эту страну. Что же побудила Х.Арендт занять позицию неофициального суда над судьями Эйхмана, если для нее самой, разумеется, факт происшедшего «радикального зла», сам по себе, не подлежит никакому сомнению?
Прежде всего прочего, Х.Арендт вскрывает и критикует идеологию исключительности, которая лежит в основании суда над нацистским преступником в Иерусалиме. Дело не только и даже не столько в том, что «дело построено прокурором на страданиях евреев, а не на деяниях Эйхмана»; гораздо важнее, по мнению Х.Арендт, тот факт, что прокурор на процессе Эйхмана, «как почти все в Израиле», уверен в том, что «только еврейский суд способен вершить правосудие по отношению к евреям и что это исключительно еврейское дело - судить своих врагов» (с. 19). С самого начала была проведена черта между евреями и «другими»; только теперь в Иерусалиме эта, узнаваемо расистская, логика и идеология предстала не с точки зрения блюстителей чистоты расы, не в идеологии и действиях «арийцев», а, наоборот, с «уверенной» позиции тех, кто за двадцать лет до того был почти исключительной жертвой такой логики и идеологии. По мысли Х.Арендт, государство Израиль в деле Эйхмана встало на путь тоталитарной идеологии с ее идеей «исключительности» - и постольку неподсудности ни с чьей «внешней» точки зрения. Идеология суда над Эйхманом принципиально отвергала возможность международного суда -суда, который мог бы вменить Эйхману не преступления «против еврейского народа», но преступления «против человечества в лице еврейского народа» (с.19). Отсюда «странная похвальба» судящей стороны: у нас, мол, не проводят этнических различий, тогда как, во всяком случае, законы раввината, отмечает Х.Арендт, таковы, что еврей не может жениться на нееврейке, а смешанные браки признаются лишь в том случае, если они заключены за границы, при том, однако, что дети от таких браков так остаются «бастардами» (с. 19-20).
А между тем процесс Эйхмана в Иерусалиме планировался не только и, возможно, даже не столько исключительно для «своих», сколько для «других», для не еврейского мира; это и делает его, по мысли Х.Арендт демонстративным, показательным процессом. «Предполагалось, что процесс должен продемонстрировать, что значит жить среди неевреев, убедить их, что только в Израиле еврей может жить безопасно и достойно» (с.21).
Подобно тому, как в «Истоках тоталитаризма» Х.Арендт показывала, каким образом «духовной» доминантой тоталитарного мышления и сознания было «фантастическое» (как в «фантастическом реализме» Достоевского) было превращение в Двойника как раз того, что тоталитарная идеологи, казалось, бы больше всего ненавидит и стремится уничтожить, - точно так же и в идеологии национальной исключительности и гордыни израильтян автор «Банальности зла» бесстрашно вскрывает, так сказать, обращенную логику Двойника, как эта идеология «продемонстрировала» сама себя на процессе Эйхмана.
В своем осуждении «судей» Х.Арендт осуждает не только и даже не столько их самих, сколько верховную власть государства Израиль, подготовившую и санкционировавшую идеологию процесса над Эйхманом как «урок для нееврейского мира» (с.23):
Если премьер-министр Бен-Гурион, практически глава еврейского государства, собирался усилить этот фактор "еврейского самосознания", значит, у него были дурные советчики, поскольку изменение такой ментапъности представляет собой на самом деле обязательную предпосылку существования израильской государственности, которая по определению сделала евреев народом среди других народов, нацией среди других наций, государством среди других государств, опирающимся отныне на плюрализм мнений, который препятствует существованию вековой и, к сожалению, религиозно закрепленной дихотомии неевреев и неевреев, (с.25)
Подобно тому, как в «Истоках...» говорилось о «других людях», о коммуникативной социальности «здравого смысла», вне которой человеческое «я» деградирует в одиночестве без уединения, - точно так же и здесь речь идет о социально-онтологической предпосылке «одного среди других» на уровне народов и наций, как условии самой возможности самоопределения и подлинного признания.
Еще более интересны, в герменевтическом смысле, аргументы Х.Арендт и против «защиты» в суде над Эйхманом, включая своеобразную логику самооправдания, выстроенную на суде самим Эйхманом. Х.Арендт сразу же схватывает и подвергает критике не просто «мнения» защитников и самого Эйхмана, но также те, пусть и упрощенные, схемы традиционного философского и религиозного мышления, которыми они пользуются.
Аргумент защиты против обвинения со стороны прокурора на суде над Эйхманом сводился к следующему полемическому вопросу: не мыслит ли прокурор в понятиях «объективных законов истории» (по Гегелю), т.е. с позиции отвлеченного рационализма? Ведь, возможно, в истории Холокоста преобладали иррациональные моменты: стремление уничтожить евреев столь же произвольно и иррационально, непостижимо, как и, в значительной мере, неудача «окончательного решения еврейского вопроса». В этом аргументе защиты Х.Арендт видит «опасную близость к новейшим антисемитским измышлениям» (с.39), характерную для арабского мира; это все та же, хорошо знакомая, теория «заговора», только место «сионских мудрецов» занимает теперь история, точнее — «прокурорская трактовка философии истории» (там же).
