Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Национально-государственная идентичность как основополагающий элемент конструктивистского анализа 26
1 . Поворот к социологическому анализу в американской науке МО — конструктивистский вызов традиционным парадигмам 26
2. Становление и динамика национально-государственной идентичности в рамках интерактивной международной среды 57
Глава II. Особенности формирования и функционирования национально-государственных идентичностей новых независимых государств (сравнительный анализ па примере Кыргызстана и Узбекистана) 86
1. Социально-культурные аспекты идентификации — анализ эндогенных факторов 86
2. Референты Кыргызстана и Узбекистана па международной арене 116
3. Внешняя политика республик — соотношение идеологии и практики 135
Заключение 171
Приложение 179
Библиография 185
- Поворот к социологическому анализу в американской науке МО — конструктивистский вызов традиционным парадигмам
- Становление и динамика национально-государственной идентичности в рамках интерактивной международной среды
- Социально-культурные аспекты идентификации — анализ эндогенных факторов
- Референты Кыргызстана и Узбекистана па международной арене
Введение к работе
Постановка проблемы и актуальность темы исследования
Проблемы формирования внешнеполитических стратегий государства, образования экономических и политических организаций, выбор тех или иных союзников на международной арене традиционно являются предметом рассмотрения представителей различных направлений международно-политического анализа. Распад СССР и советского блока и неожиданный для многих ученых и политиков мирный конец холодной войны пробудили активный интерес западных исследователей к вопросам посткоммунистического развития и трансформации новых суверенных государств, вступивших в мировую политику и международные отношения в качестве самостоятельных акторов, и открыли путь к теоретическому переосмыслению наследия биполярного мира. Значительное количество исследований в данной области, касающихся проблем формирования и динамики внешней политики РФ и бывших советских республик, в течение последнего десятилетия проводятся в русле так называемого «конструктивистского переворота»1, суть которого состоит в полемике с концептуальными основами доминировавших вплоть до конца 80-х — начала 90-х гг. неореалистской и неолиберальной парадигм в теории международных отношений (МО).
С момента обретения суверенитета бывшие республики СССР фактически разделились на три группы в зависимости от их внешнеполитической стратегии в отношении России и СНГ и других акторов международной среды: «лоялистов», оставшихся приверженными активным
Термин «конструктивизм» в дисциплине МО был предложен и получил детальную разработку в работах Александра Вендта, в частности, в его основной книге «Социальная теория международной политики» (Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge, 1999.).
связям с РФ и СНГ (Беларусь, Казахстан, Кыргызстан*), поборников переориентации на новых внешнеполитических и экономических партнеров, преимущественно среди западных стран, в ущерб отношениям с Россией и в рамках структур СНГ (Латвия, Литва, Эстония), и тех, кто занял промежуточную позицию, не проявив интереса к участию в многосторонних политических и экономических соглашениях СНГ, но и не предприняв настолько активных действий для отстранения от России и установления приоритетных контактов за пределами бывшего СССР, как страны Балтии (к этой группе относятся все остальные республики). В рамках традиционных подходов с позиций реализма или неолиберализма с их утверждением о существовании объективных национальных интересов — с акцентом на военно-политические или экономические аспекты — диверсификация внешнеполитических стратегий постсоветских государств не находит адекватного объяснения. Выбор в данном исследовании таких стран, как Кыргызстан и Узбекистан, для проведения сравнительного анализа с применением конструктивистской концепции национальной идентичности обусловлен тем фактом, что, обладая примерно одинаковым географическим, геополитическим, ресурсным, экономическим, военно-политическим потенциалом, эти государства избрали различные внешнеполитические стратегии поведения — Кыргызстан остался активным партнером РФ и участником интеграционных объединений в рамках СНГ, а Узбекистан быстро переориентировался на поиск внешнеполитических и внешнеэкономических партнеров в противовес России в Центрально-Азиатском регионе и за пределами СНГ.
Здесь и далее названия постсоветских республик даны в соответствии с документами Содружества Независимых Государств и официальными документами республик на русском языке.
I I
m С точки зрения политэкономического подхода Кыргызстан и
і ч Узбекистан находились в примерно одинаковом стартовом положении на
мировом рынке. В Кыргызстане происходила добыча нефти, газа и угля, I производились цветные металлы, цемент и железобетон, выращивался I хлопчатник, было развито животноводство, тонкорунное овцеводство. В
Узбекистане получили развитие отдельные отрасли топливно-энергетического і комплекса, предприятия черной и цветной металлургии, машиностроения,
производство хлопка-сырца, каракулеводство, рисоводство, виноградарство,
S пищевая и легкая промышленность. В то же время, оба государства в первые
( годы суверенитета не обладали достаточным экономическим потенциалом,
чтобы выйти на международную арену в качестве успешных
і \ конкурентоспособных игроков. Они не могли функционировать полноценно
щ вне технологических и экономических связей в рамках бывшего Советского
ЛГ Союза, поскольку после нескольких десятков лет существования
I общесоюзного разделения труда у этих государства отсутствовал
I полноотраслевой воспроизводительный комплекс2.
f I
I I
I I
Ни одно из рассматриваемых государств на обладало необходимым количество энергетических ресурсов, которые могли бы позволить им, как, например, богатому нефтью Азербайджану, претендовать на роль активного участника общемирового рынка. Экономический фактор, таким образом, не I способен объяснить вариативности внешнеполитического поведения Кыргызстана и Узбекистана. Для обоих государств на первых этапах самостоятельного развития их национальных экономик разрыв существовавших в пределах СССР связей был весьма болезнен. Однако, Узбекистан стал сознательно проводить активную политику отмежевания и
: Центральная Азия: Новые тенденции в экономике. М., 1998. С. 24.
6 поиска альтернативных партнеров, которыми в первую очередь стали страны Европы и США, а также Китай, а то время как Кыргызстан остался в орбите российского влияния.
С точки зрения неореалистского подхода, указывающего на обусловленность внешнеполитического поведения государства структурными ограничениями международной политической системы, постсоветские государства, оперируя находящимися в их распоряжении материальными и экономическими ресурсами, должны были стремиться обеспечить свою политическую безопасность и стабильность посредством преодоления зависимости от своего бывшего гегемона и участия в альтернативных системах безопасности, созданных за рамками бывшей империи. Эти подходы не способны объяснить различные реакции новых независимых государств на потенциальную угрозу, исходящую от России, когда она в 1993 г. после двухлетнего козыревского периода забвения проблем сотрудничества со странами ближнего зарубежья провозгласила политику реинтеграции бывших советских республик и восстановления своего политического влияния на постсоветском пространстве, в том числе в Центральной Азии. Почему Украина и страны Балтии восприняли новую стратегию России как угрозу своему суверенитету, в отличие, скажем, от Беларуси? Почему Кыргызстан и Узбекистан также по-разному отреагировали на изменение курса РФ — первый, увидев в этом залог дальнейшего успешного экономического и политического развития своей страны при поддержке бывшего гегемона, а второй, всячески подчеркивая свое отстранение от участия в интеграционных процессах в СНГ и обвиняя российских политиков в призывах к восстановлению империи?
Этот факт не находит также объяснения с точки зрения военно-политического потенциала рассматриваемых государств — хотя Узбекистан и
обладал большей численностью вооруженных сил, чем Кыргызстан, фактически, они их военный потенциал не был достаточным для того, чтобы самостоятельно защитить государство в случае возникновения реальной угрозы их суверенитету со стороны России. Более того, с позиции военно-политической мощи обе страны находились в зависимом от России положении, принимая во внимание политический кризис в Таджикистане, эскалацию межэтнических отношений в Центральной Азии, рост религиозного экстремизма, талибскую угрозу. Вероятнее всего, ни Кыргызстан, ни Узбекистан при наихудшем сценарии развития ситуации в середине 90-ых гг. не могли бы справиться самостоятельно с возникшими угрозами их политической безопасности. Однако, стратегии поведения в отношении РФ и военно-политического сотрудничества в рамках СНГ были, тем не менее, различные. Узбекистан, в частности, не продлил своего членства в Договоре о Коллективной Безопасности (ДКБ) стран СНГ, в то время как Кыргызстан остался активным участником военно-политического сотрудничество в рамках СНГ.
Неолиберальный подход, исходящий из тезиса о значимости международных норм для понимания действий акторов на международной арене и видящий их в качестве фактора, ограничивающего поведение государств и способствующего установлению сотрудничества между ними, не дает ответа на вопрос о том, каковы источники преференций государств в формировании экономических и политических союзов с теми, а не иными акторами. Постсоветские государства вышли на международную арену в качестве самостоятельных акторов, являясь изначально наследниками одной и той же коммунистической идеологии и с момента обретения независимости стали пропагандировать одинаковые политические ценности
демократического развития, приверженности рыночным отношения, главенства прав человека и международных норм.
Проблема вышеперечисленных подходов заключается в первую очередь в том, что они не уделяют должного внимания факторам внутриполитических процессов, особенностям восприятия в том или ином обществе конкретных международно-политических реалий и формирования реакции на них. Более продуктивным мог бы быть анализ стратегии государства с точки зрения ее обусловленности характеристиками внутриполитических институтов, определяющих специфику внешнеполитических решений государственного лидера в контексте его национальной политики3. В случае с постсоветскими государствами, однако, необходимо отметить, что они унаследовали во многом схожие политические институты, зародившиеся в рамках единой централизованной системы СССР, которые не могут нести ответственности за объяснение вариативности их внешнеполитических ориентации. По прошествие некоторого срока независимого развития бывших советских республик стала наблюдаться диверсификация их внутриполитического развития — с большим или меньшим уклоном в сторону демократического или авторитарного типа правления, однако, этот факт не объясняет различий во внешней политике, которые начали проявляться значительно раньше — с самого момента обретения суверенитета4. Так, к 1997 г., например, Прибалтийские страны, Украина и Кыргызстан сформировали, как это представлялось западным исследователям, демократические институты, пошли при этом совершенно разными внешнеполитическими путями, так же
3 См. Katzenstein, 1977; Hall, 1986; Keohane and Milner, 1996.
4 Tsygankov A. Pathways After Empire. National Identity And Foreign Economic Policy in the Post-Soviet World.
Rowman & Littlefield Publishers, Inc., 2001. P. 6.
как и Беларусь и Узбекистан, которые избрали авторитарный путь внутриполитического развития.
В этой ситуации особую значимость для понимания различий внешнеполитических и внешнеэкономических стратегий развития постсоветских стран приобретают культурные факторы, важнейшие из которых — национальная память и культурное восприятие империи и «внешнего» мира. Основная гипотеза, которую можно сформулировать на основании конструктивистского подхода, состоит в том, что выбор линии поведения в значительной степени зависит от культурного восприятия потенциальной угрозы, исходящей от империи, а наличие или отсутствие подобного ощущения угрозы, в свою очередь, обусловлено сильно или слабо развитой национальной идентичностью государства. Специфика идентификации постсоветского государства относительно бывшей империи и бывшей метрополии выступает в данном исследовании, таким образом, в качестве основной переменной, которая определяет степень развитости национального сознания государства, обусловливающей выбор государством той или иной внешнеполитической стратегии.
Степень научной разработанности проблемы и обзор литературы
Среди наиболее авторитетных представителей конструктивистского направления, занимающихся разработкой общих вопросов социального конструирования идентичности и национальной идентичности в частности, ее стабильности и динамики, а также взаимосвязи и взаимообусловленности интересов и поведения акторов и национально-государственной идентичности необходимо назвать А. Вендта, Т. Бергера, Р. Джепперсона, П. Катценстайна, О. Клоц, Дж. Марча, А. Нойманна, Й. Олсена, П. Коверта, Р. Хермана, Т.
Хопфа и др.5. В центре внимания конструктивистов зачастую оказываются процессы политической идентификации становящихся государств или государств, находящихся ситуации кризиса или утраты политической и идеологической стабильности, в том числе постсоветских государств. Ставя перед собой задачу теоретического осмысления последствий распада Советского Союза и суверенизации бывших советских республик, зарубежные исследователи концентрируют внимание на трансформации государственной идеологии в России и в республиках бывшего СССР и особенностях процесса политической идентификации новых независимых РФ государств через интерактивные отношения в первую очередь со странами Запада как их важнейшими референтами на международной арене. Среди наиболее ярких авторов, занимающихся разработкой сюжетов, связанных с формированием национально-государственной идентичности постсоветских республик, главным образом России, можно выделить А. Нойманна, Р. Хермана, Т. Хопфа, Д. Чекела6.
5 См., например: Katzenstein P. et al., eds. Exploration and Contestation in the Study of World Politics.
Cambridge, 1999; Wendt A. Bridging the theory/meta-theory gap in international relations II Review of
International Studies. 1991. Vol. 17 (4); Klotz A. Norms in International Relations: The Straggle Against
Apartheid. Ithaca. 1995; Kowert P., Legro J. Norms, Identity, and Their Limits I Katzenstein P. (ed.). The Culture
of National Security. Norms and Identity in World Politics. N. Y., 1996.
6 См. следующие работы: Neumann I. Russia as Central Europe's Constituting Other II East European Politics and
Societies, 1993. 349 — 369; Neumann I. Russia and the Idea of Europe: A Study in Identity and International
Relations. London and N.Y., 1996; Herman R. Identity, Norms, and National Security: The Soviet Foreign Policy
Revolution and the End of the Cold War I P. Katzenstein (ed.). The Culture of National Security. Norms and
Identity in World Politics. N. Y., 1996; Hopf T. Managing Soviet Disintegration: A Demand for Behavioral
Regimes II International Security, 1992. Vol. 17 (1). P. 44 — 75; Hopf T. Making the Future Inevitable:
Legitimatizing, Naturalizating, and Stabilizing the Transition in Estonia, Ukraine, and Uzbekistan II European
Journal of International Relations. December, 2001; Checkel J. Ideas, Institutions, and the Gorbachev Foreign
Policy Revolution // World Politics, 1993. Vol. 45 (2); Hopf T. Russian Identity and Russian Foreign Policy in
11 В отечественной литературе и литературе постсоветских государств конструктивистский подход не завоевал такой популярности, как на Западе. Здесь авторы в основном рассматривают проблемы экономического и политического сотрудничества на международной арене через призму реалистской парадигмы. Проблемами развития Центрально-азиатских стран в России занимаются ученые из Института Востоковедения РАН, Института Международных отношений и мировой экономики РАН7. Вопросами национальной безопасности России и ее политикой в Содружестве занимаются такие специалисты, как, например, А. Арбатов, К. Затулин, С. Кушкумбаев, А. Михайленко, С. Панарин, А. Салмин, Т. Шаклеина8. Проблемам экономического аспекта взаимоотношений в рамках СНГ
Estonia and Uzbekistan II С. Wallander (ed.) The Sources of Russian Foreign Policy after the Cold War. Boulder, 1996. P. 147 —172; Hopf T. (ed.). Understandings of Russian Foreign Policy, Pennsylvania, 1999.
7 Национальная безопасность России на Востоке: вызовы и ответы. ИМЭМО РАН, М., 1994; Россия, ближнее
и дальнее зарубежье Азии. Институт Востоковедения РАН, М., 1997; Эволюция структур военной
безопасности: роль и место России, ИМЭМО РАН, М., 1997; Ближнее и дальнее зарубежье в
геоэкономической стратегии России. Отв. ред. Ю. В. Шишков, М., ИМЭМО РАН, 1997; Центральная Азия:
новые тенденции в экономике, Институт Востоковедения РАН, М., 1998; Центральная Азия и Россия:
независимость, реформы, сотрудничество. ИМЭМО, М., 1998.
8 См., например: Арбатов А. Национальная идея и национальная безопасность // МЭИМО, 1998. № 5. С.5 —
21; Затулин К. Превращение Средней Азии в Центральную. Борьба за влияние в постсоветском регионе и
позиции России: до и после 11 сентября 2001 года. l.htm;
Кузнецова С. Международное положение в Центральной Азии // Востоковедение и африканистика (РЖ),
1999. № 1. С. 45 — 55; Кушкумбаев С. Центрально-азиатская интеграция в контексте истории и геополитики
// Россия и мусульманский мир, 1999. № 8. С. 80 — 91; Кушкумбаев С. Центральная Азия: постсоветская
конфигурация геополитического пространства // Саясат, 1999. № 2 (45). С. 63 — бб; Михайленко А. Россия и
СНГ: как жить дальше? // МЭиМО, 1997. № 10. С. 116 — 124; Панарин С. Безопасность и этническая
миграция в Россию // Pro et Contra, 1998. Том 3, № 4. С. 5 — 27; Салмин А. Опыт и перспективы
Содружества Независимых Государств. Ключ от развития ситуации находится у России // НГ, 15.05.1996. С.
5; Шаклеина Т. Российская внешнеполитическая мысль: в поисках национальной стратегии,
.
посвящены работы А. Мальчина, Ю. Олещука, Л. Фридмана, В. Чекурова, Ю. Шишкова9.
Для российских исследователей и их коллег из бывших советских республик особенно важны проблемы сохранения военно-политической стабильности в регионе, защиты своих национальных интересов в соперничестве с влиятельными международными акторами, обозначившими свое присутствие в регионе, противодействия терроризму и политическому экстремизму. Российских авторов также остро волнует проблема положения русского и русскоязычного населения в Центрально-азиатских государствах и политики лидеров стран региона по отношению к нетитульным нациям10. Авторы из государств Центральной Азии в основном рассматривают наиболее вероятные источники угроз национальной безопасности своих стран, обсуждают вопросы региональной интеграции и эффективности СНГ, отношений с Россией, в первую очередь экономических и в военной сфере, изменений внешнеполитических ориентации бывших советских республик. В работах, касающихся развития Кыргызстана (среди кыргызских авторов
9 Мальчин А. Каспийская нефть и безопасность России // Власть, 1999. № 3. С. 46 — 54; Олешук Ю.
Экономические отношения между Россией и Центрально-азиатскими государствами // Центральная Азия и
Россия: независимость, реформы, сотрудничество. М., 1998. С. 48 — 58; Чекуров В. Распад СССР и пути
формирования новой системы экономических отношений России в постсоветском пространстве // Вопросы
экономики, 1995. №12; Фридман Л., Видясова М. Экономическая структура современного мира. Глобальные
сдвиги, Россия и СНГ // Вестник Московского Университета. Серия "Востоковедение", 1995. №2; Шишков
Ю. Мировой опыт интеграции и СНГ // Аналитический вестник Серия «Актуальные проблемы социально-
экономического развития России» / Государственная Дума. Аналитическое управление, 1996. №11.
10 Среди российских авторов, занимающихся проблемами русского и русскоязычного населения в
республиках бывшего СССР, наиболее известны Г. Витковская, С. Кузнецова, Т. Полоскова, В. Тишков (см.:
Полоскова Т. Диаспоры и внешняя политика // Международная жизнь, 1999. № 11; Полоскова Т. Искушение
«диаспоральной» полемикой // Содружество — НГ, № 2. 23.02.2000; Кузнецова С. Становление новых
государств в Центральной Азии // Россия и ее соседи (Реферативный сборник). М., 1999. С. 71 — 81.).
можно назвать Л. Бондарца, А. Керимбекову, Д. Тургунбекова11), отмечаются особенности формирования его внешнеполитических ориентиров в условиях тесной зависимости политики и экономики Кыргызстана от связей с Россией, Казахстаном и Узбекистаном. Исследователи из Узбекистана (А. Каххаров, Р.
1 "5
Мукимджанова, В. Урляпов, У. Шарипов ) акцентируют внимание на претензиях Узбекистана на роль регионального лидера и его стремление к достижению независимости от России в экономической и военно-политической сферах и успешное проведение самостоятельной внешней политики за пределами СНГ, ориентированной в основном на США и страны Западной Европы.
Хотя в отечественной литературе и литературе стран СНГ очень мало работ, выполненных в русле конструктивизма, проблемы формирования национально-государственной идентичности, однако, в том или ином виде находят свое отражение в работах российских авторов и авторов из бывших
Керимбекова А. К вопросу о политической безопасности Кыргызстана; Керимбекова А. К вопросу о национальной безопасности Кыргызстана и Центральноазиатского региона в условиях суверенной государственности; Бондарец Л. К вопросу о предупреждении вооруженных конфликтов в Центральной Азии; Тургунбеков Д. Внешнеполитическая деятельность Кыргызстана в процессе интеграции СНГ, .
12 Каххаров А. Национальные интересы и стратегия развития Узбекистана в переходный период // Россия и ее соседи (Реферативный сборник). М, 1999; Мукимджанова Р. Россия и Узбекистан: некоторые аспекты и перспективы взаимоотношений // Россия и мусульманский мир, 1999. № 7. С. 75 — 82; Урляпов В. Узбекистан: становление внешнеполитического курса республики // Россия и страны ближнего зарубежья. М, 1997. С. 96 — ПО; Шарипов У. Государства Центральной Азии и Закавказья — дальнее зарубежье // Россия и страны ближнего зарубежья. М, 1997. С. 7 — 20; Шарипов У. Становление внешних связей азиатских государств в СНГ и позиция России во второй половине 90-х годов // Восток и Россия на рубеже XXI века. Институт Востоковедения РАН. М., 1998. С. 111 — 123.
советских республик13. В работах А Малашенко и В. Тишкова и американской исследовательницы М. Б. Олкотт эта проблематика затрагивается в первую очередь в контексте исследования конфликтного потенциала Центрально-азиатских стран, обусловленного наследием национально-государственного размежевания, проведенного Россией в регионе в 1924 г. и сложностями этнического и территориального разграничения в регионе. Вопросы территориальных претензий и делимитации границ в Центральной Азии, особенно в тех районах, где наблюдается смешение разных этнических групп и существуют крупные диаспоры на территории соседних стран в непосредственной близости от государственных границ, исследователи тесно связывают с проблемами национально-государственного строительства и утверждением национальной идеологии новых независимых республик14. Российские и Центрально-азиатские авторы рассматривают становление национально-государственной идентичности постсоветских стран как сложный процесс взаимодействия и соперничества различных типов коллективных идентичностей, усвоенных народами региона на протяжении тех или иных периодов их культурно-исторического развития, таких как наиболее древняя культурно-территориальная идентичность, привнесенная в регион тюрками, а также глубоко укоренившаяся в регионе исламская идентичность, фактически сконструированная в период существования СССР этническая идентичность. Таджикская исследовательница С. Олимова, например, изучает процессы динамики идентичности граждан Центрально-
13 См.: Авраамова Е. Формирование новой российской макроидентичности // ОНС. 1998. №4. С. 19 — 29;
Мирский Г. «Общность судьбьт и национальное самосознание // МЭиМО. 1998. №4. С. 5 — 16; Косолапое
Н.А. Внешнеполитическое сознание: формирующаяся реальность XX века // МЭиМО. 1994. №9.
14 См.: Идентичность и конфликт в постсоветских государствах: Сб. статей / Под ред. М. Б. Олкотт, В.
Тишкова и А. Малашенко. М, 1997.
азиатских республик в постсоветский период и связанные с ними изменения в представлениях о соотношении понятий государственной территории этнических территорий15. Значительное количество работ посвящено также проблемам роста религиозного самосознания как одного из важнейших факторов идентификации народов Центральной Азии и роли ислама в формировании очертаний внешней политики государств региона16.
Анализ и обобщение работ зарубежных авторов находит свое отражение в первой части данного исследования, излагающей концептуальные основы конструктивистской теории национально-государственной идентичности. Вторая практическая часть работы выполнена с использованием российской литературы и литературы стран СНГ, посвященной политическим и экономическим аспектам развития постсоветских государств, а также книг и статей политического руководства и официальных документов, представляющих идеологическое содержание государственной внутренней и внешней политики.
Объект исследования
Объектом данного исследования является осуществляемая постсоветскими государствами Центральной Азии Кыргызстаном и Узбекистаном внешнеполитическая стратегия в отношении России как бывшей метрополии и других акторов международной среды, выступающих для рассматриваемых государств в качестве «значимых других» в
15 Олимова С. Национальные государства и этнические территории // Идентичность и конфликт в
постсоветских государствах: Сб. статей / Под ред. М. Б. Олкотт, В. Тишкова и А. Малашенко. М., 1997. С.
14 — 26.
16 Мирский Г. Ислам и нация: Ближний Восток и Средняя Азия // Полис. 1998. №2. С. 130 — 136.
Донцов В. Ислам в международных отношения // Дипломатический ежегодник М, 1997. С. 62 — 89;
Табышалиева А. Взгляд на религиозную ситуацию в Кыргызстане, .
16 международной среде. Выбор в качестве объекта исследования внешнеполитических ориентации республик бывшего СССР обусловлен тем, что поведение этих государств на международной арене особенно ярко отражает процессы конструирования национально-государственной идентичности в условия обретения ими впервые суверенитета и самостоятельности в качестве международных акторов. Выработка и оформление внешнеполитических стратегий постсоветских стран происходят в течение последнего десятилетия, что позволяет исследователю провести анализ этих процессов на широко доступном и объективном материале.
Предмет исследования
Предметом исследования являются процессы идентификации двух наций-государств, находящихся в стадии становления, а именно, формирование их коллективных представлений о национальных интересах и о своем месте в региональной и международной политике. Идентификация Кыргызстана и Узбекистана рассматривается в двух аспектах — внешнеполитическом и внутриполитическом. Во внешнеполитическом измерении предметом рассмотрения выступает интерактивное взаимодействие Кыргызстана и Узбекистана и специфика позиционирования ими себя относительно главных референтов на международной арене, в первую очередь России, Запада и мусульманских стран. Описание внутриполитического измерения национально-государственной идентичности предполагает выявление и анализ основных переменных, обусловливающих особенности идентификации двух избранных государств, связанных с такими факторами, как социальные и культурные институты, историческая память, предшествующий опыт государственности, религиозная и этническая
принадлежность титульной нации и социально-демографическая ситуация в обществе.
Хронологические рамки исследования
Данное исследование затрагивает процессы политической идентификации Кыргызстана и Узбекистана с момента обретения ими суверенитета в 1991 г. с распадом Советского Союза. Поскольку речь идет о государствах, никогда ранее не существовавших в их нынешних территориальных границах, можно утверждать, что сама государственность двух республик приобретает существование в 1991 г., что позволяет исследователю проанализировать формирование наций-государств и их представлений о своих национальных интересах и приоритетах внешней политики с позиций современника и очевидца. Источники зарождения национально-государственной идентичности постсоветских республик, однако, необходимо отыскивать как в советском прошлом обоих государств, так и в социально-политических и культурных процессах, происходивших в регионе с древнейших времен и до проникновения в Среднюю Азии политического и культурного влияния Российской империи. Таким образом, в работу включены отдельные ретроспективные описания, касающиеся истории развития государственности и социально-культурной идентификации киргизов и узбеков как народов, составляющих титульные нации рассматриваемых стран.
Цели и задачи исследования
Целью данного исследования является демонстрация адекватности применения конструктивистской концепции национально-государственной идентичности для объяснения внешнеполитических преференций новых
независимых государств на примере Кыргызстана и Узбекистана — ив более широком плане ее эвристического потенциала для анализа внешнеполитической деятельности государства вообще. Основная задача, которую ставит перед собой автор — найти с позиций конструктивистского подхода объяснение тому факту, что после распада Советского Союза различные республики пошли неодинаковыми путями развития в плане построения своих внешнеполитических и внешнеэкономических отношений с Россией и странами в пределах СНГ и за границами постсоветского пространства.
В соответствии с высказанной гипотезой, в данной работе встают задачи выявления и исследования с позиций конструктивистской концепции национально-государственной идентичности взаимоотношений Кыргызстана и Узбекистана с их двумя основными референтами на международной арене — Россией как бывшим носителем имперской идеологии и инициированными ею политическими объединениями на постсоветском пространстве, и акторами из «внешнего» по отношению к распавшемуся СССР мира — прежде всего странами Европы и США и мусульманскими государствами. Таким образом, в работе решается несколько частных задач:
— анализ основных понятий и положений конструктивистской
концепции национально-государственной идентичности, касающихся
формирования и динамики коллективных представлений государства как
социальной общности о своем месте в международной системе и о других
акторах международных отношений;
— выявление особенностей идентификации на международной арене
постсоветских государств, связанных с их восприятием бывшей метрополии, а
также «внешних» по отношению к ранее существовавшей империи
международных акторов;
— описание эндогенных факторов формирования национально-
государственной идентичности, связанных с социально-культурными
аспектами существования общества;
— осуществление сравнительной характеристики политики
идентификации на международной арене Кыргызстана и Узбекистана
посредством анализа их внешнеполитических приоритетов и поведения в
международной политике, с одной стороны, и особенностей
внутриполитического развития, с другой стороны.
Теоретические и методологические основы исследования
Теоретической базой данной работы в широком плане являются положения конструктивистского подхода в науке МО, в частности, концепции национально-государственной идентичности. При всей разнородности конструктивизма, его представители принимают центральное положение о том, что «интересы и поведение акторов напрямую зависят от разделяемых ими ценностей и норм, которые, в свою очередь, выступают по отношению к индивидуальным акторам как внешние социальные структуры, не менее реальные, чем материальные факторы»17.
Подчеркивая свой методологический конвенционализм, традиционные
конструктивисты указывают на эвристическую ценность
общесоциологического подхода в приложении к анализу международных отношений. Конструктивизм оперирует теми же понятиями, что и «традиционные» парадигмы, такими как национальный интерес, внешнеполитические преференции, стратегии и ресурсы акторов, сотрудничество и конфликты. Особенностью данного подхода является то,
17 Вендт А. Четыре социологии международных отношений / Международные отношения: Социологические подходы / Рук авт. колл. проф. П. А. Цыганкова. М., 1998. С. 70.
что аналитические усилия конструктивистов посвящены тому, чтобы выяснить, каким образом посредством «конструирующих процессов» формируются специфические идентичности акторов международной системы, обусловливающие их интересы, и уже через них — поведение акторов. Они расставляют иные акценты в международно-политическом анализе и ставят вопрос об адекватности других подходов в том, как они рассматривают формирование государственных идентичностей и интересов в качестве само собой разумеющихся и объективных. Ссылка на «конструирующие» процессы в сфере международной политики влечет за собой утверждение ряда положений в большей степени теоретического, нежели чем методологического характера. Вовлечение в конструктивистский анализ понятий культурных значений и смыслов не означает приверженности «субъективистскому» подходу. Напротив, конструктивисты по большей части являются структуралистами, которые исследуют, каким образом структуры конструированных значений, или, иначе, социальные структуры, воплощенные в нормах и идентичностях, влияют на поведение государств.
Методы исследования
Конструктивисты заявляют о своем стремлении примирить и
объединить позитивистские/рационалистические и
«понимающие»/идеалистические подходы и частные методы количественного и качественного анализа. С одной стороны, в рамках конструктивистского подхода наиболее широко используются описательный и/или объяснительный методы и сравнительный анализ динамики тех или иных явлений и процессов в пространстве и во времени. В то же время, большинство конструктивистов являются активными сторонниками эмпирических исследований — они накапливают эмпирический материал, на основании которого выявляются
причинно-следственные связи и делаются выводы относительно взаимосвязи основных переменных, которыми выступают внешнеполитическое поведение акторов и их идентичности.
Признавая ценность попыток объединения качественного и количественного подходов, мы, вместе с тем, полагаем, что в проблематике национально-государственной идентичности больше идеографического, «социологического», содержания, заключенного в культурных, этнических, исторических аспектах этого феномена, не поддающихся строгому количественному измерению. Основным методом данного исследования, таким образом, служит общесоциологический «понимающий» метод. В качестве частных качественных методов главным образом выступают историко-описательный и сравнительный методы исследования процессов становления государственности Кыргызстана и Узбекистана, ивент-анализ внешнеполитической деятельности республик, анализ документов, в частности, контент-анализ концепций национальной безопасности и военных доктрин республик, также контент-анализ высказываний лиц, принимающих решения.
Эмпирическая база исследования
Анализ процессов конструирования национально-государственной идентичности Кыргызстана и Узбекистана и их отражения во внешней политики государств производится на основании привлечения разнообразного эмпирического материала. В работе приводятся хронологические данные, отражающие основные этапы становления государственности и суверенитета двух республик; статистические данные, характеризующие количественный аспект межгосударственных взаимодействий Кыргызстана и Узбекистана с их политическими и экономическими партнерами; данные, касающиеся
внутриполитических процессов, в частности, показатели динамики социально-демографического состава; результаты социологических исследований, посвященных проблемам идентификации граждан Центрально-азиатских стран. В исследовании также широко привлекаются документальные источники, описывающие внешнеполитические приоритеты и национальные интересы Кыргызстана и Узбекистана, и официальные заявления государственных лидеров республик. На основании анализа эмпирического материала посредством социологических методов делается вывод о состоятельности основной гипотезы исследования.
Научная новизна исследования
В последнее время появилось большое количество работ, написанные учеными-общественниками из России и республик бывшего СССР по проблемам экономических и социально-политических аспектов развития постсоветских независимых государств, однако они по большей части носят публицистический и идеологизированный характер и имеют целью формирование определенного имиджа представляемого государства.
Новизна данной работы для российской науки МО состоит в первую очередь в том, что здесь в теоретической части предпринимается попытка обобщения основных постулатов весьма влиятельного в западной науке конструктивистского подхода, по-прежнему недостаточно хорошо знакомого отечественной аудитории. Понятие конструктивизма, хотя и проникло с недавних пор в российский общенаучный дискурс, употребляется разными авторами для описания широкого спектра подходов в рамках гуманитарных наук и социологии, обозначаемых, как правило, как релятивистские/субъективистские или нормативные/регулятивные, в то время
как в специфической отрасли отечественной международно-политической науки, за редким исключением, он не получил должной разработки18.
Во-вторых, исследование содержит детальную проработку понятий и положений конструктивистской концепции национально-государственной идентичности, которая находит широкое применение в МО в сфере изучения внешней политики государств. Практическая часть работы иллюстрирует адекватность применения этой концепции на примере сравнительного анализа внешнеполитических практик двух избранных постсоветских республик.
Данная работа призвана продемонстрировать объяснительный потенциал конструктивистского подхода как общетеоретической ориентации и конструктивистской концепции национальной идентичности, в частности, на примере знакомого для отечественной аудитории фактографического материала. Автор не ставит своей целью привнести в отечественную дисциплину МО некритичное воспроизводство образцов западной научной мысли. Представляется, однако, что знакомство с наиболее значимыми и популярными направлениями в американской и европейской науке МО, одним из которых является конструктивизм, может способствовать развитию
18 Среди российских авторов, проводящих исследования в рамках конструктивистского подхода и более широкого социологического подхода в МО, можно вьщелить следующие имена: А. Здравомыслов (Релятивистская теория нации: Новый подход к исследованию этнополитической динамики России / Отв. ред. А. Г. Здравомыслов. М., 1998.), А. Касьянова (Kassianova A. Russia: Still Open to the West? Evolution of the State Identity in the Foreign Policy and Security Discourse II Europe-Asia Studies, 2001. Vol. 53 (6). P. 821 — 839.), H. Косолапов (Косолапов H. Анализ внешней политики: основные направления исследований // МЭиМО, 1999. №2. С. 77 — 85; Косолапов Н. Внешняя политика и внешнеполитический процесс субъектов международных отношений // МЭиМО, 1999. №3. С. 68 — 72; Косолапов Н. Международные щгношения как специфический тип общения // МЭиМО, 1999. №6. С. 102 — 107), Г. Мирский (Мирский Г. «Общность судьбы» и национальное самосознание // МЭиМО. 1998. №4. С. 5 — 16.); А. Богатуров («Новое зарубежье» и шансы российско-американского партнерства / Рук. авт. кол. А. Д. Богатуров. М., 1993. С. 7), Т. Шаклеина (Шаклеина Т. Российская внешнеполитическая мысль: в поисках национальной стратегии , . org/pub/shakleina/12.html).
и обогащению представлений отечественных специалистов, занимающихся международно-политической проблематикой.
Основные положения, выносимые на защиту
Конструктивистский анализ, с нашей точки зрения, как нельзя лучше
отвечает потребностям анализа государственных стратегий государств, чьи
внешнеполитические интересы в момент выхода их из состава империи и
обретения суверенитета находились в стадии становления. Главное
положение исследования состоит в том, что внешнеполитическая стратегия
государства обусловлена не столько экономическими и военно-
политическими факторами, сколько особенностями национально-
государственной идентичности, то есть совокупностью социальных
представлений и культурных норм, отражающих эмоциональные установки
общества и государственных лидеров по отношению к своему государству и
другим акторам на международной арене и воплощенных в общественном
сознании и сознании государственных деятелей. Внешняя политика при этом
рассматривается одновременно как инструмент конструирования
национально-государственной идентичности, обусловливающей
представления государства о своих национальных интересах, и средство реализации этих социально сконструированных интересов, определяющих особенности внешнеполитической деятельности.
В работе высказывается и иллюстрируется на практическом материале мысль, что процессы политической идентификации постсоветских государств связаны в первую очередь с их позиционированием себя относительно бывшей империи и России как бывшей метрополии, а также относительно других референтов на международной арене, которыми выступают прежде всего государства Запада и мусульманские страны. Особенности восприятия
Кыргызстаном и Узбекистаном России как дружественного государства или, напротив, как потенциально несущего угрозу суверенитету, соответственно, а также формирующиеся коллективные представления на предмет своей принадлежности к западному или мусульманскому миру, с другой стороны, обусловливают специфические представления республик о своих внешнеполитических интересах и их поведение на международной арене.
Практическая часть исследования демонстрирует утверждение автора о том, что в формировании национально-государственной идентичности Кыргызстана и Узбекистана важную роль играют эндогенные факторы, связанные со особенностями их внутриполитических и социальных структур, а также в более широком плане социально-культурного развития народов, составляющих «титульные» нации республик. Такие факторы, как религиозная и культурно-языковая принадлежность, историческая память народа, опыт государственности, предшествующий вхождению в состав Российской империи, а затем Советского Союза, степень культурной и религиозной ассимиляции или, напротив, сопротивления процессам русификации и «советизации» в период существования в СССР определяют своеобразие национального самосознания двух республик, находящего отражение во внешнеполитическом измерении национально-государственной идентичности.
Структура работы
Структура диссертации определена логикой изложения и поставленными задачами. Работа состоит из введения, двух глав, содержащих параграфы, заключения, приложения и списка литературы.
Поворот к социологическому анализу в американской науке МО — конструктивистский вызов традиционным парадигмам
Победное шествие конструктивизма в западной, в первую очередь американской, науке МО начиная с конца 80-х гг. ознаменовало собой «социологизацию» исследований, связанную с привлечением достижений гуманитарных наук, таких как социология, социальная психология, структурная лингвистика, антропология и т. д. для анализа международных политических процессов . Представители конструктивистского подхода с особым интересом относятся к аспектам международных отношений и мировой политики, связанным с нормами поведения и ценностными установками, межсубъектными интеракциями, культурой, ролью личностью и прочими социальными чертами международно-политической жизни, то есть выдвигая индивидуальность, будь то индивидуальность личности, организованной группы или государства как акторов международных отношений, их социальную деятельность и социальные структуры на передний план, и привнося таким образом в дисциплину МО социологические проблематику. Конструктивистские теории черпают в гуманитарных науках объяснения того, каким образом международно-политическая реальность, в том числе интересы и поведение акторов, составляющие сущность их индивидуальности, конструируются в процессе социальных интеракций19. Ни реализм, ни либерализм не смогли предложить адекватного объяснения происходящих процессов, связанных с изменением индивидуальности государственных и негосударственных акторов, их интересов, целей и внешнеполитического поведения.
В науке МО не существует общепризнанного определения конструктивизма, он по-разному трактуется как его критиками, так и сторонниками. М. Деш в критической статье характеризует представителей конструктивистского направления как «культуралистов», объединенных верой в то, что «...культурные теории, ориентирующиеся на идеальные факторы, гораздо успешнее объясняют происходящее в обществе процессы»20. П. Катценстайн, Р. Коохейн и С. Краснер указывают, что «конструктивистские теории, в отличие от рационалистских, ищут в гуманитарных науках и социологии понимания того, как социальная среда определяет «реальность», и в том числе интересы, которые, в частности, формируют идентичность акторов»21. Р. Прайс и К. Реус-Смит дают сходное определение: «отрицая рационалистские принципы неореализма и неолиберализма, конструктивизм выступает за социологический подход к изучению мировой политики, акцентируя внимание на важности нормативных структур наряду с материальными и на роли идентичностей в конструировании интересов и поведения, а также взаимозависимого формирования агентов и структур»22. Наиболее широко распространенное определение конструктивизма, принадлежащее А. Вендту, содержит указание на эту дихотомию: «основные структуры межгосударственной системы интерсубъективны, а не материальны», и «в этих структурах важную роль играют государственные идентичности и интересы, существующие внешне по отношению к системе и обусловленные человеческой природой или внутренней политикой государств»23.
Особенность приведенных выше и многих других дефиниций состоит в том, что они определяют конструктивизм через противопоставление его рационалистической и материалистической теоретическим ориентациям, воплощенным в реализме и либерализме. Роль безусловного маркера, определяющего принадлежность исследователя к конструктивистскому направлению, таким образом, играет его согласие с положением о первичности интерсубъективных структур и их конструирующей роли в отношении материального мира.
Становление и динамика национально-государственной идентичности в рамках интерактивной международной среды
Конструктивистов в большей степени интересуют именно национально-государственные идентичности, хотя отдельные представители конструктивистского подхода также занимаются исследованиями транснациональных и субнациональных идентичностей. А. Вендт говорил о том, что конструктивизм, несомненно, признает важность негосударственных акторов международных отношений, однако, с его точки зрения, отражающей общую позицию конструктивистов, государство по-прежнему остается основным и наиболее влиятельным актором международных отношений и мировой политики.
Применение понятия идентичности к государствам оправданно постольку, поскольку государства создают и воспроизводят коллективные идентичности и действуют как акторы. Национально-государственная идентичность для конструктивистов выступает при этом в качестве посредника между средой и интересами государства. Национально-государственная идентичность в самой широкой трактовке — это культурная норма, которая отражает эмоциональную установку индивидов по отношению к своей нации и национальной политической системе. Проявления идентичности могут описываться в таких терминах, как преданность, привязанность, чувство единства, или, напротив, психологическое неприятие, отторжение и т. п. Социальные психологи и политологи отличают подобную эмоциональную установку от других измерений политической культуры: когнитивных установок (знаний о политических объектах), с одной стороны, и идентичности, которая базируется на чувстве приверженности и принадлежности к определенной этической группе и может при этом не иметь никакого отношения к институтам государственности, которые ответственны за формирование и укрепление национально-государственной идентичности. Национально-государственная и этническая идентичности, однако, не могут быть полностью отделены друг от друга и должны рассматриваться в тесной взаимосвязи. Так, в рамках мультиэтнического общества чувство национальной идентичности разделяется этническими группами в различной степени, так что на ранних этапах национального строительства, как правило, одна или несколько этнических групп - носителей определенных социально-политических представлений оказывают наибольшее воздействие на остальное общество и выполняют, таким образом, стратегическую функцию создателей нации, определенной Б. Андерсом как «воображаемое политическое сообщество». Проблемы взаимосвязи между этнической и национальной идентичностями подробно рассматриваются во второй главе на примере Кыргызстана и Узбекистана, в частности, рассматриваются особенности политики формирования в постсоветских республиках «титульных» наций, призванных служить основой для национально государственной идентификации.
Что касается разграничения понятий национальной и национально-государственной идентичностей, то, хотя в литературе по МО не существует их четкого определения, нам представляется возможным провести разграничение между ними следующим образом: там, где речь идет о культурной памяти народа с его традициями, ценностями и нормами, историческими мифами, героями и представлениями о своем прошлом, fc" уместно говорить о национальной идентичности; в то время как национально-государственная идентичность обретает свое существование в результате накопления социальной группой определенного политического опыта совместного существования на протяжении относительно длительного периода времени. Иначе говоря, национально-государственная идентичность — это атрибут нации, как ее определил М. Вебер: «общность с единой политической судьбой, то есть, помимо всего прочего, с общей политической борьбой за жизнь и смерть», которая «породила группы индивидов, обладающих общей памятью, которая зачастую связывает сильнее, чем факторы культурного, языкового или этнического родства»79, в то время как национальная идентичность является свойством народа. В данном исследовании предпринята попытка обобщенного анализа факторов социально-культурного свойства, обусловливающих процессы формирования Кыргызстана и Узбекистана как государств-наций и их идентификации на международной арене, таким образом, в тексте, как правило, используется понятие национально-государственной идентичности.
В противоположность модернистским представлениям, конструктивисты считают, что начало процесса национального строительства неправильно связывать с зарождением и утверждением экономических и политических систем западного образца.
Социально-культурные аспекты идентификации — анализ эндогенных факторов
Ни одна из стран Центрально-азиатского региона не обладала опытом предшествующего существования в качестве государства-нации в ее нынешних территориальных границах. Как отмечает, в частности, узбекский ученый А. Ильхамов, «Средняя Азия не имела традиций государственного строительства по национальному признаку..., и все существовавшие здесь до российской колонизации государства образовывались по династическому или территориальному принципу»115. Исторически сложившиеся традиции государственности в Центральной Азии базировались на симбиозе крупных и более мелких оазисов со скотоводческой периферией и горными окраинами. Государствообразующими центрами были древние мультикультурные города, расположенные в оазисах и выполнявшие роль связующего звена между крупнейшими ирригационными системами, Великой степью и отрогами величайших горных систем мира116. Территории государств имели стабильное оазисное ядро (например, Хорезм, Бухара, Мерв, Кабадиан, Денау и др.) или долину (Фергана, Зеравшан, Гиссар, Дарваз и др.) и подвижную периферию, причем границы никогда не лимитировались и были весьма относительными — как правило, ими служили природно-ландшафтные барьеры, такие как реки, горные хребты, пустыни. Границы соприкосновения оазисов с кочевой степью образовывали своеобразную буферную зону, характеризовавшуюся традиционно высокой конфликтностью, набегам и войнами. В степных районах границы были крайне подвижными из-за кочевого образа жизни населения. Принадлежность к тому или иному государственному образованию определялась чтением хутбы на соответствующего государя в городских мечетях, наличием в крупных городах администрации соответствующего государства и выплатой налогов. Уклад жизни и законы (за исключением налогообложения) при изменении политической принадлежности той или иной территории не менялись, деньги различных государств имели хождение по всему региону. Все государственные образования на территории Центральной Азии жили в соответствии с шариатом, локальными вариантами адатов и местными традициями. Таким образом, постоянные феодальные войны меняли политическую карту региона, но административная его карта на протяжении веков до вторжения на территорию Российской империи менялась крайне редко — эта особенность традиционной среднеазиатской государственности объясняет прочность и устойчивость регионализма, основой которого на уровне ментальносте является региональная самоидентификация, являющаяся одной из важнейших частей идентичности жителей Средней Азии118.
Административное районирование не совпадало с этническим расселением, так как в основе административного деления лежали природно-географические факторы, типы землепользования, рынки и коммуникации, а не этнические территории, которые никогда не были реальностью в Центральной Азии119. Это, в частности, поразило русских исследователей, получивших доступ в Бухарский эмират после захвата Средней Азии. Например, Н. Маев писал о городах Восточной Бухары, что «узбеки перемешались с таджиками так, что провести какую-либо разграничительную черту положительно невозможно»
Референты Кыргызстана и Узбекистана па международной арене
Вероятно, можно с высокой долей уверенности утверждать, что основным референтов всех республик бывшего СССР, в том числе Кыргызстана и Узбекистана, является Россия как бывшая империя и носитель имперской идеологии. Как было отмечено в теоретической части данной работы, интерпретация потенциальной угрозы, исходящей от бывшей метрополии, является одним из мощных источников идентификации государства, получившего независимость и главным фактором, определяющим степень развития национально-государственной идентичности.
Высказывания государственных руководителей Кыргызстана и Узбекистана о том, как они оценивают влияние России на формирование их политической истории, служат одной из наиболее ярких иллюстраций их восприятия бывшей метрополии. Уже в 1997 г., когда, казалось бы, опасность попыток восстановления империи со стороны России практически исчезла, И. Каримов подчеркивал в своей книге «Узбекистан на пороге XXI века»: «тысячелетняя история нашей государственности была прервана после насильственного присоединения к Российской империи. И лишь после обретения независимости суверенный Узбекистан, ставший равноправным субъектом международных отношений, приступил к строительству и развитию новой государственности»160. В этом высказывании заложена некоторая ирония, поскольку в нем звучат, по сути, взаимоисключающие положения — с одной стороны, И. Каримов утверждает существование государственности на протяжении весьма продолжительного периода времени, с другой — не может не признавать того факта, что узбекская нация и узбекская государственность как таковые обрели свое существование лишь после выхода Узбекской ССР из состава СССР. Как бы то ни было, нахождение в рамках Российской и советской империй рассматривается Узбекистаном как отклонение от правильной траектории развития узбекского народа, как безусловное зло: «Наш край... длительное время испытывал на себе всю пагубность шовинистических и агрессивных националистических идей. Узбекистан пережил сложный период насильственного удержания в составе Российской, а затем Советской империи».
Лидер Кыргызстана А. Акаев, так же, как и его узбекский коллега, подчеркивая многовековой государственный опыт киргизов, совершенно иначе, однако, интерпретирует роль России в судьбе своего народа и своего государства. Политическое руководство Кыргызстана оценивает взаимоотношения между Россией и политическими общностями киргизов как строившиеся на добровольной основе и расценивает установление тесных контактов между Российской империей и киргиззскими племенами как их сознательный выбор, в частности, А. Акаев говорит: «Еще в эпоху Екатерины Великой наиболее дальновидные руководители киргизских племен обращают свой взор к России в поисках спасения от губительных феодальных междоусобиц и опустошительных нападений более сильных соседних государств... Именно в это время мой далекий предок Атаке-Бий отправляет первое киргизское посольство в Россию с просьбой о покровительстве и принятии в российское подданство. И пусть тогда, в 1785 году, занятая сложными европейскими делами и бесконечными войнами с Турцией Россия не смогла адекватно ответить на обращение киргизов, начало было положено. Помощь пришла позже, в годы героической борьбы киргизского народа против кокандских завоевателей»
