Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретические предпосылки темы 12
1.1. Предпосылки возникновения лингвокультурологии как научной дисциплины 12
1.2. Лингвокультурология и другие науки, изучающие взаимосвязь языка, культуры и мышления 17
1.3. Принципы и направления лингвокультурологической школы МГУ имени М.В. Ломоносова 23
Примечания к первой главе 30
Глава 2. Репрезентация концепта «путешествие» в английском языке 33
Введение 33
2.1. Мифологические представления индоевропейцев о движении, времени, пространстве, направлении, цели и средстве передвижения как параметрах рассмотрения концепта «путешествие» 35
2.2. Ассоциативное поле концепта «путешествие» 43
2.3. Синонимическое поле концепта «путешествие» 52
Примечания ко второй главе 66
Глава 3. Динамика концепта «путешествие»: ядро и периферия концептуального поля 70
Введение 70
3.1. Концепт «путешествие» в древнеанглийский период и средневековье 76
3.2. Концепт «путешествие» в XVIII веке 79
3.3. Усложнение и расслоение концепта «путешествие» в XIX веке: от travel к tourism 86
Примечания к третьей главе 97
Глава 4. Концепт «путешествие» в британской и американской литературе XX века. Параметры концептуализации 101
Введение 101
4.1. Параметр «движение» как основа метафоризации концепта «путешествие» в XX веке 102
4.2. Актуализация мифопоэтических основ концепта «путешествие» в травелогах XX века через пространство и направление движения 115
4.3. Концепт «путешествие» сквозь призму параметров «время, цель и способ передвижения» 147
Примечания к четвертой главе 157
Заключение 161
Библиография
- Принципы и направления лингвокультурологической школы МГУ имени М.В. Ломоносова
- Ассоциативное поле концепта «путешествие»
- Концепт «путешествие» в XVIII веке
- Актуализация мифопоэтических основ концепта «путешествие» в травелогах XX века через пространство и направление движения
Принципы и направления лингвокультурологической школы МГУ имени М.В. Ломоносова
Хотя первые десятилетия после появления работ Уорфа и Сепира лингвистика скорее развивалась в несколько ином направлении, чем то, к чему они призывали, уже в 50-60-е гг. XX века, в связи с возрастающими международными контактами, увеличением миграции населения, обнаружилась невозможность решить новые, все возникающие проблемы в рамках так называемой традиционной лингвистики.
После двух научных семинаров, которые проводились в США в 1951 и 1953 гг., и после книги «Psycholinguistics. A survey of theory and research problems», вышедшей под редакцией Ч. Осгуда и Т. Себеока, появляется новое междисциплинарное направление - психолингвистика3. Изначально психолингвистика опиралась на бихевиоризм и теорию информации и ставила своей задачей исследование процессов кодирования речевых сигналов. «Отцом» отечественной школы психолингвистики стал А.А. Леонтьев. Созданное им научное направление базировалось главным образом на концептуальных положениях, разработанных Л.С. Выготским и его учениками и соратниками (А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьевым и др.). Фундамент школы Л.С. Выготского составляла теория речевой деятельности, которая на первых порах практически полностью определяла круг проблем и теоретических достижений в изучении индивидуально-психических особенностей языковой личности. Таким образом, изначально психолингвистика была настроена на изучение индивидуальной речи человека, и в ее задачи не входило изучение проблемы взаимодействия языка и общества, языка и культуры, хотя подобные тенденции уже намечались в середине 1950-х гг. Так, в своей книге «Психолингвистика» О.С. Ахманова пишет: «Термин «культура» как слишком широкий предлагается заменить термином «поведение» и понимать под этим последним объективно наблюдаемые действия в отношении к социальным и физическим предметам, которые, хотя в различной степени, но являются общими для всех членов данного человеческого коллектива» (9; 33). И все же всего круга возникших проблем (таких, как проблемы билингвизма, диглоссии, языкового кода, диалекта и т.д.)4 психолингвистика охватить не могла. По словам И.А. Бодуэна де Куртене, «так как язык возможен только в человеческом обществе, то, кроме психической стороны, мы должны отмечать в нем всегда сторону социальную. Основанием языковедения должна служить не только индивидуальная психология, но и социология» (11; 15). Так возникает направление, выделяющее общественные функции языка как средство общения, - социолингвистика. Основное различие между психолингвистикой и социолингвистикой заключается в том, что первая изучает речевую деятельность человека в ее обусловленности психическими процессами, а вторую интересуют социальные различия в функционировании и развитии языка. Но эти науки сходны по методам сбора данных (наблюдение, эксперимент, анкетирование), по приемам работы с информантами, а также и по некоторым исследовательским интересам. Психолингвисты, например, изучают механизмы кодового переключения, в которых их интересуют психологические причины, побуждающие говорящего переходить с одной коммуникативной системы на другую. К магистральным направлениям психолингвистических исследований относятся языковая социализация и процессы усвоения ребенком родного языка. Для социолингвистики это тоже объект анализа - с акцентом на его социальные стороны (12; 330). В 70-80-е годы XX века в связи с расширением международных контактов в нашей стране все более увеличивается интерес к дидактическому аспекту социолингвистических исследований: существуют ли неспособные к языку? преодолим ли языковой барьер? как следует учить языку? Возникает «методический аналог социолингвистики» (19; 17) - лингвострановедение. Основатели этого направления Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров подчеркивают, что лингвострановедение связывается прежде всего с преподаванием русского языка иностранцам, в ходе процесса которого «с целью обеспечения коммуникативности обучения и для решения общеобразовательных и гуманистических задач лингводидактически реализуется кумулятивная функция языка и проводится аккультурация адресата, причем методика преподавания имеет филологическую природу - ознакомление проводится через посредство русского языка и в процессе его изучения» (19; 37).
Таким образом, исследование проблемы «язык и культура» велось и ведется в различных направлениях: и этнолингвистика, и психолингвистика не могут не включать культуру в область своих исследований. К концу XX века наблюдалось стремление этих наук к интеграции друг с другом: рамки их исследований постепенно расширялись, но, как указывали многие ученые (О.С. Ахманова, Н.Б. Мечковская, Г.Н. Нещименко и др.), ни одна из них не была в состоянии охватить целиком проблему взаимоотношения языка и культуры, сформировать необходимый понятийный аппарат. Таким образом многие аспекты этой проблемы не нашли своего отражения в пределах данных направлений. Было необходимо создание новой научной дисциплины интеграционного типа, коей и явилась лингвокультурология.
Ассоциативное поле концепта «путешествие»
Понимание жизни как страдания, испытания (ср.: No coming to heaven with dry eyes) необходимого для того, чтобы очиститься, обрести мудрость и приблизиться к богу, предполагает выбор сложного, тяжелого, длинного пути. Человек может добиться успеха, лишь выбрав трудный путь: there is no royal road to learning; there is no short-cut to success; to do/learn sth. the hard way; to have a long way to go; to work your way up; to follow the path of duty; the longest way round is the shortest way home; there is a good land where there is foul way; there is no going to heaven in a sedan . Подобный путь указывает на избранничество, талант (ср.: to blaze a trail и a path-finder имеют положительные коннотации), и, хотя при совершении его необходимо преодолеть немало трудностей (to have come a long way, to tread a solitary/difficult/tricky path, to be off the beaten track, to choose the narrow path), лишь в конце подобного «путешествия» может ожидать успех (ср.: to be on the path to glory). Легкие, короткие, быстрые, удобные пути имеют отрицательные коннотации и приводят к саморазрушению: primrose path to ruin/destruction; to choose/follow/take the line/path of least resistance (e.g.: You ll never get anything from life if you always take the line of least resistance); the nearest way is commonly the foulest; bad news travels fast; the descent to hell is easy; the road to hell is paved with good intentions. Интересно, что в ФЕ о необходимости избрания трудного пути чаще используется лексема «path», а в ФЕ с отрицательными коннотациями - «road». Данный факт, вероятно, можно объяснить тем, что road - это «a prepared track or way usu. with a smooth hard surface», в то время как path («a track or way made by or for people walking over the ground») - тропинка - является, во-первых, гораздо более неудобной и узкой по сравнению с дорогой, а во-вторых, может быть «протоптана» одним человеком, избравшим сложный путь. В связи с необходимостью прохождения по трудному и опасному пути также следует упомянуть направление движения «вверх-вниз» и его метафоризацию. Так, uphill struggle/task - это необыкновенно сложные борьба или задание, которые отнимают много сил и времени. Казалось бы, следует предположить, что идиомы «to be downhill» или «to go downhill», которые так же, как и первая, основаны на жизненном опыте, должны обладать положительными коннотациями, обозначая нечто легкое и быстровыполнимое. Тем не менее, благодаря ассоциации «up - good / down -bad», а также заложенному в культуре убеждению об избрании сложного пути для положительного результата, идиома «be / go downhill» развивает отрицательное значение «to be getting worse very quickly».
Поскольку жизнь воспринимается как путешествие, концепт «путь-дорога» оказывается задействованным во многих жизненных ситуациях, и параметры дороги как физического объекта метафорически переносятся на различные сферы жизни человека: the end of the road; to fall by the wayside; to live in the fast lane; the beaten track; parting of the ways; to beat a path to sb. s door; at a crossroads; a short-cut to sth. и т.д. Дорога, как и нить (древний символ-аналог; ср.: to thread your way through), может сворачиваться, замыкаться на самое себя, образуя переплетения, узлы и изгибы, каждый из которых «представляет точку, где действуют силы, определяющие конденсацию и сцепление какой-либо целостности, которая соответствует тому или иному состоянию проявленности» (103; 315). Узел в древности считался магическим символом, и его аналоги - перекрестки, раздвоения и повороты дороги - также имели определенные магические свойства (так, например, считалось, что перекрестки - это пересечения с потусторонним миром). Каждое раздвоение дороги несло проблему выбора, а каждый новый поворот открывал неведомое, что и отразилось во фразеологии языка: to do sb. a good turn, not to know which way to turn; to take a turn for the better/the worse; at every turn; on the turn; it is a long lane that has no turning. Понятие центра здесь также играет большую роль, и такие выражения, как to find the middle way или middle-ofhe-road plan/behaviour etc., имеют положительные коннотации, в то время как отдаление от центра может оказаться вредоносным. Ср.: to get sideracked; to fall by the wayside; to knock sb. sideways. Сама дорога также являлась своеобразной границей между тем и этим миром, и то, что находилось вне ее, могло показаться странным и необычным: out-ofhe-way.
Как уже было сказано выше, образ смерти также взаимосвязан с концептом «путешествие», и в переплетении этих концептов наблюдается некий дуализм: с одной стороны, смерть - это конец жизненного пути (the end of the road), а с другой - начало путешествия в Другой мир: to pass away, departure from life, to pass on; to have gone. Жизнь с этой точки зрения воспринимается как вертикальное путешествие к богу, приготовление к дальнейшему пути: the best way to travel is towards God.
Так как символом жизни является дорога, то путешествие можно совершить не только по направлению к ее концу, но и к началу: to take a trip down a memory lane. Мысли, мечты и воспоминания представляют собой ментальное пространство, своего рода иной мир каждого человека, а сам человек и его внутренняя сущность уподобляются вселенной - пространству, по которому возможно путешествовать: to be lost in thought; a train of thought; nothing could be farther from my mind; to cross one s mind; to have a onerack mind; to let one s thoughts wander; to be far away; to be miles away; to jump the track (в значении «перескакивать с одной мысли на другую»).
Концепт «путешествие» в XVIII веке
Путешествие является знаковым концептом в европейской культуре, многие литературные памятники которой концентрируются вокруг странствий, скитаний, путешествий. В средневековье святые и блаженные проповедовали странствие души к богу, паломничество, трубадуры воспели путь рыцаря в поисках прекрасной дамы, а крестоносцы воплотили образ путешествия к дому божьему. Путешествие Охтхере, приключения Гулливера, скитания Тристрама Шенди, странствия персонажей Диккенса, видения и блуждания в самом себе Де Квинси, иронические путешествия Гарриса, Джорджа и Джея Джерома К. Джерома, а также героев других литературных произведений, рассматриваемых ниже, — все это является воплощением культурной традиции народа.
Своей значимостью и содержательной наполненностью концепт «путешествие» во многом обязан европейской мифологии и философии. Мифологическая основа концепта «путешествие» рассматривалась во второй главе. Теперь же позволим себе вкратце описать некоторые философские взгляды на данный концепт, поскольку они как часть культуры народа, безусловно, оказывают огромное воздействие на становление концепта и его отражение в литературе. В философии концепт, как правило, рассматривается в виде оппозиции «Путешествие - Дом». Дом, освоенное пространство, является местом для самоопределения, осознания своих границ, без чего невозможен акт познания. М. Мерло-Понти писал об области различимости, где происходит внесение дифференциации в неразличимое, вхождение в область различения, необходимого для создания области познания1. Итак, дом — это место, где пространство становится обитаемым миром, это dasein (здесь-и-сейчас-бытие), что в философии М.
Хайдеггера является точкой очевидности в совокупности с неопределенным горизонтом непознанного, но должного быть познанным в соответствии с возможностью и онтологическим, жизненно определяющим стремлением человека (интенциональностью) к такому познанию2. Интенция как способность к движению за свои пределы и устремленность в бесконечность называется О. Шпенглером парадигмой европейской культуры, ее неизбывной тоской по бесконечности (82).
Таким образом, путешествие как концепт европейской культуры воспринимается, с одной стороны, как освоение пространства, движение в поисках дома, обретение себя в своем месте, а с другой - как путешествие прочь от дома, статичного бытия, преодоление своих границ, познание чуждого мира и самопознание. Путешествие — это поиск места самостановления, дома, и преодоление себя в пути. Итак, путешествие от дома в поисках дома есть жизнь как вечное становление и преодоление статичного, освоенного пространства, нахождение и преодоление своих границ, путь от себя здесь и сейчас, себя прежнего к себе возможному, новому через сообщение с миром, населенным Другими (соотношение «свой-чужой») (82). В художественных произведениях данный концепт часто представляется через дейктические оппозиции: here vs there и home vs away.
Феномен путешествия (в том числе сквозь призму текстов) рассматривался философами (см. выше), антропологами4, психологами (К.Г. Юнг, 3. Фрейд)5, культурологами, изучающими путешествие и его культурные практики6, а также проблему путешествия и колониальной культуры7, видение Чужого сквозь призму своей культуры8, тендерные аспекты путешествия9, буржуазную культуру10 и др. Литературоведы11 же часто сетовали на тот факт, что книгам о путешествиях внимания уделяется недостаточно. Подобные высказывания имеют под собой основание: так, в «Encyclopaedia Britannica» литературе о путешествиях посвящена весьма небольшая статья, начинающаяся словами: «The literature of travel has declined in quality in the age when travel has become most common — the present». В «The Oxford Companion to English Literature» Маргарет Дрэббл травелоги не освещаются совсем. Причиной недостаточной разработанности этого направления, как пишет один из исследователей травелогов Марк Кокер, может являться следующее: «The domain of the travel author up until the end of the nineteenth century was almost exclusively the events of real life. The standard plot was an actual journey through an authentic foreign setting. The idea that the travel book was dealing with real facts - an impression often confirmed by index, footnotes and bibliography - rather than an imaginary world, has led to apperception of it as a literature closely associated with geography or history or some other scientific discipline» (116; 5-6).
При изучении нами путешествия учитывались проведенные ранее культурологические, философские и литературоведческие исследования. Тем не менее, нас прежде всего интересовало выражение путешествия как концепта и раскрытие его структуры в литературных текстах. Так, в третьей и четвертой главах сделана попытка выявления элементов концептуального поля и картирования поля в синхронии и диахронии сквозь призму художественных текстов, а также рассмотрения образа путешествия в вертикальном контексте определенной исторической эпохи. Были выделены определенные ключевые моменты в развитии концепта, во время которых концепт усложнялся, добавляя в свое поле новые элементы.
Каждая эпоха способствует складыванию стереотипов общественного сознания, которые, как отмечают современные исследователи (Т.Г. Стефаненко, В.В. Красных и др.)12, фиксируют концепт и его социальную значимость, что весьма важно для рассмотрения концепта «путешествие», так как последний непосредственно связан с развитием цивилизации и реализацией человека в обществе и тем самым является социализованным концептом, объединяя в себе как материальное (технологический прогресс - например, изобретение новых, более удобных средств передвижения -всегда оказывал влияние на развитие концепта), так и идеальное (самостановление, совершенствование, обретение знания, мудрости, рассматриваемые в качестве цели путешествия). Нарушение баланса между идеальным и материальным, а также складывание определенных стереотипов на каждом из этапов развития концепта «путешествие» входили в противоречие с имплицированными в нем элементами свободы и поиска нового и таким образом способствовали ломке стереотипов, движению концепта и раздвижению концептуального поля. Мы рассматриваем концепт как динамическую категорию, открытую систему, что приводит к необходимости изучать его в синхронии и диахронии и позволяет говорить о добавлении новых элементов в концептуальное поле.
Если во второй главе концепт «путешествие» изучался в рамках уже существующих традиционных подходов на уровне языка и зафиксированных в словарях фразеологических и паремиологических единиц, то в третьей и четвертой главах диссертации концепт будет рассматриваться как текстообразующая категория — сквозь призму британской и американской литературы. Изучение литературных контекстов необходимо для полного раскрытия концепта, так как «если человек занимается творческой культурной работой, его творчество, нося на себе отпечаток его личности, неизбежно будет окрашено в тон национального характера» (96; 118)13. Тщательное изучение концепта возможно именно при использовании филологического подхода (то есть как лингвистический, так и литературоведческий анализ концепта), так как подобный метод позволяет наиболее полно проследить динамику концепта и создать целостную картину его репрезентации в языке и культуре.
Актуализация мифопоэтических основ концепта «путешествие» в травелогах XX века через пространство и направление движения
Произведение Грэма Грина ярко характеризует тенденцию, развившуюся в XX веке. Виртуальное, метафорическое путешествие, зародившееся в XVIII и начавшее развиваться в XIX вв., в XX столетии выходит на первый план и оттесняет реальное путешествие, которое в произведениях английских и американских авторов становится лишь фоном для главного действия — самопознания (self-discovery): ср. «The Heart of Darkness» Джозефа Конрада, «Scholar and Gypsy» Аниты Дезай, «Death in Jerusalem» Уильяма Тревора, «The Dharma Bums» и «Desolation Angels» Джека Керуака и т.д. Травелог как простое повествование о впечатлениях об увиденном во время путешествия в век «исхоженных дорог» (метафора Грэма Грина), освоенного пространства теряет свою актуальность, поэтому происходит метафоризация путешествия, его восприятие как освоение не территории, а прежде всего себя, своего сознания. Путешествие становится символическим, виртуальным3. Так, например, Вирджиния Вульф в романе «The Voyage Out» эксплуатирует образ путешествия в качестве метафоры становления личности Рэчел - главной героини книги. Автор воспринимает путешествие, движение как метафору жизни и тем самым противопоставляет его смерти, недвижности (в том числе и «неподвижности» в личностном развитии, означающей отсутствие жизни). Прожив до двадцати четырех лет с тетушками на вилле и практически не получая впечатлений извне, Рэчел ощущает себя живой («alive») именно во время своего путешествия, впервые сделав попытку познать себя и испытав серьезное чувство. Когда же наступает конец пути и приходит время возвращения в Англию, «the shrinking island in which people were imprisoned», Рэчел умирает, словно выражая протест против рутины, отсутствия свободы, безжизненности, которая там ее ожидает.
Таким образом, метафоризация путешествия в литературе XX века становится обычным явлением. Выше уже упоминалось, что в травелогах, написанных в послевоенное время, путешествие, движение как метафора жизни постоянно противопоставляется войне и смерти. Авторы считают своим долгом упомянуть время, когда путешествия были практически невозможны. Ивлин Во в своей первой книге о путешествиях «Labels» (1930 г.) описывает свою поездку на корабле на Галлипольский полуостров. Когда его попутчица-американка настаивает на чтении стихотворения Джона Мейзфилда «The Cargoes» и спрашивает: «Can t you see the quin-queremes?», И. Во пишет: «I could not, but with a little more imagination I might easily have seen troopships, full of young Australians, going to their death with bare knees». Дж. P. Экерли в «Hindoo Holiday» (1932 г.), юмористическом повествовании о том времени, когда он был личным секретарем индийского махараджи, полного комичных ситуаций и ощущения свободы, тоже не забывает о прошедшей войне. В начале романа он, гуляя по улицам индийского городка, замечает сходство между окопами и улицами, а затем, увидев муху с дергающимися лапками на полу своей комнаты, вспоминает о раненом немецком офицере, взмахивавшем руками.
Война в художественных произведениях ассоциируется не только с бездвижностью как смертью, но и с невозможностью свободного передвижения, рабством. В то время как война определяется Ф.Т Принсом в стихотворении «Soldiers bathing» как «a machinery of death and slavery / each being a slave and making slaves of others» (162), путешествие становится образом мечты, свободы, бегства от суровой действительности, приобретая исключительно положительные коннотации, причем невозможность движения воспринимается как трагедия. В поэзии Ричарда Олдингтона возникает образ тополя (См. «То the Poplar», 162), который не в состоянии перемещаться в движущемся мире («the people pass through the dust / On bycicles, in carts, in motor-cars; / The wagoners go by dawn; The lovers walk on the grass path at night») и который «always stands there shivering / between the white stream and the road», не имеющий ни «strength», ни «real love» для того, чтобы сдвинуться с места. Лирический герой сочувствует ему и призывает «go walking down the white road / ... Down beyond the hill», причем идея путешествия здесь тесно связана с красотой: «Stir from your roots — walk, poplar / you are more beautiful than they are» (подразумеваются все те, кто движется мимо тополя). Война же (а следовательно, смерть, бездвижность) антонимична красоте, что выражено в следующем изречении Осберта Ситвелла: «The chipped plate, the banging door, the maimed animal, the bombed cathedral, are each, though different in degree, part of the constant rebellion against perfection. War ... is the crowning of chaos, ... with its squalid virtues of blackout and jealousy.. .»4.
Движение как свобода ценно само по себе, а не в качестве достижения какой-либо цели. Д.Г. Лоуренс в своей книге «Sea and Sardinia» подчеркивает красоту свободного движения в следующем отрывке: «Wonderful to go out on a frozen road .. . I am so glad on this lonely naked road, I don t know what to do with myself. ... It is so familiar to my feet, my very feet in contact, that I am wild as if I made a discovery. And I realize that I hate lime stone, to live on limestone or marble or any of those limy rocks. I hate them. They are dead rocks, they have no life — thrills for the feet. Even sandstone is much better. But granite! Granite is my favourite. It s so live under the feet, it has a deep sparkle of its own»5. В приведенном выше отрывке одушевляется гранитная дорога, и данный факт еще раз доказывает, что одним из главных элементов путешествия становится ощущение жизни (в себе, природе, мире) в противоположность всему искусственному, неживому, бездвижному. Таким образом, путешествие является важнейшей реалией времени и метафорой жизни.
Метафорическое восприятие жизни как вечного путешествия активно задействуется и в поэзии. В 20-30-е гг. большой популярностью пользуется Арчибальд МакЛейш, американский поэт, уловивший настроение эпохи и сделавший путешествие основным образом в своем творчестве. Например, в его стихотворении «Cinema of a Man» (1930 г.) жизнь человека характеризуется следующим способом: Не sits in the гае St. Jacques at the iron table Now he sits on the porch of the Villa Serbelloni Above Bordeaux by the canal His shadow passes on the evening wall He wakes in the Grand Hotel Vierjahrzeiten Now he is by the sea at St.ropez...
В стихотворении того же автора «The Tourist s Death» жизнь предстает как череда странствий. В конце стихотворения задается вопрос: «Do you ask to travel for ever?» T.C. Элиот в своем поэтическом произведении «Little Gidding» рассуждает о парадоксах путешествия как метафизического познания реальности: We shall not cease from exploration And the end of all our exploring Will be to arrive where we started And know the place for the first time. Образ движения, тесно переплетающийся с метафорическим восприятием жизни как путешествия, присутствует и в стихотворениях Альфреда Эдварда Хаусмана, чьи произведения не случайно стали особенно популярны после первой мировой войны. Так, в одном из наиболее известных его стихотворений «Reveille» (162) сон ассоциируется с бездвижностью и смертью, а ощущение себя живым тесно связано с движением: «Moms abed and daylight slumber / Were not meant for man alive; clay lies still, but blood s a rover». Отсюда оживление всех феноменов, принадлежащих этому миру, и акцент на их способность к движению: The ship of sunrise burning / Strands upon the eastern rims; the empty highways crying Who ll beyond the hills away? ; towns and countries woo together / forelands beacon, belfries call; blood s a rover. Мимолетность жизни («Breath s a ware that will not keep») побуждает к движению как единственно возможному гармоничному существованию в живом, движущемся, постоянно изменяющемся мире, т.е. отождествлению жизни и путешествия: «Up, lad: when the journey s over / There ll be time enough to sleep».
