Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Лингвопоэтика художественного приема: к истории и теории вопроса 24
1 Лингвопоэтика как филологическая дисциплина 24
2 Методы исследования лингвопоэтики художественного приема 36
3 Функциональные стили и стили языка 48
4 Логико-понятийные свойства текста и изучение лингвопоэтики многокомпонентных атрибутивных словосочетаний 55
Глава вторая. Многокомпонентные атрибутивные словосочетания: критерии разграничения и лингвопоэтический статус 60
1 О критериях разграничения различных типов многокомпонентных атрибутивных словосочетаний 60
2 О лингвопоэтическом статусе многокомпонентных атрибутивных словосочетаний 89
Глава третья. Линвопоэтика многокомпонентных атрибутивных словосочетаний и типы текстов 132
1 Нейтрализация лингвопоэтических свойств многокомпонентных атрибутивных словосочетаний в драмах Кристофера Марло, Джона Уэбстера и Сирила Тернера 132
2 Реализация лингвопоэтических свойств многокомпонентных атрибутивных словосочетаний в драмах Уильяма Шекспира 159
Заключение 177
Примечания 183
Список использованной литературы 187
- Лингвопоэтика как филологическая дисциплина
- Логико-понятийные свойства текста и изучение лингвопоэтики многокомпонентных атрибутивных словосочетаний
- О лингвопоэтическом статусе многокомпонентных атрибутивных словосочетаний
- Реализация лингвопоэтических свойств многокомпонентных атрибутивных словосочетаний в драмах Уильяма Шекспира
Лингвопоэтика как филологическая дисциплина
Для успешного решения проблемы художественности литературного текста необходимы надежные методы и четкая научная основа. Методы описания содержательной и композиционной сторон художественных текстов разработаны литературоведением, а языковые особенности находятся в ведении лингвостилистики. Однако для определения того, как те или иные языковые единицы включаются писателем в сложный процесс художественного творчества, одной лишь лингвостилистики оказывается недостаточно. Данный вопрос выходит за рамки традиционной лингвостилистической проблематики и является центральным для другой филологической дисциплины — лингвопоэтики.
Как уже неоднократно упоминалось в разного рода исследованиях, предельным уровнем непосредственного языковедческого исследования художественной литературы является лингвостилистика, тогда как лингвопоэтика подходит к предмету с более широких позиций. Несмотря на наличие большого числа работ, в которых объясняется суть лингвопоэтического анализа, некоторые положения все еще нуждаются в разъяснении, так как нередко с лингвопоэтикой ассоциируются исключительно типологические исследования [89]. Между тем, академик В.В. Виноградов подчеркивал, что "изучение поэтической речи или средств поэтического изображения в таком плане не может привести к пониманию смысловой структуры поэтического произведения как единоцелостного эстетического образования" [41, с.131].
В этой связи необходимо привести некоторые основные теоретические предпосылки, и начинать обсуждение вопроса необходимо, конечно же, с самого определения лингвопоэтики. Изучение этого направления филологии нашло свое достойное место в трудах многих современных ученых, в том числе, в осуществлявшихся под руководством О.С. Ахмановой исследованиях коллектива кафедры английского языкознания филологического факультета МГУ.
Ведущиеся на кафедре лингвопоэтические исследования распадаются на две большие группы. В первую из них входят работы, имеющие выраженный типологический оттенок [21,51, ПО, 111], при этом воссоздание типологии художественного приема понимается в самом широком плане. Второе направление является абсолютно оригинальным и связано с изучением текста и его переводов на другие языки [75, 76, 78, 150, 151]. Несколько особняком от указанных двух направлений отстоят работы, в которых осуществляется стратификация развернутых произведений речи. Не вдаваясь в подробный анализ всех достоинств и недостатков перечисленных направлений, заметим, что каждое из них имеет свои специфические ограничения и не дает нам возможности говорить о разработанности совершенного единого лингвопоэтического метода, что обусловливает возможность и создает необходимость обращения к теории и практике лингвопоэтического исследования [91, с.16,17].
Возвращаясь к вопросу об определении лингвопоэтики, следует заметить, что в качестве отправной точки, которую мы принимаем во внимание в ходе выполнения данной работы, является определение В.Я. Задорновой [75], по мнению которой, лингвопоэтический подход к произведениям словесно-художественного творчества направлен "не на простое выявление тех или иных стилистических приемов или языковых средств, а на разъяснение эмоционально-эстетического воздействия, оказываемого художественным произведением". То есть, "исследователя интересует", - отмечает В.Я. Задорнова, "как "текст" (произведение речи) превращается в произведение словесного искусства, какими художественными средствами воплощается идейный замысел автора" [75, с. 127]. Таким образом, "предметом лингвопоэтики как особого раздела филологии является совокупность использованных в художественном произведении языковых средств, при помощи которых писатель обеспечивает эстетическое воздействие, необходимое ему для воплощения его идейно-художественного замысла". А цель лингвопоэтического анализа заключается в том, чтобы "определить, как та или иная единица языка (слово, словосочетание, синтаксическая конструкция) включается автором в процесс словесно-художественного творчества, каким образом то или иное своеобразное сочетание языковых средств приводит к созданию данного эстетического эффекта" [75, с. 59-60].
Эти теоретические положения дали толчок дальнейшему развитию теории и практики лингвопоэтики. Одной из ярких разработок в этой области явились работы А.А. Липгарта [88-92]. Задавшись вопросом о том, какие же именно единицы языка должны привлекать непосредственное внимание исследователя в ходе практического изучения текста и как они (языковые единицы) реализуют функцию воздействия, а также на каком уровне - собственно лингвопоэтическом или все же на предшествующем ему лингвостилистическом - выявляется их функционально-стилистическая принадлежность, А.А. Липгарт провел ряд лингвопоэтических исследований и в этой связи пришел к следующим важным и интересным выводам.
Во-первых, не лишним в этой связи будет упоминание о проблеме художественности текстов и том, все ли тексты, называемые художественными, подлежат лингвопоэтическому анализу.
Предполагается, что художественные тексты в общем и целом способны оказывать на читателя эстетическое воздействие и обладают, пусть и в неодинаковой мере, эстетической ценностью. Однако использование дополнительных, по сравнению с чисто информативными, свойств языковых единиц является лишь одним из многих средств, за счет которых создается эстетический эффект. В ряде случаев текст, обладающий, по мнению многих носителей языка, бесспорной эстетической ценностью, будет полностью или практически полностью нейтральным с языковой точки зрения, и оказываемое им эстетическое воздействие связывается исключительно с особенностями его композиции или же с той темой, которая в нем развивается и которая отвечает представлениям данного языкового коллектива "о прекрасном и безобразном, возвышенном и низменном, трагическом и комическом и т.п." - то есть обо всем том, что составляет "конкретные модификации эстетических ценностей" [179, с.773].
Анализ эстетических свойств такого текста, свободного от чем-либо примечательного использования языковых средств, будет качественным образом отличаться от анализа текста, содержащего стилистически маркированные языковые единицы, и этим обусловлена необходимость разграничить анализ эстетических свойств текста вообще и анализ его лингвопоэтических свойств. Последний оказывается более узким по сравнению с первым, однако именно он составляет предмет собственно языковедческого исследования, тогда как первый из-за широты решаемых в ходе него задач уже выходит за рамки лингвопоэтики [91, с. 18-19]. Таким образом оказывается, что при кажущемся сходстве терминов "эстетическое воздействие" и "функция воздействия", призваны они обозначать разные понятия. Тот или иной художественный текст оказывает на читателя эстетическое воздействие, но это воздействие складывается из многих факторов, среди которых наряду с другими находятся и стилистически маркированные языковые единицы. А эти единицы уже в свою очередь реализуют функцию воздействия, то есть обладают свойствами, которые в определенных условиях могут сделать эти единицы лингвопоэтически и эстетически значимыми. О наличии или отсутствии эстетического воздействия применительно к языковым единицам возможно говорить лишь при обсуждении эстетических (в нашем случае - лингвопоэтических) свойств некоторого текста, то есть на другом уровне анализа, когда выясняется степень лингвопоэтическои значимости языковых единиц. И теперь становится очевидно, что "употребление лингвопоэтически значимой языковой единицы является одной из составляющих того эстетического воздействия, которое данный текст оказывает на читателя" [91, с.19].
Говоря о цели лингвопоэтического анализа, А.А. Липгарт считает необходимым остановиться на двух моментах: первый появляется в связи с лингвопоэтическои функцией языкового элемента и затрагивает содержание, которое передает та или иная стилистически маркированная языковая единица, способствуя тем самым созданию эстетического эффекта. Второй аспект возникает в связи с относительной значимостью употребления этого языкового элемента в сравнении с другими стилистически маркированными элементами как в том же тексте, так и с другими случаями употребления данного элемента в этом и других текстах.
Если не учесть эту вторую грань проблемы, то оказывается невозможным объяснить, почему один и тот же стилистически маркированный языковой элемент в одном контексте в полной мере реализует свои лингвопоэтические свойства, почему в другом контексте его употребление с лингвопоэтическои точки зрения представляется менее полноценным ("автоматизированным") и почему еще при каких-то обстоятельствах этот элемент привлекает к себе особое внимание, что заставляет говорить об актуализации его потенциальных свойств [91, с.20].
Логико-понятийные свойства текста и изучение лингвопоэтики многокомпонентных атрибутивных словосочетаний
При изучении лингвопоэтической значимости и лингвопоэтической функции в первую очередь решался вопрос о критериях определения лингвопоэтической значимости атрибутивных словосочетаний, и уже затем рассматривалась выполняемая ими лингвопоэтическая функция. Между этими двумя категориями существует определенная связь, но для установления лингвопоэтической функции необходимо учитывать еще один параметр - противопоставление по линии повествовательности / неповествовательности [82] общего контекста речеупотребления соответствующих языковых единиц.
Вопрос об общем характере текста имеет давнюю историю и восходит еще к учению Аристотеля [14]. Притом, что в чистом виде это противопоставление наблюдается крайне редко, с научной точки зрения, учитывать его оказывается совершенно необходимым [84], так как с его помощью и благодаря его категориальному характеру оказывается возможным не только описать любые, даже самые сложные и спорные случаи употребления многокомпонентных словосочетаний. Противопоставление по линии повествовательности/ неповествовательности является, таким образом, необходимой средой, в которой будет развиваться наше лингвопоэтическое исследование.
Переходя непосредственно к описанию основных логико-понятийных речевых типов, следует отметить, что эта трихотомия (описание, рассуждение, волеизъявление) имеет, как уже упоминалось выше, категориальный характер, то есть, она может быть применима ко всем без исключения речевым произведениям. Логико-понятийный анализ текста предполагает оценку речевых суждений по модальности, "то есть по отношению говорящего к содержанию высказывания и по отношению содержания высказывания к действительности" [170, с.237]. Основы изучения речи в этом аспекте были заложены Аристотелем [14] и получили значительное развитие в работах многих отечественных и зарубежных лингвистов (в частности Ш. Балли, В.В. Виноградова и др.).
В классической аналитике речь и ее составляющие делятся на посылки, термины и силлогизмы (суждения). Первые определяют модальный характер речи (они утверждают или отрицают что-то относительно чего-то) и делятся на общие (то есть присущие всем или не присущие ни одному), частные (то есть присущие или не присущие некоторым или присущие не всем) и неопределенные (то есть присущие или не присущие, без указания того, является посылка общей или частной) [14, с. 119]. Посылки распадаются на термины, то есть "то, что сказывается, и то, о чем оно сказывается", с присоединением [глагола] "быть" или "не быть". Силлогизм есть "речь, в которой, если нечто предположено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного в силу того, что положенное есть. Всякая посылка есть посылка или о том, что присуще, или о том, что необходимо присуще, или о том, возможно присуще; и из них в соответствии с каждым способом оказывания одни утвердительные, другие отрицательные; и далее, из утвердительных и отрицательных одни - общие, другие частные, третьи -неопределенные" [14, с. 120]. А "так как быть присущим, необходимо присущим, возможно присущим - не одно и то же (ибо многое присуще, однако не необходимо, другое же не присуще и не необходимо, но оно может быть присуще), то ясно, что в каждом из этих случаев речевое суждение будет разным - разным по модальности" [14, с.135].
Возвращаясь к логико-понятийным типам речи (описание, рассуждение, волеизъявление), заметим, что первый из перечисленных составляющих этой трихотомии характерен для простого повествования. Он связан с доводами к "очевидному" (что было и чего не было), это то, что объективно. Второй служит для рассуждений (что может, могло и чего не может, не могло быть). Третий предоставляет нам возможность волеизъявления. Он связан с "доводами "к человеку", к его чувствам, к симпатиям и антипатиям (что должно и чего не должно быть). Как показывает анализ любого текста, данные типы модальности определяются достаточно легко и четко, сложности возникают лишь с тем, что они постоянно переплетаются между собой, трудно отыскать относительно длительно протяженные примеры текста, в которых бы вышеуказанные типы были представлены в чистом виде, без вкраплений то одного, то другого типа речи. Для примера возьмем монолог Леди Анны из "Ричарда III" Шекспира (I, 2, 1-32): Anne: Set down, set down your honorable load, If honour may be shrouded in a hearse.
Whilst I awhile obsequiously lament
The untimely fall of virtuous Lancaster. — описание
Poor key-cold figure of a holy king!
Pale ashes of the house of Lancaster!
Thou bloodless remnant of that royal blood!
Be it lawful that I invocate thy ghost,
To hear the lamentations of poor Anne,
Wife to thy Edward, to thy slaughter d son,
Stabb d by the self-same hand that made these wounds!
Lo, in these windows that let forth thy life,
I pour the helpless balm of my poor eyes: — рассуждение
О, cursed be the hand that made these holes!
Cursed the heart that had the heart to do it!
Cursed the blood that let this blood from hence!
More direful hap betide that hated wretch волеизъявление
That makes us wretched by the death of thee, описание
Than I can wish to adders, spiders, toads,
Or any creeping venom d thing that lives! рассуждение
If ever he have child, abortive be it, волеизъявление
Prodigious, and untimely brought to light,
Whose ugly and unnatural aspect
May fright the hopeful mother at the view; рассуждение
And that be heir to his unhappiness!
If ever he have wife, let her be made
More miserable by the death of him
Than I am made by my young lord and thee! —
Come, now towards Chertsey with your holy load,
Taken from Paul s to be interred there;
And still, as you are weary of the weight,
Rest you, whiles I lament King Henry s corpse. волеизъявление
Мы видим, как переплетаются типы речи на протяжении сравнительно небольших монологов: немногочисленные описания и изложения фактов переходят в рассуждения, перемежаясь в большей степени волеизъявлениями. Очевидно, что по степени эмоциональности самым нейтральным членом трихотомии является описание (наблюдение). Рассуждениям свойственна созерцательность, непрямолинейность, многозначительность, слабая доказательность. В противоположность им волеизъявлению присуще - прямолинейность, утвердительность, неумолимость.
Возвращаясь к дихотомии повествовательность / неповествовательность, остается добавить, что в высказываниях повествовательного характера главную роль играет содержательный, динамический компонент, и потому употребление всех языковых единиц вне зависимости от степени маркированности, коннотативности или нейтральности, подчинено здесь передаче непосредственно содержания. Это условие не способствует развитию лингвопоэтических элементов функции воздействия, в особенности это касается ассоциативной и гномической функций. Общий характер текста не создает возможности для реализации лингвопоэтического потенциала языковых единиц, и они остаются на уровне экспрессивных усилительных конструкций, а в плане лингвопоэтической значимости - лишь на уровне автоматизации. Кроме того, происходит постепенное снижение функций относительно других типов лингвопоэтической значимости; так полноценное речеупотребление будет выполнять в таком контексте экспрессивную функцию, а актуализированное - гномическую.
О лингвопоэтическом статусе многокомпонентных атрибутивных словосочетаний
Как уже упоминалось в первой главе, рассматривая вопрос о сущности словосочетаний "прилагательное + существительное", О.С. Ахманова писала, что "в большинстве случаев прилагательные, употребляемые в такого рода словосочетаниях, могут использоваться либо для сообщения дополнительных свойств определяемого слова ("описательные" словосочетания типа заплаканные глаза), либо для ограничения, сужения значения существительного ("ограничивающие" словосочетания типа серная кислота}" [18, с. 172-177]. Использование прилагательных в этом втором случае призвано служить углублению квалификативных отношений и может быть объяснено с помощью известной формулы genus proximus/differentia specifica . Если бы эта формула полностью отражала функционирование прилагательных в атрибутивных словосочетаниях, их рассмотрение в плане лингвопоэтической типологии было бы обречено на провал. Однако наличие "описательных" атрибутивных словосочетаний в корне меняет дело; помимо сугубо информативного употребления для такого рода языковых единиц характерно также и более "поэтическое", метафорическое применение, так как в реальной речи огромное количество прилагательных уже в силу своих ингерентных языковых свойств не столько уточняет что-то об определяемом существительном в чисто семантическом, описательном ключе, сколько углубляет коннотативный план определяемого слова. Другие прилагательные, не обладающие столь выраженными ингерентными свойствами, нередко приобретают их в контексте, благодаря чему их функционирование также выходит за пределы чисто семантического уровня. По мнению А.А. Липгарта, "именно эта черта имен прилагательных и образованных с их помощью атрибутивных словосочетаний делает их особенно ценными с лингвопоэтической точки зрения и позволяет изучать их с типологических позиций" [91, с.50].
Продолжая дальше свою мысль, А.А. Липгарт замечает, что возможность рассматривать лингвопоэтику атрибутивных словосочетаний появляется не только благодаря наличию метасемиотических свойств у адъективного компонента, но и при коннотативности определяемого существительного. При том, что существительные в целом выполняют в первую очередь номинативную функцию, в художественных текстах нередко используются ингерентно коннотативные единицы, а стилистически нейтральные существительные в общем контексте конкретного произведения часто развивают дополнительные свойства и приобретают адгерентные коннотации. В обоих случаях коннотативность субстантивных компонентов влияет на общий облик атрибутивных словосочетаний, благодаря чему эти языковые единицы могут стать предметом лингвопоэтического исследования, так как, именно благодаря реализации функции воздействия, эти языковые единицы представляют интерес для исследования и, безусловною, подлежат лингвопоэтическому анализу.
Как уже было доказано в докторской диссертации, а затем и в монографии А.А. Липгарта [91], произведения Шекспира являют собой изумительный пример ярких, незабываемых атрибутивных словосочетаний вышеуказанного типа. Конечно, и среди них имеется определенное количество таких, которые реализуют только лишь функцию общения в чистом виде { latter end , next heir , dead mooncalf и т.п.) или с некоторыми метасемиотическими осложнениями, но с явным преобладанием информативного начала ( impossible matter , strange drowsiness , strange repose ), однако наряду с этими атрибутивными словосочетаниями, не обладающими метасемиотическими свойствами, шекспировские пьесы содержат огромное количество коннотативных единиц этого типа, которые прекрасно реализуют функцию воздействия и, таким образом, не могут не рассматриваться в лингвопоэтическом плане. В этом нетрудно убедиться, если хотя бы бегло взглянуть на количество использованных драматургом атрибутивных словосочетаний в 1 сцене I акта "Ричарда її", которые для большей убедительности, А.А. Липгарт приводит в начале своего исследования, сопровождая языковой материал статистической справкой (4).
Настоящее лингвопоэтическое исследование направлено на изучение атрибутивных комплексов, которые содержат несколько прилагательных к определяемому существительному. Среди этих словосочетаний мы, как уже было сказано выше, выделили три разновидности: однородные члены предложения, синонимическая конденсация и собственно атрибутивные словосочетания. Так как, несмотря на очевидные различия, эти языковые единицы имеет одну и ту же объединяющую их концептуальную сущность, мы ввели термин "многокомпонентные адъективно-субстантивные комплексы", который, на наш взгляд, правильно отражает общий облик таких атрибутивных словосочетаний.
Материалом для лингвопоэтического исследования послужили английские драмы так называемого елизаветинского периода. В этой связи следует сразу же оговориться, что некоторые авторы критикуют и данное определение в частности, а также вообще какую-либо "привязку" или соотнесение творчества драматургов с именами монархов и правителей на момент их деятельности, мотивируя это тем, что "принятое в Англии деление драматургов на елизаветинских, яковитских и карлитских хотя в общих чертах и совпадает с тремя этапами развития английской драмы, но упускает из виду их общность и существующую между ними преемственность" [56, с. 6]. Но, как бы там ни было, мы оставляем за собой право определить нужный нам период в истории именно как "елизаветинский".
Материал для лингвопоэтического исследования составили 23 пьесы, среди них произведения В. Шекспира "Гамлет", "Король Лир", "Отелло", "Макбет", "Ричард III", "Король Джон", "Тимон Афинский", "Кориолан", "Юлий Цезарь", "Антоний и Клеопатра", "Троил и Крессида", "Тит Андроник", "Цимбелин", "Зимняя сказка"; К. Марло "Мальтийский еврей", "Тамерлан Великий", "Трагическая история жизни и смерти доктора Фауста", "Эдуард П", "Дидо, королева Карфагена", "Парижская резня"; С. Тернера "Трагедия мстителя"; Дж. Уэбстера "Белый дьявол"; Т. Мидлтона и В. Роули "Оборотень". Общее количество многокомпонентных комплексов составило 768 единиц. При воссоздании лингвопоэтической типологии атрибутивных словосочетаний возникает необходимость опираться на какую-либо систему категорий, применяемых к изучению словосочетаний. Этому вопросу посвящены многие работы ученых кафедры английского языкознания филологического факультета МГУ. И для лексикологического анализа ценность данной системы бесспорна (разработанная система категорий включает в себя категорию коннотативности, клишированности, идиоматичности, концептуальной полноценности и социолингвистической обусловленности). Однако при проведении лингвопоэтического анализа оказывается невозможным применить данную систему категории по причине "объективного несовпадения целей лингвопоэтического и лексикологического исследования" [91, с.56]. А.А. Липгарт описывает те необходимые принципы, которыми следует руководствоваться при анализе атрибутивных словосочетаний в следующем виде. В своей монографии "Методы лингвопоэтического исследования" он пишет: "проведение лингвопоэтической категоризации целесообразно осуществлять с точки зрения трихотомии «форма / содержание / функция»" [91, с.56].
Даже беглый взгляд на форму атрибутивных комплексов показывает, что единственной объединяющей их формальной чертой оказывается наличие во всех них существительного и двух или более прилагательных { fair and warlike form , sensible and true avouch , strict and most observant watch , mettle hot and full, most high and palmy state of Rome , lofty and shrill-sounding throat , extravagant and erring spirit , a loving and a fair reply , understanding simple and unschool d , oppress d and fear-surprised eyes , a violet forward, not permanent, sweet, not lasting , steep and thorny way , etc.) или адъективизированных причастий 1, например: See, where my slave, the ugly monster death, Shaking and quivering, pale and wan for fear, Stands aiming at me with his murdering dart ("Tamburlaine the Great": III, 2, 267-269) и адъективизированные причастия — fair well-spoken days . Анализ этих форм многокомпонентных атрибутивных комплексов, использованных Шекспиром и его современниками в драмах, показывает, что формальными различиями в этом случае можно пренебречь по следующим причинам.
Определения, употребленные в большинстве атрибутивных комплексов, являются простыми, например: "Тамерлан",- stout contributory kings , silly country swains , o merciless, infernal cruelty ; "Оборотень" - wild, unshapen antic , foul guilty person , kind honorable lord .
Реализация лингвопоэтических свойств многокомпонентных атрибутивных словосочетаний в драмах Уильяма Шекспира
Наиболее интенсивное развитие английская драматургия получила начиная с 70-х годов XVIB. На этот период приходятся важные изменения как в сценических, так и в технической организации театральных зрелищ в Лондоне. Театр стал одним из излюбленных развлечений горожан и как следствие играл все большую общественно-политическую роль. Разнообразие и пестроту театрального репертуара объясняет популярность театра у всех слоев общества. "Общенародность" театра XVIB. определило и драматургию этого периода. Репертуар создавался группой выдающихся драматургов, непосредственных предшественников Шекспира. В их творчестве разнородные драматические течения сочетаются более или менее органически и образуют замечательное художественное целое, из которого, в конце концов, вырастает шекспировский театр.
Творчество таких драматургов, как Кристофер Марло (Christopher Marlowe, 1564-1593), Томас Кид (Thomas Kid, 1558-1594), Роберт Грин (Robert Greene, 1558-1592), Джон Лили (John Lyly, 1554-1606), безусловно, подготовило появление Шекспира. Однако Шекспиру удалось в своем творчестве необыкновенно углубить все то, что он воспринял от своих предшественников, внеся в драму огромное поэтическое содержание. Помимо своего замечательного мастерства, он нашел для современных ему чувств, мыслей и проблем настолько глубокое и общее выражение, что произведения его переросли свою эпоху и сохранили свою художественную и идейную жизненность до наших дней.
Скудность сведений о жизни Шекспира дала повод к возникновению в середине XIX в. известной гипотезы о том, что автором пьес, носящих имя Шекспира, был не актер Вильям Шекспир, а какое-то другое лицо, по независящим причинам пожелавшее скрыть свое имя.
Сторонникам этой версии представлялось невозможным, что "гениальные произведения, которые обнаруживают глубокий ум, душевную чуткость, проницательность и благородство чувств написаны человеком, не принадлежащим к высшим слоям общества" [73, с. 578].
Все эти домыслы не имеют никакого фактического основания и свидетельствует скорее о непонимании характера эпохи Возрождения, когда появление гениальных самородков, выходцев из средних слоев населения или из народа явилось типичной и одной из отличительных черт этого периода. Таково большинство великих художников, писателей, мыслителей Возрождения.
Совсем иначе следует оценить другую гипотезу, сторонники которой, признавая, что под именем Шекспира не скрывается никакой другой автор, все же считают, что далеко не все пьесы, приписываемые Шекспиру, написаны действительно им самим и притом единолично. Вот для этих сомнений имеются очень серьезные основания. Как известно, нередко театры давали старую пьесу на переработку другому автору, после чего пьеса считалась уже произведением этого второго лица. Кроме того, существовал обычай коллективного сочинения пьесы несколькими авторами, которые сообща составляли сценарий, а затем распределяли между собой написание текста по ролям или по актам. Лишь половина шекспировских пьес была издана при жизни Шекспира, да и то большинство этих изданий осуществлялось без его ведома и согласия. При таких условиях можно вполне допустить, что некоторые из 36 пьес, напечатанных в первом издании сочинений Шекспира в 1623 г. (так называемый "шекспировский канон") и с тех пор постоянно переиздающихся в собраниях его сочинений как на английском, так и на других языках, возникли первым или вторым из указанных способов. Некоторые критики (например, Джон Робертсон), слишком увлекшись этими соображениями, дошли до приписывания другим авторам более чем половины шекспировских пьес, равно как и вообще всех тех мест, котрые казались им слишком слабыми для Шекспира. Новейшая критика, возражая против такого субъективизма, сильно сократила число пьес и сцен, могущих считаться сомнительными. Из всех шекспировских пьес переработкою чужих произведений являются, быть может, лишь "Генрих VI", "Тит Андроник", и некоторые сцены из "Укрощения строптивой" (где Петручио и Катарина не участвуют). А о несомненном сотрудничестве с другими авторами правомерно говорить в "Генрихе VIII" и возможно в "Перикле", "Троиле и Крессиде" и "Тимоне Афинском". Таким образом, сомнения касаются главным образом малозначительных пьес. С другой строны, очень вероятно участие Шекспира в нескольких пьесах, не вошедших в "шекспировский канон," - в "Эдуарде III", в "Двух знатных родичах" и в "Сэре Томасе Море". Во всяком случае, разыскания в этом направлении оказались полезны тем, что они способствовали углублению шекспировской текстологии, изучению его стилистики и метрики. [4-11, 26, 27, 56, 66, 68, 72, 73, 94]
Пьесы Шекспира очень разнообразны по своему внутреннему характеру, в зависимости от того времени, когда они были написаны. Вместе с тем они принадлежат к самым различным существовавшим тогда драматическим жанрам. Во времена Шекспира все пьесы делились на три категории - комедии, трагедии и так называемые "хроники", т.е. пьесы на сюжеты из национальной английской истории. В конце своей деятельности Шекспир пишет еще пьесы четвертого типа, которые в его время причислялись тоже к комедиям; однако они настолько отличались по своему характеру от обычного типа комедий, что правильнее назвать их трагикомедиями: это пьесы, основанные на сильно драматическом положении, но имеющие счастливый конец. В разные периоды своего творчества Шекспир избирал по преимуществу то те, то другие из этих жанров.
Различают три периода творчества Шекспира. Первый период характеризуется глубоким оптимизмом, преобладанием светлых, веселых тонов. Сюда, прежде всего, относятся ряд жизнерадостных и живописных комедий Шекспира, нередко окрашенных сильным лиризмом. Одновременно с этим Шекспир создает серию своих "хроник", среди которых "Ричард III" (1592-1593), где среди очень мрачных и жестоких картин, все же преобладает радостное утверждение жизни. К этому периоду относится также трагедия "Юлий Цезарь" (1599-1600), которая является переходом ко второму периоду творчества Шекспира. В этот второй период, 1601-1608 г., Шекспир ставит и разрешает великие трагические проблемы жизни, причем к его жизнерадостности, не исчезающей до конца, присоединяется струя пессимизма. Написаны трагедии: "Гамлет" (1600-1601), "Отелло" (1604-1605) , "Макбет" и "Король Лир" (1605-1606), "Антоний и Клеопатра" (1606-1607), "Кориолан" и "Тимон Афинский" (1607-1608). Наконец, в третий период, с 1608-1612 г., Шекспир пишет почти исключительно трагикомедии, в которых проявляется мечтательное и примирительное отношение к жизни. Важнейшие из них - "Цимбелин" (1609-1610), "Зимняя сказка" (1610-1611) и "Буря" (1612-1613).
В качестве материала для исследования мы выбрали пьесы разных жанров из каждого периода и попытались исследовать лингвопоэтику атрибутивных комплексов на разных этапах творчества Шекспира.
Трагедия "Тимон Афинский" наполнена социальными обобщениями о пороках общества. Тема мести неблагодарным афинянам представлена в трех вариантах: мизантроп Апемант поносит всех из зависти, потому что рожден бедным, и Шекспир противопоставил его Тимону. Военачальник Алкивиад мстит Афинам самым простым способом: он ведет войско после того, как сенаторы приговорили его к изгнанию, и он встречает покорность сената и уважение народа. Тимон стал обличителем сограждан, потому что он любил людей и всем помогал, но, когда он потратил на сограждан все богатство, никто не пришел ему на помощь — кредиторы потребовали уплаты долгов, а должники не вернули огромные суммы. Гневные монологи Тимона рисуют картину распада и одичания — страшные проклятия выражают ненависть, от которой он сам страдает и умирает. Тимон не может жить в мире, где истинно человеческие отношения любви, дружбы, благодарности, взаимной поддержки заменены отношениями выгоды; купли и продажи, где всем ходом жизни правит золото. Тимон умирает, убитый ненавистью, но не сломленный, не примиренный с обществом, где искажены все чувства. Ненависть Тимона губительна для него, однако его обвинительные речи выражают приговор обществу, в котором господствуют пороки.
Размышления о доброте человеческой души принизывают все произведение и на языковом уровне содержится, например, в следующих однородных перечислениях, где описываются достоинства лорда Тимона
