Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Доминанты жанрово-стилистического расслоения ранненововерхненемецкого литературного языка 19
1.1. Ведущие сферы письменности и социо-коммуникативные группы 19
1.2. Жанрово-стилистическая дифференциация письменно-литературного языка 24
1.3. Урбанистическая типология и городская письменность XV-XVI вв. 29
1.4. Истоки и формы городской историографии 38
1.5. Городские хроники XV-XVI вв. как типы текста 46
Выводы по главе I 59
Глава II. Структура и объем определений в корпусе городских хроник XV-XVI вв. 62
2.1. Определения в современном и в ранненововерхненемецком языке 62
2.1.1 Структура группы существительного 63
2.1.2. Определения в родительном падеже 68
2.1.3. Проблема дательного «притяжательного» 72
2.1.4. Предложные определения 73
2.1.5. Адъективные и причастные определения, наречия 76
2.1.6. Инфинитивы 81
2.1.7. Распространенные причастные определения 82
2.1.8. Приложения 83
2.1.9. Придаточные определительные 87
2.1.10. Дистантные атрибуты 91
2.2. Определения в городских хрониках XV-XVI вв. 93
2.2.1. Хроника г. Берна 93
2.2Л. 1. Определения в генитиве 94
2.2.1.2. Адъективные и причастные определения, приложения и инфинитивы 97
2.2.1.3. Предложные определения 99
2.2.1.4. Придаточные определительные 101
2.2.1.5. Именные группы с несколькими атрибутами 103
2.2.1.6. Атрибуты высших степеней зависимости 105
2.2.2. Хроники г. Вормса и Базеля 109
2.2.2.1. Определения в генитиве 110
2.2.2.2. Предложные определения 112
2.2.2.3. Адъективные и причастные определения 116
2.2.2.4. Инфинитивы и приложения 118
2.2.2.5. Придаточные определительные 122
2.2.2.6. Именные группы с несколькими атрибутами 123
2.2.2.7. Атрибуты высших степеней зависимости 126
2.3. Прагмастилистические параметры именных устойчивых словосочетаний в городских хрониках 131
2.4. Именные группы в городских хрониках и в жанрах повествовательной прозы 137
Выводы по главе II 140
Глава III. Атрибуты как валентностные партнеры существительных в корпусе ранненововерхненемецких хроник 143
3.1. Актуальные и исторические аспекты теории валентности 143
3.2. Валентность существительного в современном немецком языке 148
3.3. Валентность существительного в ранненововерхненемецком языке 153
3.4. Валентностные партнеры семантических групп существительного в хрониках XV-XVI вв.
3.4.1. Атрибуты имен действия 156
3.4.2. Атрибуты имен деятеля 161
3.4.3. Атрибуты имен результата 164
3.4.4. Атрибуты имен состояния 171
3.4.5. Атрибуты имен реляционных 176
3.4.6. Атрибуты имен квантитативных 181
3.4.7. Атрибуты имен качества 186
Выводы по главе III 190
Заключение 194
Библиография 198
Словари и справочная литература 217
Источники 219
Принятые сокращения 219
- Истоки и формы городской историографии
- Адъективные и причастные определения, наречия
- Актуальные и исторические аспекты теории валентности
- Атрибуты имен реляционных
Введение к работе
В исследованиях, посвященных проблемам становления немецкого литературного языка, особое значение имеет рассмотрение тенденций и альтернатив его развития в аспекте внешней и внутренней истории. ММ. Гухман справедливо отмечала, что в роли качественных характеристик немецкого литературного языка выступают, прежде всего, изменения в лексической системе и синтаксисе литературного языка, т.к. именно они наиболее непосредственно отражают его обработанность и социо-функциональные параметры [96, S.25]. Поэтому, особый интерес приобретает изучение тех синтаксических феноменов, истоки которых восходят к начальному этапу становления литературного языка (XV - начало XVII вв.) и значимость которых сохранилась - или даже возросла - в современном немецком литературном стандарте.
К числу таких явлений относится т.н. «именной стиль» (Nominalstil), широко распространенный во многих жанрах современного немецкого литературного языка [5, С.40]. Данное понятие характеризует высокую насыщенность предложения существительными и членами группы существительного (обозначаемой также как именная группа), что характерно прежде всего для языка официальной сферы, науки и техники, отчасти -прессы и публицистики [134, S.113]. Расширение употребления и связанное с этим увеличение объема и сложности именной группы обусловлено ее значительным потенциалом в отношении возможности компактного выражения информации [87, S.232]. Группу существительного можно рассматривать как «рамку» для диахронических наблюдений таких синтаксических процессов, как развитие распространенных адъективных и причастных определений, изменение топологии предложных и генитивных определений.
Истоки развития субстантивного стиля относятся к начальному этапу становления немецкого литературного языка (XV-XVII вв.), когда происходила перестройка и расширение группы существительного, где
важнейшими моментами исследователи считают перераспределение согласующихся и несогласующихся компонентов группы, образование сложных слов и увеличение числа определений [4, С.118 и ел.]. Уже в XVI в. в этом отношении существовала определенная стилевая дифференциация, поскольку в разных жанрах эти процессы протекали с неодинаковой интенсивностью.
На современном материале именной группе и отдельным типам атрибутов посвящены работы представителей традиционной грамматики (Н.И. Филичева [51], Г.Эггерс [79]), грамматики зависимостей (Г. Зайлер [158], Г. Лаутербах [118], Й. Шойблин [141]), валентностной грамматики (В. Бондцио [71], К. Зоммерфельдт [159; 160], В. Тойберт [167], Г. Хельбиг [101], И. Шмидт [148] и др.). Многие из этих исследований сосредоточены на описании отдельных типов атрибутов на уровне морфологии, а семантические характеристики ядра группы или атрибутов (за исключением прилагательных и генитива) затрагиваются лишь спорадически.
Из диахронических исследований следует прежде всего назвать основополагающие труды отечественных германистов В.Г. Адмони [3; 4;7], М.М. Гухман [22; 23] и Н.Н. Семенюк [43]. Становлению сложных слов и их отграничению от атрибутивной группы в рнвн. эпоху посвящены изыскания В.М. Павлова [128]. В работе СМ. Козман [34] рассматривается атрибутивный родительный и его синонимы в ранненововерхненемецком и современном немецком литературном языке, а в диссертации Э.Л. Шубиной [54] исследуются квантитативные сочетания в немецком языке XVII - XX вв. Из зарубежных диахронических исследований, посвященных группе существительного, необходимо отметить работы представителей традиционной грамматики (Г. Шиб [142], Г. ван дер Эльст [81], М.-Е. Фритце [89], А.-М. Хайдер [104]), структурной грамматики (М. Рессинг-Хагер [136]) и валентностной грамматики (Б.Баруфке [61], Н.Р. Вольф [175] и В. Вегштайн [170]). Именной группе отведен специальный раздел в
' Далее рнвн.
«Историческом синтаксисе» Р.П. Эберта [78], однако хроники в нем представлены недостаточно ввиду малой их исследованности.
Монографические исследования по синтаксису именного словосочетания в рнвн. языке немногочисленны, а в изучении развития именной группы и становления именного стиля в центральных жанрах рнвн. языка имеются значительные лакуны, на что указывают многие германисты (В.Г. Адмони, Р.П. Эберт, М.Е. Фритце и др.).
Это определяет актуальность исследования именной группы в городских хрониках XV-XVI вв., которые признаются исследователями одним из важнейших жанров немецкой письменности этих столетий [113, S. 116]. Выбор временного периода обусловлен также тем, что XV и XVI века маркируют два разных этапа в развитии рнвн. языка, а именно начальный и конечный [3, С. 107, 149], и сопоставление их поможет выявить своеобразие каждого этапа.
Обьектом данного исследования являются атрибуты (определения) существительного в рнвн. городских хрониках. Под атрибутами именной группы понимаются члены, грамматически зависимые от существительного -ядра группы и имеющие различное морфолого-синтаксическое оформление (прилагательное, существительное в родительном падеже или с предлогом, притяжательное местоимение, инфинитив, приложение, определительное придаточное) [82, S.115-127]. Члены группы существительного объединены смысловой связью, которая выражается морфологическими (согласование и управление), синтаксическими (порядок слов, выступающий в форме примыкания и рамочной конструкции) и ритмико-интонационными средствами [2, С.258].
Предметом исследования являются морфолого-синтаксические, семантические и жанрово-стилистические характеристики атрибутов существительного в текстах рнвн. городских хроник XV-XVI вв. Мы исходим из гипотезы, что для городских хроник ввиду их близости к
официально-деловой сфере и информативности характерна развитая и обширная субстантивная группа как основной элемент «именного» стиля.
Особую важность для нашей работы приобретают положения исторической стилистики, поскольку именно в стилистике объединяются внутренние и внешние по отношению к языку причины, обусловливающие языковые факты [33, С. 15]. Стилистические процессы соотносятся со структурными и функциональными сдвигами в системе языка: так, вытеснение некоторых синтаксических конструкций, стимулируемое изменениями в системе языка, обычно ведет к появлению у них стилистических и иных коннотаций [44, С.74].
При диахронических изысканиях, когда письменный текст оказывается единственной данностью для исследователя, понятие функционального стиля ввиду своей обобщенности едва ли может выступать в качестве исходного. Реалистичнее опираться на стилистические параметры жанров и типов текстов, т.е. их нормативно-стилистические и экспрессивно-стилистические языковые характеристики. Под жанром понимаются «более или менее стандартизованные и имеющие общую целевую направленность разновидности письменной коммуникации» [43, С.41]. С понятием жанра соотносится понятие «тип текста», которое охватывает типизированные тексты прагматической направленности, используемые в различных коммуникативных сферах (деловой, бытовой, отчасти научной) [112, S.1355]. Понятие «тип текста» оказывается особенно продуктивным для рнвн. эпохи, для которой характерна неотчетливость, «размытость» жанровых параметров и сближение прагматических и художественных текстов [113, S.1 Об].2
Данная работа опирается на результаты исследований в проекте «Wissensorganisierende und wissensvermittelnde Literatur im Mittclalter» (шифр DFG I SFB 226), проводившемся в 1980-е - 90-е гг. в университете г.
Усилившееся внимание к жанрам / типам текстов, рассматриваемым как феномены языкового употребления, нашло отражение и в рубрикации фундаментальной энциклопедии Sprachgeschichte (первое, двухтомное, издание 1984-1985 гг.и трехтомное переиздание 1998-2001 гг.).
Вюрцбурга (ФРГ). Целью проекта было издание и исследование центральных типов (поздне)средневековой прозаической литературы, транслирующей знания (Wissensliteratur, далее - познавательная литература). Основное внимание уделялось вопросам рецепции и традирования, авторам и заказчикам, содержанию и языковой организации текстов познавательной литературы [176, S. 19-20]. Под познавательной литературой понимаются литературные произведения любого жанра, передающие знания, - независимо от наличия у них эстетической функции - поэтому авторы не проводили четкой границы между художественной литературой и прагматическими жанрами [176, S.10]. Выполненные в рамках этого проекта работы В.Вегштайна [170] и Н.Р. Вольфа [175], посвященные валентности существительного в рнвн. языке, использованы нами для формирования теоретической базы и методологии исследования. Данные о путях распространения, о рецепции и традировании историографических текстов, представленные в работах Г. Бруннера [76] и Г. Шнайдера [150], использованы для характеристики городских хроник как типов текста.
В данном исследовании предлагается многоаспектный подход: проводится синтаксический и семантический анализ атрибутов существительного в городских хрониках с последующими обобщениями относительно жанровой и стилистической обусловленности их употребления в данных текстах. На синтаксическом уровне используются положения как нормативной (В.Г. Адмони [2; 6], Duden-Grammatik [186]), так и валентностной (Н.Р. Вольф [173], Я. Корхонен [116], В. Тойберт [167], Г. Хельбиг [46], У. Энгель [82]) грамматики. Мы исходим из положения, что синтаксическая валентность слова, т.е. количество и грамматическая форма его валентностных «партнеров», определяется семантикой слова и тесно связана с его семантической валентностью, т.е. потенциальной лексико-фразеологической сочетаемостью [173]. Вместе с тем, реализация валентностного потенциала слова зависит и от типа текста, т.е. от условий коммуникации [102, S.154]
Основная цель исследования заключается в выявлении и описании
реализации различных морфологических и семантических типов атрибутов в
рнвн. городских хрониках. Для выяснения специфики употребления
атрибутов в данном жанре проводится сопоставление их частотности с
другими значимыми жанрами рнвн. письменности при опоре на данные
других исследователей (М.Е. Фритце, А. М. Хайдер, Г. ван дер Эльст). Хотя
авторы городских хроник в большинстве своем были сведущи в латыни, мы
считаем автохтонную письменно-литературную традицию
основополагающей и поэтому не рассматриваем в работе возможное влияние латинского синтаксиса на язык хроникальных текстов, что может быть темой отдельного исследования.
Данная цель определяет постановку следующих задач исследования:
Охарактеризовать городские хроники как один из центральных жанров т.н. познавательной литературы рнвн. периода.
Проанализировать частотность употребления и морфологическую форму атрибутов группы существительного, определяемых как члены предложения II порядка.
Описать семантику атрибутов с позиции валентностной грамматики и определить способы морфологического выражения атрибутов различного типа.
Выявить связь между реализацией атрибутов-актантов и синтаксической функцией определяемого существительного и определить синтаксическую функцию слов-партнеров рассматриваемых существительных. Слова-партнеры определяются как члены предложения, делающие избыточной реализацию атрибутов существительных.
Сопоставить формальные характеристики атрибутов в городских хрониках с другими важнейшими жанрами немецкого литературного языка XV-XVI вв.
6. Определить жанрово-стилистическую, прагматическую
обусловленность реализации различных типов атрибутов и дать общую характеристику именной группе.
Научная новизна работы состоит в том, что, наряду с традиционным описанием различных синтактико-морфологических типов атрибутов, определяется валентностный статус атрибутов в зависимости от семантики ядра группы и дается семантическая характеристика атрибутов-актантов. Проводится сопоставление атрибутов группы существительного по двум временным срезам рнвн. языка - XV и XVI вв. и выявляются как интра-, так и экстралингвистические факторы, влияющие на реализацию различных типов атрибутов существительного в городских хрониках.
Грамматическому и семантическому анализу атрибутов предпослан анализ городских хроник как типа текста. Мы используем критерии многоуровневой классификации, разработанные В. Хайнеманном и Д. Фивегером [100]. При этом привлекаются работы, посвященные лингвистике текста, в том числе ее историческому аспекту (К. Адамчик [56], К. Бринкер [74], Е. Верлих [172], Е. Гроссе [94], Д. Фивегер [100], Й. Швиталла [156] и др.), а также исследования собственно хроник (Б.Менке [123], Р. Метцлер [125], Ф. Шмале [144; 145], Й. Шмидт [146], Й. Шнайдер [150; 151], К. Шрайнер [155], Р. Шпрандель [162] и др.).
В работе используется ряд методов исследования, основными из которых являются дистрибутивный анализ, метод контекстуально-интерпретационного анализа, методы семантической интерпретации синтаксических форм и корпусной лингвистики, количественно-симптоматический и сопоставительно-диахронический методы. Используя метод дистрибутивного анализа, мы не считаем его исчерпывающим и не ограничиваемся лишь анализом синтаксического окружения. Необходимо было привлекать данные семантики и контекста, а также проводить анализ сфер употребления рнвн. существительных, т.к. она влияет на реализацию атрибутов. Метод семантической интерпретации синтаксических форм,
использованный в III главе, позволил отграничить друг от друга атрибуты, имеющие одинаковое морфолого-синтаксической оформление, но различную семантику, и произвести их классификацию. Сопоставительно-диахронический метод применялся для сравнения атрибутов в рнвн. и современном немецком языке.
Для определения синтаксического статуса спорной конструкции, т.е. выяснения, является ли она атрибутом или членом предложения I порядка, мы пользовались как методом анализа дистрибуции существительного, так и методом контекстуально-интерпретационного анализа. Последний метод применялся для случаев с т.н. дистантными атрибутами, то есть атрибутами, отделенными от определяемого существительного другими членами группы существительного или членами предложения и довольно распространенных в рнвн. языке.
Используемые в нашей работе машинные методы поиска примеров позволили преодолеть ограничения, связанные с крайней трудоемкостью работы с объемными текстами. Так, ранее - например, в ставших классическими трудах В.Г. Адмони и др. - из исследуемых текстов извлекались и каталогизировались только фрагменты, сочтенные наиболее репрезентативными. Между тем, количественные характеристики одного и того же явления могут значительно расходиться в различных частях текста в зависимости, например, от того, насколько часто автор обращается к иным источникам. Поэтому электронное исследование целого текста без вынужденного ограничения отдельными фрагментами дало более объективную картину исследуемого явления.
При традиционном, «бумажно-карточном», способе анализа - к примеру, группы существительного - в исследуемом фрагменте берутся все группы существительного независимо от стержневого слова (так, например, у В.Г. Адмони, М.Е. Фритце, Р. Метцлер и др.), тогда как компьютерный поиск позволил нам отбирать сочетания с определенными существительными.
Материалом для исследования послужили тексты рнвн. городских хроник XV-XVI в. Это Аугсбургская хроника К. Зендера (1534-1536 гг.) [А], Базельская хроника Ф. Рифа (1514-1541, продолжение П. Рифа 1543-1585 гг.) [В1], Бернская хроника К. Юстингера (1420-1425 гг.) [В2], Бернская хроника В. Ансхельма (1530-е г., автор ее активно перерабатывал хронику К. Юстингера) [ВЗ], Вормская хроника Ф. Цорна (около 1570 г., с добавлениями Ф. Флерсхейма) [W], хроника г. Майнца, написанная, предположительно, Н. Райзе (1440-е годы) [М], Нюрнбергская хроника 3. Майстерлина (1484-1488) [N] и анонимная хроника Цюриха 1415-1418 гг. [Z]. Выбор именно этих хроник обусловлен их культурно-исторической значимостью и репрезентативностью для данного жанра, одним из признаков чего, согласно фундаментальному справочнику «Deutsche Literatur des Mittelalters» (2-е изд.) [183], является количество сохранившихся рукописей: их должно быть не менее трех. Используемые нами тексты, таким образом, были хорошо известны современникам, а Бернская хроника К. Юстингера использовалась позднейшими хронистами при компиляциях в качестве авторитетного источника. Все эти памятники использовались для классификации городских хроник как типа текста. Выборка существительных была произведена из четырех наиболее ценных в историческом и лингвострановедческом аспектах хроник [В1, В2, W, Z], дигитализированных нами. Включение в электронный корпус, наряду со швейцарскими хрониками, хроники г. Вормса обусловлено тем, что различия территориальных вариантов рнвн. литературного языка «средненемецкий <-> южнонемецкий» мы считаем нерелевантными для синтаксиса.
Для получения электронного текста четыре названные хроники были отсканированы, а затем изображение распознавалось при помощи программы Fine Reader 6.0, после чего производилась сверка и редактирование текста. Из каждого текста были отобраны абстрактные и реляционные существительные, наиболее типичные в тематическом плане для жанра «городская хроника» (общественно-политическая, правовая,
религиозная, экономическая тематика). Критерием этой «типичности» служило наличие существительного в нескольких хрониках. Было отобрано 115 существительных (см. перечень) с числом примеров, равным 1499, при этом атрибуты обнаружены примерно в 70% примеров. Поиск отобранных существительных в электронных текстах осуществлялся при помощи программы поиска в текстовом редакторе Word. Найденные сочетания сохранялись в специальных текстовых файлах, названных по заглавию соответствующей хроники (например, bern.doc).
Предложения, в которых существительное является дополнением глагола неполной предикации (типа geben, haben или tun), не вошли в выборку. В таких предложениях глагол и существительное образуют «расширенное сказуемое» [6, С.28], где носителем лексического значения оказывается существительное, а глагол вносит более абстрактные признаки грамматического характера. Определения таких существительных зависят от всего предикатного комплекса и поэтому являются членами предложения. Критерием выявления таких сочетаний служила их повторяемость. Вместе с тем, если существительное - предикатив распространяется определением, выраженным прилагательным или генитивом, то мы вслед за В. Тойбертом считаем данные определения зависимыми от предикатива, а не от всего предиката [167, S.70]. Число таких примеров, однако, не превышает 100.
Поскольку атрибуты - актанты, выделенные В.Тойбертом, связаны с определенными семантическими группами существительных, то мы распределили существительные по семи группам в соответствии с классификацией В. Тойберта [167]. Это имена действия, деятеля, результата, состояния, качества, реляционные и квантитативные. Морфологически однородны из них только две группы - имена действия и деятеля, являющиеся девербативами.
Недостатком такой классификации является проблематичность отнесения ряда существительных к определенному подклассу. Вместе с тем, для ранних этапов языкового развития подобный синкретизм значения
лексем более характерен, чем для современного немецкого языка [190, С. 16], и определенное число спорных случаев неизбежно.
Для различения актантов и свободных распространителей существительных мы использовали критерии, разработанные для современного немецкого языка Я. Корхоненом [116] и В. Тойбертом [167]. В спорных случаях мы ориентировались на семантику конструкции, например при определении статуса предложных сочетаний. Отобранные таким образом актанты подразделялись на семантические группы по классификации, предложенной В. Тойбертом [167].
Теоретическая значимость работы состоит в уточнении жанровых характеристик рнвн. городских хроник, в исследовании структуры и насыщенности именной группы в этом типе текста и выявлении преобладающих типов атрибутов. Делаются выводы относительно развития в данном жанре именной группы, несущей важную смысловую нагрузку во многих информативных жанрах немецкого литературного языка последующих столетий.
Практическая значимость работы заключается в возможности использования ее результатов и методики в теоретических курсах по истории немецкого языка (в разделах «Исторический синтаксис», «Историческая стилистика»), грамматики (в разделе «Синтаксис текста», «Типология текстов»), при написании курсовых и дипломных работ и обучении студентов использованию новых технологий для лингвистических изысканий. Полученные в ходе исследования данные могут быть полезны для работ, выполненных в русле исторической стилистики и посвященных изучению развития субстантивной группы и именного стиля в диахронии, языковым особенностям и жанровой типологии рнвн. письменности.
На защиту выносятся следующие положения:
1. Городская хроника представляет собой историографическое сочинение, ориентированное на изложение преимущественно городской истории в широком контексте истории Германской империи. Этот термин
охватывает как официальные, т.е. созданные по инициативе Городского совета, так и частные городские хроники.
Наиболее часто в городских хрониках реализуются атрибуты, выраженные существительными в родительном падеже, прилагательными и причастиями I и II. Более редки предложные атрибуты и придаточные определительные, а инфинитивы и распространенные причастные определения играют незначительную роль.
Из атрибутов-актантов преобладают субъектные и объектные актанты. Актанты содержания и цели, меры, ситуативы представлены значительно реже. Наименее часто реализуются актанты-адресаты. Субъектный и объектный актанты, актанты содержания, цели, вещества, терминов отношения, адресаты выражены генитивом, придаточным определительным или предложной группой. Актанты содержания и цели также выражаются инфинитивом, актанты вещества - приложением. Актанты-ситуативы выражается предложным определением, актанты термина отношения, специфические для имен реляционных - генитивом и притяжательным местоимением.
Первое место по частоте реализации своих актантов занимают существительные в функции объекта и обстоятельства. Объектные актанты и актанты ситуативы в группах имен деятеля и действия реализуются по преимуществу существительным в функции субъекта. Субъектный и объектный актанты, актанты терминов отношения, адресаты, экспериенсивы замещаются словом-партнером в функции субъекта или объекта. Субъектному и адресатному актанту также соответствует слово-партнер в функции атрибута. Актанты содержания и цели замещаются целостной предикацией.
По сравнению с художественными диалогами и дидактической литературой в хрониках чаще представлены генитивы и предложные конструкции. Прилагательные, причастия I и II играют меньшую роль, реже представлены приложения и придаточные определительные.
6. Невысокий удельный вес прилагательных и их стертый характер обусловлены вторичностыо в хрониках такой стилистической черты, как экспрессивность. Значительный удельный вес препозитивного генитива объясняется частотностью личных имен и топонимов. Низкая частотность определительных придаточных вызвана «нежеланием» хронистов усложнять именную группу. Группу существительного следует квалифицировать как сжатую и компактную.
Структура диссертации определяется целями и задачами исследования и состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка и приложения.
Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, устанавливаются его предмет и объект, характеризуются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, определяются материал и методы исследования.
В первой главе рассматривается жанрово-стилистическая дифференциация рнвн. письменного литературного языка, прослеживается развитие городской письменности XV-XVI вв. и возникновение городской историографии в системе познавательной литературы этой эпохи и. характеризуются городские хроники как типы текста по критериям, разработанным В. Хайнеманном и Д. Фивегером [100].
Во второй главе анализируются различные морфологические типы рнвн. атрибутов, рассматриваются проблемы их выделения и описываются атрибуты группы существительного в трех хрониках - Бернской и Вормской и Базельскои. Выявляются различия в реализации различных типов атрибутов между хрониками XV и XVI вв. К этому примыкает синтактико-стилистический анализ именных устойчивых словесных комплексов в хроникальных текстах и сравнение структуры и объема именной группы в хрониках и текстах других значимых жанров рнвн. письменности.
В третьей главе рассматриваются основные положения теории валентности в применении к существительным и проводится семантический
анализ атрибутов. Исследуется синтаксическая функция рнвн. существительных, реализовавших свой валентностныи потенциал и выявляются связи между семантикой актантов и синтаксической функцией определяемого существительного. Определяются способы морфолого-синтаксического выражения атрибутов различной семантики и проводятся наблюдения над синтаксической функцией слов-партнеров.
В заключении обобщаются результаты исследования и намечаются перспективы изысканий в данной области.
В приложении представлены таблицы, диаграммы, перечень существительных и образцы интерфейса программ Fine Reader и Microsoft Word с текстами хроник.
Истоки и формы городской историографии
Городская историография XV-XVI вв., удельный вес которой в культуре и бюргерском чтении был весьма велик, представляет собой неоднородное явление. Исследователи традиционно делят историографические сочинения на: 1) посвященные достаточно отдаленному прошлому (для Средневековья это предполагало временную дистанцию как минимум в несколько столетий, это т.н. Vergangenheitschronistik); 2) имевшие предметом недавние события (т.н. Zeitgeschehen). Некоторые исследователи лишь первое именуют историографией «в собственном смысле слова»: «Историография, представляющая собой письменную фиксацию памятных событий, является не ориентированным на современность процессом образования пространства памяти, а служит напоминанию о событиях, уже нашедших свое место в этом пространстве» [144, S.XVIII]. Однако большая часть городских исторических сочинений имеет своим предметом современность (это верно как для официальной, так и для частной сфер), поэтому целесообразным представляется использовать термин «историография» в широком смысле, в значении «историческое сочинение» [181, S.44].
Многие городские историографические сочинения позднего Средневековья носят название «kronik» (в различных вариантах написания).6 По определению К. Гегеля, инициатора издания фундаментальной серии «Хроник немецких городов с XIV по XVI вв.» в 36 томах, хроника как жанр
«предполагает целостное, непрерывное и последовательное изложение истории всего мира, государства или города, начиная с отдаленных времен и вплоть до современности» [99, S.XXXII]. Но в медиевистике и историческом языкознании не выработано четкого определения хроник. В частности, указывается, что они носят двойственный характер: с одной стороны, они описывают современность, с другой - перерабатывают источники и существующие историографические сочинения, посвященные достаточно отдаленному прошлому. Соответственно, содержание хроники располагается между двумя полюсами: ученой историографией и безыскусным перечислением событием по типу анналов, со множеством переходных форм [154, Sp. 1957].
В раннее и высокое Средневековье хроника понималась как жанр - т.е. литературно обработанная форма, конститутивными признаками которой было изложение событий с соблюдением хронологической последовательности и установление причинно-следственных связей между ними. В этом смысле она располагалась между анналами, характерными чертами которых являлась строгая хронология и краткость записей, и т.н. «историями» (historia), освещающими определенный временной отрезок или единственное событие без обязательной опоры на даты [145, S.115-119].
В позднем Средневековье это соотношение нарушилось, и современники часто не различали анналы и хроники. Хроника стала означать не столько литературный жанр, сколько письменную фиксацию «достойных воспоминания дел» (memoria rerum gestarum), а значительная часть светских историографических сочинений получала жанрово-неотчетливое наименование «buch», что могло иметь два значения: некое целостное литературное произведение или рукописный свиток для внесения продолжающихся записей [123, S.51].
О. Лоренц усматривал истоки городской светской историографии как в собственно городских хроникальных сочинениях, так и в традициях монастырских и «всемирных» хроник нищенствующих орденов францисканцев и доминиканцев. Основную роль он отводил нищенствующим орденам, считая доминиканцев истинными наставниками в исторической науке, влиянию которых обязана своим расцветом городская историография [120, S. 6].
С иных позиций рассматривал проблему Г. Шмидт, исходя из важности существовавшей в городах (прежде всего имперских и вольных) собственной историографической традиции, развивавшейся с XIII века в текстах административно-правовой сферы. Он прежде всего выделяет т.н. «городские книги», которые выполняли двойную функцию: административно-правовую и обеспечения коллективной памяти [146, S. 18-20].
Городские книги представляют собой особый феномен. Появившиеся в XIII в. в западных областях империи и постепенно распространившиеся на восток, они вплоть до середины XIV в. велись на латыни и именовались обычно «liber civitatis», а во второй половине XIV в. происходит переход на немецкий язык. Типичная городская книга «включала разнородную информацию, а именно заметки, [налоговые] списки, финансовые отчеты, копии грамот, хроникальные записи» [114, Sp. 1849]. Их повсеместная распространенность и важность для административной сферы объяснялись как удобством формы, так и информативностью, достоверностью содержания, поскольку записи, касающиеся постановлений Совета, приобретали статус имеющих обязательную силу. Вплоть до XV в. обязанность вносить записи в городские книги лежала на городских писцах, связанных присягой верности Совету, затем она перешла к т.н. «публичным нотариям» (notarii publici) и синдикам [90, S. 19-20].
В течение XV-XVI вв. происходит дифференциация городских книг, и исследователи насчитывают более 80 их наименований (часть из них являлись региональными дубликатами). Д. Геннерих выделяет три основные группы: 1. «Книги Совета» (содержание - протоколы, постановления, статуты, привилегии и т.д.); 2. «Судебные книги» (охватывают брачные договора, дела о наследстве, завещания); 3. «Финансовые книги» (это «налоговые», «расчетные» книги, податные списки). Для создания хронистики особое значение имел первый тип, нередко включавший и относительно подробные заметки исторического характера [90, S.26].
В хрониках город фиксировал свои обычаи и право, но внимание концентрировалось, прежде всего, на политико-административном аспекте, а описываемые случаи из правовой практики могли получить статус прецедента. Повествовательная структура, т.е. связный рассказ о событиях и процессах в городе и за его стенами, нередко дополнялась - отчасти даже заменялась - цитацией официальной корреспонденции или грамот, имеющих статус документов права. Опираясь на тесную связь городских книг и официальных городских хроник, обязанных своим возникновением инициативе Совета и (как правило) вышедших из-под пера городского писца, Г. Шмидт полемически резюмирует: «городские хроники выросли из правосознания города, но никак не из интереса к истории и историографии» [146, S. 21, 22].
Адъективные и причастные определения, наречия
Адъективные и причастные определения, наречия Адъективные определения, по классификации В.Г. Адмони, принадлежат к числу «внутренних» определений и связаны с определяемым существительным теснее, чем несогласующиеся, или «внешние», определения [2, С.257]. С позиции грамматики зависимостей Й. Эрбен именует их «сопровождающими словами» (Beiworter), т.к. они согласуются с определяемым словом в роде, числе и падеже и характеризуют его по состоянию, принадлежности и расположению, качествам и т.д. [188, S.171]. У. Энгель, другой видный представитель грамматики зависимостей, считает адъективные определения принципиально факультативными, грамматически зависимыми не от определяемого существительного, а от детерминатива [82, S.116].
Особым типом являются тлі. «предикативные атрибуты» (pradikative Attribute), которые, как и качественные прилагательные, могут быть преобразованы в предикативный член (например: Der Mitarbeiter starb jung — Der Mitarbeiter starb. Er war jung). Но, в отличие от обычных атрибутивных прилагательных, характеризующих имя по его имманентному признаку, такие «предикативные» атрибуты характеризуют существительное лишь по отношению к моменту совершения действия, выраженного глаголом, и способны перемещаться в предложении независимо от определяемого существительного [101, S.136]. Учитывая более свободную связь «предикативных атрибутов» с определяемым словом, выражающуюся в ослаблении грамматической зависимости от него, в нашей работе мы не рассматриваем их как атрибуты.
Многие исследователи считают однопорядковыми прилагательные и причастия I и II [82; 131; 192]. Так, Р. Рат обосновывает это тем, что причастия выделимы лишь по парадигматическому признаку, а в синтаксическом плане они могут проявлять качества прилагательных, предлогов или союзов [131, S. 13]. Однако к особенностям причастий следует отнести то, что они сохраняют управление глаголов и, следовательно, располагают большими возможностями для распространения, чем прилагательные.
В современном немецком языке адъективные атрибуты обычно располагаются перед определяемым словом, и У. Энгель выделяет здесь 5 классов. Это т.н. количественные прилагательные (wenige, viele), референтные прилагательные, включающие также причастия II (damalige, besagte), качественные (uppige) прилагательные, т.н. прилагательные «происхождения» (Hamburger) и классифицирующие прилагательные (papstlich, philosophisch) [82, S.152]. Вынос прилагательного в постпозицию и употребление его при этом в нефлективной форме объясняется стилистическими причинами или расширением адъективной группы за счет координированных членов (например: alle Menschen, gross und klein). При наличии нескольких прилагательных вначале располагается имеющее больший смысловой вес и менее связанное с определяемым существительным, особенно прилагательное оценочного характера (ein gutes bayerisches Bier) [78, S. 173].
Традиционно выделяется две лексико-семантические группы прилагательных: качественные и относительные (по У. Энгелю, классифицирующие). Вторая группа, характеризующая определяемое существительное через отнесение к иному объекту или явлению, по большей части образована дериватами существительных. Относительные прилагательные используются в качестве альтернативы субстантивных атрибутов, т.е. определения в генитиве или предложного определения. Среди относительных прилагательных Г. Хельбиг и И. Буша выделяют следующие группы [192, S.285]:
1. «прилагательные отношения», определяющие принадлежность или сферу (например, philosophlsch, medizinisch),
2. прилагательные происхождения (типа italienisch),
3. «прилагательные вещества» с окончаниями на -en, -em (ср.: seiden, eisern)
4. прилагательные со значением места и времени (heutig, hieslg),
5. прилагательные с элементом -weise (dummerweise)
6. порядковые числительные. Как можно заметить, дериватами существительных являются первые три группы, поэтому в нашей работе только они причислены к относительным прилагательным. Относительные прилагательные П. Шойблин рассматривает в двух аспектах: по отношению к исходным существительным и к результирующим прилагательным. Он констатирует, что к ним применима обратная трансформация, т.е. они могут быть преобразованы в субстантивные атрибуты. В отличие от иных адъективных групп, относительные прилагательные не могут употребляться в функции предикатива (за исключением случаев употребления в переносном значении), не образуют сравнительной степени и не способны к распространению. При помощи трансформации относительных прилагательных в существительные П. Шойблин показывает, что они соответствуют генитиву субъекта или предложному определению, но никогда - объектному генитиву (например: polizeiliche Anordnung — die Anordnung der Polizei, eisernes Gitter — Gitter aus Eisen) [141, S.133].
Нераспространенные адъективные определения уже со свн. периода располагались в прозаических произведениях в препозиции. Выноситься в постпозицию в рнвн. языке могли лишь отдельные типы атрибутов, например selig, обозначения локализации, происхождения (zwei Gulden rheinisch), а в канцелярском языке также анафорические прилагательные и причастия типа obgemelter, nachstkunftig. Можно предположить, что иногда возможность выноса прилагательных в постпозицию была обусловлена их рематическим характером. Изредка одно из двух адъективных определений, находящихся между собой в отношении соподчинения, располагалось перед определяемым, а другое - после него (например: Sye sullen keyn geraubt ding aber gestolen nit kauffen). Согласно О. Бехагелю, такое расположение становится редким уже в XV-XVI вв.[65, S.201].
В рнвн. период система падежных форм атрибутивного прилагательного была еще по разным причинам неустойчива. Так, иногда сильная форма могла появиться даже после грамматически выразительного артикля, в других же случаях (особенно в текстах южно-немецкого ареала) использовалась апокопированная форма прилагательного. Колебалось и употребление невыразительных форм - часто у одного и того же автора формы с разными показателями (в аналогичных падежах) стоят рядом. Эти противоборствующие тенденции В.Г. Адмони рассматривает как неизбежные этапы на пути становления монофлективной структуры в группе существительного, которая побеждает позже, уже в XVII в.[4, С.116-118].
В отличие от прилагательных, наречия в роли атрибутов более «специализированы»: так, согласно К. Тарвайнену, наречия «снабжают определяемое существительное дополнительной характеристикой локального или временного значения» [166, S.210]. В нормативной грамматике Г. Хельбига и И. Буша отмечается, что прилагательное и наречие в определительной функции восходят к одному типу предикации, а именно ist-Pradikation, что подтверждается следующим тестом: der fleissige Student — der Student ist fleissig и der Student dort — der Student ist dort [192, S.494]. Авторы указывают на следующие особенности адвербиальных атрибутов:
1. Если большинство прилагательных способны выступать в роли определений, то для наречий эта функция является скорее исключением: атрибутами могут быть лишь немногие, а именно исконные (т.е. непроизводные) наречия локальной или темпоральной семантики.
2. Атрибутивное прилагательное располагается обычно в препозиции, наречие - в постпозиции. Иное расположение возможно лишь при определенных условиях (в частности, в языке поэзии).
Актуальные и исторические аспекты теории валентности
Актуальные и исторические аспекты теории валентности Первым наметил основные свойства валентности К. Бюлер, оказав влияние на последующее развитие теории валентности. Так, он указал, что «в каждом языке существуют избирательные сродственные связи: наречие стремится к своему глаголу, то же наблюдается и у других частей речи... Слова определенного класса открывают вокруг себя одно или несколько вакантных мест (Leerstellen), которые должны быть заполнены словами определенных других классов» [15, С. 158]. Обращает на себя внимание, что валентность (упоминаемая, но не дефинируемая К. Бюлером) толкуется им в двух смыслах: как способность открывать «вакантные позиции» и потребность присоединяться к иным словам. Ср.: «слово albus - «белый» открывает лишь одно вакантное место, которое должно быть заполнено символами определенного класса» [15, С.276].
Л. Теньер, развивший положения К. Бюлера и разработавший центральные положения теории валентности, исходил из вербоцентрической схемы, согласно которой глагол представляет собой структурный центр предложения, и именно от глагола зависят «актанты», т.е. «действующие лица», и «сирконстанты», т.е. обстоятельства. Число актантов регулируется самим глаголом, т.е. числом открываемых им позиций (Leerstellen), в то время как количество свободных обстоятельств от глагола не зависит [49, С.118-119].
В.Г. Адмони считает валентность принципиально присущей любой части речи и именует ее «сочетательными потенциями». Он различает обязательную валентность, т.е. отношение зависимого слова к управляющему, и факультативную валентность, т.е. отношение управляющего слова к зависимому [6, С.30-31]. Идея о «двухсторонности» валентных связей была разработана Б.А. Абрамовым, различающи «центростремительную» и «центробежную» валентности. Если первая присуща зависимому слову, «стремящемуся» присоединиться к другому, то вторая характеризует способность автосемантической лексемы к распространению зависимыми членами [1].
В вопросе о структурном центре предложения теоретики валентности расходятся. Сторонники вербоцентрической концепции вслед за Л. Теньером считают глагол структурным центром предложения, не выделяя субъект среди прочих актантов (И. Эрбен, У. Энгель, Я. Корхонен, Н.Р. Вольф). Согласно другой концепции, структурным центром (осью) предложения является субъектно-предикатный комплекс (X. Бринкман и В.Г. Адмони).
В дальнейших работах внимание исследователей сосредоточилось на более тщательном различении синтаксического и логико-семантического уровня валентности. Так, на синтаксическом уровне рассматривают валентность X. Бринкман и Й. Эрбен, а также У. Энгель. Я. Корхонен, подчеркивая связь этих уровней (оговариваясь, что они не изоморфны), создал интегративную модель валентности [116, S.116-122]. Близок к нему и Н.Р. Вольф, указавший на тесную связь семантики и синтаксиса в оценке валентности [173, S.19].
Н.И. Филичева отмечает, что синтаксическая валентность зависит от семантики слова и связана с его семантической валентностью. Последняя раскрывает семантические условия, при которых в речи реализуется определенное актуальное значение слова и определяет его возможные лексические контексты [51, С.4]. В синтаксической валентности Н.И. Филичева различает конфигурационную и реляционную валентности, соотносящихся между собой как явления поверхностной и глубинной структур. Если конфигурационная валентность задает грамматическую форму актантов, то реляционная валентность указывает на то, какие синтаксические отношения выражают грамматические формы в окружении слова [51, С.9]
С логико-семантических позиций рассматривает валентность В. Бондцио. Валентностью он именует «наличие свободных позиций у лексемы, обусловленное неполнотой значения отдельно взятой лексемы (Relativitat) и соотнесенностью значения лексемы с явлениями действительности (Relationalitat)» [72, S.358]. Открываемые лексемой позиции не дополняют значение слова, но сами являются компонентом (integrative Faktor) этого значения. Рассматривать отдельно взятую синтаксическую валентность, считает В. Бондцио, нецелесообразно постольку, поскольку семантической валентностью обусловливаются и синтаксические процессы [72, S.359].
Я. Корхонен указывает, что проблема соотношения логико-семантического и синтаксического уровней валентности является частью общей проблемы соотношения формы и содержания: «Синтаксические отношения валентности мотивированы на абстрактном логико-семантическом уровне, в каждом языке они отражают определенную внеязыковую действительность» [116, S.116]. Тесная связь между этими уровнями обнаруживается прежде всего в том, что в результате изменения числа или морфологической принадлежности актантов может измениться и содержание носителя валентности. Рассматривать языковые структуры, опираясь лишь на логико-семантическую или синтаксическую валентность, считает Я. Корхонен, нецелесообразно, ведь в каждом случае интерпретация этих структур будет различна. Поэтому он использует интегрированную модель валентности. Морфологическая компонента валентности устанавливает форму актанта, а семантическая соотносит с актантом элемент значения, не выводимый из значения самого актанта [116, S.123].
У. Энгель, хотя и постулирует наличие «глубинной семантической структуры», однако оперирует понятием валентности лишь на синтаксическом уровне. В его трактовке валентность - это разновидность управления, распространяющаяся на определенные подклассы частей речи (т.е. каждому подклассу, например, существительного присуща собственная валентность, связанная с семантикой данного подкласса: так, существительное Hoffnung требует предложного дополнения с auf, а существительное Glaube - предложного дополнения с an) [82, S.96].
Н.Р. Вольф, отстаивая семантическую основу синтаксических процессов, уточняет определение У. Энгеля: «Валентность представляет собой семантически обусловленную форму управления» [173, S.29]. Под синтаксической валентностью он понимает морфологическую принадлежность и число контекстуальных партнеров носителя валентности, а под семантической - закономерности отбора этих партнеров. Т.е. последняя определяет, к какому подклассу принадлежит валентно зависимый член.
В последние десятилетия диахронический аспект валентности все чаще привлекает внимание исследователей. Так, валентности глаголов в двн. языке посвящены работы А. Гройле (на материале «Evangelienbuch» Отфрида) [92], в свн. языке - X. Максвелла (художественная литература) [122], в рнвн. языке - В. Агеля (литература морально-дидактического содержания) [57], Я. Корхонена (проза Лютера) [116], Н. Р. Вольфа (тексты познавательной и специальной литературы) [175]. Хотя все больше исследователей склоняется к тому, чтобы рассматривать валентность с семантических позиций [93, S.4], однако в диахронических исследованиях валентности приоритетом пользуется ее синтаксический аспект. Между тем, анализ семантических характеристик валентностных партнеров важен для лексикографического описания носителя валентности, поэтому необходимо всестороннее описание валентности в диахронии.
Атрибуты имен реляционных
К. Зоммерфельдт и Г. Шрайбер выделяют в современном немецком языке две группы имен реляционных. Первая - это именования лица по его отношению к другому лицу, куда входят обозначения родства, а также существительные типа Feind, Freund, Genosse и т.д., номинирующие отношения «приватного» характера. Существительные второй группы обозначают отношения между лицами и коллективами, и их определения указывают область деятельности лица, например: Direktor der 20. Oberschule, President der Volkskammer. Существительные второй группы сближаются с именами деятеля [198, S.15-16]. Согласно В. Тойберту, имена реляционные располагают единственным актантом, названным им «актантом термина отношения» (Personenerganzung) [167, S.87].
Рнвн. имен реляционных первой группы нами было исследовано 3: freund (friind) «друг, сторонник, союзник», feind (fiend) «неприятель, враг», vorfahr «предшественник». Вторая группа представлена единственной лексемой: konig, которая реализуется наиболее часто из реляционных: только в хронике Вормса с ней проанализировано 89 примеров.33
В качестве наиболее типичного примера, т.е. существительного реляционного значения без компонентов семантики имен действия, мы проанализируем лексему freund (friind). freund Это рнвн. существительное актуализируется по преимуществу в варианте «друг, союзник». В рнвн. период оно спорадически употреблялось также в варианте «родичи» (во множественном числе) [184, IV, Sp.162], однако в нашем материале отделить этот вариант значения от варианта «союзник, друг» маловозможно. Для швейцарских кантонов союзные отношения приобретали особую важность в связи с необходимостью постоянного отпора попыткам земельной аристократии лишить их независимости. Можно предположить, что freund являлось непременным компонентом официальной корреспонденции городов-кантонов.34 Актант термина отношения может быть выражен генитивом либо синонимичным ему притяжательным местоимением. В абсолютном большинстве случаев (65 примеров) лексема freund / frund в значении «друг, союзник» сопровождается притяжательным местоимением. Как правило, оно соотносится с субъектом (реже - объектом) в том же предложении, например: ...obgenannter bischof ... erfordert auch seine freund und umliegende ritterschaft, die grafen von Leiningen und andere viel... (W., S. 65). Здесь обозначаемое лицо, о друзьях которого идет речь, является синтаксическим субъектом предложения.
В четырех примерах лексема freund распространяется притяжательным местоимением в сочетании с предложным дополнением локальной семантики. Можно полагать, что это был устойчивый оборот текстов официальной сферы, например:
...hierauf beschrieb und ermahnet herr Eberhard kammerer ritter alle seine freund in Worms (W., S. 113), или
... Do ritten ...unser guote fnind von berne und ander erber herren uf dem land (Z., S. 56).
Если в приведенных примерах предложное определение необходимо для коммуникативной полноты предложения, поскольку в противном случае останется неясным, какие именно союзники подразумеваются, то в
следующем примере предложная конструкция von berne имеет скорее формальный, клишированный характер. Одним из доказательств этого служит использование в функции обращения аналогичной по форме (притяжательной) конструкции lieben herren von basel. Ср.:
Der von bern houptman sprach: lieben herren von basel, uns hant bevolchen iivver guten friinde von berne, daz wir... (B2, S. 127). Сочетание типа unsere alte friinde, употреблявшееся для обозначения давних союзников, отмечено в сумме в шести примерах.36
Именная группа с freund, наряду с притяжательным местоимением, может распространяться приложением,37 что обусловлено коммуникативной необходимостью, т.е. важностью имени союзника или друга в данном контексте:
...desgleichen hat auch Conrad Sulgenloch auf bitt graf Emichen von Leiningen und seiner freund, Gudelman von Metz, Berthold von Lammersheim, biirgen gesetzt alles wieder zu stellen (W., S. 108).
В случаях, когда лексема freund соотносится не с лицом, названным в том же предложении, а с упомянутым в предтексте или не упомянутым вообще, она распространяется генитивом, например:
...wo ein rath seiner begehr nit statt thate, wurde er [herr Franciscus von Sickingen] gedrungen, seiner herren freund und gesellen rath zu haben, wie er bezahlt mochte werden (W., S. 242). В этом примере речь идет об угрозах Ф. фон Зиккингена (1481-1523 гг., предводителя рыцарского восстания 1522-1523 г.), понесшего урон от города, в случае отказа Совета возместить ему ущерб обратиться к своим сторонникам и действовать соответственно.
