Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I. Проблемы жанровой классификации чувашской устной прозы 8
1.1 История собирания устной прозы в чувашской фольклористике 8
1.2 История исследования фольклорной прозы в чувашской фольклористике 28
ГЛАВА II. Чувашская устная проза в жанровом многообразии 52
2.1. Мифологические предания (мифологи халапё) 52
2.2. Рассказы о встречах с мифологическими персонажами 76
ГЛАВА III. Бытование чувашских исторических преданий 99
3.1. Сказания об улыпах (улап халапё) 99
3.2. Жанровые и художественные особенности чувашских исторических преданий (аваллах халапё) 120
3.3. Освоение территории и особенности ландшафта в топонимических преданиях 138
Заключение 158
Условные сокращения 164
Библиография 166
Приложение 183
- История собирания устной прозы в чувашской фольклористике
- История исследования фольклорной прозы в чувашской фольклористике
- Мифологические предания (мифологи халапё)
- Жанровые и художественные особенности чувашских исторических преданий (аваллах халапё)
Введение к работе
Актуальность темы. Одной из объемных и содержательных составляющих фольклорного наследия является устная проза- Чувашская народная проза, являясь одним из крупных жанровых блоков чувашского фольклора, несет на себе груз проблем классификации традиционного словесного творчества. До сих пор в фольклористике отсутствует четкость в систематизации, классификации фольклорной прозы, нет единых критериев жанровой дифференциации в рамках повествований несказочного и сказочного характера, отсутствует определение их доминирующих функций. Проблема усугубляется и за счёт неоднозначности терминологии.
Терминологической устойчивости и общепринятых критериев выделения жанров в области народной прозы нет пока и в чувашской фольклористике. Обобщающие термины отсутствуют и в народной традиции: легенды называются сказками, рассказами, былички не осознаются как самостоятельный жанр. Такое положение создает необходимость дальнейшего теоретического осмысления жанров фольклорной прозы.
Чувашская фольклористическая наука достигла немалых успехов в деле собирания, издания и изучения произведений устного народного творчества. Собрано большое количество материалов, опубликованы мифы, сказки, предания и другие образцы фольклора. В то же время следует отметить, что еще имеется ряд малоизученных вопросов., как общеметодологического характера, так и относящихся к конкретным жанрам, которые необходимо исследовать и сделать достоянием филологической мысли. Необходимость данного исследования диктуется несколькими причинами: прежде всего, вопросам изучения несказочной прозы учёные разных стран в наше время уделяют огромное внимание, и интерес к ней всё более возрастает. Жанры несказочной прозы и их особенности, несмотря на их «местную приуроченность» и национальную специфичность, «интернациональны по своему характеру» и, чем обширнее исследуемые материалы по регионам,
тем глубже и обоснованнее результаты исследования этого вида устной прозы.
Цель исследования - комплексное изучение жанров чувашской несказочной прозы, выявление их специфики. Для достижения этой цели в работе были поставлены следующие задачи:
определение жанровых границ преданий, быличек в системе жанров чувашской несказочной прозы;
систематизация и классификация несказочной прозы;
выделение отдельных этапов развития народной прозы;
- выявление общего и особенного в системе несказочных жанров и
определение их места в системной связи с другими жанрами.
Методологической базой исследования явились фундаментальные труды советских и российских фольклористов и литературоведов В.Я. Проппа, К.В. Чистова, Б.Н. Путилова, С.Н. Азбелева, В.П. Аникина, Н.И. Кравцова, Э.В. Померанцевой, В.К. Соколовой, Н.А. Криничной, В.М. Гацака и др., специально занимавшихся изучением жанров, отдельных проблем несказочной прозы.
Диссертант опирается и на труды региональных исследователей: Н.А. Надршиной, С.А. Каскабасова, Т.Г. Владыкиной, Л.В. Седовой, В.А. Акцорина, А.Е. Китикова, И.С. Тукташа, И.И. Одюкова, М.Я. Сироткина, В.Я Канюкова, Е.С. Сидоровой, В.Д. Димитриева, Г.Ф. Юмарта, В.Г. Родионова, А.К. Салмина, Н.И. Егорова и др.
Основные методы исследования. Жанры чувашской устной прозы исследуются в сравнительно-историческом, сравнительно-типологическом и сравнительно-сопоставительном планах.
Объектом исследования является чувашская несказочная фольклорная проза.
Источниковой базой диссертации являются как опубликованные, так и архивные материалы. Основной фонд источников, позволяющих решить сформулированные задачи, составляют фольклорные тексты опубликованные
в следующих сборниках: «Чувашское устное народное творчество». Т. 1, 2 (Сказки); 6 (Мифы и предания); «Народное творчество: Мифы. Легенды. Предания», «Народное тварчество: Народный эпос», архивные материалы Чувашского государственного института гуманитарных наук (ЧГИГН).
Научная новизна заключается, в первую очередь, в том, что настоящее исследование является первым опытом монографического осмысления жанровой системы чувашской несказочной прозы: мифологи халапёсем (мифологические предания), улап халапёсем (сказания об улыпах), аваллах халапёсем (исторические предания), тавралах халапёсем (топонимические предания), тёшмёш халапёсем (былички).
Жанры чувашской несказочной прозы исследуются как целостная система в составе национального фольклора.
Обобщая опыт учёных, изучавших отдельные жанры и аспекты чувашской несказочной прозы, на основе анализа стиля жанров преданий и быличек сделана попытка представить их жанровые особенности и закономерности.
Существенной новизной диссертации является исследование жанровой природы чувашских быличек {тёшмёш халапёсем). До настоящего времени довольно скудные сведения о существовании чувашских народных суеверных рассказов встречалось только в трудах И.С. Тукташа. Использование фактического материала дает возможность иметь представление о жанровой природе чувашских быличек.
На защиту выносятся следующие основные положения:
Сложность определения и разграничения чувашской несказочной прозы заключается в нечётких видовых границах её жанров - предания, легенды и устного рассказа. Основными критериями их разделения являются наличие или отсутствие элемента фантастичности и времени действия персонажей как сюжетообразующего стержня произведений.
Фольклорные жанры очень близки друг к другу и между ними нет раз и навсегда установленной строгой границы. Это обусловлено долгим
сохранением жанрового синкретизма и тесным взаимодействием жанров в процессе их совместного бытования, функционирования в единой системе.
3. Жанры и произведения несказочной прозы нацелены на достоверность.
События, о которых рассказывается в несказочных произведениях, для
рассказчика и слушателя являются правдивыми, в противном случае они
никакой ценности не представляют.
4. Анализ жанрово-художественной стороны рассказов о встрече с
мифологическим существом позволяет выделить их как самостоятельный
жанр чувашской несказочной прозы с рядом характерных поэтико-
стилистических особенностей.
5. Предания не являются застывшей формой художественного
повествования. По мере изменения мировоззрения народа на явления
природы и общественную жизнь меняется их содержание.
Улып - первопредок, не знавший земледелия и пришедший в Волго-Камское междуречье с подножия мифических гор Арамази. Данный тип героя отражал переход кочевнических племён к земледелию и оседлости.
В процессе своего развития топонимические предания срослись с генеалогическими преданиями.
Практическая значимость работы состоит в том, что в научный оборот вводится обширный материал по повествовательной прозе, который может быть использован как при дальнейшем исследовании чувашской фольклорной прозы, так и при изучении отдельных жанров национального фольклора. Результаты настоящего исследования могут быть использованы при подготовке к публикации сборника по несказочной прозе, разработке учебных курсов по фольклору на филологических факультетах высших учебных заведений и спецкурсов как по несказочной, так и по сказочной прозе в целом, а также отдельно по жанрам, написании учебников и составлении учебных программ по устному народному творчеству.
Апробация работы проводилась на кафедре чувашского и сравнительного литературоведения факультета чувашской филологии и
культуры. Отдельные аспекты работы изложены в виде научных докладов и сообщений на международных конференциях и симпозиумах: «И.Я. Яковлев и духовный мир современного общества» (г. Чебоксары, 24 апреля 1998 г.), «Вариативность в языках народов Поволжья», VI Международный симпозиум, ЧГИГН (г. Чебоксары, 18-19 мая 2006 г.); на региональных научно-практических конференциях: «Проблема классификации урало-алтайских языков, языки и культура» (г. Чебоксары. 13-14 ноября 1997 г.), «Тюркские языки и культура в вузах» (г.Чебоксары, 14-15 апреля 2000 г.), «Г.Д. Красильников и тенденции развития прозаических жанров в национальных литературах Урало-Поволжья» (г. Ижевск, 10 июня 2003 г.), «Ашмаринские чтения - 4,5» (г. Чебоксары, 19-20 октября 2005 г.) и др.
Результаты исследований использовались автором при чтении общего курса «Чувашское народное устно-поэтическое творчество», спецкурсов «Фольклористика» студентам Чувашского государственного университета им. И.Н. Ульянова.
Цель и задачи данного исследования определили структуру диссертации, состоящей из введения, трёх глав, заключения, библиографического списка источников и приложения.
История собирания устной прозы в чувашской фольклористике
В истории собирания чувашской устной прозы можно выделить несколько этапов. К первому этапу можно отнести материалы, собранные в период, названный нами предысторией чувашской фольклористики. В него прежде всего необходимо включить сведения о предках чувашей и их устном народном творчестве, почерпнутые из письменных источников разных народов. Так, например, ещё в 628 г. греческий историк Филофилакт Симоката, описывая жизнь и быт чувашей, отметил: «тюрки превыше всего чтут огонь, почитают воздух и воду, поют гимны земле» [Симоката, 1957,161].
В сочинениях путешественников, посетивших Волжскую Булгарию в Х-ХШ вв. (Ахмеда-ибн-Фадлан, ал-Гарнати), написаны и пересказаны образцы мифов предков чувашей, описан их быт. Ими же записаны рассказы об исполинах: «Видел в Болгарии высокого человека из потомков адитов, рост которого больше семи локтей, по имени Данки. Оп брал лошадь под мышку, как человек берёт маленького ягнёнка. А сила у него была такая, что он ломал рукой голень лошади и разрывал мясо и жилы, как и другие рвут зелень. А правитель Булгарии изготовил ему кольчугу, которую возили на повозке, а шлем для его головы, как будто котёл. Когда случалось сражение, он сражался дубиной из дуба, которую держал в руке, как палку. Но если бы ударил ею слона, то убил бы его. И был он добрым, скромным. ...И не было в Булгарии бани, в которую он бы мог войти, кроме одной, с большими дверями, и он ходил в неё. И была у него сестра её же роста, я видел её много раз» [Путешествия, 1971, 61].
В работах Адама Олеария, немецкого путешественника и учёного, побывавшего в России в XVII в. имеем важные замечания, сделанные по поводу старой чувашской веры чувашей. Её основой, как он отмечает, является почитание персонифицированной и обожествлённой природы.
Второй этап непосредственно связан с XIII веком. Данный этап характеризуется началом активного и интенсивного собирания фольклора народов России, в том числе и чувашей. В очерках участников ряда этнографических экспедиций, а именно Сибирской и Оренбургской экспедиций 1733-1743 гг, (Г.Ф. Миллер, П.И. Рычков), экспедиции по европейской части России 1768-1773 гг. (П.С. Паллас, И.Г, Георги, И.И. Лепёхин, И.П. Фальк, Н.П. Рычков) и других, имеются этнографические сведения о чувашах, но зафиксированы и первые образцы чувашского устного творчества.
Заслуживают внимания записи, сделанные Ф.И Страленбергом, шведским подполковником, который был взят в плен в Полтавской битве и сослан в Сибирь. Им зафиксирована следующая пословица о том, что книгу чувашскую корова съела, что есть у них о том повесть [Хрестоматия, 2001,107].
Ценными являются материалы, собранные уездным землемером симбирского наместничества К.С. Мильковичем. В своём труде «Быт и верования чуваш Симбирской губернии», которая была опубликована в 1827 году в журнале «Северный архив», он использует пересказы текстов мифов, легенд и преданий: «О сотворении мира редкие из престарелых только жрецов несколько сказать могут, говоря, будто вселенная и стихии никем не сотворены, вечно пребывающие и им не постижимы, а потому все вещества, которые им благотворят из древности, обожать они навыкли».
XIX век выделен как следующий, третий, этап, характеризующийся началом плодотворной работы по собиранию чувашского фольклора. Огромную роль в историко-этнографическом изучении народов поволжского региона сыграл Казанский университет, открытый в 1804 году. Именно на страницах «Казанских губернских ведомостей» увидели свет статьи и труды, посвященные чувашской истории, мифологии предков чувашей, публиковались первые образцы произведений фольклора. В 1878 году при Казанском же университете было основано Общество по изучению археологии, истории и этнографии народов России, которое издавало свои «Известия». На страницах его печатного органа Известия «ОАИЭ» печатались тексты народной прозы и заметки о них.
Большим успехом пользуются материалы, записанные А.А. Фукс (Апехтиной), изданные в 1840 году в Казани. В «Записках А. Фукс о чувашах и чремисах Казанской губернии» (1840) имеем топонимическое предание о Чебоксарах: «Я очень рада, что узнала о Чебоксарах легенду. До построения города жили в этом месте два главные чувашские йомзи -Чебак и Сар. Где теперь находится соборная церковь, там была пребольшая киреметь, в которой жил Чебак. Сар жил также в киремети, где теперь построена Владимирская пустынь. Чуваши говорят, что когда русские начали строиться, то поднялась ужасная буря, гром, молния, дождь, град. Ветром ломало деревья в киремети, и обитавший в ней злой дух со свистом и криком вылетел из неё. Вот от чего производят имя Чебоксар» [Фукс, 1840,109].
Итогом сбора материала о Киреметях стала книга «Киреметь: [у чувашей]», опубликованная в «Казанских губернских ведомостях» в 1846 году А.И. Артемьевым (1820-1874), русским статистиком, археологом, этнографом и географом. Им написан ряд исследований по вопросам истории и этнографии народов Поволжья, в том числе - чувашей и марийцев. В «Этнографических обозрениях» имеются образцы топонимических и мифологических преданий.
История исследования фольклорной прозы в чувашской фольклористике
Выявление жанровой специфики, жанровая дифференциация - одна из важнейших задач, стоящих перед фольклористами. Однако для некоторых жанров чувашского, равно как и для фольклора других народов, данная задача до сих пор остается трудно разрешимой. И больше всего вопросов здесь возникает в области жанрового разграничения произведений устной прозы.
Нужно отметить, что в национальной науке уделялось большое внимание проблеме классификации, характеристике и исследованию жанров устной прозы по образцу русской фольклористики. В связи с этим расширилась фольклористическая терминология для обозначения жанров народной прозы. Учеными стали вводиться в научный оборот новые термины взамен укоренившихся в родном языке, что характерно и для чувашского фольклора, фольклора тюркских народов и народов Поволжья. В этой связи В.Я. Пропп говорит в своих работах: "Жанровый состав фольклора одного народа не может быть механически перенесен на состав фольклора другого народа" [Пропп, 1964, 38]. Сходные мысли по этому поводу высказывает башкирский фольклорист Н.Т. Зарипов: "Жанровая классификация фольклорных произведений разных народов не может быть одинаковой, в полном смысле идентичной" [Зарипов, 1986,14]. Это значит, что специфика любого фольклора любого народа обусловлена жизнью и бытом того народа, который его создал, его общественным и культурным развитием. Поэтому жанры русского и чувашского фольклора не всегда совпадают в семантическом и терминологическом отношениях.
Сказанное по поводу терминологической путаницы в русском фольклоре характерно для чувашского фольклора и на сегодняшний день: "Терминологической путаницы здесь больше, чем в каком-то из других отделов фольклора. Различие между легендами, преданиями и сказаниями определялось... нередко чисто интуитивным образом. Да и это и не представляло существенного значения, поскольку ни один из этих видов никогда не рассматривался в качестве самостоятельной формы отражения действительности, но все они всегда и изучались суммарно" [Емельянов, 1960, 251]. Обобщающие термины отсутствуют также в народной традиции: если в отношении некоторых жанров народ использует конкретные термины, например: юмах-халап, то в отношении других жанров такого четкого обозначения нет. Начиная рассказывать быличку, исполнитель делает лишь оговорку: "так было", "было в действительности", но не указывает названия пересказанного текста. Пока не зафиксировано в народе специального названия для жанра устных рассказов. Сходное положение отмечают и мордовские фольклористы: "Чаще других мордовские рассказчики используют термин "легенда", применяя его не только к произведениям устной несказочной прозы, но даже и к поговоркам, если речь заходит о чем-либо не совсем обычном" [МУНТ, 1987, 141].
Аналогичным было положение в удмуртском фольклоре: «Нечеткая соотнесенность терминов с самими произведениями отражает картину состояния прозаических жанров. Сказительская традиция обычно не разграничивает побывальщины и мифологические сказки, предания и сказы, рассказы об отдельных обычаях и обрядах и архаические сказки. Такой синкретизм хорошо осознал Н.Г. Первухин, отразив в предисловии свое отношение к разделу преданий: "Легенды у вотяков не имеют того значения, какое они имеют в средневековом мире, создавшем самое слово Iegenda, и нельзя не сознаться, что название это принято нами только общеупотребительности: волжские легенды - это мифы, заключающие в себе обрывки теогонии и космогонии, а также мифы героического периода их истории. Для обозначения этого периода произведений собственно даже нет отдельного слова в вотском языке, но вернее всего назвать их "уалляна мадь", что значит "древняя сказка", "старинный рассказ". Сами вотяки не различают их от сказок, из круга которых, действительно, большею частью их весьма трудно выделить: так близки они друг другу и по содержанию, и по характеру изложения" [Владыкина, 1998, 14].
Часто автор (П. Домокош) оперирует определяющими прозаические жанры терминами как синонимами (предание, легенда, сказание), хотя становится ясно, что под легендами он подразумевает повествование с космическим содержанием, а под преданиями - повествования, связанные с историей народа. Автором тонко подмечены стилевые особенности народной прозы, "...которая может рассматриваться как общность легенд "мифологических, волшебных, реалистических сказок, сказок о животных, в которой названные группы могут быть размежеваны с большим или меньшим правом, но внутри них все же много контаминации"; "реалистические и новеллистические сказки трудно отделить от волшебных и мифических, так как в них много общих мотивов. Они отличаются разве что уменьшением функции мифологических и волшебных элементов и выходом на передний план реалистических сцен" [Владыкина, 1998,34].
Не является исключением состояние дел в чувашской фольклористике. Это связано и с тем, что чувашская фольклористическая терминология развивается стихийно, поэтому до сего времени не упорядочена. Так, для обозначения одного и того же жанра в ряде работ по чувашской фольклористике учеными используются и создаются новые термины. Это связано: 1) с заимствованием терминов из русской фольклористики; 2) с учетом уже существующей народной терминологии. Но не всегда обращают внимание на то, что научная и народная терминологии не всегда совпадают. В народной традиции сказка может обозначаться двумя различными терминами: халап (у низовых чувашей) и юмах (у верховых), тогда как в научной литературе под юмах понимается только сказка; 3) с многозначностью самих терминов. Нередко под термином юмах понимается и сказка и загадка, а халап означает и сказку, и рассказ.
Чувашская фольклористическая терминология до сих пор развивается стихийно, поэтому в- данной области существует множество неопределённостей. В современной чувашской фольклористической литературе непомерно широко используются термины русского происхождения: легенда, предание, анекдот и др.
Мифологические предания (мифологи халапё)
В составе устной прозы чувашского народа имеются реликтовые, видоизмененные, во многом утратившие свои первоначальные свойства, образцы архаических мифов, что послужило для нас обоснованием выделения мифа в самостоятельный жанр. Терминология данного жанра отличается в трудах чувашских фольклористов. Г.И. Комиссаровым они обозначены как "авалхи халапсем" (букв, старинные рассказы), И.И. Одюковым применен термин "миф". В работах ученых последних лет они названы "тёнче халапё"(букв. рассказы о сотворении мира) (Г.Ф. Юмарт). В.П. Станъял предлагает термин «хачмак» (букв, сказание, повествование) [Мифы, 2004, 6]. Что касается термина "тёнче халапё", ученые единодушно используют его в своих трудах в качестве обозначения мифологических преданий. Мы считаем, что оно может охватывать только основные чувашские мифологические (космогонические) предания, но никак не этиологические.
Миф как первоначальная синкретическая форма культуры представляет значительный интерес для изучения в рамках самых разных дисциплин, что обусловлено его креативной ролью. В науке накоплен большой опыт в объяснении мифа. Например, существует множество теорий, объясняющих происхождение мифов: культурологический, философия мифа, этнографический, структурно-семиотический, филологический и др.
Человеческое общество прошло сложный путь развития. Чем ниже была ступень этого развития, тем менее был знаком человек с законами природы, тем более был зависим от ее стихийно действующих сил. Источник мифа не только страх, подавленность и бессилие человека, но и мечта об овладении силами природы и явлениями реальной жизни. Одна из причин мифотворчества - нейтрализация враждебной силы природы. Для этого от первобытного человека требовалось «строгое соблюдение целой коллекции правил, показавших свою спасительность во времена предков» [Леви-Брюль,1994]. Мифы были первой попыткой сознательного отношения человека к себе и к окружающему миру, с целью создания единой картины мира и для того, чтобы показать свое место в нем. Человек пытался объяснить тайны природы на свой лад и по своему образу и подобию. У наших предков все время возникала потребность объяснить то, что еще не поддавалось разумному толкованию и им не хватило ни знаний, ни рационального опыта. Чтобы ответить на вопросы о тайнах природы и самого человека, они должны были пройти длинный путь развития, совершенствуя своих способности и накопливая объективные знания. Наши предки стояли лишь в начале этого пути, им приходилось довольствоваться тем, что неопознанное в их сознании заменялось мифологическим миропониманием.
Содержание мифа мыслится первобытным сознанием как нечто вполне реальное. Для тех, кто создавал мифы, они мыслились как реально данная и "сейчас" существующая действительность, принятая и признанная многими поколениями людей. Осмысление фактов внешнего мира оказалось делом веры: «Миф как вымысел, искажение фактов, несоответствие действительности и миф как форма образно-символического мышления-фантазии, отражающего «поэтическое состояние детства народа» (по Гегелю и Гердеру). Как известно, миф содержит не истинную историю, а историческую истину, то есть истину, соответствующую мышлению исторической эпохи. Пусть эта истина сейчас нам кажется, совсем не научной и не подчиняется современной логике, но она была абсолютной правдой, точнее, казалось таковой людям того времени, которые по-своему объясняли миф» [Владыкин, 2004, 5].
Мифам верили, потому что в них видели воплощение коллективного опыта и знаний многих поколений предков. Их достоверность гарантировал непререкаемый авторитет древних общинных традиций. В восприятии людей далекой древности мифы были чем-то вроде универсального толкового словаря или энциклопедии, в которых можно было найти ответы на все основные вопросы человеческого бытия. «Мифы рассказывали о возникновении Вселенной и о начале всех наполняющих ее вещей, о родословной богов и героев, от которых вели свое происхождение роды и племена, В них объяснялись причины всевозможных природных явлений, сообщалось о катастрофах и различных стихийных бедствиях. В них же содержались и разнообразные исторические сведения. Правда, все начатки положительных знаний, так же как и отдельные элементы философских или этических учений, были тесно слиты в мифах с фантастическими образами первобытной религии, с древними суевериями и магическими обрядами» [Андреев, 1990, 5].
В древнегреческом языке, откуда к нам пришло слово "миф" (mythos), оно заключало в себе весьма широкий спектр смысловых оттенков и значений. «Под мифом греки могли подразумевать и просто речь или слово, и какое-нибудь изречение или поговорку, и рассказ, сказку или басню, и, наконец, древнее сказание или предание - значение, в котором мы чаще всего употребляем это слово теперь. Как особый жанр народного (фольклорного) творчества миф отличается от других его жанров, таких, как сказка, легенда, историческое предание, хотя в то же время имеет и немало общего с ними, из-за чего их часто смешивают между собой» [Там же].
Итак, мифами обычно называют древние рассказы религиозного содержания. Однако современная наука считает, что это не просто собрание занимательных историй о богах, а система мировоззрения, охватывавшая и выражавшая всю жизнь первобытного человека, включая его религиозные представления. Неслучайно К. Леви-Строс разделял мифологию на «имплицитную» (представления) и «эксплицитную» (мифологические рассказы)»[Леви-Строс, 1994].
В первобытной культуре мифы выражали еще слабо дифференцированное синкретическое единство бессознательно поэтического творчества, первобытной религии и зачаточных форм донаучных представлений об окружающем мире. Они составляли почву, как ранних форм религии, так и поэзии. Следовательно, она выражается в самых разных формах, «Миф - это жанр, не определённая форма, а содержание как бы не зависимо от формы, в которой оно выражено. Миф - это произведение, исконная форма которого никогда не может быть установлена» [Стеблин-Каменский, 1976, 6]. Согласно взглядам О.М. Фрейденберг; "Для древнего человека "миф" был всем - мыслью, вещью, действием, существом, словом; он служил единственной формой мировосприятия и во всем его объеме, и в каждой отдельной части" [Фрейденберг, 1978,278].
Л.Н. Воеводина утверждает, что в культурно-исторической жизни общества мифы выполняют самые разные функции: I) социально-интегративную, нормативно-регулятивную, 2) сакральную, 3) мнематическую, 4) сигнификативно-моделирующую, 5) аксиологическую, 6) теологическую, 7) познавательную, 8)этиологическую, 9)компенсаторную. До настоящего времени считалось, что познавательная функция являлась, чуть ли не основной, «но на самом деле она носит скорее факультативный характер, является побочным продуктом мифологического сознания» [Воеводина, 2001,64].
Жанровые и художественные особенности чувашских исторических преданий (аваллах халапё)
В системе жанров чувашского фольклора существенное место занимают группы произведений несказочной прозы, главным образом предания. У чувашей исторические предания составляют самостоятельный, развитый и очень распространенный в народе жанр. Специфику фольклора создали в значительной степени именно предания, составившие наиболее обширный пласт несказочной прозы.
В науке до сих пор нет определения жанра предания. В работах С.Н. Азбелова, В.Е. Гусева, В.Я. Проппа, К.В. Чистова, В.К. Соколовой, Н.А. Криничной, В. П. Аникина и др. были разработаны в основном принципы систематизации, классификации народной прозы как в целом, так и в отдельных жанрах, были выявлены характерные признаки прозаических произведений. Это позволило обосновать их дефиниции. Вместе с тем нельзя сказать, что теоретическое изучение преданий как жанра несказанной прозы, получило в фольклористике и не только в России, но и за рубежом полную завершенность.
В современной фольклористике представлено несколько вариантов классификаций исторических преданий. В.К. Соколова систематизировала предания главным образом по сюжетно-тематическому принципу: ранние исторические предания; о борьбе с внешними врагами; об Иване IV (Грозном); о Ермаке; о. Разине; о Пугачеве; о разбойниках, борцах за справедливость; о кладах [Соколова, 1970]. На основе регионального материала исследователь Л.Е. Элиасов систематизирует русские восточносибирские предания. В основу классификации положен тематический принцип: генеалогические предания; о заселении и освоении края; о природе и природных богатствах; взаимоотношениях народов; бытовые предания; топонимические; о явлениях природы; об исторических лицах и событиях [Элиасов, 1960, 23-25]. А.И. Лазарев выделяет четыре группы преданий: топонимические; генеалогические; социально-утопические; демонологические [Лазарев, 1970,67]. Уральские предания В.П. Кругляшова дифференцирует по тематическим группам: Сибирь и ее народности в повествованиях XV-XVII вв.; чудь; богатство уральских недр; богатыри-силачи; заводчики Демидовы; ссыльные; беглые и разбойники - "вольные люди"; Ермак и Пугачев [Кругляшева, 1974, 18]. Классифицируя чувашские исторические предания, В.Д. Димитриев приходит к следующему выводу: для чувашских преданий наиболее удачно выделение трех групп преданий по содержанию: 1) об исторических событиях; 2) об исторических лицах; 3) о местностях, связанных с историческими событиями и лицами (историко-топонимические). Одни предания представляют собой бессюжетное хроникальное сообщение, другие - сюжетный, фабульный рассказ. По степени фактографичное различаются: 1) предания с ясно выраженной исторической основой, не утерявшие признаков воспоминаний; 2) предания с преобладающим легендарным признаком; 3) сказочные предания об исторических деятелях [Димитриев,1983, 7]. Ученого интересуют фольклораные тексты, прежде всего как исторический материал. Составители шестого тома "ЧУНТ" тексты преданий разбили по тематическому принципу на три группы, с учетом хронологии истории чувашей: 1) I-XIII века; 2) XIII-XVI века; 3) XVI-начало XX века.
Исследователь удмуртского фольклора Т.Г, Владыкина классифицирует удмуртские предания на основе мотивов.
До настоящего времени отсутствует единое, приемлемое для всех ученых определение жанра преданий. Это объясняется отчасти неодинаковым подходом к их исследованию. До сих пор отсутствует ясный критерий, которым можно было бы руководствоваться при определении жанровой природы того или иного текста.
В.Г. Кругляшова определяет их так: «Под преданием нами понимается рассказ, в народном представлении заслуживающий доверия, о жизни в прошлые времена, о лицах, которых рассказчик не видел, о событиях, в которых не участвовал. Это рассказы о жизни, ставшей историей. Для информатора предание - это повествования без выдумки, содержащие правду, услышанную от дедов, отцов. Объективно же рассматривая содержание преданий, сопоставляя его с правдой исторического факта или с историческим прототипом, можно убедиться в наличии вымысла и домысла. В преданиях содержится не история, как таковая, а народные представления об истории в широком понимании этого слова» [Кругляшова, 1967, 17]. С. Н. Азбелевым предание характеризуется, как созданный устный рассказ, имеющий установку на достоверность, основное содержание которого составляет описание реальных или вполне возможных фактов, «оно сообщает сведения, представляющие интерес не для одного или нескольких людей, а для всей той общественной среды, в которой предание бытует, оно оценивает и осмысляет передаваемые факты с общественной точки зрения [Азбелев, 1992, 6]. НА. Криничная определяет предание «как устные прозаические произведения, которые своей исторической основой и реалиями связаны с социально-общественной жизнью и историей определённой, локально и социально ограниченной общности (род, соседская община, деревня, город, профессиональное объединение), представленной на той или иной стадии общественного развития, а по своей структуре соотносится с мифом о тотемном предке, давшем в процессе эволюции многочисленные «разветвления», «отпочкования», модификации и производные образования» [Криничная, 1991,3].
Предание - это устный рассказ локального значения с установкой на достоверность, повествующий о событиях далёкого прошлого и обладающий определёнными особенностями, основными из которых являются отсутствие копозиционных канонов как следствие тесной связи предания с «речевым и ситуационным контекстом» [Райкова, 1998, 210].
При изучении проблемы истоков преданий как жанра устного народного творчества важно учитывать особенности эпохи, в которой они предположительно возникли. Истоки формирования предания как жанра восходят к эпохе первобытнообщественного строя. Они возникли на основе непосредственных впечатлений от исторической действительности и принимали первоначально форму живых рассказов участников и очевидцев событий и явлений. Рассказы обычно ограничивались описанием совершившихся фактов, причем факты излагались так, как они были восприняты рассказчиком. Не все из рассказов широко распространялись и становились фольклорными.
