Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Истоки эпистолярных жанров и клише современного подросткового и молодежного фольклора 18
1.1. Эпистолярные тексты на страницах рукописных альбомов конца XIX -первой половины XX веков 19
1.2. Фольклорная природа современных эпистолярных альбомных текстов .29
1.3. Письмо как атрибут подростковой игры на страницах подростковых «анкет» 47
1.4. Традиционные эпистолярные клише в контексте современных рукописных девичьих альбомов 64
1.5. Этикетные письма в школьном и студенческом «пожеланнике» 85
Глава 2. Неальбомные эпистолярные жанры и формы в современном подростковом и молодежном фольклоре 102
2.1. Игровые и магические письма в современном подростковом и молодежном фольклоре 103
2.2. Эпистолярное общение в современной молодежной субкультуре 131
2.2.1. Тексты подросткового и молодежного фольклора на страницах газетной «тусовки» 132
2.2.2. Прозвища в современном молодежном эпистолярном общении 141
2.3. Тексты альбомного и неальбомного фольклора в виртуальном общении 153
Заключение 179
Примечания 183
Библиографический список использованной литературы 186
Приложение
- Эпистолярные тексты на страницах рукописных альбомов конца XIX -первой половины XX веков
- Фольклорная природа современных эпистолярных альбомных текстов
- Игровые и магические письма в современном подростковом и молодежном фольклоре
- Эпистолярное общение в современной молодежной субкультуре
Введение к работе
Понятие «субкультура», введенное нами в название работы, в научной литературе появилось в тридцатых годах XX века. Однако активное его распространение, как указывает Т. Б. Щепанская, приходится на 1960 - 1970-е годы «в контексте изучения молодежных движений». С течением времени «эстетика, этика, идеология молодежных сообществ получили признание как особая «молодежная культура», которая прочитывалась «как обозначение подсистемы культуры» [Щепанская 2003(a): 28]. Рассматривая модель культуры как единство каналов и средств коммуникации, Т. Б. Щепанская дает следующее определение субкультуры: это «коммуникативная система, самовоспроизводящаяся во времени» [там же: 29]. Такое определение в полной мере отвечает нашему пониманию современной молодежной субкультуры.
Возрастные рамки, выбранные нами для исследования, также нуждаются в конкретизации. По наблюдению И. С. Кона, «возрастная терминология никогда не была однозначной» [Кон 1989: 9]. Четких хронологических границ подросткового и юношеского возраста не дает и современная психология. И. С. Кон обращает внимание на «связь возрастных категорий с социальным статусом» [там же].
В соответствии с социальным статусом школьников в современном обществе можно выделить три группы подростков: 1) младшие подростки, находящиеся на этапе перехода от младшего к среднему школьному возрасту; 2) подростки среднего школьного возраста; 3) группа старшеклассников, объединяющая старших подростков и юношей.
Молодежные социальные группы определяются рамками послешкольного, по преимуществу студенческого, возраста. Именно такие подростковые и молодежные социальные группы стали объектом нашего внимания.
Интенсивное изучение школьной и послешкольной молодежной субкультуры начинается на рубеже XX - XXI веков. Знаменательно, что в
исследованиях последних десятилетий она рассматривается в контексте современного городского фольклора. «Для промышленно развитых стран характерно, что более активными носителями современной детской традиции оказываются городские дети, а трансмиссия идет из города в деревню» [Осорина 1985 (б): 53].
Городской фольклор 80-х годов XX века интерпретируется как феномен «третьей культуры», порожденной постиндустриальным обществом. В новых условиях не только «самым коренным образом» меняется «жанровый ассортимент» [Неклюдов 1995: 3] традиционного фольклора, но и рождается собственная письменная фольклорная традиция [Б. Н. Путилов 1994; С. Ю. Неклюдов 1994, 1995, 2003; В. С. Бахтин 1992,1995, 1996; Е. А. Костюхин 1994 и др.].
Современные исследователи обращают внимание на то, что ни в одной из наук, изучающих народную культуру, до сих пор «однозначно» не определен «объем явлений», которые следует рассматривать как «письменный фольклор» [Соколов 2000: 10]. Существует несколько концепций, в соответствии с которыми фольклором обозначается или «устно-поэтическое народное творчество», или «комплекс словесных, словесно-музыкальных, игровых и музыкально-хореографических видов народного творчества», или народная духовная «культура в целом» [Гусев 1995: 9]. Несмотря на различия в концептуальном толковании термина, очевидно, что основным критерием фольклора является его устность. Традиционно в отечественной фольклористике устность считается одним из основных признаков фольклора. Посредством устных коммуникативных актов становится возможной передача текстов «в пространстве (среди современников) и во времени (от предков к потомкам)» [Неклюдов 1994: 2], осуществляется его жизнь по фольклорным законам.
Бытование фольклора, как считают многие исследователи, идентично бытованию языка [например, см.: В. Я. Пропп 1998: 161; Н. И. Толстой 1996: 4, Б. Н. Путилов 2003: 204]. У языка, как и у фольклора, нет автора, он
коллективен и постоянно изменяется. Устное фольклорное творчество не требует особого профессионализма. Каждый, умеющий говорить, может быть носителем традиционного текста и его трансформатором. С развитием письменности носитель фольклорного текста получает возможность фиксировать его на бумаге. Кроме того, в народной традиции существуют тексты, которые хранятся и передаются не только в устной, но и в письменной форме. К таким текстам, например, относятся духовные стихи и заговоры, а лубок в народной культуре бытует только в письменной форме. Потребность в фиксации текста определяется его значимостью. Авторство такого текста чаще всего не представляет никакого интереса для его носителя. Вводя воспринятый вариант текста в свой речевой оборот, он свободно использует его и в устной, и в письменной форме.
С появлением письменных форм контактный механизм устной традиции, заключающийся в непосредственной передаче «сообщения от говорящего к слушающему» [Неклюдов 1994: 2], начинает функционировать по законам неконтактной, опосредованной коммуникации. Сообщение передается от пишущего к читающему.
В городской культуре письменный текст бытует по законам фольклорного произведения и имеет, по мнению исследователей [Бахтин 1995: 8; Неклюдов 1995: 3; Лурье 1992(6): 43; Кулешов 2002: 10], давнее происхождение. «Многие поколения русских людей, - пишет В. С. Бахтин, - видели в письменном фольклоре удобный, порой единственный способ общения - на любом расстоянии» [Бахтин 1995: 10]. Письменное народное творчество сходно с устным и по способам «использования готовых словесных блоков, формул при создании новых произведений и вариантов уже имеющихся» [Бахтин 1996: 159].
Одним из самых жизнестойких явлений городского письменного фольклора исследователи называют рукописный альбом (В. С. Бахтин, В.Ф. Лурье, С. М. Лойтер, В. В. Головин, С. Б. Борисов, Е. А. Костюхин, И. Н. Райкова, М. В. Калашникова, Ж. В. Кормина и др.). С момента появления
6 альбомной традиции авторские произведения, используемые в качестве адресных посланий, становятся фольклорными текстами, так как неизбежно теряют связь со своим автором. «Большая часть текстов, бытуя в рукописных альбомах и сборниках с XVIII - XIX вв., прошла процесс фольклоризации, что позволяет говорить, - по мнению В. Ф. Лурье, - именно о «письменном фольклоре» [Лурье 1992: 43]. Кроме того, на страницах рукописных альбомов в письменном слове продолжают свою жизнь и традиционные фольклорные тексты, такие, например, как баллады или частушки.
В начале XIX века, альбомы с рисунками и стихами становятся частью культуры городского быта эпохи. Преобладание «типовых черт» над чертами «индивидуальными» в текстах «массового» альбома, способствует тому, что к 20 - 30-м годам XIX века, как считают исследователи, начинает складываться своеобразный «альбомный фольклор». Такой фольклор представляет собой «переходящие от альбома к альбому стихотворные мадригалы, утерявшие авторскую принадлежность и видоизменяемые в меру версификаторских способностей пишущего» [Вацуро 1979: 40].
Со второй половины XIX века начинается активный переход альбомной традиции в «среду ученическую» [Головин 1998: 269]. Постепенно складывается и к началу XX века окончательно формируется школьная рукописная альбомная традиция. На страницах рукописного школьного альбома рождается «школьный фольклор», одной «из основных особенностей» которого А. Ф. Белоусов называет «его неразрывную связь с письменностью» [Белоусов 1998: 6-7]. «В отличие от классического детского фольклора школьный фольклор, - пишет С. М. Лойтер, - городской по преимуществу» [Лойтер 1995(a): 7]. Все чаще современными исследователями в качестве отличительного признака городского фольклора XX - начала XXI веков называется письменная форма бытования [Белков 2004: 28].
Городской фольклор, по мнению С. Ю. Неклюдова, «фрагментирован в соответствии с социальным, профессиональным <...> и даже возрастным расслоением общества» [Неклюдов 1995: 3]. Такая закрытость и «клановая
обособленность» распространения фольклора в новых условиях, по мнению исследователей, приводит, в свою очередь, к появлению собственно девичьей культуры [Неклюдов 1995: 3; Толстой 1996: 5]. Эта культура «объективируется в поведенческой (игры, посиделки) и текстовой формах. Последняя имеет устную <...> и письменную разновидности» [Борисов 2002(a): 19].
Фольклористы обращают внимание на то, что в «речевой обиход современного города» активно вводятся «речевые клише», передающиеся «исключительно в письменной форме» [Неклюдов 2003: 13]. По мнению С. Ю. Неклюдова, такие «речевые клише» составляют большую часть текстов рукописных альбомов. «Это эпистолярные формулы, поздравления, пожелания и прочие разновидности «письменного фольклора» (т. е. текстов, бытующих в рукописной традиции, но фольклорных по многим своим признакам: анонимных, вариативных, клишированных и т. д.)» [там же].
Девичьей альбомной традиции, на невнимание к которой фольклористов сетовал в свое время Г. С. Виноградов [Виноградов 1999: 287], посвящена сегодня обширная исследовательская литература. Интерес к девичьему «песеннику-альбому» [Лурье 1992(6): 42] впервые обозначился в начале 90-х годов XX века. Первые публикации об этом явлении появились в сборнике «Школьный быт и фольклор» (Таллин, 1992), выпущенном под ред. А. Ф. Белоусова.
Современные исследователи обращают внимание на самые разные рукописные альбомные формы, активно бытующие в городской девичьей субкультуре. Это альбомы-песенники (В. П. Аникин, В. С. Бахтин, С. Б. Борисов, В. В. Головин, М. В. Калашникова, В. Ф. Лурье, Е. М. Неелов, А. Ю. Ханютин, Н. Б. Храмова), «анкеты» (В. А. Базанов, С. Б. Борисов, М. В. Калашникова, В. Ф. Лурье, Н. Б. Храмова), гадательные справочники (В. В. Головин, С. Б. Борисов, В. Ф. Лурье, Н. Б. Храмова, Т. Б. Щепанская), рукописные журналы, дневники, новогодние «пожеланники» (С. Б. Борисов). Особый интерес для исследователей названных альбомных форм представляет их жанровый состав и функциональное назначение.
Наряду с альбомами, активное распространение в девичьей среде получают «магические» и «святые письма» [Лурье 1993; Панченко 2003]. Исследуя эту традицию, А. А. Панченко рассматривает ее как явление современного городского фольклора [Панченко 2003: 620].
Игровым письмам как одной из разновидностей эпистолярных практик современного детского фольклора посвящена наша статья «Почтовые игры школьниц» [Пономарева 1999].
Эпистолярным практикам в девичьей субкультуре посвящено несколько статей С. Б. Борисова [Борисов 2003]. В них автор приводит подлинные тексты писем, устанавливает время их активного бытования и определяет природу современной эпистолярной традиции.
К почтово-эпистолярным «трансмиссионным» практикам С. Б. Борисов относит «письма счастья», «письма любви», почтовые «международные молодежные игры», почтовые «беспроигрышные игры», «святые письма». Он рассматривает их в качестве «постфольклорных практик, имевших место в XX веке в России» [там же: 5 -23; 61 - 75].
В. С. Бахтин обращает внимание на давнюю практику использования в рукописном фольклоре однотипных ритмических и рифмованных строчек, предназначенных для оформления фотографий, почтовых конвертов, клишированных формул начала и конца эпистолярных текстов [Бахтин 1995: 4 -8].
Традиция неальбомных рукописных практик в подростковой и молодежной субкультуре получает активное распространение к концу XX столетия. Рост образовательного уровня, совершенствование информационных технологий активизируют тяготение традиционного фольклорного текста к письменной форме выражения. Развитие массовой культуры провоцирует возникновение различных «парафольклорных форм» [Неклюдов 2003: 13], новых фольклорных жанров, эпистолярных, в частности.
Рукописную традицию исследователи называют одной из распространенных форм бытования современного фольклора в первичных
контактных группах подростков и молодежи [Бахтин 1996: 158; Борисов 2002: 19; Шумов 2003: 711 и др.]. Коммуникативные потребности современной молодежи и технические возможности ее осуществления приводят к активному использованию текстов эпистолярного характера. Современная городская реальность делает открытыми для подросткового и молодежного общения средства электронной связи и массовой информации. В новых формах передачи сообщений участники коммуникации обращаются к опыту общения посредством традиционных альбомных эпистолярных формул. Использование этих формул в новых коммуникативных ситуациях приводит к появлению вариантов традиционных текстов.
Говоря о феномене виртуального фольклора, возникшего в новых социальных условиях городской культуры, В. П. Рукомойникова обращает внимание на то, что, наряду с устными, «письменные <...> способы передачи информации <...> становятся равноправными коммуникативными типами в современном постфольклорном обществе» [Рукомойникова 2004: 13]. Посредством Интернета «подлинно "народное творчество" городских масс» может свободно распространяться «по всему миру» [Соколов 2000:16].
Таким образом, современная городская субкультура является той объективной реальностью, в которой зарождаются и активно бытуют по законам фольклора письменные тексты, пока еще не имеющие собственного определения в науке. Выражая сомнение в пригодности привычного термина для «обозначения столь изменившегося материала», С. Ю. Неклюдов предлагает назвать его «постфольклором» [Неклюдов 1995: 4], Н. И. Толстой -«антифольклором» [Толстой 1996: 5]. В. П. Аникин полагает, что для новых фольклорных форм более удачным оказалось бы определение «неофольклор» [Аникин 1997: 224].
Возможно, многообразные письменные тексты, ставшие культурной традицией современного города, и не могут в полной мере называться фольклорными. Однако пока в науке не выработан термин, дающий им иное определение, мы склонны относить такие тексты к «письменному фольклору».
Специфика бытования текстов, которые мы рассматриваем в настоящем исследовании как эпистолярные, позволяет называть их если не фольклорными, то «фольклороподобными» (термин предложен С. Ю. Неклюдовым).
В силу того, что предметом настоящего исследования являются эпистолярные жанры, следует определить, во-первых, что, считать эпистолярностью и эпистолярными жанрами в современном подростковом и молодежном фольклоре, во-вторых, какие тексты станут объектом нашего внимания, и как мы будем трактовать их с точки зрения жанровой принадлежности.
Под эпистолярностью традиционно понимается речевая форма письменного общения, которое в лингвистике называется «дистантным», проходящим «в виде монолога», но сохраняющим «при этом тесную связь с диалогом» [Акишина 1982: 57]. Традиционная модель письменной речевой коммуникации предполагает наличие таких компонентов как адресант, сообщение и адресат [Якобсон 1975: 197]. Сообщение представляет собой значимую для участников коммуникации новую информацию. Новыми сообщениями исследователи называют «такие, которые не возникают в результате однозначных преобразований и, следовательно, не могут быть автоматически выведены из некоторого исходного текста путем приложения к нему заранее заданных правил трансформации» [Лотман 1978: 4].
В отличие от этого эпистолярностью в подростковой и молодежной субкультуре мы предлагаем считать письменное общение посредством фольклороподобных или парафольклорных текстов, порожденных городской массовой культурой. В качестве сообщения участниками коммуникации используется некоторый исходный текст, с течением времени подвергающийся трансформации и бытующий в совокупности вариантов.
Письменное общение в подростково-молодежной среде может быть кратковременным и продолжительным, закрытым и открытым для включенности в него потенциальных участников письменной коммуникации. Если в традиционном эпистолярном общении «четко выступают компоненты
11 субъект-объектного взаимодействия», где особое «значение отводится субъектному началу» [Лукина 1988: 14], то в парафольклорных эпистолярных текстах субъективация уходит на второй план, а личностный фактор заменяется коллективным опытом, зафиксированным в тексте.
«Особым эпистолярным жанром речи» [Акишина, Формановская 1989: 3], посредством которого осуществляется общение, называется письмо. Письмо рассматривается как «текст, посылаемый, передаваемый кому-либо» [Царева 1959: 1246], и как «знаковая система фиксации речи, позволяющая с помощью начертанных (графических) элементов передавать речевую информацию на расстоянии и закреплять ее во времени» [Словарь 1990: 375]. Традиционные лингвистические определения не дают полного представления о жанре письма, бытующего в подростковом фольклоре, поэтому наше внимание будет сосредоточено на культурологическом его понимании как текста. «Исходным для культурологического понятия текста является именно тот момент, когда сам факт лингвистической выраженности перестает восприниматься как достаточный для того, чтобы высказывание превратилось в текст» [Лотман 1992: 133]. Текст, с точки зрения Ю. М. Лотмана, представляет собой «сложное устройство, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые» [там же: 132]. Способность к трансформации и порождению нового содержания обнаруживается в текстах, используемых в эпистолярном общении подростков и молодежи, как на страницах рукописных альбомов, так и в качестве самостоятельных сообщений.
Эпистолярные формы в современной подростковой и молодежной субкультуре представлены текстами разного характера. Первый тип - это «магические» и «игровые» письма. По своей структуре они восходят к традиционной форме письменных заговоров, известных в фольклористике как «святые письма» [Елеонская 1994, Панченко 1998]. Функциональная прагматика игровых и магических писем позволяет выделить в них текстовые разновидности (игровые: письма как атрибут ролевых игр, тексты почтовых молодежных игр, шуточные письма; магические: письмо счастья, письмо-
гадалка, письмо-заговор), которые по-разному бытуют в детской и молодежной
коммуникации. К этой традиции восходят и некоторые современные формы
шуточных писем «виртуального фольклора». Анализ показывает, что в
процессе бытования такие письма приобретают фольклорные признаки:
повторяемость, вариативность, коллективность. Текст магического или
игрового письма анонимен по своей природе. Адресат не пишет, а
переписывает полученное им письмо. При этом адресант часто ему неизвестен.
Адресат может вносить свои поправки в текст письма, не меняя в целом его
структуры и семантики, что и приводит к появлению многочисленных
вариантов. Обязательным условием бытования таких писем является их
«тиражирование» при получении с дальнейшей раздачей (рассылкой) знакомым
и незнакомым адресатам. Письма этого типа бытуют в среде девочек-
подростков 11-15 лет. >
Второй тип эпистолярного текста можно определить как «этикетное
письмо» [Акишина 1982: 59; Хромова 2001: 100]. «Этикетное письмо», в
отличие от игровых и магических писем подросткового фольклора восходит к
массовой культуре XIX века, в частности, к текстам детских «благопожеланий»
[Душечкина 2003: 18]. Такие «благопожелания», представляющие собой
ритмически организованные тексты (чаще состоящие из 4 - 8 строк), были
частью семейного ритуала, при котором ребенок поздравлял родителей с тем
или иным праздником. Как указывает Е. В. Душечкина, эта традиция была
характерна для городской культуры «на протяжении XIX - начала XX в.» [там
же: 17]. Исследовательница предполагает, что наряду с немудреными стихами,
написанными анонимными взрослыми авторами в печатные сборники
«благопожеланий» «попадали и поздравительные тексты, созданные самими
детьми» [там же: 27]. Известные детям «благопожелания» обретают новую
жизнь на страницах гимназических альбомов девочек-подростков конца XIX -
начала XX вв. Однако при этом существенно изменяется их функциональный
характер. Коммуникативная ситуация, в которой используются традиционные
«благопожелания», объединяет не взрослых и ребенка, а ребенка и его
сверстников. Кроме того, тексты «благопожеланий» отныне не заучиваются наизусть, не декламируются, а получают широкое распространение в гимназическом, а затем и школьном социуме. Написание «благопожелания» становится обязательным условием коллективного альбомного общения. Маленький стихотворный текст воспринимается как своего рода этикетное письмо, подобное тем мини-посланиям, которые в конце XIX - начале XX вв. пишутся на поздравительных открытках, а во второй половине XX века попадают на страницы газет и телевизионный экран, объединенные общей рубрикой «Поздравляем!». Тексты таких этикетных писем в подростковой субкультуре функционируют как эпистолярные клише.
Под «клише», вслед за Г.Л. Пермяковым, мы понимаем воспроизводимые устойчивые словесные комплексы, закрепленные традицией [Пермяков 1970: 65-67].
В подростковой субкультуре как эпистолярные клише функционируют, преимущественно, рифмованные альбомные поздравления и пожелания, которые представляют собой своего рода «устойчивые, традиционные "заготовки"» для использования в альбомной переписке [Шумов 2003: 712]. Эпистолярные клише в подростковой коммуникации приобретают знакомые признаки фольклорных текстов. При сохранении традиционной структуры, формульности, они бытуют во множестве вариантов и остаются анонимными. На активное распространение таких клише в современной городской культуре, как было сказано выше, указывает и С. Ю. Неклюдов [Неклюдов 2003: 13].
При содержательной идентичности рифмованных клише функциональное их назначение различно. Они могут быть использованы не только как тексты для оформления открыток или альбомных посланий, но и как формулы, изначально маркирующие метатекст альбома в целом, или формулы, задающие характер общения хозяйки альбома с респондентами.
Особый тип текстов, бытующих в подростковом письменном фольклоре, -эпистолярные формулы начала и конца. В отличие от эпистолярных клише эпистолярные формулы - не самостоятельные тексты, которые могут быть
использованы в разных коммуникативных ситуациях письменного общения. Эпистолярные формулы маркируют начало и конец такого общения и восходят к традиции. По происхождению и бытованию рифмованные формулы начала и конца, по наблюдениям исследователей, «принадлежат непосредственно народу» [Бахтин 1995: 4]. Записанные в альбом рукой хозяйки, такие тексты становятся готовыми формулами для оформления или передачи сообщения следующему адресату. Их отличает особая устойчивость и малая вариативность.
Актуальность темы.
В данной работе анализируются эпистолярные жанры и клише в фольклоре школьников-подростков и студенческой молодежи.
В субкультуре этих групп особый пласт представляет девичья культура, в которой активно бытуют рукописные эпистолярные практики (альбомы, предназначенные для общения со сверстниками; «круговые письма»), получившие широкое распространение в середине XX века. Они, в свою очередь, положили начало формированию современных фольклорных эпистолярных форм в подростковой и молодежной субкультуре: широкое распространение в конце XX - начале XXI вв. получают газетная «тусовка», Интернет и SMS-переписка. Истоки и специфика текстов, используемых в этих эпистолярных формах общения, требуют внимательного и глубокого осмысления.
В настоящем исследовании впервые ставится проблема изучения эпистолярных форм современного подросткового и молодежного фольклора как единой системы.
Целью данного исследования является изучение эпистолярных форм, как в контексте традиционных рукописных сборников, так и в качестве самостоятельного фольклорного явления; анализ новых форм, характера бытования эпистолярных практик в современном молодежном социуме.
Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач:
выявить истоки современных фольклорных эпистолярных форм в рукописной традиции XIX - начала XXI веков;
определить природу фольклорных эпистолярных жанров и форм, бытующих в современной подростковой и молодежной коммуникации;
- осмыслить новые эпистолярные формы молодежного фольклора в свете
предшествующих фольклорных традиций.
Объектом научного исследования стали современные эпистолярные формы и клише, получившие широкое распространение в фольклоре подростковой и молодежной субкультуры.
Материалом для исследования послужили:
4 рукописных альбома XIX века из отдела редкой книги областной библиотеки Ульяновска и фондов Государственного историко-мемориального заповедника «Родина В. И. Ленина»;
8 альбомов первой половины XX века из фондов вышеназванного
заповедника, из Отдела письменных источников Исторического музея Великого
Новгорода и личного архива автора;
9 рукописных сборников 50 - 70-х годов из ФА КЛ У ПТУ (прим. 1);
895 рукописных сборников 80 - 90-х годов прошлого и 2000 - 2005 годов нынешнего веков (590 альбомов-песенников, 297 анкет, 8 «пожеланников») из указанного ФА;
85 текстовых единиц рукописных писем различного характера (ЛА);
550 текстов «круговых писем», более 1000 текстов-клише поздравлений и пожеланий из сети Интернет;
около 700 текстов SMS-сообщений.
В исследовании использованы материалы анкетирования и интервьюирования студентов и школьников в 1995 - 2005 гг.
Методологическую основу исследования составили работы по теории культуры (Ю. М. Лотман, Р. О. Якобсон, Д. С. Лихачев); по теории фольклора (П. Г. Богатырев, Б. Н. Путилов, Н. И. Толстой, С. Б. Неклюдов, С. Б. Адоньева, Т. Б. Щепанская); по этнографии детства (Г. С. Виноградов, А. Ф. Белоусов, В.
16 В. Головин, М. П. Чередникова, С. Б. Борисов); по детской и юношеской психологии (Л. С. Выготский, А. Р. Лурия, П. П. Блонский, И. С. Кон, М. В. Осорина).
Изучение материала, ставшего предметом нашего внимания, показало, что в современных молодежных коммуникативных практиках особое место занимают эпистолярные формы. Поскольку некоторые из них восходят к альбомной традиции XIX - XX вв., необходимо обратиться к культурологическому аспекту исследования. Альбомное письмо и родственные ему эпистолярные формы в XX веке заметно трансформируются под влиянием фольклорных традиций.
В подростковой среде эпистолярные формы становятся атрибутом ритуально-магической или игровой подростковой практики. В новых условиях традиционные эпистолярные формы (альбомные пожелания, эпистолярные клише) бытуют не только в письменной, но и в устной форме.
В молодежной среде письмо становится жанром развлекательного «виртуального фольклора» [Рукомойникова 2004]. В современной молодежной субкультуре письма-шутки, письма-приколы - своеобразное пограничное явление между письменной и устной традицией. Эта особенность позволяет нам использовать фольклористический подход к исследованию эпистолярных жанров в современной подростковой и молодежной субкультуре.
Исследование выполнено в рамках структурно-типологического и историко-типологического методов. В основу рассмотрения рукописных фольклорных текстов положен также прагматический подход, который «состоит в перенесении внимания на функционально-деятельностную сторону субстрата, подлежащего воспроизведению в социуме, на форму его вхождения в реальность» [Адоньева 2004: 21].
Апробация исследования.
Основные положения диссертации освещались на международных научных конференциях «XI Виноградовские чтения» (Ульяновск, 1998 г.), «XII Виноградовские чтения» (Нижний Новгород, 2002 г.), «XIII Виноградовские
чтения» (Санкт-Петербург, 2003 г.), на научной конференции «Рождение новых фольклорных традиций» в Институте высших гуманитарных исследований РГГУ (Москва, 2003 г.), на научных итоговых конференциях Ульяновского педагогического университета (Ульяновск, 2003, 2004 гг.).
Научная новизна работы, заключается, во-первых, в анализе эпистолярных практик и жанров в их историческом развитии от XIX к началу XXI вв., во-вторых, в изучении эпистолярных форм современного подросткового и молодежного фольклора как единой системы, в-третьих, в рассмотрении исследуемого материала в контексте фольклорных традиций и возрастной психологии.
Практическое значение исследования определяется возможностью использования материала и теоретических выводов диссертации при подготовке общего курса по русскому фольклору, спецкурсов и спецсеминаров, посвященных проблемам изучения современного городского фольклора.
Эпистолярные тексты на страницах рукописных альбомов конца XIX -первой половины XX веков
Исследователи особо отмечают эпистолярную природу записей, оставляемых в рукописных альбомах XIX века (В. Э. Вацуро, Ю. М. Лотман, В. Ф. Лурье, Л. И. Петина и др.). Став культурным фактом эпохи, альбомные послания, с одной стороны, способствовали возникновению специфических жанров профессиональной литературы, с другой стороны, формировали специфическую лирику, активно использующуюся в альбомной коммуникации. Такая лирика характеризовала «средний культурный уровень дворянского общества» [Вацуро 1979:40]. Адресация альбомных посланий, регламентированная принадлежностью альбома конкретному лицу, свидетельствует о реализации коммуникативной функции. Доверительность альбомных признаний роднит их с эпистолярными посланиями: «Все что миръ сей украшало Счастье и любви восторгъ Скрылось будто не бывало И остался одинокъ. 14 мая 1857 год» (прим. 2). «Два слова для тебя давно уже готовы: «Люблю тебя!» не два-ли слова. Любящая тебя подруга Баскакова М. 1900г. 18-го окт.». «Невижу я тебя мнн скучнь безъ тебя М. Станкевичъ (подпись) 19П.03Г.». «Ты скоро меня позабудешь, Но я не забуду тебя. Ты въ жизни полюбишь, разлюбишь, Но я никого никогда. От А. Смирновой» (1910 г.).
В массовом альбоме конца XIX - начала XX вв. эпистолярные поэтические послания, адресованные хозяйке, чаще всего представлены подражательными стихами, в которых лексика и речевые обороты заимствуются из хрестоматийных текстов известных поэтов XIX века. «Но Богъ с тобою, другъ жестокий Я все тебя буду любить И жить с печалию глубокой, Но мне тебя не позабыть.
11 января 1859 год»; «Месяц плывет по ночным небесам, Друг твой проводит рукой по струнам. Струны рокочут, струны звенят, Страстные звуки к милой летят. Ты услышь мое моленье И гитары тихий звон Выйди на одно мгновенье Выйди, выйди на балкон. За любовь мою в награду Свою слезку подари И помчусь я с ней к Новграду На крылах моей любви. В.Н.М. 1901 года 23-го мая». «1903г. 19 августа. Е. П. Ясеновой. Судьбою суждено намъ разныя дороги Прощай и не томи надеждою себя А я .... Я уйду исполненный тревоги. И буду жизнь влачить тебя мой другъ любя Смирить мне не легко жн ланье поцньлуя Но я не оскверню алтарь любви своей И буду жить МН.ЧТОЙ, мучительно ревнуя Тебя, мое дитя въ слн пой толпе людей. Напамять: отъ А. А. Фефелова». Подражательные стихи в процессе переписывания теряют авторство и перестают восприниматься как оригинальные. В видоизмененных текстах появляются типичные для альбомных посланий строки, которые становятся формульными для альбомной коммуникации. На это явление указывает В. Э. Вацуро, исследовавший рукописные альбомы XIX века: «Сочинять я не умею, Одну строчку напишу, Много требовать не смею, Не забудь меня, прошу», - такую стереотипную запись делает некая Александра Лагунова в альбоме «Пашетт», ... и эти стихи в различных вариантах повторяются в других альбомах» [Вацуро 1979:41]. О популярности формульных текстов в XIX веке свидетельствует и то, что они предлагаются в специально издаваемых детских сборниках в качестве рекомендательных поздравлений, которые дети могут адресовать взрослым: «Я мал и млад, нет во мне Ни дара, ни искусства, Чтоб мог я выразить вполне Мои признательные чувства» [Душечкина 2003: 21]. Подобные тексты активно используются и в альбомах последующих лет и формируют так называемый «альбомный фольклор» [Вацуро 1979: 40]. Появляются поэтические клише, в которых неумение писать противопоставляется желанию высказать признание, просьбу и т.п. «Писать красиво не уміью, «Писать красиво неумею Что чувствую я тоже не пишу, Альбом украсить я немогу Любви просить я у тебя не смн ю, Любить всем сердцем вас жалаю Но вспомнить обо мннь прошу Но вас заставить немогу» (1952). Твоя сестра Оля Ясенова «Я не Пушкин, не Крылов, 1904года, 13-гоянваря». Не могу писать стихов Напишу четыре слова: Живи, учись и будь здорова» (1977). В клишированных текстах альбомных наставлений формируется идеал духовной красоты, который становится залогом грядущего счастья. «Будь мила и скромна «Будь всегда скромна, красива, Какъ ты раньше была Избегать старайся зла, И Господь наградить Будешь всеми ты любима, Долгимъ счастьемъ тебя. Будешь счастлива всегда» (1977). 19.11/3.03 г. А.Станкевич». На страницах девичьих альбомов конца XIX начала XX в.в. появляются тексты, которые остаются востребованными на протяжении столетия. В них структурообразующими становятся парные мотивы разлуки / памяти. «Мы расстанемся скоро съ тобою «Нас с тобой познакомила школа Насъ судьба разлучить навсегда! И быть может разлучит она, Рапростяся со школьной семьею, Но прошу тебя Валя дорогая Ты забудешь подругъ и меня, Вспоминать иногда про меня» Вн рь! Минувшего дн тства подруга (1953). Не забудетъ тебя никогда! «Нас с тобой познакомила школа И у ней для любимого друга И разлучит ведь тоже она. Слово ласки найдется всегда. И на этой страничке альбома Любящая тебя подруга Н. Григорьева. Пусть останется память моя: 23-го апреля 1903 г.». Юля + Тоня» (1956).
С текстами, перешедшими в процессе развития альбомной традиции в разряд «альбомного фольклора», соседствуют записки личного характера. Такие тексты были широко распространены в «семейных» альбомах XIX века. В них присутствуют прозаические обращения, наставления, дружеские советы, которые бережно хранятся их владельцами [Вацуро 1979: 6].
Можно предположить, что именно на страницах «семейных альбомов» XIX века начинает складываться альбомное эпистолярное общение. Записи, сделанные как от мужского, так и от женского имени, не сопровождаются посвящением, в них нет обращения к хозяйке, не везде есть подпись. Однако содержание посланий свидетельствует об их адресном назначении, о неформальном отношении респондентов с хозяйкой альбома. Отсутствие обращений в альбомной коммуникации, возможно, объясняется идентификацией альбома с его владелицей. А в силу того, что респонденты таких альбомов чаще всего выбирались самой хозяйкой, наличие подписей было совсем необязательным.
Альбомные записи обретают более четкую эпистолярную выраженность к началу XX века. В них появляются обращения, тексты-посвящения сопровождены подписями респондентов.
Фольклорная природа современных эпистолярных альбомных текстов
Одним из значимых показателей фольклора С. Б. Адоньева, вслед за П. Г. Богатыревым и Р. О. Якобсоном, предлагает принять установку «на традицию» [Адоньева 2004: 5]. «Категория традиции» обнаруживается в совокупности «накопленного опыта поколений, наследия, живущего в памяти и реализуемого в самых различных формах и на самых разных уровнях» [Путилов 1994: 39]. Опыт поколений, по мнению Б. Н. Путилова, является «основой функционирующей системы и источником создания новых систем». «Следование образцам» или традиционность исследователь называет одним из специфических качеств фольклора [там же: 37].
Традиционность позволяет говорить о функциональной специфике фольклорной речи. «Специфика фольклорной речи состоит в том, - пишет С. Б. Адоньева, - что она организована в соответствии с определенными принципами, задаваемыми традицией. Соблюдение этих принципов является жизненно важным условием воспроизведения социума во времени, поскольку традиция речевых практик, практик коммуникации, напрямую связана с закреплением определенных социальных отношений» [Адоньева 2004: 7].
Одним из «наиболее очевидных типов фольклорной традиции» исследователи называют «тексты, пришедшие из прошлого» и представляющие собой «единство материала, владения им и менталитета среды» [Путилов 1994: 39].
Анализ показывает, что альбомные тексты, используемые в качестве этикетных писем, обладают свойственной фольклору традиционностью. Образцы этикетных писем исследователи находят на страницах рукописных альбомов XVIII века. В текстах таких писем выражались мысли и чувства адресанта, облеченные в традиционные поэтические признания, посвящения, пожелания и пр.
Как уже отмечалось, к началу XX века традиция письменных стихотворных пожеланий активно использовалась в гимназической среде. Постепенно сборники текстов пожеланий и наставлений, рукописных по преимуществу, стали неотъемлемой частью современной подростковой и молодежной субкультуры. На страницах современных рукописных сборников не только используется фольклорная речевая практика прошлых поколений, но и создаются новые тексты, «в соответствии с определенными принципами, задаваемыми традицией» [Адоньева 2004: 7]. Как показывает анализ школьных рукописных альбомов, эта традиция не прерывается на протяжении всего XX века.
Многообразие форм альбомов коммуникативного характера, бытующих в среде современных школьников, не нарушает традиционной структуры альбома. Практически каждую рукописную тетрадь открывают формульные тексты, посредством которых владельцы альбомов приглашают к общению своих потенциальных респондентов: «Пишите милые подруги, Пишите милые друзья, Пишите всё, что Вы хотите, Все будет мило для меня» (1914 г.); «Пишите милые товарищи, Пишите милые друзья Пишите все что вы хотите Все будет мило для меня» (1930 - 31 гг.); «Пишите милые подруги, Пишите милые друзья. Пишите, что душе угодно Все будет мило для меня» (1975 - 77 гг.). В начале альбомов разных лет, чаще всего в качестве дополнения к предыдущему тексту, воспроизводятся формульные строчки, призванные обеспечить долговечность памятных для хозяек рукописных альбомов: «Прошу альбом не пачкать Листов не вырывать И маленьким детишкам В руки не давать» (1952 гг.); «Прошу тетрадь не пачкать, листов не вырывать и маленьким детишкам в ручонки не давать» (1973 - 77 гг.); «Прошу тетрадь не пачкать, Страниц не вырывать, А маленьким детишкам В ручонки не давать» (1989 г.); «Прошу песенник не чирикать, Листов не вырывать, И маленьких детишек прошу не допускать» (1998 г.). Такие инициальные формулы оказываются структурообразующими в альбомной коммуникации. Хозяйка адресует сообщение всем и каждому, кто примет участие в письменном общении с ней. При этом она сама выступает в роли адресанта. Медиальная часть альбома традиционно представлена поэтическими посланиями. С появлением первой записи хозяйка становится адресатом каждого и всех сразу, а тексты с явно выраженной коммуникативной установкой, собранные вместе на страницах альбома, выполняют функцию коллективного письма, адресованного хозяйке. Альбомные послания используются, главным образом, в качестве наставлений в любви или дружбе, причем, с течением времени актуальность таких посланий остается неизменной. «Если хочешь любить - так люби горячей Не любовью двадцатого века, Не люби ты черты молодого лица, А люби самого человека» (1956 г.); «Если хочешь любить - люби И не требуй ответа Люби не черты молодого лица Люби самого человека» (1975 - 77 гг.). В поэтических альбомных посланиях разных лет сохраняется не только общность структуры, но и мотивно-тематическое сходство. Ведущими остаются темы любви и дружбы. Определяющими для этих тем являются мотивы веры в любовь и измены/предательства в любви, верности дружбе и разлуки/памяти подруг. Так, например, в текстах о дружбе мотив верности преобладает на протяжении десятилетий: «Не в шумной беседе друзья узнаются Они узнаются с бедой Коль горе нагрянеть Коль слезы польются Тотъ другъ кто поплачетъ с тобой» (1910 г.); «Когда тебе изменит друг, не говори: «Я в дружбе разуверена». А оглянись внимательно вокруг, И всю любовь отдай тому, кто верен» (1975 - 77 гг.); «Друг - это слово большое, Друга найти нелегко, Друг - это значит второе, Верное сердце твое» (1998 г.) В качестве дружеских посланий используются и традиционные фольклорные тексты. Появление на страницах альбома, например, частушки приходится на середину прошлого века. По наблюдениям В. Ф. Лурье, частушка «приходит в песенник двумя путями. Первый путь - из альбомов и песенников школьниц сельской местности, второй - из живого общения с теми, кто поет частушки» [Лурье 1992: 52]. «Ты подруга моя Зина Милая примилая Неужели мы небудем Одного фамилия» (1952 г.); «Вспомни горку, вспомни санки Вспомни как каталися Вспомни первое свидание Вспомни как рассталися» (1956 г.); «Брошу розу под окошко Курам нечего клевать Подруженька дорогая Больше нечего писать» (2001 г.). Эпистолярную функцию чаще всего выполняют такие тексты частушек, содержание которых воспроизводит ситуацию письменного общения.
Завершает альбом традиционная эпистолярная формула, оставленная последним адресантом: «Кто напишет ниже меня, тот любит больше меня» (1953-54 гг.). На традицию использования концовок такого содержания указывают исследователи: «Концовка нового альбома - классическая, подобная описанной А. С. Пушкиным: «Кто писал дольше всех, Тот любит больше всех. Я писала дольше всех И любила больше всех» [Головин, Лурье 1998: 275]. Иногда хозяйка сама оформляет конец альбома, используя для этого альбомную эпистолярную формулу: «Писать кончаю, ставлю точку. Вас всех люблю, целую в щечку» (1997 г.). Таким образом, можно сказать, что трехчастная структура рукописного альбома, появившись в альбомах гимназисток начала XX века, сохраняется до наших дней. В процессе перемещения альбомной традиции в школьную среду формируется и до настоящего времени сохраняется структура заполнения альбомной страницы: называется адресат, пишется сообщение, под которым подписывается адресант. Страница альбома коммуникативного характера практически дублирует структуру письма. Это способствует тому, что адресант свое альбомное сообщение часто оформляет как эпистолярный текст. Для этого активно используются традиционные инициальные формулы. В них действие, сопутствующее написанию «письма», представлено как ритуал, исполненный особого смысла: «Беру перо листок бумаги Пишу в стихах тебе письмо Ты сохрани его на память От сердца писано оно» (1952 г.); «Беру перо, сажусь писать и счастья я тебе желаю, прошу меня не забывать и так я начинаю» (1975 - 77 гг.). В финальных формулах шуточно обыгрывается стереотипная эпистолярная формула: «больше писать нечего». «Вот дом Вот сад Вот большое здание Пока нечего писать (в-т: Болше нечего писать / Зина досвидание) Зинуша Досвидание» (1952 г.); «Ах, сад, виноград, Крашенное здание. Больше писать нечего Танюха, досвидание!!!» (1998 г.). Иногда в финальных формулах подчеркивается анонимность послания: «Писалъ поэтъ, а имя нетъ. Ученица IY «б» класса» (1914 г.); «Писала волна узнай кто она» (1923 - 1924 гг.); «Писал поэт которому сто лет Месяц и число снегом занесло!» (1930 - 31 гг.); «Конец - прилетел скворец = в-т: Конец - сказал скворец» (1953 - 54 гг.); «Писал скворец. Вот его (изображение домика - Е. П.) дворец» (1956 г.); «Моя левая рука говорит тебе пока» (рисунок ладони - Е.П.) (2004 г.).
Эпистолярные формулы, завершающие послания, адресованные хозяйке, активно используются в школьной практике альбомной переписки с начала прошлого века до наших дней: «Писал / известный, а другим / не интересный» (1914 г.); «Писала я рука моя / узнай меня» (1923 г.); «Рука моя писала / не знаю для кого / А сердце мне сказало / для друга своего» (1924 г.); «Месяц и число снегом / Занесло кто писал тебе известно / А другим не интересно» (1930 г.); «Писал дед, ему сто лет» (1953 г.) «Больше писать я не берусь, / а на память распишусь» (1954 г.); «Кто писал тебе извесно / А другим не интересно / Ну а если хочешь знать / П - фамилия; В - звать» (1977 г.). «Писал не писатель, / Писал не поэт, / Писала девчонка 14 лет» (2001 г.).
Игровые и магические письма в современном подростковом и молодежном фольклоре
Какую бы форму реализации возрастных и коммуникативных потребностей ни выбирали детские, подростковые и юношеские группы, игра, в конечном итоге, является определяющим способом взаимодействия внутри этих групп. Любая культура, и прежде всего детская, вне игры не существует.
По мнению фольклористов, «когда-то игра была не просто досужим развлечением, а способом организации хозяйственной, семейной и общественной жизни человека» [Новицкая 2002: 25]. Дети, являясь не только свидетелями, но и активными участниками быта и фольклора взрослых, наследуют игру как культурное достояние.
Психологи утверждают, что осознание игровой деятельности в детскую жизнь приходит довольно поздно. Для ребенка долгое время все, чем он занимается, достаточно серьезно, а «понятие игры существенно только для взрослых» [Морозов 2001: 20]. Поэтому важно рассматривать игру «как совершенно своеобразную деятельность, а не как соборное понятие, объединяющее все виды детских деятельностей» [Выготский 1997(a): 157 -158].
Игра, по определению И. Хейзинги, - это «свободная активность или занятие, совершаемое в определенных границах места и времени в соответствии со свободно принятыми, но строго обязательными правилами, имеющая цель в себе самой и сопровождающаяся чувством напряжения, удовольствия и сознания того, что она есть «другое» по отношению к обычной жизни» [Хейзинга 1992:41].
И. А. Морозов специфическим для игры считает «признак спонтанности и непредсказуемости» [Морозов 2001: 25]. По мнению А. К. Байбурина, игру отличает отсутствие жесткой привязанности к определенной ситуации, наличие импровизации, нацеленность на «сам процесс игры» [Байбурин 1993: 23]. Игровая проекция взрослой жизни приводит к расширению социального пространства детей, к выработке определенных поведенческих навыков.
В соответствии с возрастными потребностями игровая деятельность в детской и юношеской субкультуре активизируется по-разному. Она реализуется как в устной, так и в письменной форме и не противоречит известным в психологии традиционным определениям игры: «Игра - это своеобразное отношение к действительности, которое характеризуется сознанием мнимых ситуаций или переносом одних свойств предметов на другие» [Выготский 1997 (а): 158].
Письменное общение посредством рукописных сборников, описанное выше, отчасти представляет собой особую форму игровой коммуникации, однако наиболее наглядно игровое начало просматривается в самостоятельных эпистолярных практиках подростков.
Эпистолярные жанры в современной школьной субкультуре представлены по преимуществу рукописными письмами разного характера. В культурной практике девочек 7-13 лет активно функционируют игровые письма и записки. Исследования, проводимые учеными-этнографами в группах школьников младшего подросткового возраста, например, показали, что важным атрибутом игры в «любовь» между девочками и мальчиками были записки. Причем больший интерес к процессу написания записок проявляли девочки. Содержание записок «должно быть очень смешным (например: «Толя, дурак, куриный туалет»), а выбор адресата - свидетельством особого внимания и интереса» [Бутовская 1998: 116].
К 9-ти годам в отношениях подруг возникает необходимость «совместно переживать, делиться сокровенным, ребенок начинает смотреть на свои дружеские отношения с точки зрения третьего лица, понимая их как сотрудничество ради общих интересов и одновременно - как исключительное, всеобъемлющее отношение» [Кон 1987: 186]. Именно в этом возрасте появляются специфические игровые формы эпистолярного характера, позволяющие реализовать возрастные потребности общения. Кроме того, по наблюдениям психологов, написание писем в этом возрасте является первым опытом литературного творчества [Выготский 1997(6): 39 - 40].
Опрос студенток педагогического колледжа показал, что в младшем, а иногда и в среднем школьном возрасте активизируется «почтовая» переписка близких подруг, порой проживающих на одной лестничной площадке. Девочки пишут друг другу письма обычного содержания, сворачивают их треугольниками, подписывают примерно так: «Срочное. Лично в руки. Пузановой Н. от Скопцовой Л. (прощальное письмо)» и опускают в почтовый ящик. По воспоминаниям Натальи Пузановой, 1981 г.р., «такие письма подружки близкие... в классе друг другу писали на каникулах обычно, когда нечем было заняться. Это чтобы скучно не было».
Назначение таких писем по преимуществу игровое. Об этом свидетельствуют признания студенток педагогического колледжа: «Когда уж совсем заняться нечем, напишем письмо просто ради интереса, потом еще письма два, когда три, и в ящик положим» (Мария Суслова, 1987 г. р.). «Письма не хранили. Поиграем, от нечего делать, попишем друг другу, потом выбрасываем. Там нет ничего ценного» (Ольга Морозова, 1987 г.р.).
Все информантки - жительницы Ульяновска. Среди опрошенных студенток, выросших в селе, о наличии подобной игровой практики не вспомнила ни одна. Этот факт позволяет предположить, что местом распространения игровых писем подобного характера, по крайней мере, в 90-е годы XX века, был город. Возможно, именно городские условия жизни в многоэтажных и многоквартирных домах обеспечивают детям подходящие условия для осуществления ролевой игры в почту. Отправитель письма играет роль почтальона, которого не видит получатель. Получатель обретает возможность испытать волнующую радость получения и вскрытия письма, адресованного лично ему. Важно, что в процессе игры эмоции получателя имеет возможность пережить каждый ее участник, ведь в реальной жизни дети практически никогда не получают писем личного характера издалека, это остается привилегией взрослых. Такая ролевая игра с появлением в среде подростков анкетной практики общения трансформируется в игровую форму «писем через 10 лет».
Дети никогда не были приверженцами только одной игровой практики. Реализовавшись в одном виде деятельности, они изобретают новые формы, способные удовлетворить как возрастные, так и ситуативные потребности.
Наблюдения психологов показывают, что в подростковом возрасте в классном или дворовом коллективе начинают выделяться небольшие группы, связанные общей тайной. Общая тайна, даже специально созданная, «цементирует рождающуюся дружбу, выделяя друзей из всего остального мира. Умение хранить тайну и верность - важнейшие критерии оценки друга в этом возрасте» [Кон 1987: 214]. Иногда для сохранности тайны или в качестве собственно тайны создаются секретные языки.
Пристрастие к секретным языкам давно знакомо детской традиции. Г. С. Виноградов указывает на стремление подростков «к созданию языка, который давал бы возможность полнее и в то же время неприметнее для взрослых осуществлять планы, задачи и стремления, связанные с их общественной жизнью. Этим задачам чаще всего отвечает какой-нибудь искусственный язык, являющийся не только средством общения между членами языковой группы, но и могущий служить целям сокрытия тайны от посторонних, непосвященных» [Виноградов 1999:105-106].
Эпистолярное общение в современной молодежной субкультуре
Для детской традиции, по мнению психологов, характерно «изживание ... старых возрастных форм, уже не соответствующих потребностям развития ребенка и тем задачам, которые ставит перед ними жизнь». Однако «отличительной чертой детской субкультуры» [Осорина 1985: 61] является потребность, при отрицании старых форм, неизменно создать новые. В справедливости этого утверждения мы имели возможность убедиться на примере описанных выше подростковых эпистолярных практик.
В юношеском возрасте «преувеличение своей уникальности и непохожести на других нередко рождает застенчивость, страх показаться смешным, «потерять себя» в общении». Именно поэтому, считают психологи, возникает «напряженная потребность в интимности, поиск «альтер эго», жажда излить душу и одновременно неудовлетворенность существующими формами общения» [Кон 1975: 19]. Поиск новых форм и способов общения, обеспечивающих возможность самореализации и самоутверждения в этом возрасте, приводит к возникновению новой формы эпистолярной практики. Сначала на страницах рукописных анкет, на столешницах школьных парт, стенах подъездов, а затем и в специальных рубриках периодических изданий появилась молодежная рукописная практика, получившая название «Тусовка».
«Слова «тусовка» и «тусоваться» в жаргоне «наших» хиппи стали употребляться в конце 70-х годов. Из жаргона хиппи они перешли в жаргон других неформальных объединений, а затем - в конце 80-х годов - стали общемолодежными жаргонными словами и получили широкое распространение в прессе и художественной литературе» [Грачев 1995: 85].
«Тусовка» как современное разговорное понятие имеет несколько значений. Во-первых, это «группа людей, собирающихся в определенном месте с целью обмена мнениями по злободневным, в том числе политическим вопросам, для купли-продажи дефицитных товаров и т.п.; встреча, общение». Во-вторых - «место тусовки, общения, вечеринка». В-третьих - «группа собравшихся, «тусующихся»» [Бунимович 2000: 185].
Исследователи современной молодежной культуры обращают внимание на еще одно толкование этого понятия: «стиль общения, ... определяющий специфику молодежных сообществ: свободный, избегающий регламентации и четких структур; смысл таких встреч и собраний - в самом общении» [Щепанская 2003 (б): 35]. Последнее толкование в контексте нашей работы представляется наиболее точным.
Эпистолярная «тусовка» в современной молодежной культуре представляет собой групповое общение посредством одноименной рубрики в рукописных анкетах, на газетных страницах, в сети Интернет.
Открытое групповое общение со сверстниками помогает юношеству разрешить возрастной «конфликт реального и идеального «Я»» [Кон 1989: 103]. «Вместе с осознанием своей уникальности, неповторимости, непохожести на других» в юности приходит «чувство одиночества, ощущение внутренний пустоты, которую чем-то необходимо заполнить», - пишет И. С. Кон. В этот период растет потребность в общении и одновременно повышается его избирательность, «стремление найти того, с кем не только можно поговорить, но и вместе помолчать, насладиться тишиной природы, услышать свой внутренний голос не заглушённым суетливой будничной повседневностью» [Кон 1987: 212]. Помочь в этом и призвана молодежная «тусовка».
Приглашение читателей поделиться своими мыслями и переживаниями на страницах газет - давно известная журналистская практика. Рубрика «Письмо в номер» активно использовалась в эпоху «социалистической гласности» для привлечения внимания общественности к социально-значимым проблемам. Заметим, что подобная практика имела распространение в официальных изданиях («Правда», «Комсомольская правда», «Пионерская правда»), предназначенных для читателей разных возрастов. Печатная страница в качестве трибуны для глубоко личных откровений - явление тоже не новое, однако публикуются такие откровения в менее официальных изданиях, например, в женских журналах. Без сомнения, все публикуемые в указанную эпоху сообщения подвергались цензуре и тщательному отбору. Подлинная свобода слова на страницах официальных периодических изданий появляется у читательской аудитории, пожалуй, только в постперестроечный период. В это время многие издательства, видимо, с целью расширения читательской аудитории, увеличения рейтинга и собственной прибыли открывают рубрики, предназначенные для письменных сообщений самого разного характера. Такие рубрики пользуются большой популярностью, прежде всего, у молодежи. Обращаясь к популярному «общемолодежному жаргонному слову», рубрику часто называют «Тусовкой». Однако не каждому редактору удается превратить «Тусовку» в «место общения» молодежи. Чаще всего в таких рубриках печатаются сообщения без перспективы газетной переписки.
Появившись на страницах «Комсомольской правды» где-то на рубеже 80-90-х годов, такая рубрика предназначалась, в основном, для передачи поздравлений и пожеланий друзьям. Эпистолярная практика рукописных «анкет» и «пожеланников», с детства знакомая старшеклассникам и студентам, в новой форме обрела новую жизнь [см. подробнее: Щепанская 2003(6): 37]. Заметим, что эта практика продолжает бытовать и в наши дни. Так, редакторы уфимского регионального приложения к названной газете, например, предоставили 25 мая 2004 года близким и друзьям башкирских выпускников целую страницу для поздравительных текстов личного характера. Газета при этом взяла на себя лишь посредническую роль в передаче частного сообщения. Такая функция, имеющая место сегодня практически во всех средствах массовой информации, не содержит прагматики эпистолярного общения.
В Ленинграде конца 90-х годов прошлого века в качестве еженедельного приложения к газете «Калейдоскоп» выходила молодежная «Тусовочка». Из 32 страниц этого издания лишь несколько отводилось для сообщений читателей. Большая часть сообщений - приглашение к письменному общению или знакомству посредством почтовой переписки. Присылаемые в рубрику сообщения носили частный характер и представляли собой по преимуществу прозаические эпистолярные тексты: «Всем! Всем!! Всем!!! Открывается Fan-Club Backtreet Boys!!! Пишите. Наш адрес: (почтовый адрес). Пишите все, не только фанатки Левина, но и просто фанаты, поклонники (заметьте, это разные вещи) BSB, да и вообще, все те, кому не безразлична эта безумно прекрасная пятерка страстных американских мальчиков. Наш лозунг: «Фанатки BSB всех стран, соединяйтесь!», «Любить мы вас вечно будем любовью чистой и святой, до самой смерти пронесем мы ваш образ милый и родной!!!» жду писем. Ваша C.F.BSB V.R. Bay!» [«Тусовочка», № 5 сентябрь 98, с. 9].
Выбранный в качестве примера текст сообщения показывает, что участники рубрики знакомы с практикой открытой переписки, а для выражения эмоций по-прежнему прибегают к «альбомному фольклору». Заключительная часть лозунга «фанаток BSB» - это вариант альбомного признания: «Любить тебя я вечно буду / Любовью чистой и святой / До самой смерти не забуду / Твой образ милый и родной».
