Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Историко-этнографические корни детских образов волшебных и новеллистических сказок (обобщение разысканий) 17
Глава 2. Детские образы-типы в русских волшебных и новеллистических сказках (системный анализ) 50
2.1. Сюжетная и композиционная обусловленность детских образов типов. Взаимосвязь конкретного содержания сюжета сказки и тендерной идентификации детского образа-типа. Сословное и имущественное положение как типологическая характеристика детских персонажей 50
2.2. Специфика рождения, мотив роста не по дням, а по часам. Проблема лидера в сюжетах с несколькими персонажами (в том числе близнецами) 58
2.3. Обусловленность внешней характеристики персонажа. Специфика номинации и предметной детализации 78
2.4. Поведенческие характеристики детских образов-типов 114
2.5. Функции детских образов-типов в сказках. Система персонажей 148
Заключение 183
Библиография
- Сюжетная и композиционная обусловленность детских образов типов. Взаимосвязь конкретного содержания сюжета сказки и тендерной идентификации детского образа-типа. Сословное и имущественное положение как типологическая характеристика детских персонажей
- Специфика рождения, мотив роста не по дням, а по часам. Проблема лидера в сюжетах с несколькими персонажами (в том числе близнецами)
- Поведенческие характеристики детских образов-типов
- Функции детских образов-типов в сказках. Система персонажей
Введение к работе
Актуальность исследования. Проблема сказочного героя является одной из центральных в сказковедении. Функционирование детских образов в сказках, в целом определяясь общефольклорными эстетическими закономерностями, предполагает ряд отличительных особенностей. Вопрос о сущности и своеобразии детского образа-персонажа в русских волшебных и новеллистических сказках не исследован в достаточной мере.
Научная новизна исследования определяется выявлением и сопоставлением типологических характеристик детских образов в процессе системного анализа значительного фонда сюжетных типов и вариантов волшебных и новеллистических сказок. Проблемы генезиса, эволюции, типологии, семантики, поэтики, идейно-художественной специфики детских образов в сказках освещаются в исследованиях российских фольклористов: А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, В.Я. Проппа, Е.М. Мелетинского, Т.В. Зуевой, В.П. Аникина, Е.А. Костюхина, Б.Н. Путилова, Т.А. Бернштам, Е.С. Новик1. Вопросы исторического формирования и интерпретации сказочных мотивов, включающих детские персонажи, рассматриваются также в работах западноевропейских исследователей: Э.Б. Тайлора, Дж.Д. Фрэзера, К.П. Эстес, Ленц Ф., М.-Л. фон Франц2. В свете богатого научного материала важным вкладом в рассмотрение проблемы сказочного героя представляется ранее не проводившееся целостное, системное рассмотрение типологических разновидностей детских образов, функционирующих в сюжетах и сюжетных вариантах русских волшебных и новеллистических сказок, зафиксированных в «Сравнительном указателе сюжетов»3 как наиболее значимые.
Целью исследования является установление закономерностей типологической общности, выявление семантико-стилистического многообразия и принципов художественного воплощения детских образов в русских волшебных и новеллистических сказках. Цель исследования предполагает решение следующих задач:
Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований, в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. Т.1-3. - М., 1865-1869 (переиздание: Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу. В 3 т. - М., 1995); Буслаев Ф. И. Славянские сказки. Исторические очерки русской народной словесности и искусства. - Т. I. СПб, 1861; Пропп В.Я. Морфология сказки. - Л., 1928 (второе изд.: М., 1969); Он же. Исторические корни волшебной сказки. - Л., 1946 (последующие изд.: Л., 1986; СПб., 1996; М., 2000); Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки. Происхождение образа. - М., 1958; Он же. Миф и историческая поэтика фольклора. - М., 1977; Зуева Т.В. Восточнославянские волшебные сказки. - М., 1992; Она же. Волшебная сказка. М., 1993; Аникин В.П. Русская народная сказка: Пособие для учителей. - М., 1984; Он же. Теория фольклора: Курс лекций. - М., 2004; Костюхин Е.А. Лекции по русскому фольклору: Учеб. пособие для вузов. - М„ 2004; Путилов Б.Н. Фольклор и народная культура. - СПб, 2003; Бернштам Т.А. Молодежь в обрядовой жизни русской общины XIX - начала XX в.: Половозрастной аспект традиционной культуры.- Л., 1988; Новик Е.С. Система персонажей русской волшебной сказки. II Структура волшебной сказки. - М., 2001.
Тайлор Э.Б. Первобытная культура. - M., 1989; Фрэзер Дж.Д. Золотая ветвь. - М., 1983; Эстес К.П. Бегущая с волками. Женский архетип в мифах и сказаниях. - М., 2002; Ленц Ф. Образный язык народных сказок. - М„ 1999; Франц (фон) М.-Л. Психология сказки: Толкование волшебных сказок. Психологический смысл искупления в волшебной сказке. - СПб., 1998..
Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / Сост.: Л.Г.Бараг, И.П.Березовский, К.П.Кабашников, Н.В.Новиков.-Л., 1979. (Далее: СУС).
обобщить научные разыскания российских и зарубежных исследователей в области сравнительно-исторического рассмотрения генезиса и эволюции детских образов в сказках;
посредством анализа конкретного содержания сюжетов и сюжетных вариантов сказок выявить, систематизировать и охарактеризовать основные типологические разновидности детских образов;
исследовать закономерности функционирования детских образов-типов как значимых компонентов сюжетов, охарактеризовать принципы их идейно-художественного воплощения;
установить специфику жанровой обусловленности типологических характеристик детских образов в сказках.
Методология и методика исследования. Для решения конкретных исследовательских задач использованы следующие методы: историко-генетический анализ детских образов волшебных и новеллистических сказок от мифологических истоков до; формирования типологических разновидностей (обобщение разысканий); сравнительный анализ детских образов путём индуктивного рассмотрения конкретного содержания сюжетных типов и вариантов сказок; системный анализ детских образов-типов в конкретных сюжетных типах и вариантах сказок; герменевтическое постижение и истолкование смысла типологических характеристик детских образов в контексте конкретного содержания сюжетов; статистическая обработка результатов количественного сопоставления типологических характеристик, устойчиво повторяющихся в сюжетных типах и вариантах сказок.
Положения, выносимые на защиту:
-
Детский образ как персонаж русских сказок, в соответствии с жанровой установкой и конкретным содержанием сюжета, имеет 24 типологические разновидности в волшебных и 7 разновидностей в новеллистических сказках.
-
Типологическая характеристика детских образов совмещает объективные признаки, реализуемые во всех рассмотренных нами сказках, и субъективные признаки, свойственные конкретному персонажу в сюжете. К объективным признакам мы отнесли: жанровую, сюжетную и композиционную обусловленность, тендерную идентификацию, сословно-имущественные характеристики. Комплекс субъективных признаков включает: специфику рождения и реализацию сопутствующих этому мотивов, внешнюю характеристику, номинацию, вещный мир, поведенческие характеристики, функции, систему персонажей.
-
Дифференцирующую роль в отборе признаков, характеризующих детские образы в сказках, играет гендерная идентификация . В соответствии с конкретным содержанием сюжетов, актуальны тендерные типы: мальчик (44% волшебных и 72% новеллистических сказок), девочка (19% волшебных сказок и 14% новеллистических), мальчик и девочка (36% волшебных и 14% новеллистических сказок), гендерно не дифференцируемый персонаж (1% волшебных сказок). Доминирующим тендерным типом является мальчик. Ему наиболее
Недифференцированность гендерных характеристик - признак несамостоятельности персонажа, сопровождаемый несоответствием социальным нормам, отсутствием важных типологических проявлений, узостью системы персонажей.
свойственны ключевые характеристики детского образа-типа; парадигмы номинативных, поведенческих и сословно-имущественных признаков мальчиков максимальны. Спектр внешних и функциональных проявлений и система персонажей волшебных сказок с герош-мальчиком уступают в разнообразии сказкам с парным тендером, однако в новеллистических сказках мальчик лидирует. 4. Важным дифференцирующим фактором, определяющим комплекс характеристик детских образов, является жанровая природа сказок. Имеют место типологические признаки, общие для персонажей волшебных и новеллистических сказок: ведущий тендерный тип (мальчик), преобладающая внешняя характеристика (половозрастная) и номинация (нарицательная половозрастная), специфика вещного мира (синтез фантастики и жизнеподобия), актуальные функции (начинающееся противодействие, отправка), персонажи-спутники (помощники, вредители). Обнаружены существенные отличия: доминирующий сюжетооб-разующий мотив (в волшебных сказках - мотив взросления, составляющий экспозицию и завязку действия и детализируемый фантастически; в новеллистических - мотивы авантюрно-приключенческого характера, реализуемые как в экспозиции, так и на протяжении развития действия и совмещающие фантастику и жизнеподобие детализации); актуальный способ введения персонажа в сюжет (чудесное рождение в волшебных, чудесное предсказание, дарование, перерождение в новеллистических сказках); ведущие сословные типы (не вступающие в противоречие крестьянские и царские дети - в волшебных сказках; представители «третьего сословия» - купеческие дети - в новеллистических, где оппозиция бедный/богатый определяет остроконфликтное развитие сюжета).
Научно-практическая значимость: материалы и результаты исследования могут быть использованы в последующих научных исследованиях по аналогичной проблематике, в процессе преподавания в вузе дисциплин «Устное народное творчество», «Детская литература», «Теория литературы и практика читательской деятельности», «Теоретические основы и технологии начального литературного образования», спецкурса «Русский фольклор».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, библиографии и приложения (5 таблиц и 23 диаграммы, наглядно отображающие главные результаты исследования; комментарий).
Апробация исследования. Основные положения диссертации представлены в виде докладов на VII-XIII Всероссийских научно-практических конференциях «Мировая словесность для детей и о детях» (М., МПГУ, 2002-2008 гг.), на Международной научной конференции «Кирилло-Мефодиевские чтения» (М., Гос. ИРЯ им. А.С. Пушкина, 2004 г.), на I и III научно-методических конференциях «Гуманитарные науки и православная культура» (М., МПГУ, 2003, 2005 гг.), отражены в 12 публикациях общим объемом 3,8 п.л. Результаты работы обсуждались на заседании кафедры русской литературы МПГУ.
Сюжетная и композиционная обусловленность детских образов типов. Взаимосвязь конкретного содержания сюжета сказки и тендерной идентификации детского образа-типа. Сословное и имущественное положение как типологическая характеристика детских персонажей
Выявлению обусловленности формирования сюжетного фонда, поэтики и системы образов волшебных и новеллистических сказок факторами историко-культурного процесса посвящены многочисленные российские и зарубежные исследования. Однако систематизация научных сведений о специфике формирования детских образов-типов не проводилась. Обобщение итогов разысканий в этой области - необходимая часть данного исследования. Всестороннее истолкование взаимообусловленности «досказочных образований» , и сказок с персонажами-детьми позволяет проследить истоки типологических характеристик детских образов.
«Огромное духовное наследие» человечества, согласно учению К.Г.Юнга, составляет мифология как непреходяще значимая «проекция кол-лективного бессознательного»" [161, 126]. В этом надэпохальном духовном наследии архетип Божественного Ребенка не менее важен, нежели архетипы Матери и Отца . Миф допускал, наряду с взрослыми, наличие персонажа-ребенка: представления о взаимозависимости явлений природы, по аналогии, соотносились с социально-родственными связями в человеческом обществе, в свою очередь, родственные и социальные отношения (по Е.М. Мелетинскому) «передаются как элемент мифологизированной природы» [98, 14]. Интерпретация мотивов и образов волшебных и новеллистических сказок с детскими персонажами в свете мифологических истоков получила отражение в исследованиях крупнейших фольклористов XIX — XXI вв1.
Так, Ф.И. Буслаев, обстоятельно проанализировав в работе «Славянские сказки» (1860 г.) «малорусскую сказку, которая по своему содержанию представляет замечательный вариант одного предания, распространившегося по всем индоевропейским народностям»", обнаружил соединение двух самостоятельных мифологических мотивов. Первый - о герое, который «живет в челноке, на воде, и только по призыву, по причитанью матери (в стихотворной форме) - на короткий срок подъезжает к берегу». Ф.И. Буслаев видел в персонаже, живущем «постоянно на воде», «существо нездешнего мира». Его «мифическое родство» утратило явную мотивацию: «он сын уже не Русалки или какой вещей Девы-белой-лебеди, а простой смертной»; его спаситель - «Гусь-Лебедь» - «хотя и понимает его речи, но уже не брат ему». В течение некоторого времени герой оказывается «под властью сверхъестественной силы ведьмы», т.е. происходит «сношение» с волшебным миром. Второй мотив - «о том, как обманутая ведьма вместо невинной жертвы съедает свое собственное детище», - Ф.И. Буслаев определил как вставку. Сопоставляя сюжет с родственными индоевропейскими «сказаниями», автор стремился изъяснить сходство мотивов «родством мифологии и языков». Он определил, что «дети-лебеди», в числе которых герой сюжета СУС 327С, F, - «по своему происхождению существа божественные ... и вместе с тем Духи Предков» [49, 313-321]. Интерпретация Ф.И. Буслаева является первым научным рассмотрением мифологических истоков сказки с детским персонажем, имеющей широко распространенные русские сюжетные варианты3.
А.Н. Афанасьев в фундаментальном исследовании1 «Поэтические воззрения-славян на природу» (1865 — 1869 гг.), утверждал: «...в то древнее время, когда над всем строем жизни владычествовали патриархальные, кровные связи, человек находил знакомые ему отношения и во всех естественных явлениях; боги становились добрыми семьянинами, были — отцы, супруги, дети, родичи»1 [41, т.1, 47]. Формирование ключевых мотивов и характеристик, присущих мифологическому, затем сказочному детскому персонажу, изъяснено А.Н. Афанасьевым как уподобление природным явлениям или следование древнейшим мифологическим культам. Так, сопоставляя солнцеворот с течением жизни человека, славяне полагали день зимнего солнцестояния «днём возрождения солнца. Сопоставление солнца (возможно1, и месяца) и новорожденного младенца - яркий пример поэтизации взросления: «Вновь народившееся или воскресшее светило постепенно- крепнет в своих силах; божественный младенец растет и мужает и при начале весны является прекрасным и могучим юношею» [41, т.1, 97].
Мифологические представления о богах-громовержцах определили тра-диционную формулу - изображение чудесных младенцев". По убеждению ученого, это - «светлые боги, представители высокого неба и тех блестящих светил, которые присвоены им, как всегда присущие атрибуты» [41, т.З, 267]. Характерное «грозовое» освещение получил мотив возрастания богатыря в бочке, плавающей в море: «Плавучий гроб - туча, а заключенный в ней силач олицетворение скрывающейся там всесокрушительной молнии...» [41, т.1, 299]. Аналогичная символика обнаружена в другом сюжетообразующем мотиве сказок с героями-детьми - «оборотничестве»: «...животненные образы ... — представления метафорические; вода, наполняющая следы их копыт, указывает на те живые ключи, которые бьют из-под ног Перуновых коней ... . Напиваясь из таких ключей, сказочный герой сам облекается (оборачивается) в об лачную одежду и чрез то принимает на себя звериное подобие» [41, т. 1, 352]. Метеорологическую интерпретацию получил герой-семилетка: «Чудовищная морская рыба есть громоносная туча, плавающая в воздушном океане, а мальчик-семилеток ... принадлежит к породе мифических карликов, обитающих в облачных пещерах и приготовляющих там на сильном огне кузнечных горнов молниеносные стрелы»". Семь календарных месяцев покоя «эпически» приравнены А.Н. Афанасьевым к семи годам взросления: «с приходом весны герой - заявляет свою богатырскую мощь» [41, т.2, 79-80].
Истоки сказочного мотива трагической бездетности А.Н. Афанасьев прослеживал в древнейшем культе почитания предков4. Средство, помогающее преодолеть бездетность, - соприкосновение с мифологическим тотемом: «...Закидывают в море шелковый невод, сплетенный мальчиками и девочками-семилетками, и ловят рыбу, которой нередко присвояется эпитет золотой. Рыба .. . съедена царицею; остатки обгладывает кухарка, а помои выпивает корова» [41, т.2, 81]. А.Н. Афанасьев полагал, что чудесно родившиеся богатыри - Перун и его грозовые спутники. Дитя, появившееся на свет из куска дерева, который бездетные старики укачивали в колыбели, наделено двойственной природой: А.Н. Афанасьев сближает его «с карликами, в которых древний миф олицетворял грозовых духов и домовых пенатов»5 [41, т.2, 244].
Специфика рождения, мотив роста не по дням, а по часам. Проблема лидера в сюжетах с несколькими персонажами (в том числе близнецами)
Системное исследование типологических разновидностей детских образов в волшебных и новеллистических сказках предполагает решение ряда существенных проблем. Задачи главы: рассмотрение конкретного содержания сюжетных типов и вариантов, выявление сюжетно значимых детских образов; определение композиционной обусловленности мотивов, содержащих детские образы-типы; выявление, исследование, систематизация и сопоставление существенных типологических характеристик детских образов в волшебных и новеллистических сказках.
Цель исследования и описания типологических особенностей детских образов - воссоздание полной картины функционирования детских образов-типов в русских волшебных и новеллистических сказках.
Данный параграф посвящен выявлению и исследованию сюжетной и композиционной обусловленности, специфики тендерной идентификации и сословно-имущественного положения как типологических характеристик детских образов-типов. Рассмотрение конкретного содержания сюжетов волшебных сказок1, зафиксированных в СУС, свидетельствует о наличии широкого спектра детских персонажей. Ввиду того, что в СУС учитываются и систематизируются, прежде всего, сюжеты и мотивы, определяемые реализацией функции взрослых персонажей - основных героев сказки , - для проведения исследования выявлены сюжеты или (в случае возрастной вариативности персонажей внутри сюжета3) сюжетные варианты, содержащие детские образы-типы. Поскольку «устойчивая повторяемость однотипных персонажей позволяла контаминировать сказочные сюжеты» [75, 218], рассматриваемые сюжетные типы и варианты систематизированы в соответствии с общим для них значимым образом-типом (приложение 1, табл. 1). Таким образом, рассмотрению подлежат 36 сюжетных типов волшебных сказок с детскими персонажами: 18 групп и 6 автономных сюжетных типов .
Детские образы-типы характерны для популярных сюжетных типов новеллистических сказок, систематизированных в СУС5. В работе рассматриваются 9 сюжетных типов новеллистических сказок, 3 из которых объединены в сюжетную группу (приложение 1, табл. 2). В СУС эти сюжеты, за исключением сюжетов 875 Семилетка (Мудрая девушка), 884=АА 884 А, 884 I Покинутая невеста (жена) и 883 А=АА 883 Оклеветанная девушка, рассматриваются как разновидности сказок волшебных. Учитывая материал новейших исследований, представляется необходимым руководствоваться мнением Т.В. Зуевой: «Сказки новеллистические имеют структуру, аналогичную волшебным сказкам: они состоят из цепочки мотивов разного содержания. Однако в от сон. личие от волшебных сказок сказки новеллистические изображают не всю жизнь героя, а лишь какой-то эпизод из неё. В русской устной традиции сказки новеллистические сформировались довольно поздно, под влиянием литературы. Они внесли в повествовательный фольклор новое качество: интерес к внутреннему миру человека. Тематика сказок новеллистических - личная жизнь, их конфликт - поколебленные основы феодального быта» [75, 227]. Таким образом, рассматриваемые сюжеты полностью соответствуют характеристикам сказки-новеллы1. «Универсальное единство сказки» [75, 217] обусловливает сходство типологических характеристик детских образов; специфика жанров предполагает оригинальные проявления, сравнительный анализ которых в сюжетных типах и сюжетных группах" волшебных и новеллистических сказок составляет необходимую часть исследования.
«Сказочный сюжет создается совокупностью мотивов, специфичных для каждой из сказочных групп» [50, 24]. Сюжетообразующие мотивы, характерные для каждого конкретного СТ или СГ сказок (26 мотивов волшебных и 7 мотивов новеллистических сказок), выявлены и отражены в таблицах 1 и 2 (приложение 1). Следует отметить, что в ряде сюжетов героем является взрослый персонаж, однако значимую предысторию событий составляет мотив взросления, определяющий активное функционирование персонажа-ребенка. Диаграмма 1 (приложение 2) показывает, что среди рассматриваемых волшебных сказок в наибольшем количестве представлены СТ и СГ с мотивами взросления (13, т.е. более 54%); среди новеллистических сюжетов сказки с указанным мотивом составляют лишь 43% (3 СТ). Имеются также сказки с детскими персонажами, в сюжете не взрослеющими3. Реализация сюжетообразующего мотива обусловливает значимые признаки детских образов-типов. Изучение и сопоставление характеристик персонажей — субъектов действия мотива взросления и субъектов действия прочих мотивов -важный компонент нашего исследования.
Конкретизация типологических характеристик образа определяется также композиционной реализацией мотива. Композиционная обусловленность мотивов, содержащих детские персонажи, в сюжетах волшебных и новеллистических сказок выявлена и зафиксирована в таблицах 1 и 2 (приложение 1) . В экспозиции и завязке действия сюжетов волшебных сказок имеют место мотивы чудесного рождения и (или) взросления (13 СГ и СТ, или 54% фонда). Отметим, что мотивы взросления мальчика-приёмыша и рождения (и гибели) ребёнка «дикой женщины», могут выступать в интерпозицищ представляя собой одновременно развязку предшествующего и экспозицию последующего мотива (2 СТ, или 8%).
Поведенческие характеристики детских образов-типов
Чудесная внешность - активная характеристика персонажей: спешат поделиться впечатлением с царем «нищие старцы», «люди убогие» [8, №283, 284]; «калики перехожие» [1, №27; 9Ш., №53; 26, №46]; купцы1 (торговцы, корабельщики, гости). Ощущает родство отец: «кольнуло его в грудь, забилося сердце», «узнал и не вспомнился от радости - душа просветлела!» [8, №283]; «сняли шапочки», отец «признал их за своих детей» [8, №285]; «Как мальчик картуз-то снял, а Иван-царевич и видит во лбу светел месяц и признал в нем своего сына»2 [1, №96]. Детей узнает мать: «Это мои детки, а твои братцы, в лесу у старого дуба сидят!» [8, №284]; «То бы, дитетко, твой брат» [17, №5]. Опознают оба родителя: « Он как стал подавать стакан квасу, она царица и увидала: у ево руки по локоть в золоте»; «царь с царицей признали своих детей, взяли и к себе во дворец» [1, №157]; брат (братья): «От этого зей зеет и лучи мечут, у бабушки стало светло и хорошо, как в царсве. Говорит Фёдор-царевич: "Здравствуй, брателко, Иван-царевич!"»4 [18: №5].
Чудесная внешность способствует созданию благостной атмосферы, обезоруживает врага: мать «сняла с него повязку, в бочке стало, словно от солнышка, тепло и хорошо»; «Развернула атамана-свистунка, посадила его на окошечко. Стало совсем светло, хорошо» [33, С. 116-122]. Для вредителей рассказ о прекрасных детях, находящихся в их власти, - последняя попытка удержать царя, создать новые препятствия на его пути, помешать семье воссоединиться5.
Внешность может быть не светозарной, но яркой: «сидят там трое деточек, уж таких-то ли славных да отважных, в красных рубашечках все, ученые такие, жаль поглядеть». Основное содержание сюжета при этом сохраняется: волшебный помощник определяет: «в домике-то в красных рубашечках-то братчики наши» [1, №131], см. также: [2, № 84]. Имена у детей: отсутствуют1 [8, №284-286]; оба близнеца имеют имена: Иван-царевич и Фёдор-царевич [17, №5]; имя (прозвище) дано лидеру: «седьмой брат - Иван Премудрый» [2, № 85]; «атаман-свистунок»" [33, С.116-122].
Характерный условно-фантастический компонент предметного мира чудесных детей - плавающая «по воде» [2, № 84, 85], «в море» [8, №283-286] бочка, в которой вырастает герой (персонаж-лидер) 3. При наличии братьев, остальные дети (брат) растут «на берегу» [2, № 84], волшебница «спрятала их к себе» [2, №85]; «в отцовском саду в зеленой беседке» [8, №283]; «в лесу у старого дуба», «в подземелье» [8, №284]; в «новом доме» на острове: «чисты поля, зелены луга, поточки царски поют песни арски {ем. райски)» [33, С.116-122]; «за тридевять морей, за тридевять земель, в тридевятое чарьсво и в ино государсьво» отдан «подарками»4 [17, №5]. В бочке могут оказаться мать «с детьми» [2, №53; 28, №7], с поросенком, щенком и лягушонком [1, №131]. Мотив плавающей бочки может отсутствовать: мать и сыновья приплывают на остров [28, №38]; дети отданы «на прокормленье рыбаку» [1, №157].
Условно-фантастический вещный мир СГ включает и жизнеподобные детали: помимо сада, острова и прочих компонентов райского пейзажа, имеется целебная баня, лепешки (колобок, хлебцы) на материнском молоке5; «благословленная икона», хлеб, избушка, «каша пшенна, горох крупной, рыба снятки, булка бела», картуз [1, №96]; интерьер дома: «Окна закрыты»; «двери не замкнуты»; «В передней русская печь стоит, на столе - корыто с мукой. В другой половине - девять постелей сделано. Три постели побольше, три поменьше немного, а последние совсем небольшие» [33, С.116-122].
Заколдованный мальчик (СУС 708; СТ 24) обладает гротескной внешностью: «то колюче, то мягко, и не знает, на кого дитё находит», «очень страшный» [26, №51], имеет «кожуха» [26, № 136]. Номинация определяется внешней характеристикой героя: «сын-зверь» [26, №51], Пестреюшко [26, № 136]. Имеют место обобщенные наименования: дитя [26, №51]; детко [26, № 136]. Вещный мир фантастичен: рождение «чудовища» провоцирует «кофей» из шерсти «со всяких зверей» [26, №51], зелье из сожженной шкуры «всех волховых и боровых» [26, № 36]; персонаж рождён в лесу, в ящике [26, № 136] или в колоде «с железныма обручамы» [26, №51].
В новеллистических сюжетах внешняя характеристика, номинация и изображение вещного мира персонажа-мальчика совмещают фантастику и жизнеподобие. Так, представление о внешнем облике детей, обретающих (и реализующих) сверхъестественные способности, неординарную судьбу (СУС 567; СТ 2), создаётся с помощью указания на пол и возраст: «дети (летами) малы» [8, №195, 197], «маленьки» [9LLL, №65], «уже приходили в совершенный возраст» [28, №33]; «лет по двенадцати» [21, №22]. Существенна оппозиция старший (большой, болынак)/младший (меньший, меньшой, малый, младшой) сын (брат)1 [1, №177]. Показательны обобщенно-собирательные наименования, свидетельствующие о единстве образа гонимых детей: «эты два мальчика» [9Ш., №65; 17, №65]; «два брата» [2, №86]; «два сына»" [4, №44]. Используются эмоционально окрашенные наименования: «братец» [2, №86], «детушки» [10, №11], «ребятишки» [2, №86]; имена собственные (обычно в неполном варианте): Ваня (Коля) и Вася [9Ш., №65, 76]; Вася [2, №86]; «два сынишка — Мишка да Гришка» [10, №11]. Указание на возрастные отличия, наличие имен собственных позволяет дифференцировать сюжетные линии, специфичные для каждого из братьев.
Функции детских образов-типов в сказках. Система персонажей
Условно-фантастическая детализация поведения характерна для девочки (девочек), выросшей в заточении, и её (их) сыновей-богатырей (СУС 303; СГ 5). Царевна вырастает в «темнице»: «дали ей водитча няньку»; прогулялась «под руки по царскому двору», из «колодча» «почерпнула воды и выпила», отдохнула на «кровати тисовой» и «повели чаревну в темничу» [17, №4]; купец «наказал своей бабушке: "Корми до тех пор, пока не выростут"»; «сделались невесты и говорят: «Что жо мы сидим, неужели для нас нет Краснова сонца и белова дня?» [9Т., №30]. Сыновья-богатыри - искатели приключений: «Ходили день до вечера, на темну ночь приходят к матушки родимой. Проспали они ночку, по утру рано встают, на себя чветно платье надевают и опять отправляютча в чисто поле гулять»1 [17, №4].
Жпзнеподобие поведенческих характеристик детей, запроданных антагонисту (СГ 6), граничит с фантастикой. СУС 313А, В, С: мальчик «какой-то особенный»: «на первый день после рождения пошел играть на улицу и у бабушки затворенки окошечко разбил, на второй день зайца изловил, а на третий день дерево толстое с корнями из земли выдернул»; поведение девочки не детализировано [17, №153]; «деточки стали подрастать»; отправлены «куда головой стоишь»; посещают трёх старичков - дарителей, к четвёртому стали «пожить проситься»; получают наследство, позволяющее жить самостоятельно" [26, № 56]. СУС 315: характерна детальная, жизнеподобная разработка поведенческой характеристики: «его мальчишка стречат, ползат уж»; «Растет мальчик етот у него, робят они вместе»; «поехали они с ём в лес за дровами»; «Сын к отцу таки пристал - "Скажи, тятя, како горе? Горе так обогш, а не одному"». «Пр «с ём ладится. Как её не отбивали, насильно пошла с братом». Живут «сколь времени» у «полесовшика»: «Девка стала избёнку подметать, иехали домой, сяли обедать, сын на отца взглянет, да засмеётся»; «сказал матери все патробно». «Тут поднялся крик, шум, слёзы. - "Да, пожди же ешо, ведь он тебя потребует. Може ешо и так обойдется". - "Нет, пойду, да и все тут"». Девочка обед варить» [10, №19].
Для детей, проходящих испытание у яги (СУС 327А+480; СГ 8), важны бытовые умения и коммуникабельность, проявляемые и в реальном, и в условно-фантастическом мире. Заблудившись, дети оказались у яги, плачут, просят «не есть» их: «что хочешь тебе сделаем». Яга велит: «истопите-ка баньку и вымойте моих детушек». «Мальчики дрова пилят и колют»; девочек «птичка-синичка» учит носить воду решетом. «Хорошо» моют детей - «лягух, и змей, и мышей»; ягу называют «бабушкой». По возвращении: «Вырядились они и пошли по деревне. Мальчики на гармони играют, а девочки пляшут». Антигерой-завистник, прийдя к яге, «баню не стопил, детушек не мыл, оторвал кому руку, кому ногу, кому голову» [30, №50].
Условно-фантастическая характеристика поведения свойственна мальчику или мальчику и девочке, спасающимся бегством от антагониста (СГ 9). СУС 313 J : «с роду немой» герой слушает «сказочки» «любимого конюха»; узнав о «беде», «впервой заговорил» [8, №93]. СУС 314А : спрятанные в убежище, дети «растут да растут» [8, №201], см. также [21, №11]; «провизии им царь поклал на пять лет» [8, №202]. Остались одни, «дожидаются, что вот прилетит вредитель и их съест» [26, №64]. Без содействия чудесного помощника дети беспомощны: «Сидят они на травке-муравке да плачут»; обещают служить вредителю «верою и правдою» [8, №201].
Поведение персонажа, похищаемого ведьмой (ягой), перехитрившего ее дочь (дочерей), а также поведение персонажа-искателя (искателей) в СГ 12 моделируется и жизнеподобнъш крестьянским, и условно-фантастичесшт миром. СУС 327С: герой - помощник старших, трогательно о нем заботящихся: «Вот просит Ивашечко у отца и матери: "Пустите меня, я поеду рыбку ловить". — "Куда тебе! Ты еще мал, пожалуй, утонешь, чего доброго!" — "Нет, не утону; я буду вам рыбку ловить: пустите!"»; «Челнок приплыл к бережку; баба забрала рыбу, накормила-напоила своего сына, переменила ему рубашечку и поясок и отпустила опять ловить рыбку»1 [8, №108]. Дочь (дочери) яги топит «печь жарко-жарко»: яга велит героя «ожарить» [8, №108, 111, 112; 26, №105]. Не найдя дочь, яга решает: «Верно, ушла куда-нибудь играть» [8, №108]. Герой умеет обвести вокруг пальца и ведьму (ягу), и ее дочь (дочерей): «Я еще мал и глуп, — отвечает Ивашко, — я ничего еще не умею — не разумею; поучи меня, как надо сесть на лопату»; «только села она на лопату, Ивашко так и ба-рахнул ее в печь и закрыл заслонкой, а сам вышел из хаты, запер двери и влез на высокий-высокий дуб»" [8, №108]. Раздразнив вредителя, трижды обращается за помощью к гусям-лебедям: «Возьмите меня на крылята, Понесите меня до батиньки, до матиньки»; те «подхватили его и понесли домой, прилетели к хате и посадили Ивашку на чердак»3 [8, №108]. Волшебная помощь может отсутствовать: убаюкал Одноглазку и Двоеглазку, «блины с кашей съел, пироги к себе в лодочку высыпал и уехал»; «не видел третьего глаза», Троеглазка «схватила», «увела домой»; обманывает дочерей, ягу: «ширится, ротится, в печь не входит»; каждую «в печь пихнул, заслонку закрыл, она и сгорела»; «собрал все в лодку добро, да и привез домой»4 [26, №105]. СУС 480А : малолетний персонаж-мальчик - жертва подвоха: «Сел он на челночок, поехал кататься. Катался, катался»; мать «дала ему пить-есть, отправила его опять кататься»; «Он слышит, что голос материн, приплыл. Баба-яга его схватила и утащила» [2, №12]; недосмотра: «дочка забыла, что ей приказывали; посадила
